Текст книги "Пути следования: Российские школьники о миграциях, эвакуациях и депортациях ХХ века"

Автор книги: Ирина Щербакова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

И хотя речь здесь идет не о Молотовской области, думаю, что и здесь условия жизни и труда для рабочих были те же. Дополняет представление о жизни поселка в те годы и следующая цитата – речь идет о поселке Губаха, рядом с которым была станция Половинка: «Жили губахинцы в войну на одной картошке. Хлеба мало: детям и пенсионерам – 250 граммов в сутки, рабочим – 800 граммов, шахтерам —1200 граммов. Меняли вещи на картошку, таскаясь с санками по деревням, порой за десятки километров. Маленькое ведерко картошки стоило 400 рублей, большое—600. Буханка коммерческого хлеба—200 рублей. Ели лебеду, корни камыша, крапиву, пиканы, стебли молодого хвоща».

А в это время родные Доры Ивановны, оказавшись в Соликамске, не знали ничего об ее судьбе, не знали, что с ее отцом.

Дора Ивановна: «Отца отправили в Рыбинск в трудовую армию. Там он тяжело заболел, после перенесенной операции работать не смог. Чтобы выжить, собирал милостыню, ходил по помойкам. После настойчивых просьб его, измученного, больного, отправили в Соликамск, где жила жена с парализованной матерью.

Бабушка – ее парализовало по дороге из Крыма – в Соликамске заболела тифом, оказалась в тифозном бараке. В этот барак никто не хотел идти ухаживать за больными, по документом начальство разыскало меня на станции Половинка, и так я тоже оказалась здесь, рядом со своими родными. Папа приехал к нам позже. Нас поселили в поселке Карналлитово, в трех километрах от города».

Приезд Доры Ивановны в Соликамск со станции Половинка, скорее всего, не был вызван необходимостью ухаживать за больной тифом бабушкой. Дело в том, что была принята директива НКВД СССР от 9 августа «О соединении разрозненных семей крымских болгар, греков и армян». Так что ошибаются и сегодня Павловы-Вербовы, думая, что Дору Ивановну привезли в город, потому что никто не хотел идти в тифозный барак. Жалости властей здесь нет и в помине.

«Вы кто? Спецпереселенцы!»

Вербовы оказались в Карналлитове. Поселок Карналлитово имеет такое название по минералу; как и сильвинит, оба используются для производства минеральных удобрений. Месторождение калийных солей осваивалось в Соликамске с конца 20-х годов прошлого столетия. Начиная с этого времени поселок – место, где располагались бараки для спецпереселенцев, закрытые зоны. В 30-х годах прошлого века деревня Чувашино, что была на этом месте, была «поглощена» бараками для сосланных. Украинцы, белорусы, русские, поляки, немцы – все они прошли Караналлитово. И сегодня многие из горожан, дети сосланных, говорят: «Мы, карналлитовские…»

Место здесь болотистое, близко вода, малопригодно оно для огородов. Прямо в поселке раньше собирали клюкву, но спецпереселенцы и эту землю «облагородили» – выращивали овощи. От них местные научились выращивать на Урале огурцы, помидоры, лук, капусту.

Здесь была начальная школа, амбулатория, детсад. В этом плане Вербовым все же повезло, многие из их земляков оказались в лесных поселках за сотни километров от Соликамска.

Дора Ивановна: «Мы должны были отмечаться в комендатуре. Очень строго за нами следили. Однажды мне надо было нужно поехать в Пермь по работе, на курсы, просила у коменданта, фамилия его была Анкушин, он был местный, соликамский, меня отпустить. Он не разрешил, потом специально меня проверял, уехала я или нет».

Начало жизни Вербовых на Урале похоже на истории и других болгарских спецпереселенцев.

Вспоминает Екатерина Петровна Падерова: «Нашу семью разделили, мой папа оказался в Соликамске, в Боровске его мать, наша бабушка, брат папы – в Перми, на станции Половинка. Когда бабушка умерла, папу комендант не отпустил ее хоронить. Очень его просили! Но тот не отпустил. Это был комендант Белов, мои родные так его плохо вспоминали, много он их обижал и унижал, называл врагами, упрекал, что они немцам помогали, не считал за людей».

