Текст книги "Тупая езда"

Автор книги: Ирвин Уэлш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Стиви никогда не был близок с Алеком, но смотреть на голову отца, вмерзшую в глыбу льда, с желтой блевотиной, тянущейся изо рта, – это уже слишком.

– Я не хочу на это смотреть! Проваливай отсюда к хуям собачим!

– Да ладно, приятель! Примирение!

Стиви бросается на Терри, чтобы выхватить телефон, но Терри толкает его в грудь, и Стиви, спотыкаясь, пятится.

– Перестань, чувак, хватит устраивать представление… Это день Алека, вообще-то… – предупреждает Терри.

– НАХУЙ… ИДИ НАХУЙ, ЛОУСОН! – запинается Стиви, пока двое родственников берут его под руки и оттаскивают в сторону. – Сукин, блядь, сын, ненормальный… да вы посмотрите, что у него в телефоооооне… – Голос Стиви достигает предельной громкости, он протестует, но его отводят в другой конец помещения.

Терри оборачивается к Мэгги:

– Стараешься примирить этих долбоебов, семью то есть, с утратой, и никакой, сука, благодарности!

– Ты сумасшедший, – произносит Мэгги, и это не комплимент, она не верит своим глазам. – Ты не изменился!

– Все по-честному, – с гордостью произносит Терри, но Мэгги уносится в другой конец паба, чтобы утешить двоюродного брата.

Она всегда была высокомерной телочкой, думает Терри. К тому же Стиви никогда не ладил с Алеком, что за лицемерие, корчит из себя скорбящего сына!

На этот раз взгляд Терри поймал Пуф и теперь направляется к нему. Пуф редко надевает что-то, кроме дорогих дизайнерских костюмов и расстегнутых рубашек, при этом вид у него всегда слегка замусоленный. Словно он проспал в одежде всю ночь и его только что привели в чувства. Это впечатление усиливается тем, что Пуф почти слеп, и его постоянно сощуренные, как у крота, глаза дополняют его сонный видок. Для человека, которому насилие доставляет патологическое наслаждение, он невероятно опаслив во всем, что касается его глаз. О лазерной коррекции не может быть и речи, он не решается даже вставить контактные линзы. Кроме того, Пуф страдает от чрезмерного потоотделения, поэтому его одежда скоро начинает выглядеть неопрятно. Он довел до отчаяния лучших портных Эдинбурга (и даже Лондона); как бы они ни старались, проходят три-четыре часа – и из щеголя он превращается в неряху. Молодой подручный Пуфа, чье лицо сделано из одних острых углов, стоит, прислонившись спиной к кирпичной колонне в центре паба, держит в одной руке выпивку и украдкой осматривает женщин из тех, что помоложе.

Терри поворачивается к Пуфу. Он вспоминает, как в семидесятые в старшей школе Форрестера всех подряд обзывали «пуфом». Тогда только «задрот» мог сравниться с «пуфом» в расхожести среди оскорблений. Но Пуф был пуфом с большой буквы. На него без конца наезжали, но, вместо того чтобы шаблонно поквитаться с миром, став копом, Пуф пошел против течения и стал гангстером номер один.

Конечно же, Терри знает, что Пуф не гомосексуалист, как подразумевает кличка, и лишь немногие все еще пользуются этим старым школьным прозвищем. Теперь использовать его стало опасно, ведь Пуф добился своего положения благодаря тому, что был хитрым и злобным ублюдком. Но в сознании Терри какая-то часть Виктора Сайма навсегда останется тем маленьким тупым говнюком в коричневом пальто с капюшоном, у которого он на каждой перемене отбирал сдобную булочку и чипсы возле фургончика с выпечкой.

Пуф переломил ситуацию, когда взял и набросился с заточенной отверткой на Эвана Барксдейла. Барксдейл был громилой: вместе со своим братом-близнецом Крейгом он систематически и неустанно травил Пуфа, что и толкнуло того на яростное, безумное кровопролитие. В результате мир и сам Виктор Сайм немедленно пересмотрели расстановку сил на улице. Эван Барксдейл пошел по стопам доктора Франкенштейна и, сам того не понимая, создал монстра, существенно более опасного, чем те чудовища, которыми они сами с братом мечтали стать. Разумеется, после этого случая Пуфу еще предстоит пройти через горечь и боль на своем выстланном насилием пути прозрения, но гонения со стороны Барксдейла стали для него хорошей школой; все остальное не шло ни в какое сравнение с теми психологическими пытками, через которые он прошел за годы учебы.

