Текст книги "Полоса препятствий"

Автор книги: Ирма Доттир

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

Июль 1981

– Извините, вы не подскажете, где можно снять квартиру?

Солидный мужчина, прогулочным шагом шедший по переулку, глянул на меня, и я замер: ответит или нет?

– В Банном переулке.

– Это в какую сторону?

– Метро «Проспект мира». Только сегодня уже поздновато, в девять вечера там никого не найти.

Вот удивил-то. На то и расчёт. А брюки, в талии подтянутые булавкой до упора, – это вторая часть операции «Найди друга для приключений».

– Жаль. С утра, значит, и пойду.

Давай, солнце моё, я же тебя не зря отслеживал от Большого через полрайона, знаю, зачем ты туда ходил и в какой компании провёл вечер. И солнце дало:

– А вы, молодой человек, уверены, что с вами будут разговаривать? Сколько вам лет-то?

– Тринадцать. Это плохо?

– Ну почему же, прекрасный возраст. Но документов у вас нет, разумеется. Сегодня вам есть где переночевать?

– Да тепло же, просто погуляю до утра.

Через час я вышел из ванной полуголый, и он тут же накинул мне на плечи халат. Шёлковый. И задержал руки на талии, до чего ж приятно. Но для начала – глазки в пол.

– Ты меня держишь, как девушку.

– А мы уже на ты?

– А ты с девушками на вы?

– Если они того заслуживают.

– Как ты догадался, что мне это понравится?

– У тебя на лбу написано «девочка».

– Для определённости скажу: я не смогла этого объяснить маме, пришлось сбежать из дома. Но с мужчиной я ещё не был, так что ты понежнее, пожалуйста.

– Тебя, наверное, ищут.

– Разумеется, я же ребёнок. Но в Москве не будут, слишком далеко.

– А где тогда?

– Туда я не сунусь, можно не волноваться. Как твои соседи отнесутся к тому, что у тебя живет мальчик? Может, снимешь мне квартиру?

– Не торопись. Первое свидание – дело тонкое.

– Я, наверное, смогу ходить в женской одежде. Только мне некуда.

– Давно бегаешь?

– С весны.

– Ага. А брюки отглаженные? Врунишка.

– Могу научить, если хочешь.

– Давай утром.

Утром была суббота, я ж не дерево, чтобы в первый день отпускать мужика на работу, а за три ночи всё станет хорошо. Завтрак готовил я, и мой мужчина порадовал реакцией:

– Ну ты даёшь. Ты у меня первый котик, который догадался сделать завтрак. Давай заодно и про то, как ты гладил брюки.

– Да всё очень просто, – выдал я заготовленный рассказ. – Я живу на чердаках, все мои вещи помещаются в одну сумку. С утра весь подъезд уходит на работу, я прохожу часов в девять-десять, отсекаю квартиры, где есть шум, на остальные вешаю волос. У кого в три часа дня он остался на месте, к тому можно залезать, там нет ни школьников, ни пенсионеров. Хорошо, если весь этаж такой. На следующий день залезаю в квартиру, через два часа всё готово, заодно и позавтракать можно, и немного денег взять. Хотя в основном я живу на сдаче бутылок.

Мужику за едой можно врать без ограничений, всему поверит. Тем более, что в моей истории его заинтересовали совсем не брюки:

– Так ты, выходит, умеешь взламывать замки?

– А что в этом необычного? Двери запирают от сквозняков, не от людей. Я безвредный, ничего не порчу и замки не ломаю, просто беру немного порошка и шампуня.

– Вот как. А какие замки самые надёжные?

– С полукруглым ключом, его почти невозможно вскрыть, проще и вправду сломать, я в такие квартиры вообще не лезу. Пойдём, купим тебе замок. К тебе я не залезал, если что, хотя тут дел на полминуты.

Надо сказать, в гнущихся веточках он понимал толк, и ему почему-то понравились мои тощие кривые ходилки, так что при нём я ходил в мини-юбке или в сарафанчике, он мне купил.

