Текст книги "Пути следования: Российские школьники о миграциях, эвакуациях и депортациях ХХ века"

Автор книги: Ирина Щербакова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Можно ли восстановить правду о том, кем же был на самом деле мой прадед? Хочу уточнить, что под словом «бандит» следует понимать – боец-партизан, под словом «бандитская семья» – семья «лесного брата», под словом «пособник бандита», «семья пособника бандита» – «семья пособника партизана».

Родственники, знавшие об этой истории, молчали. Из-за действий мужа (реальных или предполагаемых) пострадала моя прабабушка Иона: ее вместе с детьми выслали из деревни Мигунай Литовской ССР.

Чтобы разобраться в событиях того времени, я обратился в архив МВД Литовской Республики, в Национальный исторический архив Литвы, в архив УВД Иркутской области. Я получил четыре письма в ответ на запросы, но ответы меня ожидали разные. Я очень был удивлен, когда получил огромный конверт с личным делом моей прабабушки, ее мужа, получил сведения о своих родственниках старшего поколения.

Документы, хранящие историю семьи

Мне прислали следующие документы: справку «О предоставлении личных данных» службы регистра населения при МВД Литовской Республики; две справки из Общего департамента МВД Литовской Республики: «О высылке справки о ссылке» и «Справку о ссылке»; две справки из управления внутренних дел Иркутской области: «О предоставленной информации» и «Архивную справку»; справку из Отдела архивов МВД Литовской Республики – «О высылке»; из МВД Литовской Республики – «Архивную справку».

Самый большой пакет документов был прислан Национальным государственным историческим архивом Литвы. Всего было получено 20 страниц документов из личного дела семьи Римкус.Все присланные копии документов пронумерованы, заверены синей гербовой печатью и штемпелем, в котором указана нумерация страниц, номер фонда (V-5) и номер дела (№ 15649).

1. Справка «О наличии компрометирующих материалов на бандитскую семью».

2. Справка «О составе семьи».

3. Акт «Опознания трупа убитого».

4. Акт о проведенной операции 1945 г.

5. Заключение по учетному делу на двух страницах.

6. Постановление.

7. Агентурное донесение.

8. Агентурное донесение.

9. Справка по учетному делу № 2534 на семью кулака.

10. Заключение.

11. Выписка из протокола № 39а Особого Совещания МГБ Союза ССР.

12. Решение Президиума Верховного Совета Литовской ССР.13. Извещение об убытии ссыльного и спецпоселенца.

В личном деле имеется первый документ под грифом «Сов. секретно»: Ионишкский уездный отдел МГБ ЛССР «Справка о наличии компрометирующих материалов на бандитскую семью Римкене Она д. Игнаса».

В этом документе дается характеристика на мою прабабушку: «уроженка деревни Мигуны-II, Крюкайской волости Ионишкского уезда Литовской ССР. По происхождению из крестьян-середняков, литовка, беспартийная, образование 3 класса народной школы, не судима, работала в своем хозяйстве».

В этом же документе дается небольшая информационная справка о прадеде Ионасе Римкусе: «Муж Римкене Ионы – Римкус Прано в период немецкой оккупации являлся участником бело-литовского повстанческого партизанского отряда, действовавшего в Крюкайской волости. С приходом Советской власти в Литву в 1944 году был мобилизован в Советскую Армию».

Действительно, в письменных источниках мы находим подтверждение этому: когда 27 июля 1944 года приказом Военного совета 3-го Белорусского фронта на территории Литовской ССР была объявлена мобилизация в Красную армию, то среди призывного контингента появились провокационные слухи, что мобилизации нет, а призванные будут сосланы в Сибирь.

Думаю, поэтому прадед и «дезертировал, унеся с собой оружие с целью ведения борьбы против Советской власти, и вступил в действующую вооруженную банду, ДЛА“, где при проведении чекистско-войсковой операции 18 мая 1945 года был убит».

