Текст книги "Прогулки по Риму"

Автор книги: Ирина Степановская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)

– Ты была у лестницы, ведущей на Капитолий?

– Нет, – помотала она головой.

– А в Ватикане?

– Тоже нет…

– Почему? – В голосе его появились нотки сердитого преподавателя.

– Не успела…

– Значит, ты не видела египетских львов? Тех, что я вывез из Александрии?

– Не видела.

– Плохо. Их было шестнадцать, а эти козлы египтяне говорят, что всего только восемь. Но кто верит египтянам?! Они же известные вруны!

Татьяна Николаевна не знала, что на это ответить. Вдруг нищий в один прыжок подскочил к ней и схватил ее за руку, ту самую, в которой она держала свою сумку.

«Полиция!» – уже хотела закричать Татьяна Николаевна, но от страха у нее сел голос, и из горла вырвался простой сиплый звук.

Ее собеседник удивился:

– У тебя что, правда астма?

Она только кивнула в ответ с вытаращенными глазами.

– Ну ладно, сделаю тебе укол. Давай деньги! – Он незаметно, чтобы не увидели полицейские, протянул руку к ее сумочке.

«Сейчас он выхватит сумку с деньгами и убежит!» – мелькнуло у Татьяны Николаевны, и она придумала:

– Знаешь, мне стало легче! А ты не мог бы показать мне Капитолий? И египетских львов?

– Капитолий? А ты не умрешь по дороге? Знаешь, мне неприятности с полицией ни к чему!

– Не умру! – Татьяна Николаевна с грустной улыбкой вздохнула. А в глазах маленького человека уже зажглись фонарики энтузиазма, такие бывают у сумасшедших и исследователей. Очевидно, ее собеседник был и тем и другим одновременно.

– Ты действительно хочешь посмотреть египетских львов? – горячо прошептал он ей в самое ухо.

Татьяна Николаевна замялась. В конце концов, что ей было терять? Деньги? Они были ей нужны только для того, чтобы уйти из жизни. У нее еще оставалось в запасе несколько дней. Прекрасное время в Вечном городе.

– Будь что будет! Поехали! Транспортные расходы я беру на себя! – решила она и сама взяла нищего за руку. – Показывай!

– Белла русси! Прекрасная русская! – проговорил ее странный собеседник, и они пошли прочь от полицейских, хотя те внимательно посмотрели им вслед. Навстречу Татьяне Николаевне попались туристы из ее собственной группы. Они возвращались с прогулки нестройной толпой, сильно навеселе и старательно орали «Катюшу». Увидев ее с Августом, они поспешно расступились.

«Плевать!» – решила Татьяна Николаевна.

Когда группа миновала, она на миг задержалась. Теперь на ночной площади оказалось довольно много людей: подвыпившие соотечественники, оглядывающиеся на нее, двое полицейских, она сама с Цезарем Августом, а над всем этим равнодушный и прекрасный Христос. «Вернусь ли я сюда? Какая разница?» – подумала она.

Нищий посмотрел на старинные часы, болтающиеся у него на поясе на цепочке.

– Через пять минут уйдет нужный нам автобус! – Он взял ее под руку, и быстрым шагом они поспешили снова под сень глициний на площадь Термини.

Глава 4
Поездка в Помпеи

Путешествие наше двигалось своим чередом.

– Лара, а что же ваш муж-итальянец? Где он? – спросила я нашего гида, когда мы познакомились с ней поближе.

– Муж умер, причем скоропостижно. В машине, – просто ответила Лара. – Мы ехали в Равенну по каким-то его делам, и он прямо на дороге потерял сознание. Не помню, как я сумела затормозить. – На лице Лары отразилась печаль, но вместе с тем было видно, что к этому несчастью она, во всяком случае теперь, относится философски.

