Текст книги "Окончательный расчет"

Автор книги: Ирина Зарубина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

Ирина Зарубина
Окончательный расчет

ГЛАВА 1

От стука в окно стекло задребезжало.

Клавдия вскинулась в постели. Сердце бухало в самом горле.

Уже светло, хотя на часах всего пять.

Клавдия смотрела еще мутными со сна глазами на окно и сама себя успокаивала – приснилось. Кто может постучать в окно на девятом этаже? Разве что птица. Нет, приснилось.

Но сердце все колотилось, и разумные слова не успокаивали.

Клавдия встала и подошла к окну – ну да, вот ласточки летают. Ничего страшного.

Приткнулась лбом к стеклу, никак не отдышаться.

Последние дни засыпала с трудом, а просыпалась от каждого шороха. Спала часа по три, не больше. И весь день в тупом оцепенении – ходила, сидела, смотрела в книги, даже разговаривала, но всё – будто это не она, а какой-то ее двойник-зомби.

Никогда не думала, что может вот так тихо сходить с ума. Думала, что сильная, что оптимизма хватит на десятерых, оказалось – слабая и нервная, пугливая до истерики и абсолютно бессильная.

В эту дикость никто не поверит: городской прокурор – преступник.

В тот самый момент, когда она поняла, с кем бок о бок проработала последние годы старшим следователем по особо важным делам, ее просто вышвырнули с работы.

Так что у Дежкиной теперь было время посокрушаться. И это ее убивало.

Клавдия хотела было снова лечь, но знала, что только намается, ворочаясь без сна, что страшные мысли будут подступать кошмаром, сердце снова будет колотиться, как птица о стекло, и не стала.

Поставила чайник, выпила размороженную воду, что делала каждое утро, но в эти дни безо всякого вкуса и скорее механически. Надо было пойти в душ. Вода помогала Клавдии, напряжение чуть-чуть ослабевало, казалось даже, что мир по-прежнему стоит, как стоял, а не проваливается в черную дыру. Что можно жить и можно что-то сделать для этого мира.

Но сегодня даже не хотелось лезть в ванну. Ею овладело тупое безразличие, чугунная усталость, и только слезы стояли близко – какая-нибудь мелочь, и она разревется.

Клавдия могла бы, конечно, уехать на дачу. Вся ее семья там – муж, сын, дочь. Но и этого она не делала, потому, во-первых, что надо было собираться, покупать какие-то продукты, тащиться на электричку, а сил не было даже на ванную. А во-вторых, так уж она была устроена, что со своими бедами справлялась сама, только радостями делилась. Хороша она будет, если покажется с бледной физиономией и трясущимися руками перед семьей. Нет, она сначала соберет себя по частям, аккуратно приладит все на свои места, скрутит накрепко, а потом видно будет.

Ласточки черными стрелками пронизывали небо. Какое-то броуновское движение счастья. Пикируют и взмывают без рева моторов, а так, словно небо им принадлежит. Кто в детстве не мечтал летать, как птица, кому не снились эти чудные сны, где нет страха, а есть только небо, которое тебе принадлежит. Видно, ласточки – это непроснувшиеся дети.

Клавдия открыла балкон и шагнула к перилам. Вот если полететь… Просто – перешагнуть через перила и каким-то чудом взмыть вверх, как ласточка. Земля далеко, ее почти что и нет, а небо – вот оно, рядом. Или воспаришь над этим страшным городом, или грохнешься о землю. И все. И ничего больше не будет…

Клавдия отшатнулась от перил.

Ноги подкосились, и она села на кафель пола.

Кричать самой себе сейчас: прекрати, ты с ума сошла, еще этого не хватало, было бессмысленно и глупо. Она и так это знала. Это как раз ее не остановило бы. А что бы остановило?

Страх?

Нет.

Инстинкт самосохранения?

Никогда такого не было.

Что-то другое, куда более важное – стыд. Вернее, несколько стыдов, если можно так выразиться. Первый и самый примитивный – как она будет выглядеть там, внизу, на асфальте. Ох, уж она повидала на своем следовательском веку! Смотреть страшно, от подробностей просто тошнит. А она все-таки женщина. Она не хочет никого пугать, она и после смерти хочет выглядеть красивой.