Ягодицы Терри непроизвольно сжимаются при приближении Пуфа. Попахивает неприятностями. Терри уже имел дело с Пуфом, он доставлял кокаин морякам на военно-морской базе в Хеленсбурге, пока система безопасности не закрутила гайки и работа не стала слишком опасной.

– Терри… – Знакомое капустное зловоние атакует его.

– Прости, Вик. Я поразмыслил и понял, что взял дурной тон… в смысле, для речи, – уступает Терри, снова отыскивая глазами молодого пособника Пуфа.

– Да ни хрена подобного! Блестящая речь! Просто у кого-то нет чувства юмора, – мотает головой Пуф. – Алек смеялся бы до усрачки. Это был его день, а не их. – И Пуф презрительно ухмыляется, с упреком глядя на скорбящую семью.

У Терри свалилась гора с плеч, и он так этому рад, что оставляет свою оборонительную позицию и проявляет куда большую восприимчивость к речи Пуфа, чем обычно.

– Слушай. Сделай мне одно маленькое одолжение. Я ненадолго улетаю в Испанию, на пару-тройку недель – может, чуть дольше. – Пуф понижает голос: – Между нами говоря, здесь сейчас немного жарковато. Нужно, чтобы ты присмотрел за сауной. «Досуг» на Лит-уок.

Если до этого Терри еще вяло кивал головой, то теперь он чувствует, как его подбородок медленно застывает в неподвижности.

– Э, вообще-то, я мало что знаю о саунах…

– Нечего там знать, – пренебрежительно машет покрытой кольцами рукой Пуф. – К тому же я слышал, что ты все еще промышляешь порнушкой вместе с этим придурком, как его там, ну, тот, что в Лондоне?

– Больной, да. Время от времени. Так, просто маленькое хобби. Ничего серьезного на самом деле.

Пуф приподнимает в сомнении бровь.

– Просто заглядывай туда пару раз в неделю. – Пуф смотрит на своего молодого подпевалу, как тот укладывает сэндвич и сосиску в тесте на бумажную тарелку. – И возьми этого долбаного маленького говнюка, Кельвина, он младший брат моей жены, трахает по-тихому всех шустрых шлюшек… а может, и не по-тихому. – Лицо Пуфа сморщивается в улыбке. – Проследи, чтобы как следует размыкались только губы нижнего этажа, а верхние были на замке!

Терри понимает, что должен ответить на это заговорщицким смешком, но вместо этого его лицо стекает на пол. Вся эта возня ему ни к чему.

Пуф слишком хитер, чтобы не понимать: угрозы – последнее прибежище для того, кто хочет заручиться чужим согласием, вначале же всегда лучше заслужить симпатию и доверие.

– Разумеется, для тебя все перепихоны бесплатно, за счет заведения. В качестве бонуса типа.

– Все по-честному, – произносит Терри, не в силах остановить срывающиеся с губ слова, хотя в глубине души он в бешенстве. Он еще ни разу в жизни не платил за секс и говорит об этом Пуфу.

– Все мы так или иначе за него платим, – замечает Пуф.

Терри вспоминает три своих бракоразводных процесса и обвинение в сексуальном домогательстве к несовершеннолетним и не может не согласиться с этим утверждением.

– Твоя правда. Я заеду на днях.

– Я знал, что на тебя можно рассчитывать, приятель, – ликует Пуф и достаточно сильно бьет Терри в плечо. – Кельвин! – зовет он подручного, тот оборачивается, как собака на ультразвуковой свисток, и бежит к ним вприпрыжку.

– Терри, это Кельвин. Кел, Терри будет помогать тебе в «Досуге», пока меня нет.

– Я же сказал – мне не нужен…

– Разговор окончен, – отклоняет его возражения Пуф. – Будь вежливым, – предупреждает он.

Кельвин обдумывает услышанное, прежде чем удостоить Терри короткого, солдатского кивка, на который Терри отвечает в такой же сдержанной манере. Пуф, почувствовав царящее настроение, пытается привнести в разговор непринужденность и вставляет несколько бессмысленных замечаний о футболе. Терри и раньше мечтал вырваться на свободу, но теперь он уже решительно намерен это сделать. Он любит футбол, смотрит трансляции и по-прежнему ходит иногда на игры «Хибз», но считает пустопорожние разговоры на эту тему совершенного бессмысленными. Терри извиняется и, решив, что пора налаживать мосты, уходит искать Мэгги. Она в одиночестве сидит за барной стойкой, пьет виски и кажется погруженной в глубокую задумчивость. Терри берет стакан со стола и протягивает его Мэгги.

