Текст книги "Завтра я иду убивать. Воспоминания мальчика-солдата"

Автор книги: Ишмаэль Бих

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава 7

Боевики напали на Каматор неожиданно. Ничто не предвещало скорой беды: до нас уже давно не доходили никакие слухи о них, не было сведений даже о том, что они где-то поблизости – ближе, чем в ста километрах от деревни. И вдруг откуда ни возьмись появился отряд.

Было около восьми часов вечера, когда мусульмане обычно совершают вечерний намаз – последний в течение дня. Имам не подозревал о том, что в это время происходило за пределами мечети, а когда понял, было уже слишком поздно. Он стоял впереди всех лицом к востоку и читал длинную суру, а когда началась молитва, никому из присутствующих не разрешалось произносить ни слова на темы, не касающиеся общения с Аллахом. Я тогда не пошел в мечеть, а Калоко был там. Он рассказал, что, как только люди поняли, что в селение вошли повстанцы, они стали быстро и тихо покидать здание по одному, оставив имама завершать намаз. Некоторые пытались шепотом предупредить его, но он их не слушал. Его схватили боевики и потребовали, чтобы он указал, где именно в лесах прячутся его односельчане. Когда имам отказался, его скрутили по рукам и ногам, привязали к железному столбу и подожгли. Бандиты не сожгли его тело полностью, но он умер от ожогов и дыма. Обугленный труп оставили там же, на площади. Калоко видел все это, потому что укрылся в кустах неподалеку.

Во время нападения Джуниор находился на веранде, где мы обычно спали. Я сидел на ступеньках крыльца. Все случилось настолько внезапно, что я сразу ринулся в лес. Времени, чтобы зайти в дом и поискать брата, не было. В ту ночь я спал один, прислонившись к дереву. Утром мне удалось отыскать Калоко, и мы вместе вернулись в деревню. Тело имама все еще оставалось на площади. По судорожно стиснутым зубам было видно, что в последние минуты жизни этот человек испытал страшные мучения. Повстанцы сожгли все дома в деревне. Нигде не было признаков жизни. Тщетно мы искали в поселке и далеко в лесу наших друзей. Их мы так и не нашли, но встретили одно знакомое семейство. Его глава предложил нам прятаться в их укрытии в лесу за болотом. Там мы оставались две недели, которые тянулись, как долгие месяцы. Дни текли невыносимо медленно. Я часами думал о том, что же будет дальше. Придет ли конец этому безумию? Есть ли у меня будущее, или я обречен всю жизнь скитаться в лесах? Я вспоминал Джуниора, Гибриллу, Таллои и Халилу. Удалось ли им спастись? Я потерял все – дом, родных, друзей.

Мне вспомнилось, как мы переехали в Могбвемо. Отец совершил ритуал освящения нового дома. Он пригласил в гости соседей и во время застолья встал и сказал: «Я молю богов и духов предков о том, чтобы моя семья всегда оставалась единой, чтобы ничто не могло разлучить нас». Тут он посмотрел на нас: мама держала на руках младшего брата, а мы с Джуниором стояли рядышком – у каждого во рту по ириске.

Тогда поднялся один из старейшин и добавил: «Я молю богов и духов предков, чтобы ваша семья всегда была вместе, даже после того, как кто-то из вас уйдет в мир духов. Мы просим за эту семью и за всю общину». И он воздел руки к небу. Отец подошел к матери и подозвал нас с братом. Он обнял всех нас, и все гости зааплодировали. Фотограф сделал несколько снимков на память.

Я изо всех сил надавил на веки, чтобы остановить слезы. Как же хотелось, чтобы родные снова были рядом со мной.

Раз в несколько дней мы с риском для жизни ходили в Каматор посмотреть, не вернулись ли его обитатели. И всякий раз оказывалось, что мы зря подвергаем себя опасности. Деревня была пуста. Кругом стояла пугающая тишина. Я вздрагивал от любого порыва ветра, шевелившего солому на крышах. Ничьих следов не было видно. Похоже, даже ящерица не отваживалась проползти через селение. Птицы не пели, цикады умолкли. Мои шаги гулко раздавались в округе и заглушали громкий стук сердца. Мне казалось, будто моя душа уже покинула тело и где-то скитается. Во время наших вылазок мы с Калоко брали с собой веники и заметали собственные следы, чтобы по ним нельзя было обнаружить наше укрытие. Когда мы в последний раз наведались в деревню, то увидели там бродячих собак, терзавших останки имама. Один пес грыз руку, другому досталась нога. В небе кружили стервятники, тоже нацелившиеся на добычу.

