Текст книги "Добро пожаловать в город ! (сборник рассказов)"

Автор книги: Ирвин Шоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

Тот даже не обернулся; покрутил кругляш на кофеварке.

– Да, я так считаю.

Майкл поднял руку, словно хотел еще что-то добавить, предостеречь. Но, опустив ее и так ничего и не вымолвив, покинул хибару, оставив за собой дверь открытой. Виктор, выйдя из-за стойки, приблизился к двери, посмотрел ему вслед: чуть прихрамывая, свернул с дороги, шагает прямо по кукурузному полю... Довольно улыбнувшись, Виктор закрыл двери, вернулся на свое место и вновь развернул перед собой газету со статьей Уолтера Уинчелла.

Ступни Майкла – он брел по кукурузному полю – с хрустом проваливались, где мелко, а где поглубже, в студеную октябрьскую почву. Он рассеянно дергал себя за усы. Жена, Долорес, конечно, скажет ему пару ласковых.

– Нет,– убеждала она его,– не нужно строить для него эту хибару! Не позволяй ему устроиться на твоей земле! Он якшается не с теми людьми, и все это плохо кончится. Предупреждаю тебя!

Майкл был уверен, что жена не забыла этого разговора и, как только он вернется домой, вновь все повторит, слово в слово. С несчастным видом хромал он к дому. Фермерство куда лучшее занятие, чем домовладение. Бросаешь себе семена в почву, заранее зная, что у тебя вырастет. Из кукурузного зерна вырастал початок, и такое умножение свойственно природе, и другого от нее ожидать нечего. Никаких тебе документов, подписываемых с матерью-природой, никаких тебе лицензий, договоров, и человек в своих отношениях с ней не чувствовал себя обойденным, даже если не мог ни читать, ни писать. Открыв дверь, он вошел в дом и тяжело опустился на стул в гостиной, не снимая шляпы. Подбежала Роза, уселась к нему на колени:

– Папа, папочка, сегодня вечером я хочу в кино! Папочка, своди меня в кино!

Майкл согнал ее с колен.

– Никаких кино,– хрипло пробормотал он.

Роза, забившись в угол, с упреком в глазах наблюдала за отцом. Дверь на кухню отворилась, и Майкл тяжело вздохнул, увидав выходившую из нее жену, вытиравшую руки о фартук. Долорес остановилась перед Майклом: кругленькая, полненькая, крепко сбитая, как выносливая плуговая лошадка, такая практичная, по-житейски мудрая – ее-то вокруг пальца не обведешь.

– Почему ты сидишь в гостиной? – поинтересовалась она.

– Потому, что мне так нравится.

– Каждый вечер ты обычно сидишь на кухне. И вдруг такая перемена. С чего бы это?

– Я так решил! – отвечал Майкл.– Туман, пора мне попользоваться этой мебелью. В конце концов, я купил ее и могу посидеть на стуле, хотя бы перед смертью.

– Я знаю, почему ты сидишь в гостиной.

– Отлично! Знаешь так знаешь!

– Ты не получил деньги от Виктора.– Долорес вытерла о фартук последние лоскутки теста, приставшие к рукам.– Это ясно как день.

– Кажется, что-то подгорает...

– Ничего не подгорает. Так права я или не права? – Долорес села на стул напротив Майкла выпрямившись, положив опрятные руки на колени, вытянув чуть сдвинутую набок голову и глядя прямо ему в глаза с упреком, даже с осуждением.

– Так да или нет?

– Прошу тебя, занимайся своими делами! – с жалким видом произнес Майкл.– А я занимаюсь фермерством и улаживаю все, что связано с малым бизнесом, сам.

– Ха! – с презрением бросила Долорес.

– Ты что, умираешь с голоду?! – закричал Майкл.– Ну-ка, отвечай: ты подыхаешь с голоду?

От крика отца маленькая Роза расплакалась.

– Прошу тебя, ради Христа,– заорал на нее Майкл,– прекрати реветь!

Долорес обняла Розу.

– Ах ты, моя несчастная бэби! – запричитала она.– Никому не дам тебя в обиду!

– А кто собирается ее обижать?! – завопил Майкл, грохнув по столу кулаком, словно молотком.

Долорес, успокаивая девочку, поцеловала ее в макушку.

– Ну хватит, хватит, не плачь! – ласково уговаривала она ее; бросила на Майкла холодный взгляд.– Значит, не заплатил.