Второй стыд – перед родными. Ведь они всю вину возьмут на себя. А их вины нет, нет. За что им мучиться всю жизнь? За что быть вечной семьей самоубийцы? Спасибо, жена, спасибо, мамочка…

Но был еще и третий стыд, самый сильный и самый непонятный. Стыд перед жизнью, что ли. И даже шире, больше – перед вообще всем.

Наверное, Клавдия сама себе боялась признаться или не хотела называть даже мысленно громкие слова, но это был стыд перед Природой, перед Богом. Ей была дана жизнь, ей так повезло, что она пришла на эту землю – ведь тут сколько должно было сложиться, чтобы родилась именно она. Столько случайностей – почему ее родители встретились, почему встретились родители ее родителей и родители родителей родителей. И так до бесконечности, которая уже эти случайности превращает в чудо – чудо рождения человека. А она это чудо убьет? И из-за чего? Из-за какого-то подонка?! Из-за того, что навалилась на нее вселенская хандра, что она никак не соберется с силами, чтобы придавить гадину, уничтожить, стереть с лица земли?!

Клавдия захлопнула за собой дверь балкона. Нет, фигушки, не дождетесь!

Туман куда-то уходил, усталость таяла, а на их месте росло острое чувство злости.

Так, первым делом – в душ. Потом одеться, накраситься, причесаться и – в бой.

Ничего, ничего не потеряно. Она сейчас соберется с мыслями и все придумает. У нее еще есть козыри. Ирина Калашникова осталась в прокуратуре. А Ирина – ее подруга, она доведет дело до конца. Ей только надо дать время. Этот скользкий гад не оставляет никаких следов, свидетелей, зацепок, но оставит, обязательно где-нибудь наследит. Вот тогда Ирина и будет там. Ирина ее ученица, она уже даже переросла свою учительницу.

Выше нос, Дежкина, все только начинается.

Снова задребезжало пронзительно, но теперь уже не стекло, а дверной звонок.

Клавдия, которая уже взялась за ручку ванной, досадливо мотнула головой. Кто это в такую рань?

Клавдия посмотрела в глазок, теперь она смотрела в глазок, хотя раньше, вопреки собственным же советам, никогда этого не делала.

Ирина. Вот те на, легка на помине.

– Ириша, ты что в такую рань? – распахнула дверь.

И замерла. Четверо оперативников по углам коридора, потому она их и не увидела.

– Дежкина Клавдия Васильевна? – спросила Ирина.

Клавдия кивнула, она уже все поняла. Не хотела, отказывалась понимать, но не ребенок же – закрыл глаза и нет меня.

– Вы задержаны, вот постановление.

Клавдии сейчас бы как-то пошутить да просто улыбнуться, но не получалось, только жалко скривились губы.

– Оружие, наркотики имеются? Собирайтесь.

– Мы, помнится, перешли на «ты», – только и смогла выдавить Клавдия.

Оперативники вошли в квартиру. Уселись в прихожей. Клавдия пошла в спальню одеваться. Ей надо было хотя бы на секундочку оказаться с Ириной наедине. Просто посмотреть в глаза. И она закрыла дверь за собой.

Но Ирина не вошла следом, она только приказала:

– Дверь откройте.

– Но мне надо одеться.

– Одевайтесь, но дверь не запирать.

Сорвалось. Но ничего, еще не все потеряно. Еще будет такая секундочка. Ее не может не быть. Она только посмотрит Ирине в глаза, и та все ей скажет одним взглядом. Она ее успокоит. Она обязательно ее успокоит. А если нет… Ерунда, ерунда. Тогда бы мир перевернулся.

Клавдия остановилась перед шкафом, решая извечный женский вопрос: что надеть?

Если бы она отправлялась в гости или в ресторан, она бы надела вот это черное вечернее. Если бы она шла на работу – ну, тут костюмов и платьев пруд пруди. Если бы она собиралась на дачу – вот джинсовый костюм. Но что надеть в тюрьму?

У кого в шкафу висит костюм для тюрьмы? Да ни у кого. Хотя на каждом шагу твердят – от тюрьмы и от сумы…

Когда Клавдия сама арестовывала людей, она даже не задумывалась, что у тех тоже возникают такие вопросы, решать которые нет ни времени, ни сил. Лихорадочно передергиваешь вешалки, досадуя, что все такое нарядное и дорогое, маркое и мнущееся.

