Текст книги "Люблинский штукарь"

Автор книги: Исаак Башевис-Зингер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

– Не надо никакой мицвы. Сколько вы истратили? Я заплачу за все.

– Подождите! Не трогайте кошелек! Чай готов!..

5

К чаю были булочки и бабка. Рейца с Зевтл тоже пришли за стол. Герман пил чай с вареньем, заедал бабкой и затягивался толстой сигарой, лежавшей на блюдечке. Он хотел угостить сигарой и Яшу, но тот сказал, что не курит.

– В целой Варшаве такую не купите, – похвалялся Герман. – Это же гаванская. И не фальшивая, а прямо из Гаваны. Один человек привез специально для меня. В Берлине они идут по две марки штука. Я люблю, чтобы все было прима, но за это надо платить, а где платишь, там переплачиваешь. Что такое гаванская сигара? Те же листья – не золото. А что такое интересная дамочка? Тот же человек. Плоть и кровь. Испанец ревнивый. Вы улыбнулись его жене, а он сразу хватается за нож, хотя двумя улицами дальше имеет любовницу и детей от нее. Потом из любовницы получается ведьма, и он идет куда-нибудь искать утешения. Я читаю польские газеты, и меня смех разбирает. Чего только там не пишут! Девушка вышла вечером купить молока, подъехала коляска, и ее туда затащили. Потом увезли в Буэнос-Айрес и, как теленка, продали на рынке. Я тут несколько недель и никакой коляски пока не видел. Как можно провезти девушку через границу? А привести на пароход? Те еще басни! Но то, что девушки едут по доброй воле, – правда. Вы идете в Буэнос-Айресе в такой квартал, и, пожалуйста вам, женщины со всего света. Хотите черную – берете черную, хотите белую – имеете белую. Захотели литвинку из Вильны или Эйшишек, не надо даже искать, а захотели паненку из Варшавы, получаете ее не сходя с места. Я туда, правда, не захаживаю. У меня жена и дети. Но польским газетам надо, чтоб их читали, вот они и печатают всякую глупость. Всё опять, как я говорил, зависит от того, кто держит перо. Я вам что-то скажу: мужья сами посылают жен в этот квартал. И знаете почему? Потому что мужьям лень работать. Где ваши фокусы? Вот колода.

– Если ты начинаешь с картами, ты уже никуда не пойдешь, – сказала рыжая женщина.

– Завтра тоже день.

Герман стал тасовать, и Яша сразу понял, что имеет дело с шулером. Карты мелькали в пальцах Германа точно живые и словно бы сами по себе. «Ага, вот ты что за птица, – подумал Яша. – Ну ты сейчас увидишь, что есть и почище тебя». Яша дал ему показать фокусы с тремя картами, с четырьмя семерками, с одной подмененной. При этом он качал головой и удивлялся: «ц-ц-ц…» Однако чуть не сказал, что умел это, когда еще под стол пешком ходил… Яша не забывал, что время к ночи, и, если навещать Эмилию, надо делать это сейчас, но продолжал сидеть. «Раз она такая недотрога, пусть подождет!» – нашептывал ему некий злорадный голос. Яша знал, что главный его враг – скука. Все свои сумасбродства он объяснял желанием от нее избавиться. Она его буквально изводила. Из-за нее случались все его неприятности. Но сейчас Яше было не скучно. Он взял у Германа колоду. То, что Герман сказал «покупщики подождут» и предпочел его компанию, указывало, что и Германа снедает схожий недуг, роднивший низший свет с высшим, картежников в воровской малине с игроками в Монте-Карло, альфонса из Буэнос-Айреса – с салонным Дон Жуаном, бандита – с революционером-террористом, подзаборную шлюху – с парижской Мессалиной. Тасуя карты, Яша метил их ногтем.

– Выберите одну, – сказал он Герману.

Герман вытащил короля треф.

Яша ловко согнул колоду.

– Положите обратно и перетасуйте.

Герман положил и перетасовал.

– А сейчас я достаю короля треф.

И вытащил большим и указательным пальцами короля треф.

Яша показывал свой фокус, а Герман – свой. Казалось, Герман знает все. Желтые глаза сияли триумфом умелого специалиста, прикинувшегося любителем. Дома у него имелась целая дюжина колод.

– Что говорить – карты вы в руках держали, – заметил Яша.