– Он...– начал было Майкл решительно, но вдруг осекся; теперь он говорил тихо, стараясь быть рассудительным:

– Да, ты права. Если откровенно – не заплатил.

– Ну, что я тебе говорила?

Майкл скривился, как от зубной боли.

– Могу повторить: не позволяй ему устроиться на твоей земле! Он якшается с дурными людьми, и все это плохо кончится. Предупреждаю тебя! Разве я тебе этого не говорила?

– Говорила,– устало признался Майкл.

– Не видать нам больше своих денег.– Долорес поглаживала Розу по головке.– Я уже распрощалась с ними и поцеловала на прощание – гудбай!

– Прошу тебя, ступай на кухню! Я голоден, пора обедать. Есть у меня кое-какие мыслишки, как нам вернуть наши деньги.

Долорес с подозрением поглядывала на него.

– Только поосторожнее, Майкл. У него друзья одни гангстеры, а по субботам он играет в покер с людьми, которые носят пистолеты в заднем кармане.

– А я прибегну к помощи закона,– пообещал Майкл.– Я намерен подать на Виктора в суд за то, что он не возвращает свой долг.

Долорес громко засмеялась; легонько оттолкнула от себя Розу и еще громче захохотала.

– Что тут смешного? – рассердился Майкл.– Говорю тебе, что намерен подать в суд на человека, который мне должен деньги, а тебе смешно? Какие здесь могут быть шутки!

Долорес смолкла, потом стала рассуждать:

– А у тебя есть необходимые документы? Нет, у тебя их нет. Все держится на честном слове. Ты доверяешь ему, он – тебе, никаких бумаг. Если у тебя нет никаких документов, то в суде тебе делать нечего, ты проиграешь. Нечего строить из себя дурака, не будь всеобщим посмешищем. С тебя потребуют деньги за услуги адвокатов. Прошу тебя, Майкл, займись своей фермой!

Его лицо, заросшее щетиной, которую ему никогда не удавалось сбрить до конца, помрачнело, морщины выступили сильнее.

– Где мой обед, Долорес? – холодно остановил он ее.

Она спокойно пошла на кухню, бросив на ходу:

– Это, конечно, не мое дело, дорогой, просто хочу дать тебе совет.

Майкл, прихрамывая, расхаживал взад и вперед по гостиной, покачиваясь из стороны в сторону, уставившись в пол; поджав губы, он предавался размышлениям: пора предпринять решительные действия; руки его, засунутые в карманы хлопчатобумажной робы, наводили как раз на мысль о пистолетах в кобуре. Вдруг он остановился и посмотрел на Розу – сейчас снова ударится в рев...

– Роза, девочка моя! – Он снова уселся на стул и поднял ее к себе на колени.– Прости меня, своего папочку!

Роза свернулась калачиком,– так они и сидели вдвоем в слабо освещенной гостиной.

– Папочка...– наконец пропищала Роза.

– Что такое?

– Сводишь меня сегодня вечером в кино?

– Ладно,– согласился Майкл,– свожу.

На следующий день Майкл отправился в город, вырядившись в свой элегантный черный костюм из тонкого сукна с шелковистым отливом; на голове мягкая черная шляпа, на ногах коричневые туфли на высоких каблуках. На ферму он вернулся, как бизнесмен в кино – в свою контору: деловой, озабоченный, трезвый и весьма удовлетворенный.

– Ну?..– встретила его на кухне Долорес.

Наскоро поцеловав ее, потом Розу, он сел, снял туфли, с удовольствием растирая одну о другую затекшие ступни. По-отечески обратился к сыну, читавшему возле окна журнал "Эсквайр":

– Читай, читай, Энтони, полезное занятие.

– Ну?..– повторила свой вопрос Долорес.

– В городе я повидался с Домиником.– Майкл шевелил пальцами на ногах.– У них будет еще один ребенок.

– Ну?..– Долорес словно не слышала.– Что по поводу суда? Что скажешь о тяжбе?

– Все в порядке. Что у нас сегодня на обед?

– Телятина. Что это значит – "все в порядке"?

– Поговорил я с судьей Коллинзом. Он составит для меня все нужные бумаги и сообщит письмом, когда мне явиться в суд. Роза, ты хорошо себя вела?

Долорес всплеснула руками.

