Текст книги "Собрание стихотворений"

Автор книги: Ирина Одоевцева

ЛУНА

 
Ночью, когда наступает тишь,
К жабе прилетает летучая мышь.
Говорит о том, что мертва луна,
И о том, что ночь темна и длинна.
Пресвятая Дева, помилуй нас!
Добрый сон бежит от испуганных глаз
Оттого, что ночь длинна и страшна.
А дурного не надо сна.
 
 
Далеко в темный лес заехал граф,
Преследовал вепря он.
Перед ним душистое море трав
И старые сосны со всех сторон,
А вепря запутался след.
Уж луна с небес льет холодный свет –
Граф обратно скачет на резвом коне
Вдоль узких лесных дорог
Туда, где звенит охотничий рог.
Два зеленых глаза горят в вышине…
Он взглянул и видит рысь на сосне!
А за ней на небе круглая луна.
Шкура рыси, как медь, красна.
На него спокойно глядит она
И кажется кошкой большой,
Рыжей кошкой, совсем не злой.
Тогда граф берет арбалет,
И в голову рыси летит стрела:
Рысь упала на землю. Лунный свет;
Вдруг погас. Настала черная мгла.
Тишину прорезал в тот же миг
Человеческий отчаянный крик:
– Луна!.. Луна умерла! —
И стало так тихо потом,
Что слышно, как шепчутся лист с листом.
Граф рыси нигде найти не мог,
И, крестясь, он поехал своим путем
Туда, где звенел охотничий рог.
 
 
Но странный графу приснился сон
В ту ночь, как с охоты вернулся он.
Будто в спальне он и стоит у окна,
Большая, круглая в небе луна…
Кто-то тихо-тихо ступил на балкон
(Так бесшумно ступать может только зверь)
И к нему вошел сквозь закрытую дверь.
И видит он: дева пред ним стоит
Такой удивительной красоты,
Что сердце графа громко стучит,
Когда он спрашивает: – Кто ты?
Печально дева молчит в ответ,
А косы ее красны, как медь.
– Ты грустна? Позволь за тебя умереть!
И пред ней на колени став,
В любви клянется ей граф,
В зеленых глазах мерцает свет,
На щеках ее краска стыда.
Она не сказала ни разу «нет»,
Хотя не сказала и «да».
Она так прекрасна и так нежна,
И так упоительно-покорна она:
И впервые граф блаженство узнал,
Целуя рот, что печален и ал.
Слезы текли из зеленых глаз…
И графу деву было мучительно жаль.
Но желания наши сильнее нас,
И прекрасна в любви печаль.
Сон этот снился ему до утра,
А когда проснулся он,
Была подушка от слез мокра,
И страшный он помнил сон.
 
 
В герцогском замке одна и грустна
Прелестная Виолетта сидит у окна,
Смотрит в вечернюю синюю тьму,
Песни поет и графа ждет…
Ах, не едет он к ней почему?
Прежде он был так нежен и мил,
А теперь, наверно, ее разлюбил.
Но вот проходит двенадцать дней —
Виолетта графа видит из башни своей,
И вниз спешит по ступеням она
Оттого, что в графа она влюблена.
Он в залу входит, и смутен он,
Изысканно вежлив его поклон,
Но поднять на нее он не смеет глаз.
И смертельно бледнеет ее лицо.
– Я давно уже, граф, не видела вас. —
Виолетта встает, холодна и горда.
– Наверно, другую любите вы.
Тогда прощайте, граф, навсегда.
Я отдаю вам ваше кольцо. —
И чуть слышно вздохнула: – Увы! —
– Я люблю ту, – был графа ответ, –
Прекрасней которой на свете нет.
Но свободы моей не надо мне
Оттого, что это было во сне.
А вам, госпожа моя, я жизнь отдам
И покорным слугою буду вам. —
Виолетта подумала: «Бредит он,
И это грешно влюбляться в сон.
Когда я стану его женой,
Узнает он верное счастье со мной»
Граф от невесты едет домой
Полночной, тихой порой.
За графом скачет его слуга.
Дремучий лес сменяет луга…
Но странно, что нет луны, хоть с небес
Огромные звезды смотрят в лес.
Два зеленых глаза горят в вышине.
И видят они – рысь сидит на сосне,
Шкура ее, как медь, красна.
На графа спокойно глядит она
И кажется кошкой большой,
Рыжей кошкой, совсем не злой.
Граф шпоры вонзает в коня:
– Пресвятая Дева, помилуй меня! —
Шепчет он, и мчится стрелой
Конь его по тропинке лесной.
А граф белей полотна
И всё повторяет: – Луна… луна…
 
