Текст книги "Там, за рекою, — Аргентина"

Автор книги: Иржи Ганзелка

Соавторы: Мирослав Зикмунд
сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 30 страниц)

И так же как Сан-Паулу, Риу-Гранди-ду-Сул – это вечный источник оппозиции по отношению к федеральному правительству, это лагерь неизлечимых сепаративистов и очаг серьезного сопротивления. Он опирается на вековые традиции борьбы между испанской и, португальской коронами. Риу-Гранди играл в этой борьбе еще более важную роль, чем северная Санта-Катарина. Он подвергался непосредственному влиянию испанской Аргентины, но все же противостоял ему. Он был гораздо больше удален от центра португальской Бразилии и привык к независимости. Если Санта-Катарина была предметом споров, то Риу-Гранди представлял собой постоянную арену борьбы в течение четырехсот лет. Он жил в состоянии непрестанного возмущения– и мятежей против тех, кто покушался овладеть им, независимо от того, шло ли это стремление с севера или с юга. В Санта-Катарине вольные гаушо служили заслоном от чужеземцев. В Риу-Гранди-ду-Сул они были несокрушимым оплотом обороны, и от них зависел исход всей борьбы, партизанской борьбы в современном значении этого слова.

После отторжения Бразилии от португальской короны они целых семь лет вели решительную борьбу против императора Педро II за независимость своей страны. Они потерпели поражение, но оружия не сложили.

В Риу-Гранди-ду-Сул более тридцати лет назад поднялся неустрашимый cavalheiro da esperanza, рыцарь надежды Луис Карлос Престес, вождь передового рабочего движения, а впоследствии генеральный секретарь Коммунистической партии Бразилии. Борец, который стал олицетворением чаяний простых людей и в котором даже его враги и сегодня видят величайшего героя современной Южной Америки. Риу-Гранди-ду-Сул был тем очагом, где разгоралось пламя революционной борьбы против бразильских магнатов и владельцев латифундий.

Организованное разведение колонистов

Порту-Алегри на португальском языке означает «Веселый Порт». Он расположен у залива, который только временами бывает заливом. Первые колонисты по недоразумению назвали его Риу-Гранди – Большая Река; этим же именем они нарекли селение при устье ее, а потом и целый штат, и все же эта риу отнюдь не гранди, если это вообще риу. Более поздние обитатели здешних мест сохранили – название Большой Реки и за селением и за штатом, но залив окрестили заново, дав ему имя Лагоа-дос-Патус, что значит «Утиное Озеро». Уток здесь давно не водится, а озеро тоже не озеро.

Вся эта путаница лежит на совести первооткрывателей области. Даже на юге Нового Света они остались верными своей истории, изобилующей ошибками. Однажды они подплыли к южным берегам Бразилии; здесь, на тысячах километров побережья, не оказалось ни одной реки, стоящей того, чтобы о ней можно было говорить. И вдруг перед ними распахнулись пресноводные ворота в глубь материка, ширина которых достигала 8 километров. Какая же из известных в то время рек могла соперничать с такой речищей? На крестинах нового открытия об имени нечего было и спорить: Риу-Гранди – Большая Река.

Но когда счастливые крестные вернулись к своей риу во второй раз, они обнаружили, что вода в реке – соленая. Тогда они отправились по ней в глубь страны. Триста километров тянулась их река, суживаясь и постепенно преснея. А потом их мечты о новой Миссисипи или Амазонке рассыпались как карточный домик, ибо в конце их пути оказалось место слияния пяти речушек, которые выплевывали несколько сот кубометров воды на обломки их первооткрывательской славы. В действительности же они открыли глубокий морской залив с преобладанием пресной воды. Но стоило только на несколько дециметров понизиться уровню Реки Колокольников – Риу-дос-Синус, Граватаи, Такуари, Жакуи или Каи, как в залив врывалась соленая вода Атлантики.

У Порту-Алегри – Веселого Порта на берегах Утиного Залива – вполне подходящее название.