И я начал у него жить. Выходить из квартиры никто не запрещал, но мне на людях было неловко в женской одежде, куда спокойнее сидеть дома, читать книги, слушать радио, убираться, готовить и немножко шариться по чужим вещам, куда уж без этого.

Вся мебель в доме была выпущена в пятьдесят пятом году, я это разглядел на этикетках, и расставлена была немного странно: в спальне только кровать и гардероб, в зале стол, стулья, полки с книгами и телевизор на тумбочке, а третья комната зато была забита шкафами так, что в проходах даже мне не хватало места для ширины плеч, а мой Коля там мог бы протиснуться только боком. Мне так удобно, пояснил он, когда в комнатах есть только нужные вещи, а все остальные лежат в запасе. Ну удобно, так удобно. Мне вот было неудобно там шариться, когда дверцы можно только немного приоткрыть, и ничего я там, в общем-то, и не нашёл, просто полная комната пустых шкафов, и всё в пыли, а мне не очень хотелось оставлять следы и ещё меньше – наводить уборку.

Домашняя работа естественным образом свалилась на меня, и если бы при этом ещё и приходилось ходить в магазин, я бы не выдержал. Однако, не пришлось, Коля приносил продукты сам, я и не знал, что в магазинах такие продаются, даже в Москве я не видел на прилавках ничего экзотического, а тут тебе и крабы, и макароны итальянские, и зелёный мохнатый фрукт киви, невкусный, но забавный. Говорит, из распределителя на работе. Где Коля работал, я не спрашивал, но снабжение у них было явно не рядовое, повезло мне.

Август 1981

Любимый с работы пришёл. Ужин ждал его на столе, а он заглянул в кухню, встал на пороге и начал смотреть в пол, совершенно явно меня стесняясь.

– Что?

– Жена с курорта приезжает.

– Кто?!!

– Ну вот так вот.

– Врёшь. В доме не было ни одной женской вещи, пока ты мне не купил.

– Это съёмная квартира. То есть, я снимаю две комнаты, а где шкафы, там лежат вещи хозяев, туда даже не заходил ни разу.

Я отмяк:

– Тогда ладно. Или надо ждать её в гости?

– Да нет, зачем ей сюда приходить, она и не знает про эту квартиру.

– Как это у тебя получается от неё столько денег скрывать? Ты вообще кто по профессии?

– Повар. Деньги-то не проблема.

– Хитрый. А когда ты успеваешь котиков водить?

– В «командировки» езжу.

– Вот врун.

– Я военный повар. Меня и по тревоге могут вызвать.

– Моя готовка тебя не обижает?

– Вроде нет, ты способный, только овощи странно режешь.

Пока я мурлыкал, в голове крутилось ощущение неправильности. Что-то было совершенно неправильно, только непонятно, что именно, но оно во мне опять разбудило инстинкт скрытности. Завтра же проверю, как здесь выйти на чердак, стащу у него денег и вообще подготовлюсь к бродячей жизни, уж опасность-то чуять я научился, и возьму вторые ключи от обоих новых замков. Первые у меня он заберёт, конечно, но ему в голову не пришло посчитать, сколько их было приложено к замкам на заводе, так что он не заметит.

– Нет, не понимаю. Ты ведь ни разу за два месяца про неё даже не вспомнил. Как вы так живёте-то?

– А что?

– Ну как-то не очень по-семейному получается.

– Да мы привыкли. Я полярник, женщин туда не берут, а она актриса, вечно то на гастролях, то на курорте, так что за три года повстречаться три-четыре раза – это для нас в порядке вещей. Так-то, сам понимаешь, я по мальчикам, а у неё мужиков хватает, мы друг другу мозги не компостируем.

– Военный повар-полярник, ясно. А где твоя форма?

– Что не так? Вот такой вот я и есть. Обмундирование на службе, да и то мы его там не носим.

– А покажи какой-нибудь полярницкий сувенир.

– У нас сувениры чреваты трибуналом. Иди-ка ко мне.

– Ай, опять под юбку полезешь? Не могу уже, дай отдохнуть.