Я выразила сочувствие. Мне неудобно было расспрашивать дальше, но Лара стала продолжать сама:

– Сказки всегда быстро кончаются. Моя длилась ровно два года. – Она задумалась, будто хотела добавить что-то еще, но не стала и после паузы продолжила: – После смерти мужа откуда-то выплыл его сын от первого брака, про которого я мало что знала, и сумел отсудить у меня дом. По-итальянски любой более-менее приличный дом, окруженный садом, называется «вилла». Но наш дом был действительно очень хорош. Муж купил его уже после развода с первой женой, но парень вцепился в него и сумел выиграть процесс. Все родственники были на его стороне. Но мне все-таки по закону выплатили компенсацию. На эти деньги я сумела выучить дочь. В Россию она возвращаться не хотела. Теперь живет в Милане, замужем за итальянцем. Детей у нее нет. Говорит, что надо сначала заработать себе на пенсию, а уже потом детей заводить. Наверное, она права, хотя ей уже тридцать. А я работаю. Время идет быстро – десять дней в Риме, девять в Венеции… Туда-обратно – вот и новая группа приехала. Не успеваешь соскучиться.

– А что же в Россию… Не хочется вернуться?

– Никто не зовет, – усмехнулась Лара и выпустила в небо белый хвостик сигаретного дыма.

Этот разговор состоялся, когда мы сидели в открытом придорожном кафе, под навесом, среди винограда и акаций, и любезная хозяйка подавала нам чай. Мне, по моей русской привычке, горячий с лимоном в отдельном заварочном чайнике, а Ларе по-итальянски – персиковый, холодный, в пластмассовой бутылке. Лара везла меня на своей маленькой машинке в Помпеи. У нее был голубой, не новый «фиат»; туда вполне кроме нас могли поместиться еще двое. Когда Лара предложила туристам в свободный день совершить экскурсию, не запланированную по программе (это тоже входило в ее маленький бизнес), многие сначала согласились, но, когда узнали, что машину поведет сама Лара, раздумали.

– Почему? – спросила я двух девушек, сидевших за завтраком неподалеку от меня. Соседкой их была та самая дама, что завязала тесное знакомство с темнокожим, и это тоже являлось поводом для обсуждения любопытными.

– Да ну эту Лару в баню! И так надоела! – ответили девчушки.

– Но почему бы не съездить с ней в Помпеи? Когда еще представится такая возможность?

– Лучше целый день проваляться в гостинице, чем слушать ее трескучий голос! – хором заявили они.

Я не могла с ними согласиться. Голос у Лары действительно был с хрипотцой, но эта хрипотца не была вульгарна. Довольно резкие интонации всезнайки Лизы или приказывающие нотки жены толстяка были куда противнее. А Лара даже курила элегантно, так что любо-дорого было посмотреть: она держала свой красивый зелено-голубой мундштук с видом королевы, добровольно удалившейся в изгнание. И пусть у этой королевы была старая морщинистая рука, и пусть она часто кашляла и была вынуждена работать, а не пребывала в вычурном королевском дворце, все понимали или на худой конец чувствовали, что за этой внешностью и манерами скрывается не пустышка, желающая пустить пыль в глаза, а женщина с твердым характером, не всем приходящимся по нраву.

Итак, мы поехали в Помпеи с Ларой вдвоем. Она показала мне Везувий, особенно подчеркнув, что и сейчас у его подножия живет и множится целый город, поэтому квартиры постоянно растут в цене – жить в непрекращающейся опасности становится модным. Лара всегда обращала внимание на бытовые, материальные мелочи. Во всяком случае, я не раз замечала, что события давно прошедшего времени ее не очень интересуют, но это, возможно, и делало Лару такой современной. Она бесконечно могла обсуждать особенности моды или бытовой техники и весьма мало уделяла внимания очередности императорских династий Древнего Рима и истории зарождения христианства, что интересовало меня в первую очередь. Когда однажды я поделилась с ней своим открытием, что, по-моему, неправда, будто в Помпеях во время извержения погиб тесть Юлия Цезаря, отец его третьей жены, как об этом написано в одном из источников, потому что тогда почтенному римлянину должно было быть никак не меньше ста тридцати лет, Лара никак не отреагировала на мои слова. И я поняла, что она просто забыла, в какие годы жил Юлий Цезарь и когда произошла катастрофа. Ум у Лары был конкретный, приспособленный к сегодняшнему дню. Сослагательное наклонение в ее речи напрочь отсутствовало. Однако мне все равно было с ней интересно. Она была в Помпеях с туристами десятки раз, и, даже если ей было скучно рассказывать одно и то же, она никогда не подавала виду, хотя о некоторых вещах говорила более заинтересованно, а о чем-то – по обязанности. Так, когда она водила меня по главной городской дороге и я затаив дыхание смотрела на выбоины в земле, оставленные колесами около двух тысяч лет назад, и разглядывала камни, по которым древние помпеянки переступали через лужи, задрав складки своих длинных разноцветных туник, Лара едва сдерживала зевоту. Когда же я обратила внимание на таблички на стенах домов с нумерацией древних кварталов и изображениями рыбаков и ремесленников, Лара хитро улыбнулась мне и подвела к противоположной стене, на ней я увидела почти не стилизованное изображение фаллоса в натуральную величину.

