Текст книги "Ночи Калигулы. Восхождение к власти"

Автор книги: Ирина Звонок-Сантандер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 24 страниц)

XLIX

Луций Кассий Лонгин возвращался домой с нетерпеливой радостью. Проведя утренние часы на Форуме или в Комициях, он успевал стосковаться о юной жене. Говорил ли он о политике или о частных делах, мысленно видел перед собою Юлию Друзиллу.

Кассий переступил порог и улыбнулся, заметив жену, привычно ждущую его в атриуме. Подошёл к ней и поцеловал в губы со спокойной, удовлетворённой страстью. Друзилла с непритворной нежностью ответила на поцелуй мужа. Но Кассий заметил её печальный и вялый вид.

– Чем занималась ты в моё отсутствие? – спросил он, скрывая пытливость за улыбкой.

– Я посетила родственницу, Эмилию Лепиду, – вздохнув, ответила она. – Её дом изысканно красив. В атриуме – большие вазы с заморскими деревьями. И множество цветов – базилик, фиалки, жёлтые дамасские розы… Их аромат расходится по всему дому. Дикий виноград ползёт вверх по мраморным колоннам, и разноцветные африканские птицы сидят в золочённых клетках! А у нас все украшения – эта нелепая, никому не нужная прялка и уродливые лары у закопченого очага!

– Не говори так о хранителях рода! – Кассий виновато посмотрел на глиняные фигурки. – Уродливые или нет, но их лепили мои предки с доброй памятью об умерших. А что касается прялки… Если она тебе не по нраву – я велю отнести её в помещение рабынь. Хочешь цветов и деревьев? Я дам тебе денег на их покупку. Ты хозяйка в этом доме и можешь украсить его, как твоей душе угодно. Только ларов не трогай!

«Ничего, я прикрою уродцев зеленью», – обрадованно подумала Друзилла. И прижалась к мужу с обезоруживающей благодарностью.

– Посмотри, что я купил тебе сегодня в лавочке у портика Ливии, – Кассий протянул жене золотой браслет с изумрудами. – Камни сияют, как твои глаза!

Друзилла восторженно взвизгнула и, любуясь браслетом, надела его на тонкую руку.

– Спасибо, милый Луций! – она ласкалась к мужу, по-кошачьему изгибая спину и щуря зеленые глаза.

– Знаешь, какую новость я услышал на Форуме? – Кассий Лонгин ласково притянул Друзиллу на колени.

– Какую?

– Твой брат Гай женится на дочери сенатора Юния Силана.

Друзилла снова поскучнела. Взгляд потух, стал невыразительным. Исчезло желание играть в мартовскую кошку. Кассий подумал, что к жене снова вернулась вялость, вызванная завистью к Эмилии Лепиде.

– К его свадьбе я куплю тебе красивые украшения и ткани, которые ты сама выберешь, – заверил он.

Друзилла постаралась улыбнуться.

– Луций, идём в опочивальню, – пряча лицо в складках мужниной тоги, просительно шептала она.

– Но сейчас подадут обед, – целуя её шею, ответил Кассий.

– Пообедаем потом. Когда вода в клепсидре доберётся до следующей чёрточки, – томно изгибаясь, ответила Друзилла.

И Луций Кассий Лонгин сдался, как всегда. Подхватив на руки худощавое, лёгкое тело жены, он нёс её в опочивальню и готов был кричать на весь город о небывалом счастье, выпавшем ему.

– Люби меня, Луций! – страстно шептала Юлия Друзилла, отдаваясь мужу. – Люби меня так, чтобы я забыла обо всем, кроме твоей любви!

L

Короткая дождливая римская зима подходила к концу. По ночам ещё бывало холодно, но днём солнце припекало по-весеннему, заставляя сбрасывать тёплые шерстяные плащи.

В пятнадцатый день до мартовских календ римляне высыпали на улицы и пёстрыми толпами двинулись к Палатинскому холму. Там, на горном склоне, обращённом к старому Форуму, между кустов и камней затаилась пещера. Некогда Капитолийская волчица нашла в этой пещере двух оставленных младенцев и выкормила их сосцами, словно собственных волчат. В память о чудесном спасении Ромула и Рема празнуются с тех пор Луперкалии, день волчицы-кормилицы. «Лупа» – по-латыни значит «волчица».