 
Тускло сверкает жабий взор,
Жаба и мышь ведут разговор.
– Если бы звезды съесть,
Стало б еще темней.
Жаль, что на небо никак не взлезть.
У звезды, должно быть, вкус светляка,
Головка так же жирна и мягка,
Только еще вкусней.
– Девять раз в лесу прокричала сова,
Я понять не могу слова.
Слушай, сталь звенит и льется кровь.
Навсегда я с тобой, моя любовь.
Нет, нет, ты – летучая мышь,
И ты мне изменишь, и ты улетишь,
Как сладко пахнет свежая кровь…
Слушай, сова закричала вновь.
 
 
В капелле ярко свечи горят,
Виолетта и граф под венцом стоят.
Да поможет им в жизни Бог!
Виолетта – нежный, хрупкий цветок,
Дрожит под белой своей фатой,
И крестится трепетною рукой,
И шепчет патеру: – Да.
– Да, – громко граф повторяет за ней
И мыслит: «Теперь навсегда!»
Пост торжественно свадебный хор.
Рассеянно граф поднимает взор
И видит: вдали от гостей,
Белой одежды своей белей,
Стоит у колонны одна
Грустная дева странного сна.
И это не сон, и это не бред…
Она живая, это она.
Теперь Виолетта его жена.
А там, у колонны, стоит она,
Та, прекрасней которой на свете нет,
И косы ее красны, как медь.
Ах, лучше бы графу вчера умереть.
Гнутся столы под тяжестью блюд,
Гости смеются, едят и пьют,
И все довольны, и весело всем.
Один новобрачный грустен и нем.
Подняв на графа взор голубой,
Виолетта шепчет: – Любимый мой! –
И во взоре от счастья блестит слеза,
И она опускает глаза.
Но в сердце графа смерть и ад.
Он слов не находит в ответ,
И на ту устремляет он страстный взгляд,
Прекрасней которой на свете нет,
На ту, что слишком поздно пришла.
Она так печальна и так светла,
И первого снега она белей.
И видит граф, что рядом с ней
Суровый, черный рыцарь сидит,
Глаза его черной ночи черней,
И на графа он мрачно глядит.
 