Я удивилась. Мы пошли дальше, и таблички с фаллосом попадались на стенах и на плитах мостовой все чаще.

– В древних Помпеях этот символ пользовался особенной популярностью, – объяснила мне Лара. – Считалось, что он символизирует удачу, мощь и богатство. По другим источникам, фаллосы просто указывали дорогу к лупинарию, то есть древнему публичному дому.

– Создается впечатление, что все пути в Помпеях вели именно туда, – усмехнулась я.

– Ты не так уж не права. В Помпеи для определенных целей приезжали даже знатные господа из Рима, а уж про моряков всех национальностей и говорить нечего! В публичных домах крутились деньги не меньшие, чем на огромном рынке рабов.

Я убедилась, что и сейчас древний раскопанный лупинарий пользуется большим успехом. На тесной улице у входа в него, на солнцепеке, стояла длинная очередь туристов из разных стран. Встали и мы.

– Чем же именно помпеянки так привлекали мужчин? – недоумевала я.

– Очевидно, у них были свои секреты, – загадочно отвечала Лара. – И главное – маленький рост! Смотри, какие коротенькие каменные кровати! Современному человеку на них можно только сидеть, но не лежать!

– Может, это из-за экономии места? Тут и комнатки-то такие, что не развернешься! – отвечала я, вглядываясь в почти стершиеся эротического содержания фрески на стенах.

– Маленькие женщины всегда кажутся более сексапильными, чем, высокие, – горделиво озвучивала Лара свои наблюдения. Ее рост был всего около ста пятидесяти с небольшим. По сравнению с ней я казалась Родосским Колоссом – когда-то меня даже приглашали в модели. Как меняется, черт возьми, мода на женскую красоту!

– Рост помпеянок был в среднем сто тридцать. Просто Дюймовочки! – восхищалась Лара. Ее действительно привлекали бытовые стороны жизни, а не какие-то дурацкие писания историков о земледелии и ремеслах, использовании труда рабов и свободных поселенцев и о том, что лучше для государства – иметь одного бога или сразу нескольких.

Пока мы ходили по улицам, осматривая древние пекарни, остатки статуй и колонн, песочные часы на застывшем Форуме, неумолимо приближалось время закрытия. Количество туристов на улицах, к моей радости, уменьшалось. Лара устала. Жара стояла не менее сорока пяти градусов. Я видела, что при каждом удобном случае она старается присесть на какие-нибудь остатки каменной кладки. Мне было жаль ее, но в то же время я еще не насладилась в полной мере этим городом и не хотела уходить. И Лара терпеливо продолжала нашу экскурсию, несмотря на то что гиды, руководящие другими группами, гораздо быстрее сворачивали на выход. Лара видела этот город десятки раз, но не могла допустить, чтобы я уехала неудовлетворенной.

– Загляни сюда, – пригласила она меня, когда мы остановились возле входа в чей-то пустующий дом. Сама она, обмахиваясь панамой, прислонилась к противоположной стене древних терм. Собственно, все Помпеи состояли из каменных стен, особенным способом выложенных серо-красными кирпичами. Лара не взяла на себя смелость объяснить мне различие специфической римской кладки от более ранних построек – что-то такое объяснял своим подопечным проходящий мимо экскурсовод. Лара показывала мне более интересные вещи.

