Текст книги "Разоблаченная морока"

Автор книги: Ирма Кудрова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

Но, в конце концов, не столь уж и важно, в какой именно момент паутина лжи и шантажа, затянувшая в свои сети Сергея и Ариадну Эфрон, стала смертельно опасной уже для жизни Цветаевой. Несомненным можно считать другое: нити той паутины накрепко вплетены в роковую елабужскую петлю.

Расстрелянный Гумилев, сгинувшие в лагерях Клюев и Мандельштам, поставленные к стенке Мейерхольд и Бабель…

Гордая, независимая, блистательная Марина Цветаева – в их сонме. Сонме жертв великой октябрьской социалистической.

Памятник М. И. Цветаевой в Елабуге

ПРИЛОЖЕНИЯ

1
Протоколы допросов М. Цветаевой в префектуре Парижа (1937 год)

Допросы М. И. Цветаевой осенью 1937 года в префектуре Парижа связаны с полицейским расследованием убийства, совершенного в Швейцарии (в окрестностях Лозанны) 4 сентября того же года.

См. об этом Т. 2. С. 493–509.

22 октября 1937 года состоялся первый допрос.

Цветаева вместе с сыном провела в парижской префектуре, по ее словам, целый день, с утра до вечера. Второй допрос состоялся 27 ноября того же года. Естественно, что протоколы допросов не отражают и малой доли произнесенного в тот день в стенах солидного учреждения. Тем не менее, документы представляют для нас безусловный интерес.

Текст допросов дается (в переводе на русский язык) по публикации Петера Хубера и Даниэля Кунци «Paris dans les années 30. Sur Serge Efron et quelques agents u NKVD» в сборнике: «Cahiers du Monde russe et sovietique», XXXII/2/, avril-juin 1991, p. 285–310.

<Текст на бланке:

Министерство внутренних дел Главное управление Национальной безопасности

Главный надзор службы криминальной полиции>

Дело Дюкоме Пьера [4]4
  Дюкоме Жан-Пьер (1902–1961) – французский фотограф. Завербован Н. Позняковым в 1936 году в советскую разведку. Участник оперативной группы, созданной летом 1937 года во Франции для преследования и убийства Рейсса. Был арестован французской полицией и провел 13 месяцев в тюрьме. Дал обширные показания. Освобожден из тюрьмы в связи с тем, что не были задержаны главные организаторы убийства. Партийная кличка – «Боб».


[Закрыть]и других, обвиняемых в убийстве и сообщничестве.

Свидетельские показания г-жи Эфрон, урожденной Цветаевой Марины, 43 лет, проживающей по адресу:

65, ул. Ж.-Б. Потэн в Ванве (Сена).

22 октября 1937 года

Мы, Папэн Робер, Комиссар дорожной полиции при Главном надзоре службы криминальной полиции (Главное управление Национальной безопасности) в Париже, офицер судебной полиции, по поручению помощника Прокурора Республики

слушаем г-жу Эфрон, урожденную Цветаеву, родившуюся 31 июля 1894 года в Москве от ныне покойных Ивана и Марии Бернских, [5]5
  Сведения ошибочны. Цветаева родилась 26 сентября (по ст. стилю) 1892 года, ее родители И. В. и М. А. Цветаевы.


[Закрыть]литератора, проживающую в Ванве, в доме № 65 по улице Ж.-Б. Потэн, которая, приняв предварительно присягу, заявила:

Я зарабатываю на жизнь своей профессией, сотрудничаю в журналах «Русские записки» и «Современные записки», зарабатываю от шестисот до восьмисот франков в месяц. Мой муж, журналист, печатает статьи в журнале «Наш Союз», который издается «Союзом возвращения» [6]6
  «Союз возвращения» возник в Париже в 1925 году, но в начале тридцатых был радикально преобразован и оказался в полной идеологической и материальной зависимости от советского полпредства во Франции. В первой половине тридцатых годов секретарем «Союза» был Е. В. Ларин, с 1937 года (в связи с переходом Ларина на работу в Советский павильон Всемирной выставки в Париже) его сменил А. А. Тверитинов. Оба вернулись в СССР и были репрессированы.


[Закрыть]и имеет помещение на улице Де Бюси в Париже.

Насколько я знаю, муж ходил туда на работу ежедневно с самого основания Союза. Моя дочь Ариадна, [7]7
  Ариадна Эфрон родилась 5 сентября (по ст. стилю) 1912 года.


[Закрыть]рожденная 5 сентября 1913 года в Москве, также работала там [8]8
  «Работала там» – то есть в редакции журнала «Наш Союз».