Жизнь в постоянном страхе была невыносимой и угнетающей. Казалось, я постоянно, днем и ночью, ожидаю смерти. Поэтому я решил отправиться туда, где было бы спокойнее и безопаснее. Но Калоко боялся покидать насиженное место. Он считал, что, уйдя из джунглей, мы двинемся навстречу неминуемой гибели. Мой друг предпочел оставаться там, на болоте.

Никаких вещей я не собирал – у меня просто ничего не было. Приготовления в путь были простыми: набил карманы апельсинами, завязал потуже шнурки порванных крейпсов – вот и все. Я простился со всеми, кто прятался на болоте, и пошел на запад. Когда я вышел из леса на дорогу, на меня вдруг накатила такая горькая тоска, что слезы сами собой потекли ручьем. Отчего именно я плакал, не знаю. Возможно, от страха перед той неизвестностью, которая ждала меня впереди. Я пристроился на обочине и сидел там до тех пор, пока не перестал рыдать. А потом двинулся дальше.

За целый день пути я никого не встретил ни на дороге, ни в деревнях, через которые проходил. Кругом не видно было ничьих следов, и единственными сопровождавшими меня звуками были отголоски моих собственных шагов и шум моего дыхания.

За пять суток мне не встретилось ни одного живого человека. Ночью я спал в оставленных селениях, а каждое утро на свой страх и риск выбирал направление, в котором буду идти весь следующий день. Главной задачей было уйти как можно дальше от тех мест, где орудовали боевики.

Запас апельсинов кончился в первый же день. Но в селениях мне иногда удавалось набрать новых плодов. Временами попадались поля маниоки. Я выкапывал клубни и ел их сырыми. Почти во всех деревнях росли кокосовые пальмы, но я не умел на них забираться: несколько раз пробовал, и ничего не получалось. Однако в один прекрасный день мне вдруг это удалось. Как-то раз я, ужасно страдая от голода и жажды, пришел в селение, где было совершенно нечем поживиться, кроме кокосов. Они небрежно свисали с дерева, будто дразня меня и призывая сорвать поскорее. Не могу объяснить, что случилось, но вдруг я в мгновение ока вскарабкался на пальму. У меня даже не было времени осознать, что, собственно, я делаю, и подивиться тому, как внезапно мне удалось освоить это непростое искусство. Собрав несколько орехов, я быстро спустился и стал искать, чем бы расколоть их. К счастью, поблизости нашелся старый мачете, который мне удалось кое-как приспособить для моих целей. Поев, я отправился отдыхать в гамаке возле одного из домов.

Через некоторое время я проснулся и решил, что хорошо отдохнул. Теперь у меня хватит сил, чтобы снова вскарабкаться на пальму и набрать кокосов в дорогу. Но на этот раз мне удалось подняться не выше чем до середины ствола. Я штурмовал пальму снова и снова и каждый раз с все меньшим успехом. До этого я многие месяцы не смеялся, но тут захохотал. Думаю, этот удивительный феномен заслуживает более пристального научного изучения.

На третий день мне наконец удалось встретить людей. В то утро я рано покинул деревню, в которой ночевал, и вышел на дорогу, ведущую к следующему населенному пункту. Вдруг впереди послышались голоса. Они то звучали громче, то затихали в зависимости от направления ветра. Я свернул с тропы и крадучись пошел вдоль по обочине, стараясь не шуршать сухой листвой. Из-за кустов я увидел восемь человек у реки – четырех мальчиков примерно моего возраста, то есть лет двенадцати, двух девочек, мужчину и женщину. Они купались: именно их голоса я слышал с дороги. Понаблюдав некоторое время, я понял, что они не представляют опасности, и решил, что тоже пойду поплавать. Надо было вернуться на тропинку и приблизиться к берегу оттуда, чтобы не напугать все семейство.

