Текст книги "Королевская кровь-2 (СИ)"
Автор книги: Ирина Котова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
– Дело в том, – тихо сказал он, – что у меня, Вики, очень мало друзей. И каждым из вас я дорожу, даже психованным Мартином. Особенно им. И делать ему больно я не буду. И не делай вид, что не понимаешь. Иди домой. Быстро! Я предпочитаю спать один.
– Но я же тоже твой друг, – сказала она, кусая губу. – Почему?
– Потому что после вашего романа с Алексом они почти восемь лет не разговаривали, дурочка, – ответил он раздраженно, – а я привык к его болтовне. И ты мне не просто друг, ты мне безумно дорога, Вики, и мне тоже будет больно, если ты обидишься. Но ты...всего лишь женщина, а из-за женщин глупо терять друзей. Одного мы уже потеряли, а я слишком долго живу, чтобы тратить время на поиск новых.
Она уже давно исчезла, даже не наорав и не прокляв его, задумчивая и расстроенная, а Макс все сидел, перебирая рукой по деревянному подлокотнику кресла и думал. Затем решился, создал Зеркало, послал вызов.
– Чего тебе? – пробурчал зло Съедентент, появляясь в поле его зрения. – Пришел поучить жизни?
– Пришел извиниться, – сказал Тротт, стоя за гладью Зеркала. – Можно?
– Тебя подменили, что ли? Надо сфотографировать – исторический момент, Малыш приносит извинения!
– Не паясничай, – Макс шагнул в спальню друга, оглянулся. – Мир?
– Да куда я без тебя, придурок, – проворчал барон, заключая его в крепкие объятья. – Только не расплачься, как девчонка. Давай-ка выпьем, а?
Глава 8
Ангелина
Наследница фамилии Рудлог, старшая принцесса и в прошлом без минуты королева ожесточенно драла сорняки на круглой клумбе с розами, что находилась в двух минутах ходьбы от ее покоев. Это если лезть из окна. А если обходить – то в пятнадцати.
Было раннее утро, но она уже была распарена, руки без садовых перчаток были оцарапаны и саднили, но больше ничего не делать она просто не могла.
Изумленный садовник долго бегал вокруг нее, трогательный и жалкий в утренней дымке, причитал и уговаривал не подводить его под гнев Владыки, но она жестко сказала, что если у Владыки будут к нему претензии, то пусть отправляет его вместе с гневом прямо к ней.
И она была готова его встретить.
Но дракон то ли чуял что-то неладное, то ли был занят важными государственными делами, то ли просто забыл о ней, но появляться сегодня не спешил. И зря. Ангелина была на взводе, и энергия настойчиво требовала выхода. Дракона под руку не попалось, зато попались розы.
Принцесса разогнулась, поморщившись от нарастающей боли в низу живота, оглядела дело рук своих. Клумба была идеальна и безупречна. Таким бы ей хотелось видеть свое душевное состояние. Но проклятая жара, в совокупности с женскими днями, делали ее все более раздражительной. Самое отвратительное, что местные средства гигиены были воистину доисторическими и не позволяли ни поплавать в бассейне, ни полежать в прохладной купальне. А душа тут не знали, поэтому приходилось обливаться из ковшиков. Даже в их бедном домике в Орешнике был душ! А здесь, где золото под ногами хрустит (она покосилась на блистающую, но уже чуть припыленную груду под ее окном), никто не додумался до этого полезнейшего изобретения!
Поймав себя на том, что она уже ругается про себя, как торговка, и совсем неприлично ноет, Ани потерла спину, и зашагала к себе, приводя мысли и настроение в порядок. Нельзя срываться, нельзя терять хладнокровие. Если ты показываешь свои настоящие эмоции – становишься уязвимой для манипуляторов. А красноволосый Нории был, безусловно, крайне искусен в этом виде управления людьми.
Вчерашние эмоции от посещения засыпанного песком Города и нищей пустынной стоянки уже улеглись, остался только голый рационализм. Ночью она все обдумала. Ей есть, что предложить дракону. А если он не согласится – тогда придется снова бежать. И в этот раз ее не поймают.