Дора Ивановна: «Местные по-разному к нам относились, и плохо тоже, обзывали врагами, даже в школе некоторые учителя, сами из раскулаченных, нас врагами считали: „Вы кто? Спецпереселенцы!“ Кто-то просто боялся нас жалеть, помогать нам».

Екатерина Петровна Падерова: «Плохо нас местные встречали. У папы был брат, на пять лет младше папы, у него было высшее образование, он был учитель истории, он так говорил, что местных специально настраивали: это привезли врагов. Когда болгар высаживали из вагонов, в них местные бросали камни, комья земли, грязь… Дядя это очень тяжело переживал, позже, когда можно было идти в школу преподавать историю, он принципиально не пошел работать по специальности, ушел работать на железную дорогу. А еще я сама помню, как было в годы моей учебы в школе (послевоенные годы. – Н.К .), со мной училась девочка-немка – Адель Марбах, в ее семье было трое детей, отца у них не было, жили они в страшной бедности. А подруга у нее была русская – Надя Ершова, у нее отец на фронте погиб. Как они немного поссорятся, Надя кричала девочке-немке, что она фашистка… А та что? Ничего ответить не могла…»

Дора Ивановна: «Жили мы в бараках, очень бедно, голодно, в страшной тесноте. Многие из наших работали на заготовке торфа, была такая организация – Гортоп, так вот она занималась заготовкой торфа. Торфяники были недалеко от города, вырезали торф из болота, сушили, зимой он шел на топку. Платили мизерную зарплату, чтобы только от голода не умереть. А меня отправили работать на пимокатную фабрику, там катали валенки. Она была напротив городской колокольни, за рекой. Очень тяжело там было работать, там же кислота была в чанах, она испарялась, мы в обмороки падали, травились этими испарениями». Сохранилась справка о работе Доры Ивановны на пимокатной фабрике.

Питание было очень плохое, картошки у нас не было, покупали не картошку у местных, на нее денег не было, покупали картофельные очистки по 90 рублей ведро. Вроде и лес недалеко, а там грибы, ягоды, но мы же лес не знаем, грибы тоже не знаем».

Екатерина Петровна Падерова: «Очень тяжело мои родные привыкали жить на Урале. Климат не тот, они же не видели таких холодов, очень страдали от морозов. Был у нас дедушка, красавец, высокий, с такими усами черными, настоящий болгарин. Он на Урале очень тосковал, зима суровая, долгая, солнца мало. Рано умер, просто от тоски по родине.

Маму вначале отправили работать на разгрузку вагонов с углем, это на бумком-бинате. Рядом с ними работали пленные немцы. Морозы были страшные, немцы в такие дни не работали, это по конвенции какой-то им разрешалось. А наших никто от работы не освобождал, в любой мороз работали… Потом для мамы такое счастье было, когда устроилась работать в детский сад нянечкой, очень дорожила этой работой».

«Меня привели сюда под конвоем…»

Дора Ивановна пришла работать в школу 1 октября 1945 года. Когда она оказалась в Соликамске, то комендант, Анкушин его фамилия была, по документам узнал, что у нее есть педагогическое образование, что она знает немецкий язык. И так она оказалась в нашей школе.

Дора Ивановна: «Привели меня под конвоем в школу, иду по коридору, с милиционером, дети смотрят… Зашла в кабинет директора, а директором в те годы была Нина Ивановна Белых – такая хорошая женщина! Она говорит охраннику, чтобы он вышел, стала со мной разговаривать. Она меня очень жалела, помогала, подкармливала, хотя и у самой не очень с продуктами было. Мне надо было ходить на работу из поселка Карналлитово. А зимы тогда такие холодные были – 40–50 градусов мороза! Учились же во вторую смену, уроки, совещания – до 11 часов вечера. Один раз иду и встретила волка, он овечку тащил на спине, а я не поняла сразу, что это волк. Директор Нина Ивановна Белых, она за речкой жила, меня иногда в морозы у себя оставляла ночевать, а когда сама в Пермь по работе уезжала, я с ее детьми оставалась, печку топила, кормила их.