В этой же справке указаны все дети, «находящиеся на иждивении»: сыновья Римкус и Стасис, дочь Дануте, сын Витавтас, проживавшие с прабабушкой Ионой. Я также выяснил, что у них была земля размером 8 гектаров, одна лошадь и одна корова.

Следующий документ, рассмотренный мною, – это «Справка о составе семьи» из личного дела моей прабабушки Ионы.

В начале этого документа также имеется небольшая характеристика на прабабушку Иону. Азатем перечислены все дети: Альбинас, уроженец и житель д. Мигуны II, Крюкайской волости, беспартийный, образование 3 класса начальной школы; Стасис (1940 г. р.), беспартийный, образование 1 класс начальной школы; Дануте (1942 г. р.), беспартийная, безграмотная; Витавтас (1946 г. р.), беспартийный, неграмотный.

Я удивился: как дети малого возраста, когда им год, два или четыре, безграмотные или имеющие только несколько классов начальной школы, в принципе могут быть партийными или беспартийными? Трудно сегодня понять, для чего составлялись такие документы.

В данной справке есть приписка следующего содержания: «В Советской Армии никто не служил и не служит. Правительственными наградами никто не награжден. Выбранных в советские органы управления никого нет».Такую же приписку я встретил еще в двух документах. Создается впечатление, что раз таких людей нет, то некому заступиться за членов семьи и смягчить приговор.

На фотографии – моя бабушка Дануте Римкуге (за первой партой слева). Начальная школа в Пликишкию, 1-й класс. 1948

Римкус Ионас Прано (второй справа).

Свадьба Ионы Иодене и Римкус Ионас. 1937

Римкус Ионас Прано, мой прадед. Убит в Литве в 1945 году

Иодене Домицеле, моя прапрабабушка, и Дануте Ионо, моя бабушка. 1958

Следующий документ – «Акт опознания трупа убитого» от 18 мая 1945 года. «Мы нижеподписавшиеся руководитель опергруппы милиционер Вайнейкис и бойцы истребительного взвода Климавичус и Жвейгида рассмотрели труп убитого. Все мы узнали в лицо, что убитым оказался дезертир с Советской армии и в одиночку действовал с оружием в руках. Римкус Ионас житель деревни Мигуны Крюкайской волости. Жена его признала, что убитым являлся ее муж, который приходил домой за продуктами» (сохранена пунктуация подлинника).

Анализируя этот документ, я обратил внимание, что он заверен печатью, указаны фамилии людей, которые присутствовали при опознании. Прабабушка, со слов людей, проводивших опознание, подтвердила, что убитый – это ее муж. Однако подписи, подтверждающей ее слова, в документе нет. Что это означает? Была ли она вообще при опознании, или документ был составлен без нее или гораздо позже?

В документе также отсутствуют подписи людей, которые должны были опознать труп: в строках вписаны их фамилии, оставлено место для подписи. Имеется только одна подпись руководителя: начальника Крюкайского МГБ лейтенанта Плошенко. Копия акта также заверена 16 декабря 1947 года. Если копия верна, почему нет оригиналов?

В следующем документе – продолжение печальной истории гибели моего прадеда: «Акт о проведенной операции» от 17 мая 1945 года, где говорится о том, что «в НКВД поступило заявление гражданина Томаса, который доложил, что в д. Мигунай в хозяйстве Римкус в сарае находится неизвестный вооруженный человек».

По документу я установил, что была собрана оперативная группа из бойцов истребительного взвода и милиции в количестве 12 человек. В нем приводится описание захвата Римкуса Прано: группа «в три часа ночи окружила указанное хозяйство. Была перестрелка, был один выстрел из винтовки». Затем последовали несколько очередей из автомата опергруппы, в результате чего прадед был убит.

Изученные документы помогли восстановить предполагаемый ход событий: прадед прятался, прабабушка ему помогала, у них ведь были дети, и уже после гибели прадеда родился Витавтас.