 
Гости встают из-за стола.
– Граф, я к матери пойду моей,
Я с вами сегодня ехать должна
И с ней расстаюсь на много дней. –
И с улыбкой Виолетта от мужа ушла,
И рядом с матерью села она.
В зал входят жонглеры, певцы и шут.
Сейчас представленье они начнут.
Вдали от гостей сидит одна
Грустная дева из странного сна.
Граф к ней подходит. Низкий поклон.
И руку ей предлагает он.
И тихо с кресла она встает,
Рука ее холодна, как лед;
Но по жилам графа пробежал огонь,
Когда он тронул ее ладонь.
Он говорит: – Я давно вас ждал.
Но я думал, вы – только сон! —
Она молчала, и он продолжал:
– Здесь душно, выйдемте на балкон. —
И они покинули праздничный зал.
– Отчего вы не приходили ко мне,
Спрашивает граф, – как тогда, во сне?
Граф, я не понимаю вас,
Я сегодня вас вижу в первый раз.
– Но ваш рот, что печален и ал,
Ваше нежное тело я уже целовал,
И в страхе шепчет она, задрожав:
– Вы бредите, граф.
Я маркиза de Saim-Arlatte,
Вот там, у окна, стоит мой брат, —
Граф обернулся и встретил взор
Черных глаз, что глядели в упор,
И черного рыцаря он увидал,
И холод по телу его пробежал.
Она говорила: – Далеко мой дом,
Много дней и ночей плыть пришлось кораблю.
Он тихо сказал: – Я вас люблю! —
И еще тише: – Дорогая, уйдем. —
И вниз по ступеням, мимо окон,
В темный сад ее уводит он.
Луны нет на небе, хоть в тихий сад
Звезды огромные глядят.
И покорно с графом идет она,
Грустная дева из странного сна.
Он приводит ее на цветущий луг;
На милом лице ее испуг,
А косы ее красны, как медь.
-Ты грустна? Позволь за тебя умереть! —
Пред ней на колени став,
О любви умоляет граф.
В зеленых глазах мерцает свет,
На щеках ее краска стыда,
Она не сказала ни разу «нет»,
Хотя не сказала и «да».
Но когда ее уст коснулся он,
Она испустила чуть слышный стон,
И стон этот сразу напомнил ему
Рысь, и луну, и ночную тылу,
И жадные пасти свежих могил.
Но граф сейчас же о всём забыл
Оттого, что так она нежна —
И так упоительно-покорна она.
Слезы текли из зеленых глаз,
И графу деву было мучительно жаль.
Но желания наши сильнее нас,
И прекрасна в любви печаль.
Вдруг с цветущего ложа встала она.
– Милая, уходишь ты отчего?
– Прощайте, граф, я идти должна. —
И она ушла от него.
Он умолял ее: – Вернись, вернись;
– Милая, нежная, без тебя я умру. —
Меж низких кустов проскользнула рысь
И спряталась в черную нору.
 
 
Граф вернулся в праздничный зал,
И всюду ее он искал,
Ту, прекрасней которой на свете нет,
И спрашивал всех, но был общий ответ:
Девы такой никто не видал.
И нигде он не мог ее найти.
И тогда он решил: «Это был сон,
Что приснился мне средь душистых трав.
Пресвятая Дева, сон грешный прости!»
И к Виолетте вернулся граф.
Нежной улыбкой был встречен он;
Виолетта сказала: – Я давно вас жду.
Не было ли холодно вам в саду?
 
 
К отъезду трубят рога,
Уж дверцу кареты открыл слуга.
Граф с молодой женой
И пышной свитой едет домой.
Вдруг черный рыцарь к нему подошел,
И был он бледен, мрачен и зол.
– Граф, два слова сказать вам надо мне,
Но не при графине, вашей жене. –
Он низкий Виолетте отвесил поклон,
И в сторону быстро отходит он.
– Виолетта, я к вам возвращусь сейчас.
Простите, что ждать заставляю вас. —
И к черному рыцарю граф идет.
На графа смотрит с презреньем тот
И говорит: – Вы забыли, граф,
Что сестры рыцарей не для забав.
– Маркиз, не надо напрасных слов, —
Ответил граф, – идем, я готов! —
И в сад идут они на зеленый луг.
На луг, где графу явилась любовь,
Неужели же здесь прольется кровь?
Раздастся мечей лязг и стук?
Огромные звезды смотрят в сад,
Но странно, что нет луны.
На сук высокой сосны
Уселась рыжая рысь,
И злобой горит зеленый взгляд.
Вдруг черный рыцарь крикнул: – Молись!
Сейчас твою душу примет ад! —
Звон стали, короткий стон,
И раненый граф на луг упал.
И луг под ним стал влажен и ал.
Склонились сосны со всех сторон…
Так тихо стало кругом,
Что слышно, как шепчется лист с листом.
И граф простонал: – Луна…
Луна умерла! – И умер сам…
Рысь бесшумно подкралась к его ногам
И лизала из раны теплую кровь,
А на небе засияла вновь
Большая, круглая луна.
 
