Текст книги "Там, за рекою, — Аргентина"
Автор книги: Иржи Ганзелка
Соавторы: Мирослав Зикмунд
Жанр:
Путешествия и география
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 30 страниц)
Кто хочет строить, пусть платит! Точно так же рассуждают производители цемента, кирпича, строительного оборудования. Им не мешает, что плата за квартиру в новом доме не спускается ниже 4 тысяч крузейро в месяц. Не мешает, что рабочий того же самого завода за свою пляску среди раскаленных змей зарабатывает в месяц всего 700 крузейро. Все равно он не купит ни строительного железа, ни цемента, ни кирпича.
Когда мы возвращались после осмотра завода к машине, стоящей у ворот, и засовывали в карманы блокноты с заметками, нас догнал один из рабочих и сказал нам одну-единственную фразу:
– Пишите не о большой бразильской индустрии, а о большой нищете бразильского рабочего!
Река, повернутая вспять
В музее Форестал в Сан-Паулу есть рельефная карта окрестностей города до самого берега Атлантического океана. Своей наглядностью она помогает осветить одну из интереснейших технических проблем, которую когда-либо решала Бразилия.
На этой рельефной карте обширный район окрестностей Сан-Паулу представляет собою ровную как стол местность, полого понижающуюся в глубь страны. Его восточный край круто, почти без перехода обрывается к Атлантическому океану. Лишь узкая полоса прибрежья с банановыми плантациями тянется от Сантуса на юго-запад, превращаясь в конце концов на Прайя-Гранде в ровный песчаный пляж.
Еще в начале этого столетия Сан-Паулу заслужил печальную известность своими нездоровыми окрестностями. На юго-восточной окраине города в излучинах реки с едва заметным уклоном образовались многочисленные болота. Тучи комаров одолевали город; малярия и желтая лихорадка не были здесь редкостью.
В окрестностях Сан-Паулу протекала одна из любопытнейших рек Южной Америки – Тиете. Хотя от Атлантического океана ее отделяло по прямой каких-то 50 километров, она сворачивала на восток в глубь материка. Там она начинала свой долгий путь по бразильскому Мату-Гросу, пополняла воды Параны и после нескольких тысяч километров странствия с приключениями сливалась, наконец, с водами
Атлантического океана далеко на юге, в заливе Ла-Платы. И все это потому, что Сан-Паулу расположен на приморской нагорной равнине на высоте 800 метров над уровнем моря, а эта равнина имеет уклон в глубь материка.
В 1925 году был осуществлен грандиозный технический проект, который избавил Сан-Паулу от трудной проблемы здравоохранения, разом снял угрозу малярии и желтой лихорадки, дал промышленному конгломерату Сан-Паулу один из богатейших источников электроэнергии и тем самым положил начало расцвету этого города.
Инженеры просто повернули вспять верхнее течение Тиете и ее притоков. Была сооружена плотина, образовавшая в окрестностях Сан-Паулу густую сеть озер. Недалеко от Сантуса, на грани Сан-Паулуского стола, была построена гидроэлектростанция с мощным трубопроводом, по которому задержанная вода почти отвесно низвергается из озера с высоты 720 метров. Так был найден источник в 600 тысяч лошадиных сил, который поит электроэнергией весь промышленный бассейн Сан-Паулу.
Если ехать из Сантуса в Сан-Паулу, впереди вы увидите сверкающую связку из нескольких труб, взбирающихся по крутому, поросшему лесом склону, – от электростанции на прибрежной равнине вплоть до вершины горного хребта.
Сердце у нас забилось от радости, когда мы узнали, что все оборудование этой гидроэлектростанции произведено в Чехословакии. После этого становится понятным, почему в Бразилии известная марка заводов «Шкода» и сегодня неразрывно связана с представлением о технической смекалке и добросовестной работе.
Бутантан
На территории американизированного Сан-Паулу, за юго-западным предместьем Пиньейрус, прижавшись к зеленой возвышенности, раскинулся чудесный уголок, оазис тишины и отдохновения в бешеной сутолоке большого города. Местные индейцы некогда называли это место «Бутантан» – «Сильный ветер».