В акте указаны фамилии людей, которые были свидетелями данной операции, но их подписи в документе отсутствуют. Есть, наоборот, интересная запись: «Примечание: подлинник акта находится в деле Крюкайском волостном отделе МГБ, копия верна», стоит дата 16 декабря 1947 года и указана фамилия начальника ВО МГБ лейтенанта Плошенко. Операция была проведена 18 мая 1945 года, а акт зарегистрирован 16 декабря 1947 года, практически через два года. Почему?

После того как прадеда не стало, прошло почти два года. Закончилась война. Оставшимся семьям необходимо было поднимать хозяйство, однако, по мнению властей, необходимо было наказать родственников людей, противоборствующих власти.

10 декабря 1947 года появилось заключение по учетному делу, начали снова рассматриваться материалы на «бандитскую семью Римкусов», и опять есть характеристика на прабабушку, описание ее хозяйства и указываются дети. Под заголовком «Нашел» перечисляются те же данные, как и в самом первом документе, в «Справке о наличии компрометирующих материалов на бандитскую семью Римкус Оны». А далее идет фраза «На основании изложенного…», и нет законченного продолжения, нет подписей… На следующей странице: «Полагал бы: „Семью бандита Римкус выслать из пределов Литовской ССР сроком на пять лет“».

В данном документе обозначен срок наказания, но не указана ни одна статья закона, по которой обвинили Иону Римкус и выслали вместе с детьми. Данное предложение оперуполномоченного Ионишкского УО МГБ ЛССР гвардии лейтенанта Кудренко было принято, и с ним согласился заместитель начальник Ионишкского УО МГБ ЛССР подполковник Филонов.

Чтобы окончательно покончить с «бандитами», их следовало лишить социальной базы. Была объявлена операция «Весна». 21 февраля 1948 года Совет Министров СССР принял постановление № 417-160сс «О выселении из Литвы членов семей бандитов, а также бандпособников из числа кулаков». Операция, получившая название «Весна», была проведена 22–23 мая 1948 года. Ее результатом стала депортация 39 766 человек.

Перечитывая документы, я обратил внимание, что после документа от 10 декабря 1947 появилось постановление: «Санкционирую», подписанное прокурором Литовской ССР государственным советником юстиции 3-го класса Салия 13 апреля 1948 г. В документе сказано, что «старший опер, уполномоченный 4 отдела МГБ ЛССР капитан Романов рассмотрел материалы учетного дела и заключение Ионишкского УО МГБ ЛССР о выселении семьи Римкене Оны». Дается опять одна и та же характеристика на прабабушку, а затем запись: «Нашел: Муж Римкене – Римкус Ионас в период немецкой оккупации был участником белоповстанческого отряда. После изгнания немецких войск, в 1944 году, был мобилизован в Советскую армию, не желая защищать Родину, дезертировал из армии, после чего вступил в вооруженную банду, ДЛА“ и вел вооруженную борьбу». На следующей странице читаю: «Постановил: „семью бандита в составе: Главы семьи Римкене Оны, сыновей Римкус Альбинас, Римкус Стасис, Римкус Витавтас, дочери Римкус Дануте выселить из пределов Литовской республики в отдаленные места Советского Союза“».

Получается, что этот документ датирован 13 апреля 1948 года, а позже появились два агентурных донесения, составленные конкретно на мою прабабушку Иону, датированные 11 и 20 августа 1948 года. Эти документы были присланы из ее личного дела. Оба документа повторяют одни и те же сведения. Источники утверждали, что прабабушка «очень нелестно высказывалась о существующей власти», говорила, что «коммунисты ходят по деревням и требуют сдачи зерна и продуктов, лошадей», «дерут с крестьян и народу жить не дают», о том, что ее «два брата были в партизанах, спрятались от выселения и находились в банде». Мне стало ясно, что это выдуманные обвинения, так как младшие братья Ионы умерли в возрасте 2-14 лет, в живых оставался только один из трех.

Как указано в доносе, «источник находился в дружественных связях с Римкене Ионой».