– Адвокаты! Нам придется выбросить на них кучу денег – целое состояние! Причем те, какие у нас есть, ради тех, которых нет. Ведь мы же не имеем электрического насоса, качающего деньги!

– Адвокаты не получат ни цента.– Майкл старательно набивал трубочку.– У меня на сей счет иные планы. Сам все сделаю. Сам позабочусь о своем судебном деле.– Зажег трубку, с удовольствием попыхал, затянулся.

Долорес села за стол напротив мужа, заговорила медленно, тщательно подбирая слова:

– Не забывай, Майкл, делопроизводство осуществляется на английском. В суде все заседания идут на английском.

– Знаю. Но я ведь прав, так? Значит, правосудие на моей стороне. Для чего же мне платить пятьдесят или даже семьдесят пять долларов адвокату, чтобы получить свои деньги обратно? Я ни в чем не виновен. Стану своим собственным адвокатом.

– Ну что ты знаешь о законах? – засомневалась Долорес.

– Знаю только одно – Виктор должен мне три сотни долларов.– Майкл трижды быстро пыхнул трубочкой.– Только это мне и нужно знать, больше ничего.

– Но ты же едва говоришь по-английски, не умеешь ни читать, ни писать, и никто в суде тебя не поймет. Посмеются над тобой, Майкл, и все.

– Никто не будет надо мной смеяться. И я прекрасно говорю по-английски.

– Когда же это ты научился? – съехидничала Долорес.– Сегодня днем?

– Долорес! – закричал обиженный Майкл.– Толком тебе говорю – мой английский в порядке.

– В таком случае скажи "четверг",– продолжала потешаться над ним Долорес.

– Не скажу – не хочу! – отрезал Майкл, грохнув кулаком по столу.-Мне это неинтересно.

– Ах ты, Боже мой,– закудахтала Долорес,– вы только на него поглядите! Хочет стать адвокатом – и не может произнести слово "четверг".

– Могу, не волнуйся,– возразил Майкл.– А тебе лучше помолчать.

– Нет, скажи "четверг"! – Долорес, склонив голову набок, говорила с хитрецой, кокетливо, словно девушка, добивающаяся от любимого признания в любви.

– Тверг! Вот тебе! – произнес заковыристое слово Майкл – так, как говорил всегда.

Долорес засмеялась, замахав на него руками.

– И этот человек хочет вести в суде собственное дело! Пресвятая Матерь Божия! Да они только посмеются над тобой.

– Пусть смеются! – воскликнул Майкл.– Все равно я буду вести свое судебное дело! А сейчас я хочу есть – неси обед! Энтони! – рявкнул он.-Выброси весь этот хлам и иди к столу!

В день суда Майкл тщательно побрился, покончив со своей непобедимой щетиной, старательно обрядился в черный костюм, водрузил на голову черную шляпу. Вместе с Долорес, с хмурым видом сидевшей рядом с ним на переднем сиденье, они въехали в город на своем семейном "додже" 1933 года выпуска.

Долорес за всю дорогу до города не проронила ни слова. Только после того, как они припарковали машину и вошли в здание суда, а туфли Майкла, на высоких каблуках, звонко застучали по мраморному, освященному законом полу, она разжала губы.

– Держи себя в рамках, Майкл! – напутствовала она его, ущипнув за руку.

Улыбнувшись ей, он расправил коромыслоподобные плечи, снял шляпу. Седые его волосы тут же вздыбились, словно моток стальной проволоки под магнитом, и Майкл старательно приглаживал их рукой, открывая двери в зал суда. На лице его блуждала серьезная, гордая улыбка, когда он садился рядом с женой в первом ряду и потом терпеливо ожидал, пока его вызовут.

В зал вошел Виктор. Майкл бросил на него гневный взгляд. Но тот, едва замечая его, перевел взор на звездно-полосатый американский флаг за спиной судьи.

– Видишь,– зашептал Майкл на ухо Долорес,– я его напугал: глаз на меня поднять не смеет. Здесь, в суде, ему придется говорить правду – не отвертится.

– Тсс! – зашипела на него Долорес.– Ты ведь в суде!

– Слушается дело,– громко объявил судебный служащий,– Майкл Пилато – против Виктора Фраски.

– Здесь! – громко крикнул Майкл, поднимаясь с места.

– Тсс! – снова шикнула Долорес.

Майкл, положив шляпу ей на колени, легкой походкой направился к воротцам, отделяющим зрителей от участников процесса. Вежливо, с ироничной улыбкой, придержал дверцу для Виктора и его адвоката. Тот прошел мимо, опять даже не удостоив его взглядом.