Мужчина заметил меня первым. «Kushe-oo. How de body, sir» [10]10
  Приветствие на языке крио. – Ред.


[Закрыть], – поздоровался я. Он внимательно изучал мою улыбающуюся физиономию, но ничего не ответил. «Может, он не говорит на крио», – подумал я и повторил приветствие на менде, языке моего племени: «Бу-ва. Би га уйн йе на», – мужчина молча смотрел на меня. Тогда я разделся и нырнул в речной поток, а когда вынырнул, увидел, что все восемь человек, не вылезая из воды, стоят и наблюдают за мной.

– Откуда ты и куда идешь? – спросил глава семьи. Оказалось, что он из племени менде, но язык крио тоже знает.

– Я из Маттру Джонга, а куда направляюсь, не знаю, – ответил я и вытер лицо. – А вы с семьей куда держите путь?

Он проигнорировал вопрос: сделал вид, будто не слышит. Я потом еще долго расспрашивал, не знает ли он, как быстрее добраться до Бонте, острова на юге Сьерра-Леоне. Говорили, что сейчас это самое спокойное место во всей стране. Мужчина сказал, что если я буду продолжать двигаться в сторону моря, то ближе к побережью рано или поздно встречу кого-то, кто лучше знает дорогу к острову. По его тону было понятно, что он не доверяет мне и не хочет, чтобы я прибился к ним. Я глянул на любопытные и слегка насмешливые лица детей и женщины. С одной стороны, хорошо, что есть возможность хоть с кем-то поговорить. И в то же время так грустно, что война разрушила все связи и сделала практически невозможным общение между незнакомыми людьми. Верить нельзя никому, даже двенадцатилетнему подростку.Я вышел на берег, поблагодарил своего собеседника и пошел своей дорогой туда, куда он мне указал, – к морю.

К сожалению, я не знаю названий деревень, в которых останавливался по пути и добывал себе пропитание. Спросить было не у кого, а указателей и табличек в этой части страны никогда не водилось.

Глава 8

Я шел два дня без сна и отдыха, как если бы кто-то гнался за мной, и лишь изредка останавливался у какого-нибудь ручья, чтобы напиться. Случалось, я пугался собственной тени и бежал, не оглядываясь, несколько километров. Природа, воздух представлялись жестокими убийцами; возникало странное ощущение, что весь мир задался целью свернуть мне шею. Должно быть, меня мучил голод, и в то же время аппетита не было, к тому же не было сил искать пищу. Я проходил через выжженные деревни. Везде беспорядочно валялись мертвые тела мужчин, женщин, детей самых разных возрастов, как будто здесь прошел страшный смерч. Смерть уже давно освободила этих покойников от участия в безумном спектакле, который разыгрывался в нашей стране, но в глазах их по-прежнему читался ужас. Я видел отрезанные головы, раздавленные бетонными блоками останки. В некоторые реки стекло столько крови, что от обилия ее сгустков замедлилось течение. Каждый раз, видя такие сцены, я невольно представлял себе предшествовавшую им резню и ускорял шаг. Временами я закрывал глаза, чтобы не смотреть и не думать, но сознание отказывалось отключаться и продолжало рисовать перед моим мысленным взором страшные образы. От страха все тело сводили судороги, начались головокружения и галлюцинации. Я замечал трепет листьев на деревьях, но движения ветра не чувствовал.

На третий день пути я зашел далеко в лес. Вокруг меня высились огромные деревья, их ветки и кроны застилали все небо. Не помню, как я оказался в чаще, но стремительно приближались сумерки, и надо было срочно найти место для ночлега. Я забрался на относительно невысокое дерево: его ветви сплетались с ветвями соседнего, образуя что-то вроде гамака. Там, между небом и землей, я проспал всю ночь.