Луперкалия имеет особых жрецов – луперков. Такой чести издревле удостаиваются юноши из лучших, знаменитейших римских семей. Они с утра собираются в пещере, облачившись в белые тоги и надев на голову венки из зеленого плюща.

По велению императора девятнадцатилетний Калигула тоже стал луперком. «Для начала с него и этого достаточно!» – жёлчно ухмыльнулся Тиберий, отдавая распоряжение.

Калигула стоял в тёмной влажной пещере в окружении двух десятков молодых людей. Дымно чадили факелы. Испуганно блеяли двенадцать белых козлов, предназначенных в заклание. Тускло блестела мраморная доска жертвенного алтаря.

Скучая, Калигула оглянулся по сторонам. Рядом с ним, шевеля полными чувственными губами, стоял белокурый молодой человек. Калигула вспомнил его имя: Квинт Цецилий.

– Скажи, Цецилий, это мы должны убить животных?

– Нет, – покачал головой собеседник. – Для этого существуют особые жрецы – виктимарии.

– Жаль, – вздохнул Калигула. – Было бы любопытно попробовать. Вонзить в шею животного жертвенный нож… Чувствовать, как тёплая кровь стекает по рукам… Достать ещё трепещущее сердце…

Квинт Цецилий придвинулся поближе к Калигуле и доверительно прошептал:

– Этих козлов напоили вином до полубесчувственного состояния.

– Зачем? – удивился Калигула.

– Чтобы были покорными и не брыкались, – пояснил тот. – Другое дело – охота! Загнать испуганного оленя, вонзить ему в грудь рогатину!..

– А гладиаторские бои! – загорелись огнём зеленые глаза Калигулы. – Я видел их всего лишь дважды.

– Я тоже, – признался Цецилий. – Жаль, что цезарь Тиберий скуп на такие дорогостоящие зрелища. Говорят, покойный Август устраивал их намного чаще!

Калигула понимающе кивнул.

Виктимарий уже наточил нож. Помощники взвалили на мраморный алтарь первого козла. Взмах руки – и кровь щедро брызнула на утрамбованный земляной пол священной пещеры. В этом году Римскую империю ждёт изобилие и плодородие!

В короткий срок виктимарии принесли в жертву всех двенадцатерых козлов. Напоённые вином, животные почти не сопротивлялись. Только слабо блеяли, оглядывая людей невозможными, круглыми от страха глазами. С закланных козлов сняли кожу и дали крови стекти на землю. Обождав немного, виктимарии нарезали кожу жертвенных животных длинными узкими полосами.

А затем началось самое интересное. Молодые луперки обвешались кожаными полосками и, обгоняя друг друга, выскочили из пещеры. Шумной толпой они сбежали по склону Палатинского холма к Форуму. Громко смеялись, подражая сатирам; размахивали кожаными полосами, словно плётками. Калигула бежал вместе со всеми, раскрасневшийся и растрёпанный. Хохотал так старательно, что быстро охрип. Венок, сплетённый из твёрдых, сочных листьев плюща, сполз на лоб.

Позади осталась смоковница, украшенная разноцветными лентами. Согласно преданию, плодами этого дерева питались маленькие Ромул и Рем. На самом деле дерево, кормившее основателей Рима, давно засохло. На его месте посадили другую смоковницу. А потом ещё и ещё одну. Но каждое дерево почитали так, словно оно было тем, первым.

Пробегая мимо группы одетых по-праздничному квиритов, Квинт Цецилий размахнулся и хлестнул кожаной полосой мужчину среднего возраста. Тот не обиделся и не возмутился. Наоборот, радостно заулыбался. Удар луперка считался благословением.

– И меня ударьте! – просительно кричали остальные, суетливо подставляя спины весёлым жрецам.

Молодые люди в белых тогах и плющовых венках щедро исхлестали всех и побежали дальше. Подражая смеху и прыжкам сатиров, луперки продвигались по шумным многолюдным улицам.

– Ударьте меня! – раздавались просьбы со всех сторон. Замечательный праздник – Луперкалии! Когда ещё можно безнаказанно избивать людей? Да ещё слушать, как тебя молят об ударе?!

Калигула вошёл во вкус. Радостно скалясь, он раздавал удары направо и налево. Кожаная полоска лопнула, не выдержав работы, пришедшейся на её долю. Калигула схватил другую, предусмотрительно свисавшую с его шеи. В запасе оставалось ещё полдюжины.