– Посмотри вниз, на пол!

Подойти ближе было нельзя из-за специального заграждения, и вначале я ничего не увидела.

– Смотри внимательнее на плиты под ногами!

Я присмотрелась и ахнула:

– Что это?

– Очевидно, самая древняя в мире надпись: «Осторожно, злая собака!»

Я еле сдержалась, чтобы на коленях не проползти под веревку, дабы увидеть поближе и запомнить навсегда то, что было изображено на полу. Из легкой пыли проступало древнее изображение с надписью. Я дотянулась до него и погладила кусочки мозаики. Они были теплые.

Желто-серая собака была похожа на большую дворнягу. Латинские буквы надписи проще было угадать, чем прочитать, но сам факт, что две тысячи лет назад в этом доме жили люди, которые точно так же, как мы, имели собаку, любили ее и ласкали, наверняка играли с ней, давали ей лакомые кусочки, умилил меня почти до слез.

Лара была очень довольна произведенным эффектом, хотя дышала как рыба, вынутая из воды.

Я поняла, что Ларе невмоготу от жары, и мы пошли дальше.

– Хочешь посмотреть на гипсовые слепки людей, застигнутых врасплох извержением? Такого ужаса я не видела даже у Хичкока! – тем не менее мужественно спросила она.

– Лучше давай вернемся к солнечным часам на площади. Там кажется, что время остановилось.

Лара внимательно посмотрела на меня:

– Пойдем, я покажу тебе другое место.

Мы поднялись еще выше по улице, мимо домов, первые этажи которых занимали лавки, питейные заведения и мастерские. В некоторых комнатах стояли почерневшие столы и прилавки, в одном доме на стол были брошены монеты в уплату за кувшины с вином. Свернув за угол, мы оказались перед большой древней виллой. Вокруг не было никого – до закрытия оставалось не больше пятнадцати минут. Мы с Ларой стояли одни между терракотовыми стенами. Я прошла чуть вперед, Лара прикрыла меня сзади.

– Войди внутрь, я покараулю! – заговорщицки предложила она, и я с трепетом проскользнула под веревочное ограждение.

«Вот откуда Рэй Брэдбери взял описание древних вилл в «Марсианских хрониках»» – первое, что пришло мне в голову. Потом между колоннами я увидела тени чернокожих рабынь в легких одеяниях, снующих взад и вперед по хозяйским поручениям, представила ребенка, мальчика лет пяти, пускающего кораблик в прямоугольном каменном бассейне, сделанном в самой середине мозаичного пола. Молодая дама в длинной тунике с золотым пояском и с высокой прической прошла наискосок с озабоченным видом. За ней следовал раб – кудрявый пожилой грек с горячими щипцами для завивки.

– Луций, пожалуйста, не свались в бассейн! – сказала мальчику дама и обернулась к парикмахеру: – Оставь свои щипцы, мне не до них сегодня.

– Но, госпожа, осталось только два локона…

– Пустяки. – Она перешла на греческий. – Скажи, что ты думаешь об этих странных подземных толчках? Их ощущают все уже в течение трех недель, с самого начала августа.

– Не надо гневить всемогущих богов! – Раб сразу приосанился и принял торжественный вид. Как и любой древний грек, он обожал рассуждать на отвлеченные темы. – Я ничего не хочу сказать плохого о политике мудрого и великого императора Тиберия, госпожа, но слухи о том, что в Иудее появился Мессия, долетели и до Помпей. А мессии обычно не являются в период благополучных царствований…

– Да замолчи ты, к Юпитеру! – У римлянки сделалось отчужденное лицо. – Откуда ты знаешь, что тебя никто не слышит, кроме меня?! Рабыни всегда показывают меньше, чем думают и знают на самом деле. Возможно, они понимают по-гречески… – Расстроенная, она опустилась в каменное кресло без спинки. Мальчик ударил по воде палкой, и эскадра кораблей в поднятых им волнах потерпела крушение. – Луций! Не упади в бассейн!