Получается, что материал готовился, когда уже было постановление о выселении семьи, как бы за «вину» прадеда, которого уже не было два года в живых.

29 января 1949 года было принято постановление Совета Министров СССР № 390-138сс «О выселении с территории Литвы, Латвии и Эстонии кулаков с семьями, семей бандитов и националистов, находящихся на нелегальном положении, убитых при вооруженных столкновениях и осужденных, легализованных бандитов, продолжающих вести вражескую работу, и их семей, а также семей репрессированных пособников бандитов».

В справке по учетному делу № 2534 от 2 февраля 1949 года на семью кулака Римкене Ионы приводятся доказательства: характеристика на нее, обоснование, кто был ее муж, как он погиб. А далее идет утверждение: «Сама Римкене враждебно настроена к существующему строю в Литве, установила связь через своего отца с вооруженной бандой и является бандпособницей, среди окружающего населения систематически проводит агитацию националистического характера». Это утверждали агенты (их секретные имена перечислены в этой справке). Возможно ли предположить, что женщина с четырьмя детьми будет занимается какой-либо агитацией?

Моя бабушка Дануте не была выселена за пределы Литовской Республики. Я нашел этому подтверждение в «Справке о данных, подтверждающих факты» от 1 июня 2009 года, присланной мне Национальным историческим архивом Литовской ССР. В ней сказано, что «Римкуте Дануте подлежала выселению за пределы Литовской республики», но «Римкуте Дануте, д. Ионаса (Ионо) 1942 г. р. не была выселена по причине отсутствия в момент выселения семьи Римкусов 25 марта 1949 года, так как в момент операции находилась у родственников в деревне Мельдвиджай Ионишкинской волости». Бабушке на этот момент было семь лет – так как ее матери Оне было тяжело воспитывать одной всех детей, она иногда отправляла Дануте к деду и бабушке. Это спасло мою бабушку. Но Сибирь от нее не «убежала», ей там все-таки пришлось жить.

Мои родные навсегда запомнили, как их перевозили в товарняках. Условия были ужасные, не хватало еды и воды, в вагонах была теснота, много больных, антисанитарные условия.

В первый год по прибытии в Сибирь жизнь была очень тяжелой, жили в полуземлянках. Моя прабабушка Она с детства приучена была работать на земле, посеяла капусту, урожай был хороший, многие местные удивлялись. Капусту продали, чтобы иметь деньги на хлеб. В семье вспоминали разные случаи, например, как однажды прабабушку поймали на колхозном поле, когда она собирала мелкую, мороженую, брошенную на поле картошку, чтобы накормить детей, ее хотели арестовать, но потом пожалели.

Потом жили в бараках вместе с многодетными семьями разных национальностей. Условия были тяжелые: в бараках всегда стоял холод, теплой одежды, обуви недоставало.

В Евдокимове была узкоколейка при лесопункте, на ней потом работали и Альбинас, и Она, и Стас. Позднее здесь же работала Дануте. Дорога протягивалась на расстояние порядка 40 километров. Паровоз топили дровами и в лесу никогда не оставляли спиленные сучки. Через несколько лет купили мазанку – маленький дом с маленьким огородом. Позже купили другой дом и достраивали его.

Наступил 1958 год. Президиум Верховного Совета Литовской ССР принял решение № 45 от 5 марта 1958 года. По этому документу семья прабабушки получила выписку, в которой указывается, что рассмотрено дело № 15649 «О выселении Римкене О. И. и семьи», которые были выселены по постановлению Особого совещания при МГБ СССР от 20 июля 1949 года в Тулунский район, Иркутской области. «Приняли решение, что Римкене Ону д. Игнаса (а ей уже было 44 года) и Римкус Альбинаса с. Ионаса 1937 года рождения со спецпоселения освободить без возврата имущества. Разрешить лицам, освобожденным со спецпоселения, настоящим решением проживать на территории Литовской ССР». Утверждено постановление 28 апреля 1958 года (председатель комиссии И. Прейкшас, и опять же подпись отсутствует).