Он весел своим именем, улыбкой окрестностей, темпераментом своих жителей, довольной ухмылкой будущего двойника Сан-Паулу и веселой историей своих основателей. Он родился благодаря необыкновенной идее. В нем было впервые осуществлено организованное разведение колонистов. Выведение породы поселенцев по всем правилам современного племенного животноводства.

В середине XVIII века даже португальский король понял, что его конкистадоры начисто обобрали индейцев со всеми их запасами драгоценных металлов. Конкуренты в лице английских и голландских пиратов смекнули раньше его португальского величества, что хорошо налаженная торговля в колониях даст им золота больше, чем карательные экспедиции в глубь страны. Желающих торговать оказалось много, но тех, кто регулярно снабжал бы их дешевыми товарами, постоянно не хватало. В Южную Америку, вот уже двести лет ездили, как на выгодную прогулку на год, на два, и потом назад, домой, где жили припеваючи до тех пор, пока не проживали всего. А там снова на разбой, легализированный королевскими указами и папским благословением.

Наконец его величество ухватилось за спасительную идею. Оно приказало своим глашатаям объявить во всех деревнях и селениях на Азорских островах, что на постоянное жительство в южную Бразилию проводится набор супружеских пар. Условия:

Дорога – даром.

Земля в Бразилии – даром.

Строительный материал в лесах – даром.

Индейцы – даром.

Королевское благословение и церковные услуги в новой колонии тоже даром – по крайней мере на первых порах.

Цель: массовое производство детей и сельскохозяйственных продуктов.

В 1742 году на берегу Утиного Залива была основана колония Порту-дос-Касаис– Порт Супругов, куда устремилось многообещающее поколение азорских новобрачных.

Со своими обязанностями оно справилось, полностью соблюдая все правила, и после всеобщего успокоения Порту-дос-Касаис получил новую визитную карточку: Порту-Алегри– Веселый Порт.

Сегодня над самым задним уголком залива Лагоа-дос-Патус бурно течет жизнь в жилах четвертого по величине города Бразилии и самого оживленного торгового центра к югу от Сан-Паулу. Показная торговая часть города сверкает бетоном новых зданий на центральных площадях. Первые иглы небоскребов впиваются в небо над городом. Залитые солнцем склоны гор всегда украшали Веселый Порт и его окрестности, а вместе с ними и живописные дороги, и большие кварталы особняков, утопающих в зелени садов, и 10 километров песчаных пляжей по берегам пресноводного залива. А вокруг всего этого – атмосфера невероятной благовоспитанности, лишенная американского фанфаронства.

Массовая европейская эмиграция наложила на Веселый Порт неизгладимый отпечаток. Порту-Алегри – первый на южноамериканском материке город, где при сравнительно небольшом населении в 300 тысяч человек имеется общественный театр с богатыми традициями. В Латинской Америке это редкое явление. Благодаря обществу зрителей и слушателей в Порту-Алегри останавливаются по пути между Рио-де-Жанейро и Буэнос-Айресом театральные коллективы; они приезжают сюда, чтобы доставить радость хозяевам и убедиться в их понимании искусства и в их истинной благодарности, которой не найти у богатых выскочек обеих столиц.

Если смотреть на Порту-Алегри с окрестных, высот, то вид цветущего города и зелени парков сливается с синеватыми далями Утиного Залива, и глазам предстает совсем иной город. Он не отмечен ни вспышками неона, который внизу, в центре, озаряет в ритме польки кроны пальм и мраморные порталы банков, ни плюшевыми креслами театра.

Город, все части которого приведены к одному общему знаменателю: малокас.

Вы спросите, что такое малокас?

Это покосившиеся бараки и убогие хибарки, сколоченные из старых ящиков, прогнивших, никому не нужных досок и распрямленной жести бочек из-под асфальта и бензина. Это смрадные вместилища человеческой нищеты, скопившейся на земельных участках, принадлежащих общине или общественным корпорациям. Это рассадники болезней и страданий, из которых обитающие здесь могут быть вышвырнуты вон в любую минуту, как только этого пожелают хозяева, как только они найдут частного покупателя, заинтересованного в этих покрытых язвами участках земли. А купить их может каждый, кому не лень вытащить из кармана всего несколько крузейро. Тех самых крузейро, которые тщетно искать в натруженных руках обитателей малокас.