– Это они держали меня. Но теперь всё! Умерло – закопано.

– Не играете больше?

– Только в шестьдесят шесть. С женой.

– И все-таки я хочу вам кое-что показать.

Яша снова взял карты.

– Прошу выбрать масть…

Теперь Яша показал фокус, который Герман не знал. Глядя на Яшу с вопросительной улыбкой, тот наморщил лоб, ухватился за нос и с минуту держал его в своей большой поросшей рыжими волосами лапе. Рейца вытаращилась, словно не веря, что кто-то может превзойти Германа. Зевтл, довольно подмигнув, показала Яше язык и послала что-то вроде воздушного поцелуя.

– Слушай, Рейца, нет ли у тебя морковки? – спросил Герман сестру.

– Почему морковки, почему не редьки? – ответила та язвительно.

Время приближалось к одиннадцати, а мужчины всё показывали и показывали фокусы. Иногда им требовались для этого блюдца, шапки, коробочки, кольца, костяшки домино, часы, цветочные горшки. Женщины приносили необходимое. Герману стало жарко. Он утирал пот.

– Вдвоем мы бы могли кое-что сделать…

– Например?

– Скажем, завоевать мир…

Рейца поставила графинчик с водкой, и мужчины чокнулись, великосветским манером сказавши «Прозит!». Себе и Зевтл Рейца налила сладкого вина. Закусили сдобными булками и черным хлебом с сыром. Герман заговорил доверительно и по-свойски:

– Вижу, значит, я у посредницы дамочку, красивую и не позавчерашнюю. Ну откуда мне было знать что и как? Она говорит, что муж бросил ее и пропал. Я себе и думаю: «Пусть пропадает с миром и на здоровье. Я уж тебе как-нибудь помогу». А потом она рассказывает про вас. Что вы – фокусник. Но фокусник фокуснику рознь. Те, кто ходит по дворам с шарманкой, тоже называют себя фокусниками. А вы, пане Яша, артист первый сорт. Фу-ты ну-ты! Но будучи на немножко старше, я должен вас предупредить, что тут вы ничего не добьетесь. С вашим талантом следует жить в Берлине, Париже или даже Нью-Йорке. Лондон – тоже неплохо. Англичанин обожает, когда его надувают, и даже платит за это. У нас в Южной Америке вы были бы богом. Зевтл говорила, что вы умеете усыплять людей или как там?.. Магнетизм? Что это такое? Я, кажется, что-то слышал.

– Гипноз.

– И вы это умеете?

– Немножко.

– Я что-то даже видел. Человек на самом деле засыпает?

– Как убитый.

– Значит, вы можете усыпить Ротшильда и взять его сбережения?

– Я фокусник, не мошенник!

– Понимаю-понимаю, но все-таки… Как вы это делаете, а?

– Подчиняю человека своей воле.

– Но как?.. Ну да, чего только в мире нету. И каждый раз выдумывают что-то новое. У меня была знакомая, так она делала все, чего я ни захочу. Если я хотел, чтоб она заболела, она заболевала. А если хотел, чтоб выздоровела, она делалась здоровая. Когда мне стало надо, чтоб она умерла, она закрыла глаза.

– Это уже слишком, – помедлив, сказал Яша.

– Однако чистая правда.

– Герман, ты уже начинаешь говорить глупости! – ввязалась Рейца.

– Она мешала мне. Любовь – это прекрасно, но слишком много любви – не годится. Эта женщина обкрутилась вокруг меня, как змея, и я уже просто не мог дышать. Она была на пару лет старше и тряслась, что я ее брошу. Иду я, например, по улице, а она тащится за мной. Я чувствую, что мне прямо нечем дышать, и говорю: «Так больше не может продолжаться». – «Но чего ты хочешь? – спрашивает она. – Чтоб я умерла?» – «Не умерла, а оставила меня в покое». – «Этого, – говорит она, – я не могу, но, если желаешь, умру». Сперва я испугался, но она так мне надоела, что я понял: или моя смерть, или ее. Тут я и подумал, что…

– Не хочу больше слушать! Не хочу слушать! – Рейца заткнула уши.

На мгновение все притихли. Слышно было, как, всасывая керосин, сипит фитиль в лампе. Яша глянул на часы:

– Люди добрые, я пропал!

– Который час?