[Закрыть]художницей. В апреле этого года она оставила эту должность и вернулась в Россию. В настоящее время она находится в Москве и работает в редакции французского еженедельника, выходящего в этом городе, – «Revue de Moscou».

«Союз возвращения», как на это указывает само название, имеет целью помочь нашим соотечественникам, нашедшим убежище во Франции русским эмигрантам, вернуться в Россию. Никого из руководителей этой организации я не знаю, однако год или два назад я познакомилась с неким г-ном Афанасовым, [9]9
  Афанасов Николай Ванифатьевич (1902–1941) – русский эмигрант, друг С. Я. Эфрона с 1918 года. Во время Гражданской войны – участник Белого движения. В Болгарии работал шахтером и лесорубом. Переселившись во Францшо, жил в основном в Гренобле, время от времени работал таксистом, долгие периоды оставался без работы. Завербован в советскую разведку в 1934 году. В свою очередь завербовал Марка Зборовского, ставшего впоследствии личным секретарем сына Л. Д. Троцкого Льва Седова. Вернулся в Советский Союз осенью 1936 года. Жил в Калуге. Поддерживал связи с В. А. Гучковой-Трейл, Э. Э. Литауэр и С. Я. Эфроном. Арестован в Москве в начале 1940 года. Расстрелян 28 июля 1941 года.


[Закрыть]членом этой организации, уехавшим в Россию чуть больше года назад. Я его знала потому, что он не раз приходил к нам домой повидаться с мужем. Мой муж был офицером Белой армии, но со времени нашего приезда во Францию, в 1926 году, его взгляды изменились. Он был редактором газеты «Евразия», [10]10
  Газета «Евразия» издавалась в Париже «левыми» евразийцами с ноября 1928 года по сентябрь 1929 года.


[Закрыть]выходившей в Париже и издававшейся, кажется, в Кламаре или поблизости. Могу сказать, что эта газета больше не выходит. Лично я не занимаюсь политикой, но, мне кажется, уже два-три года мой муж является сторонником нынешнего русского режима.

С начала испанской революции мой муж стал пламенным поборником республиканцев, и это чувство обострилось в сентябре этого года, когда мы отдыхали в Лакано-Осеан, в Жиронде, где мы присутствовали при массовом прибытии беженцев из Сантадера. [11]11
  Об эпизоде прибытия беженцев Цветаева упоминала в письме к Анне Тесковой: «…прибытие к нам испанского республиканского корабля – беженцев из Сантадера, и день, проведенный с испанцем, ни слова не знавшим по-французски, как я – по-испански, – в оживленной беседе, в которую вошло решительно все».


[Закрыть]С этих пор он стал выражать желание отправиться в Испанию и сражаться на стороне республиканцев. Он уехал из Ванва 11–12 октября этого года, и с тех пор я не имею о нем известий. Так что не могу вам сказать, где он находится сейчас, и не знаю, один ли он уехал или с кем-нибудь.

Я не знаю никого из знакомых мужа по имени «Боб», [12]12
  Боб – см. примеч. 1.


[Закрыть]не знаю также Смиренского или Роллэна Марселя. [13]13
  Смиренский Димитрий Михайлович (1897-?) – он же Марсель Роллэн. Русский эмигрант, участник Белого движения. Во Франции с 1922 года, работал на заводе Рено, член Французской компартии, член парижского «Союза возвращения». Завербован Эфроном в советскую разведку. Входил сначала в оперативную группу, выслеживавшую Седова, а затем в ту, которая преследовала Рейсса. Был арестован и год провел в парижской тюрьме. Выпущен за недостатком улик, Вернулся в СССР весной 1939 года. Арестован в 1940 году. Дальнейшая судьба неизвестна.


[Закрыть]

В конце лета 1936 года, в августе или сентябре, я поехала на отдых с сыном Георгием (родившимся 1 февраля 1925 года в Праге) к моим соотечественникам, семье Штранге, [14]14
  Штранге Мишель (Михаил Михайлович, 1907–1968) – сын русских эмигрантов, владельцев русского пансиона-санатория в Верхней Савойе. Эфрон и Цветаева с детьми провели здесь лето 1930 и 1936 годов, Эфрон неоднократно приезжал сюда один в середине тридцатых годов. М. М. Штранге изучал историю и литературу в Сорбонне, сам занимался литературным трудом. Его имя многократно с симпатией упоминается Цветаевой в ее письмах к поэту Штейгеру. Завербован Эфроном в советскую разведку. Во время Второй мировой войны – участник Французского сопротивления. Член советской военной миссии во Франции в конце войны. Вернулся в СССР в 1947 году. Автор монографий «Русское общество и французская революция 1789–1794 гг.» и «Демократическая интеллигенция России в XVIII веке», изданных в Москве.