 
Жабе говорит летучая мышь:
– Хорошо цепляться за выступ крыш
И висеть вниз головой.
Хочешь, полетим со мной!
– Я нашла на кладбище человеческий зуб,
Ответила жаба, – там, где старый дуб.
В полночь зарою его, тогда
Станет отравой в колодцах вода,
И много новых будет могил;
А звон похоронный мне очень мил,
И много жирных будет червей.
Пойдем, помоги мне в работе моей! —
И с жабой уходит летучая мышь.
 
 
Ночь, только ночь, и ночная тишь.
Пресвятая Дева, молитву услышь!
Я лишилась покоя и сна
Оттого, что ночь длинна и страшна,
Оттого, что мертва луна.
 

«КОНТРАПУНКТ»
(ПАРИЖ, Рифма, 1951)

«…Я сегодня с утра весела…»

 
Я сегодня с утра весела,
Улыбаются мне зеркала,
Олеандры кивают в окно.
Этот мир восхитителен… Но
 
 
Если-б не было в мире зеркал,
Мир на много скучнее бы стал.
 
 
Если-б не было в мире стихов,
Больше было бы слез и грехов
 
 
И была бы, пожалуй, грустней
Невралгических этих дней
Кошки-мышкина беготня –
Если б не было в мире меня.
 

1950

«По набережной ночью мы идем…»

 
По набережной ночью мы идем.
Как хорошо – идем, молчим вдвоем.
 
 
И видим Сену, дерево, собор
И облака…
А этот разговор
На завтра мы отложим, на потом,
На после-завтра…
На когда умрем.
 

«Все о чем душа просила…»

 
Все о чем душа просила,
Что она любила тут…
 
 
Время зимний день разбило
На бессмыслицу минут,
На бессмыслицу разлуки,
На бессмыслицу «прости».
 
 
…Но не могут эти руки
От бессмертия спасти…
 

1950

«На дорожке мертвый лист…»

 
На дорожке мертвый лист
Зашуршал в тоске певучей.
Хочется ему кружиться,
С первым снегом подружиться,
Снег так молод и пушист.
 
 
Неба зимнего созвучья,
Крыши и сухие сучья
Покрывает на вершок
Серебристый порошок.
 
 
Говорю на всякий случай:
– Память, ты меня не мучай.
Все на свете хорошо,
Хорошо, и будет лучше…
 

1950

«Ночь глубока. Далеко до зари…»

 
Ночь глубока. Далеко до зари.
Тускло вдали горят фонари.
 
 
Я потеряла входные ключи,
Дверь не откроют: стучи, не стучи.
 
 
В дом незнакомый вхожу не звоня,
Сколько здесь комнат пустых, без огня,
 
 
Сколько цветов, сколько зеркал,
Словно аквариум светится зал.
 
 
Сквозь кружевную штору окна,
Скользкой медузой смотрит луна.
 
 
Это мне снится. Это во сне.
Я поклонилась скользкой луне,
 
 
Я заглянула во все зеркала,
Я утонула. Я умерла…
 

1950

«К луне протягивая руки…»

 
К луне протягивая руки,
Она стояла у окна.
Зеленым купоросом скуки
Светила ей в лицо луна.
 
 
Осенний ветер выл и лаял
В самоубийственной тоске,
И как мороженное таял
Измены вкус на языке.
 

1950

«Сквозь музыку и радость встречи…»

 
Сквозь музыку и радость встречи
Банально-бальный разговор –
Твои сияющие плечи,
Твой романтично-лживый взор.
 
 
Какою нежной и покорной
Ты притворяешься теперь!
 
 
Над суетою жизни вздорной,
Ты раскрываешь веер черный,
Как в церковь открывают дверь.
 

«В этот вечер парижский, взволнованно-синий…»

 
В этот вечер парижский, взволнованно-синий,
Чтобы встречи дождаться и время убить,
От витрины к витрине, в большом магазине
Помодней, подешевле, получше купить.
 
 
С неудачной любовью… Другой не бывает –
У красивых, жестоких и праздных, как ты.
В зеркалах электрический свет расцветает
Фантастически-нежно, как ночью цветы.
 