– Кому суждено погибнуть в бою, госпожа, тот не утонет!

– Ну что ты несешь, противный грек! Иди отдыхай! Ты мне пока не нужен!

Она отослала раба и задумалась: «Глупые люди! Все время ссылаются то на богов, то на императоров, а между тем шестнадцать лет назад здесь уже было землетрясение… Разрушилось много домов. Как страшно! И мужа отозвали по делам в Рим… Как хочется уехать на север, к родителям, в родные места, но не могу же я бросить дом! – Госпожа рассеянно поправила сиреневые складки туники. – Какой ужасный город! Не с кем поговорить… Но все-таки почему пересохли источники в округе? И отчего по ночам так воют собаки?» Римлянка встала с кресла, посмотрела вокруг себя, ласково обняла мальчика за плечи и увела его от воды в глубь терракотовых покоев.

Ветер зашумел под каменной крышей между прекрасно сохранившихся колонн, закачались верхушки пальм и высоких кипарисов. Тусклая мозаика на стенах с изображением греческих богов и богинь вдруг заиграла голубым и красным, тень знатной римлянки, удаляясь от меня, внезапно остановилась, и я увидела, что женщина с распущенным локоном на затылке вдруг повернула голову в мою сторону, будто хотела внимательнее разглядеть нечто, замеченное ею вдалеке.

Я испугалась и сделала шаг назад… и тут почувствовала на своем плече Ларину руку.

– Пойдем, а то закроют ворота, – сказала она мне ласково. – Здесь и вправду можно сойти с ума. Не ты первая, не ты последняя, кто видит здесь призраков.

Я пошла за ней, потрясенная.

Огромное дерево у ворот города показалось мне символом современного мира. На сравнительно большом пространстве древних Помпей не было места большим деревьям. Только камень – в скульптурах и колоннах, на стенах домов и крышах, каменная мебель и каменные печи, и над всем этим солнце и пыль – таков был вид древнего города. Я прикрыла глаза и между ресницами в плавающих от солнца кругах увидела людей: воинов в доспехах и ремесленников в плащах, политиков в носилках, рабынь с кувшинами на головах. Знатные матроны обмахивались веерами и закрывали лица от солнца, простые горожанки посылали мужей заняться чем-нибудь полезным, забыть хоть на время о гладиаторских боях. Мальчишки тайком вертелись возле клеток с дикими животными и показывали пальцами на верблюдов с тюками между горбами. Жизнь кипела вокруг – и в пыли, в жаре, в городской вони и суете совершенно не чувствовалось приближение катастрофы. Никто не мог себе представить удушливый мрак и силу падающих с неба огромных камней, ужасный запах всепроникающего пепла, огонь пожаров, разверзшуюся бездну такого ласкового сейчас моря… Лишь курился над двугорбым Везувием легкий дымок да замолчали в ближайших рощицах птицы.

И я подумала: «Какой ужасной ценой был сохранен для нас этот древний мир».

Глава 5
Форум

Рим и днем изумительно красивый город, но в свете ночных огней это воистину фантастическое место. Татьяне Николаевне еще год назад, при жизни дочери, и присниться не могло, что наступит день и она будет сидеть на верхнем этаже ярко-красного, блестящего, будто игрушечного, туристического автобуса, объезжающего Рим по кругу: специально, чтобы осматривать достопримечательности. Рядом с ней гордо восседал пожилой чернокожий человек с седыми волосами и безумными искрами в светлых глазах и, пользуясь странной смесью нескольких языков и жестов, словно дарил ей все великолепие этого города. У Татьяны Николаевны даже меньше стала болеть рука – должно быть, оттого, что, решив отложить смерть, она забыла о ней. И послушное мыслям тело тоже решило воспользоваться небольшой отсрочкой, предоставленной ему для жизни. Она вдруг увидела город как подарок, который никогда не могла себе представить, проводя день за днем в своем небольшом учреждении. В последние же месяцы только ненависть, иссушающая душу, всецело владела ее существом. То, что открылось ей сейчас со второго этажа красного автобуса, совершенно не согласовывалось с этим чувством. И Татьяна Николаевна испытала сначала удивление, а потом сочувствие – к людям, этому городу, ко всему миру, погруженному в ночь.