[Закрыть]которые живут в замке Арсин в Сен-Пьер-де-Рюмийи (Верхняя Савойя).

Супруги Штранге держат по указанному адресу семейный пансион. У них есть сын Мишель 25–30 лет, который занимается литературным трудом. Он живет обычно не в Париже, а у родителей. Не знаю, часто ли он бывает здесь, и не знаю, продолжает ли он поддерживать отношения с моим мужем.

Муж почти никого не принимал дома, и не все его знакомства мне известны.

Среди многих фотографий, которые вы мне предъявляете, я узнаю только Кондратьева, [15]15
  Кондратьев Вадим (1903–1939) – в годы Гражданской войны сражался в Белой армии, затем эмигрант, работал во Франции шофером такси, часто был безработным. Завербован в советскую разведку Н. А. Клепининым в середине тридцатых годов. Участник оперативной группы, преследовавшей Рейсса. Ранее других скрылся из Парижа после убийства Рейсса. Умер от туберкулеза в Москве.


[Закрыть]которого встречала у общих друзей, супругов Клепининых, которые жили в Исси-ле-Мулино, на улице Мадлен Моро, д. 8 или 10. Я встречала его года два назад, когда Кондратьев имел намерение жениться на Анне Сувчинской, работавшей гувернанткой у г-жи Клепининой. [16]16
  Клепинины – Николай Андреевич (1897–1941) и Антонина Николаевна (1892–1941) – см. о них с. 57–59 настоящей книги.


[Закрыть]

Мы с мужем были удивлены, узнав из прессы о бегстве Кондратьева в связи с делом Рейсса.

На одной из фотографий я узнаю также г-на Познякова. [17]17
  Позняков Николай Сергеевич(?). Учился вместе с С. Я. Эфроном в гимназии, во время Первой мировой войны сотрудничал в Красном Кресте. В годы Гражданской войны – в Белом движении. В Париже имел фотоателье. Вместе с К. Б. Родзевичем и В. В. Яновским «работал по связи с троцкистами ПОУМ» в период гражданской войны в Испании, что позволяет предположить какое-то участие и в расправе над руководством ПОУМ в 1936 году. К. Хенкин, знавший Познякова, в своей книге «Охотник вверх ногами» отзывается о нем крайне негативно. По возвращении в Москву (1939 год) вел работу среди бывших республиканских бойцов Испании. Умер в СССР в шестидесятых годах, избежав ареста.


[Закрыть]Этот господин, по профессии фотограф, увеличил для меня несколько фотографий. Он также знаком с моим мужем, но я ничего не знаю о его политических убеждениях и что он делает сейчас.

Дело Рейсса не вызвало у нас с мужем ничего, кроме возмущения. Мы оба осуждаем любое насилие, откуда бы оно ни исходило.

Итак, как я вам сказала, я знаю только тех знакомых моего мужа, которые бывали у нас дома, и не могу вам сказать, был ли знаком Позняков с мадемуазель Штейнер [18]18
  Штейнер Рене (Рената, 1908–1986) – швейцарская учительница, завербованная советской разведкой в середине тридцатых годов. Исполняла ряд поручений Эфрона, после ареста во Франции дала обширные показания. В частности, о том, что по заданию Эфрона она вместе со Смиренским принимала участие в слежке за Седовым. Осенью 1937 года (по чьему распоряжению – не ясно) взяла на свое имя в прокатной фирме Женевы автомобиль, использованный убийцами Рейсса. Несколько месяцев провела в тюрьме. Освобождена в связи с исчезновением организаторов и исполнителей убийства. На допросах настаивала (как Дюкоме и Смиренский) на том, что Эфрон к «акции Рейсса» не имел никакого отношения.


[Закрыть]– или с кем-нибудь из тех, чьи фотографии мне были показаны.

Я не могу дать никаких сведений о тех людях, которые вас интересуют.

17 июля 1937 года я с сыном уехала из Парижа в Лакано-Осеан. Мы вернулись в столицу 20 сентября. Муж приехал к нам числа 12 августа и вернулся в Париж 12 сентября 1937 года. [19]19
  Убийство Рейсса произошло 4 сентября 1937 года, похищение генерала Е. К. Миллера – 22 сентября того же года.


[Закрыть]

В Лакано мы занимали виллу «Ку де Рули» на улице братьев Эстрад. Этот дом принадлежит супругам Кошен.

На отдыхе муж все время был со мной, никуда не отлучался.