– За друзей, которых с нами нет?

Она неохотно чокается.

– Прости за это выступление. Просто я думал, что Алек чего-то такого и хотел бы.

– Да, ты не подумал, чего хотел бы мой брат?!

Терри счастлив видеть, что алкоголь смахнул с Мэгги профессиональную выправку и к ней прямиком из Брумхауза вернулись ее прежние манеры.

– Согласен, я был не прав. Об этом я не подумал, – кивает Терри.

Но по правде говоря, его речь была отчасти и задумана как пинок под зад ее кузену. Да, Алек действительно был алкашом, но сердце у него было доброе, чего не скажешь об отце Терри, а Стиви этого никогда не ценил.

– Вы с ним дружили, – говорит Мэгги.

– Он был одним из лучших, и мы долгие годы были не разлей вода, – соглашается Терри, и его лицо принимает дразнящее выражение. – А ты помнишь, как мы с ним познакомились? Благодаря тебе!

Несмотря на румянец от выпитого виски, Мэгги краснеет еще сильнее.

– Ага… – произносит она как раз с той долей заигрывания, которая нужна Терри, чтобы почувствовать воодушевление, и для него воскресает юная, знакомая ему Мэгги.

Пару бокалов спустя они вместе уходят из паба и идут по Ньюхейвен-роуд. На улице сыро и холодно, вокруг ни единого такси. Они решают попытать удачу и дойти до Ферри-роуд, но и там нет ничего, кроме тяжелых грузовиков, грозно несущихся мимо них в сторону доков. Терри чувствует, что если у Мэгги и был какой-то запал, то теперь он быстро проходит, однако, на его счастье, появляется такси с Клиффом Блейдсом, собутыльником Терри из таксопарка в Паудерхолле, за рулем.

– Запрыгивай, Терри! – радостно стрекочет с английским акцентом Блейдс, но потом замечает настрой, внешний вид и то, в каком месте он подбирает своих пассажиров, и у него в голове все сходится. – А… так вы из крематория… соболезную. Кто-то из родных?

– Не, мы с кладбища. Дядя ее, – Терри мрачно кивает в сторону Мэгги, – и мой очень близкий друг. Мэгги, это мой приятель, Блейдси. – И он с усилием берет непринужденный тон: – Только, ради всего святого, не заводи с ним разговор о шотландском национализме.

– Шотландской независимости, – замечает Блейдси.

– Хорошо, я не стану этого делать, – чеканя слова, отвечает Мэгги.

Клифф Блейдс англичанин, но, несмотря на это, ярый сторонник независимости Шотландии, в то время как Мэгги, хотя в душе и согласна с их аргументацией, в горсовете продолжает отстаивать позицию лейбористов.

Блейдси, как известно, лишнего не сболтнет, он высаживает Терри и Мэгги возле ее дома в Крэйглите. Терри удивлен, насколько Мэгги безудержна, как она без всяких любезностей ведет его прямо в спальню. Не думал же он, что Мэгги останется тем же целомудренным, застенчивым подростком, которой она предстала перед ним в схожей ситуации много-много лет назад? Похоже, Мэгги хочет, чтобы в нее просто хорошенько засунули твердый член и не задавали лишних вопросов. Терри слышал, что расставание с этим ее Колином затянулось и она потеряла много времени. Но теперь ее дочь в университете и Мэгги готова снова податься во все тяжкие.

И они делают это со смаком.

Позже, когда они лежат в кровати и Терри смотрит на свои часы и гадает, сколько пройдет времени, прежде чем у него снова начнется эрекция, хотя он только что выжал из себя все, что мог (Терри ставит на три-четыре минуты), они слышат, как с первого этажа доносится звук вставленного в дверной замок ключа.

– Что… – Мэгги вынуждена прервать приятную посткоитальную дрему и сесть на кровати, – что это за?…

– В доме кто-то есть, – отвечает Терри. – Ты кого-нибудь ждешь?

– Нет, вообще-то… – Мэгги встает и надевает халат.