– Ударь меня, – протягивая руки, попросила Гая юная красавица.

Калигула остановился. Девушке было лет семнадцать-восемнадцать. Гладкие каштановые волосы украшали две голубые ленты, завязанные крест-накрест. В ореховых глазах светилась мольба. На безымянном пальце – железное обручальное кольцо.

– Ударь меня, луперк, и я излечусь от бесплодия! – умоляюще простонала она.

– От бесплодия лечатся иным способом, – сузив глаза, ответил ей Калигула. – Приходи после заката в Альбунейскую рощу, и я помогу тебе, коль скоро твой муж не в состоянии…

Покраснев и смутившись, девушка убежала. Калигула, дико смеясь и размахивая плетью, нагнал сотоварищей.

Дорогу ему преградила очередная матрона, желающая стать плодородной чудесным образом.

– Ударь меня, красивый луперк! – засмеялась она. И игривым жестом протянула к Гаю полные руки, украшенные золотыми браслетами.

«Рыжая! – сердито подумал Калигула, исподлобья бросая на неё взгляд. – Как неверная Друзилла!»

Всю ревность, всю злобу вложил он в удар. Размахнулся и хлестнул рыжеволосую матрону по нежным белым рукам. Ярко-красная полоса осталась на коже, чуть повыше запястий. Местами выступила кровь. Матрона, болезненно кривясь, изумлённо смотрела на след от удара.

– Спасибо, – дрожащим голосом прошептала она, глотая подступившие к горлу слезы.

Калигула провёл матрону недоброжелательным взглядом.

Устав хлестать и хохотать, луперки уселись в носилки, которые рабы таскали за ними почти целый день. Край неба розовел; солнце, садясь за холм, окрашивало в оранжевый цвет верхушки кипарисов. Когда луперки добрались до священной Альбунейской рощи, уже темнело.

Молодые жрецы разбрелись попарно между беседками, павильонами и деревьями с кривыми ветвями. Дуплистые стволы дубов выглядели таинственно, словно и впрямь в них обитали фавны, как говорит народное поверье. Луперки ходили молча, прислушиваясь к звукам ночи. Если боги благоволят к какому-нибудь жрецу, непременно пошлют ему этой ночью видение или наградят даром прорицания.

Может, кого-нибудь и посетило божественное видение. Большинство луперков не дождалось такой милости. Зато в священную рощу проникли отчаявшиеся женщины. Распустив волосы, они бродили от дерева к дереву, похожие на заманчивых дриад.

– Излечи меня от бесплодия, луперк, – тихо звали жрецов бездетные.

И луперки лечили. Если не ударами плетей из кожи жертвенных козлов, то иным способом.

Подходили к концу Луперкалии – пятнадцатый день до мартовских календ. На востоке розово брезжил рассвет.

– На следующий год мы встретимся в этот же день, – прощаясь, сказал Калигула Квинту Цецилию.

– Обязательно! – отозвался юный патриций.

В следующем году Гаю Калигуле уже не довелось повеселиться в день Луперкалий. Император Тиберий назначил внука жрецом в храме Юпитера.

LI

Прошёл положенный срок помолвки и наконец наступил день, в который Калигула должен был ввести в свой дом Юнию Клавдиллу.

Ночь накануне свадьбы он провёл в лупанаре в компании неизменного Макрона.

– Завтра я женюсь и стану порядочным, скучным отцом семейства! – кричал он, обнимая потными руками двух полуголых шлюх. – Сегодня – моя последняя вольная ночь, и я проведу её так, чтобы помнить всю жизнь!

– Ведь ты не забудешь нас, благородный Гай? – кокетливо ластилась к нему рыжая гетера.

– Нет! Никогда! – пьяно возмутился он. – Я вернусь к вам. Послезавтра. Завтра пересплю в другом месте!

– Скажи, Гай! – перегнувшись через стол, весело кричала растрёпанная блондинка. – Каких женщин ты предпочитаешь: гетер или патрицианок?

– Патрицианок, ведущих себя как гетеры! – выкрикнул он, вызвав всеобщий хохот. И сам смеялся, широко открыв рот и уподобившись маске смеха из греческого театра.

– Идём, благородный Гай, – положил ему на плечо руку пьяный, но по-прежнему рассудительный Макрон. – Иначе проспишь собственную свадьбу.