Вы бы сказали, что это один из самых прекрасных ботанических садов в Южной Америке. Пестрые газоны тропических цветов, неисчислимое множество деревьев и кустов, свезенных сюда со всех уголков Бразилии. Расчищенные дорожки, скамейки, покой. В тенистых уголках – студенты, погруженные в книги, кое-где мамы и няни с детскими колясками.
Но в центральной части парка, на зеленом газоне с низко подстриженной травой, есть площадка, не украшенная цветами и не окруженная скамейками. Она лежит на 2–3 метра ниже, чем дорожки, и ограждена со всех сторон гладкой бетонной стеной. Она напоминает скорее крепостной ров, чем участок ботанического сада. Заглянем за бетонный парапет. Внизу на площадке в тени деревьев разбросано несколько куполообразных домиков из красной глины.
Если вы немного перегнетесь через барьер, вас тронет за плечо смотритель и попросит быть осторожнее. И у него есть к тому основания.
Дело в том, что глиняные домики и ряды крытых загончиков вдоль бетонной стены – это обиталища самых ядовитых бразильских змей.
Каждое утро у ворот Бутантана останавливается грузовик с удивительным грузом. Ежедневно со всех вокзалов Сан-Паулу сюда свозятся запломбированные деревянные ящики. У каждого из них на одинаковом месте имеется бирка с именем отправителя, а через всю верхнюю крышку проходит отчетливая надпись, предостерегающая от излишнего любопытства: «Caixa para transporte de serpentes» – «Ящики для транспортировки змей».
Эти стандартные ящички – единственный в Бразилии груз, который перевозится всеми железными дорогами бесплатно, с любого конца страны и на любое расстояние. У всех этих ящичков один короткий адрес: Бутантан, Сан-Паулу. Слово «Бутантан» известно каждому железнодорожнику даже на самой глухой станции. Ко многим из них под этим названием вернулась жизнь, уже висевшая на волоске.
Ведь Бутантан – это знаменитый южноамериканский институт, изготовляющий сыворотку против укуса змеи.
Два литра яда в год
Высокие окна восьмиугольного домика за институтскими воротами облеплены любопытными, которые напряженно следят за вступительным экзаменом новых воспитанников института. Но это скорее экзамен на выдержку для тех, кто принимает новых питомцев. Двое служителей в белых халатах, в высоких кожаных сапогах и кожаных перчатках осторожно снимают крышку первого ящика. Несколько секунд они настороженно выжидают. Из ящика показывается змеиная голова; некоторое время змея осматривается, поворачивается, потом высовывается еще сантиметра на два, на три и готовится к молниеносному броску на приближающуюся к ней руку. Но рука все же оказывается более быстрой. В мгновение ока служитель схватывает змею чуть пониже головы и вытаскивает ее из ящика: полметра, метр, два. Как хорошо свернутый пожарный шланг, разматывается из ящика толстая гремучая змея с правильной мозаикой ромбов на спине. Она яростно, но беспомощно извивается.
Через несколько секунд у нее на хвосте защелкивается регистрационная бирка с очередным номером и датой поступления. После этого змея обретает свободу, ограниченную, правда, – несколькими сотнями квадратных метров площадки, и гнездо из красной глины.
Сколько же потребовалось отваги и самоотверженности, чтобы все эти обитатели попали сюда! Бразилия никак не может пожаловаться на нехватку змей. Но это обстоятельство ничего бы не дало сотрудникам института в Бутантане, если бы вместе с ними по всей стране не работала бескорыстная армия добровольцев, если бы она не рисковала жизнями и не подвергалась постоянной опасности. Даже здесь, в Бразилии, которая славится изобилием пресмыкающихся, змеи встречаются не на каждом шагу. Они избегают человека там, где хоть немного чувствуется его присутствие. Иное дело в глубине материка, в окрестностях ферм, на плантациях, около лесопилок и времянок лесорубов. Поэтому самых отважных помощников Бутантан находит среди бразильских фермеров, лесорубов, изыскателей и сельскохозяйственных рабочих. А также среди охотников по призванию, которые посвятили свою жизнь приключениям.