– В Пинчеве уже светает. Мне надо бежать. Зевтл, останься тут на пару дней. Я заплачу. Тебя здесь не обидят.

– Ладно, ладно, мы сочтемся, – сказала Рейца.

– Куда вы летите? Куда вы летите? – огорчился Герман. – Здесь, когда делается немножко поздно, все сразу пугаются. А чего пугаться? В Буэнос-Айресе мы не ложимся спать целую ночь. Зимой и летом. У нас, если идут в театр, представление кончается в час ночи. Но домой потом никто не торопится, идут или в кофейню, или в ресторацию и сначала едят бифштекс, а потом как следует пьют. А когда возвращаются в дом, на улице – день.

– Когда же спать ложатся? – спросила Зевтл.

– Кому надо спать? Два часа в сутки вполне хватает…

Яша уже собирался. Поблагодарил за радушный прием. Рейца взглянула на него оценивающе и вопросительно. Ему даже показалось, что она подает какой-то знак, приложив палец к губам, а потом неторопливо сказав:

– Не считайте себя гостем. Мы людей не едим.

– Когда забежите? – спросил Герман. – Нам надо потолковать. Есть о чем.

– Приду, приду.

– Не забудьте.

Рейца понесла лампу, посветить на лестнице. Зевтл пошла провожать. Она взяла его под руку. Яшу охватила прямо-таки детская радость. Он любил поговорить по-еврейски и показать фокусы в дружеском кругу. Здешняя обстановка напоминала Пески, но была куда интересней. Ясно, что этот самый Герман торгует женщинами, а Рейца его пособница. Но что-то во всем этом было необъяснимо привлекательное. За два прошедших часа Герман явно привязался к Яше. Яша почувствовал, что понравился Рейце тоже. Кто знает, какие радости эта рыжая дамочка могла доставить мужчине? Кто знает, какие безумные слова может, распалившись, шептать этот кусок мяса? Керосиновая лампа на миг осветила двор со штабелями бревен и досок. Затем дверь наверху закрылась, и стало темно. Зевтл прижалась к Яше и задрожала.

– Можно я пойду куда-нибудь с тобой? – спросила она.

– Куда? Не сегодня.

– Яшенька, я тебя люблю…

– Жди. Положись на меня во всем. Что скажу, то и делай.

– Я хочу побыть с тобой.

– И будешь. Я вытребую тебя за границу. С каждым, кто со мной был хорош, я тоже буду хорош. Но ты приготовься ко всему и не задавай вопросов. Если я велю тебе встать на голову, встань на голову. Поняла?

– Да.

– Будешь делать, как я сказал?

– Да. Всё.

– Ступай обратно наверх.

– Куда ты?

– Мне сегодня еще надо сделать глупость…

6

Улица Низкая была темна и пуста. О том, чтобы взять здесь извозчика, не могло быть и речи. Яша шагал на удивление легко. Над скособоченными крышами деревянных домов нависало небо предместья, густо усеянное звездами. Яша задрал голову. «Что там наверху думают о таких, как я?» Миновав Низкую, Яша вышел на Дикую. Он сказал Зевтл, что еще сегодня совершит глупость. Но какую? Проспав целый день, Яша чувствовал себя бодрым и свежим. Ему вдруг захотелось навестить Эмилию. Но это было бы полным безумием. Она уже спит. И парадное заперто. То, что прошлой ночью он вылез в окно, снова утвердило его в том, что двери и ворота не имеют для него значения. У нее есть балкон, и буквально в минуту Яша окажется наверху. Эмилия жаловалась на плохой сон. Значит, услышит. Кроме того, он на расстоянии прикажет ей, чтоб дожидалась и отворила балконную дверь (разве что дверь и так отворена). Он знал – сегодня она не устоит… Яша шагал словно в семимильных сапогах: только что был на Дикой, и вот уже идет по Рымарской. Он глянул на банк. Огромные колонны, словно мрачные стражи, охраняли здание. Подъезд заперт, все окна темные. Где-то внутри, в подвалах и подземельях, лежат деньги. Но где? Здание было огромным, как город. Чтобы что-то оттуда взять, нужна долгая зимняя ночь. Банк почему-то напомнил Яше, что прислуга Эмилии, Ядвига, рассказывала про одного помещика, старика Казимира Заруского, продавшего много лет назад имение и деньги державшего дома в железном сейфе. Этот человек жил на Маршалковской, недалеко от Пружной, причем – один, если не считать глухой прислуги, Ядвигиной товарки. Когда Ядвига про это рассказывала, Яша даже не записал адреса. Ему и в голову не могло прийти замыслить такую гнусность, особенно в отношении тех, к кому ходит Ядвига. Но сейчас Яша все почему-то вспомнил. «Я должен этой ночью кое-что совершить, – сказал он, – я чувствую в себе силы…»