– Ты прав, – послушно согласился Калигула. – Мне нужно хорошо выспаться к завтрашнему дню. Может быть, она придёт на праздник…

Макрон пытливо посмотрел на Калигулу, от души желая, чтобы он проговорился. Хоть одно слово, по которому Макрон догадался бы, кто «она». Но Калигула молчал. И префект поразился светлой грусти, отразившейся на лице Гая. У него было удивительное лицо, которое выглядело и красивым, и уродливым – в зависимости от того, какие чувства владели Калигулой.

* * *

Ясное, янтарно-розовое утро свадьбы не предвещало непогоды. Жрец Юпитера предсказал счастье свершающемуся браку. Калигула, в сопровождении друзей, отправился в дом невесты.

Шумная толпа собиралась на его пути. Взрослые и дети, старухи с дрожащими руками и солдаты с изрубленными лицами – все они приветствовали Гая Калигулу, желали ему счастья. Девушки сыпали розовые лепестки ему под ноги.

Гай понимал, что горячая любовь народа вызвана не ним самим, а памятью о покойном Германике. И все же, радовался, сравнивая восторженную любовь, выпавшую на его долю, и ненависть, окружающую Тиберия.

Он подошёл к дому Силана и всеобщее ликование провожало его.

Вывели невесту, одетую в жёлто-красный свадебный наряд. Юния Клавдилла улыбалась, потупив взгляд. Жёлто-красное покрывало прикрывало лоб, опускаясь до густых темно-каштановых бровей. Гладкие блестящие волосы – основное достоинство Юнии – были скрыты под покрывалом, отчего её миловидное лицо выглядело простоватым.

Калигула улыбнулся, скрывая досаду. Сейчас Юния Клавдилла нравилась ему меньше, нежели в первую встречу. Виною тому была не она сама, а нелепый, не идущий ей свадебный наряд.

«Не лучше ли сбежать пока не поздно?» – разочарованно подумал Гай. И сразу же оставил эту мысль: за невестой маячил довольный пузатый отец и полмиллиона сестерциев.

Начался обряд. Калигула взял нежную белую руку невесты и надел на безымянный палец железное обручальное кольцо. Он ласково улыбался, ощущая в глубине души скуку и разочарование. Старинный обряд, со всеми его традициями и суевериями, казался Калигуле смешным. А Юния Клавдилла, с наивной верой в счастье, воспринимала его всерьёз.

– Где ты – Гай, там я – Гайя! – шептала она, глядя на жениха влюблёнными глазами.

Калигула развеселился лишь тогда, когда гости осыпали жениха и невесту традиционными непристойными пожеланиями.

– Сделаю все это и даже больше! – смеясь, отвечал он в ответ на откровенные советы опытных мужчин.

Юния прикрывала ладонями покрасневшее от стыда лицо. Пожелания её смущали. Ответ жениха понравился. Ей казалось, что отвечать так Калигулу побуждает любовь. Неопытная доверчивая Юния не представляла, сколько женщин познал её двадцатилетний супруг за истёкшие три года.

После обильного угощения шумная толпа увлекла невесту в Палатинский дворец – дом жениха.

Калигула ждал Юнию у мраморной колоннады портика. Зараннее посмеивался, представляя себе, с какой серьёзностью она будет мазать вонючим волчьим салом дорогой жёлтый мрамор с бледно-розовыми прожилками.

Гай уловил нарастающий шум. Свадебная процессия приближалась. Впереди шла Юния Клавдилла, ведомая под руки двумя подростками. Позади – сотня возбуждённых красных лиц, знакомых и незнакомых.

Калигула приподнялся на цыпочках, выискивая кого-то в толпе. Издали казалось, что он с нетерпением смотрит на невесту.

Гай увидел Луция Кассия Лонгина. Он шёл, оживлённо разговаривая с Марком Виницием, наречённым женихом маленькой Ливиллы. Юлии Друзиллы не было рядом с мужем. Калигула облегчённо вздохнул. «Так даже лучше!» – подумал он.

– Хочешь быть моей женой и матерью семейства? – спросил Гай у приблизившейся невесты.

– Хочу! – ответила Юния, держа в руках горшок и шерстяные нитки так, словно это – бесценные сокровища. – А ты хочешь быть моим мужем и отцом семейства?

– Хочу, – косо улыбнувшись уголком рта, ответил Калигула. И вдруг улыбка его остекленела. В толпе гостей он заметил Юлию Друзиллу.