Терри следует ее примеру и влезает в свои серые брюки. Он привык к спортивной одежде, а от этой ткани остается странное ощущение.

Спустившись, Мэгги сразу направляется в открытую кухню-гостиную и встречает там свою дочь, Эмбер, которая готовит сэндвич.

– Что… Я думала, ты в Глазго, в университете…

– Я приехала на день рождения Лейси, ей двадцать один в эти выходные. – Эмбер быстро поднимает взгляд на мать.

– А я была на похоронах дяди Алека; я тут прилегла немного…

– Вижу, – фыркает Эмбер, заметив возникшую за спиной матери голую грудь Терри.

Мэгги разрывается. Одна ее половина против того, чтобы дочь видела ее в таком положении, в то время как вторая безуспешно пытается доказать ей, что в этом нет ничего страшного.

– Я… мы…

– Мам, мне все равно, что ты делаешь со своей жизнью. Правда. – Эмбер смотрит на Терри.

– Терри. Я… эм, я старый друг твоей мамы.

– Об этом я уже догадалась, – говорит Эмбер. Теперь ее голос изменился, и Мэгги никак не поймет, оттого ли это, что дочь не одобряет происходящего, или же ее злит, что подобная ситуация вообще могла возникнуть. – Ну, я, пожалуй, поживу у Ким, чтобы вам, ребята, было где разгуляться.

– Да ладно, я уже ухожу. У меня смена в такси, ага. Приятно было познакомиться, Скарлетт.

– Я Эмбер.

– Прости, цвет перепутал^[3], – широко улыбается Терри и отправляется обратно вверх по лестнице.

Через мгновение Мэгги идет за ним в спальню, где Терри уже надевает и застегивает рубашку.

– Пиздец!

– Какая хорошенькая молодая девчушка. Должен отдать тебе должное, – произносит Терри, натягивая пиджак.

Мэгги замечает блеск у него в глазах.

– Даже не вздумай!

– Да за кого ты меня принимаешь! Мне и в голову такое не приходило, – протестует Терри.

Он никогда не бывает так убедителен, как в те мгновения, когда откровенно лжет, а Мэгги, хоть и провела в горсовете всю жизнь, едва не купилась на это.

Терри звонит Блейдси, чтобы узнать, не уехал ли он еще из этого района, но у Блейдси заказ в аэропорту. Зато поблизости оказывается Толстолобый, и спустя пятнадцать минут он забирает Терри и отвозит на квартиру в Саутсайде.

Терри немедленно переодевается, после чего садится в свой кэб, чтобы развезти несколько посылок в западной части Эдинбурга, в основном по соцжилью: Брумхауз, Уэстер-Хейлиз, Сайтхилл и Саутон-Мейнс. Закончив с делами, Терри подумывает отправиться в «Свободный досуг», заведение Пуфа, но решает все же проехать мимо Галереи современного искусства в Дин-Виллидж, на случай если там тусуется какая-нибудь шикарная киска. Его останавливают две молодые девушки и залезают в кэб, Терри в восторге.

– Куда поедем, девчонки?

– В отель «Минто», – с американским акцентом отвечает одна из них.

– Будет сделано. А сами вы откуда?

– Из Штатов.

– Точно, я так и подумал, – говорит Терри. – А откуда именно?

– С Род-Айленда.

– С Род-Айленда? Скажу без всяких, – Терри резко оборачивается и подмигивает, – если все девчонки там такие же, как вы, то это место должно зваться Родеолендом!

2. Железно

Я люблю зависать на Оксфорд-стрит, потому что здесь, в Саутсайде, есть все, что нужно. Улица у нас тихая, офисным мохнаткам отсюда близко до центра, для молодых кисок неподалеку университет, здесь у меня уютная маленькая берлога, где можно фачить тёл с района. Никаких излишеств, небольшая симпатичная гостиная с широким угловым диваном, спальня с кроватью кинг-сайз и маленькая кухня со всякими протеиновыми коктейлями – я только на них, сука, и живу. Мебели в моей хате немного, я называю это минималистичным дизайнерским решением. У меня есть книжный шкаф с какими-то книжками, которые мне одолжил Рэб Биррелл, сам я не читаю, но держу, чтобы производить хорошее впечатление на студенточек. «Моби Дик», «Преступление и наказание», всякая такая херня. Пытался как-то читать этого чмошника Достоевского, но там у каждого, блядь, по пять разных имен, поэтому я забил на эту херню. И правильно, сука, сделал!