 
И зачем накупаешь ты шарфы и шляпки,
Кружева и перчатки? Конечно, тебе
Не помогут ничем эти модные тряпки
В гениально-бессмысленной женской судьбе.
 

– В этом мире любила ли что-нибудь ты?..

 
– В этом мире любила ли что-нибудь ты?..
– Ты должно быть смеёшься! Конечно любила.
– Что? – Постой. Дай подумать! Духи, и цветы,
И ещё зеркала… Остальное забыла.
 

1950

«Все снится мне прибой…»

 
Все снится мне прибой
И крылья белых птиц,
Волшебно-голубой
Весенний Биарриц.
 
 
И как обрывок сна,
Случайной встречи вздор,
Холодный, как волна,
Влюбленный, синий взор.
 

«Над водой луна уснула…»

 
Над водой луна уснула,
Светляки горят в траве,
Здесь когда-то утонула
Я, с венком на голове.
 
 
…За Днепром белеет Киев,
У Днепра поет русалка.
Блеск идет от чешуи…
Может быть, меня ей жалко –
 
 
У нее глаза такие
Голубые, как мои.
 

1950

«В такие вот вечера…»

Но кто такой Роберт Пентегью,

И где мне его отыскать?

Баллада о Роберте Пентегью.

И. О.

 
В такие вот вечера
Цветут на столе георгины,
А в окнах заката парча.
Сегодня мои именины
(Не завтра и не вчера).
 
 
Поздравлять приходило трое,
И каждый подарок принес:
Первый – стихи о Трое,
Второй – пакет папирос.
 
 
А третий мне поклонился:
– Я вам луну подарю,
Подарок такой не снился
Египетскому царю…
(Ни Роберту Пентегью).
 

1950

«В легкой лодке на шумной реке…»

 
В легкой лодке на шумной реке
Пела девушка в пестром платке.
 
 
Перегнувшись за борт от тоски,
Разрывала письмо на клочки.
 
 
А потом, словно с лодки весло,
Соскользнула на темное дно.
 
 
Стало тихо и стало светло,
Будто в рай распахнулось окно.
 

1950

«Потомись еще немножко…»

 
Потомись еще немножко
В этой скуке кружевной.
 
 
На высокой крыше кошка
Голосит в тиши ночной.
Тянется она к огромной,
Влажной, мартовской луне.
 
 
По кошачьи я бездомна,
По кошачьи тошно мне.
 

1950

«Сияет дорога райская…»

 
Сияет дорога райская,
Сияет прозрачный сад,
Гуляют святые угодники,
На пышные розы глядят.
 
 
Идет Иван Иванович
В люстриновом пиджаке,
С ним рядом Марья Филиповна
С французской книжкой в руке.
 
 
Прищурясь на солнце райское
С улыбкой она говорит:
– Ты помнишь, у нас в Кургановке
Такой-же прелестный вид,
 
 
И пахнет совсем по нашему
Черемухой и травой…
Сорвав золотое яблоко,
Кивает он головой:
 
 
Совсем как у нас на хуторе,
И яблок какой урожай.
Подумай – в Бога не верили,
А вот и попали в рай!
 

«Я помню только всего…»

 
Я помню только всего
Вечер дождливого дня,
Я провожала его,
Поцеловал он меня.
 
 
Дрожало пламя свечи,
Я плакала от любви.
– На лестнице не стучи,
Горничной не зови!
 
 
Прощай… Для тебя, о тебе,
До гроба, везде и всегда…
 
 
По водосточной трубе
Шумно бежала вода.
Ему я глядела вслед,
На низком сидя окне…
 
 
…Мне было пятнадцать лет,
И это приснилось мне…
 

«Каждый дом меня как-будто знает…»

 
Каждый дом меня как-будто знает.
Окна так приветливо глядят.
Вот тот крайний чуть-ли не кивает,
Чуть-ли не кричит мне: Как я рад!
 
 
Здравствуйте. Что вас давно не видно?
Не ходили вы четыре дня.
А я весь облез, мне так обидно,
Хоть бы вы покрасили меня.
 