Вообще же мой муж время от времени уезжал на несколько дней, но никогда мне не говорил, куда и зачем он едет. Со своей стороны, я не требовала у него объяснений, вернее, когда я спрашивала, он просто отвечал, что едет по делам. Поэтому я не могу сказать вам, где он бывал.

По прочтении подтверждено и подписано

Комиссар дорожной полиции /подпись/

М. Цветаева-Эфрон /подпись/

<На бланке, аналогичном предыдущему:>

Протокол от 1937 года 27 ноября

Дело Штейнер Рене, Шильдбах, [20]20
  Шильдбах (урожденная Нейгебауэр) Гертруда (1894-?) – давняя приятельница Рейсса-Порецкого, немецкая коммунистка, сотрудница советских спецслужб, работавшая в Италии. Согласилась помочь оперативной группе, выслеживавшей Рейсса. Находилась в автомобиле во время убийства. По данным П. Хубера жила затем в СССР, в 1938 году была арестована и сослана в Казахстан.


[Закрыть]Росси [21]21
  Росси Франсуа (он же P.-Ж. Аббиат, он же Правдин Виктор (1905–1970) – на момент участия в «лозаннской акции» был гражданином Монако. Работал на НКВД с 1929 года. Вошел в оперативную группу, преследовавшую Рейсса. Он и другой подданный Монако Шарль Мартинья (он же Борис Афанасьев, 1900-?) с самого начала полицейского расследования в Швейцарии были определены как непосредственные убийцы Рейсса. Приехал в Москву в середине сентября 1937 г. Во время Второй мировой войны – корреспондент ТАСС в Нью-Йорке. Жил в Индии, Великобритании, Мексике, США.


[Закрыть]и других. Свидетельские показания г-жи Марины Эфрон, урожденной Цветаевой, 43 лет, проживающей по адресу: 65, улица Жан-Батист Потэн в Ванве.

Мы, Борель Робер, Главный инспектор дорожной полиции при Главном надзоре службы криминальной полиции (Главное управление Национальной безопасности), офицер судебной полиции, помощник Прокурора Республики, согласно прилагаемому ниже поручению, исходящему от г-на М. Сюбилла, судебного следователя Верховного суда Лозанны, от 16 сентября 1937 года, переданному нам для исполнения 6 числа ноября месяца старейшиной судебных следователей департамента Сена и касающемуся следствия по делу Штейнер Рене, Росси и других, обвиняемых в убийстве и сообщничестве, вызвали для допроса свидетельницу, которая, предварительно заявив, что она не состоит в родственных или дружеских отношениях с обвиняемыми и не работает на них, и присягнув говорить всю правду и ничего, кроме правды, показала следующее:

Меня уже допрашивал 22 октября этого года по поручению следственной комиссии судебный следователь из Парижа г-н Бетейль по поводу политической деятельности моего мужа. Мне нечего добавить к моим первоначальным показаниям.

Муж уехал в Испанию, чтобы служить в рядах республиканцев, [22]22
  Версия отъезда Эфрона в Испанию устойчиво поддерживалась в семье Цветаевой – Эфрона и была, несомненно, придумана в советских спецслужбах.


[Закрыть]11–12 октября этого года. С тех пор я не имею от него известий.

Я знаю, что перед своим отъездом в Испанию он помогал уехать туда своим соотечественникам, выразившим желание служить в рядах испанских республиканцев. Не знаю, сколько их было. Могу назвать двоих: это Хенкин Кирилл [23]23
  Хенкин Кирилл Викторович (р. 1916) – из России вывезен родителями в 1923 году. Участник гражданской войны в Испании. Завербован в советские спецслужбы. Вернулся на родину в 1941 году. Служил в одном из управлений НКВД, затем на московском радиовещании для заграницы, позже – в редакции журнала «Проблемы мира и социализма». Покинул СССР в начале 1970-х годов. Работал на радиостанции «Свобода». Автор нескольких книг, написанных на автобиографическом материале. Живет в Мюнхене.


[Закрыть]и Лева. [24]24
  Лева – Лев Борисович Савинков (1912–1987) – сын Б. В. Савинкова, известного деятеля партии эсеров и писателя. Жил во Франции. Сражался в Испании на стороне республиканской армии. Завербован Эфроном в 1937 году. Дружил с Ариадной Эфрон. Уже уехав в СССР, А. С. Эфрон еще некоторое время с ним переписывалась.


[Закрыть]

Подтверждаю, что не знала о том, что муж в 1936 году и начале 1937-го года организовал наблюдение за русскими или другими лицами, при содействии некоей Штейнер Рене, а также Смиренского Димитрия, Чистоганова [25]25
  Чистоганов Анатолий (1910–194?) – русский эмигрант, участник Белого движения. Член «Союза возвращения на родину». Завербован в советские спецслужбы. Участвовал в слежке за сыном Троцкого Седовым.