Произошло это так. Они с Цезарем отъехали сравнительно недалеко, такое расстояние в Москве она привыкла легко преодолевать пешком. Автобус выехал на незнакомую площадь – впрочем, в Риме для Татьяны Николаевны все площади были незнакомые – и здесь она увидела нечто странное. Площадь опять была перед церковью – Цезарь Август назвал это темное строение базиликой Сан-Джованни. Огромная статуя Христа на фасаде Татьяну Николаевну удивила – в православных церквях нет таких громадных изображений. Но еще больше поразило ее то, что она увидела в следующий момент: наискосок через площадь находилось еще одно здание. К нему вела довольно широкая, некрутая лестница, а по ней на коленях, друг за другом, сосредоточенно ползли человек тридцать туристов. Небольшая группа у подножия, как видно, ожидала своей очереди, другие, уже весело перекликаясь, возвращались откуда-то с другой стороны.

– Что это такое? – в изумлении спросила Татьяна Николаевна.

– Грешники, – небрежно отмахнулся от ее вопроса проводник. – Хотят вымолить прощение за свои грехи.

– Каким образом?

– Эту лестницу раскопала святая Елена, мать того самого императора Константина, который, струсив перед смертью, решил принять христианство, чтобы вымолить прощение за свои грехи, – неохотно начал рассказывать Цезарь. – Языческие боги ведь не обещают загробной жизни, а новая религия открывала ему ворота в Царство Божие. Так вот, Елена привезла эту лестницу из Иерусалима и сказала, что велела вырезать ее из дворца Понтия Пилата. По ней Христа вели на допрос. И люди много лет спустя придумали, что те, кто хочет раскаяться и получить прощение, должны подняться по ней на коленях, чтобы не осквернять ее грязными ступнями. – Цезарь поморщился. – В принципе это идиотизм, но меня он не волнует, так как и Пилат, и Христос жили уже после смерти Великого Августа. Мы можем любить или ненавидеть прошлое, учиться на его ошибках, но знать будущее нам не дано, следовательно, для меня лично не существует ни один из этих людей.

Его последние слова смутили Татьяну Николаевну, но она решила, что не разобрала точно их смысл.

– А ты никогда не поднимался по этой лестнице?

– Зачем? – Ее собеседник небрежно повел плечом.

– Неужели все эти люди так сильно грешны, что не стесняются ползти при всех на коленях?

Он посмотрел на нее назидательно:

– Разве это такая уж тяжелая задача? Я заметил: люди всегда стараются устроиться так, чтобы не нести слишком больших тягот ради чего-то нематериального. Лестница, как видишь, не слишком крутая, а дерево, которым она покрыта, приятно на ощупь. Люди преодолевают эти несчастные двадцать восемь ступеней с радостью, многие из них при этом плачут, и все это называется приближением к Богу. Потом они встанут с колен, отправятся заниматься своими делами и будут так же грешить, как и раньше. В этом природа человека. Поэтому бессмысленно полагаться на людскую совесть. Толпу надо держать в узде, как делал тот, чья великая душа живет в моем бренном теле.

«Ну точно. Я связалась с сумасшедшим, – уверилась в своих подозрениях Татьяна Николаевна, но потом остановила себя. – Он болен, но что с того? Разве не менее сумасшедшая я сама, продавшая из ненависти свою квартиру и приехавшая в Рим для того, чтобы здесь умереть, не доставив радости своему врагу? Что может сделать мне плохого этот маленький черный человек с серыми глазами? Ограбить? Сумасшедшие не грабят. Убить? Но разве еще несколько часов назад я сама не искала у него смерти? Получается, как ни поверни, что я должна быть благодарна судьбе за встречу с ним…»

– Мы выходим! – Цезарь тронул ее за плечо.