Клавдия натянула джинсы, какую-то мужнюю ковбойку, кроссовки…

– Я готова.

– Выходите.

– А что, обыск проводить не будете?

– Нет.

– Странно.

– Пошли, – сказала Ирина.

Клавдия поспешила следом. Вот сейчас был шанс. Ирина завернет за угол коридора, Клавдия окажется прямо у нее за спиной и просто тронет ее плечо.

Но Ирина, не доходя до угла, остановилась, подождала, пока оперативники опечатают дверь.

Была еще одна возможность – в лифте. Все шестеро они не влезут. Значит, по трое. И там оперативник на секундочку отвернется, вот это и будет тот самый момент.

Но Ирина вызвала грузовой лифт, в который влезли бы и двадцать человек.

И тогда Клавдия перестала выдумывать. Зачем, Ирина уже все выдумала сама. Она сама все устроит. Надо только подождать.

Тут до Клавдии дошло, что ей не нацепили наручники. А ведь положено. Ага, значит, Калашникова сделала это специально. Но зачем?

Все встало на свои места, когда они вышли во двор.

Получилось так, что первыми в микроавтобус садились оперативники, Ирина стояла за Клавдией. Дверь почему-то не открывалась, оперативники дергали ее, а она ни в какую. Клавдия оглянулась на Ирину, но та смотрела куда-то в сторону, за дом. Клавдия, впрочем, не стала прослеживать ее взгляд. Что-то вдруг брякнулось у ее ног об асфальт.

Клавдия взглянула и чуть не вскрикнула – пистолет. Он лежал прямо возле носка ее кроссовки. Очевидно, выпал у кого-то из оперативников.

Первым ее порывом было поднять пистолет и отдать растеряхе, она уже стала наклоняться к оружию, но именно в этот момент взглянула туда, куда смотрела Ирина, – за угол дома.

И замерла…

Все это происходило доли секунды. Раздумывать было некогда. Это потом Клавдия будет перекатывать случившееся и так и сяк, пытаясь разобраться, а в тот момент что-то извне, как бы со стороны заставило ее отшатнуться от пистолета.

Из-за угла выглядывал ствол снайперской винтовки.

– Вы уронили пистолет, – сипло произнесла Клавдия. И по тому, как наигранно удивился оперативник, как слишком суетливо поднял свой «Макаров», Клавдия поняла – она только что была на волосок от смерти.

Дверь «микрика» вдруг сразу же открылась, ее запихнули внутрь.

Глаз Ирины Клавдия так и не увидела. Та сидела к ней спиной.

– Куда меня? – спросила Дежкина.

– В Бутырку, – ответил оперативник.

Клавдия пожалела только об одном, что не успела сходить в душ. О том, что она потеряла подругу, она не жалела. Просто этой подруги у нее никогда и не было.

ГЛАВА 2

Прокурор Малютов вздрогнул, несколько страничек соскользнули со стола и, плавно спланировав, опустились на ковер.

– Ну, как все прошло? – спросил он, поднимая бумаги.

– Нормально, – ответила Калашникова.

Малютов снизу внимательно взглянул на Ирину.

– Нормально?

– Владимир Иванович, – сказала та, подходя и по-хозяйски устраиваясь в кресле. – Вы меня за дурочку держите?

– В смысле? – округлил глаза прокурор.

– Да в прямом, в прямом смысле! Знаете, я плохих артистов насмотрелась – из вас артист, как из меня мать Тереза.

– Ты этот тон… знаешь, ты брось этот тон.

– Та-ак, начинается! Сейчас реверансы будем делать?

Малютов наконец собрал бумаги. Положил их аккуратной стопочкой на стол, сел на начальственное место и сказал тихо, глядя в сторону:

– Не все сразу, Ириша, не все сразу.

– Сразу? Сразу?! Я тут корячусь, вашу задницу прикрываю, а вам все мало?! Да вы уже должны мне ноги мыть и воду пить из тазика. Вы меня что, тоже кончить хотели? Если бы ваш долбаный снайпер хоть на миллиметр промахнулся…

– Какой снайпер? – встрепенулся Малютов.