– Кто представляет ваши интересы в суде, мистер Пилато? – спросил судья, когда все они расселись по своим местам.– Где ваш адвокат?

Майкл встал и внятно, громким голосом объявил:

– Я представляю в суде свои интересы сам. Я сам себе адвокат.

– У вас должен быть адвокат,– пояснил судья.

– Мне он не нужен! – еще громче откликнулся Майкл.– Я ведь никого не собираюсь здесь надувать.– В зале суда сидели человек сорок, и все они дружно рассмеялись. Майкл, повернувшись к зрителям, озадаченно поглядел на них.

– Что я сказал такого смешного?

Судья трижды стукнул молотком, открыв слушание дела. Виктор занял место за кафедрой, а Майкл бросал на него холодные, обвиняющие взгляды. Адвокат Виктора, молодой человек в голубом, в тонкую полоску костюме и желтовато-коричневой рубашке с накрахмаленным воротничком, задавал ему вопросы.

– Да, я выплачивал истцу деньги ежемесячно,– давал показания Виктор,– нет, никаких расписок не было, так как мистер Пилато – человек неграмотный, не умеет ни писать, ни читать, и мы решили обойтись без формальностей. Я не понимаю, на каких основаниях мистер Пилато предъявляет мне претензии.

Майкл, выпучив глаза, не веря тому, что говорит Виктор, думал про себя: "Как же можно лгать под присягой – ведь он рискует отправиться в ад из-за каких-то трехсот долларов!"

Адвокат Виктора сошел вниз со своего места и грациозно помахал Майклу.

– Ваши показания, прошу вас!

Словно в тумане прошел он мимо адвоката, встал за свидетельской кафедрой – такой опрятный, крупный, с крепкой бычьей шеей, багровым, с глубокими морщинами лицом, возвышающимся над чистым белым воротничком сорочки, неловко вытянув для приличия по швам большие, тщательно вымытые щеткой руки. Он стоял напротив Виктора, немного наклонившись к нему,– их лица чуть не соприкасались.

– Виктор,– начал он, и его голос разнесся по всему залу,– говори правду: ты отдал мне деньги?

– Да,– ответил Виктор,– отдал.

Майкл ближе наклонился к нему.

– Смотри мне прямо в глаза! – потребовал Майкл отчетливым голосом, демонстрируя свое терпение,– и отвечай! Ты отдал мне деньги?

Виктор, подняв голову, смотрел не уклоняясь, прямо ему в глаза.

– Я вернул тебе все деньги.

Майкл наклонился к нему еще ближе – теперь он чуть не касался его лбом.

– Смотри мне прямо в глаза – не увиливай, Виктор!

Тот смело последовал его примеру – теперь их разделяло расстояние не больше одного фута.

– Так вот, Виктор,– снова начал Майкл, сузив свои холодные глаза -они поблескивали сейчас сероватым,– ты вернул мне деньги?

Виктор сделал глубокий вдох и шумно выдохнул:

– Да!

Майкл пошатнулся, сделал шаг назад, словно только что получил удар, и недоуменно уставился в глаза клятвопреступнику – так глядит отец на сына, который только что признался, что убил родную мать: ничего не понимал, не испытывал к нему никакой жалости. Такое не укладывается в голове у нормальных людей,– неужели столь чудовищное преступление может кто-то совершить в этой жизни? Выражение на грубом лице Майкла постоянно менялось под воздействием перемежающихся приливов гнева, отчаяния, жажды мести.

– Мерзкий лжец, будь ты проклят, Виктор! – дико заорал Майкл. Спрыгнул с платформы для свидетелей, схватил за ножку тяжелое дубовое кресло и угрожающе занес его, словно убийца нож, над головой Виктора.

– Майкл! Боже, Майкл! – закричала Долорес, и вопли ее перекрыли шум, поднявшийся в зале суда.

– Говори правду, Виктор! – орал Майкл; лицо у него стало кирпичного цвета, за разжатыми губами поблескивали белые зубы,– он был вне себя от гнева, впервые в жизни угрожая другому человеку насилием и расправой.-Говори, не тяни!

Он стоял перед ним – воплощенная фигура Правосудия, вооруженная тяжелым креслом,– в надувшихся на крупных запястьях венах пульсировала кровь, кресло дрожало над головой Виктора в громадных, шишковатых руках, а напрягшиеся огромные мускулы выпирали из рукавов под тонким сукном.