[Закрыть]и Дюкоме Пьера. Мне также не известно, состоял ли муж в переписке с этими людьми.

Не берусь определить, действительно ли текст телеграммы от 22 января 1937 года, фотокопию которой вы мне предъявляете, написан рукой моего мужа.

По вашей просьбе передаю вам 9 документов (письма в конвертах и одну почтовую карточку), написанных рукой моего мужа.

Прочитано, подтверждено и подписано

Главный инспектор дорожной полиции, офицер судебной полиции /подпись/

М. Цветаева-Эфрон /подпись/

2
Марина Цветаева
<Письмо И. В. Сталину>

Текст, публикуемый ниже, предлагался вниманию читателя – в вариантах, несколько отличающихся друг от друга. Первой была публикация Льва Мнухина в парижской газете «Русская мысль» (№ 3942 от 21 августа 1992 года) под названием «Письмо Марины Цветаевой И. В. Сталину». Во второй публикации («Литературная газета», № 36/5413 от 2 сентября 1992 года) представлен был почти тот же текст, однако теперь он был атрибутирован как письмо к Лаврентию Берии. М. Фейнберг и Ю. Клюкин извлекли его из архива Министерства безопасности России. В печати завязался спор между публикаторами. Уязвимым обстоятельством первой публикации было то, что в тексте, которым располагал Л. Мнухин (источник – некий частный архив), обращение отсутствовало, оно реконструировалось лишь на основании устного свидетельства дочери Цветаевой.

Третья публикация «письма» была предложена читателю в моей книге «Гибель Марины Цветаевой» (М., 1995).

Источник данного текста – архив секретаря Союза писателей СССР К. В. Воронкова, в котором было обнаружено письмо Ариадны Сергеевны Эфрон. К письму прилагался перепечатанный на машинке текст другого письма, автором которого была Марина Цветаева. Сама А. С. Эфрон обозначила адресата письма матери уверенно: «И. В. Сталин».

Сравнение данного текста с уже опубликованными свидетельствует прежде всего о том, как долго и мучительно писала и переписывала Цветаева свое послание, колеблясь, с кем-то, возможно, советуясь: кому же лучше его адресовать. Ибо и в прилагаемом тексте обращение тоже не поставлено.

На машинописи письма – два автографа Ариадны Эфрон: подпись в конце письма к К. В. Воронкову и надпись на первом листе «Письма Сталину».

Итак, дочь Цветаевой была уверена именно в таком адресате, хотя мы не знаем точно, на чем основывалась ее уверенность. Вполне реальным кажется предположение, высказанное Л. Мнухиным: Цветаева могла отправить не одно, а два почти идентичных письма, двум адресатам.

Но не спор об адресате главное в публикациях этого текста.

Бесконечно дорога нам сама возможность услышать голос Марины Цветаевой – ее колебания и сомнения, поиск интонации и аргументов – в трагический час, когда она ищет слов, способных умолить палача, остановить его руку, занесенную над головами ее родных.

Скорее всего, публикуемый ниже вариант письма – первый вариант, который затем, при переписывании, Марина Цветаева обильно дополняет, а кое-что и выбрасывает. Дополнения особенно показательны: они усиливают такие моменты, как перечисление заслуг отца, Ивана Владимировича Цветаева, перед русской культурой, а в характеристике Эфрона – черты его безукоризненной честности, бескорыстия и преданности идее коммунизма. Но заслуживают внимания и те фразы, от которых затем, при переписывании, Цветаева отказывается.

В нашей публикации отмечены все наиболее значимые поправки. И читатель, таким образом, сам может оценить смысл и направленность переработки, – в специальных комментариях она, на наш взгляд, не нуждается.

И. В. Кудрова

* * *

Обращаюсь к Вам по делу арестованных – моего мужа Сергея Яковлевича Эфрона и моей дочери – Ариадны Сергеевны Эфрон.

Но прежде чем говорить о них, должна сказать Вам несколько слов о себе.