Ковшик был к ее услугам, и она, ополоснувшись, с тоской посмотрела за высокую арку – там, в огромном бассейне, заманчиво плескалась прохладная вода. Отвернулась и пошла завтракать.
Служанки, заканчивавшие накрывать на стол, поклонились ей и вышли. Общаться не хотелось ни с кем, живот болел все сильнее, и она, вяло пощипав лепешку и выпив прохладного лимонада, улеглась в постель, положила на живот подушку, подтянула ноги.
Обезболивающего у этих дикарей тоже не было, да и никогда раньше у нее не было таких болей. Хотя сама виновата – нечего было напрягаться с утра.
Она даже забылась немного, погрузившись в болезненную дрему, скорчившись еще сильнее и сжимая зубы, чтобы не начать позорно постанывать, но услышала-таки тихие шаги, повернулась. Дракон выбрал самое удачное время для визита.
Он стоял у кровати, смотрел на нее, а ей хотелось заорать, чтобы он убирался к демонам, запустить в него подушкой, но Ани промолчала, вытянула ноги, хотя все внутри скрутило от боли, приподнялась и села. С прямой спиной, как обычно.
– Тебе больно, – он не спрашивал, а утверждал. – Что случилось?
– Я собиралась поспать. Вы не могли бы зайти позже? – ответила принцесса, вставая. Сидеть и смотреть на него снизу вверх было неприятно. Как будто она собачка у ног хозяина. Хотя и сейчас он возвышался над ней, рассматривая в своей обычной манере, немного склонив набок голову. Потянул носом воздух:
– У тебя лунные дни? Тебе из-за этого плохо? Я могу помочь.
Такта в нем было хоть отбавляй.
– Нории, – она остановилась. Как без смущения объяснить существу, немыслимо далеко отстоящему от тебя по культуре, что подобные вещи обсуждать с мужчинами не принято, что это сугубо интимная тема? Никак. Поэтому продолжила совсем о другом:
– Раз вы отказываетесь уходить, присаживайтесь. Я хочу с вами поговорить.
Закружилась голова, и она моргнула несколько раз, чтобы восстановить резкость. Владыка-дракон вдруг оказался очень близко, придержал ее за спину. И тотчас стало прохладнее, будто ее жар утекал в его ладонь.
– Нет ничего постыдного в том, чтобы иногда быть слабой, сафаиита, – пророкотал он, а его лицо расплывалось – голова кружилась все сильнее. – Ты не можешь просить, но я помогу и без просьбы. Ляг.
– Со мной все в порядке, – упрямо сказала она. – Отойдите и не прикасайтесь ко мне.
– Ляг, женщина, – сказал он, – и хватит спорить. Если захочешь, я никогда не вспомню об этом. Но в моем доме тебе никогда не должно быть больно.
– Уберите руку, Нории, – тихо и сердито произнесла она, с жесткостью глядя в зеленые глаза и не собираясь отступать. – Уберите немедленно. Сядьте в кресло и выслушайте меня.
Он с неодобрением покачал головой, как-то перехватил ее, поднял на руки и уложил на постель спиной вверх.
– Кажется, только силой можно заставить тебя не вредить себе, – говорил он, прямо через одежду больно и умело нажимая на какие-то точки на спине, – до чего же упрямая женщина. Красный щедро отпустил вам силы духа, но забыл добавить благоразумия.
Спину отпускало, перестал дергать болью живот, и он поднялся выше, к сочленению между шеей и плечом, нажал большими пальцами так, что у нее чуть не брызнули из глаз слезы. Но она молчала – кричать и вырываться было глупо. И недостойно.
– Женщина должна уметь плакать, – сказал он, проворачивая пальцами на болезненных точках, – должна уметь просить о помощи, должна быть мягкой, а не подобной холодной скале. У тебя плечи, как камень, потому что ты несешь на себе целый мир, и не хочешь никому доверить эту ношу. Спи, принцесса. Повоюешь со мной потом. Будь сейчас слабой, никто не узнает, обещаю.
“Главное, что ты уже знаешь”, – подумала она, но глаза закрылись, голова затуманилась. Больше ничего не болело, и жарко не было. Было хорошо.