СХВАТКА С ПУСТЫНЕЙ И МОРЕМ

Приготовления к отъезду в Уругвай были закончены.

«Татра» стояла перед зданием бразильского автоклуба в Порту-Алегри с полным баком, с запасом бензина и масла на долгую дорогу. Оставалось только проверить сведения о последних 500 километрах пути через области Риу-Гранди-ду-Сул к границе Бразилии, сведения, которых в Южной Америке всегда недостаточно, чтобы автомобилист смог составить себе представление о дороге, ожидающей его.

О дороге?

– Обычно у нас ездят из Пелотаса до Жагуарана. Этодлинный и довольно тяжелый путь. Камни, скользкая глина, крутые склоны. В это время там ежегодно бывают большие оползни, – объяснил нам заведующий автоклубом.

– На карте нанесена как вспомогательная еще одна дорога, от Риу-Гранди до Шуи. Мы уже слышали о ней в Рио-де-Жанейро…

– Это пляж, сеньоры, а не дорога. В тридцати километрах от Риу-Гранди начинается полоса прибрежных песков. По ним надо ехать двести двадцать пять километров между морем и дюнами. Я бы вам не советовал…

– Почему? Разве там никто не ездит?

– Не совсем так. Несколько шоферов знают пляж как свои пять пальцев и даже предпочитают его горной дороге до Жагуарана. Старый Сантус из Риу-Гранди ездит по тем местам уже лет двадцать пять и несколько лет назад даже открыл там пассажирское сообщение легким автобусом на двойных колесах. Но в последнее время там затонуло более сорока машин. В песке! Вам когда-нибудь приходилось ездить по песку?

– Немножко. В Африке…

– Хорошо. Я бы вам сказал – попробуйте, но ни за что не ручаюсь. Ни в коем случае не выезжайте на пляж при южном ветре. Если погода неустойчивая, лучше повремените. Ну и, конечно, зайдите к старому Сантусу в Риу-Гранди. Никто лучше его не знает пляжа…

Бразильский километр

Спустя час самоходный паром высадил нас на другом берегу Лагоа-дос-Патус. Перед нами лежала плоская прибрежная равнина, раскаленная полуденным солнцем. Триста километров дорог и бездорожья, глубокой пыли и разъезженной глины, изборожденной колесами тяжелых возов, край, затерянный между морем и пампой. Густые лиственные рощицы, болота и топкие рисовые поля, выдыхающие липкую сырость. То тут, то там хижина из прутьев, и снова десятки километров одиночества. Это одна из самых плохих дорог в Бразилии. Стрелка спидометра лениво колеблется между цифрами «20» и «30», часто опускается к «5», слишком часто для такого долгого пути, какой был перед нами.

Поздно вечером свет фар «татры» выхватил из темноты клубы тумана над гладью реки Камакуа. После наших долгих призывных гудков па противоположном берегу загремели цепи парома.

– Эй вы, там, на машине! Буду у вас через полчаса. Придется спуститься вниз по реке: мало воды. Здесь, на середине, сплошные мели…

Черная тень бальсы поползла вдоль противоположного берега, пока не исчезла где-то внизу, в излучине реки. Темноту ночи заполнило противное, монотонное гудение москитов.

Вдалеке послышались выхлопы старого автомобиля, и через некоторое время над рекой показались две желтоватые фары тридцатилетнего «форда» на высоких жестких колесах.

– Boa noite, senhores!

– Добрый вечер! Скажите, пожалуйста, далеко ли еще до Бокейрана?

– Я езжу туда довольно часто, но, понимаете, спидометр на этой развалине не работал даже тогда, когда ее водил мой отец. До Бокейрана будет примерно километров пятнадцать…

Послышался плеск воды – приближался паром.

– Я, между прочим, тоже еду туда. Если хотите, буду вашим проводником…

За рекою – такая же разбитая дорога, как и до нее. Таинственность ночной поездки дополняется тучами пыли, полным диском восходящей луны и кваканьем лягушек. Поднимаемся со склона на склон, точно едем по скатам крыш; поворот следует за поворотом. За полчаса – 8 километров.

