Текст книги "Королевская кровь-2 (СИ)"
Автор книги: Ирина Котова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
Ангелина стояла и держала защиту, и плакала от испуга, в низу живота пульсировал огонь, по телу бежали электрические разряды, а люди отползали от нее, смотря с благоговением и не переставая молиться. Песчаники бесшумно и упорно бились об купол, и это было невыносимо жутко. Она чувствовала каждый удар всем телом и не знала, сколько выдержит. Где этот проклятый дракон? Почему он не бросился в погоню?
“Женщина должна уметь просить о помощи”, – вспомнила она рокочущий голос и рассмеялась, почти безумно, не видя, с каким страхом и надеждой смотрят на нее кочевники. Руки дрожали, тело болью отзывалось на каждый удар одуревших от близкой, но ставшей вдруг недоступной добычи чудовищ. Ангелина подняла голову к небу, глядя на черные крутящиеся тучи, покрывающие купол сверху снегом, и отчаянно закричала, не надеясь, что ее услышат.
– Нории!
В сотнях километрах западнее Владыка и Мастер Клинков заканчивали зачищать вскрывшееся на границах кубло песчаных людоедов. Их было много, и они были голодны и злы. Четери метался среди них, как вихрь и рычал, и смеялся, и кромсал клинками, впав в свое боевое безумие, а Нории держал для него щиты, защищая от песка и мощных ударов песочных монстров. И уже клубилась пыль, и оставшиеся людоеды старались скрыться от смерти в песке, но их настигал красноволосый воин, и сражение подходило к концу, когда он услышал Зов и не поверил своим ушам. Потому что звала женщина, и женщина не была Владыкой. И звала оглушающе, отчаянно, так, что он, метнувшись, сразу же перекинулся и полетел туда, откуда раздавался крик.
“Ты тоже слышал его?”
Второй дракон взмыл за ним в воздух, оставив несколько противников, вкручивавшихся вихрями в спасительный песок.
“Да. Но ты не успеешь”
“Я успею. Закончи здесь”
Сил на очистку земли от мерзких тварей было потрачено много, но он сконцентрировался, вытянулся стрелой, и полетел сверкающей молнией, ускоряясь магией и своей силой.
Ангелина держалась, но купол уменьшался, истончался, и ей казалось, что она держит не щит – гору. Ноги по щиколотки ушли в песок, в глазах плясали красные пятна, а голова гудела, но нужно было стоять, нельзя было терять сознание, ведь вокруг – дети, большие и маленькие, еще пьющие молоко матерей, и молящиеся за нее люди, и их надежда и вера. И она стояла, упорно, упрямо, и кричала “Убирайтесь” в раззявленные, размазывающиеся по куполу пасти.
И даже не заметила сначала, как огромная белая тень спикировала вдоль купола, отшвыривая бьющихся об него людоедов, как обернулась огромным обнаженным мужчиной, из рук которого вырастали сверкающие хлысты. Повернула голову, увидела красные волосы и святящегося перламутром гиганта, и тут ноги ослабли, она чуть не упала, но продолжила держать щит. И тихонько молилась, теперь уже за него. А люди просто молчали, потому что это уже было слишком.
Нории не был воином, он был мастером защиты. Но сейчас он готов был рвать чудовищ голыми руками, хоть свистящие хлысты справлялись лучше. Он сек их безжалостно, с рычанием и проклятиями, но их было слишком много, а он отдал много сил. Ему засыпали песком глаза, его обжигали ударами лап, кидались на него, как псы, стараясь перехватить пастями хлысты, рассыпались прахом, и снова кидались, уже другие, стараясь смять неожиданного противника.
Зашумели крылья, и рядом опустился Чет, улыбнулся безмятежно, поднял клинки и шагнул к беснующимся тварям.
“Как ты так быстро добрался сюда?”
“Сам не знаю, Нории. Разве ты не рад мне?”
Теперь их было уже двое, танцующий, неистовый, смертоносный воин и хлещущий плетьми Владыка, и прах клубился столбом, а песчаники снова отступали, пытались обойти сбоку, но не успевали и рассыпались безжизненным песком. И когда хлысты его уже стали почти прозрачными, а тело стало болеть и просить пощады, все кончилось.
