Текст книги "Окончательный расчет"

Автор книги: Ирина Зарубина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

ГЛАВА 16

В баре Малютов заказал себе водки. Сел в самый дальний угол, где не мешала музыка, куда не забредали проститутки, где можно было попытаться придумать выход.

Но сначала… Сначала он выпьет до дна вот этот стакан. Без закуски. Выпьет и занюхает рукавом. Хватит манерничать – началась охота на него. И ему в этой охоте надо убежать от красных флажков и метких двустволок.

А потом…

Малютов достал мобильник. И набрал номер Паратова.

На работе того не было. Секретарша ответила, что Михаил Михайлович уехал в Думу.

Малютов набрал сотовый телефон генерального, но механический голос сообщил, что телефон временно отключен.

Дома подошла горничная:

– Нет, Михаил Михайлович еще не приехал.

Это было уже плохо, очень плохо. В самые нужные моменты самые нужные телефоны почему-то не отвечают.

Впрочем, у Малютова был еще один телефон Паратова. Так сказать, экстренный. По этому номеру он не звонил ни разу, но теперь – теперь как раз время пришло.

– Да, – ответила трубка голосом Паратова.

– Миша…

– Да, Владимир Иванович, слушаю вас.

– Ты не один? Не можешь говорить?

– Я один. Но говорить не могу.

– Почему?

– Не хочу.

– Ах ты сука! – успел только крикнуть Малютов. Телефон отключился.

Ну вот теперь все стало на свои места.

Вот почему он не поднял на ноги милицию, почему вообще никому ничего не сказал.

Теперь его не спасет никакая милиция. Ему это было слишком хорошо известно. Теперь сама милиция будет за ним охотиться.

«Вот так, значит? Значит, все-таки списали Малютова в расход? А не рано ли? У меня еще для вас есть кое-что».

Водка не помогла. Малютов чувствовал злую трезвость. И пустоту, гулкую и враждебную пустоту вокруг.

Он просто боялся себе признаться. Он был против этих людей бессилен.

Паратов тогда верно сказал – они немаркие, грязь на них не видна, так что компромат не сработает. Поэтому в атаку он не пойдет, он теперь спрячется в самую узкую норку и переждет. Не может быть, чтобы этот ужас не кончился.

Потом позвонил жене.

Говорил быстро и четко:

– Для всех я уехал по делам, ты не знаешь куда. Сам с тобой свяжусь. А ты бери сына и дочь и уезжай из Москвы.

– Володя…

– Молчи, дура, слушай. Ничему не верь. Это все враги. Я сам тебя найду. Поняла?

– Поняла… Тут во дворе…

– Знаю. Это в меня стреляли.

– Володя!

– Все нормально, так пусть и знают – Малютова им не взять. Пока.

Этот звонок приободрил его, он заказал еще водки.

«Это все убытки, – размышлял он, – а где же прибыль? Неужели я в одном рванье?»

Он быстро перебрал в памяти многочисленных своих друзей и знакомых – пусто. Зацепился только за Калашникову, но тут же и понял: если она узнает, что он больше не в силе, тоже отвернется.

«Эх, дура-дура, такую подругу предала, – вспомнил он о дружбе Дежкиной и Ирины. – Клавдия никогда бы не отвернулась».

Он набрал телефон Калашниковой, но ни дома, ни на работе той не было.

Теперь надо было как-то выбираться отсюда, ехать на конспиративную квартиру и прятаться. Но сначала в тайничок.

Никакой конспиративной квартиры у Малютова не было. У него только были ключи от квартиры Шевкунова, который сейчас сидит в тюрьме. Квартира, конечно, опечатана, но это не проблема, а там искать его никто не будет.

Про эту квартиру он придумал давно, ключи всегда носил с собой.

Шевкунова арестовала та же самая Дежкина. Вот тогда он понял, что она слишком близко подобралась к нему. Правда, Шевкунов про их общие дела молчал, но это пока. Теперь-то уж наверняка расколется. А с поганой овцы хоть шерсти клок.

