Текст книги "Легион «Идель-Урал»"

Автор книги: Искандер Гилязов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)

Германская пропаганда и перебежчики из Красной армии

На первом этапе войны пропаганда против Красной армии носила явственный отпечаток эйфории от развивающегося наступления, она использовала больше словесную мишуру, стремясь в первую очередь психологически раздавить и без того потрясенных красноармейцев и играя при этом прежде всего на эмоциях. Руководство Германии безусловно понимало, что пропаганда – это мощный инструмент для проведения желаемой политики. По замечанию Ортвина Бухбендера, «зависимость от примата политики на Востоке была особенно сильно заметна»[65]65
  Buchbender, О., S. 12.


[Закрыть]. Тем самым обусловливалось большое внимание к пропагандистской деятельности на фронте. Но за этим крылось и серьезное противоречие, которое в тех условиях устранить было невозможно: поскольку Гитлер при нападении на Советский Союз исходил лишь из колониальной идеи завоевания, порабощения и уничтожения, немецкая пропаганда часто оказывалась в тупике при выборе своей аргументации – проще говоря, ей приходилось объяснять «недочеловекам», что они и есть «недочеловеки», которые должны безропотно подчиняться «истинным арийцам». И все же действенности и результативности немецкой пропаганды на Восточном фронте полностью отрицать нельзя.

Подготовка войны против Советского Союза одновременно означала и подготовку пропагандистской войны, и началась она также задолго до военных событий. 1 апреля 1939 г. при Высшем командовании вооруженных сил – ОКВ (Oberkommando der Wehrmacht – OKW) было создано подразделение «вермахт-пропаганда». Перед самым нападением на Советский Союз при Министерстве пропаганды был организован «генеральный реферат Восточное пространство» (Generalreferat Ostraum) во главе с Эберхардом Таубертом, часто именуемый также «организацией Винета», который в 1943 г. был преобразован в «отдел Восток» («Abteilung Ost»)[66]66
  Об организации «Винета» см.: Buchbender, О., S. 36—40.


[Закрыть]. Именно эти учреждения и стали основными центрами ведения пропагандистской работы на передовой линии фронта и среди «восточных добровольцев». Я не буду подробнее останавливаться на характеристике всех сторон деятельности этих учреждений. Внимательнее вглянем лишь на результативность немецкой пропаганды, а именно на факты перехода красноармейцев на сторону наступающей немецкой армии.

Воздействие на части Красной армии осуществлялось разными способами – через радио, через громкоговорители, распространение листовок с текстами или изображениями, плакатов, брошюр. Цель в данном случае была одна – морально подавить боевой дух красноармейцев и призвать их к переходу на сторону немцев. За неделю до нападения на СССР, например, на пластинки были записаны подобные обращения, подготовленные на русском, украинском, кавказских и тюркских языках (в подготовке этого мероприятия принимал участие и Алимджан Идриси). Эти обращения многократно зачитывались затем через громкоговорители перед позициями Красной армии[67]67
  von zur Mühlen. S. 166.


[Закрыть].

На различных языках народов СССР распространялись и письменные материалы. Таковых было великое множество. Приведу лишь несколько примеров: плакат с шифром Р 61, форматом 56 х 80 см с текстом «Народы Кавказа! Мы несем вам освобождение от большевистского ига! Приступайте теперь к работе! Вы будете трудиться для себя и для вашей родины!» распространялся на русском, грузинском, армянском, азербайджанском, кумыкском, калмыцком, чеченском и татарском языках[68]68
  Buchbender, О. S. 195


[Закрыть].

Кроме листовок разбрасывались и брошюры, например, с грифом В 93 «Жизнь помощника люфтваффе» или же с грифом В 94 «Слова для молодых людей» (обе брошюры были отпечатаны на русском, немецком, украинском, белорусском, литовском, латышском, эстонском и татарском языках).

На изготовление пропагандистских материалов средств не жалели, они публиковались громадными тиражами в фирме «Войшник» (имевшей монополию на публикацию), специальными поездами доставлялись на фронт и разбрасывались над позициями Красной армии. Например, только за три месяца 1943 г. (с 7 мая до конца июля) самолетами или специальными пушками было разбросано свыше одного миллиарда листовок, а текст приказа ОКВ № 13 от 21 апреля 1943 г., инициирующий переход на сторону немцев и переведенный на разные языки, в том числе и татарский, в июне 1943 г. был распространен тиражом около 200 миллионов экземпляров[69]69
  Ibid. S. 366.


[Закрыть].