– Немедленно признавайся, Виктор!

– Пилато! – закричал судья.– Немедленно опустите кресло на пол!

Виктор сидел словно окаменев, не спуская полных ужаса глаз с грозного кресла, взметнувшегося у него над головой.

– Пилато! – снова закричал возмущенный судья.– За такой проступок вас могут отправить в тюрьму! – Он стучал молотком по столу, хотя понимал, что в данный момент это бесполезно.

– Не забывайте, Пилато,– здесь суд!

– Ну, Виктор? – снова вопросил Майкл, абсолютно равнодушный к увещеваниям судьи и не сдвигаясь с места ни на дюйм.– Что скажешь, Виктор? Немедленно признавайся, прошу тебя!

– Не-ет! – взвизгнул Виктор, весь съежившись на своем стуле, вытянув вперед руки – эту слабую защиту, не способную предотвратить весьма осязаемую страшную угрозу.– Не-ет, я не верну-ул деньги! Не верну-ул!

– Пилато! – завизжал теперь, как поросенок, судья.– Это не свидетельские показания!

– Значит, ты лгал суду? – неумолимо допрашивал его Майкл, не выпуская из рук кресла, которое висело у Виктора над головой, словно занесенный палачом топор.

– Ма-а-йкл, боже мой, Ма-а-йкл,– выла Долорес.

– Это не моя идея...– несвязно бормотал Виктор.– Клянусь Богом, не я это придумал! Это все Альфред Лотти и Джонни Нолан. Я в полном подчинении у этих преступников. Майкл, ради любви к Богу, не убивай меня! Майкл, мне бы самому никогда не пришла бы в голову такая мысль! Прости меня, Майкл, прости!

– Гиннес! – крикнул судья судебному приставу.– Вы что, собираетесь стоять на месте и ничего не предпринимать? Почему вы бездействуете?

– Я могу его пристрелить,– спокойно ответил Гиннес.– Вам угодно, чтобы я пристрелил истца здесь, прямо в суде?

– Заткнитесь! – оборвал его судья.

Гиннес, пожав плечами, снова повернулся к свидетельской кафедре с чуть заметной улыбочкой на губах.

– Так ты лгал? – спрашивал Майкл уже тихим, спокойным голосом, обретя терпение.

– Да, лгал! – крикнул Виктор.

Не торопясь, с поразительным спокойствием Майкл осторожно поставил дубовое кресло на место; широко улыбнулся и повернулся к судье.

– Ну, вот и все.

– Можете ли вы назвать хоть одну приемлемую причину, в силу которой я не мог бы отправить вас в тюрьму?! – орал судья.

Виктор плакал, почувствовав облегчение от миновавшей угрозы, и вытирал слезы рукавом.

– Я не имею никакого права,– заявил судья,– считать такое признание доказательством совершенного преступления. Мы находимся в зале суда в штате Иллинойс, в Соединенных Штатах, а не ведем расследование в испанской инквизиции, мистер Пилато.

– Почему? – спросил Майкл, вскинув голову.

– Потому что существуют определенные правила,– быстро продолжал судья, повышая голос,– которых принято придерживаться. Нельзя, мистер Пилато, добиваться показаний обвиняемого с угрозами нанести ему телесные увечья или, еще хуже, размозжить ему голову креслом.

– Но тогда мы не добились бы от него истины,– спокойно возразил Майкл.

– По крайней мере, мистер Пилато,– продолжал судья,– получите тридцать дней тюрьмы. Это как минимум.

– Ах, Майкл! – зарыдала Долорес.

– Мистер Фраски,– говорил судья,– я обещаю, что вы будете находиться под защитой закона. Никто не сможет причинить вам вреда.

– Это моя вина-а!..– горько плакал Виктор, а руки его тряслись от разных переживаемых в эту минуту чувств: страха, раскаяния, религиозного умиления, радости, что удалось избежать смерти.– Да, это моя вина! Я так поступил! Больше я никогда не буду лгать! Я всего лишь слабый человек, находящийся под влиянием этих негодных бездельников... Да, я должен ему триста долларов! Прости меня, Майкл, прости!..

– Он не причинит вам никакого вреда,– терпеливо твердил судья.– Это я вам гарантирую. Можете говорить правду, ничего не опасаясь. Вы должны мистеру Пилато триста долларов?