С Низкой до Королевской было довольно далеко, но Яша махнул эти несколько верст минут за двадцать. Варшава спала, только ночные караульщики стерегли торговые галереи, проверяли замки или стучали палками в тротуары, словно желая удостовериться, что никто никуда не подкапывается. «Стерегут, стерегут, но разве что-нибудь устережешь? – думал Яша. – Ни женщин, ни имущества. Кто знает, возможно, Эстер меня тоже дурачит?» – растравлял он себя. Что, к примеру, будет, если, проникнув к Эмилии, он обнаружит любовника? Такое ведь на свете вещь обычная… Яша как раз остановился под ее окном и поглядел вверх. Мысль забраться на балкон, несколько минут назад казавшаяся нормальной и осуществимой, теперь, когда он был тут, представлялась совершенным безумием. Эмилия наверняка испугается и поднимет тревогу. Проснутся Ядвига и Галина. Ему этого никогда не простят. Времена серенад прошли. На дворе прозаический девятнадцатый век… Яша мысленно призывал Эмилию проснуться и подойти к окну, но в этой области гипнотизма он был пока что не силен. Если бы даже и получилось, то не сразу и не быстро…

Спустя минуту он вышел на Маршалковскую и двинулся к Пружной. «Раз уж чему-то суждено быть, – убеждал он себя, – то отчего не сегодня? Все в мире предопределено. Как это называется?.. Детерминизм? Если, по мнению философов, всякой вещи есть причина, а человек – лишь орудие, значит, все наперед предрешено…» Он дошагал до Пружной. Жилым тут оказался единственный дом – на противоположной стороне шло большое строительство. Там лежали груды кирпича, кучи песка, известь. Первый этаж дома занимала мануфактурная лавка. Над ней нависали два балкона. Разумеется, квартира Заруского выходила на фасадную сторону, но какая из двух? Яша почему-то не сомневался, что – правая. Окна левой были задернуты и гардинами, и занавесками; справа же на окнах были только ветхие шторы, вполне соответствующие жилищу старого скупого холостяка. «Что ж, сейчас или никогда, – заторопился кто-то в Яше. – Сделай это, раз ты уже здесь… Он же своих денег в могилу не возьмет… Ночь не стоит на месте», – убеждал Яшу некий голос, причем чуть ли не проповедническим тоном.

Забраться на балкон труда не составило. Двери в мануфактурную лавку перекрывала железная штанга, балкон опирался на головы трех статуй, а фасад был украшен множеством лепных деталей и выступов. Яша утвердил ногу на штанге, ухватился за коленку одной из статуй и тотчас повис на балконном краю. Он бросил вверх сразу потерявшее вес тело. Мгновение спустя Яша стоял на балконе, и что-то в нем ликовало. Совершенно невозможное оказалось таким возможным… Сложнее было с балконной дверью, запертой изнутри на цепочку. Он резко ее рванул и отмычкой, с которой не расставался, скинул цепочку, произведя на какую-то долю секунды шум (короткий громкий звук всегда лучше, чем долгая возня). Какое-то время Яша вслушивался, не позовут ли в квартире на помощь и не поднимут ли крик. Затем вошел и вдохнул спертый воздух, составленный из множества затхлых запахов, какие всегда бывают там, где редко отворяют окна.