«Пришла!» – радостно стукнуло сердце.

Друзилла, радостно улыбаясь, приветствовала сестру Агриппину и её мужа, Гнея Домиция. И неуловимым движением поворачивалась к ступеням дворца, на которых Калигула принимал Юнию хозяйкою в свой дом. Тогда её улыбка слегка погасала, и трогательно мягким становилось медово-розовое лицо.

Калигула машинально следовал обряду, но не мог отвести глаз от Друзиллы. Вот она сделала несколько шагов и взяла под руку мужа. Почему Гая так волнует её походка? Точно так же ходят и другие женщины – переставляя мелкими шажками ноги, обутые в сандалии. Точно так же колышется подол любой столы и туники. Почему движения Друзиллы кажутся неуловимо прекрасными, а движения других женщин – обыкновенными? Почему синеватые тени под глазами и несколько веснушек на тонком носике Друзиллы выглядят милее, чем ослепительно-белая кожа изнеженных матрон? Загадка сфинкса, на которую не ответит даже мудрый Эдип.

* * *

Калигула и Юния Клавдилла остались наедине в жарко натопленной, душной опочивальне. К вечеру безмятежное небо затянулась тучами и пошёл дождь. Холодный, гнущий к земле привезённые из-за моря пальмы, декабрьский дождь.

Гай протянул к жаровне озябшие ладони. Языки рыжего пламени трепетали, как волосы Друзиллы на ветру. Наверное, сейчас Друзилла вытаскивает из причёски длинные шпильки, встряхивает кудрями, как тогда в кампанской купальне, и томно протягивает руки Кассию, красавцу с лицом камеи… Калигула помрачнел: видение причиняло ему боль. Сердечную боль, которая не исчезает от мазей и настоек умелого Харикла.

Он обернулся к невесте. Юния сидела на краю кровати, едва дотягиваясь ногами до пола. Скосила глаза в сторону и неопределённо улыбалась в ожидании любви.

Калигула рывком стянул с неё жёлто-красное покрывало. И лицо девушки вдруг похорошело. Заблестели гладкие каштановые волосы и сообщили блеск глазам. Запылали румянцем бледные щеки. Гай удовлетворённо улыбнулся:

– Женщины не должны носить уродливые покрывала, прячущие волосы. Только тонкие шёлковые ленты и диадемы. Красота женщины – в её волосах. Любая красавица, остриги её налысо, обратится в уродину. У тебя прекрасные волосы. Жаль только, что не рыжие…

– Как у тебя? – улыбаясь, спросила Юния. И, осмелев, нежно погладила светлые рыжеватые кудри жениха.

– Как у меня… – мучительно простонал он, уткнувшись лицом в коленки невесты, обтянутые жёлтой тканью.

Юния осторожно пошевелилась и голова Калигулы переместилась выше, к округлым девственным бёдрам. И только тогда он ощутил, как его наконец охватывает возбуждение, уместное в первую брачную ночь. Эта девушка, скромная и наивная, совершенно не похожа на опьяняюще порочную Друзиллу. Но она тоже красива, желанна, доступна, а главное – ещё не познана жадным до женской любви Калигулой.

LII

Там, где река Тибр, изгибаясь, блестит в солнечных лучах, лежит Марсово поле. Отсюда закованные в железо и кожу легионы отправляются на войну. Сюда они возвращаются с победой, волоча за колесницами пленённых варваров.

В мирное время Марсово поле принадлежит народу. Мраморные портики, построенные Августом, открыты для всех. Портик Октавии славен обширной библиотекой, в которой хранятся сотни свитков на латыни и греческом. В портике Випсании посетители дивятся огромной карте, которую некогда велел сделать Марк Агриппа. На карте – весь мир: от испанского Гадеса, славного развратными танцовщицами, до далёкой таинственной Индии и богатой страны Серики, где живут люди с раскосыми глазами; от истоков священной реки Нил до кельтского острова Альбион. В портике Ливии журчат прохладные фонтаны и статуи белеют среди влажных виноградных лоз. Там влюблённые подстерегают гуляющих подруг, и счастливые пары ищут повод уединиться. Портики у входа, облюбованные торговцами и ювелирами, – самые шумные и многолюдные.