Чутьё не подвело. Через неделю он мягко и незаметно устроил мне скандал. Или спровоцировал меня на него, я не понял. В общем, шума было немного, но накал страстей при том был просто термоядерный. А дальше всё пошло, как по нотам.

– Что можно взять из этого дома? – предельно ледяным голосом спросил я.

– Что душенька пожелает.

– В чём пришёл, в том и уйду.

– Если задница влезет.

– Какой ты сегодня милый и предупредительный. Тогда возьму еще джинсы.

Легко говорить в будущем времени, когда всё уже сделано в прошедшем. Все свои вещички я взять не мог, их было слишком много для бродячей жизни, захватил только несколько заколок и клипсов, чтобы как-то обозначить себя для следующего знакомства, распотрошил аптечку и ящичек со слесарными инструментами, в котором, к своему удивлению, на самом дне нашёл правильно сточенную для ковыряния в замках плоскую отвёртку. Выходит, во взломе он немного разбирается? Опасную штуковину я брать не стал, она в плане доказательности ничем не хуже профессиональной отмычки, обойдусь кустарным инструментом. Получился небольшой свёрток, который я спрятал в подвале, для каждой квартиры там была выделена каморка, и я справедливо рассудил, что съёмщик в подвал не полезет. Он и не полез, а я там спокойно переночевал и утром пришёл посмотреть, что ещё можно прибрать к рукам, пока он на работе (в его военность я ни на грош не поверил).

Понятное дело, деньги он от жены прятал именно в этой квартире, и за эти два месяца я их нашёл, но в неукрадываемом виде: на сберкнижке у него лежало больше сорока тысяч, причём последние три года туда только проценты капали, полторы тысячи каждый год, везёт же некоторым. Наличными лежало всего рублей восемьсот, было очень обидно. Люди, которые деньги не пересчитывают, не замечают потери некоторой доли, процента три, так что мне можно было взять всего тридцать рублей, не больше, чтобы он не начал меня искать за кражу. Двести бутылок, если брать в понятных единицах добывания денег, то есть неделя обшаривания кустов и мусорных баков по ночам, пока дворники эти бутылки сами не подобрали. Тридцати рублей хватит на еду примерно на месяц, вполне достаточно, чтобы найти нового мужчину.

Оставалась только одна не до конца обысканная комната, та, в которой стояли шкафы, в неё я и залез на следующий день, но на этот раз догадался пошариться на шкафах сверху, а не только внутри. Мебель явно расчитывалась не для хрущёвок, я до верха рукой не доставал, под три метра высотой, однако, забраться наверх труда не составило, просто приоткрыл дверцу и поднялся по полкам, как по лесенке.

На шкафах было пусто и пыльно, я не захотел пачкаться и ограничился быстрым взглядом. Сверху ничего не лежало, но мой взгляд остановился на том месте у окна, где было пустое место размером примерно метр на полтора. Подобраться к нему можно было только поверху, оно был заставлено со всех сторон, пришлось раздеться, чтобы не пачкать одежду. Там тоже стоял шкаф, просто ниже остальных, а на нём в слое пыли что-то лежало. Это был ключ от машины, характерный такой ГАЗовский восьмиугольник, как от старой «Волги», а к нему – дико странные ключи от гаражных замков; рядом лежали книжка техобслуживания ЗиМ-12 и водительские права, выданные в сорок девятом. Судя по имени в правах, принадлежали они папане моего скандалиста. Я вернулся на землю и по-быстрому принял душ, продолжая обдумывать положение, в котором оказался.

Ни старого ЗиМа, ни гаража во дворе не было, и бывший любимый ни разу о машине не упоминал, но я всё равно находку унёс и спрятал в подвале. Из вредности. Пускай попрыгает, когда ему машина понадобится. Хотя, если бы машиной он пользовался, ключи лежали бы в прихожей, а не в пыли на дальнем шкафу. Странно всё это, похоже, что уйти из этого дома будет к лучшему.