Нории вышел из покоев упрямой невесты, чувствуя, как пульсирует тело от впитанного беспокойного огня, прошел мимо поворота к гарему, решив, что сегодня на ночь нужно взять женщину, а то и не одну, и отправился на свою половину. С утра начали слетаться выжившие драконы его клана, и долг хозяина требовал принять их и поговорить.
Они расположились в большом холле, где тихо сновали слуги, обслуживая волшебных гостей. Поэт Мири, улетевший южнее, к морю, и ожививший там кусочек побережья, словно принес с собой запах соли и пряностей. Сейчас он терзал гитару, напевая смущающейся рыжей малышке Медити веселую песню о брачных полетах. Он сочинил ее специально для Чета, который что-то запаздывал, но Нории не сомневался, что Мири еще не раз исполнит ее на бис.Рыжая Медити краснела – она еще ни разу не вылетала, но слушала внимательно, поблескивая глазами.
Воин крыльями махнул,
Ветер северный задул,
Он летит быстрее ветра,
Нагоняет деву эту,
Дева шею изогнула,
Заревела, подмигнула,
Дева глазками моргает
Машет хвостиком и тает
Приземляются на пик,
Дальше неприличный стих,
Воин к делу приступил,
Воин деву покорил,
Поутру воин-дракон
Очень сильно утомлен
Ведь для нас всех не секрет,
Сколько воину уж лет!
Хорошо хоть, что полет,
Совершается раз в год!
Близнецы Марит и Дарит, быстро заскучавшие в Белом Городе, напросились тогда вместе с Мири. Еще совсем мальчишки, они смотрели на него с обожанием– Мири улетел из Города первым из всех оставшихся драконов, сказав, что здесь витают звуки уныния, а делать что-то нужно, даже если с поиском невесты не задастся. Он регулярно слал сообщения о том, что и как удалось сделать. Парней бы нужно было отдать в обучение, но их старый наставник не выжил, поэтому Владыка разрешил им улететь. И, судя по всему, не зря. Ветреный поэт и безобразник стал для них новым наставником, и в глазах его появилось что-то очень напоминающее отеческий взгляд.
Ветери, помогающий ему налаживать жизнь Истаила и остававшийся тут за старшего, пока они с Четом и Энти летали в Рудлог, погружен в работу – сравнивает какие-то цифры на листах, вписывает комментарии, кивнул ему и снова опустил голову. Без него Город бы голодал, заполнялся мусором и нищими, и только его управление помогает существовать на этой территории гораздо большему количеству людей, чем она может прокормить. Он постепенно налаживал торговлю с южными странами, избегая севера, но иностранных торговцев в город не пускал – закупались на границе и караванами везли обратно.
Его двоюродная сестра, красноволосая Огни, летавшая с Медити погостить в Ставию, куда вернулось из каменного плена больше десятка дракониц, о чем-то тихо разговаривала с Энтери. Она словно высохла после смерти мужа, бывшего Владыкой Тафии, и глаза у нее были совсем потухшие. Но увидела его, улыбнулась, крепко обняла, и он обнял в ответ, чувствуя ее исхудавшее тело под своими руками.
– Я уже знаю, что ты нашел эту Рудлог, брат, – сказала она, – у нас есть надежда? Драконицы Ставии пропустили осенний полет, в ожидании новостей.
– Есть, Огни, – как будто он мог сказать, что надежды нет. – К весеннему полету Пески снова станут плодородными, обещаю. Ты полетишь?
Она словно потемнела лицом.
– Надо.
– Огни-эна, – ласково попросил он, глядя ей в глаза, – продержись до Полета, прошу, не давай тоске сожрать себя. После все будет по-другому. Новая жизнь оживит и тебя.
– Знаешь, – сестра с неожиданной силой сжала его запястья, – о чем я подумала первым делом, когда услышала, что она здесь?
– Знаю, милая, – грустно сказал он, но Огни словно не слышала, яростно выплескивая свое несчастье, почти крича, и слезы катились у нее по щекам.