В те годы в школе был прекрасный коллектив учителей. Здесь работали местные, соликамские, но были и те, кто был выслан как политический. Конечно, мне было трудно начинать работать, но мне помогали. И очень многому я научилась в своей работе от Софьи Михайловны Плотниковой. Она была выслана из Ленинграда, точнее, ее муж был выслан в Соликамск как политический, а она приехала к нему. Была выпускницей института благородных девиц, хорошо знала языки – пять языков, музыку. И была редкой души человеком. Меня учила преподавать немецкий язык, помогала готовить уроки. В школе всегда требовали проводить открытые уроки, в те годы тоже так было. Один раз было так, я веду открытый урок, а она у меня на уроке была, сидит на последней парте, смотрю, она плачет. А испугалась, может, что не так делаю, ошиблась, урок закончился, я – к ней! Спрашиваю, что случилось, почему вы плачете, что я не так сделала? А она мне отвечает: „Я плачу, потому что я сама бы так урок провела, как ты, так бы все сделала…“»

Дора Ивановна (в центре)

Дора Ивановна

Дора Ивановна с классом

Дора Ивановна Вербова

Вот как вспоминает о молодой учительнице немецкого языка ее первая ученица: «Прошло почти 60 лет, а я до сих пор помню свою учительницу немецкого языка и первую встречу с ней. В класс вошла красивая девушка. В то время в школе работали в основном пожилые учительницы, и мы обрадовались, что новенькая – такая молодая! Внимательно осмотрев нас, девушка сказала: „Давайте знакомиться: я – Дора Ивановна Вербова, ваш классный руководитель. Буду учить вас немецкому языку“. Добрый взгляд, спокойный голос, сдержанность покорили нас. Мы, озорные, непоседливые, влюбились в нашу Дору Ивановну. А как интересно было на ее уроках! Она сумела увлечь нас, показать, как интересен иностранный язык, который мы, дети войны, ненавидели, потому что это был язык фашистов.

Мы с удовольствием принимали все ее предложения. Дора Ивановна была молода, энергична. И хотя старалась казаться строгой и сдержанной, мы порой замечали в ней желание попрыгать вместе с нами, поиграть, иногда не сдерживалась и смеялась от души.

Мы с удовольствием учили стихи, песни, а в 7-м классе поставили спектакль „Красная шапочка“ на немецком языке. Это был настоящий праздник! Дора Ивановна договорилась с директором мясокомбината, и нам выписали на ужин печень, легкие и даже кишки. Мы отоварили свои талоны на продукты, картошку принесли из дому. Ужин после спектакля был шикарный!»

А ведь ученики в те годы – это, можно сказать, тоже были дети своего времени. Вот только три судьбы:

Антонида Васильевна Жуланова (Бирина), 1925 года рождения. Закончила семь классов школы № 1. Из семьи высланного из Чернушенского района (юг Пермского края) кулака. По доносу близкого родственника отца их семья была раскулачена. В четыре года Тоня лишилась родного дома. После долгих мытарств семью несколько раз переселяли с места на место, они оказались в Соликамске. Благодаря крестьянской хватке отца жили скромно, но не голодали: огород, позже – корова, отец работал и здесь председателем сельхозартели.

Надежда Андреевна Пантелеева (Мичкова), 1933 года рождения, из учительской семьи. Мама учительница начальных классов в школе № 1. Отец преподавал в учительском институте (сегодня педколледж Соликамска), в 1943 году был призван на фронт. Погиб в первом же бою в 45 лет. Старший брат, Борис, выпускник школы 1941 года, был на фронте. Младший – Глеб не попал на войну по возрасту. Его одноклассник Степанов был рожден в декабре, Глеб – в январе. Один месяц разницы. Он определил судьбы ребят. Глеб остался учиться, а его одноклассники ушли на фронт прямо из 10-го класса. Призвали в армию еще учеников, они учились в 10-м классе. Как жила эта семья? На зарплату матери, пенсию за погибшего отца, которую давали на двоих детей, которым не было 15 лет.