– Снайперский снайпер, – как неразумному дитяте сказала Ирина. – Меня-то хоть можно было предупредить? Если вы собирались Дежкину убирать, так не хрена было спектакли устраивать. Все можно было тише и спокойней сделать.

– Ты что, кого убирать? И что это за тон? Когда это ты мою задницу прикрывала?

– Все, надоело. – Ирина поднялась и пошла к двери.

– Ну погоди, стой, – засопел Малютов. – Что ты гонишь лошадей? Каких-то снайперов придумала… Я кто, по-твоему, убийца? Я прокурор, между прочим. Уже от Дежкиной нахваталась? Это она всюду преступников видит. Злодейства всякие. Понимаешь ты, целую интригу против меня затеяла! Она, случайно, не на мэрию работает?

Ирина нехотя вернулась к столу.

– Я буду это дело вести? – спросила она.

– Нет, не стоит. Чего тебе светиться? Вы же, как-никак, подружки, – он хихикнул, – и потом… – Малютов замялся.

– Ну-ну…

– Понимаешь, Ирина, нам в прокуратуре нужны люди проверенные. Ну, в которых я бы мог не сомневаться…

– Ага. А я не проверенная.

– Но ты ж действительно подруга Дежкиной. Кто тебя знает, вдруг ты очень хитрая. А? Ты хитрая, Ирина?

– Нет, я простушка, – серьезно ответила Калашникова. И даже как-то сокрушенно. – Я из-за вас подставлялась на каждом шагу. Кто вам сообщил, что Дежкина Сарычева нашла?

– Да этого негодяя мы и без тебя нашли бы… – и осекся. – Жаль вот, опоздали. Кто-то успел его убить. Только не надо так улыбаться.

– Как?

– Саркастически. С недоверием. Опять? Да что это происходит?! Прокурор города – убийца, по-твоему? Я сам хочу весь этот клубок распутать. Мне уже, знаешь, из Кремля звонят: что там у тебя происходит, Малютов?

– А знаете, что про вас Дежкина сказала?! Очень точно: перестраховщик, – вдруг перебила Ирина. – Вы же жуткий перестраховщик, Владимир Иванович.

– Поэтому и жив до сих пор. И все, и хватит обо мне. Давай делами заниматься. Надо найти Кожину.

– Оп-па! А я еще когда вам говорила – вы с этой Кожиной намучаетесь.

– Да я-то при чем?

– Но она же против вас свидетель.

– Подкупленная. Ее колонуть как следует, все выложит. Вот и найди ее. Найди живую или мертвую.

– А как предпочтительнее?

– Опять ты, Калашникова? Вот мне твой отец, царство ему небесное, говорил, хочешь приключений – возьми к себе мою дочь. Давай, ищи Кожину.

– А Дежкина?

– Пусть посидит немного, подумает.

Когда Ирина вышла из кабинета, Малютов поднял трубку:

– Люся, с Паратовым меня соедини… Михал Михалыч? Здравствуй, родной. Что там в твоем «ЦРУ»? Много шпионов изловили?.. Ха-ха-ха… Отлично… Чего звоню? Да вот поговорить надо. Когда сможешь принять?.. Без прессы… Срочно… На дачке? Заметано. Обнимаю тебя, родной.

ГЛАВА 3

Начальник Бутырской тюрьмы сам пришел в камеру к Клавдии. Ну как же – старый знакомый.

Сел на соседнюю шконку и сказал грустно:

– И ты, Брут?

Семен Васильевич Котляров был широко образованным человеком. Изо всех сил, которых у него было не так уж много, он пытался устроить из Бутырки хоть какое-то подобие пенитенциарного учреждения, а не пыточный дом. Он ухитрялся делать ремонт тюрьмы, которая уже разваливалась на глазах, силами заключенных, и не раз в десять лет, как положено, а чаще. Он латал и перелатывал заборы, стены, полы и потолки. Он изловчился даже подрядить местных талантов написать фреску на стене в столовой. Получился мрачноватый пейзаж, но аппетита не портил.

