Текст книги "Ночи Калигулы. Падение в бездну"

Автор книги: Ирина Звонок-Сантандер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 29 страниц)

XXIX

Храм Изиды и Сераписа скромно притулился на склоне Эсквилинского холма. Серое незаметное здание вызывало у прохожих странный, почти мистический трепет. Верующие посещали его тайно. Десять лет назад Тиберий в гневе запретил поклоняться египетским божествам. Причиной тому послужила жалоба почтённого сенатора Сатурнина на молодого всадника Децима Мунда.

Удивительная история разыгралась под кровом Изиды и Сераписа. Юный Децим Мунд влюбился в прекрасную Паулину, жену Сатурнина. Он преследовал матрону повсюду, докучал ей любовными излияниями, посылал подарки. Паулина была непреклонна, Мунд – настойчив. Спрятавшись за колоннами храма Изиды, он жадным взором следил за женщиной, справляющей положенные обряды. И мучительно закусил губу, сдерживая невыносимое, томительное желание.

Окончив молитвы, Паулина набросила покрывало на голову и вышла из храма. Децим Мунд нагнал её на ступенях, схватил за руку и с мольбой взглянул в испуганное лицо женщины.

– Не отвергай меня, благородная Паулина! – попросил он. – Возьми что хочешь, но подари мне одну-единственную ночь любви!

Матрона изумлённо молчала. Мунд, немного ободрённый, приблизил к ней горящие страстью глаза:

– За одну только ночь я дам тебе двести тысяч сестерциев, – с надеждой шепнул он.

Паулина качнула головой и мягко высвободила ладонь из цепких рук влюблённого. Страсть юноши умиляла её. Предложенная сумма поразила размером. Но Паулина была верной женой.

– Нет, Мунд! – сочувственно улыбнулась она и поспешно ушла к носилкам, ждущим её у выхода.

Децим Мунд бессильно застыл на лестнице, между тонких колонн. Отказ Паулины больно ударил его в сердце.

– Ты так сильно любишь её? – бритоголовый жрец Изиды коснулся плеча молодого всадника.

Мунд обернулся и с надеждой уставился на позолоченный посох жреца.

– Да, – ответил он.

– И дашь что угодно за обладание ею? – голос жреца был тонок, как у женщины. Во время мистерий Изиды жрецы впадали в неистовый экстаз. Одурманившись благовониями, они слышали богиню, собирающую куски тела брата-мужа. Мать Изида плакала, не находя самой главной, детородной части. Как Серапис оплодотворит её? И жрецы, широко открыв невидящие глаза, в экстазе скопили себя и восторженно бросали к ногам алебастровой богини недостающий кусок.

– Двести тысяч сестерциев! – пробормотал Мунд, прислонясь спиной к колонне. «Что понимает оскоплённый жрец в дикой силе телесной страсти?» – печально подумал он.

Жрец алчно улыбнулся.

– Дай мне четверть этой суммы. Завтра вечером жена Сатурнина сделается твоей.

– Как? – встрепенулся Мунд.

– Я скажу ей, что Анубис, сын Сераписа, зовёт её для любви, – усмехнулся хитрый скопец. – Паулина так предана египетской вере, что не откажет богу.

Паулина и впрямь была польщена, когда жрец сообщил ей о видении, бывшем ему.

– Анубис явился ко мне ночью, – шептал скопец, умело завораживая матрону. В храме пряно пахло египетскими благовониями; в тёмных углах мерно позвякивали колокольчики, привешенные к систрам. – Бог избрал тебя достойной для его священной любви. Возблагодари его за оказанную честь!

– Бог!.. – млея от пьянящего фимиама, шептала Паулина. – Я избрана богом!

– Этой ночью Анубис будет ждать тебя в моей кубикуле.

– Мне нужно попросить позволения у мужа! – вздохнула верная жена.

– Конечно! – невозмутимо кивнул жрец. – Скажи почтённому Сатурнину, что любовь бога – это не скверная похоть, а священное таинство.

Дома Паулина рассказала мужу о видении жреца. Сатурнин не учуял подвоха. Он и сам искренне поклонялся Изиде и Серапису.

– Иди, – после недолгого раздумия позволил он жене.

Вечером Паулина отправилась в храм. Жрицы уложили её на шёлковое ложе, умастили тело пахучим нардом. Приготовили к мистерии божественной любви. И вышли, погасив светильники. Паулина осталась в темноте.