Я – писательница. В 1922 г. я выехала заграницу с советским паспортом и пробыла заграницей – в Чехии и Франции – по июнь 1939 г., т. е. 17 лет. В политической жизни эмиграции не участвовала совершенно, – жила семьей и литературной работой. Сотрудничала главным образом в журналах «Воля России» и «Современные записки», одно время печаталась в газете «Последние новости», но оттуда была удалена за то, что открыто приветствовала Маяковского в газете «Евразия». Вообще – в эмиграции была одиночкой. [26]26
  В том варианте данного письма, который теперь известен как «Письмо к Л. П. Берии» (в дальнейшем мы будем называть его ПБ), после этих слов появилась большая вставка: «(“Почему она не едет в Советскую Россию?”) В 1936 г. я всю зиму переводила для французского революционного хора (Chorale Revolutionnaire) русские революционные песни, старые и новые, между ними – Похоронный марш (“Вы жертвою пали в борьбе роковой”), а из советских – песню из “Веселых ребят”, “Полюшко – широко поле" и многие другие. Мои песни – пелись».


[Закрыть]

Причины моего возвращения на родину – страстное устремление туда всей моей семьи: мужа, Сергея Яковлевича Эфрона, дочери, Ариадны Сергеевны Эфрон (уехала первая в марте 1937 г.) и моего сына, родившегося заграницей, но с ранних лет страстно мечтавшего о Советском Союзе. Желание дать сыну родину и будущность. Желание работать у себя. И полное одиночество в эмиграции, с которой меня в последние годы уже не связывало ничто.

Мне было устно передано, что никогда никаких препятствий к моему возвращению не имелось.

В 1937 г. я возобновила советское гражданство, а в июне 1939 г. получила разрешение вернуться в Советский Союз, что и осуществила – вместе с 14-летним сыном Георгием – 18 июня 1939 г.

Если нужно сказать о происхождении – я дочь заслуженного профессора Московского Университета Ивана Владимировича Цветаева, европейски-известного филолога, долголетнего директора быв. Румянцевского музея, основателя и собирателя Музея изящных Искусств – ныне Музея Изобразительных искусств им. Пушкина – 14 лет безвозмездного любовного труда. [27]27
  Вставка в ПБ: «Замысел Музея – его замысел, и весь труд по созданию Музея: изысканию средств, собиранию оригинальных коллекций (между ними – одна из лучших в мире коллекций египетской живописи, добытая отцом у коллекционера Мосолова), выбору и заказу слепков и всему музейному оборудованию – труд моего отца, безвозмездный и любовный труд 14-ти последних лет его жизни. Одно из ранних моих воспоминаний: отец с матерью едут на Урал выбирать мрамор для Музея. Помню привезенные ими мраморные образцы. От казенной квартиры, полагавшейся после открытия Музея отцу как директору, он отказался и сделал из нее 4 квартиры для мелких служащих. Хоронила его вся Москва – все бесчисленные его слушатели и слушательницы по Университету, Высшим Женским Курсам и Консерватории, и служащие его обоих Музеев (он 25 лет был директором Румянцевского Музея)».


[Закрыть]

Моя мать – Мария Александровна Цветаева, урожденная Мейн, была выдающаяся музыкантша. Неутомимая помощница отца по делам музея, она рано умерла.

Вот – обо мне.

Теперь о моем муже, Сергее Яковлевиче Эфроне.

Сергей Яковлевич Эфрон– сын известной народоволки Елизаветы Петровны Дурново ( Лизы Дурново) и народовольца Якова Константиновича Эфрона. О Лизе Дурново при мне с любовью вспоминал вернувшийся в 1917 г. П. А. Кропоткин, и поныне помнит Н. Морозов. Есть о ней и в книге Степняка «Подпольная Россия». Портрет ее находится в Кропоткинском музее.

Детство моего мужа прошло в революционном доме, среди обысков и арестов. Всечлены семьи сидели: мать – в Шлиссельбуржской крепости, отец – в Вильне, старшие дети – Петр, Анна, Елизавета и Вера Эфрон – по разным тюрьмам. В 1905 г. Сергею Эфрону, моему будущему мужу, тогда 12-летнему, уже доверяются матерью ответственные революционные поручения. В 1908 г. Елизавета Петровна Дурново [28]28
  В ПБ здесь вставлено: «которой грозит пожизненная крепость».


[Закрыть]эмигрирует. В 1909 г. кончает с собой в Париже, потрясенная гибелью 14-летнего сына.

В 1911 г. я знакомлюсь с Сергеем Эфроном. Нам 17 и 18 лет. Он туберкулезный. Убит трагической гибелью матери и брата. Серьезен не по летам. Я тут же решаю никогда, что бы ни былос ним не расставаться и в январе 1912 г. выхожу за него замуж.

В 1913 г. Сергей Эфрон поступает в московский Университет, на филологический факультет. Но начинается война и он едет братом милосердия на фронт. В Октябре 1917 г. он, только что окончив Петергофскую школу прапорщиков, сражается в рядах белых. За все добровольчество – непрерывно в строю, никогдане в штабе. Дважды ранен – в плечо и колено.