Листовочная пропаганда, конечно, активизировалась при подготовке наступательных операций. При этом темы для пропагандистских материалов продумывались вполне серьезно. О. Бухбендер проанализировал тематику немецких листовок на передовой, взяв за основу определенное время (август 1942 г.) и определенное место (район наступления 6-й армии в направлении Сталинграда). Тогда было распространено листовок тиражом около 45 миллионов, и из них: около 24 % по содержанию было посвящено положению на фронте и успехам германской армии, 17 % – антибольшевистской тематике, 15 % призывали бойцов Красной армии переходить на сторону немцев и 11 % описывали благоприятное отношение немцев к военнопленным. Среди прочих тем: антисемитизм, положение Красной армии, лживость советской пропаганды, международное положение, аграрная реформа, национальный вопрос в СССР[70]70
  Buchbender, О. S. 182.


[Закрыть]. Как видим, значительное число материалов, а именно более четверти, было посвящено такой цели, как разложение Красной армии изнутри. При этом почти каждая листовка снабжалась так называемым «пропуском» для перебежчиков, которые разбрасывались также и отдельно. Они также переводились на различные языки: русский, украинский, белорусский, грузинский, азербайджанский, армянский, узбекский, татарский. Первые официальные «пропуски» на кавказских и тюркских языках, по мнению О. Бухбендера, были отпечатаны в первой половине февраля 1942 г., когда немецкая армия развивала наступление в Крыму, после этого численность отпечатанных листовок на этих языках возросла многократно[71]71
  Следует однако заметить, что уже в конце августа 1941 г. образцы подобных «пропусков» на азербайджанском, грузинском, узбекском и татарском языках были подготовлены в Министерстве иностранных дел. Поэтому представляется вполне вероятным, что они распространялись намного раньше указанной О. Бухбендером даты, (см.: РА-АА, Pol. XIII, Deutsche antisowjetische Propaganda, Nr. 247993—247994).


[Закрыть].

Отмечу, что «пропуск» на татарском языке был выполнен и на арабской графике, и на кириллице. Если на арабской графике орфография текста ошибок почти не имеет, то текст на кириллице вообще не подчинен никаким правилам.

Несмотря на жесточайший контроль со стороны офицеров и политруков, листовки эти явно читались многими солдатами и офицерами Красной армии. По немецким данным военного времени, почти каждый перебежчик или пленный имел при себе несколько пропагандистских листовок. Хотя о доверии к немецким листовкам, брошюрам со стороны советских солдат судить опять-таки очень сложно, она имела и желаемые для немцев последствия, что проявлялось в многочисленных фактах перехода красноармейцев, в особенности в критические моменты германского наступления. Даже жестокие сталинские указания относительно судьбы пленных и их семей при этом отходили на второй план.

Наличие тысяч перебежчиков в рядах вермахта заставляло германское командование выработать определенную линию отношения к ним, так как в начале войны задача была понятна – «разложить изнутри Красную армию», способствовать переходу красноармейцев на сторону немцев, но ясного представления о том, что делать с подобными перебежчиками, каков их правовой статус, вообще не имелось. Поэтому в марте 1942 г. и апреле 1943 г. в целях оптимизации работы с перебежчиками были даны необходимые разъяснения.

7 марта 1942 г. был подписан приказ Высшего командования сухопутных войск – ОКХ (Oberkommando des Heeres – OKH) об обхождении с перебежчиками[72]72
  BStU-Zentralarchiv, RHE 63/88-SU, Bd. 2, Bl. 173—174.


[Закрыть]. В приказе речь шла о следующем. Предполагалось, что в самое ближайшее время активная пропаганда против Красной армии еще больше оживится (вспомним, что это был канун немецкого наступления в кавказском направлении). Было обращено внимание на серьезный недостаток: обещания, которые даются перебежчикам, не выполняются. Катастрофические условия содержания военнопленных советских солдат в лагерях стали известны в Красной армии, что резко подрывало доверие к немецкой пропаганде. Для исправления существующего положения в этом документе прослеживались те правила, которыми должны были руководствоваться немецкие солдаты и офицеры при обхождении с перебежчиками: «Каждый из них должен был получить соответствующее удостоверение, и никакая инстанция отобрать у него этот документ не может. В удостоверении должна быть указана национальная принадлежность. (…) Насколько возможно, перебежчику должен быть обеспечен уход, в любом случае он должен быть отделен от остальных военнопленных, и должен иметь перед ними предпочтение в размещении и обеспечении». Перебежчики после этого доставлялись в специально созданные лагеря – «дулаги» (от немецкого Durchgangslager – проходной, переходный лагерь), где проводилась их проверка «на безопасность» и выяснялась возможность их дальнейшего «использования» (в качестве вспомогательного персонала или же в качестве легионера). Они могли быть сразу использованы на легких трудовых работах или в качестве надсмотрщиков.