Я думаю, что краткое знакомство с бывшими учениками убеждает – они имели не простые судьбы, знали и голод, и страх за родных, и потери близких. Были среди них и эвакуированные дети из Ленинграда. Они уехали из города только в 1946 году.

В те годы школа еще располагалась в нескольких зданиях: здание самой школы было госпиталем всю войну. Дети учились в 2 смены, сидели по трое за партами, не было тетрадей, не хватало учебников.

И не каждый учитель мог тогда стать любимым, как Дора Ивановна.

«Счастливая я!»

В 1945 году в школу пришел молодой офицер – Сергей Павлович Павлов. Это был высокий, статный, чернобровый красавец. После ранения на фронте он лечился в госпитале в Перми, тогда в Молотове, а потом для окончательного восстановления здоровья Сергея Павловича отправили в Соликамск, на работу в школу. В те годы в школах велось военное дело, дали ему еще уроки физкультуры.

Дора Ивановна: «В войну в школах вели военное дело, и часто учителя были из военных, раненые офицеры. Прислали и к нам в школу офицера – молодой, красивый, он был ранен, контужен, лечился от ран в госпитале в Перми. Пришел в нашу школу, а у нас были учительницы – молодые девушки. А женихов тогда было мало, все же на фронте, а сколько погибло… Вот эти девушки забегали, ему внимание стали оказывать, а у них же дома свои, картошка, стали его приглашать домой, на вечеринки, просто в карты вечером поиграть. А он на меня обратил внимание, стал за мной ухаживать, все меня просил разрешить до дома проводить. А куда моя дорога домой? В барак, я же спецпереселенка. Я его, наоборот, стала избегать, прятаться, чтобы домой одной идти. Убегу через заднее крыльцо из школы и одна домой иду. Но раз он меня подкараулил у этого крыльца. Деваться некуда, пошли вместе. Стал меня провожать, так мы и поженились. Хотя ему это грозило неприятностями, предупреждали, что могут отобрать партбилет. Я ведь тогда такая худенькая была, из одежды ничего хорошего не было. Я от голода в обморок падала, Сергей меня стал подкармливать, он же офицерские карточки имел, хлеб получал на него, еще какие-то продукты. Но пришлось ему за нас постоять, чтобы пожениться. „Не связывайся с спецпереселенкой!“ – так ему тоже говорили. И уже потом, перед регистрацией брака, было так, что в Усольлаге, куда он перешел работать, чтобы побольше получать, денег-то у нас обоих не было, говорили начальники, что ему лучше на мне, спецпереселенке, не жениться, будут неприятности, придется ему уйти с работы в спецучреждении. Поженились мы только после того, как из Усольлага сделали официальный запрос в Крым, выясняли, состояла ли я на службе у немцев. Ответ пришел, конечно, отрицательный, не помогала я немцам. Счастливая я, такой муж мне достался – ничем не обидел, на меня голоса не повысил».

Вспоминает Вера Сергеевна Анашкина: «Вообще эти истории о любви в те годы особые. В школе были девушки, которые влюблялись в политических, встречались с ними, и в городе же такие были еще до войны, на поселении, в ссылке, можно сказать. Были среди них образованные, интересные люди – как не влюбиться! И кто как поступал в этих случаях, потому что не одобряли эти встречи, тем более браки. Парторганизация грозила исключить из партии – партбилет положишь! Так было с учительницей молодой Е.П. Македоновой (участница Великой Отечественной войны, училась в сельскохозяйственной академии в Ленинграде, добровольцем ушла с 3-го курса на фронт, была ранена, вернулась на родину в Соликамск, работала в школе № 1. – Н.К .), хоть и был у нее жених – хороший человек, но политический. Так, кроме парторганизации, ее мама тоже воспротивилась этому браку. Не разрешила дочери выходить за него замуж. А была еще просто потрясающая история, это когда одна учительница, Ананьева, вышла замуж до войны швейцарца, „инспециалиста“ калийного комбината, а потом они вынуждены были расстаться, хоть и брак зарегистрировали, дети у них родились. Она такая умница, такая красавица была!»