Все это, думаю, известно из его предыдущих анкет. [29]29
  В ПБ здесь добавлено: «а вот что, может быть, не известно: он не только не расстрелял ни одного пленного, а спасал от расстрела всех кого мог, – забирал в свою пулеметную команду».


[Закрыть]

Поворотным пунктом в его убеждениях была казнь комиссара – у него на глазах: – лицо, с которым этот комиссар встретил смерть. – В эту минуту я понял, что наше дело – не народное.

Но каким образом сын народоволки Лизы Дурново оказывается в рядах белой армии, а не красной? Сергей Яковлевич Эфрон это в своей жизни считал – роковой ошибкой. – Я же прибавлю, что так ошибся не только он, совсем молодой тогда человек, но многие и многие сложившиеся люди. В «Добровольчестве» он видел спасение России и правду, когда он в этом разуверился – он из него ушел, весь, целиком – и никогда уже не оглянулся в ту сторону.

По окончании добровольчества – голод в Галлиполи и в Константинополе – и в 1922 г. – переезд в Чехию, в Прагу, где поступает в Университет, кончать историко-филологический факультет.

В 1923–1924 г. затевает студенческий журнал «Своими Путями», первый во всей эмиграции печатающий советскую прозу, и основывает Студенческий демократический союз – в отличие от имеющихся монархических. [30]30
  В ПБ вставка: «В своем журнале первый во всей эмиграции перепечатывает советскую прозу (1924 г.). С этого часа его «полевение» идет неуклонно».


[Закрыть]Переехав в 1925 г. в Париж, присоединяется к группе «евразийцев» и является одним из редакторов журнала «Версты», от которого вся эмиграция отшатывается. За «Верстами» – газета «Евразия» (в ней-то я и приветствовала Маяковского, тогда бывшего в Париже) – про которую эмигранты говорят, что это – откровенная большевистская пропаганда. Евразийцы раскалываются. Правые – и левые. Левые вскоре перестают существовать, т. к. сливаются в Союз Возвращения на родину. (Евразийцем никогда не была, как никем не была, но была свидетелем и начала, и раскола.) [31]31
  Последнюю фразу из ПБ Цветаева убирает.


[Закрыть]

Когда в точности Сергей Эфрон окончательно перешел на советскую платформу и стал заниматься активной советской работой не знаю, но это должно быть известно из его предыдущей анкеты. Думаю – около 1930 г.

В свою политическую жизнь он меня не посвящал. Я только знала, что он связан с Союзом Возвращения, а потом – с Испанией. [32]32
  Данный абзац из ПБ убран. Последующий абзац переписан целиком. Новая его редакция очень информативна: «Но что я достоверно знала и знаю – это о его страстной и неизменной мечте о Советском Союзе и о страстном служении ему. Как он радовался, читая в газетах об очередном советском достижении, от малейшего экономического успеха – как сиял! (“Теперь у насесть то-то… Скоро у насбудет то-то и то-то…”) Есть у меня важный свидетель – сын, росший под такие возгласы и с пяти лет другого не слыхавший. Больной человек (туберкулез, болезнь печени), он уходил с раннего утра и возвращался поздно вечером. Человек – на глазах – горел. Бытовые условия – холод, неустроенность квартиры – для него не существовали. Темы, кроме Советского Союза, не было никакой. Не зная подробности его дел, знаю жизнь его души день за днем, все это совершилось у меня на глазах, – целое перерождение человека».


[Закрыть]Но что я достоверно знала и знаю – это о его страстном и неизменном служении Советскому Союзу. Не зная подробностей его дел, знаю жизнь души его день за днем, все это совершалось у меня на глазах, утверждаю как свидетель: этот человек Советский Союз и идею коммунизма любил больше жизни.

(О качестве же и количестве его деятельности могу привести возглас французского следователя, меня после его отъезда в Советский Союз допрашивавшего:

– М. Efron menait une activité soviétique foudroyante!

(Г-н Эфрон, развил потрясающую советскую деятельность). [33]33
  Далее в ПБ: «Следователь говорил над папкой его дела и знал эти дела лучше, чем я (я знала только о Союзе Возвращения и об Испании). Но что я знала и знаю – это о беззаветности его преданности. Не целиком этот человек, по своей природе, отдаться не мог».


[Закрыть]

10-го октября 1937 г. Сергей Эфрон спешно уехал в Советский Союз. А 22-го ко мне явились с обыском и увезли меня и 12-летнего сына в Префектуру, где нас продержали целый день. Следователю я говорила все, что знала – а именно: что это самый бескорыстный и благородный человек на свете, что он страстно любит свою родину, что работать для республиканской Испании – не преступление, что знаю я его – 1911–1937 – двадцать шесть лет – и что больше не знаю ничего.