За юзаными дисками с музыкой и фильмами я хожу в «Хогс-Хэд», за бесплатным вай-фаем – в «Сазерн-Бар». Прямо за углом «Комми»^[4], купайся и держи форму, поджарый Лоусон. Да у нас в Саутсайде есть все, что нужно. В Лите нет никаких «Старбаксов», разве что в доках, возле здания соцслужб, но это уже не настоящий Лит! И маленьких кафешек у нас тоже завались, но я здесь особо не шляюсь по всяким кабакам, только в «Сазерн» за вай-фаем хожу.

А еще водитель такси – лучшая работа в моей гребаной жизни. Железно. Это звездный час Джуса Терри, с этим не сравнится даже развозка соков на грузовичке. Я ночная, сука, сова, кручу головой по сторонам, выглядываю в окна кэба, в любую секунду готов спикировать на заблудшую Мандовани! Да еще и платят! Все по счетчику, а счетчик не врет. Лучше всего в августе, клевое времечко – центр полон снобских телок, но и сейчас нефигово: праздники на носу, мохнатки слоняются в хлам пьяные. Да, здесь есть классные мохнатки, но проблема Шотландии в том, что у нас слишком, сука, моноэтническая страна. Брюнеток полно, есть блондинки, рыжие и шатенки, но почти все они белые. Я завидую тем, кто работает в лондонском такси; там можно хорошенько разнообразить ассортимент.

Лотиан-роуд не мое место, но там находятся «Филмхаус», «Ашер-Холл» и «Траверс» – места, где всегда можно найти роскошную мохнатку. Правда, не в этот раз; видать, концерты еще не закончились. Неожиданно начинает идти дождь, льет как из ведра, и прямо передо мной на дорогу выскакивает куча парней, они машут мне руками, но я только прибавляю газу, смотрю, как они отпрыгивают в стороны, и смеюсь, пока эти тупицы орут и проклинают меня. Лохи меня не интересуют, мне нужны тёлы. Но я все равно решаю остановиться, просто ради прикола, посмотреть на их радостные лица, потом жду, пока они подойдут поближе, и тогда как заору: «СОСИТЕ ХУЙ, ТЕРПИЛЫ ГРЕБАНЫЕ!» После чего пулей оттуда съебываю и наслаждаюсь их охуевшими пачками в зеркале заднего вида!

От винных баров до залов для игры в бинго, от похищения малолетних (фигурально выражаясь, конечно, правовые нормы и все такое) до погони за «скорой помощью», толстые и худые, стильные и нищие; там, где есть чем полакомиться, там я – гарцую вдоль тротуара на своем вороном, всегда готов как следует засадить в задницу!

Прошлой ночью эти американские пташки и полсекунды не ломались, так-то! Вот это результат! Конечно, в выходные меня интересуют только тёлы, ведь нет ничего лучше, чем оттянуться, помогая раскрепоститься какой-нибудь пташке. Сейчас у меня на линии снова янки, на этот раз – Ронни, придурок, которого я вчера вез, голова у него, как у того лютого динозавра, что бьет тираннозавра рогом в живот, а потом вместе с ним падает со скалы.

– Мне нужно в Ист-Лотиан в ближайшие дни. Место называется Хаддингтон.

– Как два пальца обоссать, приятель. Я знаю эти края.

– Отлично, я думал поехать завтра, но, говорят, на город надвигается ураган.

– Ага, есть такое, ураган Мошонка называется.

– Это нешуточное дерьмо. Катрина снесла Новый Орлеан под ноль, а вы здесь, кажется, ни к чему подобному не готовы.

– Да ладно, чувак, ну, польет, поштормит, здесь всегда так, мы привыкли.

– Я сомневаюсь, что ты понимаешь серьезность положения, Терри.

– Не парься, чувак, отсидись в «Балморале», пока все не уляжется. Закажи обслуживание в номер. Только, если захочешь, чтобы кто-нибудь составил тебе компанию, не спрашивай ничего у этого мудака консьержа, он подсунет тебе какую-нибудь надутую шлюшку, которая обдерет тебя до нитки. Я подгоню тебе пару стреляных тёл, которые умеют веселиться, и это не будет стоить тебе ничего, кроме счета за мини-бар и пары тонн. Я знаю одну пташку, работал с ней как-то раз, она местная супергрупи, трахала всех спортсменов, актеров, футболистов и комиков, чья нога ступала на эту землю. У нее столько работы во время фестиваля, что ее прозвали Заявка Шестьдесят Девять. Она была бы счастлива поставить на стойке своей кровати зарубку с твоим именем. Без шуток.