– Я захотела прилететь, когда тебя не будет рядом, и убить ее. Но перед этим рассказать все – как кричали дети и взрослые в толще горы, как мы находим окаменевшие яйца там, где их оставили. Люди говорят, что их предки сохраняли их так долго, как могли, но без нашей силы они погибли. Я хотела рассказать, как мой муж грел меня силой и умер сам от истощения, и только благодаря ему я осталась жива. Хотя он нашему народу был куда нужнее. Я хотела спросить – почему? За что? Хотела увидеть в ее лице черты нашего убийцы и отомстить.
В холле стало тихо – все слышали и слушали драконицу, и склоняли головы перед ее и их общим горем.
– Поэтому, Владыка, – тихо сказала сестра, прямо глядя на него лихорадочно блестящими глазами, – я очень надеюсь, что она станет твоей женой и искупит преступление своего рода. Иначе я, клянусь, убью и ее и ее родных, чтобы крови Рудлог не осталось в мире. И тогда уже успокоюсь.
– Что за похоронные настроения? – в холл вошел, нет, ворвался ветром Четери, схватил со стола яблоко, вгрыззя в него, брызгая соком, и словно стало светлее и свежее. Лицо сестры разгладилось, и она обернулась к прибывшему. – Огни, как девочки?
– Девочки передают тебе привет и надеются на полет, – ответила она, чуть улыбнувшись.
– Возможно, возможно, – туманно ответил Чет, – весна еще далеко. Пусть тренируют крылья, чтобы мне было интереснее. Мири, ты опять мучаешь инструмент? Не порть детям слух!
– Наш слух сейчас портишь ты своими криками, – отрезал бард, не переставая перебирать пальцами. – Солдафоном был, солдафоном и остался. Я, кстати, песню для тебя сочинил. Хочешь послушать?
Медита и близнецы захихикали.
– Только когда напьюсь так, чтобы внимать без содрогания, – отмахнулся Четери. – А где Тедерии? Он же рядом с тобой поселился?
– Да, но он улетел почти сразу же, как вызвал воду, – ответил Мири. – Сказал, что полетит на юго-восток, надеется найти выживших в джунглях. Может, Зов до него не дошел? Хотя Нории звал с такой силой, что чуть не оглушил.
– Кстати, о силе, – Четери подмигнул Медите, и тут же снова стал серьезным. – Я видел пятна на границе зеленой полосы, на западе, Нории. Песчаники прорываются, если не остановить, будут снова жрать людей. Слетаем завтра?
– Они и будут прорываться, – новость была ожидаемая, но неприятная, – я слишком растянул силу. На границах не хватает защиты. Конечно, слетаем.
Слуги быстро накрыли стол, и драконы, усевшись пировать, делились новостями, болтали, смеялись, слушали песни и делали все, чтобы черная тень горя, не найдя здесь пищи, уползла из дворца. Но она всего лишь отступила, затаившись в выделенных им покоях и готовясь напасть ночью, когда все – будь то люди или драконы, беззащитны перед снами и воспоминаниями.
– Зафир, – сказал вечером Нории, погружаясь в большую купальню, – позови ко мне женщин. Двоих, и покрепче. И пусть не готовятся долго, я не хочу ждать.
Слуга кивнул, оставив господина одного. А Нории лежал в полумраке, ощущая, как все еще бьется в теле принятая с утра от огненной принцессы сила. Пусть завтра сложный день, но сестра разбередила тьму в душе, и ничего, кроме женской ласки, с ней не справится.
Он не винил Огни и не стал ее стыдить. Кровь должна быть оплачена кровью, смерть должна уступить место жизни или быть отомщена. Но смерти упрямой Рудлог он не хотел, и поэтому нужно было убедить ее уступить. И брать ее силой он не хотел. Сломать дерево легко, трудно заставить его цвести только для тебя.
И думать о том, что он будет делать, если другого выхода не останется, он тоже не стал.
Раздались торопливые шаги, и в купальню, позвякивая браслетами, шагнули две черноволосые девушки, заулыбались, глядя на него, стали снимать легкие одежды. Он откинул голову на край чаши с водой и закрыл глаза, ощущая легкие волны от спускающихся по ступенькам в воду женщин, их любопытство и радость.
– Господин, вас помыть? – спросила одна из них, тонкая и гибкая, как змейка.