Упоминавшийся выше приказ ОКХ № 13 от 21 апреля 1943 г. окончательно определил позиции немецкой стороны по отношению к перебежчикам, тесно связав их перспективы с формированием Восточных легионов и других «добровольческих» соединений. Многомиллионными тиражами он был отпечатан на русском языке и разбрасывался над позициями советских войск. По содержанию он во многом схож с предыдущим приказом, но все же более конкретен в определении статуса перебежчиков: «Каждого военнослужащего Красной армии (офицера, политработника, бойца и др.), покинувшего свою часть и самостоятельно или в составе группы добровольно являющегося к нам, считать не военнопленным, а добровольно перешедшим на сторону Германской Армии. Всех офицеров и солдат Красной армии, добровольно переходящих к нам, следует рассматривать как противников Советской власти и в соответствии с этим с ними обращаться»[73]73
  Buchbender, О. S. 234—235.


[Закрыть]. Появление политической мотивации для перехода на сторону немцев в этом документе вполне симптоматично. Положения приказа об обращении с перебежчиками, их обеспечении не дают почти ничего нового по сравнению с предыдущим документом, но об их последующем использовании даны совершенно новые указания: «Добровольно перешедшему предоставляется 7-дневный срок для решения о его вступлении: в Русскую Освободительную Армию, в один из национальных освободительных отрядов (украинский, кавказский, казачий, туркестанский, татарский), добровольцем в тыловую часть или на работу в освобожденных от большевизма областях. При этом принимать во внимание специальную подготовку каждого в отдельности».

Хотя фактор добровольности в этом приказе повторяется чуть ли не в каждой фразе, вряд ли она была полной – судьбу перебежчиков скорее решали немецкие военные и гражданские чиновники в своих конкретных интересах, но в любом случае бесспорно то, что тысячи перебежчиков из Красной армии составили еще один из потенциальных людских резервуаров для формирования Восточных легионов.

Позиция зарубежных стран и старых эмигрантов

Свою роль в создании Восточных легионов сыграла и позиция некоторых представителей старой эмиграции в Центральной и Западной Европе, и осторожное давление, оформленное в виде пожеланий, со стороны зарубежных стран.

Повторю уже упоминавшийся факт поездки двух турецких генералов – Эрдена и Эркилета – в начале октября 1941 г. на советско-германский фронт, а именно на Крымский полуостров. Оба генерала, как уже упоминалось, высказали свое беспокойство за судьбу тюркских военнопленных, а их визит, как считал Герхард фон Менде, стал последним толчком к созданию Восточных легионов[74]74
  von Mende, G. Erfahrungen mit Freiwilligen in der deutschen Wehrmacht während des Zweiten Weltkrieges, in: Vielvölkerheere und Koalitionskriege. Darmstadt, 1952. S. 25.


[Закрыть]. Более осторожен был в высказываниях относительно судьбы тюркских народов турецкий премьер-министр Сараджоглу, но и он все-таки пожелал облегчения участи военнопленных тюрко-мусульман[75]75
  Krecker, Lothar. Deutschland und die Türkei im Zweiten Weltkrieg. Frankfurt am Main, 1964. S. 215.


[Закрыть]. О позиции Турции по вопросу о военнопленных постоянно сообщал посол фон Папен: так, 25 июля 1941 г. он призывал германское руководство «в известной мере поддержать старания Турции – обязательно и срочно изолировать тюрко-мусульманских военнопленных». Как перспективу он видел следующее: через надежных людей организовать их переобучение, проводить активную пропаганду, чтобы впоследствии использовать их в военных действиях»[76]76
  PA AA, Ut.St.S.Panturan, R 29900, N 311699—311700.


[Закрыть].

24 ноября 1941 г. и германский дипломат Рудольф Надольны сообщал в МИД фон Хентигу, что и официальные турецкие лица, и представители тюркской эмиграции предлагают облегчить положение военнопленных, разделить их в лагерях по национальному признаку и соответственно улучшить их обеспечение[77]77
  BStU-Zentralarchiv, RHE 28/88-SU, ßd.1, Bl. 45—46.


[Закрыть].

Большую напористость и меньшую осторожность демонстрировали представители старой эмиграции. Но к ним отношение в Германии было весьма неоднозначным. Более подробно о вопросах политического сотрудничества старой эмиграции с нацистским режимом еще будет сказано в специальной главе, поэтому остановлюсь лишь на некоторых моментах, имеющих отношение к судьбам тюрко-мусульманских военнопленных.