– Эй, далеко еще?

– Да километров пятнадцать будет.

– Выходит, мы и не трогались с места!

Еще полчаса – 7 километров. Снова прорываемся сквозь завесу пыли к ночному проводнику.

– Сеньор, сколько же остается до Бокейрана?

– Километров пятнадцать!

– Послушайте, зачем нам проводник и килограммы пыли в моторе. Едем вперед!

Гудок, газ – и стрелка спидометра перескочила цифру «30». Ночная одиссея продолжалась еще полтора часа, пока из тьмы не выплыли деревянные постройки селения Бокейрана и среди них– тускло освещенная вывеска постоялого двора.

Ровно 60 километров от перевоза.

На постоялом дворе для ночлега была приготовлена чисто выбеленная комната с пятью железными кроватями. А перед воротами, сидя на подножках грузовиков, отдыхали шоферы. В темноте приглушенно звучала гармоника. Она переходила из рук в руки, и каждый добавлял что-то свое. Аргентинское танго, бразильская самба, чамаме, байле-сито…

– A ver, muchachos! – звонко крикнул нам молодой уругваец, выжав из гармоники последнюю свою песенку. – А теперь, ребята, давайте-ка вы! Какую-нибудь вашу, чехословацкую!

В тишине бразильской ночи зазвучали мягкие мелодии чешского юга и темпераментные песенки татранских долин.

«Когда отлив?»

В Риу-Гранди – самом южном бразильском порту – полуденная сиеста.

Запах гнилой рыбы висит над грязными портовыми улицами, зажатыми многочисленными складами и портовыми сооружениями. На углу перед магазинчиком с облупленной вывеской «EMPRESA ATLANTICA» сидят в тени два полусонных парня.

– Подождите немножко, шеф должен быть здесь с минуты на минуту…

И вдруг сонная улица ожила. К тротуару подкатил маленький автобус на широких двойных колесах и высадил кучку взмокших пассажиров. Двое парней в сомбреро залезли на крышу автобуса и начали сгружать груду узлов и мешков, сбрасывая их прямо на руки пассажирам. Седовласый шофер в синем берете стер пот со лба и, прежде чем выключить мотор, привычно нажал два раза на акселератор.

– Сеньор Сантус!

– Си, сеньор!

Морщинки на лице этого морского волка атлантических песков собрались в приветливую улыбку.

– Нас послал к вам автоклуб в Порту-Алегри. Вы можете дать нам сведения о…

– Вы хотите проехать до Шуи, да?

– Мы хотим испытать машину на пляже.

– Стоп, это вам не асфальт! Знаете, что такое песок?

– Мы немного поездили по песку. Сахара, Ливийская пустыня, Верхний Египет, восемь дней в Нубийской пустыне по компасу…

– Гм… А на чем едете?

Показываем «татру». Старый Сантус таращит глаза от удивления.

– Caramba, qué coche! Вот это машина! Сколько же у вас груза?

– Вместе с нами почти тонна.

– А шины – нормальные, – говорит он, наклоняясь к колесам. – Не выезжайте сегодня на пляж. Пожалейте машину. Погода нынче неверная. Море неспокойное…

– Речь идет о технических испытаниях машины. Вряд ли нам еще представится такая возможность. Нет, мы непременно должны попробовать…

– Ну, как хотите, только из воды вас вытаскивать будет некому. На всем побережье ни одной живой души. От Касинодо первого маяка нужно проехать сто тридцать километров, а потом еще девяносто к уругвайской границе, до Шуи. Кое-где на пляже встречаются длинные колчоны.

– Это что такое?

– Воздушные пузыри под слоем песка, такие подушки, понимаете? Смотрите в оба! С виду эти места более темные…

– Когда отлив?

– Луна всходит. Значит, вы можете отправиться в половине третьего. Минутку! Мой сын должен сегодня ехать в Шуи. Он поедет порожняком, в такую погоду я в машину пассажиров не пущу. Подождите его в Касино! Buena suerte, muchachos! – Счастливого пути, ребята!