В голосе Ронни звенит металл:

– Я думал, ты не знаешь, кто я!

Бля, пропизделся, но ничего.

– Ни в зуб ногой, пока не загуглил сегодня утром. Я проверяю всех своих клиентов на случай, если за ними числятся какие-нибудь стремные делишки. Без обид. Яйца в бизнесе нужны!

Конечно, я знал этого говнюка, с самого начала. Он немного молчит, а затем продолжает:

– Очень профессиональный подход… осторожность никогда не повредит. Но я должен попросить тебя хранить это в тайне.

– Тайна – мое второе имя, приятель. Нельзя прыгать из кровати в кровать, как дружище Джус, и не изучить значение слова на букву «Т» вдоль и поперек! Так ты хочешь познакомиться с этой мохнаткой или как?

– В этом нет необходимости. Я тебе перезвоню, – говорит он и вешает трубку, говнюк.

Но сделка, сука, вещевая, зашибаю хорошие бабки каждую неделю, а понадоблюсь ему всего несколько раз, чтобы съездить в Хаддингтон! Интересно, что он там забыл. Ладно, это его дело. А я пока займусь своим! Время пожинать, сука, плоды!

Я проверяю телефон: туча сообщений от разных пташек – в том числе от тех двух молоденьких с Род-Айленда! Они были что надо, и главное – пиздец какие стреляные. И хотя Больной и говорит, что главное в охоте – это процесс, нельзя же постоянно париться о том, как пробить оборону. Иногда хочется просто выложить все карты на стол и сказать: вписываетесь или нет? И они вписались по полной, это точно! Жаль, свалили на материк на следующий же день.

Я пытаюсь подцепить какую-нибудь мохнатку у мостов, но ни одна пташка меня не останавливает, поэтому я подбираю другого пассажира, какого-то придурка в костюме и с дипломатом, прямого, будто аршин проглотил. На чай такой говнюк не даст.

Я начинаю думать о тёлах, в особенности тех двух – Сюзанн Принс и Иветт Брайсон, – в которых я однажды, почти десять лет назад, кончил без резинки, пока депрессовал после третьего развода. В итоге у меня на шее двое маленьких ублюдков. Но я всеми руками за то, чтобы Гийом и Рыжий Ублюдок взяли фамилии матерей. Феминизм и все такое. И заметьте, будь моя воля, я бы вставил каждой в пизду по трубке, сука, и сосал бы что твой ласковый теленок до тех пор, пока не пошла бы кровь, а потом сплюнул бы обоих ублюдков в сортир. Но тёлы захотели их оставить, поэтому маленькие ублюдки здесь, и, пока в их паспортах не значится фамилия Лоусон, я не жалуюсь. Чистая, сука, правда!

Что Сюзанн, что Иветт – обе женщины независимые, и, кажется, я уже вне опасности, но люди и обстоятельства, черт бы их побрал, постоянно меняются. Расслабляться нельзя, у Совета по защите детей длинные руки. Но до моих, сука, карманов им не добраться…

Я вернулся к Принни^[5] и теперь качу вверх на Маунд^[6]. Чучело на заднем сиденье уже приготовило купюру, поэтому если я хочу понюхать чаевые, то пора начинать трепаться.

– Так и чем же ты занимаешься, приятель?

– Медициной.

– Доктор, да?

– Вроде того. Я специалист, – отвечает этот педик и смотрит в окно. – Почему мы едем этой дорогой?

– Трамваи… одностороннее движение… объезд… муниципалы… Так в чем же ты специалист? Вот взять, например, меня. Я спец в любви. Знаешь эту песню? Шерон Браун? «Я спец по любви…»^[7], знаешь ее? Нет?

– Не думаю.

Вот говнюк, все равно что кровь из камня выдавливать.

– Так на чем же ты специализируешься, приятель?

– Гинекология.