Среди крупных лидеров тюркской эмиграции из СССР, которые в начале войны выражали свое пожелание помочь в облегчении судьбы сотен тысяч своих соплеменников, оказавшихся в плену, были Мехмет Амин Расул-заде, Мустафа Чокай-оглу, Гаяз Исхаки, Джафер Сеидамет, Эдиге Кирималь, Ахмет Заки Валили, Абдул-Гани Усман, Вели Каюм хан и др. Некоторые из них, даже если и имели отрицательное отношение к нацистскому режиму, уже осенью 1941 г. высказывали пожелание приехать в Германию и как-то содействовать в работе с военнопленными; но не было позволено въехать в Германию, например, Ахмеду Заки Валиди и Гаязу Исхаки. За последнего хлопотал перед германским МИДом турецкий генерал Эркилет: 10 октября 1941 г. он направил письмо фон Хентигу, заметив, что Исхаки имеет типографию в Берлине и мог бы тотчас организовать издание газеты для тюркских военнопленных и вообще помочь в налаживании германо-турецких отношений[78]78
  РА АА, Ut.St.S.Panturan, R 29900, N 311 734—311735.


[Закрыть]. Более удачной оказалась инициатива предпринимателя Ахмеда Вали Менгера, о чем я уже также упоминал выше – ему было во всяком случае позволено въехать в Германию: он вместе с Алимджаном Идриси посетил в МИДе фон Хентига 14 октября 1941 г. В беседе он выразил настойчивое желание помочь Германии в работе с тюркскими военнопленными: при их регистрации, установлении личности, а также поставлять для военнопленных через турецкое Общество Красного Полумесяца пищу и одежду[79]79
  BA-Potsdam, Auswärtiges Amt, Nr. 61174, Bl. 195.


[Закрыть]. В сохранившихся документах, к сожалению, нет более подробных сведений о том, сумел ли реализовать Менгер свои пожелания, известно лишь, что он в годы войны осуществлял крупные коммерческие операции в европейских и восточных странах.

Те же эмигранты, которые уже достаточно давно находились в Германии, по мере сил старались как-то изменить положение тюрко-мусульманских военнопленных, среди них особенно отмечу Абдул-Гани Усмана, Мустафу Чокай-оглу, Вели Каюм хана, Алимджана Идриси, хотя порой только на условий сотрудничества с режимом. Они входили в состав комиссий Восточного министерства, которые инспектировали лагеря военнопленных и осуществляли их разделение по национальному признаку. Один из известных лидеров среднеазиатской эмиграции Мустафа Чокай-оглу во время пребывания в лагере Ченстохово заболел тифом и скончался в декабре 1941 г.[80]80
  О Мустафе Чокай-оглу см.: Hidiraliev, D. Mustafa Çokay. Hayati, Faaliyetleri ve Fikerleri. Ankara, 2001. А. Романов, однако, совсем иначе описал кончину Чокай-оглу: как будто бы «махровый изменник» Вели Каюм-хан, мечтавший о кресле президента Туркестанского национального комитета, убедил немцев, что «Чокаев, связанный в прошлом с англичанами, умышленно тормозит активное использование „туркестанских“ кадров и помог последнему перебраться в „лучший мир“, дав вместо порошка от головной боли стрихнин» (Романов А. Аллах чернорубашечников // Наука и религия. 1964. № 5. С. 33).


[Закрыть]

В продолжение высказанных представлений отмечу и следующее: кроме названных факторов важен для германского руководства был и фактор психологически-пропагандный. Т.е. освобождение из плена и привлечение в качестве союзников представителей тюрко-мусульманских народов СССР, должно было, по мнению немецких официальных лиц, оказать влияние как на эти народы в целом и расколоть советское общество, так и повлиять в какой-то степени на мировое общественное мнение, прежде всего, конечно, на мусульманские страны. Как выяснилось, однако, полностью поставленной таким образом цели добиться не удалось. Большинство мусульманских стран, а в особенности Турция, на которую Германия возлагала определенные надежды, сохраняло в годы войны осторожность и нейтралитет, хотя и высказывало свои симпатии политике Германии по отношению к тюрко-мусульманским военнопленным. О расколе в советском обществе на основе национальных противоречий и говорить не приходится – подавляющее большинство многонационального населения СССР воспринимало гитлеровскую Германию как своего основного врага, и дух патриотизма в стране был очень высок.