Останки двух кораблей

Под колесами шуршит мокрый асфальт. Тринадцать километров серой ленты до Касино, куда по воскресеньям ездят взглянуть на волны прибоя и выпить холодного как лед пива. А за этими 13 километрами – конец света…

Песок и море. Большой Пляж.

Машина содрогается от порывов сильного юго-восточного ветра. Иногда нам кажется, что небо впереди проясняется. Но это только кажется. Просто в то время нам очень хотелось, чтобы небо было как можно чище, чтобы оно было таким ясным, как тогда, в Асуане, над раскаленными песками Нубийской пустыни.

Сады Касино скрываются за пеленой удаляющегося дождя. А над бушующим морем сквозь тучи все же пробиваются первые солнечные лучи.

Бензин, масло, беглый осмотр двигателя и тормозов.

И последний взгляд на карту. Классический образец лагуны, как на первых страницах школьного атласа. Узкая песчаная коса на берегу моря, за ней первая лагуна, Лагоа Мангейра; снова полоса наносных песков и за ними, на востоке, водный простор лагуны Мирим.

Как только дождь прекратился, нас окружила группа рыбаков.

– В такую-то погоду на прайю? Или вам надоела ваша машина?

– Мы едем с молодым Сантусом.

– Он такой же сумасброд, как и старик. Но с ним вы, возможно, проедете. Вполне возможно. Море он знает как свои пять пальцев, но ведь и на старуху бывает проруха…

Ровно в половине третьего на пляже показался пустой автобус Сантуса, и из окошка кабины выглянуло его смуглое лицо.

– Едем? Время дорого!

– Едем!

Рокот двух моторов смешался с шумом прибоя.

Первая разведка грунта. Некоторое время «татра» пробирается по мягкому сухому песку, до которого волны не докатываются. Потом ее следы совпали с двойной колеей широких шин автобуса Сантуса. Вспененные языки прибоя то и дело лижут пятнадцатиметровую полосу «дороги», с другой ее «обочины» поднимаются грозные валы мягкого песка. Песка, от которого не было спасения.

Море слева, песок справа…

«Песок плотнее всего там, где через него перекатываются волны», – звучали у нас в ушах слова Сантуса.

– В таких местах никогда не останавливайтесь, – недавно советовали нам друзья в Риу-Гранди. – Много шоферов попалось на удочку, поверив в обманчивую плотность песка: останавливались, а когда спустя минуту хотели тронуться с места, было уже поздно. Мокрый песок постепенно оседает под давлением узких шин, и через некоторое время машина безнадежно увязает по самые оси. Если поблизости нет людей, чтобы как можно скорей вытащить ее, она неумолимо, миллиметр за миллиметром, погружается все глубже и глубже. Пройдет несколько часов, через нее начнут перехлестывать волны прилива, а когда море отхлынет, из песка будет торчать в лучшем случае только крыша. В таком положении два человека совершенно бессильны что-либо сделать…

Небо на юге неожиданно затянулось новой пеленой свинцовых туч. Едва мы отъехали от Касино каких-нибудь 20 километров, как на пляж обрушились потоки сильного дождя. Автобус Сантуса сворачивает к низкой песчаной насыпи, за пределы досягаемости волн, и останавливается. Мы с опаской тормозим около него.

– Что же дальше? А мы тут не завязнем в песке?

– Здесь – нет. Это одно из немногих надежных мест. Я их знаю все наизусть. Сухой наносный песок. Когда песок немного осядет, можно будет передвинуться на метр дальше, чтобы не засесть слишком глубоко. А при таком дожде ехать нельзя. Скоро вы не отличите море от пляжа.

За нами лежало двадцать километров пляжа. Оставалось еще двести. Минуты тянулись отчаянно медленно. Слева на нас набрасывались волны Атлантики, справа стекали потоки дождевой воды, которую не успевала впитывать потемневшая корка песка.