На огражденном газоне в Бутантане скапливается их добыча. Двухметровые гремучие змеи; небольшой коррал – вид гадюки с красными поперечными пятнами, одна из самых ядовитых змей на свете; сурукуку с желтоватой спиной и красными пятнами ромбовидной формы. Это одна из самых длинных ядовитых змей бассейна Амазонки. А тут, возле нее, – уруту с правильными серыми пятнами в виде подковы концами книзу; темная жарара с поперечными полосками; крестовая гадюка, от укуса которой начинается быстрый распад тканей; тонкая и длинная харарака с зеленой спиной и темными пятнами. Целая выставка коварных пресмыкающихся, чьи укусы означают верную смерть, если не оказать немедленной помощи.
И вдруг в это вечно подстерегающее, смертоносное сплетение входит человек. И следом за ним второй. Уверенно, спокойно, без малейшего страха. Они в белых халатах, на ногах у них высокие сапоги, в руках – длинная палка с железной вилкой на конце. Мороз проходит по коже при виде десятков змеиных тел, свившихся в живые клубки и расползающихся, как только люди приближаются к ним. Вокруг поднятые головы и пружины змеиных тел, готовых к стремительному броску.
Из круглых домиков выползают десятки потревоженных змей. Одни пускаются наутек, другие выжидают. А дальше все идет, как обычно. Один из служителей палкой расплетает змеиный клубок, отбрасывает в сторону какую-нибудь змею, придавливает ей голову железной вилкой и молниеносно схватывает ее прямо за голову. Это двухметровая гремучая змея. Пасть ее угрожающе раскрыта, из десен торчат две пары зубов. Ловкий нажим пинцетом, и в подставленную склянку стекает несколько капель чистого яда.
Ассистент института Людовико Таларико закончил работу, отдал своему помощнику склянку с ядом и подошел к нам.
– Ни одна из тех змей, которых вы видите здесь, не покинет Бутантан живой. В неволе змея отказывается принимать пищу, как только мы берем у нее первую порцию яда. Здесь она выдерживает лишь несколько месяцев. После четвертого или пятого взятия яда она погибает от голода.
Ассистент закурил сигарету и жадно затянулся. И только по дрожащим пальцам можно было заметить, что даже при своем многолетнем опыте он во время опасной работы вовсе не так спокоен, как это кажется. Два литра яда в год должен он нацедить и отдать сотрудникам института, чтобы где-нибудь на другом конце Бразилии маленькие ампулки с надписью «Бутантан» возвращали к жизни тех, кто был коварно осужден на смерть силою того же самого яда.
Водятся ли в Бразилии пятнадцатиметровые змеи?
– В этом отделении у нас только неядовитые змеи, – успокоил нас ассистент Таларико и достал из кармана связку ключей. – Если хотите, я пущу вас внутрь. И не бойтесь, среди них нет никого из соседей, которых вы только что видели.
Такое же помещение, как и у ядовитых обитателей. Змеи грели на солнышке свои длинные тела с защитным камуфляжем и даже не пошевелились, когда мы приблизились. Редкие виды королевских и радужных удавов, знаменитых бразильских боа-констрикторов. Молодой удав сукури – самая крупная змея на свете, гроза всего живого в девственных лесах Бразилии. Жибойа с почти собачьей головой. Десятки самых различных видов змей, которые на лоне природы наводили бы ужас, но здесь, в бутантанском питомнике, они либо прячутся, либо относятся ко всему с полной безучастностью.
– Как же вы разбираетесь в этом множестве змей? – сорвался у нас вопрос при виде всего змеиного хаоса. – Как вы, не подвергая себя опасности, отличаете ядовитую змею от неядовитой?