– Нет, – сказал он, любуясь ей, – лучше я сам вас помою. Кричите, если будет щекотно.
Девушка, хихикая, передала ему губку, политую мылом, забралась к нему на колени, вторая прижалась к нему сбоку, и дракон, чувствуя, как отступает тьма, осторожно, укрощая желание, провел по женскому телу губкой, второй рукой гладя спину и попку подруги, притянул сидящую на нем к себе, целуя вздрагивающие губы. Такие мягкие, такие покорные... И пусть в них совсем нет огня, зато они живые и он вместе с ними.
Под его умелыми и ласковыми руками женщина разогрелась, приподнялась, впуская его в себя, и он снова прикрыл глаза, чувствуя, как она двигается, и как вторая целует его в шею, гладит волосы и грудь, играет ключом. Вода ритмично плескала об бортики, его наездница постанывала и шумно дышала, а он крепко держал ее за бедра, не позволяя соскользнуть, и двигался вместе с ней. И только в конце, когда она уже получила свое удовольствие и не могла испугаться, он позволил себе жестко прижать ее к стенке, взять за волосы и усилить напор, чтобы разрядиться самому. А пока она отдыхала, расслабленно лежа на софе и освежаясь лимонадом и фруктами, он взял вторую, уже возбужденную наблюдаемым зрелищем и поэтому готовую к его страсти.
После девушки вытирали его, а он гладил их тела и целовал, шлепал по попкам, шутил, радуясь живому девичьему смеху, эхом звенящему в огромной купальне. В своей спальне он любил их почти до рассвета, и оставил спать возле себя, греясь лежащими на его плечах, обвитыми вокруг него теплыми женскими телами.
А рано с утра их разбудил Четери, напомнивший Владыке, что нужно лететь укрощать песчаников, пока они не продвинулись слишком далеко. Девушки сонно хлопали глазами, да и сам Нории был немного вымотан прошедшей ночью. Видимо, именно из-за этого он так и не посмотрел, взлетая над Городом, горит во дворце столб пламени его невесты или нет.
Ангелина проснулась через три часа после утреннего насильного укладывания, немного полежала в кровати, наслаждаясь легкостью в теле и отсутствием боли, затем решительно встала и пошла в купальню. Брезгливо осмотрела тряпочки, заменяющие привычные средства гигиены, взялась за ковшик. Она была очень чистоплотна, и не переносила даже малейшей телесной нечистоты.
Водные процедуры помогли привести в порядок и голову. Ей было неприятно, что дракон застал ее в минуты слабости. И категорически не нравилось, что он не позволил выйти из ситуации без ущерба для ее достоинства. Боль можно перетерпеть, но как вынести тот факт, что, несмотря на все демонстрируемое расположение и отсутствие насилия, она де-факто всецело зависит от своего похитителя? И пусть эти покои шикарны, пусть ее стараются ублажать, выполнять ее желания, но шикарная тюрьма все равно остается тюрьмой.
Так думала принцесса, окатываясь раз за разом холодной, почти ледяной водой, от которой тело и разум приходили в нужный тонус. Вышла, пообедала и пошла в город, не обращая внимания на палящее солнце и следующих за ней охранников.
Она шла на север, спускаясь вниз, к стойбищу караванщиков. Пообщалась с людьми, узнав необходимую для себя информацию, а затем долго еще бродила по Истаилу, несколько раз заходя на Базар и разговаривая с бойкими торговцами, то заглядывая в храмы, то присаживаясь рядом с мамочками, выгуливающими детей в тенях парков и вступая в беседу с ними. Было познавательно, и очень интересно.
Впереди был дом, и сестры, и племянница Мартинка с розовыми пяточками, хрюкающая, как свинка у Васиной груди, и прохладная, дождливая и ветреная сейчас столица, и подруга Валька, про которую она совершенно забыла из-за коронаций и похищений, и сейчас стыдилась этого и обещала себе обязательно навестить ее, и ее мальчишки, оставшиеся с бабушкой. Дети в школе, у которых нет теперь учительницы, сановники и придворные, слишком зубастые для ее мягкой сестрички. Впереди был ее Рудлог.