Это решение позволяло им вернуться на родину. Однако ехать было не на что, дом в Литве был в то время уже разрушен, наоборот, в Сибирь приехала младшая дочь Дануте, старший сын Альбинас женился здесь, и семья решила остаться в Сибири.

Прабабушка Она, уйдя на пенсию, уехала в Усолье-Сибирское к дочери Дануте. Жила в городе, из квартиры выходила мало. Даже по дому она передвигалась с тростью.

Я помню, что у меня были игрушечные мечи и иногда мы с ней «сражались», я с мечами, она с тростью. Мне с ней было интересно. В доме, через несколько подъездов от нашего, жила старушка, часто приходившая к нам в гости; они подолгу разговаривали между собой. Возможно, та женщина была тоже из Литвы? Я был тогда маленький, вот бы мне сейчас их послушать.

Перед смертью Она решила уехать к старшему сыну Альбину в село Евдокимово. Там она жила в отдельной комнате, рядом с печью. Летом выходила пасти гусей.

Умерла Она 12 апреля 2003 г. в селе Евдокимове Тулунского района, в возрасте 86 лет.

Она получила компенсацию – деньги, на которые мечтала поставить памятник мужу. Но от поездки в Литву отказалась, побоялась, что не выдержит сердце. Могила мужа, моего прадеда, теперь затеряна. После освобождения со спецпоселения прошло еще тридцать лет, прежде чем мои родные были реабилитированы; еще через десять лет их права в Литовской Республике были восстановлены.

В выписке из архивной справки Управления внутренних дел Иркутской области от 31 декабря 2000 года говорится: «Римкене Она д. Игнаса… как член семьи участника националистической банды была выслана на спецпоселение в Иркутскую область, где находилась с 17 апреля 1949 года. Вместе с Римкене О.И. на спецпоселении в Иркутской области без постановки на учет находились ее несовершеннолетние сыновья: Альбинас с. Ионаса, Стасис, Витавтас. В 1953 году Римкус Альбинас с. Ионаса, по достижении 16-летнего возраста, был поставлен на персональный учет спецпоселения…»

Эта справка была выдана брату моей бабушки Витавтасу (сейчас его называют Виктором) по запросу для установления факта их пребывания на спецпоселении. Эта справка подтверждает сроки пребывания на спецпоселении, причины, по которым они были высланы, а также тот факт, что Римкене Иона 28 мая 1958 года была освобождена со спецпоселения, на основании решения комиссии Президиума Верховного Совета Литовской ССР от 5 марта 1958 года. Римкус Альбинас был освобожден со спецпоселения 20 мая 1958 года Указом Верховного Совета СССР от 28 марта 1958 года.

В 1988 году Она вместе с сыновьями была реабилитирована на основании указа Президиума Верховного Совета Литовской ССР от 21 октября 1988 года.Из документа Отдела архивов МВД Литовской Республики от 8 января 2001 года я узнал, что гражданские права Римкус Ионы перед Литовской Республикой были восстановлены и в 1998 году указом от 12 марта Литовской Республики «О восстановлении прав лиц, репрессированных за сопротивление оккупационным режимам» она была признана невиновной. На основании этого закона «они (Римкене Она, Римкус Альбин, Римкус Стасис, Римкус Витавтас) являются невиновными перед Литовской Республикой и все их гражданские права восстанавливаются».

Ровно 65 лет назад, 18 июня 1941 года, в Иркутскую область стали прибывать эшелоны с депортированными литовцами, которых везли на спецпоселения в таежную сибирскую глушь…

Много, очень много из тех литовских людей: крестьян, учителей, священнослужителей – навеки остались лежать в холодной Сибири. Кто-то смог выжить, встал на ноги, обзавелся здесь семьей, некоторые – вернулись в Литву после смерти «вождя всех народов», многие – считают Сибирь своей родиной. Немногие дожившие до наших дней ссыльные, их дети и внуки, представители репрессированного литовского народа, могут воздать долг памяти своим предкам.