– Это прежде всего опыт, – объяснил нам ассистент. – Но и для неопытных существует ряд правил. Первым и самым верным признаком является форма и ширина головы. У всех без исключения ядовитых змей голова почти совпадает по ширине с телом. Второй признак, по которому вы узнаете ядовитую змею даже издали, – это хвост. Он короткий и быстро сужается к концу. У неядовитых же змей, наоборот, хвост длинный и тонкий. При более подробном осмотре змеиной головы можно найти и другие признаки. Но на лоне природы у вас вряд ли будет время для подобного изучения.
В самой Бразилии, стране змей, даже среди знатоков природы еще часто ходят страшные легенды и поверья. Бесспорно одно: сведения о длине змей явно преувеличены. Вряд ли успел бы человек, повстречавший на воле многометрового удава и избежавший его объятий, хорошенько измерить его от головы до хвоста складным метром. Ужас, охватывающий человека при виде змеи, безусловно, скорее прибавит лишний метр, чем отнимет его. Поэтому сообщения о пятнадцатиметровых змеях следует принимать с осторожностью.
Теодор Рузвельт-младший, сын бывшего президента США, выделил в свое время вознаграждение для того, кто принесет ему змею, длиною превышающую 30 футов, то есть немногим более девяти метров. Живую или в виде чучела.
Вознаграждение не такое уж малое – 5 тысяч долларов, но его и по сей день никто не получил.
Змеи-няньки
Змеи в Бразилии – это не только гроза людей.
В некоторых бразильских домах, главным образом в сельских местностях, змея появляется очень часто, и все же никто ее не боится, никто не убивает, скорее наоборот. Это не имеет ничего общего с каким-либо суеверием или с почитанием животных. Это всего лишь отголосок давних обычаев и житейского опыта индейцев. Некоторые змеи – удавы – служили индейцам защитниками от врага или от ядовитых змей.
В хозяйстве провинциальных жителей, в виллах Петрополиса и даже в предместьях Рио-де-Жанейро можно увидеть ручных королевских удавов. Европейцу, который от одного только слова «удав» покрывается гусиной кожей, трудно себе представить, как это человек может жить по соседству со столь необычным домашним животным. Но в Бразилии удав сохранил жизнь тысячам людей и особенно детям. Он защищает человека от ядовитых змей. В сад, где водится удав, не приползет ни одна ядовитая змея, даже если ими кишит все вокруг.
Удав гораздо чистоплотнее любого домашнего животного. Представляя себе змею, мы, как правило, вспоминаем отвратительную скользкую кожу. У удава она хоть и холодная, но сухая и чистая. При этом ни один из домашних сторожей не бывает таким непритязательным, как удав. Он довольствуется тем, что наедается раз в два-четыре месяца. За целый год он проглатывает разве что пять кроликов. Больше всего он привязан к детям. Едва ребенок выйдет из дома, удав начинает следить за каждым его шагом, зорко оберегая его от ядовитых змей. Но еще важнее то, что он защищает человека от змеиных укусов в тех областях, куда еще не дошла животворная сыворотка института Бутантан.
ГОРОД ЯНВАРСКОЙ РЕКИ
Колумб долгое время не подозревал, – а в последние трудные годы жизни просто отказывался допустить мысль, – что он открыл новую часть света, когда 12 октября 1492 года подвел свои каравеллы к острову Гуанахани. Для него и для его королевы Изабеллы Кастильской открытие нового материка было поначалу скорее препятствием, чем успехом всемирно-исторического значения. Перед Христофором Колумбом стояла всего-навсего одна задача: пересечь мировой океан в западном направлении и доплыть до источников богатства, до берегов Индии; опередить португальских мореплавателей, которые искали пути к обетованной земле слоновой кости и редких пряностей у берегов Африки.
В конце пятнадцатого столетия постоянно грозила опасность, что эти две великие морские державы открыто столкнутся в военном конфликте из-за морского пути в Индию.