Итак, мы проследили те обстоятельства, которые и стали основанием для создания Восточных легионов. Теперь же подробнее рассмотрим саму их военную историю, обращая наше основное внимание Волго-татарскому легиону или легиону «Идель-Урал».

Создание Восточных легионов

Было бы ошибочно полагать, что создание военных формирований из представителей различных народов Советского Союза было абсолютно случайным и вызванным к жизни исключительно стечением обстоятельств, которые в основном для Германии были неблагоприятны. Оказывается, этот вариант обсуждался и продумывался в самом начале войны против СССР, правда, решения не получил и был отложен на неопределенный срок.

30 июня 1941 г. состоялось специальное заседание Министерства иностранных дел Германии под председательством посла Риттера. На заседании обсуждался вопрос о добровольческих соединениях и возможности их использования в борьбе против СССР. При этом было заявлено, что два соображения имеют значение для создания добровольческих соединений: количество желающих (вероятно, однако, что здесь желаемое выдавалось за действительное – «многих желающих» через неделю после войны еще явно не было, хотя, конечно, на совещании речь шла обо всех европейских странах) и политический, пропагандистский мотив воздействия на население европейских стран. Как видим, те мотивы, о которых мы уже сказали выше, продумывались германской верхушкой еще до того, как они действительно встали во всей своей остроте. На заседании обсуждались возможности создания соединений из представителей европейских стран, в том числе прибалтийских и СССР. МИД идею в целом одобрил, посчитав, что создание подобных соединений может быть осуществлено при ОКВ или же при Главном управлении СС, они будут носить закрытый характер и иметь немецкую униформу[81]81
  РА АА, Pol. XIII, Bd.29, R 105196.


[Закрыть]. В начале июля этот вопрос был рассмотрен и одобрен также и заинтересованными военными инстанциями – ОКВ и Главным управлением СС – с уточнением, что подобные формирования могут находиться только в резерве, на территории соответствующих стран и под полным контролем немецких дипломатических представительств[82]82
  РА АА, Pol. XIII, Bd.29, R 105196.


[Закрыть]. И здесь ответственные чиновники МИДа проявили особую осторожность по отношению к эмигрантам, в особенности из народов СССР: 2 июля 1941 г. государственный секретарь Эрнст фон Вайцзеккер ясно заявил официальную позицию: «русские (имеются в виду, конечно, не только этнические русские, а все выходцы с территории Советского Союза. – И.Г.) эмигранты заявили о своей готовности воевать против СССР в качестве добровольцев. Их желание надо приветствовать, но регистрировать их в таком качестве нельзя, так как создание таких соединений не предусмотрено. Мы не имеем никакого интереса в подобном представительстве русских эмигрантов»[83]83
  Ibid.


[Закрыть]. Итак, вопрос о добровольцах обсуждался уже в самом начале войны, но он так и остался на стадии обсуждения, и никакого решения относительно создания вооруженных формирований, по крайней мере из народов СССР, тогда принято не было. Причина тому – общая установка на военную победу Германии, причем только своими силами.

Военные действия продолжались, в германском плену оказались сотни тысяч красноармейцев, десятки тысяч перебежчиков. Уже тогда в первую очередь командирам наступающих частей вермахта пришлось столкнуться с проблемой: что делать с той частью военнопленных, которые выразили согласие перейти на сторону немцев?[84]84
  В данном случае мной не затрагиваются вопросы политического, экономического, военного сотрудничества с немцами жителей оккупированных областей Украины, Белоруссии, Прибалтики или северо-западных районов России (например, в вопросах создания местной администрации, полиции и пр.). Об этом см., например: Ковалев E.H. Нацистский оккупационный режим и коллаборационизм в России (1941—1944 гг.). – Великий Новгород, 2001. Ниже речь идет исключительно о судьбах военнопленных красноармейцев, среди которых было немалое количество и представителей тюркских народов СССР.


[Закрыть] Никаких уточнений и директив сверху по этому поводу не было. Поэтому, как это ни удивительно, многие армейские командиры начали действовать на свой страх и риск, создавая из таких людей подразделения так называемых «хивис» (от немецкого Hilfswillige – «желающие помочь»). Конечно, не могло быть и речи о вооружении «хивис», речь шла об использовании их на различных вспомогательных работах: в роли, например, переводчиков, конюхов, подносчиков снарядов, помощников на кухне, ремесленников, возниц и т.п. Отдельные немецкие военачальники, например командующий группой армий «Центр» фон Браухич, даже выступили с инициативой создания из «хивис» специальных русских вспомогательных сил[85]85
  Gehlen, Reinhardt. Der Dienst. Erinnerungen 1942—1971. Mainz-Wiesbaden, 1971. S. 102.