 
Две усталые, худые клячи
Катафалк потрепанный везут.
Кланяюсь. Желаю им удачи.
Да какая уж удача тут!
 
 
Медленно встает луна большая,
Так по петербургски голуба,
И спешат прохожие, не зная,
До чего трагична их судьба.
 

«Теперь уж скоро мы приедем…»

 
– Теперь уж скоро мы приедем,
Над белой дачей вспыхнет флаг.
И всем соседкам и соседям,
И всем лисицам и медведям
Известен будет каждый шаг.
 
 
Безвыездно на белой даче
Мы проживем за годом год.
Не будем рады мы удаче,
Да ведь она и не придет.
 
 
Но ты не слушаешь, ты плачешь,
По-детски открывая рот…
 

«Как неподвижна в зеркале луна…»

 
Как неподвижна в зеркале луна,
Как будто в зеркало вросла она.
 
 
А под луной печальное лицо,
На пальце обручальное кольцо.
 
 
В гостиной плачет младшая сестра:
От этой свадьбы ей не ждать добра.
 
 
– О чем ты, Ася? Отчего не спишь?
– Ах, Зоя, увези меня в Париж!
 
 
За окнами осенний сад дрожит,
На чердаке крысиный яд лежит.
 
 
Игру разыгрывают две сестры,
Но ни одной не выиграть игры.
 
 
На свадьбе пировали, пили мед,
Он тек и тек, не попадая в рот.
 
 
Год жизни Зоиной. Последний год.
 

«Облокотясь на бархат ложи…»

 
Облокотясь на бархат ложи,
Закутанная в шелк и газ,
Она, в изнеможеньи дрожи,
Со сцены не сводила глаз.
 
 
На сцене пели, танцевали
Ее любовь, ее судьбу,
Мечты и свечи оплывали,
Бесцельно жизнь неслась в трубу,
 
 
Пока блаженный сумрак сцены
Не озарил пожар сердец
И призрак счастья… Но измены
Простить нельзя. Всему конец.
 
 
Нравоучительно, как в басне,
Любовь кончается бедой…
 
 
– Гори, гори, звезда, и гасни
Над театральной ерундой!
 

«В руках жасминовый букет…»

 
В руках жасминовый букет
И взгляд невинно-удивленный,
И волосы, как лунный свет,
Косым пробором разделенный.
 
 
Сквозь тюлевый туман фаты
Девическое восхищенье…
Но неужели это ты,
А не твое изображенье
 
 
На полотне за гранью лет,
В поблекшем золоте багета,
Воображаемый портрет,
«Банальная мечта поэта»?
 

«Летала, летала ворона…»

 
Летала, летала ворона.
Долетела до широкого Дона,
А в Дону кровавая вода
Не идут на водопой стада,
И в лесу кукует не кукушка,
А грохочет зенитная пушка.
 
 
Через Дон наводят мосты
И звенят топоры и пилы,
Зеленеют братские могилы,
На могилах безымянные кресты…
 
 
А вороне какое дело —
Вильнула хвостом и домой улетела.
 

«Угли краснели в камине…»

 
Угли краснели в камине,
В комнате стало темно…
Все это было в Берлине,
Все это было давно.
 
 
И никогда я не знала,
Что у него за дела,
Сам он рассказывал мало,
Спрашивать я не могла.
 
 
Вечно любовь и тревога…
Страшно мне? Нет, ничего.
Ночью просила я Бога,
Чтоб не убили его.
 
 
И уезжая кататься
В автомобиле, одна,
Я не могла улыбаться
Встречным друзьям из окна.
 

«Серебряной ночью средь шумного бала…»

 
Серебряной ночью средь шумного бала,
Серебряной ночью на шумном; балу,
Ты веер в волненьи к груди прижимала,
Предчувствуя встречу к добру или злу.
 
 
Средь шумного бала серебряной ночью
Из музыки, роз и бокалов до дна,
Как там на Кавказе когда-то, как в Сочи
Волшебно и нежно возникла весна.
 