Он постоял, не веря, посмотрел на усевшегося на песок Чета, скрестившего ноги и любовно поглаживающего клинки.
– Иди, – сказал тот насмешливо, – разбирайся со своей женщиной. Только не убей ее. Иначе придется похищать еще одну, а вторую Рудлог я не выдержу.
Ангелина отпустила щит, но устояла, только шаталась, как пьяная. Тучи уходили с неба, снег таял, люди потрясенно молчали. Ее знакомая поднесла ей воды, и она, сбросив с себя покрывало, жадно пила, закрыв глаза и отходя от липкого, позорного страха. В голове было пусто.
Они живы. Она жива.
– Может, мне посадить тебя на цепь, принцесса? – раздался сзади рокочущий голос. Она оглянулась – в глазах красноволосого был гнев. Подняла упрямо подбородок, расправила плечи.
– Неужели вы думаете, что это меня удержит?
Он посмотрел на нее, склонив голову, и она заметила, что он весь серый, будто из него ушло сияние, и исхудавший, как будто не ел неделю. Смертельно уставший, гневающийся дракон.
– Дай мне прикоснуться к тебе, – сказал он.
Ангелина поколебалась, протянула руки, но он покачал головой, приблизился, повернул ее к себе спиной, поднял рубашку, прижался сзади голой холодной грудью и животом. Ей тут же стало прохладно, даже свежо, стал утихать пульсирующий огонь в теле, и она молчала, не вырываясь и не возмущаясь.
– Может, – пророкотал он на ухо, – мне нужно заставить тебя быть со мной? Ты из тех женщин, что не покоряются ласке, но могут оправдать свою покорность, если их берут силой. Может, мне нужно решить за тебя, принцесса? Пока ты не погибла, спасаясь оттуда, откуда спасаться не надо?
– Я убью тебя, – легко сказала она, совсем не боясь его.
Он засмеялся, щекоча ее ухо прохладным воздухом.
– Что будет с этими людьми? – спросила Ангелина, наблюдая за отошедшими кочевниками.
– Я накажу их – они ослушались моего приказа, – ответил дракон. – Никто не должен был помогать тебе.
– Не накажешь, – принцесса повернула голову, посмотрела в зеленые глаза. – Отказаться было не в их воле. Нужно позаботиться о них.
– Четери все сделает. Полетели домой, принцесса.
– Мой дом на Севере, – упрямо сказала она. – Отнеси меня домой.
– Нет, – гулко ответил он. – Твой дом там, где я.
Оказывается, достаточно пару раз полетать на драконе, чтобы привыкнуть к этому, найти самое удобное положение, понять, как скрываться от ветра. Чувствовать, когда твоя крылатая ‘лошадка’ готовится снижаться или идти на разворот, знать, за что удобней держаться, спокойно отпускать руки в минуты ровного полета, и даже иногда приподниматься на коленках, чтобы посмотреть вниз. Или назад.
Сверху горы были прекрасно видны, но они были далеко, будто кусочек другого мира, который ей был пока недоступен. И, увы, мир этот удалялся. А нынешней ее реальностью был белый дракон с пернатыми крыльями и прижатыми к голове, трепещущими от ветра ушами, несущий ее обратно в золотую клетку.
Солнце клонилось к закату, когда они, наконец, долетели до дворца, и принцесса уже привычно сошла с подставленного крыла, и, не посмотрев на обернувшегося мужчину, пошла в свои покои.
Служанки встретили ее поклоном и неодобрительным ‘Хорошего вечера, сафаиита’, и Ани проследовала прямо в купальню, где с наслаждением скинула с себя пропитавшуюся потом и пылью одежду. Долго и настойчиво смывала с себя дорожную грязь, мыла волосы, чистила ногти и зубы. Так долго, что под конец уже скрипела от чистоты, а ей все было мало. Разглядывая себя в запотевшее зеркало, чтобы понять, нет ли ожогов от солнца, принцесса вдруг обратила внимание, что даже похудела немного со времени своего деревенского существования, и темные волосы отросли, и загар сделал цвет лица более здоровым и сияющим, и карие глаза уже не потухшие, а блестящие. И мозоли на руках чуть видны. Пусть она не красавица, но вполне себе приятная молодая женщина, с крепким, крупным телом, большой грудью и попой. ‘Кровь с молоком’ – вот это про нее. А, впрочем, с чего это она решила себя оценивать?