И только соглашением в Тордесильясе было раз и навсегда определено, что все земли, которые будут открыты к востоку от условной линии меридианного направления, расположенной на 370 миль западнее островов Зеленого мыса, станут принадлежать Португалия. А земли, лежащие к западу от этой границы, должны стать достоянием испанской короны. Никто из авторов соглашения и не подозревал, что эта роковая черта проходит не только через мировой океан, но и делит южноамериканский материк.
Таким образом, в истории открытия Америки появилось много ошибок и случайностей еще задолго до того, как ее контуры впервые обозначились на карте мира.
Случайно открыл Колумб новую часть света, по ошибке назвал ее Западной Индией. По ошибке в 1500 году у берегов нынешней Бразилии оказался португальский флот Кабрала, хотя должен был плыть на восток вдоль берегов Африки. По ошибке Кабрал назвал новую землю «Isla de Vera Cruz» – «Островом Истинного Креста». Случайно из-за тех, кто подписал соглашение в Тордесильясе, получилось так, что эта новая земля стала принадлежать португальцам и что португальский язык и по сей день является официальным почти на половине южноамериканского континента.
Как же было не запутаться в куче ошибок и адмиралу Гонсало Коэльо, когда его корабль в канун нового 1502 года вошел в залив Гуаяабара?
Тогда еще по Сахарной Голове не скользили на стальных нитках железные коробочки подвесной дороги, не мчались по Прайаде-Фламенго тысячи автомобилей, а на аэродроме Сантус Думонт не приземлялись через каждые десять минут воздушные корабли.
Бесчисленное множество бухт, заливов, кос и мысов вызвало у Гонсало Коэльо, как и у современных туристов, растерянность и вместе с тем восхищение. Полагая, что вместе со своим экипажем он проник в запутанное устье неизвестной реки, он записал в судовом журнале дату – первое января, primeiro de Janeiro, 1502 года, и не стал ломать себе голову, выдумывая экзотические названия. Он назвал открытое им место Рио-де-Жанейро – Январской Рекой.
И только впоследствии выяснилось, что Коэльо дал маху и вместо несуществующей реки окрестил залив.
Последователи Коэльо оказались настолько великодушными, что закрыли глаза на его ошибку и оставили этому волшебному утолку южноамериканского материка его первоначальное имя.
И поэтому весь мир сегодня называет второй по величине город Южной Америки и один из самых красивых городов на свете– Рио-де-Жанейро, нимало не смущаясь тем, что в Рио никакой рио нет.
Снова Атлантика
Приезжий, который окажется в Рио-де-Жанейро, пройдя через ворота порта или даже сойдя с самолета, будет лишен многих впечатлений по сравнению с тем, кто пробирается в город на четырех колесах из глубины материка. Он лишается возможности увидеть мастерскую режиссуру смены впечатлений; ему известна лишь заключительная сцена спектакля, но он ничего не знает ни о сюжете, ни о главных действующих лицах.
Ревнивый Сан-Паулу в минуту расставания напомнил нам о своем отношении к Рио-де-Жанейро. Казалось, будто он хотел в последний момент удержать нас и помешать посетить своего извечного соперника.
Чернокожий регулировщик уличного движения на перекрестке авениды Ранжель-Пестана совершил с точностью автомата свой поворот влево и трелью сигнального свистка как бы открыл шлюзы стальной реки. «Татра», увлеченная лавиной автомобилей, рванулась из центра Сан-Паулу. Но для старта было выбрано наименее удобное время – пять часов, когда закончился рабочий день, и тысячи машин разъезжались по предместьям.
Казалось, что по руслу авениды текла масса постепенно затвердевающей лавы; поток машин с каждой секундой густел и сбавлял скорость, пока не застрял совсем. И вот уж нам осталась лишь серия бесконечно повторяемых маневров: тронуться, проехать пять метров, затормозить, выключить мотор. Пятиминутный перерыв. И снова то же самое.