 
Серебряной ночью средь шумного бала
Кружилась весна на зеркальном полу,
И вот эмигрантской печали не стало,
И вот полудетское счастье сначала,
Как в громе мазурки на первом балу,
 
 
Как там на Кавказе когда-то, как в Сочи
Средь шумного бала серебряной ночью…
 

«Далеко за арктическим кругом…»

 
Далеко за арктическим кругом,
Распластав поудобней хвосты,
Рассуждали тюлени друг с другом,
Называя друг друга на ты.
 
 
Согласились разумно тюлени:
Жизнь спокойна, сытна, весела
И полна восхитительной лени,
Много холода, мала тепла,
Ни надежд, ни пустых сожалений.
 
 
Жизнь от века такою была…
 
 
А про ландыши, вешнее таянье,
Исступленное счастье, отчаянье
Сумасшедшая чайка врала,
Перед тем, как на льду умерла.
 

1950

«За окном сухие ветки…»

 
За окном сухие ветки,
Ощущенье белки в клетке.
 
 
Может быть я, как и все,
Просто белка в колесе?
И тогда мечтать не в праве
Я о баснословной славе?
 
 
Слава, все равно, придет,
Не сейчас, так через год.
 

1950.

«Клочья света, обрывки тепла…»

 
Клочья света, обрывки тепла,
Золоченой листвы фалбала,
 
 
Сад в муаровой шумной одежде,
Легкомысленно верит надежде,
 
 
Что не будет от осени зла,
Что она как весна весела.
 
 
Вспоминаю насколько я прежде
Рассудительней, старше была
 
 
И насколько печальней жила.
 

1950.

«Банальнее банального…»

 
Банальнее банального,
Печальнее печального,
Умильнее умильного,
Под гром оркестра бального,
А дальше право сильного,
Без разговора дальнего.
 
 
А там совсем банальщина,
Шампанское, цыганщина.
 
 
Банальнее банального,
«Прости» свистка вокзального,
Печальнее печального,
В купэ вагона спального,
В ночи с огнями встречными,
С цветами подвенечными,
 
 
Железа бормотание
«В Ис-панию, в Ис-панию»…
 

«В белом дыму паровоза…»

 
В белом дыму паровоза,
Возле вагонных колес,
Были улыбки и розы,
Не было правды и слёз.
 
 
Так в этот час расставанья,
В час умиранья души
Он говорил: «До свиданья,
Ведь ненадолго. Пиши…»
 
 
Сердце царапают кошки.
Все утешенья – вранье.
…Белый платочек в окошке
Делает дело свое.
 

«Прощанье на вокзале…»

 
Прощанье на вокзале,
Прощальные цветы.
 
 
На «вы», или на «ты»?..
 
 
– Зачем вы не сказали?
Ведь я простить могла,
Ведь я не помню зла…
 
 
– Не надо расставаться,
Двенадцать, нет – тринадцать
Минут еще осталось
И можно все решить…
 
 
– Мне больно. Я устала,
И времени так, мало,
Так трудно говорить…
 
 
Широкая перчатка,
Дорожное пальто.
…В Берлине пересадка…
 
 
Ах, это все не то!
Осталось восемь, семь…
И нет минут совсем
И все-же надо жить…
 
 
Свисток И говор шведский…
 
 
Навек твой, профиль детский,
Навек твой детский рот…
 
 
…А поезд уж идет.
 

«Из счастия не вышло ничего…»

 
Из счастия не вышло ничего –
Мы елки не зажгли под Рождество,
Не встретили мы вместе Новый Год,
На лыжах мы не бегали. И вот
На счастие поставить надо крест…
 
 
Как театрально суетлив отъезд!
Опять разлука. О, в который раз
Мужские слезы из холодных глаз!
В который раз «навеки», «навсегда»!
Слова, как ветер, слезы, как вода.
 
 
– Так до весны, не забывай… Свисток.
Летает голубем в руке платок.
Все кончено. И все же надо жить.
Сесть у окна. На столик положить
Свой похоронно-свадебный букет.
 
 
…Ни прошлого, ни будущего нет…