А тайничок был на Речном вокзале в камере хранения.

Там Малютов спрятал пистолет.

Ночью Инна придумала. Она не явится к Клавдии Васильевне на дачу вот так просто, а приедет тайком, понаблюдает. Если там все в порядке, она улучит минутку и отзовет Дежкину. Дежкина должна помочь. Дежкина просто обязана помочь.

И еще она мучительно пыталась вспомнить, где она раньше видела того парня, что выводил в наручниках Нинель и кавалера.

Лицо было знакомым, но ситуация мешала вспомнить. Наверняка тогда он никого не арестовывал. Вообще Кожина видела арест первый раз в жизни.

Где?

Она стала перебирать не такие уж многочисленные места ее встреч с людьми. Сначала показалось, что парень приходил в банк. В банке бывало много народу. И даже успокаивала себя – ну, конечно, дескать, где же я его еще могла видеть…

Но загадка не отставала, тревожила, а стало быть, память сохранила этого человека не в нейтральной, безразличной ячейке.

Тогда она стала вспоминать последние дни, когда скрывалась от всех. Но и здесь парень не проявлялся.

И только утром, включив для сына телевизор с его любимыми мультиками, вдруг ясно увидела – на квартире. На той самой, которая была видеоборделем.

Но он не был одним из посетителей. Тех она помнила наперечет. И вообще там бывало мало народу. Тогда кто же? Почему она зацепилась за телевизор?

Точно. Этот человек приходил ставить видеоаппаратуру. Он еще провозился дня два.

Инна, правда, тогда почти не обратила на него внимания. А вот теперь вспомнила.

Ну и что? Почему ее это тревожит?

Один из тех подонков. Все ясно.

Так и оставив эту мысль нерешенной, стала собираться.

Собственно, что там собираться, только подпоясаться.

Но Инна все тянула и тянула с отъездом. Она собирала не вещи, она собирала себя. Завтра, в крайнем случае послезавтра, у нее на руках будет виза. Значит, в субботу она сможет сесть в самолет и улететь.

Этот отъезд она представляла не просто как путешествие, пусть даже и дальнее. Она видела в нем освобождение, нет, даже сильнее – чудесное превращение. Ее тюрьмой стал страх, вот от него она и освободится, она перестанет быть мухой, пауком, тараканом, которого всякий считает за честь прихлопнуть, как у Кафки. Она станет свободным человеком. Это будет Кафка наоборот.

И Дежкина ей поможет, пусть делает, что хочет, пусть защищает ее собственным телом, но пусть будет этот самолет и это превращение.

Поцеловала сына, слишком крепко и слишком горячо, вдруг почувствовала, что словно бы прощается с ним навсегда. Сама же посмеялась над собственной мнительностью. Ничего опасного она делать не собирается. Она собирается только поговорить с Клавдией Васильевной.

Опасность, если она и будет, то только тогда, когда они с сыном поедут в Шереметьево. А сегодня – нет, сегодня, можно сказать, милая прогулка.

Дача Дежкиной нравилась Инне. Там было так уютно, как не бывает в давно обжитых городских квартирах. Три комнаты внизу, еще одна наверху, со скошенным стеклянным потолком. Там они с сыном и жили. По утрам их будило солнышко. Тогда с мальчиком произошло чудо безо всякого медицинского вмешательства – прекратились эпилептические припадки.

И вообще в этом доме было что-то очень притягательное. Там была простота и тепло человеческих отношений, там было, возможно, настоящее человеческое счастье.

Но Инна все не торопилась выходить из дома. Еще раз позвонила Клавдии Васильевне домой – никто не ответил, – и только тогда, глубоко и как-то обреченно вздохнув, вышла из дома.

ГЛАВА 17

Машина осталась у въезда на дачный участок.

Вся ее семья безмятежно завтракала на веранде. Федор был в чистой рубашке, значит, Ленка постирала. Макс читал книгу, никогда она его не отучит читать за едой!

Ленка, разумеется, питалась одной земляникой. И так худющая, как спичка.