Дора Ивановна: «Стали за речкой у одной учительницы квартиру снимать. Муж старался денег заработать, брался дрова людям пилить, колоть, да у него плохо получалось. Он же из Саратовской области, там печи соломой топили. Где ему научиться дрова колоть? Родились у нас близнецы – мальчики Глеб и Игорь. Только умерли они сразу, в роддоме тогда очень холодно было, морозы стояли, котельная не работала. Так наших деток и не уберегли. А потом сын Женя родился, дочка Вера, позже – двойняшки Галя и Володя. Все эти годы мы жили вместе с родителями, сестрой мамы – большая семья – девять человек! Как жили? Работали. Заочно я закончила Можайский педагогический институт. Мне и диплом выслали по почте, потому что как раз родились двойняшки.

Я каждое лето в лагерь ездила, трудовой, пионерский, отпуск не брала. Такзале-то уставала! Очень мне нравилась моя работа, никогда старалась не повышать голоса, ребята меня любили, и не было у меня плохих учеников».

Конечно, за столько лет работы в школе у Доры Ивановны очень много было учеников. Одна из ее учениц, выпускница 1959 года, даже живет с ней в подъезде.

Очень приятно было мне встретить еще одну ученицу Доры Ивановны – сотрудницу архива Любовь МихайловнуТравникову. Она оживилась, когда узнала, что мы пишем о Доре Ивановне, ее классном руководителе. Учась в параллельном классе со старшей дочерью Павловых – Верой, она тоже ничего не знала о том, что ее классный руководитель – высланная из Крыма болгарка. «Вот почему у нее такой легкий акцент, почему она говорит не так, как мы…» И продолжает: «Мы так любили Дору Ивановну, помню, как я сама для нее вышивала салфетку, тогда же подарки все делали своими руками. Очень она добрая была, никогда на нас голоса не повысила…»

Дора Ивановна: «Очень жалко папу, его никуда не брали работать, последние годы своей жизни он работал истопником в Сбербанке, топил котельную. Никак не мог он оправиться от тюрьмы, высылки, здоровье пошатнулось сильно. Они с мамой мальчика в войну спасли, еврейского мальчика, сына знакомого сапожника. Евреев во рву расстреливали немцы, а мальчик, ему было шесть лет, спасся, наверное, его просто люди повалили в ров. Вот он ночью выбрался из-под тел убитых, стал у села нашего прятаться, а потом к нашим пришел… Папа его спрятал, но это же ребенок, все равно на улицу стал выходить, папа его за болгарина стал выдавать. Соседи знали, кто это, но молчали. А раз он с соседским мальчиком Колей поехал на мельницу – кукурузу тот ехал молоть. Как его папа не отпускал! А мальчик говорит, что ничего, я просто прокачусь на лошади, вернусь быстро. Только обратно они стали возвращаться, наткнулись на полицейский патруль, там из района русский полицейский был, мальчика этого узнал, стал к себе звать, а он побежал… Полицейский – стрелять, убил его. Как папа плакал, когда его уже здесь вспоминал, он ему так часто снился…И раз пришла я с работы, папа вернулся тоже из кочегарки, прилег и умер… Было ему всего 67 лет».

Заключение

В 1956 году были приняты документы, позволяющие покинуть болгарам места ссылки. Я поинтересовалась у Доры Ивановны, почему они не уехали на родину, в Крым. «А куда нам было уезжать? В Крым все равно нельзя было уехать. Да и семья уже была не та: дети маленькие, родители в возрасте, у нас с мужем работа, да и деньги нужны были на переезд, а здесь и жилье было, хоть и не свое – съемная квартира. Мы же здесь кое-как обжились, мало кто из наших уехал, да и то не в Крым, в Краснодарский край уезжали. И здесь так тихо было… А там я войну пережила, не дай бог пережить то, что было, когда у нас были немцы…»

Судьба Доры Ивановны во многом похожа на судьбы не только ее земляков – крымских болгар, но и других жертв сталинских репрессий. За что пострадали эти люди? Ответ найти трудно, просто невозможно. Неужели за то, что им выпало родиться и жить в то время, в той стране?