Началась газетная травля (русских эмигрантских газет). О нем писали, что он чекист, что он замешан в деле Рейсса, что его отъезд – бегство и т. д. Через некоторое время последовал второй вызов в префектуру. Мне предъявили копии телеграмм, в которых я не узналаего почерка. – «Да не бойтесь, сказал следователь, это вовсе не по делу Рейсса, это по делу S.» – и действительно показал мне папку с надписью. Я опять сказала, что я никакого «S.», ни Рейсса не знаю – и меня отпустили и больше не трогали. [34]34
  Весь этот абзац в ПБ Цветаевой выпушен. Можно предположить, что «Дело S.», папку с которым показывают Цветаевой на допросе, было связано с преследованием сына Троцкого Седова и пропажей его архива в Париже в 1936 году.


[Закрыть]

С октября 1937 по июнь 1939 я переписывалась с Сергеем Эфроном дипломатической «оказией». Письма его из Советского Союза были совершенно счастливые. Жаль, что они не сохранились, но я должна была уничтожать их тотчас по прочтении; – ему недоставало только одного – меня и сына.

Когда я, 19-го июня 1939 г. после почти двух лет разлуки, вошла на дачу в Болшево и его увидела – я увидела тяжело больного человека. Тяжелая сердечная болезнь, обнаружившаяся через полгода по приезде и вегетативный невроз. Я узнала, что все эти два года он почти сплошь проболел – пролежал. Но с нашим приездом он ожил, припадки стали реже, он мечтал о работе, без которой изныл. Он стал уже сговариваться с кем-то из своего начальства о работе, стал ездить в город…

И – 27 августа – арест дочери.

Теперь о дочери. Дочь моя Ариадна Сергеевна Эфрон первая из всех нас поехала в Советский Союз, а именно – 15 марта 1937 г. До этого год была в Союзе Возвращения. Она очень талантливая художница и писательница. И – абсолютно лояльный человек. (Мы все – лояльные, это наша – двух семей – Цветаевых и Эфронов – отличительная семейная черта). [35]35
  Эта фраза из ПБ Цветаевой исключена.


[Закрыть]В Москве она работала во французском журнале Ревю де Моску, ее работой были очень довольны. Писала и иллюстрировала. Советский Союз полюбила от всей души и никогда ни на какие бытовые невзгоды не жаловалась.

А после дочери арестовали – 10-го октября 1939 г. и моего мужа; совершенно больного и изведенного ее бедой.

7-го ноября были арестованы на той же даче семейство Львовых, наших сожителей, и мы с сыном оказались совсем одни, в опечатанной даче, без дров, в страшной тоске.

Первую передачу от меня приняли: дочери – 7-го декабря, т. е. 3 месяца с лишним после ее ареста, мужу – 8-го декабря, 2 мес. спустя.

Я не знаю, в чем обвиняют моего мужа, но знаю, что ни на какое предательство, двурушничество и вероломство он не способен. Я знаю его: 1911–1939 г. – без малого 30 лет, но то, что знаю о нем, знала уже с первого дня: что это человек величайшей чистоты, жертвенности и ответственности. То же о нем скажут и друзья и враги. Даже в эмиграции никто не обвинял его в подкупности. [36]36
  В ПБ фраза продолжена: «…и коммунизм его объясняли “слепым энтузиазмом”. Даже сыщики, производившие у нас обыск, изумленные бедностью нашего жилища и жесткостью его кровати. “Как, на этой кровати спал г-н Эфрон?” – говорили о нем с каким-то почтением, а следователь – так тот просто сказал мне: “Г-н Эфрон был энтузиаст, но ведь энтузиасты тоже могут ошибаться…”
  А ошибаться здесь, в Советском Союзе, он не мог, потому что все 2 года своего пребывания болел и нигде не бывал».


[Закрыть]

Кончаю призывом о справедливости. Человек, не щадя своего живота, служил своей родине и идее коммунизма. Арестовывают его ближайшего помощника – дочь – и потом – его. Арестовывают – безвинно. [37]37
  Последние две фразы в ПБ убраны.


[Закрыть]

Это – тяжелый больной, не знаю, сколько осталось ему века. Ужасно будет, если он умрет не оправданный. [38]38
  В ПБ далее дописана другая концовка: «Если это донос, т. е. недобросовестно и злонамеренно подобранные материалы – проверьте доносчика. Если же это ошибка – умоляю, исправьте пока не поздно».


[Закрыть]