– Гине-ох-бля… вот дерьмо! – Я едва не проскакиваю на красный свет, пока оборачиваюсь на этого парня; он вылетает вперед со своего сиденья. Хорошо, что он пристегнулся, иначе бы его как фарш выдавило через глазок в разделительном стекле и он лежал бы у меня на коленях! – Прости, дружище… но я тут подумал, что ты наверняка видел даже больше мохнаток, чем я! Тебе, случайно, не нужен помощник, а?

Парень садиться обратно на сиденье:

– Не думаю, что…

– Слушай, приятель, я знаю, как обращаться с мохнатками! Сразу тебе говорю! Я, может быть, и не в курсе всех этих технических терминов, как ты, но я знаю: стоит только нажать эту кнопку – и БАМ! Поехали! Засаживаешь в дырку – и ТРАХ! Ах ты, гондон! – Нас пытается подрезать грузовик, пока мы с грохотом несемся в сторону Кэмерон-Толл.

– Спасибо. Я не забуду этот бесценный совет, – говорит парень, и в следующую секунду у меня звонит мобильник, и в этом не было бы ничего необычного, если бы не имя ПУФ на дисплее. Я не поднимаю трубку, но, пожалуй, стоит поскорее добраться до сауны этого придурка и посмотреть, что там к чему.

Мне не по душе эта работенка, потому что стоит кому-нибудь хотя бы раз назвать тебя преступником, как преступления начинают сами тебя находить. Я не гангстер, не профессиональный вор и не наркоторговец, но я никогда не смотрю дареному коню в зубы. Если кто-то предлагает тебе маленькую сделку и она выглядит привлекательной, то почему нет. Но есть бездельники, которые приходят и расписывают самые что ни на есть бессмысленные, бредовые и гиблые предприятия просто потому, что они ищут, чем бы заняться, ищут приключений. Я отвечаю таким придуркам – вежливо, конечно: отъебись. Торговля наркотой – это большой риск и куча возни за копейки. Бомбить скучно, а порнушка – просто приятный небольшой приработок в свое удовольствие, но на него нельзя рассчитывать. Когда у меня есть выбор, я могу подсобить Коннору, но только не Тайрону или Пуфу. Присматривать за шлюхами и сутенерами, уж простите, не в моем вкусе.

– А вот и больница, можете просто остановить здесь, – доносится голос с заднего сиденья.

– Не вопрос. Опять идешь смотреть на мохнаток, чувак?

– Вроде того.

– Работка не из простых, но кто-то ведь должен этим заниматься! Так подумаешь, а ведь я видел уже кучу мохнаток на заднем сиденье этого кэба. Правда, обычно это не те, что ходят к тебе, верно, приятель?

– Да, наверное… Ну, спасибо вам.

– Расскажу еще одну вещь, приятель, насчет технической стороны дела. Ты же знаешь, что у эскимосов типа миллион слов для обозначения снега, так вот у вас, гинекологов, наверняка столько же для мохнаток, да? Готов поспорить, что так, – заливаюсь я, проворачивая старый трюк: держу двери закрытыми, пока не появится кошелек, да еще и балаболю без конца! И тогда чувак платит как надо; успех! Такой гондон никогда не даст на чай, если сидеть как чмо с кислой рожей. Этот тухлый придурок, Толстолобый, всегда ноет насчет чаевых. Да потому, что ты чмо с кислой рожей, говорю.

Но этот паренек раскошелился и, кажется, даже заинтересовался.

– Эскимосы? Снег… Да, нужно это запомнить!

И вот я еду обратно в центр. Забираю еще немного кокоса у Рехаба Коннора и отвожу товар в Лит, к Монни. Коннор сейчас, наверное, один из главных поставщиков в городе. Сам он никогда не притрагивается. Вообще-то, официально он работает специалистом по реабилитации в Министерстве социальной защиты. Дает всем два номера телефона: один на тот случай, если ты чистый, но у тебя кризис и нужно с кем-то поговорить, а второй – если тебе нужно подогнать товар. Подмял под себя весь рынок, хитрожопый говнюк! Рассказывал мне как-то, что консультировал одного парня и тот говорит ему:

– Слушай, Коннор, это все не работает – воздержание, консультации. Мне правда нужна доза.

А Коннор отвечает:

– Без проблем, чувак, но ты должен позвонить мне на другой номер. Я забочусь о своей репутации. Нужно оставаться профессионалом.

Потом я решаю закончить на сегодня и заехать на район к моей старушке, Элис Ульрих, эта фамилия осталась у нее от покойного второго мужа, немца. Я стою на светофоре у мостов, недалеко от Театра фестивалей, и тут мне в окно стучит какой-то придурок. Наверное, я забыл выключить шашки.