Прошло всего около двух десятилетий со времени, когда впервые стали известны подробности сталинских репрессий, но уже сегодня общество забывает о невинно пострадавших, больше того, порой глумится над памятью о них. Так два года назад осквернили памятник жертвам репрессий в Соликамске. Кто это сделал?

В Пермской области в годы сталинских репрессий пострадали более 400 тысяч человек. В Соликамск были доставлены более 300 тысяч заключенных, спецпереселенцев, трудармейцев. Сегодня в городе проживает 1500 жертв политических репрессий. Все ли из нас, соликамцев, знают и хотят знать об этом?

Примечания

1 Матвеев О.В. Болгары Темрюкского района (по материалам Кубанской фольклорно-этнографи-ческой экспедиции 2004 г.) // http://www.slavakubani.ru/read.php?id=365

2 Соколов Д. Трагедия крымской деревни: Крым в годы коллективизации //http://www.bg-znanie.ru/ article.php?nid=347907

3 Старостин А. Как рабочие из Центральной Азии ковали Победу в Уральском тылу// http://mytashkent.uz/2010/05/05/kak-rabochie-iz-tsentrainoy-azii-kovali-pobedu-v-uralskom-tyilu

Возможность говорить открыто Дмитрий Карчёмкин

11-й класс лицея № 1,

 г. Усолье-Сибирское Иркутской области,

научный руководитель Н.В. Бубнова

Я россиянин, меня очень интересуют мои исторические корни, моя родословная. В ней есть и литовские корни, есть люди с трагической судьбой.

Рассказы о прадедушке Прано Римкусе, которого я никогда не видел, стали основой для моего исследования. О прабабушке Ионе Иодене, с которой я жил, у меня сохранились детские воспоминания. Я хорошо помню рассказы моей бабушки Дануте о том, как ее мать Иону вместе с сыновьями выслали из Литвы, о том, сколько пришлось испытать трудностей в жизни, как они не сломались, выстояли.

Моей задачей было восстановление семейной истории на фоне событий военной и послевоенной поры, соотнесение рассказов моих родных с историческими фактами и с имеющимися у меня документами. Многое я получил с помощью запросов из архивов МВД Литовской Республики, Национального исторического архива Литвы, УВД Иркутской области.

События, предшествующие репрессиям

Первая дата, которую я бы хотел выделить, – это 23 августа 1939 года. В этот день в Москве подписывался секретный протокол к пакту Молотова-Риббент-ропа, устанавливающий сферы влияния в Европе и открывающий путь сталинской аннексии Балтийских государств.

Советский Союз возвращает Литве Вильнюс, который был захвачен немцами. Однако литовцы, наученные горьким опытом, чувствуют в этом шаге явный подвох: Vilnius muЇsu, o mes rusu»– «Вильнюс отдали нам, а нас – русским», – говорят многие.

Советы приступили к следующему шагу: они меняют в стране власть, которая держала нейтралитет по отношению как к Советскому Союзу, так и к Германии, избирается новый сейм, лояльный к СССР. Цель смены власти – присоединение Литвы к Союзу, что и произошло 15 июня 1940 года.

30 мая 1940 года советское правительство обвиняет Литву в провокации против советских гарнизонов, базирующихся на территории Литвы. Литовское правительство заверяет Кремль, что будет проведено расследование с целью наказания виновных. Но Кремль такое решение не устраивает. СССР выдвигает ультиматум Литве о вводе на ее территорию дополнительных подразделений Красной армии. Новое правительство приняло ультиматум, и на территорию страны вошли дополнительные подразделения Красной армии численностью 300 тысяч человек.