Да, но сорок тысяч были ведь? Значит, денег у него намного больше, не дурак же он всё показывать государству, и машина всё-таки у него есть, только он мне о ней не рассказал. Угнать бы, замки для меня не препятствие, жаль, водить я не умею. Да, кстати, а не взять ли мне мой сарафанчик? Я сунулся за «своими» вещами, и тут же похолодел: ни одной из них в квартире уже не было, он их выкинул, хотя ещё и трёх суток не прошло. А зачем? Значит, боится, что я заявлю в милицию об изнасиловании, и заранее убрал вещдоки, и тогда мне с ним лучше не сталкиваться совсем. И скорее всего, замки он сменит, если вдруг голову включит и вспомнит, что я за фрукт.

Вот она, неправильность: у него нет кольца на пальце – это раз, и он не мог его просто снять, потому что пальцы у него мощные, как минимум остался бы след, нет никакой жены. Да даже если есть, то мне-то зачем о ней рассказывать? И квартира трёхкомнатная – это два, нет надобности снимать такую просто для того, чтобы водить котиков, и однушки бы хватило. В этой огромной квартире он живёт один, но обставлена она скромно, хотя прорва денег на книжке, значит, вся хорошая обстановка в другой квартире, но сама книжка почему-то в этой – это три. Никаких следов родителей и других родственников, кроме тех водительских прав. Телефон в квартире есть, он работает, но ни разу не зазвонил за эти два месяца. А если прорвёт отопление в комнате со шкафами? Чем дальше разбираюсь, тем больше жути от этого типа.

В подвале он может появиться в любую секунду, наверняка ведь догадается, а после подвала он сразу заглянет на чердак, если не совсем умственно отсталый. Пора мотать и отсюда.

Сентябрь 1981 – январь 1983

Второй… О, второй был совсем другим. Он меня сам подцепил безо всяких клипс и заколок. Я шёл по Бутырскому валу, изучая район и поедая на ходу булку, и какой-то мужик, выходящий из двора, не привлёк моего взгляда, я даже шага не сбавил, но он меня окликнул:

– Подождите-ка, молодой человек.

Я оглянулся.

– Да-да, вот вы. Где это вас так неудачно оперировали?

– Ничего такого со мной не делали.

– А лопатка?

– Что? А-а, это не операция, это, как бы сказать, наоборот. Избили меня.

– И что ж вы ко врачу не пошли?

– Так не болит же.

– Лет через десять заболит, поздно будет править, надо будет делать сложное вмешательство. Пойдёмте-ка, я вами займусь. Родители ваши где? Очень интересно было бы пообщаться с такими беспечными людьми.

Ума не приложу, как он разглядел мою лопатку под свободной курткой. Рука у меня неправильно стояла, но я думал, что это из-за сломанной ключицы, и вообще уже привык.

Дядька оказался врачом-хирургом, аж целым завотделением, и я ему понравился, но клятва Гиппократа перевесила, первым делом он занялся моей лопаткой. Имя пришлось назвать первое попавшееся, а остальные данные медсестра спросить не успела, он меня утащил на исследования, а потом придумал мне и адрес, и родителей, и сам всё это записал. Я пролежал неделю у него в больнице, и он мне плешь продолбил вопросами о родственниках, о том, почему я так свободно прогуливаю школу и где вообще живу. Перевёл меня в отдельный бокс и начал совершенно явно проявлять внимание, и я ответил. Он залез в душу по самое не могу, но не настырно и не обидно, я ему почти всё рассказал, наврал только, что сбежал из детдома, с родителями у него промашка вышла, и признался, что имею опыт.

И только вторым делом он меня осчастливил и повернул это так, что всё оказалось в пределах медицинской этики: если пациенту некуда идти, его надо взять в семью.

К тому моменту я не подстригался уже три месяца. Он проколол мне уши, подарил серёжки и оформил под девочку, для хорошего хирурга и стрижка не проблема. Он же сделал мне и двухнедельный курс каких-то таблеток, чтобы юношеские прыщи вывести, а потом мне пришла в голову мысль попросить женских гормонов, но он это запретил под страхом стать уродиной, у них побочных эффектов больше, чем полезных. Через пару месяцев и без гормонов под мужским вниманием я расцвёл, мои ножки приобрели более-менее пристойный вид, и по квартире я шастал в женской одежде, хотя выйти в таком виде на улицу опасался.