«Да, это оно! Тут пахнет старостью и плесенью!» – сказал он себе. Из-за уличного фонаря было не темно. Страха Яша не чувствовал, хотя у него и сильно колотилось сердце. Минуту он простоял, поражаясь, как быстро мысль обернулась поступком. Удивительное дело, железный сейф, о котором говорила Ядвига, оказался рядом – продолговатый и черный, как гроб, поставленный на попа. Силы, заправляющие человеком и его судьбой, привели Яшу прямо к богатству Заруского…

7

«Только бы не завалиться, – повторял себе Яша. – Раз уж я на это пошел, надо, чтобы получилось…» Он настороженно вслушался. Где-то в соседних комнатах спали Казимир Заруский и его глухая прислуга. Ниоткуда не долетало ни звука. «Как быть, если они проснутся?» – соображал Яша, ощупывая холодную железную поверхность сейфа. Он нашарил замочную скважину. Изучив указательным пальцем ее контур, Яша полез в карман за отмычкой, которой только что орудовал, но той в кармане не оказалось. Как видно, сунул куда-то еще… Яша принялся шарить по всем карманам, однако отмычки нигде не было. «Куда она подевалась? Вот невезенье…» Он поискал еще и еще раз. «Может, уронил? Но ничего же не звякало!» Он понимал, что отмычка где-то поблизости, но та словно сквозь землю провалилась. Он совал руки в брючные карманы, искал в жилетном, в пиджачном, причем в каждом по нескольку раз. «Главное, не волноваться, – приказал он себе. – Вообрази, что ты на сцене…» – и стал искать спокойно, сосредоточенно. Все напрасно – отмычка исчезла. «Демоны?» – шепнул он полуиронически, полусерьезно. Ему сделалось жарко. В какую-то секунду он чуть не покрылся потом, но совладал с собой, хотя был весь разгоряченный. «Что ж, придумаем что-нибудь». Яша нагнулся и стал развязывать шнурок У шнурка были жестяные наконечники, и однажды Яша таким наконечником замок отомкнул. «Нет, для несгораемого шкафа слабовато», – решил он и шнурок вытаскивать перестал. Наверняка на кухне имелись штопор или вилка, но искать, где они, было опасно. «Нет! Надо найти отмычку!» Он наклонился и только сейчас обратил внимание, что на полу – ковер. Яша стал шарить по нему. Уж не морочит ли его нечистая сила? Неужто духи существуют? Внезапно ему пришла в голову новая мысль. Старик обязательно держит ключ от сейфа под подушкой… Яша понимал, что искать ключ в головах у спящего глупо и рискованно. Тот может проснуться. И откуда следует, что держит он его именно там? В квартире достаточно укромных мест. Однако сейчас Яша был уверен, что ключ под подушкой. Он словно бы видел его: плоское кольцо, а на бородке зубцы. «Снится мне это, что ли? Или я с ума схожу?» – но таинственная сила, долгие годы управлявшая им, указывала идти к старику в спальню. «Так будет проще, – словно подсказывала она, – вот дверь…»

Яша пошел на цыпочках. «Только бы ничего не скрипнуло», – чуть ли не молился он. Дверь, к счастью, была полуоткрыта. Яша очутился в спальне. Здесь оказалось темней, чем там, откуда он вошел, даже было не разобрать, где окно. Разве что только догадаться. Между тем его глаза стали привыкать. Из темноты возник сперва силуэт кровати, постель, голова на подушке – лысая голова с провалами вместо глаз, словно у черепа. Яша замер. Дышит ли старик? До Яши не долетало даже сопения. А может, он не спит? Или сегодня как раз издох? Или только прикидывается мертвым? Что, если он вскочит и кинется на Яшу? Старые люди бывают очень сильными… Тут старик наконец всхрапнул, и Яша пошел к кровати. Что-то звякнуло. Яша понял, что это отмычка. Наверно, зацепилась за пуговицу и теперь упала на пол. Не разбудил ли звук спящего? Не позовет ли тот на помощь?

Яша с минуту оставался в напряжении, готовый бежать от первого же шороха. «Я не смогу его убить! Я не убийца…» Но старик опять затих. Яша, присев, стал искать отмычку, но та снова куда-то подевалась. Железка играла с ним в прятки. «Та еще ночка! Силы зла ополчились против меня…» Внутренний голос нашептывал, что самое правильное скорей (поскольку счастье на этот раз явно изменило) бежать отсюда. Однако, несмотря на это, Яша продолжал красться к кровати. «Пока что добудем ключ», – сказал он себе с упрямой твердостью.