Вскоре в Литве начинаются массовые репрессии. СССР хотел, с одной стороны, создать колхозы, которые кормили бы почти полумиллионную советскую армию. С другой стороны – избавиться от части населения, выступающей против смены власти, способной поднять волну недовольства. 14–17 июня 1941 года происходит первая массовая депортация в Сибирь, тысячи литовцев подвергаются репрессиям. 1944–1953 годы – вторая волна массовой коллективизации, депортаций, репрессий. В Сибирь сосланы 250 тысяч литовцев.

Летом 1941 года в Литву вошли немецкие войска.

История, оказавшая влияние на судьбу моей семьи

Моя прабабушка Иона Иодите (Римкус; 31 октября 1914 —12 апреля 2003) родилась в Литве, там же выросла. Католичка, она имела церковное имя Анна Мария. До замужества жила со своими родителями Домицеле Иодене и Иогнасом Иодисом в деревне Мильвиджяй Ионишкского района Литовской Республики.

Ее отец Иогнас (мой прапрадед) работал на железной дороге, которая была недалеко от их дома. Его работа заключалась в том, чтобы проверять железнодорожное полотно на трехкилометровом участке дороги. Работал и дома по хозяйству, иначе в то время прожить было нельзя. Моя бабушка Дануте рассказывала, что он сеял так, как никто не умел в округе. Он вешал лукошко на грудь и сеял двумя руками, очень ровно, а это далеко не простое дело и требует огромного терпения и навыка. В хозяйстве они держали лошадь, корову, поросят и кур. Когда началась коллективизация, лошадь забрали в колхоз, и она скоро погибла, ведь за животными плохо ухаживали и нагружали непосильной работой. После гибели лошади прапрадед Иогнас сильно грустил. Это событие так сильно повлияло на него, что он решил пойти в колхоз ухаживать за лошадями.

У него с Домицеле Иодене было три сына и дочь Иона. Два младших мальчика умерли в детстве от скарлатины, в возрасте 2 и 14 лет. Еще одного сына звали Иозас. Он, как и его отец, работал на железной дороге. Мой прапрадед Иогнас умер в 1986 году в Литве, а Домицеле прожила 75 лет. Все они всю свою жизнь провели в Литве, и только их дочь Иону Иодене (Римкус) репрессировали в 1949 году. Долгое время они не имели связи с репрессированной дочерью. Свою внучку, дочь Ионы (мою бабушку Дануте), они чудом спасли от репрессий в 1949 году, оставили жить у себя. Воспитывали до 15 лет. И только в 1958 году ее забрал брат Альбинас и увез к матери Ионе в Сибирь.

Семьи разлучались, произошел «отрыв» от старшего поколения и традиций; у репрессированных литовцев начиналась «новая биография».

У Иогнаса и Домицеле было немного земли, около 2 гектаров, этого было недостаточно, чтобы прокормить свою семью. Старшая дочь Иона помогала родителям по хозяйству, а когда ей исполнилось 23 года, родители решили выдать ее замуж. Подыскали ей состоятельного жениха – Ионаса Прано Римкуса.

Ионас Прано Римкус (мой прадед), наверное, самая таинственная личность в моей семье. Об этом человеке никогда никто не говорил. Сохранились скупые воспоминания, документы, фотографии. Но именно с него и начинается история «сибирских литовцев» и трагическая история моей прабабушки Ионы. Известно, что он был младшим из трех сыновей. Отец его был владельцем нескольких магазинов. Семья Римкус была богатой. В детстве Ионас Прано получил образование в гимназии, сохранились фотографии школьных времен.

Свадьба Ионы Иодене и Римкус Ионас была в 1937 году, у моей прабабушки бережно хранились свадебные фотографии.

Родители Ионаса Римкуса дали им денег на покупку земли в 9 гектаров. По рассказам моей бабушки Дануте, земля, которую купили ее родители, была плохая, находилась на болоте, и они ее сами осушали и обрабатывали. Работая с документами, я установил, что эта земля была куплена в населенном пункте Мигунай Крюкайской волости Ионишкского района, о чем свидетельствуют документы об их выселении. Мне, конечно же, было интересно узнать, где располагается этот район в Литве, я нашел карту, по которой установил населенный пункт – он расположен на севере Литвы.