Носилки Гнея Домиция Агенобарба остановились у входа на Марсово поле. Шевельнулись шёлковые занавески – и Агриппина выскользнула из носилок с небрежной грацией, которую девушка старательно переняла у римских матрон. Агенобарб с трудом выбрался следом за женой. Он располнел, отяжелел. Крупный нос постепенно терял красивые очертания и приобретал темно-красный оттенок, схожий по цвету с любимым фалернским вином.

Агриппина направилась к портику, в глубине которого хрустальные вазы переливалась, как вода в фонтане под солнцем. При ходьбе она намеренно покачивала бёдрами, хорошо зная, что этим привлечёт внимание мужчин. И действительно, два молодых красавца, небрежно прогуливающихся между бронзовыми статуями львов и медведей, остановились и посмотрели вслед Агриппине. И зашептались, обмениваясь впечатлениями.

– Что смотрите?! – проревел у них над ухом ревнивый Агенобарб.

– Любуемся красотой природы… – пролепетал юный, хлипкий и тщательно завитый патриций.

– Так не смейте любоваться красотой чужих жён! – угрожающе прошипел Агенобарб. – Иначе вам придётся худо!

Агенобарб шутя, словно играя, подтолкнул незадачливых патрициев. И они стукнулись лбами к своему великому стыду и к забаве окружающих ротозеев.

Агриппина уже стояла внутри портика. Торговец услужливо поставил перед юной матроной золотую чашу на высокой тонкой ножке. Две изогнутые ручки напоминали гибкие тела сирен. Зеленые камни, отграненные в форме удлинённых шестиугольников, сверкали на ободке чаши. Агриппина задумчиво провела пальцем по чеканному золоту.

– Что это за камни? – спросила она.

– Скифские огни, – ответил торговец. – Камни редчайшей красоты и ценности. Их привозят из места на самом краю земли, где почва вздыбливается неприступными скалами. Там не живут никакие люди, даже варвары, одетые в шкуры. Лишь пробегают по снегу звери дивной красоты – похожие на белую лисицу.

– Купи мне эту чашу, – обратилась Агриппина к мужу. Она мысленно представила, как на ближайшем званом обеде пригубит из неё вино с горделиво-неприступным видом. Изящная Эмилия Лепида подавится от зависти!

– Куплю, если перестанешь бесстыдно вертеть задницей! – достаточно громко ответил Агенобарб и ласково шлёпнул жену по округлому бедру, обтянутому блестящим голубым шёлком.

Агриппина покраснела и с упрёком взглянула на него.

– Как ты груб!.. – возмущённо шепнула она и, не оглядываясь, вышла из лавочки. Ей уже не хотелось чаши, если её покупка сопряжена с позором.

Силясь сохранять горделиво-приветливое выражение лица, Агриппина вошла в лавку ювелира. Мальчишка-раб молниеносно подставил богатой покупательнице табурет и девушка присела на него с видом оскорблённой царицы. Толстый, улыбающийся ювелир разложил на столике браслеты и ожерелья. Агриппина небрежно перебирала драгоценности тонкими смуглыми пальцами. Она была скучна. Драгоценности нравились ей. «Это ожерелье с неяркими молочными опалами и сердоликами красиво подчеркнёт матовую смуглость груди… Но просить деньги у Агенобарба? И выслушать очередную варварскую грубость?!» Агриппина со вздохом отбросила желанное ожерелье.

– На этом камне есть пятнышко! – высокомерно заявила она, бессильно злясь оттого, что не может купить ожерелье.

Ювелир суетливо вытирал камни льняным лоскутком.

– Выбирай что хочешь! Я все тебе куплю! – громко задышал ей в ухо подкравшийся на цыпочках Агенобарб. И постарался изобразить раскаяние на красном опухшем лице.

Агриппина оценивающе посмотрела на мужа. «Как опустился Агенобарб! Два года назад он выглядел ухоженным и благородным. Умащался восточными благовониями, аккуратно подрезал ногти… Хотя и тогда уже любил вино чрезмерно!» Она улыбнулась, тая на дне души горькое разочарование.

– Ну что же! – задорно проговорила Агриппина, вполоборота глядя на мужа. – Я хочу это, это, это… – браслеты, кольца и ожерелья посыпались из тонких смуглых рук в ларчик, подставленный обрадованным ювелиром. И с каждой новой драгоценностью, отобранной обиженной Агриппиной, Агенобарб мрачнел все сильнее.