Яша коснулся подушки и невольно дотронулся до лица спящего. Словно обжегшись, он отдернул руку. Старик издал что-то вроде звука «э», как если бы все время спящим только притворялся. Яша замер. «Пусть попробует вскочить!» Он был готов бороться, вцепиться в горло, душить… Однако старик спал, пуская ноздрями тонкий свистящий звук, какой, если и захочешь, не изобразить. Было похоже, что спящему снился сон. Сейчас Яша видел получше. Он полез под подушку, но ключа там, похоже, не было. Яша снова стал совать ладонь между матрацем и подушкой, приподняв ее вместе с головой старика, но ключа не обнаружил. На этот раз интуиция его подвела. Оставалось одно. «Беги! – советовал ему кто-то. – Дело плохо!» Он опять принялся нашаривать отмычку, хотя знал, что играет с огнем. «Сейчас случится недоброе. Обедал тухлой едой, запиваю гнилой водой», – вспомнилась Яше еврейская пословица. Она пришла на ум, как приходили по ночам строки Писания и давние поговорки из хедера. Он весь покрылся потом, словно в жаркой и влажной парной, однако отмычку искать продолжал. «А не удушить ли старого пса?» – вопрошал, словно бы изнутри и словно бы со стороны, некто, решающего мнения не имевший, но зато имевший обыкновение давать недобрые советы и подстраивать дурацкие штучки именно тогда, когда человек попадал в переплет и должен взять себя в руки, чтоб не растеряться.

«Дело дрянь. Надо уходить!» – то ли думал, то ли бормотал Яша. Он выпрямился и стал пятиться в полуоткрытую дверь. Боже! По сравнению со спальней в гостиной было совсем светло. Он отчетливо видел каждую вещь. Даже картины на стенах (рамы, не полотна). Перед ним возник комод, и он на нем кое-что заметил. Ножницы! Что-то в Яше возликовало: это тебе и нужно!.. Он подошел с ними к сейфу. Замочная скважина из-за света газовых фонарей сейчас четко виднелась. Яша стал в ней копаться ножничным концом. Он снова был спокоен и словно бы вслушивался в устройство замка. Не английский… Но что тут за механика?.. Конец ножниц оказался широковат и проникнуть куда надо Яша не мог. Ясно было, что замок несложный, но в нем имелась какая-то хитрость, которую Яша не мог раскусить. Как детская загадка или шарада, над которой, если не разгадаешь сразу, будешь ломать голову часами. Необходимо было каким-то образом добраться до замочного нутра.

Внезапно пришло решение. Он достал из кармана записную книжку, вырвал несколько листков и скатал их в твердый столбик. Таким стерженьком замок хоть и не откроешь, но исследовать его можно. Столбик вошел глубоко, но, не обладая ни твердостью, ни упругостью металла, делу не помог. «Что ж, придется заглянуть сюда еще раз. Не торчать же до рассвета!..» Он покосился на балконную дверь. Провал! Фиаско! Впервые в жизни. Ничего себе ночка! Черная ночь! На Яшу напал страх. Он знал, что этим все не кончится. Внутренний враг, которого Яша всякий раз одолевал силой, смекалкой, заклятьями и заклинаниями, каким каждый обучается в жизни сам, брал сейчас верх. Яша чувствовал его: дибук, сатана, пакостник, который сталкивает с каната, мешает жонглировать, делает беспомощным с женщинами. Яша дрожащей рукой потянул балконную дверь. От предутренней прохлады разгоряченное тело охватил озноб, словно бы вдруг наступила зима.

8

Он уже решил было спуститься, как внизу послышались голоса. Разговаривали по-русски. Это, наверно, проходил караул. Яша отпрянул. «Может, они видели, как я влезал? Неужели поджидают?..» Он стоял и прислушивался. «Если заметили, я пропал…» Нет, заметить его не могли. Он же, прежде чем влезать, огляделся. Караульные тут оказались случайно. Яша все еще не мог себе простить, что так оскандалился. «Может, еще поискать отмычку?» – подумал он и, словно продувшийся и потому делающий дикие ставки игрок, двинулся к спальне, где ему открылась жуткая картина. Старик лежал с лицом, залитым кровью. Кровь была на подушке, на пододеяльнике, на стариковой ночной рубахе, на одном из усов. «Всемогущий Боже, что произошло? Его кто-то убил, что ли?» Неужто злосчастье привело Яшу воровать туда, где уже было совершено убийство? «Но я же слышал, как он дышит! Или где-то здесь убийца?..» Яша оторопел. Внезапно что-то в нем захихикало. Это была не кровь, а рассветное солнце. Окно, как видно, выходило на восток. Яша стоял, ошеломленный собственной ошибкой.