Квартирку он для меня снял, приезжал каждую неделю, иногда даже два раза, в театр водил тайком от жены, и бантики завязывал. Не наигрался в детстве в куклы, наверное. Всё вместе это тянуло на статью о похищении ребёнка из низменных побуждений, но откуда доктору знать о таких вещах, а я ему рассказывать не стал.

Более всего ко мне подходило слово «содержанка», расходов на меня было немало. Квартирка была хоть и однокомнатная, но обставленная по первому разряду, ужинали мы на хрустале и мельхиоре, мебель финская и так далее. Украшений у меня уже в первый месяц стало больше, чем было у мамы, и одежда получше, и в магазин сходить было с чем. Правда, в очередях всё равно приходилось стоять, иногда только удавалось зайти в «Польскую моду» или в «Софию» по знакомству.

А потом он сказал, что в школу мне закончить всё-таки надо, но раз так сложилось, то можно учиться и на дому. Привёл ко мне какую-то страшную старорежимную старуху, которая, впрочем, оказалась всего-то навсего репетитором английского и французского, и велел учиться. Целый год она ко мне приходила по три дня в неделю и мучила часов по пять кряду всеми школьными предметами, но на иностранных языках, а в остальное время я мучился сам, потому что она принесла гору художественной литературы и первый том французской энциклопедии, велела прочитать, но словаря не дала. Ну я и заговорил, совсем не трудно это, если долбить каждый день. Она ещё и заставляла меня держать осанку, как благородную барышню, тоже пять часов подряд через день.

Ближе к зиме, когда одежда стала надёжно скрывать любое телосложение, я, наконец, осмелился выйти на улицу в виде девушки, но весной опять вернулся к джинсам и футболкам, страшно было изображать девочку на людях.

Должно же было быть в моей жизни счастье? Вот это оно и случилось, целых полтора года, и делиться этим я ни с кем не собираюсь.

Его посадили за незаконные пластические операции, которые он делал за деньги. Делал да и делал, не последним людям, между прочим, и никого это не волновало, пока он не взял однажды плату чеками «Берёзки», за которые срок полагался больше, чем за сами операции, а я даже передачу не мог ему отправить, потому что не член семьи. В тюрьме он и умер. Мне отказали в квартире, потому что платить было нечем, и остался у меня только большой запас знаний о предметах и явлениях на французскую букву «А» и книжка про Гекльберри Финна на английском, которая была в моей сумке, когда меня выгнали.

Потом был месяц приключений, про которые рассказывать противно, выжил я только потому, что успел продать свои серёжки до того, как их у меня отобрали. С тех пор в моей голове закрепилось одно умение – складно врать ровным голосом, сохраняя полную естественность, и две привычки: носить с собой складной нож хорошего размера, а не ту зубочистку, которая у меня была до того, и говорить о себе вслух только в женском роде.

Февраль 1983

Берём: швейцар гостиницы «Националь» – один, молоденький педик без определённых занятий – один, капитан КГБ – тоже один, перемешиваем, дальше нужно немного поболтать, потом педика отделяем и выдерживаем сутки в камере. На выходе получаем шлюху для работы с иностранцами. Мой третий, тот самый швейцар, красиво меня продал, а что ему оставалось, если капитан его прямо на мне поймал чуть ли не на рабочем месте. Швейцар со мной не церемонился, сразу после знакомства велел нацепить юбку и потащил на улицу, невзирая на моё смущение. Мне, в общем, понравилось, а он, видимо, это почувствовал и нагнул меня прямо в подъезде, где нас и накрыли.

На допросе я прибавил себе лет до девятнадцати, чтобы моему мужику не наварили срок за малолетку и спаивание оного, и тут начались странности. Капитан мне вопросы задавал, но ответы явно игнорировал, он у меня даже документов не спросил, да и сами вопросы были какие-то беспорядочные, уличных хулиганов и то лучше допрашивают.