[Закрыть]. Инициатива не нашла ответа (и это, кстати, явилось одним из факторов, которые стоили Браухичу карьеры – Гитлер поначалу ни о каких «добровольцах» и слышать не желал), но все же количество «хивис» на Восточном фронте было очень значительным, достигая в некоторых частях до 10—15 % от их состава[86]86
  О численности и статусе «хивис» см. также: Дробязко СИ. Под знаменами врага. Антисоветские формирования в составе германских вооруженных сил. 1941—1945. – М., 2004. – С. 171—176; Романько О.В. Мусульманские легионы во Второй мировой войне. – М., 2004. – С. 16—17, 251.


[Закрыть]. Со временем все же реалии жизни взяли свое, «хивис» были признаны официально, был даже установлен конкретный статус «хивис», что проявилось в назначении им денежного жалованья: такие лица подразделялись, видимо, по уровню доверия к ним, на три группы: представители первой группы получали 375 руб. или 30 рейхсмарок в месяц; второй – соответственно 450 или 36; третьей – 525 или 42 (данные марта 1943 г.)[87]87
  BA-MA, RH III/492, Bl. 77, 198.


[Закрыть].

Стихийное возникновение подразделений «хивис» стало одним из первых шагов на пути создания военных формирований из восточных народов. Причем и в этом вопросе довольно долгое время официального соизволения не было. Гитлер и его окружение колебались и не могли отказаться от предвоенной доктрины, тогда как отдельные инстанции, особенно Министерство по делам оккупированных восточных территорий, а затем уже и ОКВ, начали в конце лета 1941 г. мероприятия по отделению тюрко-мусульманских военнопленных от остальных. На начальном этапе в этот вопрос активно вмешивалось и Министерство иностранных дел[88]88
  Любопытно, что в начале июля 1941 г. в МИД поступали порой совершенно фантастические и непроверенные сведения: например, 11 июля была распространена общая справка по МИДу, что советское руководство направляет на фронт национальные соединения «кавказцев и азиатов», а украинцев же из-за их «ненадежности» включают только в национально смешанные части. (РА АА, St.S.Rußland, Bd.6, N 113715—113717). Это свидетельствует не только о некомпетентности авторов подобных справок, но и о возможности неверной оценки военной и политической ситуации в МИДе вообще.


[Закрыть].

Когда же началось отделение тюрко-мусульманских военнопленных, и когда были составлены комиссии по отделению? Точного ответа на этот вопрос нет, так как многое делалось при этом спонтанно и без официального разрешения.

Первым из крупных германских чиновников, кто заговорил о необходимости отделения тюркских военнопленных, был, как уже упоминалось, посол фон Папен, предлагавший это мероприятие 25 июля 1941 г. Турецкий политик Нури Киллигиль настаивал на этом 17 сентября 1941 г. во время своего визита в Германию: он высказал просьбу отделить всех тюркских военнопленных в особый лагерь по образцу лагеря в Вюнсдорфе в период Первой мировой войны, чтобы впоследствии использовать их как армию пантуранистского движения, союзного Германии (об этом также уже говорилось во второй главе)[89]89
  Akten zur deutschen auswärtigen Politik (ADAP). 1918—1945. Serie D: 1937– 1941. Band XIII, 2: Die Kriegsjahre. Göttingen, 1970, Nr. 361, S. 467—470.


[Закрыть]. Почти в те же дни сентября 1941 г. глава Восточного министерства А. Розенберг обратился к высшему командованию вермахта с аналогичной просьбой, также назвав в качестве образца лагерь в Вюнсдорфе. На это 24 сентября он получил ответ руководителя Отдела по работе с военнопленными ОКВ генерал-полковника Брайера о том, что ОКВ не в состоянии по-настоящему организовать такую работу, так как пленных скопилось неожиданно много. Брайер обещал, что в ближайшем будущем, как только такая возможность предоставится, ОКВ сразу же займется указанным вопросом[90]90
  PA AA, Ut.St.S.Panturan, R 29900, N 311680.


[Закрыть]. 2 октября свою поддержку идее отделения мусульманских военнопленных высказал министр иностранных дел Риббентроп[91]91
  Ibid., N311654.