Прошел драгоценный час отлива, прежде чем небо прояснилось. Дождь чудесно преобразил прибрежные песчаные просторы. Утрамбованный водою песок превратился на границе прибоя в идеальное шоссе. Совершенно ровная его поверхность, выглаженная морскими волнами, не уступала автострадам Нового Света. Стрелка спидометра подскочила к цифре «80». Мы закрепили ручной газ, и машина полетела по песчаной равнине, почти не касаясь земли. Нас охватило пьянящее чувство радости оттого, что мы могли сворачивать на пять метров влево и тут же подаваться на десять вправо, зная, что нам не помешают встречные машины и не «накроет» автоинспекция, притаившаяся где-то за поворотом.

– Посигналь, пожалуйста, Сантусу, чтобы остановился. Я заберусь на крышу автобуса: здесь же просто необходимо заснять «татру». Ты держись метрах в двадцати от автобуса, а я возьму широкоугольный объектив, чтобы картина получилась поспокойнее.

Сантус смеется, но нетерпеливо поглядывает на часы.

– Долго не задерживайтесь, до маяка Албардан остается больше семидесяти километров. Мы сегодня еще рискуем угодить в хорошую заваруху. Нам может пригодиться каждая минута.

Необычно, странно выглядит «татра» с крыши маленького неуклюжего автобуса. Порою кажется, что она плывет по воздуху. Лишь живая линия набегающих волн тянется под ее колесами, как воображаемая граница, отделяющая друг от друга две стихии – расплавленное море, играющее ослепительными бликами, и россыпь золотистых песчинок пустыни, которая, пропуская через свое сито мельчайшие капли воды, постепенно меняет желтизну на коричневую сиену.

И только поперечные канавки с остатками дождевой воды, на которых автобус сильно встряхивает, возвращают нас к действительности, закрывая всю картину фонтанами брызг.

Небольшие серые птицы с белыми крыльями сидят стаями на берегу, играя с начинающимся приливом, и мелкими шажками удирают от наших машин. Мы проезжаем мимо затонувшего американского десантного судна, которое когда-то здесь село на мель. Песок уже поглотил половину корпуса. Немного дальше – останки еще одного судна; из воды торчат лишь обломки мачты и носовая часть. Корму безвозвратно засосал бездонный песок в нескольких метрах от берега.

Сантус теперь едет один; он отстал и скрылся из виду.

Мы пришпорили «татру»; шайбы на флагштоках, с которых мы перед дождем сняли флажки, от встречного ветра держатся на середине стойки и поднимаются, едва мы прибавляем газ. Стрелка бензомера, точно прикованная, замерла на трех четвертях, и кажется, будто бензин вообще не убавляется. По временам мы испытываем такое ощущение, словно летим в самолете. Не чувствуется ни малейшей тряски.

– Смотри-ка, что там такое впереди?

– Похоже на тучи песка. Это песчаная буря! Так же вот и в Ливии начиналось.

– Только в тот раз мы могли остановиться и переждать. Часа через два здесь начнется прилив, и тогда – конец…

– А как быть с цилиндрами, поршнями и подшипниками? Фильтры нас не спасут!

– Сантус словно предчувствовал это. Смотри, ветер поворачивает на юг. Он ускорит прилив и погонит море к дюнам. Необходимо найти местечко потверже и ждать, пока подъедет Сантус…

Через несколько минут над песчаной косой между морем и лагуной Мангейра разыгралась грозная буря. Взвихрился поднятый ветром песок, смерчем полетел низко над землей, превратив горизонт в кошмарный серый хаос.

Ничего не видно в двух шагах.

Началась борьба; борьба за «татру», борьба с морем, с секундами и с разбушевавшейся стихией. Борьба, которая не шла в сравнение ни с борьбой против высокогорных круч, окутанных облаками, ни с поединком в Нубийской пустыне, когда мы остались без питьевой воды, ни с борьбой в топкой грязи кенийских дорог при 59 градусах Цельсия в тени.

Быть или не быть – вот за что началась борьба.

«Не вздумайте останавливаться…»

Песчаная буря неистово хлещет «татру», прижавшуюся к низкой дюне под свинцовым небом.