– Да... я должен... мистеру Пилато... триста долларов...– Виктор четырежды сглотнул слюну, пока произносил эту короткую фразу.

Молодой адвокат положил три листочка в свой тощий портфельчик и щелкнул замочком.

Судья, вздохнув, вытер лоб носовым платком, глядя на Майкла.

– Никак не могу одобрить ваш способ ведения судебного разбирательства, мистер Пилато,– высказался он.– Только потому, что вы работяга, у которого полно работы на вашей земле и всяких других обязанностей, я не арестовываю вас и не отправляю на месяц в тюрьму, чтобы научить вас тем самым, с каким уважением следует относиться к судебным процессам.

– Да, сэр,– глухо отозвался Майкл.

– Впредь,– назидательно продолжал судья,– прошу вас нанимать адвоката, если вздумаете снова появиться передо мной в этом суде.

– Да, сэр,– покорно согласился Майкл.

– Мистер Пилато, вам решать, когда и где ответчик должен выплатить вам свой долг.

Майкл повернулся и вплотную подошел к Виктору. Тот опять весь съежился от страха на своем стуле.

– Завтра утром, Виктор,– Майкл водил указательным пальцем у него перед носом,– ровно в восемь тридцать, я зайду в твой магазин. Деньги должны быть приготовлены.

– Да, конечно...– пролепетал Виктор.

– Вас устраивает? – спросил Майкл судью.

– Да, вполне,– ответил тот.

Майкл большими шагами подошел к молодому адвокату.

– А вы, мистер адвокат! – Он остановился перед ним, руки в боки,-перед этим молодым человеком в костюме в тонкую полоску.– Вы прекрасно знали, что он не вернул мне деньги. Молодой человек, получивший высшее образование! Вам должно быть стыдно за себя! – Повернувшись к судье, вежливо ему поклонился, расплывшись в широкой улыбке.– Благодарю вас! Желаю всего наилучшего. Прощайте.– И, широко улыбаясь, как триумфатор, покачиваясь, словно старый морской волк – капитан судна, вышел через воротца.

Долорес ждала, с его шляпой в руке. Взяв жену под руку, он с достоинством зашагал по проходу, кивая и улыбаясь публике.

Когда они подошли к выходу, кто-то зааплодировал, и тут же этому примеру последовали все зрители; ему устроили овацию. Майкл медлил; только когда спустились с крыльца здания суда на улицу, освещенную ярким утренним солнцем, он, аккуратно надев шляпу, с широкой улыбкой повернулся к жене:

– Ну, разве я не выполнил того, что обещал?

– Да, конечно... Только я еще никогда в жизни не испытывала такого стыда.

– Долорес, о чем ты говоришь?! – Майкла явно шокировали ее обидные слова.– Я вернул себе деньги! Я выиграл дело!

– Разве можно вести себя так в зале суда? – Долорес с мрачным видом поспешила к автомобилю.– Ты кто, краснокожий индеец? – И, сев в машину, со злостью захлопнула дверцу. Майкл, прихрамывая, обошел машину и влез в нее с другой стороны; не возразив ей ни словом, он дал газ и, то и дело покачивая головой, поехал к дому.

МНЕНИЕ, РОЖДЕННОЕ НОЧЬЮ

– Скажете тоже – палатки! – возмущался Лаббок с мрачным видом, гоняя пиво по большой кружке, его хриплый голос эхом отзывался в затянутых плотными тенями углах уже почти пустого бара, так как долгий зимний вечер подходил к концу.– Ты вступаешь в армию, и тебя всю зиму заставляют торчать в палатке, где можно отморозить задницу. Нет, я человек цивилизованный и привык жить в отапливаемых батареями квартирах.– Он с вызовом огляделся.

Это был крупный мужчина, с громадными руками портового грузчика, с большим, аккуратно залатанным шрамом снизу доверху на одной щеке. Двое других в баре сосредоточенно глядели в свои кружки.

– Национальная оборона, ничего не скажешь,– возразил бармен, маленький, бледный человек в жилетке и фартуке, с волосатыми руками и длинным, нервно подергивающимся носом.– Каждый должен чем-то жертвовать.

– Вся беда нашей страны,– громко продолжал Лаббок,– заключается в том, что слишком много горластых патриотов шатаются по улицам.