На следующее утро я решил покинуть лес, хотя идти было тяжело: спину ломило от того, что я спал на дереве. Неподалеку попался источник. Я присел рядом с ним, чтобы немного отдохнуть, и вдруг почувствовал, что за мной кто-то следит. Оказалось, что на меня уставилась огромная черная змея. Еще мгновение – и она ретировалась в кусты. Пришлось отыскать крепкую палку, которой можно было бы отмахиваться в случае нападения подобных обитателей леса. Встать не было сил. Я сидел и перебирал сухие листья, чтобы отвлечься от страшных мыслей. Но они все равно мучили меня, прогнать их не было никакой возможности. Затем я побрел дальше, прощупывая землю перед собой палкой. Я ходил по лесу до вечера, но в конце концов оказался у того же дерева, на котором провел предыдущую ночь. Тут стало понятно, что я заблудился и понадобится еще много времени, чтобы выбраться из леса. Что ж, оставалось лишь постараться сделать свое временное пристанище максимально удобным для сна. Для этого я навалил на переплетенные ветви сухой листвы. Ложе стало чуточку помягче.

Устроив себе «дом», я пошел изучать его окрестности и проложил несколько тропинок среди листвы. Одна вела к источнику, возле которого я недавно познакомился со своей соседкой – змеей. Подойдя к воде, я заметил ее товарку, которая как раз утоляла жажду. Она заметила меня и замерла. Я пошел дальше и услышал, что она уползла в кусты. На земле я прочертил несколько «маршрутов», чтобы лучше ориентироваться на местности, а после этого сел и стал думать, как же выбраться отсюда. Но никакие идеи в голову не приходили. От любых размышлений становилось страшно. Вскоре я пришел к выводу, что, возможно, лучше пока побыть здесь. Потерявшийся в чаще, одинокий, я думал о том, что в лесу все же буду в относительной безопасности.

Рядом с источником росло несколько деревьев, на которых поспели незнакомые мне плоды. Каждое утро сюда прилетали птицы, чтобы полакомиться ими. Я тоже решил попробовать. Никакой другой еды все равно не было. Выбор был небогат: отведать неизвестный фрукт и, возможно, отравиться или просто умереть от голода. Пришлось рискнуть. Если птицы от этого не погибают, может, и для меня это не смертельно? Все еще терзаясь сомнениями, я сорвал плод, похожий по форме на лимон. Кожица у него была яркая, красно-желтая, а внутри – сочная и упругая мякоть с маленькими косточками. Фрукт распространял очень привлекательный аромат, похожий на спелый манго, апельсин и еще что-то приятное. Вкус его, правда, оказался не так хорош, как запах, но был вполне терпимым. Я съел, наверное, штук двенадцать плодов, запил их водой и сел под дерево ждать, что со мной будет.

Вспомнилось, как мы с Джуниором приезжали в Кабати и гуляли с дедом по дорожкам вокруг кофейных плантаций, находившихся рядом с деревней. Он показывал нам лекарственные растения и деревья, кору которых используют в медицине. Во время каждого нашего визита дедушка давал нам особое снадобье для активизации работы мозга и улучшения памяти. Чтобы изготовить свое чудо-средство, он сначала специальными чернилами, сделанными тоже из лекарственного растения, наносил слова арабской молитвы на специальную ритуальную табличку, затем смывал надпись, а воду собирал в бутылочку. Ее мы увозили с собой. Нужно было держать в тайне то, что у нас имеется такой стимулятор, и принимать его во время подготовки к экзаменам. Средство было очень действенным! В младших классах, да и потом несколько лет в средней школе я прекрасно запоминал все, чему нас учили, и знания долго сохранялись у меня в памяти. Иногда снадобье оказывало такой мощное действие, что я мог припомнить во всех деталях прочитанные страницы учебника. Они будто отпечатывались в сознании. Это было лишь одно из многочисленных чудес, происходивших со мной в детстве. До сих пор у меня отличная фотографическая память, которая сохраняет в первозданном и точном виде все события моей повседневной жизни.

Я стал осматриваться, пытаясь найти растение, которое, как говорил дед, нейтрализует действие ядов. Оно могло мне понадобиться, если окажется, что я отравился плодами, но никаких лекарственных трав поблизости не нашел.

Когда через два часа никакие симптомы отравления так и не проявились, я решил, что мне следует помыться. Я уже давно этого не делал. Вся моя одежда ужасно испачкалась, кроссовки почти развалились, а тело стало липким от грязи. Мыла под рукой не было, но в лесу нашлось то, что могло его заменить. Этот секрет я узнал как-то летом от бабушки. Нужно было сжать в руке пучок травы определенного вида, и она давала чудесную пену, которая не только очищала кожу, но и придавала ей свежий запах.