Чистая одежда на чистое тело – вот высочайшее из удовольствий. Сейчас бы лечь, растянуться на кровати и лежать так, ощущая себя восхитительно легкой и живой, и не думать ни о чем. Проанализировать произошедшее можно завтра, а сейчас хочется пустоты и тишины. И полумрака, потому что слишком много эмоций и сил сегодня ушло, так много, что все чувства обострены до предела, и вот уже хмуришься от звука капающей воды, и яркий свет режет глаза, и туфли слишком грубы для кожи – поэтому в спальню идешь босиком, ощущая под ступнями мягкий ворс ковров и прохладный камень мрамора.
Но в спальне, у накрытого стола, ее уже ждал красноволосый дракон, и принцесса, на миг ощутив досаду, спокойно подошла к нему, села напротив. На столе дымился чайник, лежал другой – не ее – мешочек с чаем, стояли чашки, а он что-то рисовал, на бумаге, настоящей бумаге, и в руках у него был тонкий грифель.
– Я решил дать тебе карту расположения оазисов, – сказал он, и она непонимающе изогнула губы, – ведь с твоим упрямством ты обязательно попробуешь снова.
– Попробую, – согласилась она, с любопытством глядя на Нории. Постичь его логику не получалось.
– Хочу быть уверен, что ты останешься жива до того, как я найду тебя, – пояснил дракон, склоняя голову и с насмешкой глядя на нее.
– Очень предусмотрительно, – принцесса вернула ему улыбку, протянула руку, и он передал ей лист.
– Смотри, я пометил расстояние между оазисами в часах, если рассчитывать на скорость идущего человека. Постарайся избегать мест, где заметишь песчаные фонтаны – это гнезда песчаников, обходи их далеко. Если наткнешься – ложись на землю, зарывайся в песок, они реагируют на движение. Щит используй в крайних случаях. А лучше – забудь о побеге и оставайся со мной.
Ангелина покачала головой, отложила лист.
– Что такое эти песчаники?
– Воплощенные духи пустыни, – дракон налил ей чай, пододвинул чашку, – пей. Не хмурься, принцесса. Это не дар, а просто так, для твоего удовольствия.
Ангелина добавила сахар, размешала, поднесла к губам. Нории улыбался.
– Пустыня мертвая земля, и жестокая, и духи у нее такие же. Песок и зной не могут смириться с жизнью и порождают чудовищ, которые засыпают источники, луга и рощи, убивают все живое. Особенно ненавидят людей, потому что у нас есть душа, а у них – нет. По легендам, они думают, что если съедят много людей, то впитают их души и сами смогут стать живыми.
– Вы не человек, а дракон, – поправила она. Было странно так сидеть и просто общаться, но на сегодня она уже навоевалась. Завтра, все завтра.
– Мы прежде всего люди, – спокойно возразил красноволосый, – как и все оборотни. Просто таково наше свойство, как твое свойство – полиморфия. Силы нашей ауры, как и твоей, достаточно, чтобы оборачиваться. Только у нас три формы, а ты можешь принимать их бесконечное множество. Красный наделил вас уникальной мощью, хоть и все семьи, имеющие в предках Богов, обладают не меньшей. Просто каждая своей.
Ангелина молчала. Зачем ей эта мощь, если нет знаний? У нее и щит-то получился случайно, больше от страха, чем от умения. И если бы не получился...
Ее вдруг затрясло, горло сжал спазм, к глазам подступили слезы, и она перехваченным горлом, чуть не давясь, сделала глоток, потом еще и еще, стараясь скрыть с опозданием накативший откат от дневного ужаса. Скулы от сдерживаемых слез болели так, что хотелось кричать, и сладкий чай казался горьким. И снова запульсировал в животе горячий комок, и ей хотелось только одного – чтобы дракон испарился, ушел отсюда, и дал ей выплакаться и покричать в одиночестве.