– Помолчи насчет патриотизма! – пригрозил ему ближайший сосед.-Только не при мне.

Лаббок долго, изучающе его разглядывал.

– Как тебя зовут? – спросил он.

– Доминик Ди Калко,– отчетливо ответил тот, всем своим видом показывая, что его никому здесь не запугать.– Что плохого, если человек -патриот?

– Вы посмотрите, он не видит ничего плохого, если человек – патриот! – повторил за ним Лаббок.– И кто это говорит? Итальянский патриот!

– Ты им нужен,– съязвил Суини, сидевший по другую сторону от Лаббока.– Ты им просто позарез нужен в Греции!

Все засмеялись. Суини с гордым видом победителя оглядывался по сторонам, его маленькое, морщинистое, покрасневшее и опухшее от выпитого пива личико сияло удовольствием.

– Я – американский гражданин! – закричал Ди Калко.– Зарубите себе это на носу, как только вдоволь насмеетесь!

– Знаешь, что мне ужасно хочется увидеть? – замахал на него руками, умирая от смеха, Суини.– Как итальянская армия попытается захватить Ред Худ!

– Я не поклонник Муссолини! – кричал возмущенный Ди Калко.– Но лучше захлопни свою варежку, нечего позорить итальянскую армию!

– Для этого потребуется всего троица ирландцев,– продолжал насмешничать Суини.– Трое ирландцев захватят его за полчаса. Итальянцы отважно дерутся только друг с другом.

– Не выйдешь ли отсюда, как тебя там? – тихо воззвал Ди Калко.

– Ребята, успокойтесь! – призвал их к порядку бармен.– Не забывайте – мы в Америке!

– Запомни,– продолжал Ди Калко,– можешь получить от меня удовлетворение в любую минуту, как бы там тебя ни звали.

– Меня зовут Суини! – заорал тот.– И двое моих дядек служат в Королевских ВВС!

– Как здорово! Человек по имени Суини, и у него два кузена служат в английской армии! Можно только представить,– Лаббок спокойно обращался к бармену,– каким должен быть ирландец, чтобы сражаться в английской армии.

– Чего ты хочешь? – откликнулся бармен.– Выразить свое несогласие с каждым постоянным клиентом нашего салуна?

– Должно быть, знатная фамилия эти Суини! – Лаббок подошел к Суини и хлопнул его по спине.

– Они сражаются за вас и за меня,– холодно ответил Суини.– Они сражаются за то, чтобы сохранить наш, американский образ жизни.

– Согласен,– отозвался Ди Калко.

– Да,– подтвердил бармен.

Лаббок повернулся к нему.

– Ну а тебя как зовут?

– Коди,– ответил тот,– Уильям Коди.

Лаббок бросил на него ошарашенный взгляд.

– Ты, парень, случаем не шутишь?

– Клянусь Богом!

– В Вайоминге есть статуя. Не твой родственник?

– Нет, чистое совпадение.

– Еще пива! – потребовал Лаббок. Он наблюдал, как бармен налил кружку пива и поставил перед ним.– Личное обслуживание! – восторгался Лаббок.-Человек, у которого есть своя статуя в Вайоминге! Стоит ли удивляться, что он такой патриот? Будь у меня статуя в Вайоминге, я стал бы патриотом хоть куда!

– Тебе же сказали – чистое совпадение! – запротестовал бармен.

Лаббок, наполовину опорожнив кружку, откинулся на спинку стула и стал тихо размышлять вслух:

– Как приятно думать, что двое Суини там, в Англии, защищают мой образ жизни. Просто красота! Я уже чувствую себя в гораздо большей безопасности.-Он грохнул кулаком о стойку.– Палатки! Вот они и носятся в палатках в разгар зимы!

– А чего ты хочешь? – вступил Ди Калко.– Чтобы Гитлер пришел к нам сюда и навел свой порядок?

– Я его ненавижу – ненавижу этого негодяя! – закричал Лаббок.– Я по национальности голландец, но я ненавижу немцев!

– Налей голландцу кружку пива,– попытался успокоить его Суини.– Я ставлю.

– Я ненавижу немцев,– входил в раж Лаббок,– я ненавижу англичан, я ненавижу французов, я ненавижу американцев...

– И итальянцев. Их нельзя заставить воевать. Такие цивилизованные люди: увидят близко человека с ружьем – вмиг разбегаются, как перепуганные насмерть антилопы. Я просто восхищаюсь!