– Вечером явишься к моему дому. Там я заплачу тебе, – сказал он, со скрытой ненавистью оглядывая довольного толстяка ювелира. – Поехали домой, дорогая, – Агенобарб с мягкой силой обхватил жену за талию.

– Но я ещё хотела посмотреть статуи! – попыталась возразить Агриппина.

– Я сказал: идём домой, – сердито посмотрел на неё Агенобарб.

Агриппина тяжело задышала, раздувая ноздри, как породистая скаковая лошадь. Дымчато-зеленые кошачьи глаза, не мигая, уставились на Агенобарба. Между супругами разгоралась тихая, ещё не заметная война.

– Ладно, идём! – неожиданно уступая, согласилась Агриппина. И, поднявшись с табурета, передала рабу наполненный драгоценностями ларчик.

Агенобарб увлекал Агриппину к носилкам, опасаясь, как бы ей не вздумалось посетить соседние лавочки. Кутаясь в тёплую шерстяную столу, девушка засмотрелась на легко одетых атлетов, устроивших состязание на Марсовом поле. Красивые мужчины в коротких греческих туниках, держащихся на одном плече, перебрасывали друг другу бронзовый диск. Звенел над палестрой молодой заливистый смех. Бугрились мускулы под здоровой гладкой кожей. Блестели в заходящем солнце стройные тела, смазанные оливковым маслом. А рядом с Агриппиной топал Агенобарб с грацией Ганнибалова слона!..

– Куда смотришь? – Гней Домиций щипнул Агриппину за руку, чуть повыше запястья. И тут же прикрыл покрасневшее место огромной ладонью – чтобы не заметили римляне и не донесли императору. Со стороны казалось: нежный муж поддерживает жену, чтобы не упала.

«Я отомщу тебе, когда вернёмся домой!» – мстительно думала Агриппина, сузив глаза. И мило улыбалась в ответ на приветствия знакомых. Лишь бы никто не догадался, что Агриппина несчастлива в браке! Иначе ей не перенести снисходительной, лицемерной жалости лукавых подружек! Ещё обиднее – знать, что за спиною насмешливо злословят. А ведь Агриппина сама выбрала себе мужа! Как теперь признаться, что выбор оказался плох?!

Неожиданно Агриппина замерла, хоть и продолжала шагать, опершись на руку мужа. Ноги, обутые в синие башмачки, послушно передвигались к носилкам. Но сердце дрогнуло, резко оборвалось и провалилось куда-то вниз. Она уловила неотступный, обжигающий до внутренностей взгляд мужчины.

Этот взгляд, настырный и умоляющий, нежный и невыносимый, преследовал Агриппину уже давно. На праздниках, на торжественных жертвоприношениях, на званых обедах, на прогулках она замечала мужчину, молодого, высокого, худощавого. Он одевал тунику с широкими рукавами и тогу с красной полосой. Повязывал завитые тёмные волосы розовой лентой. Носил алмазный перстень на среднем пальце левой руки. В обществе часто декламировал наизусть поэмы Катулла. Агриппина даже знала его имя – Гай Пассиен Крисп. Благородный молодой человек из хорошей семьи, скромный, изысканно элегантный. Таким Агриппина когда-то мечтала видеть Агенобарба, оказавшегося на самом деле чудовищем, безрассудным ревнивцем и пьяницей!

Домиций подтолкнул к носилкам замешкавшуюся жену. Агриппина напоследок оглянулась. Портики, переполненные возбуждённо шумящей толпой, напоминали пчелиные ульи. Молодые атлеты беззаботно выставляли напоказ красивые тела. А между колонн храма Согласия застыл, словно статуя, Пассиен Крисп. Именно ему предназначалась прощальная улыбка Агриппины.

– Жаль, что ты набрала мало побрякушек! – довольно засмеялся Агенобарб, устраиваясь в носилках рядом с Агриппиной. Он открыл ларчик и утопил руки в куче драгоценностей, сверкающей холодными огнями.

– Вот как? Неужели надо было брать больше? Чтобы ты раскричался, что я тебя разоряю? – равнодушно полюбопытствовала Агриппина, следя из-за занавесок за Криспом.

– Конечно! – воскликнул Агенобарб. – Я же не собираюсь платить глупцу ювелиру! Пусть только сунется ко мне вечером! Мои рабы ему все кости переломают!

Агриппина отвернулась и сжала виски тонкими пальцами. «Боги! Где были мои глаза? Кого я выбрала в мужья?!»