[Закрыть]. И именно в октябре 1941 г. под обсуждавшийся долго вопрос была подведена официальная база: 14 октября был дан приказ ОКВ № 6577/41 об отделении тюркских военнопленных от остальных плененных красноармейцев и размещении их в специально отведенных лагерях на территории Прибалтики, Украины и Польши. Одним из крупных сборных пунктов мусульманских военнопленных стал тогда шталаг (от немецкого Stammlager – основной лагерь) 1 Ц Хайдекруг (Восточная Пруссия). Для Восточной Пруссии при этом скорее всего делалось исключение, так как на территорию Третьего рейха ввозить военнопленных из оккупированных областей запрещалось, на этот счет существовало строгое указание Гитлера – они могли размещаться только на оккупированных территориях, например, на Украине или в Польше. Особенно строгим такой запрет был относительно пленных «азиатского происхождения». «Попадание азиатов (или монголов) для работ в рейхе должно быть абсолютно исключено», – такие слова Гитлера от 4 июля 1941 г. приводил один из высших германских чиновников доктор Круль впоследствии на заседании Нюрнбергского международного трибунала[92]92
  Der Prozeß gegen die Hauptkriegverbrecher vor dem Internationalen Militärgerichtshof. Nürnberg, 1948, Bd. XXVII, Dokument 1199—99, S. 63


[Закрыть]. Правда, в ходе войны такой строгий запрет был, очевидно, снят. Известны многочисленные случаи транспортировки военнопленных на территорию Германии уже в начальный период войны. В военном дневнике германского Генштаба за 16 ноября 1942 г. есть запись: «Фюрер решил, что Восточные легионы, включая и предварительные лагеря, должны быть переведены из генерал-губернаторства на территорию рейха»[93]93
  BA-MA, RH 2/824, Bl. 108.


[Закрыть]. Возможно, что тем самым предполагалось усилить контроль за военной подготовкой и пропагандистской обработкой будущих легионеров, оторвать их от возможной на территории Польши «вражеской» пропаганды.

Сборных лагерей осенью 1941 – весной 1942 гг. вблизи передовой линии фронта было создано немало. К сожалению, наши сведения об этом далеко не полны, но можно привести некоторые данные о пунктах сбора нерусских военнопленных конца весны – начала лета 1942 г.: туркестанцы собирались в лагере Ромны (с 8 июня 1942 г.), грузины – в Гадяче (с 18 июня 1942 г.), азербайджанцы – в Прилуках (с 20 июня 1942 г.), армяне – в Лохвице (с 24 июня 1942 г.), представители северокавказских народов – в Миргороде (с 14 июня 1942 г.), а лагеря Хорол (дулаг 160, с 29 мая 1942 г.) и Лубны (дулаг 132, с 11 июня 1942 г.) являлись смешанными – в них доставлялись все военнопленные, которых затем разделяли по национальному признаку. Обратим внимание на то, что для удобства дальнейшей транспортировки военнопленных лагеря, как правило, располагались на крупных железнодорожных станциях. Большинство из размещенных на территории Украины военнопленных составили основу создаваемой 162-й тюркской дивизии. Хотя на тот момент еще не было приказа о создании Волго-Татарского легиона, татары также отделялись от остальных пленных, среди них уже тогда проводилась вербовка в легион: комендант всех указанных лагерей сообщал 20 июня 1942 г., например, что в лагере Хорол из 9450 пожелавших записаться в легионеры татар было 1043 человека[94]94
  BA-MA, RH 19 V/109, Bl. 109.


[Закрыть].

31 октября 1941 г. ОКВ докладывал о первых итогах работы, и это важно подчеркнуть, именно в МИД: число зарегистрированных военнопленных из тюркских народов на тот день доходило до 55 тысяч, из них около 5 тысяч – в Восточной Пруссии. Из зарегистрированных военнопленных комиссиями Восточного министерства уже было отобрано для сотрудничества 5600 человек (особенно в качестве пропагандистов)[95]95
  РА-АА, Ut.St.S.Panturan, R 29900,N 311648.


[Закрыть].

И все же работа эта была организована из рук вон плохо: вопросы размещения, обеспечения пленных не были улажены, так что положение отделенных мало чем отличалось от положения остальных, и в специальных лагерях пленные умирали сотнями и тысячами от голода и холода, о чем с определенной тревогой говорилось в указанном докладе ОКВ. Свое неудовлетворение организацией работы выражали и представители МИДа. 15 ноября 1941 г. уже знакомый нам Гросскопф сообщал своему шефу Риббентропу о первых итогах деятельности комиссий в лагерях. Серьезную ошибку он видел в том, что из директивных документов совершенно неясно, представители каких восточных народов должны целенаправленно отделяться от других военнопленных, «поэтому, например поволжские татары и узбеки остаются вне этого приказа». Гросскопф выражал недоумение по поводу того, что «директива ОКВ оперирует термином "азиаты"», а это, по его мнению имело «определенный оттенок пренебрежения». Он предлагал уточнить это название и употреблять либо общепринятые этнонимы, либо обобщающие термины вроде «тюркские народы СССР» или «мусульмане»[96]96
  Ibid., Pol. XIII, Bd. 14, R 105181, N 219004.