Ди Калко предостерегающе постучал по стойке бара.

– Я не собираюсь мириться здесь с оскорблениями, наносимыми итальянской армии!

Лаббок даже не посмотрел в его сторону.

– Весь мир нужно заполнить итальянцами – вот моя программа. Меня зовут Лаббок, ребята. Я голландец, у меня длинная родословная, но я их всех ненавижу. Если англичане защищают там мой образ жизни, то могут немедленно остановиться, пусть зря не стараются. От моего образа жизни несет дерьмом.

– Ребята,– вмешался в перепалку бармен,– нельзя ли поговорить о чем-нибудь другом?

– По правде говоря, я не против, если здесь начнется война. Я получаю одиннадцать долларов в неделю. Любая перемена – только к лучшему.

– Война уже идет – в отеле "Пьер",– сообщил Лаббок.

– Что ты имеешь в виду? – Ди Калко бросил на него подозрительный взгляд – уж не пахнет ли здесь новым оскорблением в адрес итальянской армии.

– На углу Пятой авеню и Шестой улицы,– они там устраивают скромные вечеринки с чаем и танцами,– скривился Лаббок.– Пьют чай и танцуют в честь империи.

– Ну и что же здесь плохого? – недоуменно заметил бармен.

– Ты хоть раз видел, что за публика собирается в отеле "Пьер"? -Лаббок, наклонившись над баром, скорчил бармену страшную физиономию.– Это маленькие, жирные кролики, все в соболиных манто, понял?

– Там собираются самые лучшие люди! – храбро возразил маленький бармен.

– Да ну? – весело улыбнулся Лаббок.– Если ты считаешь, что они на что-то годятся, то сильно ошибаешься.

– Я всегда говорю очень осторожно.– Ди Калко выдерживал спокойный тон.– Я не желаю, чтобы меня неправильно поняли, но, на мой непредвзятый слух, ты разглагольствуешь здесь как коммунист.

Лаббок засмеялся, допил свое пиво.

– Да нет, я ненавижу коммунистов. Они заняты тем, что каждый день вспарывают друг другу глотки, и так семь раз в неделю. Еще одно пиво, статуя!

– Я не позволю тебе называть меня статуей! – возмутился бармен, наливая Лаббоку очередную кружку.– Затеваешь свары – так имей в виду, что и тебе не поздоровится.– Щелчком открыл крышку кружки и пододвинул ее к Лаббоку.

– Статуя из Вайоминга,– чему-то удивляясь, покачивал головой Лаббок.– Сегодня они пьют чай и танцуют в честь империи, а завтра начнут нас расстреливать.

– Вовсе необязательно,– возразил Суини, подвинувшись к нему поближе с самым серьезным видом.

– Мистер Суини, из рода летаков Суини.– Лаббок дружески похлопал его по ладони.– Я постоянный читатель "Нью-Йорк таймс". Возложу белую лилию на твою могилу на Балканах.

– Вполне вероятно,– подтвердил Ди Калко,– что придется перебрасывать туда солдат. Не исключено, что один из Суини погибнет.

– Не принимай это так близко к сердцу! – сердито бросил Суини.

– Пока мы с этим не покончим, мистер Суини,– Лаббок доверительно обнял его за плечи,– эту войну и ты и я будем принимать близко к сердцу. Но никогда я не стану принимать близко к сердцу этих кроликов из отеля "Пьер".

– Ну чего ты привязался к этому отелю "Пьер"? Нельзя ли вообще о нем не упоминать в разговоре? – вскипел бармен.

– Вот скоро выпадет снег,– закричал Лаббок,– и все мы будем сидеть в палатках! – Он повернулся к Ди Калко.– Послушай, итальянский патриот, позволь задать тебе один вопрос.

– Только попрошу не забывать,– холодно ответил Ди Калко,– что я американский гражданин.

– Как ты почувствуешь себя, Джордж Вашингтон, лежа за пулеметом, когда на тебя побегут твои сородичи – итальяшки?

– Выполню свой гражданский долг! – зло парировал Ди Калко.– И прошу не употреблять это уничижительное словечко – "итальяшка"!

– Что ты имеешь в виду, когда говоришь – побегут на него? -загоготал Суини.– Итальянская армия бежит только в тыл.

– Не забывай,– заорал Ди Калко на Суини,– я не откладывал в долгий ящик своего приглашения тебе! Выйдем – разберемся.