У моей прабабушки с прадедом было четверо детей: самый старший Альбинас, 1937 г. р., Стасис, 1940 г. р., дочь Дануте, 1942 г. р., Витавтас, 1946 г. р.

По воспоминаниям бабушки, рассказам и сохранившимся документам, мой прадед, вероятно, стал впоследствии участником национально-освободительного движения «лесные братья».

«Лесные братья» ( лит . miško broliai, латыш . meža braЇļi, эст . metsavennad) – название отрядов, получивших в СССР официальное название «антисоветские вооруженные формирования», действовавших на территории Литвы, Латвии и Эстонии, после их присоединения к СССР по пакту Молотова-Риббентропа. Наибольший размах это движение приобрело в Литве в 1944–1947 годах.

Для национально-освободительного движения «лесные братья» характерны следующие общие черты: отсутствие единого центра, высокая самостоятельность (вплоть до самоизоляции) каждого отряда; отсутствие четких географических «очагов» вооруженной борьбы. В этот период участников антисоветского сопротивления можно разделить на три категории: боевики – активные участники вооруженной борьбы, непосредственно находящиеся в отряде; резерв – потенциальные боевики, не присоединившиеся к отряду; их призывали в ряды боевиков для пополнения потерь либо для проведения крупномасштабных акций; сочувствующие (самая многочисленная категория) – лица, не принимающие непосредственного участия в вооруженной борьбе, но готовые помогать «лесным братьям»: предоставлять продукты, транспорт, жилье, деньги, укрывать их от властей, снабжать информацией и т. д.

Весной 1944 года немцы ликвидировали военное местное соединение, в которое входило около 12 тысяч человек. Из них 3,5 тысячи были вывезены в Германию, а остальные, взяв с собой оружие, разбрелись по домам. Осенью того же года большинство из них объединилось в различные партизанские отряды, которые новая власть с приходом Красной армии сразу же зачислила в разряд врагов и антисоветских элементов.

Дело в том, что в период оккупации Прибалтики Германией среди местного населения произошел раскол. Многие из тех, кто участвовал в борьбе с советской властью, продолжили войну на стороне фашистской Германии. Другие, напротив, ушли с Красной армией. Однако большинство жителей Литвы, Латвии и Эстонии не оказывали активного содействия германским властям. Это было связано с тем, что Гитлер объявил о своих намерениях не предоставлять прибалтийским республикам самостоятельности: они должны были стать новыми территориями Рейха. Не добавило популярности немцам в Литве и то, что, согласно фашистской теории, литовцы (в отличие от эстонцев и латышей) являлись неполноценным, неарийским народом (им в «вину» ставилась близость с поляками). Ответом стало массовое уклонение литовцев от службы в немецкой армии.

В 1944–1945 годах советские войска заняли Прибалтику. На территории Литвы, Латвии и Эстонии иногда стихийно, иногда организованно возникали вооруженные формирования, оказывавшие сопротивление Красной армии и властям. Наиболее сильным вооруженным формированием стала Армия освобождения Литвы (LLA), основанная в декабре 1941 года.

Период 1944–1947 годов характерен тем, что действия «лесных братьев» носили в основном характер открытой вооруженной борьбы. Так, Армия освобождения Литвы действовала фактически как обычная регулярная армия: имелся штаб и единое командование, проводились крупные операции в составе батальонов и полков.

Не сохранились достоверных сведений, свидетельствующих о пребывании моего прадеда Ионаса Прано Римкуса в отрядах «лесных братьев». Сохранились обрывочные воспоминания, которые трудно сейчас проверить. Известно, что его убили и что бабушка похоронила его сама. Кто убил? За что? Об этом в семье не говорилось. В справке Ионишкского уездного отдела МГБ ЛССР Ионас назван «участником бело-литовского повстанческого партизанского отряда»; в заключении следователя МГБ ЛССР от 1 марта 1949 года – «бандитом»; в справке МВД Литовской Республики от 8 января 2001 года про бабушку сказано, что она – «член семьи участника Литовского национального подполья».