– Нории, – она едва выталкивала из себя слова, – я хочу отдохнуть. Оставьте меня одну.
Он наклонил голову, красные волосы с вплетенным ключом скользнули по плечу, и она со всей отчетливостью поняла, что он снова видит ее слабость.
– Нет, – с неожиданной жесткостью пророкотал он, внимательно глядя на нее зелеными глазами, – я здесь хозяин.
В голове зазвенело, и Ангелина с такой силой сжала чашку, что удивительно, что та не треснула. Она знала, что будет дальше, это случалось и раньше, но давно, в другой жизни, когда от ее приступов ярости содрогался дворец.
– Прошу вас, – сиплый, почти умоляющий голос, а в висках уже били молоты, и в глазах пульсировали красные пятна, – уйдите. Немедленно.
– Я еще не допил чай, – сказал он насмешливо, и она взорвалась.
Дальше все было, как в тумане.
Отлетающий столик с разбивающейся посудой.
Ураганный ветер, сметающий все в комнате и крутящийся вокруг нее свистящим штормом.
Бьющиеся о стены драгоценные вазы, разлетающиеся на осколки зеркала, стучащие от ветра двери, тяжелая кровать, с жалобным скрипом скользящая по мрамору, несущиеся кругом светильники, плескающие вокруг себя огнем, стены, покрывающиеся трещинами, ходящий ходуном пол – и посреди этого спокойно сидящий в кресле красноволосый мужчина, с сочувствием смотрящий на нее и пьющий чай.
Она что-то кричала, швыряла в него, била проклятиями, рыдала, и слезы извергались с такими спазмами, будто ее выворачивало наизнанку, за окнами уже слышались крики людей, треск ломающихся деревьев, из холла стала прибывать вода, явно захваченная в купальне, а он все сидел и смотрел на нее, и жмурился, и она хотела остановиться, потому что было невыносимо, ужасающе стыдно, и не могла. Раньше ее всегда могла остановить мама, знакомая с фамильной яростью не понаслышке, но мамы давно уже не было рядом, и она выплескивала и эту боль, и много другой боли, и это, казалось, длилось бесконечно, пока в глазах не почернело, а тело не стало легким, как пушинка.
– Сколько ж в тебе необузданной мощи, – сказал он, вставая, шагнул, словно и не было смертоносного свистящего и огненного вихря вокруг. – Как ты держала ее? Как не сожгла себя?
Привлек к себе, бьющуюся, вырывающуюся, проклинающую, положил прохладную ладонь на затылок и шепнул:
– Спи.
И она обмякла, с облегчением проваливаясь в забытье.
После он держал ее на руках и ждал, пока испуганные слуги расчистят выход из ее покоев. Кровать была засыпана осколками, ковры тлели, и он стоял у окна, чтобы она не дышала дымом. В дверь, шлепая по воде, заглянул Четери, присвистнул:
– Смотрю, девушка опять ответила отказом? На этот раз очень убедительно.
– Мы до этого не дошли, – Нории улыбнулся.
– Страшно подумать, что было бы с городом, если б дошли, – Чет изобразил на лице комический ужас. – Ты сад не видел, деревья ближе к этой стороне просто с корнями повырывало. И как ты допустил?
– Так нужно было, – туманно ответил Владыка, поглядывая на безмятежно спящую принцессу. От нее больше не шли волны испепеляющего жара, и не было ощущения, что внутри дрожит и рвется наружу тщательно сдерживаемый, заблокированный, грозящий ежесекундным взрывом огонь.
– Знаешь, – сказал он задумчиво, выходя со своей ношей в дверь, – если бы я ее уже не украл, я бы сделал это еще раз. Даже если б Пески были зелеными, а наше племя таким же сильным, как раньше. Она совсем не боится меня и не уступает ни на шаг.
– Смотрю, тебе понравилось, – фыркнул Чет, шагающий рядом. – А я-то думал, ты не любитель норовистых кобылок. Как-то ты неправильно за ней ухаживаешь, Нори, если девушка то сбегает, то пытается тебя убить.