Песок проникает всюду: и под капот мотора, и сквозь решетку масляного радиатора, и в узкие щели под дверцами, и через вентиляцию под ветровым стеклом. Песок забивается в глаза, в уши, в ноздри, скрипит на зубах. Он загоняет нас обратно в машину, едва мы вылезаем из нее посмотреть, не увязают ли колеса. Тысячами игл колет он лицо и руки.

В течение пяти минут за «татрой» намело высокий песчаный сугроб; он разрастается с каждой секундой. По седому простору Атлантики мчатся к берегу вспененные волны. По небу несутся клочья темных туч и тучи поднятого с земли песка. Мы едва различаем собственный голос, тонущий в реве прибоя и беспрестанных раскатах грома.

– Где же Сантус со своей колымагой? Почему он не прибавит газу, если сам без конца твердил, что нельзя терять ни минуты?

Прилив продолжается, и вода неудержимо прибывает. Вихрь сворачивает прямо на север и все выше гонит волны по узкой полосе пляжа.

– Куда же делся Сантус? До маяка остается больше сорока километров. Если он не прибудет минут через пять, придется ехать ему навстречу…

Шесть часов вечера.

За пеленой песка, дождя и водяной пыли прибоя показался силуэт машины Сантуса. На минуту он останавливается возле «татры».

– У меня засорился карбюратор! Карбюра-а-а-тор! – сложив ладони рупором у рта, пытается Сантус перекричать беснующуюся стихию. – Южный ветер! Через три четверти часа пляж будет под водой! Дальше идет трудный песок! Надо ехать…

– Ничего не понять!

– Надо ехать по воде! Песок вас выдержит! По воде! Следите за краешками волн! Держитесь моих следов! Поняли?

– Ладно. Поезжайте!

– Если завязну, меня не ждите! Оттуда уж доберусь пешком. Вы тоже! Только не вздумайте останавливаться, тогда каюк! Не выжимайте сцепления. Лучше всего первая скорость и полный газ! Поехали!

Вода прибывает!

Чистая случайность, что мы не завязли на первых же метрах, пока пробрались от дюны к волнам прибоя. В самый критический момент мы почувствовали под колесами твердую почву, и машина сразу рванулась вперед. Волны перед нами, к счастью, поглощают поднятый песок и относят его на несколько метров вправо, к дюнам, минуя мотор и воздушные фильтры. Машина балансирует между двумя стихиями, из которых одна коварнее другой. Море – слева, мягкий, предательский песок– справа. Бездонные закрома песка, в который погружаешься при первом же движении. Обратного пути нет. Отступление невозможно. Только вперед! Вперед во что бы то ни стало!

Вихрь срывает с гребней волн тучи брызг и швыряет их в машины. Временами мы ничего не видим в двух шагах перед собой. Едем вслепую. С моря катится первый вал волны, Невольно подаемся в сторону, чтобы избежать встречи с ним, – и колеса тут же врезаются в мягкий песок. Первая скорость, полный газ! Напрягая все силы, «татра» пробивается обратно к воде, с трудом набирает скорость. Едва стрелка спидометра опускается ниже «30», песок сразу же начинает оседать под колесами. Мотор ревет, давая не менее 4 тысяч оборотов в минуту. Скорость свыше 50 километров.

– Юрко, попали же мы в переделку…

– Ну, самое плохое, видно, позади.

– Надолго ли?

Слева накатывается новая волна. Сгребая с отмели горы песка, она движется навстречу нам, с грохотом разбивается в нескольких метрах от нас – и мутный поток вспененной воды обрушивается на машину. «Татра» грудью пробивает водяную стену, туча брызг окатывает ветровое стекло. Опять едем вслепую. Песок скрипит под стеклоочистителем. Чувствуется, что под напором воды автомобиль теряет скорость. Стеклоочиститель лишь на мгновение протирает на стекле прозрачные полукружия. Новая волна, третья, десятая…

Из-под колес бьют фонтаны воды и песка.

Опасаемся за перегретые цилиндры. Несколько раз пытаемся свернуть к берегу и выбраться на более высокие места, но всякий раз неудачно. Дорога только одна – морем…

Все теперь зависит лишь от того, не подведет ли прерыватель-распределитель, выдержат ли провода, идущие к свечам. Все остальное неважно. Вся надежда на «татру».