Ожидание оказалось недолгим. Дверь со скрипом отворилась. Паулина молитвенно сложила ладони: в дверном проёме показалась стройная мускулистая фигура в браслетах и короткой набедренной повязке. Женщина с трепетом узнала остроухую шакалью голову Анубиса. Бог закрыл дверь и в непроглядной темноте приблизился к ложу. Ночь напролёт Паулина почтительно отдавалась Анубису.

На рассвете сероватые лучи пробрались сквозь щели в ставнях. Паулина открыла заспанные глаза и протянула руку, стараясь отыскать упавшую на пол тунику. И закричала, нащупав острые торчащие уши. Она решила, что держит в руке голову Анубиса. Наверное, злобный Сет, расчленивший Осириса, теперь проделал это и с его сыном!

Всмотревшись в шакалью морду Анубиса, Паулина сообразила что это – искусно сделанная маска с жёлтыми стеклянными глазами. Маска изображала даже не священного нильского шакала, а обыкновенную собаку, которыми кишат римские подворотни. Женщина растерянно оглянулась. И лишь сейчас заметила на краю широкого ложа обнажённого мужчину, проснувшегося от её криков. Он лежал на животе, вцепившись в подушку и следя за поведением Паулины. Мускулистое тело блестело от оливкового масла, замысловатые египетские браслеты стискивали сильные предплечья.

– Децим Мунд! – пристыженно простонала Паулина и зарыдала.

Мунд жёстко усмехнулся:

– Двести тысяч сестерциев я предложил тебе. Ты отказалась, но этой ночью отдалась бесплатно! Столько раз, сколько я захотел.

Паулина, плача, натягивала тунику. Злая ирония Мунда преследовала её.

– Я любил тебя, – горько говорил он. – Ты жестоко отвергла несчастного влюблённого. А к богу, которого никогда прежде не видела, прибежала по первому зову! Ты не хотела Децима Мунда – я назвался Анубисом.

Паулина выскочила из храма, прихватив с собою проклятую собачью маску. Она пробиралась сквозь удивлённую толпу растрёпанная, заплаканная, босая. Войдя в дом, бросила голову Лже-Анубиса на стол, перед изумлённым мужем.

– Меня обманули! – прорыдала она.

Сенатор Сатурнин приподнялся, рассматривая маску.

– Объяснись! – потребовал он.

– Анубис на самом деле оказался Децимом Мундом! – выкрикнула Паулина и запустила пальцы в спутанные, не уложенные в причёску волосы.

Сатурнин грузно опустился на табурет и задумался. Отчаяние жены свидетельствовало в пользу её невиновности. Но бесстыжий сопляк-соблазнитель должен понести наказание! Подобрав собачью голову, Сатурнин отправился жаловаться к императору.

Тиберий выслушал сбивчивый рассказ сенатора. Император козлиного острова в душе посмеялся над глупой матроной, вообразившей, что в неё влюбился бог. А заодно и над дураком мужем, добровольно отправившем жену на свидание с другим. Он разозлился, когда узнал о подкупности жреца. И в гневе повелел лишить златолюбца жреческого сана и распять на кресте. Почитателей Изиды и Сераписа разогнали, запретили им появляться в храме. Но по вечерам приверженцы египетского культа тайно собираются в незаметном домике на склоне Эсквилинского холма.

* * *

Цезония, насторожённо оглядываясь, проскользнула в полуоткрытую дверь. Друзилла, держась за руку молодой женщины, следовала за ней.

Женщины просеменили по тёмным запутанным переходам. Цезония уверенно вела Друзиллу. Каждый поворот был хорошо знаком ей. Они вошли в полутёмный зал. Женщины и мужчины в трансе бродили между колонн. Вскрикивали и протягивали руки к потолку, окрашенному под звёздное небо. Томно изгибая тела, танцевали под звуки флейт. Статуя Изиды возвышалась у противоположной стены. Туда Цезония подвела Друзиллу.

Богиня стояла в лодке с изогнутым носом. Алебастровые глаза были раскрашены чёрной краской, подражая египетской традиции. Голову статуи украшал парик, сделанный из настоящих волос, заплетённых в тонкие косы. Странная диадема венчала парик: позолоченные коровьи рога и луна, отлитая из серебра. Пьедестал статуи был испещрён иегоглифами: птицами, животными, египетскими крестами. Замысловатые фигурки складывались в надпись, которую Друзилла не могла понять. Ниже протянулась надпись по-латыни.