Он тем не менее снова принялся искать отмычку, однако у пола все утопало во тьме. Яша шарил и шарил. Вдруг он почувствовал усталость, ломоту в коленях, боль в затылке. Хотя Яша был сама настороженность, мозг стал заволакиваться сонливостью, нитями сновидений, которые не получалось ухватить, ибо, стоило их коснуться, они обрывались. «Ну, теперь я уж точно ничего не найду. Старик в любой момент может проснуться». Яше снова показалось, что Заруский только прикидывается спящим, готовый в любую минуту поднять тревогу. Яша хотел было встать с колен и отмычку вдруг нащупал. По крайней мере не останется следов… Он тихонько повернулся к комнате с балконом, куда уже проник рассвет. Стены выглядели бумажно-серыми. В воздухе повисли пепельные пятна. На ватных ногах Яша подошел к сейфу, сунул отмычку в замочную скважину и принялся ею шевелить, однако в нем уже не оставалось ни воли, ни желания, ни амбиции. Мозг словно бы погрузился в сон. Яша попросту не понимал, как допотопный этот замок отпирается, хотя наверняка имел дело с немудрящим устройством, изготовленным простым слесарем. «Будь у меня с собой воск, можно бы сделать слепок…» Он стоял словно человек, которого вдруг покинула страсть и который не может взять в толк, чт о же его больше удивляет – недавнее желание или наступившее безразличие. Яша с минуту еще повозился, пока не услыхал какое-то сопение. Он не сразу понял, что оно исходит из его собственного носа. Отмычка за что-то зацепилась, и он не мог ею шевельнуть ни туда ни сюда. Яша уже решил было ее оставить, но, дернув, вытащил.

Он вышел на балкон. Патруль исчез. Улица была пуста. Хотя фонари еще горели, тьма над крышами уже не была темнотой ночи, а скорее серостью пасмурного дня или сумерек. Воздух ощущался прохладным и влажным. Чирикали птицы. «Самое время», – сказал себе Яша с непонятной решимостью и ощущением, что слова эти имеют двойной смысл. Он начал спускаться, но привычной сноровки в ногах не было. Он хотел упереться ими в плечо одной из статуй, но не получилось дотянуться. На какой-то миг Яша повис на балконном краю, чувствуя, что готов даже задремать в таком положении. Наконец он зацепился ногой за какой-то выступ. «Только не прыгай», – остерег он себя, но тут же спрыгнул и сразу понял, что слишком жестко опустился на левую ногу. «Этого только не хватало за неделю до премьеры!..» Он мгновение постоял, словно проверяя ногу и боль, которая тихонько, но сразу дала себя знать, и тут же услыхал крики. Голос был старческий, хриплый, встревоженный. Неужто старик проснулся? Яша глянул вверх – крики доносились не оттуда.

Он увидел ночного сторожа, бежавшего к нему, размахивавшего здоровенной палкой и свистевшего в свисток. Сторож, вероятно, видел, как Яша прыгал с балкона. Яша, сразу забыв про ушибленную ногу, легко и быстро побежал. Полиция могла появиться в любой момент. Он не отдавал себе отчета, в каком бежит направлении. Судя по стремительности бега, с ногами было все в порядке, хотя Яша и чувствовал, как в левой что-то тянет и колет, но не в суставе, а пониже, возле пальцев. Наверно, он сломал косточку или порвал связку. «Где это я?» – он вбежал в Пружную и сейчас находился на Гжибовской площади. Криков и свистков уже слышно не было, однако следовало куда-нибудь спрятаться – полиция могла появиться с другой стороны. Он побежал в сторону Гнойной. Мостовая тут была в грязи и конском навозе, а вокруг было темно, как если бы рассвет сюда еще не достиг. Фонари скорее светились, чем что-то освещали. Яша налетел на дышло распряженной телеги. В этих местах находилось множество заезжих дворов, базаров, пекарен. Отовсюду несло дымом, растительным маслом, прогорклыми и застойными запахами. Его чуть не переехала груженная мясом телега. Лошади прошли так близко, что он ощутил смрад их пастей. Какой-то дворник злобно и самозабвенно замахнулся на него метлой. Возницы орали. Яша перешел на тротуар и увидел синагогальное подворье. Старый еврей входил в распахнутые ворота, зажав под мышкой мешочек с талесом. Яша скользнул вслед. «Здесь искать не будут…»