– Хочешь, украдем тебе еще одну Рудлог? – насмешливо предложил Нории. – Оценишь, как это, когда у женщины есть характер. Заодно и методы ухаживания сравним.
– Ну уж нет, – красноволосый воин вдруг стал серьезным. – У меня нет твоего терпения, да и есть уже, кого красть, Нори-эн. И, – он снова поменял тон, – кстати, когда вы поженитесь, буду держаться отсюда подальше. Боюсь даже представить, что будет здесь твориться во время ваших семейных скандалов.
Глава 9.
Середина октября, Люк Кембритч
Люк стоял у пропускного пункта студенческого общежития Магуниверситета и ждал, пока вахтерша выяснит, на месте ли семикурсник Дмитро Поляна. Было около четырех вечера, и мимо него туда-сюда сновали студенты, бросая любопытные взгляды. Он сильно надеялся, что пожилая, востроносенькая дама поднимется и спустится быстро – потому что за последние десять минут у него стрельнули уже три сигареты.
Не то, чтобы было жалко курева, но старшему из стрелявших было максимум восемнадцать, и очень хотелось прочитать лекцию о вреде курения, закончив чем-то типа “А то станешь таким же, как я”.
Он держался, потому что прекрасно помнил, куда бы в этом возрасте он послал тридцатипятилетнего дядьку, если б тот начал читать морали. В принципе, он бы и сейчас послал.
Люк бы и сам сходил, но тетка противно заявила “у нас тут пропускной режим, чужим на территорию общежития нельзя”, и резво поскакала наверх, видимо, обрадовавшись возможности чуть размяться и на легальных основаниях сунуть нос в студенческие дела. И теперь он ждал, поигрывая в кармане неименной банковской картой с пятьюдесятью тысячами руди. Сумма была немалая для простого горожанина, но сейчас он за вечер иногда тратил больше.
А свои долги Люк всегда платил.
– Извините, у вас не будет сигареты? – на этот раз тощая девица, кокетливо хлопающая глазами, с видом “сейчас я тебя очарую”.
– Будет, – пробурчал он, доставая пачку и отдавая ей целиком. Теперь он со спокойной совестью может сказать “не будет”. А в машине все равно ждет целый блок.
– Маринка, хватит побираться, – по ступенькам спускался заспанный светловолосый парень, в футболке, шортах и шлепках. За ним бодро шлепала вахтерша, но остановилась, стала за что-то отчитывать сидящих в холле девчонок.
– Не гундось, Поляна, – огрызнулась девица, и быстро, видимо, пока не отобрали обратно, пошла на выход. Люк задумчиво посмотрел ей вслед. Маринка – Маринка.
– Чего вам? – недружелюбно спросил семикурсник, разглядывая посетителя. – Вы из полиции, что ли? Мы только с практики вернулись, можете в деканате спросить.
– Я Инклер, – сказал Люк, – деньги принес за услугу.
Поляна некоторое время разглядывал его с недоверием.
– Вы волосы покрасили, что ли? И побрились. Не узнал сразу. Да ладно, не буду я брать у вас бабки. Дед как вернулся со столицы, нам всем зачет по практике поставил на радостях, а мне еще и характеристику дал в помощники придворного мага, за то, что передал ему сообщение. Так что сочлись, считайте.
– Что, не нужны деньги? – поинтересовался Кембритч. Ох уж эти юные идеалисты.
– Да нужны, – вздохнул парень, – только неправильно это.
Люк начал терять терпение, и тут его внимание привлекла темноволосая девочка в очках, прошедшая с лестницы на выход. Она тоже увидела его, в глазах плеснулись недоумение, опаска, она отвернулась, ускорилась и почти выбежала в дверь.
– А это что за девушка пробежала? – спросил он у заметившего его интерес парня.
– Да первокурсница, поступила только, – равнодушно ответил тот. – Богуславская. А вам зачем?
– Лицо показалось знакомым, – пожал плечами Люк. Вот, значит, где скрывается пятая принцесса. Интересно, Тандаджи знает? Наверняка знает.