– Занято, приятель, – говорю я ему.

– У вас горит знак «Свободно».

– Ну, значит, я забыл его выключить.

– По закону вы обязаны меня взять.

– Прости, чувак, я бы с удовольствием, но мне только что пришел заказ. – Я стучу по экрану. – Диспетчерская, вот. Автоматизированная.

– Да это чушь собачья!

– У меня связаны руки, приятель. Для меня не было бы большего удовольствия, чем подвезти тебя, но я раб диспетчерской. Не будешь брать заказы, которые дают, и тебя на всю ночь снимут с линии, – говорю я, а сам завожу двигатель и отъезжаю.

Я слышу, как он все еще стоит на тротуаре и продолжает нести какой-то бред про законы, с некоторыми придурками разговаривать бесполезно. В общем, я подъезжаю к светофору, сигналю какой-то брюнетке в длинном коричневом пальто, и она отвечает мне шикарной улыбкой. Приятно быть вежливым.

Итак, я еду к своей старушке в Сайтхилл. Она всегда говорит, что не выходит из дома, но, когда я к ней захожу, она стоит в пальто, шляпе и перчатках.

– Терри, сынок, не подбросишь свою старушку-мать? Я бы не стала просить, если бы не погода…

– Куда ты едешь?

– В Королевскую больницу.

Ебаный ты, сука, рот, это же на другом конце света, я только что оттуда.

– А что случилось, ты себя плохо чувствуешь?

– Нет, я в порядке, – говорит она. Потом смотрит на меня так решительно. – Если хочешь знать, я собираюсь навестить твоего отца.

Так я, сука, и знал, что здесь что-то нечисто.

– Отлично, то есть ты все подстроила, так?

– Он плох, Терри. У него рак. У него осталось мало времени.

– Тем лучше.

– Не говори так!

– Почему нет? – Я мотаю головой. – Поверить, блядь, не могу, что ты к нему едешь. Ты снова даешь ему возможность над тобой поиздеваться. Он столько лет тебя унижал.

– Но он все равно остается отцом… он твой папа и папа Ивон!

– И что он, сука, хотя бы раз для нас сделал?

Ее глаза гневно горят, и она указывает на меня пальцем:

– Даже не начинай! Что ты сделал для своих детей? У тебя их предостаточно, разбросаны там и сям, бог знает, где их только нет! Донна говорит, что уже сто лет от тебя ничего не слышала, она была здесь вчера с Кейси Линн.

– Что? Какой еще кесилин?

– Кейси Линн! Твоя внучка!

– А-а… с ребенком… – говорю я.

Вот сука, я уже и забыл, что у нашей Донны есть дочка… Я должен съездить на нее посмотреть, но никак не могу ужиться с мыслью, что я дед. Для пташек я ДЯТ: дед, которого я бы трахнула!

Она смотрит на меня этим своим говорящим взглядом:

– Ты что, до сих пор не видел ребенка, не видел свою собственную внучку, нелюдь?! Так?!

– Ну, я был немного занят…

– Ребенку почти год! Ты никчемный бездельник! Ты даже хуже, чем Генри Лоусон!

– Да пошла ты, – говорю я и просто вылетаю из дома. Старая карга может сама доехать на двух автобусах с пересадкой!

– Терри, подожди! Подожди, сынок!

Я сбегаю по ступенькам и сажусь в кэб, а снаружи опять начинается ливень. Кейси Линн, что это вообще, сука, за имя такое для ребенка? На экране все то же сраное сообщение из диспетчерской. От этого придурка Джимми Маквити – Большая Лиз говорила, что сегодня он за нее.

ПАССАЖИР НА УЭСТЕР-ХЕЙЛЗ-ДРАЙВ, 23.

Я отвечаю:

ТОЛЬКО ЧТО ВЗЯЛ ПАССАЖИРА В САЙТХИЛЛЕ.

Он:

ТЫ ЕДИНСТВЕННЫЙ КЭБ В ЭТОМ РАЙОНЕ.

Я:

КАКОЕ СЛОВО ИЗ «ТОЛЬКО ЧТО ВЗЯЛ ПАССАЖИРА В САЙТХИЛЛЕ» ТЕБЕ НЕ ПОНЯТНО?