Швейцар с работы полетел за аморалку, а меня, выходит, за аморалку на работу взяли, причём за ту же самую. Я бы хотел работать манекенщицей, замуж и детей, но вышло так. Назначил себе таблетки для приёма в двадцать пятый день рождения и перестал думать об этом.

Капитан моего мнения не спрашивал, он только удивился, когда увидел, во что я одет, и сразу сообразил, как пристроить к делу мальчика в юбке. Органам нужен осведомитель по работе с иностранными извращенцами, значит, оный будет явлен. Хорошие люди погибали в войну, чтобы сейчас жили такие любители аморалок, поэтому кому-то придётся поработать на благо страны. Я быстро сориентировался, начал выпрашивать чеки «Берёзки» для покупки хорошей проститутской одежды, официальное трудоустройство и небольшое жалование в семьдесят рублей – чеков он не дал, конечно, но заменил на хороший блат в магазине «Ядран», и на югославские шмотки я согласился, а остальное он дал без обсуждения. Но потом речь зашла о том, где мне жить; он сначала предложил общежитие, а когда я спросил, в какой душ можно будет ходить с членом в женских трусах, он всё-таки раздобыл ордер на однушку в малосемейке и потратил на это всего час. Зато совершенно по своей инициативе он сделал мне женский паспорт, прибавив ещё два года возраста, и записал на курсы английского и французского.

Насчёт паспорта сказал не обольщаться, он пройдёт только поверхностную проверку в милиции, но не тщательную, с сопоставлением разных документов, потому что фамилия Солодовьяненко в Советском Союзе не встречается совсем, равно как нет на свете и посёлка Перекат Смоленской области, где у меня место рождения и постоянная прописка. Существует, оказывается, картотека фамилий для оперативной работы, чтобы искать человека по нескольким буквам имени, и капитан иногда на спор с коллегами выдумывал фамилии, которых там нет. Короче, терять паспорт нельзя, замуж не получится, за границу не пустят и даже на работу устроиться можно далеко не везде. Нужно записаться в вечернюю школу, а то что ты за осведомитель, если ни органическую химию, ни Достоевского не проходил. Работу прогуливать нельзя, школу можно. К тому же, по паспорту мне двадцать один, то есть через четыре года нужно будет обращаться в паспортный стол за заменой фотографии, придётся теперь всё время лизать задницу начальству, чтобы это прошло без проблем.

Курсы, конечно, лютые, весь мой школьный английский, который был весьма неплох по меркам нашей училки, уместился бы в два дня таких занятий, и даже та старушенция-репетитор была всего лишь бледным подобием. Вставать приходилось в шесть, потом ехать через всю Москву часа два, а вечером обратно, но я почему-то ни разу не проспал. Просто заходишь на восемь часов в аудиторию, и всё общение идёт на иностранном, а что именно ты понял или не понял – это твои заботы, учебники лежат свободно. Преподаватель просто идёт по языку с дикой скоростью и никого не ждёт, курсанты говорят, как умеют, и друг друга тянут, кто готов сдавать зачёт, тот и сдаёт. Мат стоит до потолка, но его тоже никто не объясняет, а по-французски, например, можно здорово обложить, разбирайся потом со словарём, куда тебя послали и кто ты сам; брошюрка с ругательствами была самая зачитанная, что неудивительно. Через две недели я и сам уже прилично ругался, поднабрался разных жаргонных словечек, и капитан объяснил, что просто шлюхой быть нехорошо, надо осознанно работать на благо отчизны, одной руганью обойтись не получится, и дал ещё месяц на занятия.