– «Я – начало всего, и конец всего. Я – то, что было, есть и будет, – заворожённо прочла девушка. – Ни один смертный никогда не приподнимал моего покрывала!»

Покрывало Изиды темно-синего шелка было заткано золотыми звёздами. Друзилла протянула руку к статуе и тут же суеверно отдёрнула её. Испугалась гнева таинственной египетской богини, запрещающей смертным касаться её.

– Осторожно! – улыбнулась Цезония. – Эта ткань – священный символ. Истинное покрывало Изиды – бесконечное звёздное небо. Никому не дано приподнять его.

Пол возле статуи был усыпан толстым слоем розовых лепестков. Ноги по щиколотки тонули в цветочном ковре, ласкающем кожу. Звуки систров и флейт переплетались с загадочным бормотанием жрецов. Цезония опустилась на колени и потянула Друзиллу за подол тёмной туники.

– Поклоняйся могущественной богине, жги ей благовония, приноси жертвы, – шептала она, обняв за плечи императорскую сестру. – И мать Изида примет тебя под своё покровительство.

Жаркий шёпот Цезонии, размеренное позвякивание систров, опьяняющий запах благовоний… У Друзиллы закружилась голова. Повинуясь внезапному порыву, она упала на колени и обняла руками пьедестал, разрисованный египетскими иероглифами.

– Помоги мне, Изида! Верни любовь Гая, устрани проклятую Лоллию Павлину!

Прищурившись, Цезония втихомолку подслушивала моление Друзиллы.

– Целуй ноги богини, – подсказала она.

Друзилла послушно приложилась устами к алебастровым ступням. Бритый жрец в виссоновой одежде окропил её, коленопреклонённую, водой из серебрянного сосуда.

– Нильская вода приносит очищение, – шёпотом пояснила Цезония. – Ты принята. Теперь ты наша сестра.

Обессилев от дурманящих звуков и запахов, молодые женщины выбрались из храма. Приближалась ночь. Друзилла подняла лицо к звёздам. Теперь она знала, что над землёй раскинулось покрывало Изиды. Цезония провела девушку к Палатинскому дворцу.

– Где ты живёшь? – прощаясь, спросила Друзилла у новоявленной подруги.

Цезония, зябко кутаясь в столу, махнула рукой:

– В одной инсуле, недалеко отсюда.

– Ты снимаешь комнату? – ужаснулась сестра императора.

– Ничего другого не остаётся, – печально усмехнулась Цезония. – Муж дал мне развод. От покойного отца осталось весьма скромное наследство. Скоро мне придётся продать последние драгоценности, чтобы не умереть от голода.

Друзилла решительно схватила её за узкую руку.

– Идём со мной! – ласково улыбнулась она. – Будешь жить во дворце. Я попрошу императора выделить тебе покои по соседству с моими.

Не скрывая радости, Цезония склонилась к ногам Друзиллы и поцеловала сандалию. Друзилла протянула ей руку и увлекла во дворец. Она так нуждалась в подруге!

XXX

Агриппина, поджав под себя босые ноги, лежала на постели. Рядом с ней сидела Ливилла, возбуждённо рассказывая сестре скучные подробности своей семейной жизни. Агриппина зевала. Пресный, добропорядочный Марк Виниций не интересовал её.

– На прошлой неделе у моего Марка вскочил на спине чирей! – взахлёб сообщила Ливилла. – Я лично выдавила ему гной!

«Ну и дура!» – подумала Агриппина, закатывая глаза в гримасе отвращения.

– Персидский звездочёт, живущий на Субуре, предсказал, что скоро я заведу любовника! – смущённо хихикнула Ливилла.

Агриппина изумлённо подскочила на постели и, приоткрыв рот, уставилась на сестру. «Любовник?! У дурочки, которая собственноручно выдавливает прыщи и стрижёт ногти ненаглядному муженьку?»

– А Марк Виниций что говорит по поводу предсказания? – с иронией спросила она.

Ливилла испуганно замахала руками:

– Молчи сестра, ради всех богов! Если Марк услышит – убьёт меня!