– Ма! – закричала дочь, вскакивая из-за стола несколько более экзальтированно, чем подобает случаю. – Ура! Ма приперлась!

Клавдия уже почти смирилась с языком Ленки, но на этот раз не сдержалась.

– Не очень гостеприимный глагол.

– Пойди сюда, дай я тебя поцелую, – радостно поднялся муж.

Макс тоже чмокнул Клавдию в щеку.

Ну, все как всегда.

– Я, ребята, с дороги, сначала умоюсь, – взмолилась Клавдия, которую уже тащили за стол, где были свежие огурчики, помидорчики, скрипящий зеленый лучок, салатик, редисочка и разная прочая очень полезная зелень.

Федор наконец построил душ – огромную бадью поднял на столбы, а столбы обтянул непрозрачным полиэтиленом. Вода в этом душе нагревалась солнцем. Но по утрам была прохладной и здорово бодрила.

Вот теперь наконец она отмоется.

Федор послал детей в дом, а сам, нахал такой, заглянул за душевую занавеску.

– Ты куда?! – засмеялась Клавдия.

А Федор, только что настроенный на игривый лад, вдруг, что называется, с лица сошел.

– Это у тебя что? – пролепетал он, показывая на Клавдину шею.

Как же она забыла?

На шее красовался огромный синячище. Она поднимала воротник рубашки, поэтому синяк не сразу заметили. А сейчас она стояла перед мужем голая.

– Потом, Федя, – сказала она. – Потом все объясню.

Глаза Федора стали узкими и белыми.

– Что ты мне потом собираешься объяснять? – шипящим шепотом проговорил он. – Что ты мне рога наставила?

Клавдия чуть не выругалась – вот же дурак!

– Тьфу, – в сердцах плюнула она. – Федь, ты ж не мальчик, а я не девочка, какие рога?!

– А это что?

– Сказала – потом объясню.

Федор с силой задернул занавеску и ушел к столу, топая ногами, как Отелло.

Настроение было немного подпорчено.

Но Клавдия все-таки отмылась на совесть, запах тюрьмы больше не преследовал ее.

– Лен, – позвала она дочь. – Принеси мне халатик! Я забыла. Пожалуйста.

Дочь принесла ситцевое выгоревшее платье. Не очень презентабельная одежда, но, во-первых, для дачи сойдет, а во-вторых, платье не пахло тюрьмой – оно пахло чистотой и солнцем.

Полотенце Клавдия обмотала вокруг шеи, чтобы дети не заметили.

И вышла.

Федор зверем смотрел на нее.

– Ну и что ты мне хотела объяснить?

– Вот позавтракаем, я отдохну с дороги, тогда и поговорим.

– Да какой тут завтрак! – вспылил Федор и с шумом вышел из-за стола.

Клавдия уже стала получать от этого недоразумения удовольствие. Все-таки приятно, когда тебя ревнуют.

– Ма, на озеро колбаситься пойдем?

– Конечно, вы собирайтесь.

Дети бросились в дом, а Клавдия позвала Федора.

– Никто не приезжал?

– Никто, – угрюмо ответил тот.

– Инна не приезжала?

– Нет. Ты мне баки не забивай…

– Какие баки, Фетиша, – ласково проговорила она. – Это мне бы на тебя обижаться – загораешь тут на солнышке, отдыхаешь душой и телом, а даже не почувствовал, что жена твоя в тюрьме.

– Где?

– В тюрьме, Федя, в Бутырке.

Федор снова сошел с лица, но на этот раз глаза стали испуганными и растерянными.

– Ты была в тюрьме?

– Да. Двое суток вот изучала проблему изнутри. Даже слишком изнутри.

– Погоди, а синяк?

– Да не засос это. Успокойся, это меня задушить пытались.

Федор безмолвно открывал и закрывал рот.

– Только не переспрашивай. Да, задушить. Но не получилось, как видишь. И детям ничего не говори.

– Погоди, а Ирина? Она же могла хотя бы сообщить.

– Ирина… Забудем про нее, – тихо сказала Клавдия.