– Слушайте, а у вас не будет сигареты? – с надеждой спросил Поляна. – Вчера с пацанами под пиво все скурили, даже окурки.
Люк мысленно чертыхнулся, сунул руку в карман, вытащил карту.
– Вот тебе деньги, на пятьсот пачек хватит. Не скромничай, считай это моим вкладом в магическую науку. И вообще, бросай-ка курить.
Вливание в компанию молодых и не очень бездельников прошло гладко и просто. Уже на второй день “их воссоединения” Валенская, поблескивая бриллиантами на шее, затащила его в тот самый элитный клуб “Кокос”, где и познакомила со всей своей компанией, хвастаясь так откровенно, будто представляла не человека, а личный банк. Впрочем, оно так и было. Компания оказалась разношерстной, томной и преисполненной чувства собственной исключительности, заключающейся в возможности не работать и прожигать жизнь за игрой, выпивкой и наркотиками, и все это на родительские деньги. Некоторые еще и работали, точнее, делали вид, что работали помощниками пэров Высокого совета, или на теплых должностях у папочек, но к этому относились с пониманием. Почти всех на эти места пристроили родители, а отказать тому, кто снабжает баблом, очень трудно.
С тех пор Люк играл, пил, курил траву, принимал синтетику, иногда отвлекаясь, когда Крис хотелось почувствовать себя знатоком прекрасного. Тогда она обряжалась в нелепые наряды, сильно красилась, и таскала его по выставкам работ непризнанных гениев, или галереям, где томная же богема ахала над изображением какой-нибудь гигантской морковки, воткнутой в кучу мусора, и бросалась словечками типа “экзистенциально” или “сверхостро”. После он покупал ей, глядящей влажными многообещающими глазами, сомнительный шедевр, девушка позировала для фотографов – чтобы потом небрежно сообщать: “Представляешь, в “Столичной моднице” мой наряд назвали стильным восторгом месяца!
Он терпел, бывали у него объекты и похуже, а эта хотя бы сексом занималась умело, пусть и преувеличенно восторженно. И была идеальным прикрытием для расследования – слишком глупа, чтобы что-то подмечать или задавать вопросы.
Со своим великовозрастным женихом она рассталась, и Люк мысленно пожелал счастливцу удачи – он, видимо, и не подозревал, от чего Кембритч его спас. Братец ее, Борис Валенский, худощавый, нервный, дерганный, как и все наркоманы, быстро присосался к нему с другой стороны, и теперь у Люка дома регулярно собиралась золотая молодежь, чтобы опустошить кошелек хозяина еще на несколько десятков тысяч руди. Впрочем, оплачивались гулянки все равно из королевской казны, так что виконт сильно не страдал.
А вот расследование пробуксовывало. Он при первом же знакомстве отметил для себя троих, могущих быть замешанными в заговоре – держались они особняком, меру знали и в наркоте, и в алкоголе, и периодически исчезали на непродолжительные периоды. Сыновья богатеньких папочек: держателя общегосударственной сети частных клиник Май Рогов, 28 лет отроду, владельца судоходных компаний Иван Лапицкий, 26 лет, и тридцатилетний Нежан Форбжек, собирающийся унаследовать целую рыботорговую отрасль.
Братец Крис как-то спьяну проболтался, что у них какие-то общие “серьезные дела”, но попытки расколоть ни к чему не привели – больше он ничего и не знал. И Люк наблюдал, слушал, следил, но никаких зацепок не было, и он уж стал сомневаться – не померещилось ли Тандаджи? Может, искать надо совсем в другом месте?
Крис после шопинга ждала его в морском ресторане “Марино”, и он, увидев название, сжал зубы. Что за день сегодня такой? Сунул в карман новую пачку, выбрался из машины и зашел в двери.
Девушка уже сидела, надув губы и попивая коктейль – он опаздывал.
– Привет, котеночек, – он наклонился, поцеловал ее в щеку, провел рукою по обнаженному плечу. – Почему не заказала ничего?