Клавдию Котляров знал давно, с тех самых пор, как она стала работать в прокуратуре и ходила сюда на допросы. Впрочем, знать-то знал, но вот дружба завязалась у них, когда Клавдия выручила родственника Семена Васильевича, попавшего в беду. Честно говоря, Клавдия сделала доброе дело без какого-то умысла, но добрая дружба с начальником тюрьмы очень скоро оказалась весьма полезной. Ей не приходилось по нескольку часов ждать свободной комнаты для допросов, а потом еще несколько часов, когда освободится выводной и приведет подследственного.

Но никогда она и предположить не могла, что сама окажется в этих стенах не гостем, а более или менее постоянным обитателем.

– Брут убил своего начальника, – сказала Клавдия. – А я, увы, не успела.

– А была попытка?

– Слушай, Семен Васильевич, давай не будем. Ты ж к рассказам зеков привык, они все у тебя невинные.

– Ну, твоему рассказу я бы поверил.

– Сомневаюсь, – сказала Клавдия.

– Пожелания?

– Душ бы принять.

– Сделаем.

– И из одиночки переселить.

– Уверена?

– Уверена.

– Ладно. Еще что?

– Пока все.

– Мы тебя из офицерской столовой кормить хотели, но если ты в одиночке не желаешь – извини.

– Я сейчас меньше всего хочу есть.

– Это пройдет, – весело пообещал Котляров. – И еще, в качестве исторической справки: отсюда еще никому не удалось бежать.

– Я что, похожа на подкопщицу?

– Так ты и на зека не похожа, – улыбнулся Котляров и ушел распорядиться, чтобы Клавдию отвели в душ.

Вот теперь у нее было время все спокойно обдумать.

Но спокойно не получалось. Мысли прыгали, как зайцы, разбегались, издевательски дергая короткими хвостиками. Обойти главное – я сижу в тюрьме! – Клавдии не удавалось.

Она посмотрела на стены – да, такие не пробьешь, не подкопаешь. «А ведь вот же психолог чертов, – подумала она про начальника тюрьмы. – Первая мысль действительно – бежать».

«А что он сделает в первую очередь? – подумала она о Малютове. – Наверное, попытается найти Инну Кожину. А той спрятаться не так уж легко – у нее больной мальчик на руках. Если он ее найдет – все. Он может даже меня из тюрьмы выпустить. Ему уже ничего не страшно будет».

Инна Кожина работала в «Импэксбанке» менеджером по рекламе. И проституткой по совместительству. Но не вокзальной, не уличной и даже не телефонной.

Она совместительствовала в борделе, которым владели следователи из одной московской районной прокуратуры. Следователи эти понатыкали в комнатах борделя всякой видеозаписывающей аппаратуры и собирали компромат на тех, кто пользовался сексуальными услугами прокурорского публичного дома. И все у них шло так ладно и так чудно, пока не оказалось, что официальный хозяин квартиры тоже собирал компромат, но уже на всех, включая и владельцев. Началась какая-то дикая охота за этим компроматом. Со стрельбой, взрывами, убийствами. Уже были мертвы и хозяин квартиры, и следователи той районной прокуратуры, уже лежал в реанимации следователь городской прокуратуры (где, собственно, работала и Клавдия), пытавшийся найти и убить Инну Кожину. Дежкина, к счастью, успела его арестовать. Но кровавый ком все катился.

Клавдия, которой приходилось разбираться со всеми этими жуткими делами, никак не могла поспеть, она всегда оказывалась на шаг позади. Спасти ей удалось только Инну Кожину. Та даже какое-то время жила у Клавдии на даче, но потом пропала. Она не поверила Клавдии, что главный негодяй, тот, кто так жестоко заметал следы своих «невинных шалостей», будет разоблачен и посажен.

Этим негодяем, хотя Клавдии это слово казалось чуть ли не ласкательным в применении к преступнику, оказался городской прокурор Малютов. И его в самом деле волновал не столько компромат, хотя и это тоже, сколько довольно крупная афера с мэрией и тем самым «Импэксбанком».

И теперь все замыкалось на Инне. Она, во-первых, была единственным оставшимся в живых свидетелем, а во-вторых, у нее были те самые видеозаписи, из которых следовало, что Малютов неосторожно пооткровенничал в постели о своих делишках.