– Осторожно! Тормози!..

– Не могу! Увязнем! Объеду!

В последнюю секунду мы заметили автобус Сантуса, болтающийся из стороны в сторону на глубоком песке у самых волн. Он быстро теряет скорость. До него остается несколько метров.

– Куда? Справа мягкий…

– Влево! По воде!

На тридцатикилометровой скорости, поднимая фонтаны воды, проносимся мимо автобуса Сантуса, едва не задев его. Просто чудо!..

«Я не верил, что вы доедете»

18.30.

Счетчик пройденного расстояния показывает только 195. По карте мы должны уже быть на 211 километре, у маяка. Еще 16 километров.

С момента нашего старта у дюны прошло тридцать бесконечных минут. Останавливаться нельзя, ибо тогда мы не сумеем ни тронуться с места, ни выбраться из песка. На пляж и на неистовствующее море опустились сумерки. Сгущавшуюся темноту прошили сзади лучи фар автобуса Сантуса.

Пробился! Вот он приближается, обгоняет «татру», на минуту оглядывается на нас, и в свете наших фар видно, что он бодро улыбается. Молодец Сантус!..

– Сколько там на спидометре?

– Двести один. Еще десять километров.

Никогда километры не были такими долгими, как на этот раз. Волны одна за другой бьются о машину. Внутри нее полно воды. Вместе с песком она проникает и во втулки, и между листами рессор, и в тормозные барабаны, а возможно, и под капот, к двигателю. Не хочется даже думать об этом.

– Наклонись скорей! Освободи акселератор! Быстрее!

Мокрый песок через низ машины проник к рычагу акселератора, и его заело. Педаль подачи газа словно прилипла к полу: каждый раз при выжатом сцеплении мотор ревет на бешеных оборотах. Один из нас быстро нагибается и достает из-под педали полную горсть мокрого песка.

С каждой минутой море, поднимаясь, заливает все новые и новые дециметры пляжа. Мы уже потеряли представление о времени. Следим только за волнами и песком, срастаягь с механизмом борющейся машины.

– Свет! Впереди свет!..

– Маяк!

Конус света прорезал вдали темноту и пропал. Вот опять в ночной тьме вспыхнул спасительный луч. Волны бьются о низ машины, каждый натиск воды задерживает наше продвижение; становится страшно при мысли, что можно застрять почти у цели и в самый последний момент бросить «татру» на съедение морю, которое продолжает подниматься, поглощая новые метры пляжа и сжимая его до узкой полоски, заливаемой растущими волнами. Языки прибоя проскакивают уже за дюны. Приходится пробиваться по все более глубокой воде.

Напряжение доходит до предела.

Огненные бичи маяка полосуют ночь, до него почти рукой подать. Вдруг Сантус резко сворачивает с прямой дороги и направляет свою машину направо, в ту сторону, где он бы еще секунду назад безнадежно завяз и остался на месте, ожидая медленной гибели. Это небольшая каменистая площадка под маяком Албардан, недоступная морю. Спасительный оазис в пустыне, полной ловушек, неистовства стихий и безнадежного мрака ночи…

Две машины стоят перед деревянным домиком смотрителя маяка. Трое рабочих, монтирующие здесь новый маяк, бурно приветствуют молодого Сантуса и с удивлением разглядывают нашу «татру». Сантус, как и мы, измученный этой драматической поездкой, медленно закуривает сигарету и выходит из своего автобуса.

– Я не верил, что вы доедете. Такого я еще не видывал, а я с детства езжу с отцом в Уругвай по пляжу. Удивительная машина! Хорошую школу прошли вы в Африке…

Выключив мотор, мы некоторое время продолжали сидеть, чтобы не выдать, как у нас дрожат колени. Точно такая же реакция, что и тогда, в Аргентине, в болотах около Мачагая; только в тот раз можно было переждать два дня или неделю, пока не подсохнет дорога. А сегодня на карту была поставлена наша машина…