Агриппина лениво откинулась на подушки. Огонь в глазах потух.

– Я не верю гадальщикам, – равнодушно заметила она. – Они лгут, надеясь выманить побольше денег за приятное предсказание.

– Этот не лжёт! Его слова сбываются! – обиженно надулась Ливилла.

– Тебе так хочется завести любовника? – насмешливо приподняла бровь Агриппина. – Для этого не нужны предсказания. Выйди на улицу и позови любого мужчину, который понравится тебе.

Ливилла покраснела.

– Мне не нужен первый попавшийся мужчина, – язвительно заметила она.

– Ну конечно! – вдруг догадалась Агриппина. – Ты хочешь Сенеку!

Агриппина восторженно вскочила с ложа и по-детски запрыгала по кубикуле. Ей нравилось дразнить младшую сестру.

– Сенека! Ты влюблена в Сенеку! Тощего худосочного философа! – кричала она. – Я видела, как сладко вы поглядывали друг на друга на свадьбе Гая.

– Неправда! – Ливилла обиженно дёрнула её за тунику. Но её глаза испуганно заметались, выдавая волнение.

Агриппина посерьёзнела. Ласково погладила ладонь сестры.

– Я помогу тебе сойтись с Сенекой, – пообещала она. – Женщина много теряет, когда отказывает себе в сладости запретной любви.

Ливилла смущённо молчала. Опытная Агриппина уловила нервный трепет, охвативший сестру.

– Отведи меня к персидскому звездочёту, – вдруг попросила она.

– Ведь ты не веришь? – удивлённо спросила Ливилла.

– Не верю, – подтвердила Агриппина. – Но мне любопытно, что предскажет обманщик-халдей.

* * *

Дом звездочёта походил на конуру. Агриппина, входя, наклонилась, чтобы не удариться лбом о перекладину. Оказавшись внутри, брезгливо сморщила нос: из углов несло прелой вонью.

Поверх старого дубового сундука лежал череп, украшенный венком из сухих колосьев. Пустые глазницы сияли неровным желтоватым светом. Внутри черепа горела свеча. Агриппина насмешливо кивнула. «Чтобы приводить в трепет суеверных глупцов», – догадалась она.

Она прошлась по помещению, скептически разглядывая убранство, призванное нагонять на посетителей мистический страх. На стенах висели грязные обрывки парчи, пергаменты с рисунками созвездий и засушенные чучела нетопырей. Агриппина надменно зевнула: какая скука! Предсказатели и гадалки всегда окружают себя подобными предметами.

У покойного императора Тиберия был любимый астролог – Фрасилл. При первой встрече он предсказал Тиберию, тогда изгнаннику, власть над Римом. Опасаясь, что предсказание может достигнуть ушей строгого отчима Августа, Тиберий решил умертвить астролога. Но, прежде чем подать знак рабам, спросил насмешливо: «Можешь ли ты предсказать собственную смерть?» Сообразительный Фрасилл ответил: «Я умру не намного раньше тебя, господин». Испуганный Тиберий передумал убивать его. Став императором, он обогатил астролога и всячески заботился о нем. «Пока жив Фрасилл, я не умру», – суеверно думал он.

Хитрый Фрасилл пережил Тиберия, хоть и обещал умереть раньше. С тех пор Агриппина не верила предсказателям.

Посмеявшись над убранством комнаты, Агриппина подошла к кривобокому столику. В прозрачной бутыли, стоящей на столешнице, виднелось что-то круглое. Агриппина, прищурившись, рассмотрела бутыль и отпрянула в ужасе. В мутноватой жидкости торжественно плавал человеческий глаз. Серо-коричневый, с расширенным зрачком, он безжизненно смотрел на молодую женщину. Стиснув дрожащие пальцы, она поспешно отошла от столика. Ей стало страшно. Даже нетопыри и череп, прежде вызывавшие смех, теперь пугали её.

– Приветствую тебя, домина! – звездочёт появился из соседней кубикулы.

Агриппина мимоходом оглядела его. Невысокий бородатый азиат, разрисовавший восточный хитон жёлтыми звёздами. Доступны ли ему тайны человеческих судеб?

– Скажи, что ждёт меня в будущем? – матрона приосанилась и величественно показала звездочёту мешочек с монетами. Она старалась не смотреть на расшатанный стол, с которого за ней неотрывно наблюдал плавающий глаз.