И, когда она наконец-то окажется дома, она сможет выплатить долг рода драконьему Владыке другим способом – введет его в большую политику, предложит помощь в озеленении пустыни, наладит торговлю. Не обязательно выходить замуж, чтобы люди перестали голодать. А что касается трагедии драконьего племени... здесь она долга за собой не признает. Пра-пра-и-так-далее-дед со столькими навоевался за свою жизнь, что если за всех выходить замуж, то придется порезать себя на десятки маленьких принцесс, и то, не хватит.
Нории больше не появлялся, и она улеглась в постель за полночь, хотя спать не хотелось совершенно. Выровняла дыхание, прислушиваясь к звукам из угла, где сидела сторожащая ее служанка. Она уже знала, что уставшая женщина через некоторое время заснет, но не двигалась еще час, пока с угла не стало доноситься такое ожидаемое похрапывание.
Растущая луна светила в окно, бросая полосы голубоватого света на пол, стрекотали цикады и пели ночные птицы, а Ани тихонько, чтобы не разбудить Сурезу, натянула широкие штанишки, юбку, кофточку, взяла в руки туфли и плащ, врученный ей накануне. Засунула за пояс приготовленные тряпочки – увы, цикл не мог подождать, пока она сбежит, но и она тоже ждать не могла – и на цыпочках вышла в дверь холла. Прошла через купальню к открытому бассейну – здесь была женская сторона, сюда же выходили окна купален гарема, и их бассейны, и стражникам здесь появляться было запрещено.
Стража была дальше, в парке, но она не пошла по дорожкам – побежала между деревьями, и ей казалось, что листва под ногами хрустит просто оглушающее. Если видела какое-то движение – пряталась, за стволами деревьев, за кустами. Но ночь была безмятежна и тиха, редкие патрули ее не замечали, и она благополучно дошла до выхода из сада. У калитки стоял стражник, хорошо, что он был один. Остановилась в тени деревьев, перевела дыхание.
Конечно, принцесса отдавала себе отчет, что ее в любой момент могут поймать и вернуть. Да и Владыка-дракон наверняка давно уже парил в небе над парком и посмеивался над ее неуклюжими играми в прятки. Но она не была бы Ангелиной Рудлог, если б не попробовала.
Беглянка поправила плащ, накинула капюшон, и, осторожно ступая, подошла к стражнику. Тот уставился на нее, всматриваясь и пытаясь понять, кто перед ним, и принцесса, приблизившись и улыбнувшись, поймала его взгляд и сказала:
—
Ты сейчас выпустишь меня и забудешь, что я выходила.
Молодой парень отступил в сторону, и она выскользнула из калитки, быстро, но не бегом, чтобы не привлекать внимания, пошла к стоянке караванщиков. Люди на улицах еще были, но немного, и она, скрытая плащом, старалась шагать размашисто, чтобы хоть немного походить на мужчину. Правда, достаточно было приглядеться, посмотреть на туфли, чтобы понять, что никакой это не мужчина спешит вниз по городу, но было уже давно темно, и лунный свет, окрасивший Белый Город в голубое сияние, делал окружаюший мир зыбковатым и призрачным.
Еще днем она узнала, что в ночь, чтобы не двигаться по дневному зною, уходит из Истаила караван кочевников, и идет пусть не на север – на северо-запад, к большому оазису, в их деревню. И спешила теперь, боясь опоздать к отходу и снова ощущая драконий взгляд на спине.
Хотя, возможно, он ей только казался.
Красный любит храбрых, а Синяя любит женщин – и ее никто не остановил, не окликнул, не схватил когтистыми лапами. Три часа прошло с ее ухода, и она все время ждала шума крыльев за спиной, и даже не поверила, что смогла дойти. И караван только готовился к отходу – на верблюдов грузились последние пожитки и товары, женщины, одетые в плащи или покрывала, с привязанными к груди маленькими детьми или цепляющимися за них детьми постарше, терпеливо ждали, пока мужья приготовят для них ездовых животных. А старший каравана, погонщик Дилла, с которым она говорила днем, довольно гладил себя по бороде, и обозревал хозяйство. Они хорошо поторговали в Городе и везли сейчас обратно рис, пшеницу и ткани, из которых женщины пошьют одежду, которую снова можно будет здесь продать.