Лишь спустя час транспортной полиции удалось разрубить этот гордиев узел, и колонны машин вырвались на окраинную авеииду Сельсо-Гарсия. Номера домов растут, как ставки при игре в рулетку. Тысяча, две тысячи, пять тысяч, шесть… Сады, рощи, первые плантации. И только проехав 30 километров, мы оказались одни на свободном шоссе, на дороге между двумя крупнейшими городами Бразилии и двумя самыми большими конкурентами этой страны. Видимо, поэтому до сих пор это шоссе скорее преграда, чем связующее звено между городами.
Быстро наступившие сумерки вскоре скрыли от нас знакомую картину плантаций, виноградников и пастбищ. При вспышках молний ночной грозы перед нами снова поднялась гряда романтических гор Серра-ду-Мар.
А следующим утром мы пересекли границу федерального штата Рио-де-Жанейро. Широкая лента основания нового шоссе сменила разбитую дорогу. Дорожные машины вместе с сотнями рабочих уже много лет не спеша готовили ложе шестнадцатиметровой полосы асфальтобетона. Над реками, которые в период дождей до сих пор становятся непреодолимой – преградой, повисли концы проезжей части, посаженные на белые устои современных мостов. Если гора не идет к Магомету, Магомет идет к горе. Если Сан-Паулу поворачивается спиной к Рио-де-Жанейро, Рио сам пробивает дорогу к нему. И хотя строительство дороги до сих пор не закончено, она буквально кишит легковыми и грузовыми машинами. Вдоль этого шоссе штат Рио-де-Жанейро создает стратегически важную промышленность. На дне долины, сжатой горами Серра-ду-Мар, уже работает на полную мощность новый пороховой завод. Несколько ближе к Рио-де-Жанейро вступило в строй гигантское предприятие, государственный металлургический комбинат Вольта Редонда, крупнейший на материке.
Гаушо с горных пастбищ Серра-ду-Мар, вероятно, вообще не мешают ни потоки автомобилей, ни индустриализация края. Новые проблемы они решают по-своему. Проезжая по горному шоссе к Рио-де-Жанейро, невольно вспоминаешь архаические законы, с помощью которых Англия в свое время обеспечивала безопасность на своих дорогах, когда по ним двинулись первые моторные самоходы. В те времена перед каждым из них ехал всадник, – предупреждая об опасности красным флажком. Подобным же образом охраняют свои стада и бразильские гаушо. Находясь перед стадом и позади него, они красным флажком дают знать водителям, чтобы те умерили скорость и поберегли сигналы. И дорогу освобождают только тогда, когда придут к выводу, что за стадом скопилось изрядное количество машин.
В четырехстах километрах от Сан-Паулу вдоль дороги начинают шуметь бамбуковые рощи. Высотомер напоследок касается цифры «600» и сразу же неудержимо начинает опускаться к нулю.
Вскоре взорам открываются широкие приморские равнины. Шины поют свою песню, шурша по прекрасной бетонной дороге, а рядом, по соседству, зарастает травой такое же прекрасное, но преданное забвению асфальтовое шоссе.
Граница федерального округа Рио-де-Жанейро. Дорожная полиция.
Полицейский в форме, не говоря ни слова, открывает «татру» и принимается перерывать содержимое кармана на дверце.
Но как только он замечает на заднем сиденье гору багажа, тут же сует нам в руки розовый бланк бразильского автоклуба и пропускает нас в бразильский рай, в тот самый рай, который для большинства бразильцев является столь же прекрасным, сколь и чужим, далеким и недоступным.
В эту минуту в глазке спидометра появилась цифра «918». Мы перелистали путевой дневник: 2896 километров от последней столицы, Асунсьона, и 5488 километров от предпоследней, от Буэнос-Айреса.
Вдоль шоссе, один за другим, идут первые ряды домиков предместья. Спортивный аэродром, группка чудесных вилл, бензоколонки, а потом снова ограды, сараи и облупившиеся одноэтажные домишки.
На 946-м километре, то есть почти в тридцати километрах от границы города, у нас под колесами застучали рельсы трамвая. Проспект Винте-э-Нове Оутубро. Номера домов уменьшились, всего до 8 тысяч.