Затем я постирал одежду, вернее, сполоснул ее и разложил на земле, чтобы высохла. Сидя голышом, я чистил зубы кусочком мягкой древесины. В этот момент из чащи вышел олень [11]11
  В лесах Западной Африки в сравнительно небольших количествах водится благородный олень. – Ред.


[Закрыть], подозрительно посмотрел на меня и пошел дальше по своим делам. Любые мысли я гнал от себя подальше, вместо этого прислушиваясь к звукам леса – пению птиц, крикам макак и хохоту павианов.

Наступил вечер. Одежда была еще влажной, но я все равно надел ее, чтобы тепло тела высушило ее побыстрее, до наступления ночи. Неизвестный фрукт оказался неядовитым, поэтому на ужин я съел еще несколько штук. Я питался им и весь следующий день: другой еды у меня не было. Плодов было много, но рано или поздно они бы все равно кончились. К тому же мне казалось, что птицы бросают на меня недобрые взгляды – я стремительно уничтожал то, что раньше безраздельно принадлежало им.

Тяжелее всего в лесу было от одиночества. От него хотелось выть каждый день.А еще, когда нечем заняться, в голову лезут самые мрачные мысли. Мне это не нравилось, и я всячески пытался отвлечься от размышлений, но тщетно. Сначала я дал зарок игнорировать любую всплывающую мысль и ни в коем случае не обдумывать и не анализировать ее – слишком уж сильную душевную боль это причиняло. Я ел, пил воду и раз в два дня мылся, а почти все остальное время боролся с собой: только бы не думать о том, что мне довелось увидеть и пережить, и о том, что ждет меня в будущем. Трудно было не беспокоиться о себе, о семье и о друзьях. Но чем больше я старался отключить сознание, тем «тяжелее» становилась моя голова, тем дольше тянулись дни и беспокойнее становились ночи. Я не мог спать, потому что боялся, что чувства и образы, которые я гнал от себя в светлое время суток, явятся мне во сне.

Ежедневно я бродил в поисках еды и попытках найти тропу, которая вывела бы из леса. На меня могли напасть дикие звери – леопарды, львы, лесные свиньи. Поэтому я старался быстро, почти бегом, перебегать от дерева к дереву, чтобы иметь возможность быстро забраться наверх и переждать опасность. Однако казалось, что я забираюсь глубже и глубже в чащу. Я все упорнее старался выбраться из нее, но стволы вокруг казались все выше и неприступнее. По таким сложно карабкаться, и на них почти не попадалось веток, подходящих для сна.

Однажды вечером я подыскивал дерево с развесистыми ветвями, чтобы устроиться на ночлег, как вдруг услышал странные звуки. Тогда еще мне было невдомек, что за звери издают подобный визг. Но шум приближался, и я на всякий случай забрался повыше и оттуда увидел стадо лесных свиней, приближавшихся к месту моего укрытия. Я никогда раньше не видел этих животных и поразился, какие же они огромные. Каждая из них, встав на задние ноги, была бы выше меня, и у каждой из пасти торчали острые клыки. Когда они пробегали мимо моего дерева, одна из самых крупных остановилась и стала принюхиваться, вертя головой в разных направлениях – видимо, учуяла меня. Прошло некоторое время, стадо скрылось из виду, я слез и пошел прочь, но неожиданно наткнулся на двух огромных свиней, вероятно, отставших. Они погнались за мной.Я пробежал около километра в поисках дерева, на которое можно быстро взобраться одним прыжком. Наконец такое нашлось. Они остановились и стали рыть землю у его корней и при этом так громко хрюкали, что ушедшее вперед стадо вернулось. Все вместе свиньи пытались перегрызть корни у основания дерева, а я тем временем залезал все выше и выше. Наконец животные оставили попытки достать меня и убрались прочь, потому что уже застрекотали кузнечики, возвещая наступление ночи.