Может быть, мои дети уже не успеют увидеть свою прабабушку, которая родилась в Литве и прожила тяжелую жизнь, осталась в Сибири, не смогут услышать ее рассказ о своей жизни. Зато я могу оставить им в наследство свои исследования и бережно записанные воспоминания о прабабушке.

В эвакуацию

«Свои или чужие?» Эвакуированные ленинградцы в Челябинске, 1941-1948

Мария Шардакова

Школа № 59, г. Челябинск,

научный руководитель М.С. Салмина

«Снова горе, снова слезы…»

К востоку от Уральских гор на берегу реки Миасс дымил трубами мощных, только что построенных заводов город Челябинск. В 1941 году он был крупным советским городом с населением 276 тысяч человек. В ходе индустриализации 1930-х годов город существенно изменил свой облик: из небольшого торгового городка он превратился в один из индустриальных центров СССР, в котором работали ГРЭС, тракторный, абразивный, цинковый, ферросплавный и другие заводы.

По этой причине ему суждено было стать одним из центров эвакуации во время Отечественной войны. По решению эвакуационной комиссии 1941 года городские предприятия уже в первые месяцы войны стали принимать оборудование и людей из западных регионов страны (Харьковского тракторного, Ленинградского Кировского и других заводов).

А теперь перенесемся в Ленинград. В воспоминаниях блокадников, собранных Д. Граниным и А. Адамовичем в «Блокадной книге», читаем: «У всех мечта: эвакуироваться. Уехать из Ленинграда. Куда угодно, только бы получить кусок настоящего хлеба. Эвакуация давно прекращена: нет пути, по которому можно увозить людей, – но люди сладко мечтают об этом, сидя в темноте своих морозных комнат, шагая пошатывающейся походкой по мертвым, заснеженным улицам города, стоя в очереди у пустых полок магазинов, на работе, в столовых».

Пианистка М.Н. Берх (после эвакуации осталась работать в Челябинске), пытаясь спасти подругу – молодую мать, в условиях голода помогала ей кормить малыша, обрывая со стен обои, соскребая с них засохший мучной клейстер и из этой массы готовя ребенку «болтушку». Сами они питались листьями фикуса, Матильда Наумовна потом всю жизнь не могла есть зеленый лук, ей казалось, что у него такой же «горестный вкус». Страх смерти и стремление выжить заставляли людей бросать обжитые места и ехать в неизвестность.

«На станцию дожидаться отправки…»

Какие категории граждан подлежали эвакуации из городов, находящихся под угрозой оккупации, в том числе из Ленинграда? Эвакуация прежде всего касалась предприятий, с которых снимали оборудование, а также инженерно-технических работников, служащих и рабочих этих предприятий. А уже со специалистами и рабочими выезжали члены их семей.

Эвакуация Кировского завода началась в конце июня 1941 года, то есть в первые дни войны, и продолжалась почти до конца 1943 года. Только на Челябинский тракторный завод было эвакуировано 7,5 тысячи ленинградцев, а массовая эвакуация населения Ленинграда началась с 23 июля 1941 года. Эвакуация по ледовой трассе и воздушным путем продолжалась вплоть до прорыва блокады.

Помимо производственных объектов на Урал эвакуировались и культурные ценности, хранящиеся в ленинградских музеях. В Свердловск в составе двух эшелонов было отправлено более миллиона произведений искусства. Продолжалась работа по упаковке третьего эшелона, когда вокруг Ленинграда замкнулось кольцо блокады. В эвакуации сотрудники музеев несли дежурства в помещениях, где хранились экспонаты, не прекращали научной деятельности – делали доклады, писали статьи и читали лекции в госпиталях. Во время эвакуации не пропал ни один экспонат.