Он недоуменно посмотрел на вставшую перед ним женщину, скидывающую капюшон, хотел расхохотаться и гостеприимно спросить, что нужно уважаемой сафаиите у него в караване поздней ночью, но гостья посмотрела ему в глаза и сказала:
– Я еду с тобой, ты так решил, я хорошо заплатила. Выдели мне верблюда, воды и выдвигаемся поскорее.
Точно, он так решил. Верблюда госпоже!
Ночь, медленно и важно ступающие по дороге горбатые тени с сидящими на них людьми, легкий влажный ветерок, шелестящий листвой окружающих рощ, и сжатые зубы принцессы, помнящей о скоростях своего мира. Верблюды будто сами знали, куда идти, караванщики спали, спали и их женщины с прижавшимися сзади детьми, и только Ангелина, выспавшаяся благодаря самоуправству Нории днем, постоянно оглядывалась, ожидая погони. Город удалялся, с его специями, золотом и гостеприимными, шумными людьми, удалялся и нависающий над ним белый дворец со светящимися огоньками-окнами, и запах цветов уже не тревожил душу, а плащ хорошо грел, потому что был все-таки октябрь, а в октябре по ночам и в пустыне прохладно.
К рассвету, когда за правым плечом начало разливаться розоватое сияние солнца, и мелкие перистые облака, кружевом покрывающие небо, стали расходиться от поднимающегося светила, зеленые луга с пасущимися на них овцами и лошадьми сменились сначала сухой землей, а потом и песком, поднимающимся волнами барханов. Через час стало припекать, и люди стали просыпаться, а Ангелина сняла плащ, оставшись в рубашке с длинными рукавами и юбке, положила его перед собой, и сделала несколько глотков воды. Ошибкой было не взять то, чем можно было прикрыть голову, а привлекать к себе лишнее внимание не хотелось – и так на нее косились и о чем-то переговаривались, но, видимо, слово старшего было законом, потому что никто не возмущался и не задавал вопросов.
Ей давно уже нужно было использовать припасенные тряпочки, и организм, напившийся воды, срочно требовал облегчения, а спину и голову пекло, когда, наконец, впереди замаячили пальмы – показался первый оазис на их пути. Караван остановился на недолгий привал, верблюд подошел к воде, опустился на колени, и она соскользнула с него, стараясь запомнить “своего” и опасаясь, что не узнает его среди десятков других.
Пальмы были не лучшим укрытием, но другого не было, да и женщины не страдали сильно – расположились рядом с ней, о чем-то переговариваясь и веселясь. Кто-то, сидя у озера, кормил грудью младенцев, мужчины раздавали воду и лепешки, досталось и на ее долю.
Впереди было еще три дня пути, а горы еще не появлялись на горизонте. Ноги болели, тонкая ткань не спасала от потертостей, ныла от жары голова, но принцесса, ополоснув лицо и руки в теплой мутноватой водице, пообещала себе, что выдержит.
Ведь впереди был Рудлог.
– Госпожа, покройте этим голову, – сказала подошедшая молодая женщина, со спящим, примотанным к груди ребенком. Она была в нескольких накидках, и одежда была плотной, не то, что у принцессы.
– Спасибо, – Ангелина взяла протянутую ткань, не зная, что с ней делать, и женщина, рассмеявшись, попросила наклонить голову и замотала ей на волосах что-то типа тюрбана, опустив длинный “хвост” на спину так, что прикрыла плечи.
– Зачем вы ездите так далеко с детьми? – спросила принцесса у своей благодетельницы, наблюдая за спящим чернявым малышом.
– Без мужчин трудно, нет еды, – ответила та, – в деревне остаются только старики, что готовы умирать, если оазис пересохнет. В пути жарко, зато есть защита и можно найти воду. И мы можем побыть немного в Городе, отдохнуть там, поторговать и привезти еды домой. Раньше было сложнее, когда Город был мертв.
Она говорила с сильным акцентом, но вполне понятно.
– А почему вы не идете на Север, к горам? Там есть вода и еда.