Когда-то бабушка рассказывала мне легенду о знаменитом охотнике, который умел превращаться в лесную свинью. Он присоединялся к стаду «сородичей», приводил его на открытую поляну, где находилась заранее подготовленная яма, оборачивался снова человеком и убивал всех, кто попал в ловушку. Однажды, когда охотник в очередной раз проделывал свой магический трюк, маленький поросенок подсмотрел, что для превращения в человека тот поедает особую траву. Детеныш рассказал о своем открытии всему стаду, и свиньи уничтожили это растение по всему лесу. И вот оборотень в очередной раз подвел к ловушке своих жертв, но не смог найти волшебного снадобья и вернуться в человеческий образ. Лесные свиньи растерзали его. Но с тех пор они подозрительно относятся ко всем людям, считая, будто они приходят в лес для того, чтобы отомстить за охотника.

После того как дикие животные удалились, я некоторое время вглядывался в ночь, чтобы удостовериться, что мне ничего не угрожает. После этого слез с дерева и побежал куда глаза глядят. К рассвету я хотел быть подальше от этих мест, поскольку опасался, что днем опять могу встретиться с лесными свиньями. Я шел и шел, пока сумерки снова не окутали лес. Совы вылетали из своих убежищ и кружили между деревьями, чтобы размяться перед ночной охотой. Шагая быстро, но бесшумно, я случайно наступил на хвост змеи. Она зашипела, но все-таки не напала, а испуганно уползла в кусты. Я бросился удирать со всех ног и бежал довольно долго. Когда мне было шесть лет, дед ввел мне под кожу особую сыворотку, защищающую от укуса любой змеи и позволяющую даже заклинать их – останавливать их движение по тропам, пока я не пройду. Правда, в школьные годы я начал сомневаться в действии вакцины и в своих способностях заклинателя змей. И вскоре этот дар исчез.

Когда я был маленьким, отец часто говорил: «Пока ты жив, есть надежда, что все изменится к лучшему и что что-то хорошее еще случится в жизни. Если судьба исчерпала запас отпущенных человеку благ, он умирает». В своих скитаниях я вспоминал эти слова, и они подбадривали меня, не позволяли пасть духом, придавали смысл существованию и помогали двигаться вперед даже тогда, когда я совсем не понимал, куда и зачем иду.

Целый месяц я пробыл в лесу, не встретив ни единого человека. Меня окружали лишь животные – обезьяны, олени, лесные свиньи. Но с ними нельзя было поговорить. Иногда олень останавливался и с любопытством разглядывал меня. Временами я с интересом наблюдал за обезьяньими детенышами, которые учились прыгать с одной лианы на другую.

Потрескивание веток звучало для меня как музыка. Бывали дни, когда я часами слушал, как оно эхом прокатывается по лесу и затихает где-то вдали, в непроходимой глуши.

И вот настал день, когда я наконец снова встретился с людьми. Я медленно шел, пошатываясь от голода, усталости, боли в спине. Ноги заплетались еще и потому, что брюки были мне страшно велики. Их я подобрал в одной из заброшенных деревень – они одиноко висели на воткнутой в землю палке. Чтобы штаны не падали при ходьбе, пришлось подвязать их веревкой.

В то утро на перекрестке, где две тропы сливались в одну, я внезапно увидел группу мальчишек примерно моего возраста. Мы подошли к развилке одновременно с разных сторон и когда заметили друг друга, то в страхе замерли. Бежать я был уже не в состоянии и молча стоял, уставившись на незнакомцев. И тут заметил, что троих из шести я знаю. Я улыбнулся и вздохнул с облегчением – напряжение, неуверенность, паника исчезли. Ребят, которых я узнал, звали Альхаджи, Муса и Канеи. Они учились со мной в школе в Маттру Джонге. Мы не были близкими друзьями, скорее приятелями. Как-то раз нас четверых выпороли за то, что мы повздорили с одним старшеклассником. Наказание, по нашему общему мнению, было совершенно незаслуженным.

Мы пожали друг другу руки. По знакам, нанесенным на щеки, и чертам лица моих новых спутников можно было определить, кто из какого племени. Альхаджи и Саиду были темне, а Канеи, Джума, Муса и Мориба – менде. Они сказали, что направляются в селение Йеле в районе Бонте. По слухам, там безопасно, потому что в деревне стоят правительственные войска.