Но Инну они найдут. И тогда все будет кончено.

Почему Клавдия так была в этом убеждена?

Потому что искать будет Калашникова. А та знает, как это делается. Слишком хорошая оказалась ученица.

«Да почему же я решила, что Ирина меня предала? – наконец задала себе самый главный вопрос Клавдия. – Мы были друзьями почти два года. Не просто коллегами, а друзьями. В прокуратуре, как и в политике, это явление из ряда вон выходящее и потому дорогого стоит. И только из-за того, что Ирина пришла меня арестовывать, я решила, что она предала?»

Клавдия посмотрела на умывальник. Чугунная раковина и два латунных крана. Почему-то ужасно захотелось вымыть руки. Даже без мыла, просто теплой водой. Она открыла левый кран – в нем вода была холодной, а в правом – кипяток. Вот такое удобство – чуть не ошпарилась. Это что-то новое в сантехнике.

Клавдия минуту посоображала, а потом сняла носок и натянула его на оба крана. Теперь горячая и холодная струя соединялись и с грехом пополам воду можно было отрегулировать до нужной температуры.

Это простое изобретение очень обрадовало Клавдию. Тут даже было чем гордиться. Просто и гениально. Она не знала, что таким же способом исправляют сантехнические причуды Бутырской тюрьмы во всех камерах. Но, в общем, она могла гордиться собой – изобрела она смеситель из собственного носка совершенно независимо.

«Да нет, не потому, что арестовала. А потому, что это вообще пришла не Ирина Калашникова, это пришел какой-то совсем незнакомый человек. Чужой, холодный, официальный, но не играющий все это в силу обстоятельств, а настоящий».

Клавдия вдруг с ужасом поняла, что прежняя Ирина как раз и была маской. Вот тогда она была неестественной, вот тогда не очень-то умело притворялась, но Клавдия почему-то принимала это за такой стиль поведения, что ли.

«Но даже если отбросить все эти психологизмы, а только пойти по фактам: Малютов меня из прокуратуры увольняет, а Ирину – нет. Хотя он прекрасно знал, что мы работаем вместе, что мы дружим. Все, что было известно мне, знала и она. Так ее он оставил, а меня – нет, меня даже арестовали. Неужели этот перестраховщик Малютов вот так просто взял и поверил, что Ирина будет к нему лояльна? Он себе-то не всегда верит, а тут такое благодушие?!»

Клавдия стала вспоминать о последнем деле, и картинка получилась страшная.

Малютов вдруг – сам! – предложил взять в помощницы Ирину. Хотя всегда был против.

Тогда в газетах опубликовали подслушанные телефонные разговоры между городским прокурором и чиновником мэрии. Клавдия нашла человека по фамилии Сарычев, который якобы поставил «жучок» в кабинете Малютова. Якобы – потому что никакого «жучка» Сарычев не ставил. А сделал это сам Малютов. Сарычев был только прикрытием. И вся та история затевалась лишь для того, чтобы припугнуть тех самых чиновников из мэрии, которые перестали отчислять липовой фирме самого Малютова деньги. У Малютова был на них компромат как раз из борделя, вот он и решил им напомнить, что они все у него «под колпаком».

А когда Клавдия нашла Сарычева и договорилась, что тот даст показания, несчастного убили.

А кто знал о том, что Сарычев найден? Только Ирина. Только ей она сказала, только ей.

От бессильной обиды Клавдия чуть не завыла. Нет, ей по-прежнему не жаль было, что она потеряла подругу. Дежкиной было жаль, что теперь она не сможет спасти Инну.

Дверь громыхнула, отворилась.

– Дежкина, с вещами.

Клавдия сняла носок с крана и вышла в коридор.

– Руки назад, не разговаривать. Вперед.

Ее долго вели по путаным коридорам (обратно она бы сама не добралась, заблудилась бы), потом приказали:

– Лицом к стене.

Снова громыхнула дверь.

Клавдия вошла в камеру.

Пять женщин смотрели на нее с интересом.

– Ну, будем знакомиться, – сказала одна из них, пожилая и красивая. – Вера Федоровна Красильникова.

Впрочем, та могла и не представляться. Клавдия и так знала эту знаменитую актрису.