– Старики запретили, – женщина что-то крикнула на непонятном языке заигравшимся мальчишкам, балующимся среди животных, – там живут враги.
– И что, – Ани стало не по себе, – никто туда не ходит?
– Никто, – подтвердила смуглянка, сердито машущая рукой пацанам, – запрет.
Ладно, подумаем об этом, когда дойдем до деревни.
Солнце уже стояло высоко и немилосердно жарило, когда караван снова тронулся в путь. Ангелина таки-задремала, крепко держась за горб, но сон был беспокойный, спина и голова горели даже через слои ткани, по коже струился пот, а губы пересохли и потрескались. Воду она берегла, просто смачивала губы, делала один глоток, и прятала бурдюк под одежду, чтобы не так грелся. Хотя вода все равно была почти горячей. Чертова пустыня, чертова жара и чертов Владыка, который принес ее в эту мертвую страну. Интересно, почему ее еще не догнали? Слава Богам, что ее не догнали.
Рудлог был все ближе, и сон сплетался с ее тоской по родным и воспоминаниями, являя причудливые, сменяющие друг друга теплые и устрашающие образы – мама, обнимающая маленькую Ани и шепчущая “мамина любовь”, запах ее тела, слезы после известия о смерти, сестры, встречающие ее у домика в Орешнике, прохладная ванная, в которой она будет лежать вечность.
Пугающая криком, проваливающаяся под землю Алина, высокий черный воин в доспехах и с кривым мечом, Полина в подземелье, скорчившаяся на какой-то кровати, Марина с розовыми волосами, растворяющаяся в воздухе, барон Байдек с безумными желтыми, звериными глазами, Василина, кричащая ей “Убирайся, мне не нужна твоя помощь!”, маленькая Каролина, бредущая, как механическая кукла, среди трупов, покрывающих улицы столицы. И снова мама “вставай, детка, вставай, сегодня у тебя представление Богам”.
Она проснулась от своего крика, задыхаясь от жары и ужаса, и не сразу поняла, что кричит не она одна. Люди орали от страха, ревели сбивающиеся в кучу верблюды, а вокруг них, метрах в трехстах, смыкаясь, клубился желтый песок, в котором слышался живой рев и виднелись оскаленные, огромные пасти.
Ее верблюд дернулся в сторону, принцесса мотнулась и упала на землю, удар ее оглушил, ослепил, и она поползла куда-то, слыша уже не крики – вой обреченности, и боясь того, что ее сейчас затопчут, раздавят.
– Что это? – крикнула она плачущей женщине, поделившейся с ней покрывалом, та баюкала младенца и молилась “Спаси нас, Великая Богиня! Спаси, Богиня! Спаси!”
– Песчаники! Людоеды! – ответила та, прижимая к себе сыновей. Вокруг носились обезумевшие верблюды, люди сгрудились толпой и больше уже не кричали – плакали от жути, тоже молились, глядя на наступающих, ревущих песчаных чудовищ, каждое из которых в десяток раз превосходило человека по росту. Они все состояли словно из крутящегося песка, но можно было различить и огромные туловища, и головы, похожие на сплюснутые тыквы, и горящие оранжевые глаза, и мощные руки. Вот один из них схватил пробегающего мимо верблюда, оторвал пастью сразу половину, а вторую, раскрутив, бросил в толпу людей. Судорожно дергающиеся останки, с разлетающимися сизыми кишками, брызгающие алой кровью, приземлились недалеко от нее, и ее затошнило, горло сжало от страха.
Неужели это все?
Вокруг похолодало, вдруг пошел снег, и люди изумленно замолчали, глядя на мечущиеся метелью хлопья. В чистом небе заворачивались тяжелые тучи, снег сменился дождем, песчаники, словно что-то почувствовав, ускорились, протягивая вперед столбы желтого дыма. А у принцессы голова вдруг стала пустой и звонкой, руки закололо, а память услужливо подсунула картинку – Зал Телепорта, надвигающийся Темный и мама, ставящая щит. Она раскинула руки, чувствуя, как льется изнутри сила, сделала ими полукруг – и вдруг рев стих, а людей накрыло прозрачным, переливающимся куполом, о который и ударилось первое приблизившееся чудовище.