Особенно тяжело проходила эвакуация детей: как я выяснила в ходе исследования, это были детские дома, интернаты, ремесленные училища, школы и детские сады. Бывали случаи, когда родители утром отводили ребенка в детский сад, а после работы выяснялось, что его эвакуировали. Эвакуации подлежали и детприемники, куда попадали дети, у которых погибли родители. Но многим детям повезло – они приехали на Урал вместе со своими родителями.

Вот одно из воспоминаний воспитанника интерната, прибывшего в Челябинск, Виктора Горбачева: «Приехали – мороз трескучий! Но что мне навсегда запомнилось – по приезде нас сразу же вымыли в бане, хорошо накормили и обогрели… потом, конечно, всякое бывало, но запомнилось только хорошее. Урал спас нам всем жизнь»1. За полгода войны в Челябинскую область прибыло 123 детских дома (14 722 человека), 78 интернатов (5878 человек), 65 детских садов (6148 человек), 15 домов ребенка (1473 человека), 5 детсанаториев (647 человек), а всего с домами собеса – 29 565 человек2.

Некоторые начальники пытались воспользоваться служебным положением и вывезти свои семьи. Так, в телефонограмме наркому путей сообщения Л.М. Кагановичу от 24 августа 1941 года уполномоченным Северного фронта Илларионовым сообщалось: «19 августа втихомолку был составлен список в начале на 17, а затем доведен до 25 человек командиров и политработников Волховстроевского отделения узла, семьи которых решили эвакуировать. Подготовили вагоны, завезли продукты из райтрансоргпита большое количество, подали вагон-кухню и ночью стали грузиться. Наутро об этом узнали рабочие паровозного депо и открыто стали высказывать возмущение, заявляя: мы просили вагоны для семей – не дали, а себе взяли, нам продуктов не выдают, а себе берут, такие руководители нам не нужны»3. Поэтому рабочие просили привлечь их к ответственности, даже отобрать партбилеты и особенно настаивали разобраться, откуда были получены продукты.

Разными были моменты расставания с родным Ленинградом. Например, А.П. Иванова в своих воспоминаниях писала: «Мой отец работал на Кировском заводе. Завод стал эвакуировать своих рабочих и их семей. Отец, мама и я стали собираться в эту дальнюю и долгую дорогу. На работе все сотрудники мне завидовали и называли счастливой. А счастье со слезами. Оформила увольнение, побывала на Невском проспекте, во многих местах. На улицах продают книгу Стендаля „Красное и черное“, в кинотеатрах идет фильм „Маскарад“. Это я прощалась с городом и моей „родиной“». Кировский завод не весь был эвакуирован в Челябинск, часть его работников в годы блокады продолжали выпускать продукцию. Остающиеся считали отъезжающих счастливчиками. Но многие понимали, что уезжают надолго, если не навсегда.

Те, кому пришлось покидать город в более позднее время, вынуждены были преодолевать гораздо большие трудности.

Но и первый период эвакуации прошел очень тяжело: «Летом и осенью 1941-го не было достаточной настойчивости, твердости, последовательности в эвакуации населения, это пришло позже, в условиях несравненно более трудных, зимой, когда пришлось вывозить (и даже выводить пешком на сотни километров!) около миллиона женщин, детей, ослабленных голодом людей, в морозы и все под теми же бомбежками и обстрелами» – так характеризуют ситуацию авторы «Блокадной книги». В организации эвакуации была масса недочетов, неразберихи.

«Ехали долго, целый месяц…»

Какими путями люди покидали свой город? Ленинградцев, как и других беженцев, эвакуировали по рекам на баржах, катерах и пароходах, самолетами, автотранспортом, но преимущественно по железной дороге. Формировались специальные эшелоны. Эвакуационная комиссия Ленинграда, как и других городов, была обязана назначать в каждый отправленный состав начальника эшелона, старших по вагонам, а также врача и медицинскую сестру, ответственных за доставку и обслуживание эвакуированных до места назначения. На бумаге это были четко спланированные действия, организованная система. Но в действительности это отнюдь не всегда удавалась сделать.