В глазке спидометра продолжают накручиваться цифры, а вокруг нас звенят трамваи, на перекрестках останавливаются машины и во всех направлениях спешат тысячи людей.
Служитель бензозаправочной станции отсчитал сдачу и вместе с мелочью протягивает нам красиво оформленный план Рио-де-Жанейро с обозначенными на нем выездами из города.
– Чтобы вам долго не плутать…
Прошло еще полчаса, и за складскими сооружениями вдоль набережной показались, наконец, трубы океанских пароходов. А потом сразу, без какого-либо перехода, мы очутились в оживленнейшем центре города, о котором было сказано и написано так много вдохновенных слов восхищения и восторга.
На авениде Риу-Бранку, под рядами небоскребов шестью потоками несется лавина автомобилей, пешеходы терпеливо ждут на перекрестках, и кажется, что все они улыбаются. Регулировщик с улыбкой отсвистывает свои приказания, водители с улыбкой нажимают на педали тормозов. Приветливо улыбаются газоны цветов на Праса-Парис, а за ними, поднимаясь из мерцающего сапфира Атлантического океана, высится над заливом Ботафогу Сахарная Голова, символ Рио-де-Жанейро. Улыбаются пальмовые аллеи и поросшие лесом горы в сердце города. Тысячи машин, словно стрелы, пролетают по асфальту над пляжами Прайя-ду-Фламенгу и несут нас вместе с собою через этот улыбающийся город.
Нет, улыбки вокруг нас – это лишь отблески солнца и моря и пестрой игры красок на фасаде города; это отражение нашей радости, подступившей вдруг к горлу и увлажнившей глаза. Мы у цели, которая так долго манила нас, словно мираж, и никак не давалась. Почти 3 тысячи километров от Асунсьона, парагвайские болота, лесные дебри, рождество на Игуасу, трудные крохи километров где-то там, далеко, в прошлом, которого словно и не было…
– Мирек! Мирек, смотри! Чехословацкий флаг!
Из окна машины, которая быстро обогнала нас и заняла место впереди, нам машут рукой. Дипломатический номер «CD31» и на крыле чехословацкий флажок. Вот и говорите после, что чудес не бывает! Мы разыскиваем чехословацкое посольство в этом двухмиллионном муравейнике, и вдруг перед нашими глазами оказывается лоцман – посольская машина.
Не снижая скорости, мы следуем за ней почти по пятам, буфер к буферу, так, чтобы между нами не вклинился посторонний автомобиль и чтобы нам не потерять нашего проводника так же быстро, как мы нашли его.
Наконец-то! Спидометр застыл на цифре «987», когда обе машины остановились под пальмами посольского сада, километрах в семидесяти от границы города, на чехословацкой земле. В нескольких метрах отсюда прибой бросал на песок пляжа вздутые волны, а вдали, у самого горизонта, полз океанский пароход. По неспокойному океану катится к берегу волна за волной, они растут, становятся могучими валами. Гребни их сверкают на солнце белоснежной пеной. Вот они вздымаются еще выше, подламываются, с оглушительным грохотом обрушиваются на отмель и пугливо набегают на пляж; потом, как бы в нерешительности, замедляют свой бег, на мгновение останавливаются у самой высокой для них линии песчаного склона и снова тяжело катятся навстречу прибою, чтобы подсечь гребень ближайшей волны.
Океан. Свободная Атлантика. Тот же самый океан, что и у берегов Марокко, и под Столовой горой, и в заливе Ла-Платы – безграничный, вечный…
Копакабана
Достаточно пробыть в Рио-де-Жанейро всего лишь несколько часов, чтобы поддаться его очарованию, признав правыми всех поклонников Рио. Это сказочный город, самый красивый из всех, чьи стены отражаются в зеркале вод морей мира.
В чем же источник этого волшебного невидимого сияния, восхищающего вас всякий раз, как только вы взглянете на город Январской Реки?