– Ты опоздал, а вечером мы идем в клуб, – сердито напомнила она. – Мне надо выглядеть на миллион, у Лапицкого день рождения. Отвези меня домой, я тут сижу, как дура, жду тебя уже полтора часа.
– Остынь, детка, – раздраженно сказал он, и она тут же сморгнула с лица обиженное выражение. – Пошли в машину. Скажи спасибо, что я вообще приехал. С утра заходил папаша, жаждет пристроить меня в помощники к министру сельского хозяйства. Представляешь, Кембритч обсуждает годовые удои! Наши обхохочутся.
Крис уселась на сиденье, пристегнулась.
– Но это же круто, Луки! Мой отец тоже сначала был помощником прокурора, а потом сменил его. Прикинь, я буду подружкой министра. Буду вхожа во дворец!
Да, это было мечтой всех “золотых” мальчиков и девочек. Высмеиваемый в их компании, ядовито оплевываемый, поливаемый помоями мир аристократии и придворных был недостижимой мечтой. А что они говорили о новой королеве и ее муже...даже у искушенного Кембритча вяли уши.
При дворе работали и не-аристократы, получали титулы, но за упорный труд или вклад в процветание отечества. А какой вклад могли сделать эти испорченные дети, даже работающие на лордов, если единственная функция их состояла в работе курьером между папашей и купленным им пэром?
– У министров не может быть подружек, – сказал он, подмигивая и выруливая на дорогу, – только жены. Иначе народ не поймет.
– О, Луки! – девушка раскраснелась. – Что ты хочешь сказать?
– Пока ничего, детка, – на лице ее разливалось разочарование, – вот как заработаю министерский пост, так сразу все узнаешь.
Он достал сигарету, открыл окно, не обращая внимания на то, что подружка легко одета. Впрочем, она не жаловалась, да и вообще, судя по лицу, мыслями была где-то далеко, возможно, на их свадьбе. Спохватилась:
– Так ты пойдешь работать, Кембритч?
– Детка, да какой из меня работник? – он расхохотался. – Упаси Боги, я тебя прошу, не смеши меня. Пошутил я. Тридцать пять лет не работал и не собираюсь, пусть папаша подавится своим наследством.
– Но так нельзя, – она разволновалась. Еще бы, без наследства зачем он ей нужен? – Люк, да все наши обзавидуются. Никто бы не отказался, поверь.
– Думаешь? – он посмотрел на нее с сомнением. Они остановились у светофора, и он стряхнул в окно пепел.
– Вот вечером и спросим, – обрадовано сказала она, – вот увидишь, слюной истекут от злобы.
Она еще что-то говорила, но он не слышал ее. Потому что за шевелящей губами Крис, за стеклом своего авто он увидел остановившуюся рядом, очень знакомую машину. И на водительском месте сидела принцесса Марина, в полумаске, коротко стриженная, но он сразу узнал ее. А кто еще мог вести его “Птенца”?
Она тоже курила, тоже стряхивала пепел в открытое окно, и о чем-то живо разговаривала со своим спутником, а Люк глядел на ее подбородок, губы, на светлый ежик на затылке, когда она поворачивалась к собеседнику. И хотел, чтобы она обернулась к нему.
Светофор замигал зеленым, она затушила сигарету, взялась за руль, глянула налево и застыла. Он не мог видеть, но увидел, как удивленно и гневно расширяются ее зрачки, как губы изгибаются, будто она собирается что-то сказать, и наклонил голову в знак приветствия, усмехнулся.
Марина нахмурилась и отвернулась, машина взревела и рванула вперед, будто она хотела посоревноваться. Или щелкнуть его по носу.
Да, отличный он купил автомобиль. Как будто выбирал специально под нее.
Марина, середина октября
Мы вернулись с моря несколько дней назад, прямо в мокрую, дождливую осень Рудлога. Василинка была занята государственными делами и мы почти не общались, Мариан ходил какой-то таинственный, Каролина ухитрилась простыть сразу после возвращения и настойчиво болела.
На выходных мы планировали забрать Алинку из общежития и наконец-то встретиться, и все это было окутано такой конспирологией, что сделало бы честь любым заговорщикам. К выходным должна была вернуться и Полли, и я, признаться, скучала по своей неугомонной и энергичной сестричке. Она всегда ухитрялась всех заражать своей энергией, а мне это было позарез нужно.