Клиентов было мало, капитан на простых туристов меня не вызывал, только на командированных по делу. Иностранцы не стремились светить свои наклонности в чужой стране, тем более, с такой статьёй в уголовном кодексе, но им тактично намекали, что ничего страшного в этом нет, и некоторые на это велись. Многим из них и дома открываться было бы опасно. Можно сказать, я жил спокойной жизнью, только работа у меня была странная. Собственно, никаких секретов добывать и не приходилось, работа шлюхи в другом – в душевных беседах до и после полового акта с иностранным гражданином, если, конечно, клиент не араб, для него-то я буду просто подстилкой. Но арабы пока не попадались, а с остальными можно и пообщаться под рюмочку хереса или виски. Слово за слово, а там, глядишь, мой родственник работает мелким винтиком в нужном министерстве и может провентилировать вопрос, рыбка заглатывает наживку и попадает в сачок. Или, скажем, разговор под моим чутким руководством выходит на загадочную русскую душу и различия между ухой и рыбным супом, и рыбке организуют выезд на рыбалку, а там её уже обрабатывают под водочку. Правда, после третьего подряд отправленного на рыбалку в марте капитан попросил включить мозги. В общем, шлюха – полезный член общества, смело могу считать себя госслужащим.

Меня зачислили в штатное расписание гостиницы уборщиком жилых помещений, то есть горничной, на зависть женским коллегам, которые меня даже побить хотели, но одна получила хороший удар в нос (мои подростковые драки даром не прошли) и статью за тунеядство, и остальные затихли. Они-то числились кто санитаркой в поликлинике, кто уборщицей в жилконторе, а я аж прямо в элитном месте работал и ночные смены у меня были, и даже санкнижка с регулярными осмотрами на заразу. Впрочем, я быстро прекратил с ними общаться, даже в гостиницу заходил через другой вход. Чуть позже я присмотрелся к нашему странному коллективу, оказалось, кроме меня была ещё одна девочка, которая тоже контактировала с капитаном, и она-то как раз в ту драку и не лезла, и вообще ни на кого внимания не обращала. Но даже она не знала, что я мальчик, была неразговорчивая и занималась, скорее всего, тем же самым подвязыванием клиентов, я к ней с разговорами тоже не приставал.

Блат в «Ядране» сделал не сам капитан, а какой-то его знакомый, который даже не представился. Он просто провёл меня за руку в директорский кабинет и сказал «Вот. Это Маша». Дирекция покосилась на Машу, Маша в ответ уставилась на дирекцию ясным взором голубых глазиков, контакт был налажен. Молчаливо предполагалось, что если я хочу по госцене, то стою в очереди, как все, а если не хочу стоять, то цена вдвое выше.

Ощутил явный интерес капитана к моим ногам. Правда, ни разу не смог поймать его на том, что он пялится, но приятное щекотание от задницы до ступней выдавало его с головой.

И стал я, наверное, единственным педиком в Москве, который не якшался с другими. Работа у меня находилась совсем рядом с плешкой, но я на гомосековские посиделки не ходил, утром там никого, а вечером я занят. Хотя у меня вообще не имелось ни малейшего желания туда соваться, просто несколько раз прошёл мимо. Я всех их в лицо запомнил, и даже видел там своего Колю, но он не узнал меня повзрослевшего и на шпильках.

Жил один в крохотной двадцатиметровой квартирке в Перово, от метро остановок десять. На вечернюю школу я плевать хотел, не хватало ещё шарахаться поздним вечером в женской одежде по спальному району, да капитан так ни разу и не спросил о моих успехах за партой. Потихоньку делал ремонт. Соседи попались шумные, общага она общага и есть, хоть и квартирного типа. Договорился в соседнем гастрономе и притащил оттуда пару кубометров упаковок из-под яиц, сплющил их, проклеил и присобачил сырой штукатуркой на стены и потолок, звукоизоляция получилась изумительная; поверхности стали немножко неровными, даже оригинально получилось. И не знаю почему, но стены и мебель я покрасил в белый цвет и вообще все предметы обстановки тоже покупаю только белые. Замки, разумеется, поставил правильные, и на следующий же день получил довольно полезную информацию. Как только я вошёл в гостиницу, товарищ капитан взял меня под локоток:

– Добрый вечер. Принеси-ка мне ключи от своих новых замков.

– А что, вы не можете без них?

– Мы много чего можем. Но ты принеси, просто в знак доброй воли.

– А вы не могли бы со мной съездить, будучи в форме? Соседи уже косятся, что я один живу, а общежитие для семейных.

Так у меня появился условный мужик. Люди с пониманием относятся к погонам, особенно те, у кого московская прописка временная.