Чаще всего вагоны не были утеплены, люди не получали горячего питания в дороге. Преимущества получали составы, перевозящие военные грузы и ценности, «госпитали на колесах» (санитарные вагоны, везущие раненых с фронта) и только во вторую очередь – перевозящие мирное население. Поэтому вагоны с эвакуированными надолго задерживались на станциях. Условия, в которых они находились, были ужасающие.

В большинстве воспоминаний описывается одна и та же картина: холодные вагоны, отсутствие еды, воды, болезни, смерть, настигавшая людей прямо в дороге.

Во-первых, это была дорога долгая, во-вторых, лишенная каких бы то ни было бытовых удобств, в-третьих, голодная, добавим в-четвертых, что еще и небезопасная. Переезд в далекий тыл тянулся в среднем около месяца.

Из воспоминаний П.П. Костина: «По сторонам железной дороги было много изуродованных вагонов – все время бомбили. Нас быстро погрузили в товарный вагон «Пульман» и отправили – повезли на Урал. Деревянный настил из досок, печка буржуйка, солома на досках. Ехали, вернее, везли нас долго, почти целый месяц. Мы больше стояли, пропускали санитарные эшелоны с ранеными и военные эшелоны. Было холодно, буржуйку топили по два человека и жгли лучину. Питались– кто что добудет, а иногда на больших станциях в эвакопункте давали хлеб и кашу».

Глубокий тыл

И вот эти люди, спасшиеся от голодной смерти и бомбежек, наконец-то прибывали в тыл, в далекий, незнакомый им Челябинск.

Я стою на перроне рядом с большим зданием нового вокзала, построенного уже после войны, в 1960-е, а чуть дальше расположено маленькое зеленое здание старого вокзала, которое с 1892 года служило челябинцам и в военные годы было основным вокзалом города. Именно это неприглядное двухэтажное здание видели прибывшие в Челябинск люди, сходя с поезда.

Прибыли… Но что ожидало этих людей в чужом городе?

Из воспоминаний И.И. Чучановой: «Утром рано приехали. Челябинск поразил нас своей грязью, бараками, тем, что не было транспорта, и большой толпой на эвакопункте. На узлах, чемоданах сидели эвакуированные, бегали дети».

В Челябинске начали работу эвакопункты, которые размещались в разных местах города. Первым принимал людей эвакопункт на вокзале. Его дежурные вместе с представителями горисполкома занимались регистрацией прибывающих и организацией их питания.

Именно отсюда с вокзала уходил маленький трамвайчик, полностью набитый людьми. Подъезжая к зданию, где вскоре разместится наркомат танковой промышленности (это нынешний магазин «Детский мир»), он сворачивал на восток и шел по улице Спартака (ныне это главный городской проспект). Трамвай следовал в соцгород ЧТЗ и так до заводоуправления ЧТЗ и других учреждений, где прибывших временно распределяли на эвакопункты.

«И вот мы в Челябинске. Идет мокрый снег с дождем. Холодно. Сильный ветер. Семья – в эвакопункте тракторного завода, развернутом в кинотеатре на 300–500 человек. Мебелинет, даже стульев. Такиеже, как мы, скитальцы расположились прямо на полу, на своих вещах, в ожидании решения судьбы. Разносят чайники с заваренным чаем, булочки, бутерброды. Несмотря на скопление многих и многих, относительно тихо», – писал инженер Яков Гольдштейн. Эвакопункт считался местом временного пребывания, люди терпеливо ожидали «решения судьбы».

Итак, свои или чужие? Вопрос пока остается открытым… До той поры, пока не открываешь архивные документы: на заседании парткома Кировского завода 19 декабря 1941 года выступил «т. Петров: мы были в пути от Ленинграда до Челябинска 2 месяца. На станции Челябинск мы простояли 2 дня. В пути я потерял сына. Дочь большая, находится в течение 10 дней в клубе. Пищи нам не дают. Хлеб, например, сегодня еще не выдали. Дети голодные. Мы просим накормить наших детей»4.