– Назови число твоего рождения, – астролог развернул толстый свиток, изображающий движение небесных светил.

– Пятнадцатый день до июньских календ.

Звездочёт долго водил пальцем по замусоленному свитку, бормотал на непонятном языке, закатывал глаза, страшно сверкая желтоватыми белками. Агриппина нетерпеливо переступала с ноги на ногу. Неучтивый перс не догадался предложить императорской сестре присесть.

– Ты будешь царицею Рима! – наконец восторженно проговорил он и склонился перед, почти касаясь пола длинной нечёсаной бородой.

Агриппина усмехнулась, услышав восточный титул, вызывающий у римлян негодование. Юлия Цезаря убили, когда он захотел стать царём. Октавиан Август поступил осторожнее – придумал новый титул, не столь ненавистный: принцепс – первый гражданин.

– Уверен ли ты? – уголки тонких женских губ иронично дрогнули.

– Да, домина. Звезды не лгут.

«Наверное, плут спутал меня с Друзиллой. Не знал, какая именно из сестёр императора близка с ним и потому нуждается в таком предсказании!» – подумала Агриппина.

– Какова судьба моего новорождённого сына? – спросила она прежде, чем уйти. – Он родился на рассвете восемнадцатого дня до январских календ.

Перс снова уставился в грязный свиток. Его бормотание почти превратилось в завывание. Оторвавшись от криво начертанных созвездий, он молча уставился на Агриппину. Она безошибочно уловила колебания звездочёта.

– Говори без страха, – велела она.

– Он будет царствовать, но убьёт мать, – шепнул перс, скорчив сочувствующее лицо.

Слушая его, Агриппина рассеянно взглянула в угол. Мёртвый глаз завораживающе уставился на неё. Матрона испугалась не предсказания, а страшного неподвижного взгляда. Астрологам она по-прежнему не верила.

– Пусть убивает, лишь бы царствовал! – взяв себя в руки, насмешливо выкрикнула она.

Бросив на стол деньги, Агриппина поспешно выбралась из удушающего логова. Глаз, плавающий в мутной жидкости, следил за ней.

Ливилла ждала сестру в носилках. Агриппина быстрым шагом подошла к ней и уселась рядом, плотно задёрнув шёлковые занавески. Рабы подняли носилки и медленно двинулись к особняку Домициев.

– Что предсказал тебе звездочёт? – любопытно блестя глазами, спросила Ливилла.

Агриппина скривила губы в насмешливой улыбке:

– Золотые горы.

– Теперь ты веришь?

– Я поверю лишь тогда, когда предсказанное сбудется.

Агриппина отыскала между подушек и покрывал флакончик с благовониями. Жадно вдохнула цветочный аромат. Прелая затхлая вонь конуры звездочёта рассеялась. В синем небе парили голуби, из распахнутого окна ближайшей инсулы доносились звуки флейты и детский смех. Торговцы, стоя на пороге, зазывали прохожих внутрь лавочки. Агриппина с радостной улыбкой смотрела на привычную римскую суету. Но стоило вспомнить взгляд мёртвого глаза – становилось невыносимо жутко!

XXXI

Вернувшись домой, Агриппина прошла в кубикулу сына. Предсказание тревожило её. Но, скептически улыбаясь, она гнала прочь неясные страхи.

Войдя, она увидела тёмную бесформенную фигуру, склонившуюся над колыбелью и заслонившую собою пламя светильника. Посещение звездочёта мигом вылетело из головы Агриппины. Она поспешно метнулась к колыбели, вырвать сына из чужих, враждебных, тёмных рук. Заколотила слабыми кулаками по мясистой сгорбленной спине.

Агенобарб обернулся и грубо оттолкнул от себя Агриппину.

– Что с тобой, мегера? – удивлённо хмыкнул он. – Или мне, отцу, не позволено посетить ребёнка?

Падая, Агриппина наткнулась на стену. Сделав усилие, она выравнялась и отбросила со лба выбившуюся из причёски прядь. Дыхание женщины было частым и тяжёлым. Агенобарб вытащил из колыбели плачущего Луция. Прижал к груди и, стараясь успокоить, игриво пошевелил толстыми пальцами перед красным сморщенным личиком. Мальчик хныкал, открывая беззубый влажный рот.