– Не-не, постой, огорошила просто. Что случилось?

– Да много чего случилось, Федя. Так много, что и не пересказать. Да и неохота сейчас. Давай лучше отправимся на озеро, а то мне после обеда снова уезжать.

– Я тебя никуда не отпущу.

– Надо, Федя, надо. А теперь пойдем собираться.

Они поднялись из-за стола. Клавдия живо, а Федор медленно, он никак не мог переварить информацию.

Клавдия открыла шкаф и достала купальник. Вот тут все ясно, что выбирать: на озеро идти – это вам не в тюрьму.

Ленка носилась по дому как оглашенная, все никак не могла найти свои очки.

Макс уже ныл, что солнце спрячется, хотя на небе не было ни облачка.

Федор сидел на табуретке и на обращения к нему отвечал невпопад.

Наконец собрались.

Но только вышли из калитки, как Клавдия вспомнила, что не захватила шлепанцы.

– Да без шлепанцев обойдешься, – сказал Федор. – Возвращаться не к добру.

Но Клавдия в приметы не верила.

Шлепанцы долго не находились. Оказалось, они забрели в самый дальний угол под кроватью.

– Ма, там тебя какой-то дядька спрашивает.

«Водитель, – подумала Клавдия. – Торопится».

– Ну пригласи.

Клавдия не хотела разговаривать при детях.

Ленка выбежала из дома.

Клавдия уложила шлепанцы в сумку, а когда подняла голову, подумала, что сошла с ума.

Перед ней стоял Малютов.

– В-владимир Иванович? – заикнулась Клавдия.

Тот мешком свалился на табуретку, губы у него задрожали, а на глазах появились настоящие слезы.

– Клавдия, Клавдия Васильевна, спасите, – прохныкал он.

– Ма, ты скоро? – влетела Ленка. – Ой, извините.

Клавдия вышла на крыльцо.

– Так, идите без меня. Я попозже приду, – скомандовала она.

Федор деловито кивнул и увел детей.

– Что случилось, Владимир Иванович? – вернулась Клавдия.

– Меня хотят убить.

– Кто?

– Неважно.

«И есть за что, – подумала Клавдия. – Сама бы тебя убила, сволочь».

– В мою машину стреляли. Меня преследуют, меня нашли даже на квартире Шевкунова. Клавдия, я, как заяц, как волк, – поправился Малютов. – Клавдия, помоги.

– Паратов?

– Откуда ты знаешь?

– Да уж знаю. Он меня тоже в охотники вербовал.

Малютов вскочил на ноги, сунул руку в карман и вынул пистолет.

– Я буду стрелять!

– В кого стрелять, Владимир Иванович? Я вас убивать не собираюсь. Это вот вы меня пытались, – она показала на синяк. – А я никого в жизни не убила, Бог миловал, думаю, и не придется. А пистолетик положите. Вот сюда, на стол.

Малютов послушно положил пистолет.

– И давайте сядем.

Они сели, Малютов подпер лоб руками.

– Единственным я могу вам помочь, Владимир Иванович, арестовать вас, – сказала Клавдия.

– Нет.

– Тогда – вот вам Бог, а вот порог – бегите.

– Я в тюрьму не пойду.

– Я это уже поняла. Больше ничем помочь не могу.

– Ты знаешь, что такое тюрьма? – вскричал Малютов и тут же осекся.

– Знаю, – Клавдия кивнула. – Жить можно. Я прослежу, чтобы вы жили.

– Ты не сможешь, они, знаешь, они везде, они…

– Они вас не тронут, если вы выложите все и сразу.

– Что все?

– Владимир Иванович, я хотела на озеро пойти, погода прекрасная. Мне сейчас неохота в прятки играть. Все – это все.

Малютов снова опустил голову на руки. Его поза сейчас красноречиво выражала тяжелое раздумье.

Вот странная штука. Еще десять минут назад Клавдия думала о Малютове, как о мерзкой твари, которую раздавить – только облагодетельствовать человечество. Но сейчас перед ней сидел жалкий и слабый человек, даже ударить которого нельзя было.