Природа и человек соединили здесь свои творческие силы, в результате чего возникло совершенное, гармонично уравновешенное целое. Трудно сказать, кто из обоих создателей был более щедрым. Природа подарила на крестины этому городу пластичное обрамление гор. И не только обрамление. В Рио-де-Жанейро нет границ между горами и городом. Пожалуй, в целом свете не найти другого такого города, который был бы настолько пронизан высокими вершинами и грядами гор, органично включенных в решетку улиц, домов и садов. Зеленые гребни и скалистые вершины проникают в центр города, перерезают живописные пляжи и выставляют свои передовые дозоры далеко в море.
Рио-де-Жанейро – город необыкновенно пластичный. Его пластика и вертикальна и горизонтальна. Она поистине трехмерна; она освобождает человека от бескрылого проклятия лягушачьей перспективы. Своеобразно выглядит Рио-де-Жанейро, если смотреть на него с Сахарной Головы, иначе – с вершины Корковадо, не так – со стороны павильона на Альту-да-Боа-Виста и совсем по-другому с Морру-Санту-Антониу. Тяжелое чувство смятения и заброшенности, которое оставляют у вас чужие, неизвестные города на равнинах, здесь, в Рио-де-Жанейро, превращается в упоение от вида покоренного пространства; город лежит как на ладони, хорошо просматриваемый, упорядоченный, аккуратный.
А из водного царства природа взяла и принесла на крестины этому городу самое прекрасное. Атлантический океан для Рио-де-Жанейро – это не только безграничный водный простор. Залив Январской Реки образует огромное лазурное озеро, затканное гористыми островками, полуостровами, перешейками и косами. Мы не знаем, как определить, где оно начинается и где кончается, как не знал этого Гонсало Коэльо четыре с половиной столетия тому назад.
Царство Нептуна одарило Рио-де-Жанейро не то 30, не то 40 километрами мягких песчаных пляжей, из которых один лучше другого. Они как бы развешаны чудесными гирляндами между отрогами горных массивов. Баиа-де-Гуанабара, куда заплывают океанские колоссы, проложив себе путь через пролив Нитерой. Оживленный Фламеиго, беговая дорожка для тысяч автомобилей, ежедневно и ежегодно состязающихся между собой за секунды и минуты пути между отдаленными предместьями и торговым центром города. Спортивный Ботафого, пляж, овеянный белоснежными крыльями яхт. Выдвинутая вперед Урка, Прайа-Ловантину под сенью знаменитой Сахарной Головы, закрытая Прайа-Вермелья – Красный пляж. Спокойные пляжи Ипанема и Леблон, уголок истинных любителей солнца и воды; другие пляжи на берегу открытого моря; тихие, отдаленные полосы мягкого песка и хорошей погоды на грани Атлантического океана и предгорий Серра-ду-Мар. И, наконец, Копакабана, холеная бразильская Флорида. Широкая дуга прогретого песка, окаймленного с одной стороны сапфиром моря, а с другой – пышущим зноем небоскребов, роскошных отелей и, асфальтовой мостовой. Муравейник смуглых людей в разноцветном лесу зонтов. Любовная игра волн, каждый день новая. Солнце, море и отдых; отдых для всех, но не для всех сразу. Утренняя доля радости принадлежит богатым. Дневная Копакабана достается служанкам, шоферам, безработным да «непосвященным» иностранцам, а также тем, кто не желает подчиняться диктату предрассудков.
Но на Копакабану приходит еще и третья смена. Поздно вечером, после того как лучи маяков в первый раз полоснут потемневший горизонт, во тьме побережья появляются одинокие люди. Они идут сюда не за солнцем и водой и не ищут здесь ничего, кроме клочка мягкого песка. С вечера до рассвета этот щедрый пляж предоставляет кров тем, у кого крова вообще нет…
Неровно протекает жизнь Копакабаны. За двадцать четыре часа ее волна поднимается к солнцу радости и отдыха и опускается на самое дно горькой нищеты и одиночества. Вверх и вниз, день за днем, как волны прибоя, как мозаичные волны на тротуарах набережной.