На работу каждый день ходить мне было не нужно. Капитан велел ежедневно звонить дежурному и узнавать, не требуются ли мои услуги, но даже КГБ оказалось не под силу гарантировать, что телефоны-автоматы рядом с моим домом будут работать бесперебойно, и теперь у меня появился домашний телефон, тоже белый, и некоторое уважение во взгляде коменданта общежития. Звонил только по двум номерам: дежурному и в службу времени 100, почему-то не смог заставить себя купить часы. Телефон я, разумеется, раскрутил и нашёл лишние детали. Интересно, что такого капитан хотел услышать, думал, я клиентов буду водить? Или это у них рефлекс такой?

День рождения отмечал в одиночестве, не с проститутками же мне его отмечать. Осталось девять лет, таблетки куплю потом, чтобы не просроченные были.

Семьдесят рублей за то, что числюсь горничной – убийственно мало. Всё пришлось покупать, и начал я со стиральной машины, потому что руками стирать тонкие вещи слишком утомительно. Импортная стиральная машинка-автомат – двести пятьдесят рублей в кассу плюс четыреста завмагу лично, да ещё пойди найди, полгорода обегать надо. Мебель на кухню и в комнату – шестьсот по госцене, но с центрального входа её тоже нет в наличии, а с заднего без смазки не пролезешь, две тысячи выложи. Сигареты, опять же, нужны импортные, причём не болгарские опилки вроде «Родопи», а тонкие дамские, которые только в «Ядране» и есть, но дорогие, заразы. А где столько денег взять? Правильно, на рабочем месте. Если клиентам давать всё и не спорить, то можно попросить чаевые или как это называется у проституток, и я довольно быстро научился делать, как им нравится.

Вопрос о том, каким способом выносить валюту из гостиницы, пришлось решать быстро. Выручку у меня принимал дежурный милиционер, оформляли как находку – шла (протокол писали, разумеется, по паспортному имени), шла, да и нашла, со мной постоянно такое происходит. Милиционер знал, сколько мне положено платить, потому что прейскурант на шлюх в такой гостинице почти официальный, чуть ли не на стеночке вывешен, так что изымали у меня всю выручку подчистую и передавали её кому надо, я от этого имел долю рублями по странному курсу, среднему между госбанком и валютчиками, чтобы покупать импортную одежду, эти деньги мне отдавали вовсе без документов, ни тебе договора, ни ордера даже.

Свои деньги, добытые сверх программы, надо было выносить незаметно. Такие очевидные места, как трусы, подкладку на одежде, сигаретную пачку и под стелькой в обуви я даже не рассматривал, от остальных способов меня быстро отучили первым же глубоким обыском, причём никто даже глазом не моргнул, увидев «ночного мотылька» в голом виде, а потом закрепили мою послушность ещё несколько раз. Способ получше родился сам собой: меня не встречали у номера, не принуждали к сдаче валюты, и против обыска я никогда не возражал, потому что излишков в этот момент при мне не было, они были засунуты под косяк входной двери кабинета товарища из милиции, благо у него была двойная дверь и он моего шуршания не слышал; а на выходе я их забирал. Я, впрочем, быстро понял, что выручка дальше моего капитана не идёт, и мне стало интересно, как он договорился с милиционером, по идее разные ведомства должны были друг за другом следить. Дома я валюту не прятал, сразу менял, а за рубли было бы сложно предъявить мне претензии.

Сдать валюту в Москве можно было почти без проблем. Сложнее оказалось узнать курс чёрного рынка, чем найти валютчика, потому что официальный пункт обмена валют для советских туристов именно в «Национале» и размещался и притягивал махинаторов сотнями, а всякая девушка, выходящая из служебного входа гостиницы, сразу становилась объектом их интереса. Иногда попадалась такая экзотичная валюта, что её брали только бонисты, тут уж не до справедливого курса. Служебный вход, кстати, не блистал, он был чистенький, но не более того, и рядом постоянно стоял какой-то раздолбанный жигуль ржавого цвета, который красоты тоже не добавлял.