– Но ты гарантируешь? Ты меня не предашь?

Клавдия не ответила.

– Скажи мне, я буду жить?

– Не вечно, – констатировала Клавдия. – Но за ближайшее время я ручаюсь.

– Хорошо, я согласен. Я согласен, слышишь, Клавдия? Я все выложу, все. Они у меня попляшут.

– Вот и хорошо. Правда, давно вам собиралась сказать, люди пляшут от радости, а не от злости.

– Прекрати! – взвыл Малютов. – Ты хоть понимаешь, что сейчас происходит?!

– Явно не исторический момент в масштабах человечества, но для вас… Радоваться надо, Владимир Иванович. Чистота – это радость. Извините за сентенции. Сейчас посидите тут, а я вызову машину.

– У меня мобильник, – достал из кармана телефон Малютов.

– Не надо, машина на въезде.

– Паратова?

– Да. Но поедем мы не к нему, а к нам, в городскую. Посидите. Вот зелени поешьте, этого в тюрьме не дают.

– Ты еще можешь смеяться, – обиженно проговорил Малютов.

– Да уж наплакалась, – махнула рукой Клавдия и вышла из дома.

Машины не было.

Клавдия несколько раз оглядела короткую дорогу, где она оставила «мерседес», – нет машины.

«Может, поехал поесть. Неловко получилось. Надо было пригласить человека. Ну ничего, подождем. Или вызовем, действительно, свою машину».

Но ни того ни другого Клавдия не сделала.

Ирина видела, как Дежкина вышла из душа, как разговаривала с мужем, как потом всей семьей они стали собираться, очевидно, на озеро.

Она устроилась в садике напротив дома.

Сейчас выходить ей было вовсе не нужно. Она ждала.

Все разъяснения потом. Сейчас ждать.

А ждать пришлось совсем недолго.

Сначала семья вышла из дома, а потом, когда Клавдия вернулась, прямо из-за соседнего куста выскочил Малютов и побежал, пугливо озираясь, к калитке дачи Дежкиных.

Ирину он не заметил чудом.

А она чуть не вскрикнула. Не от испуга, а от неожиданности. Вот уж кого она здесь увидеть не ожидала.

Потом Клавдия отправила семью на озеро, а сама снова скрылась в доме.

Никого не было с полчаса.

Потом Ирина видела, как Клавдия побежала к дороге. Ну да, там ведь осталась машина.

Вернулась Клавдия ни с чем.

И Ирина уже собиралась выйти из укрытия, как сначала услышала шум мотора, но не «мерседеса», а нашего, российского автобуса, а потом увидела и сам автобус – окна в нем были забраны полосками железа.

Ирина слишком хорошо знала эти машины, чтобы ошибиться, – ОМОН.

Следом подъехал и «мерседес». А быстро они. Впрочем, за Малютовым, очевидно, следили от самой Москвы. А здесь решили брать.

Ой, а брать ли?

Может, собираются сразу все проблемы решить? Как удобно!

Автобус не доехал до дома Клавдии метров сто. Но омоновцы не выходили.

А из «мерседеса» вылез Паратов.

Малютов заметался по комнате, и Клавдии пришлось схватить его за плечи и хорошенько встряхнуть.

– Сидите спокойно. На людях они ничего с вами не сделают. Я сама поговорю с Паратовым.

И она вышла на порог.

– Ну, Джеймс Бонд, такого быстрого результата даже я не ожидал, – шел к крыльцу, улыбаясь, Паратов.

– Еще раз здравствуйте, Михаил Михайлович.

– Привет.

– Ну и охрана у вас.

– Это не охрана, Дежкина. Это за Малютовым.

– Можно было и армию позвать.

– Действительно, многовато народу.

– Хорошо, мы сейчас соберемся. Я поеду с вами.

– А вот это совсем не обязательно.

– А вот это обязательно, – сказала Клавдия. – Иначе вы Малютова не получите.