Отец первый раз с момента переворота взялся за карандаш. Он создавал мемориал для мамы, комкал бумагу, сидел ночами, пропускал обеды и ужины, и лихорадочно что-то чертил, рисовал, перерисовывал.
А я наконец-то нашла в себе силы и попросила сестренку сходить со мной на ее могилу.
Семейное кладбище нашей фамилии было включено в сотню самых известных архитектурных памятников мира, но вход сюда частным посетителям был закрыт – только экскурсионные группы, только во второй половине дня. Поэтому мы пошли утром, и моросящий дождь с серым небом был бы вполне в тему, но внезапно погода расщедрилась, разогнав облака и явив серой столице умытое, высокое и голубое осеннее небо, солнце, играющее в желтых и красных кронах деревьев, и холодный воздух, делающий все вокруг прозрачным и четким.
Склепы и усыпальницы начинались в дальнем углу парка, окружающего дворец, и были наглядным пособием по изучению культуры разных эпох. Были здесь и древние курганы, в которых покоились первые Рудлоги, и к ним настойчиво не рекомендовалось приближаться по ночам – ходили слухи о свечениях и огромных призрачных фигурах, поднимающихся из-под земли. Не знаю, мы с Пол как-то ночью пробрались сюда, когда мне было 15, а ей – 12, но то ли предки не хотели пугать двух глупых пра-пра-...– внучек, то ли слухи были всего лишь слухами, но ничего пугающего мы не увидели.
Хотя все равно тряслись и повизгивали от любого шороха. Девочки вообще глупые создания.
Курганы были здесь еще тогда, когда не было ни Иоаннесбурга, ни дворца, но кому-то из предков надоело далеко ездить и устраивать поминальные жертвоприношения (не человеческие, хотя отдельные люди, признаться, так и просятся под нож), и он возвел в трех километрах отсюда первый кремлин. Уже давно время поглотило и его, оставив только поросший мхами фундамент, и кладбище разрослось до размеров маленького городка, и вокруг выросла столица, а курганы все так же стояли, нависая над остальным архитектурным могильным буйством напоминанием о том, как мы жалки и ничтожны по сравнению с первыми потомками Красного.
Иногда я думаю, что есть что-то символичное в том, что известная история нашей семьи началась на кладбище. Нас всех сюда тянуло. Мама говорила, что дедушка Константин, когда напивался, любил здесь гулять и разговаривать с нашими мертвыми. Уж не знаю, отвечали ли они ему, история об этом умалчивает. Надеюсь, что нет, дед был алкоголиком, но не психом.
Хотя, чего уж говорить, в нашей семье все были немного ненормальными.
Мамина могила была совсем близко к выходу. Маленький могильный холмик, с расстеленным на нем красно-белым знаменем Рудлогов и тяжелыми коваными рунами Красного, удерживающими ткань на месте. На старом, выцветшем полотнище лежала табличка: Ирина-Иоанна, урожденная Рудлог, королева благословенной страны. И даты: 4713-4755 год от т.ж.
А еще там были свежие цветы, и свежеокрашенная скамеечка, на которую мы и уселись с Василиной.
Мне казалось, что будет страшно, тяжело, больно, но внутри было пусто и печально. Будто все это случилось не с нами, будто мы уже совсем другие. А, может, боль ушла тогда, когда я рыдала на пшеничном поле, а я и не заметила.
– Кто приносит цветы? – спросила я, чтобы хоть чем-то разбавить тишину. Слишком безмятежно было это место: между усыпальниц, нарядных в свете солнца, шуршали яркими листьями деревья, и чирикали птицы, и эта звонкая, оранжево-красная вакханалия казалась почти непристойной.
– Не знаю, – ответила Василина, обнимая меня за плечи. – Мои справа, там же отцовские, а эти меняются каждую неделю. Сторож говорит, так было все семь лет.
Стало хорошо оттого, что кто-то, кроме нас, помнил о ней. И любил, наверное.