Он прошел мимо самой синагоги, наверно еще запертой (в высоких окнах было не видать света), и подошел к бейсамидрешу. На дворе стояли ящики с ветхими страницами святых книг. Несло мочой. Яша отворил дверь в помещение, походившее на нечто среднее между синагогой и богадельней. При свете единственной поминальной свечи, трепетавшей у амвона, можно было разглядеть спавших на лавках людей: кто был бос, кто обут в опорки, кто укрыт лохмотьями, а кто вообще полуодет. Пахло немытыми телами, пылью, воском. «Здесь наверняка искать не будут», – снова подумал Яша. Он сел на пустую лавку и, поудобнее пристроив ушибленную ногу, погрузился словно бы в полузабытье. Навозные ошметки налипли на его башмаки и брюки. Он хотел было их оттереть, но постеснялся бесчестить святое место. Яша слышал храп нищих и, все еще не веря в случившееся, поглядывал на дверь, не идут ли за ним. Снаружи ему мерещились шаги и даже стук лошадиных копыт, словно сюда собирались въехать верховые, хотя он понимал, что это всего лишь разыгравшееся воображение.

Вдруг он услыхал шарканье и хриплый голос:

– Вставайте! Вставайте! Довольно уже храпеть!..

Это пришел служка. Фигуры стали отлепляться от лавок, садиться, потягиваться, зевать. Служка чиркнул спичкой, на мгновение осветив собственную рыжую бороду, затем подошел к столу и зажег керосиновую лампу.

И тут до Яши дошло, какой замок был в сейфе Заруского и как его надо было открывать…

9

Голь и рвань поодиночке куда-то исчезала. Потихоньку собирались прихожане. В свете раннего утра огонь керосиновой лампы сделался тусклым. Было не светло и не темно, а что-то вроде рассветной сутемени. Кто-то уже молился на передних скамьях, а кто-то еще слонялся взад-вперед. Неотчетливые силуэты перемещались туда-сюда, гудя каким-то потусторонним гуденьем, и напомнили Яше о покойниках, которые по ночам молятся в синагогах. «Кто эти люди? Почему так рано встают? – думал Яша. – Когда ложатся спать?» Он сидел точно человек, которого только что стукнули по голове и который понимает, что от этого смешались мысли. Яша не спал, но что-то внутри него спало глубоким ночным сном. Он отдыхал, вслушиваясь в происходившее в левой ноге. Там что-то дергало, что-то кололо, тянуло, и начиналось все возле большого пальца, отдаваясь в косточку и выше – в колено. Яша подумал о Магде. Что он скажет ей, когда вернется? За годы их сожительства он доставил ей кучу неприятностей, но на этот раз обида будет куда больше. Еще он понимал, что, если нога повреждена, выступать не придется, однако сейчас не хотел об этом думать, а глядел куда-то вверх, в сторону Ковчега Завета, угадывая на карнизе скрижали с десятью заповедями. Яша вспомнил, как вчера вечером (а может, это было еще сегодня?) сказал Герману, что он, Яша, не вор, а фокусник. И тут же отправился воровать… Он пребывал в оцепенении человека, переставшего понимать собственные мысли. Прихожане возлагали талесы, наворачивали ремешки тфилн и накрывали головы, а Яша с удивлением глядел на них, словно был иноверцем, прежде не видавшим ничего подобного. Первые десять человек уже начали молиться. Подхваченные поясами молодые люди с пейсами и в ермолках уселись за столы изучать Гемару. Они кивали головами, жестикулировали, гримасничали. На какое-то время среди молящихся установилась тишина. Все безмолвно читали Восемнадцать Славословий. Вскоре кантор затянул Славословия вслух. Каждое слово казалось Яше странно знакомым и странно чужим. «Благословен ты, Господь, Бог наш и Бог отцов наших, Бог Авраама, Бог Исаака и Бог Иакова… Творит Он благое, владеет всем… Он питает жизнь благостью, в великой милости воскрешает мертвых, поддерживает падающих, исцеляет больных, вызволяет узников и сохраняет верность Свою почиющим во прахе…»