Я молча пошел за ребятами, держась на некотором расстоянии, пытаясь запомнить все имена. Похоже, я отвык от людей, и мне было неловко в их присутствии. Канеи, парень лет шестнадцати – постарше остальных, – обернулся и спросил, где я был и что видел. Я улыбнулся и ничего не ответил. Тогда он подошел ближе и ободряюще похлопал меня по плечу, будто знал, что мне довелось пережить.

– Не бойся, все наладится. Все будет хорошо, потерпи еще немного, – сказал он и снова потрепал меня по плечу. Я кивнул и опять улыбнулся.

Итак, я снова примкнул к группе подростков. Нас было семеро. Это в каком-то смысле осложняло мое положение, но оставаться в одиночестве мне больше не хотелось. Еще недавно мы были доверчивыми и простодушными детьми, но страх превратил многих подростков, таких же, как мы, в чудовищ. Случайные прохожие в ужасе шарахались от нас, хотя мы всего лишь хотели спросить дорогу. Иногда мы бежали им вслед, крича: «Вы нас не за тех принимаете!» – но люди только больше пугались.

На седьмой день пути мы встретили древнего старика, который едва мог ходить. Он сидел на веранде дома посреди деревни. Его лицо было таким морщинистым, что казалось неживым, хотя его темная кожа блестела. Он говорил медленно, долго шамкая перед тем, как произнести каждое слово, и при этом на лбу у него вздувались вены.

– Все убежали, когда услышали, что «семеро мальчишек» направляются сюда. Я не мог бежать. Поэтому они оставили меня здесь. Никто не понес меня на себе, да и я не хотел быть обузой, – поведал он.

Мы объяснили, откуда мы и куда направляемся. Старик попросил нас побыть с ним еще немного и побеседовать.

– Вы, ребята, должно быть, голодны. Там в сарае было немного батата. Можете приготовить его для меня и для себя? – попросил он вежливо.

Когда все мы почти закончили есть, он неторопливо сказал:

– Дети мои, сердце нашего народа ожесточилось. Люди больше не доверяют друг другу. Несколько лет назад в этой деревне вас бы гостеприимно встретили. Я надеюсь, что вы, мальчики, найдете безопасное убежище до того, как кто-нибудь, движимый недоверием и страхом, причинит вам вред.

Он начертил клюкой на земле карту.

– Вот так вы сможете добраться до Йеле, – сказал он.

– Как вас зовут? – спросил Канеи у старика.

Старик улыбнулся, будто знал, что кто-то из нас обязательно задаст этот вопрос.

– Вам не нужно знать мое имя. Когда придете в следующую деревню, просто сошлитесь на меня, как на старика, оставшегося позади.

Он посмотрел на нас и мягко, без капли грусти, промолвил:

–  Я не доживу до конца этой войны. Не называю вам своего имени, чтобы оставить в вашей памяти место для других, более важных вещей.Если вам удастся выжить, запомните меня, как старика, встреченного на пути. Вам, мальчики, уже стоит поторопиться.

Он указал нам клюкой на открывшуюся перед нами дорогу, а когда мы ушли, стер ногой карту, махнул нам правой рукой и кивнул. Перед тем, как деревня совсем исчезнет из виду, я решил бросить прощальный взгляд на этого доброго человека. Он сидел, опустив голову и опершись руками на палку. Мне было ясно: он знал, что дни его сочтены, и уже не боялся за себя. Он беспокоился за нас.

Кто-то пустил слух, что по деревням ходят «семеро юнцов». Нас принимали за банду боевиков. Мы не раз подвергались нападениям здоровенных мужчин, вооруженных ножами и готовых нас зарезать. Но каким-то чудом всякий раз нам удавалось уверить нападавших, что мы просто дети, бегущие от ужасов войны. Иногда я смотрел на сверкающие лезвия, с трепетом думая о том, какой именно будет боль, если эта острая сталь вонзится в мою плоть. Однако временами голод мучил так сильно, что было уже все равно, зарежут меня или нет. В больших селениях, где нам случалось останавливаться на ночлег, рядом с нами на всю ночь выставляли охрану. А когда мы отправлялись на реку, чтобы постирать одежду, матери хватали младенцев и в панике убегали.