[Закрыть].

Похожие трудности для немецкой стороны, связанные прежде всего с организацией этого мероприятия, имели место и позднее: например, 18 сентября 1942 г. ОКХ сетовало на них в справке, отправленной в Восточное министерство. Представитель министерства Отто Бройтигам в своем ответе призвал военные власти активизировать эту работу, учитывая ее «огромное политическое значение»[97]97
  BA-Potsdam, R 6/66, Bl. 80—81.


[Закрыть].

Собственно же комиссии по работе с военнопленными начали свою работу в лагерях в конце августа 1941 г. Всего, по данным Патрика фон цур Мюлена, было создано от 25 до 30 комиссий общей численностью состава от 500 до 600 человек[98]98
  von zur Mühlen, P. S. 58. См также: Bräutigam, Otto. So hat uns sich zugetragen. Ein Leben als Soldat und Diplomat. Würzburg, 1968. S. 390—392.


[Закрыть]. Возможно, более точная цифра – 25 комиссий, функционировавших в начале ноября 1941 г., приведена в справке по МИДу, составленной Эрнстом Вёрманном[99]99
  PA AA, Ut. St. S. Panturan, R 29900, N 311648.


[Закрыть]. В комиссии входили вначале исключительно немецкие чиновники от Министерства Розенберга и многократно проверенные старые эмигранты, впоследствии в них начали включаться и согласившиеся на сотрудничество бывшие военнопленные. Задачи комиссий были довольно расплывчаты: посещение лагерей и составление списков тюрко-мусульманских военнопленных. Конечно, такие списки позже нашли свое практическое применение при организации Восточных легионов. Комиссии «должны были проверять отобранных военнопленных с точки зрения их благонадежности и определять, куда следует направлять каждого в отдельности. Для достижения этой цели после тщательнейшей проверки были назначены лица из эмигрантов, а наиболее надежным из них доверено руководство отдельными комиссиями». По мнению Арно Шикеданца, «будущего», но так и не состоявшегося «рейхскомиссара» Кавказа, «комиссии проводили значительную работу в смысле обеспечения и сохранения рабочей силы военнопленных и оказали большую помощь комендантам лагерей»[100]100
  Нюрнбергский процесс над главными военными преступниками. Сборник материалов в трех томах / Под общей редакцией P.A. Руденко, т. 2: Военные преступления. Преступления против человечности. М., 1966. С. 222.


[Закрыть]. Однако с этим мнением соглашались далеко не все.

Проиллюстрировать работу комиссий можно на основании воспоминаний татарского эмигранта Ахмета Темира[101]101
  Ниже приводятся сведения из воспоминаний А. Темира, в которые в качестве приложения включены и ксерокопии документов периода Второй мировой войны, в том числе и рапорты о посещении различных лагерей военнопленных с августа по октябрь 1941 г. (Temir, Ahmet. Altmiş yil Almanya, S. 223—261). Здесь же приведены некоторые отрывки из составлявшихся комиссиями списков военнопленных.


[Закрыть]. К началу войны он, как известно, уже успел защитить диссертацию в Гамбургском университете, и немецкое руководство сочло возможным привлечь его к работе с татарскими военнопленными.

27—28 августа 1941 г. в качестве члена комиссии А. Темир посетил два лагеря, расположенных неподалеку от Ганновера, в округе Фаллингбостель-Орбке (шталаг XI Д) и Берген-Бельзен (шталаг XI Ц). В первом из них находилось 60 военнопленных татар, 5 башкир и

5 чувашей, во втором – 135 татар, 4 башкира и 54 чуваша. В Орбке А. Темир побеседовал со всеми тюркскими военнопленными по отдельности, в Берген-Бельзене – с большинством. Какие вопросы выяснялись во время таких бесед?

1. Взаимоотношения между самими тюркскими народами. Темир замечал, что когда военнопленным задавались подобные вопросы, они – и татары, и башкиры – были удивлены и заявляли, что это фактически один и тот же народ, что нельзя отделять одного от другого. Подчеркивались и дружеские взаимоотношения татар с чувашами (об этом говорил, например, военнопленный Анатолий Казаков, 1922 г. рождения, из деревни Аксу Буинского района Татарстана).