– Ты с ума сошла, Дежкина? Мы его получим, и на тебя не поглядим. Ты хоть подумала, что ты одна?

– Ну почему же, Михал Михалыч, Клавдия Васильевна совсем не одна.

Клавдия удивленно обернулась на мужской голос.

Из-за дома вышел парень. Встал рядом с Клавдией на крыльцо.

– Меня Андреем зовут, – представился он, – хотя ваша подруга знает меня как Вадима.

У Паратова перекосилось лицо.

– Вы что, в игры тут со мной играете? Я не посмотрю, что ты фээсбэшник. Да вас двоих сметут мои ребята…

– Нас трое! – закричала, перебегая дорогу, Ирина. – Трое нас! Как мушкетеров!

– Цирк, – криво ухмыльнулся Паратов. – Ну-ка, с дороги.

– А ты что подумала? – спросила Ирина, беря Клавдию за руку.

– Прости.

– Нет, я тебя ни за что не прощу, если ты решила…

– Я дура, – сказала Клавдия.

Они стояли на крыльце, закрывая вход в дом. А в этом доме сидел и трясся от страха преступник, которого они все последнее время пытались поймать за руку, которого, может быть, мечтали даже убить.

– Так, ребята! – обернулся к омоновцам Паратов. – За дело.

Из автобуса нехотя высыпали омоновцы. Автоматы на изготовку.

– Михаил Михайлович, мы не уйдем, – сказал бывший Вадим. – Остановите людей. Вы же не станете стрелять среди бела дня.

– Я не стану?

– Погоди, – шепнула Ирине Клавдия. – А как же снайпер?

– Снайпер – это наш человек. Он не в вас должен был стрелять, а в оперативников, если бы они, не дай Бог, вздумали чего, – пояснил фээсбэшник.

Паратов отошел от калитки, чтобы пропустить омоновцев.

Андрей, Клавдия и Ирина взялись почему-то за руки. Смешно и страшно.

– Пропустите их, – сказал Паратов, – последний раз прошу.

– Даже не просите, – почему-то игривым голосом ответила Ирина.

– Вперед.

Клавдия невольно зажмурилась. Убить их, конечно, не посмеют, но изобьют точно.

Но она ошиблась. Когда шаги омоновцев уже были совсем близко, раздался выстрел.

Клавдия невольно вздрогнула, открыла глаза – ничего не понятно.

Омоновцы тоже замерли.

И только тут Клавдия поняла, что стреляли в доме.

– Идиот! – закричала она, решив, что это Малютов начал стрельбу.

Она бросилась в дом и на бегу больно наткнулась на Инну.

У той было какое-то потустороннее лицо.

– Инна? Это ты? – задала самый глупый из возможных вопросов Клавдия.

И здесь увидела, что в руке Кожина держит пистолет.

– Вот и все, – сказала Инна тихо и вдруг улыбнулась. – Вот и свободна.

У Малютова была прострелена голова.

Он лежал на полу, под ним растекалась бурая лужа крови.

Паратов растолкал столпившихся в прихожей Андрея, Ирину, Клавдию и Инну, посмотрел на труп, развернулся на каблуках и, сказав: – Что и требовалось доказать, – вышел из дома.

Когда омоновцы уехали, а Клавдия по мобильнику мертвого Малютова вызвала милицию, Ирина произнесла:

– А что-то никакого катарсиса. Да просто даже не верится, что все уже кончилось.

– Это потому, – сказала Клавдия, – что все только начинается.

От речки к дому бежала ее семья…

– Мы еще вычистим землю от грязи и посадим сад, – сказал Андрей. – Фильм такой видели? «Мой друг Иван Лапшин». Об этом, кстати, тоже можно снять фильм. И назвать – «Мой друг Клавдия Дежкина».

– Нет, – сказала Клавдия. – Некрасиво. Лучше – «Госпожа следователь».

С ней никто не спорил.

Действительно, название что надо.

Простенько и со вкусом.

– И никому его не показывать.

– Как это?

– А так – просто отправить в ноосферу, – улыбнулась Клавдия.