– Оставь ребёнка, – устало попросила Агриппина. – Ты пугаешь его.

– Я – его отец! Он не должен бояться, – возмутился Агенобарб.

Агриппина посмотрела на мужа, не скрывая злой иронии:

– Луций чувствует в тебе детоубийцу!

– Я детоубийца?! – заревел Агенобарб.

Агриппина не двинулась с места. Знала, что он не сумеет добраться до неё. Агенобарб грубо сунул мальчика в колыбель. Из угла поспешно выскользнула кормилица Эклога, вытащила Луция и унесла его подальше от ругающихся родителей.

– Ты детоубийца, – спокойно подтвердила Агриппина. – Помнишь: прошёл месяц после нашей свадьбы. Ты катал меня на колеснице по Виа Аппия. Мальчик лет десяти перебегал дорогу, догоняя удравшую собаку. Он находился далеко от нас, но ты нарочно нахлестнул коней. Лошади затоптали ребёнка, наша колесница едва не перевернулась. А ты поспешно бросил горюющей матери несколько монет и снова хлестнул коней.

– Мальчишка был всего лишь плебеем, – растерянно оправдывался Агенобарб.

– В тот день моя любовь к тебе пошла на убыль.

– Зато в ту ночь ты стонала от страсти на ложе любви, – хмуро отозвался Гней Домиций.

– Ты стал похож на отвратительное, вонючее чудовище! – искренне высказавшись, Агриппина почувствовала облегчение.

Протянув ладони к хрупкой шее жены, Агенобарб угрожающе надвигался на неё. Он бессильно волочил ноги, будучи не в состоянии оторвать их от пола. Он задыхался, натужно краснея от ярости. Агриппина смотрела на него с презрительной насмешкой.

Агенобарбу оставалось сделать два шага. Но силы покинули его. Агриппина была близка и далека одновременно. Гней Домиций Агенобарб любил и ненавидел её. Ненавидел за строптивость, непокорство и дикий нрав. Любил за особый прищур серо-зелёных глаз, в которых терялся, как в тумане на лесном болоте. Тянулся к ней, не зная, что сделает в следующий миг: нежно обнимет или прибьёт…

Почти дотянувшись до Агриппины, он пошатнулся. Страшно выпучив глаза, Агенобарб издал ртом булькающий звук. И, схватившись за сердце, с грохотом повалился на пол. Больно ударился затылком и неподвижно замер.

Агриппина поспешно присела около мужа. Подложила ему под голову маленькую детскую подушку. Спросила участливо:

– Тебе больно?

Он замычал, жутко вращая зрачками. Присмотревшись, Агриппина уловила в его взгляде необъяснимое выражение – близость смерти. «Сейчас или никогда! – решила она. – Прежде, чем умереть, Агенобарб узнает мою месть!»

– Я изменяла тебе! – радостно выдохнула Агриппина в лицо Агенобарбу.

Он нервно дёрнулся. Застонал от бессильной злости. Толстые пальцы судорожно шевелились, но уже не складывались в кулаки.

– С… кем?.. – едва слышно прошептал он.

Агриппина ликовала, забыв о сострадании:

– С твоим лучшим другом и родственником, Гаем Пассиеном Криспом! – как можно внятнее выговорила она имя, милое ей и неожиданное для мужа.

Ненависть исказила лицо Агенобарба. Он забился в судороге. «Это – агония!» – безошибочно поняла Агриппина. Жадно всматриваясь в лицо умирающего мужа, она походила на злобную гарпию.

Отмеряя время, падали капли в клепсидре. Агриппина дождалась, когда голова Агенобарба упала на пол. Между неровными желтоватыми зубами высунулся кончик языка. Матрона припала к его груди, прислушиваясь к биению сердца. Тишина, ни звука, ни хрипа…

Она поднялась и вышла из кубикулы. Подкашивались ноги, дрожали колени. Нервные, лихорадочные слезы стекали по воспалившейся коже щёк. В мозгу билась настойчивая мысль: «Я свободна, свободна!»

Медленно добредя до атриума, она крикнула неистово и страшно:

– Агенобарб умер!

На крик госпожи сбежались рабы и домочадцы. Агриппина ничком упала на широкую скамью и зарыдала. Мокрое от слез лицо она прятала в складках покрывала. Никто не увидел безумной усмешки, искривившей губы вдовы Агенобарба.