– Жаль. Так приятно ехать! – Она была искренна. В ее жизни так давно не было удовольствий! Сейчас же перед ней расстилался таинственный, фантастической красоты город. От земли, от домов, огромных пальм, цветущих кустов струилось замечательное тепло. Рядом был человек, которого она могла слушать без раздражения и ненависти. Этого было так много! И Татьяна Николаевна вдруг ощутила себя совсем в другой жизни, в другом времени и пространстве, очень далеко от своей прежней тоски и забот.

Цезарь галантно подал ей руку. Она сбежала по удобным ступенькам автобуса, будто ей снова было сейчас двадцать лет. И прямо перед ней обнаружилась тяжелая громада, известная всему миру по учебникам древней истории, многочисленным открыткам и обложкам путеводителей. Таинственная мощь и неотвратимость прошлого, жестокость и бесшабашность нравов, презрение к смерти и яркое желание победить, а вместе со всем этим следы забвения и распада – вот что открылось Татьяне Николаевне, когда, сойдя с автобуса, в неожиданной близости от себя она увидела Колизей.

– Подойдем поближе! – шепотом сказала она, будто боялась, что здание, простоявшее на этом месте две тысячи лет, вдруг исчезнет.

– Вообще-то я вел тебя не к нему, – заметил Цезарь, но прислушался к ее просьбе и подвел к простой, но мощной решетке.

– Колизей… – как завороженная прошептала Татьяна Николаевна. В проемы наружных арок были видны освещенные изнутри внутренние ряды древнего амфитеатра. Ей стало казаться, что она слышит неумолкаемый шум толпы, рев животных и даже различает смутные фигуры горожан, тесно сидящих на каменных скамьях. Две тысячи лет вихрем пронеслись куда-то мимо нее и испарились. Перед ней шумел колоссальный цирк, где ценой представления была смерть.

«Оказывается, смерть не такое уж страшное дело, – подумала Татьяна Николаевна. – Для тех, кто живет, она обыденная сущность логического конца. Лишь у некоторых великих ранняя или насильственная смерть приобретает трагические черты из-за невозможности реализовать их планы. Смерть остальных не волнует никого, кроме них самих и их близких, как, впрочем, и их незначительная жизнь…»

– Смотри! – Цезарь показал куда-то в глубину проема. – Вон вышагивает прямой потомок тех тигров, что выступали здесь в древности! – Пушистая белая кошка не спеша прошла сквозь наружную древнюю арку и скрылась в кустах улицы по своим делам. Татьяна Николаевна рассмеялась.

Подъехавший сзади автобус высадил у бордюра толпу туристов-соотечественников. Послышалась родная речь. Какой-то мужчина от избытка чувств привычно матюкнулся. Полная дама полезла на бордюр, чтобы выше всех сфотографироваться на фоне исторической достопримечательности. Шум древней толпы в ушах Татьяны Николаевны исчез, очарование пропало.

– Пойдем, – сказала она. – Боюсь, тебе со мной не очень интересно.

– Это все не совсем то, что надо увидеть в Древнем Риме, – ответил Цезарь. – Колизей ведь был построен уже во времена нашей эры. Когда-то на этом месте были сады и дворец Нерона, потом их разрушили и выкопали огромную яму, ее залило водой. Еще через какое-то время, уже при Флавиях, здесь построили этот громадный амфитеатр – он пережил и Флавиев, и саму империю. Разрушили его готы, потом итальянцы сами превратили останки в гигантскую каменоломню – из этих камней построили гавань, дома горожан и даже папскую канцелярию. Восстановили же Колизей всего триста с небольшим лет назад: какой-то папа счел, что его надо объявить святым местом, раз на этой арене погибло несколько тысяч мучеников-христиан. Как будто смерти миллионов язычников, сражавшихся здесь до христиан, менее значительны… – Цезарь невесело ухмыльнулся. – Впрочем, те, кого я ценю – мой двоюродный дедушка Юлий Цезарь, или Помпей, или Брут, или даже Клеопатра, никто из них не видел этого огромного монстра, построенного для уничтожения людей.

– Разве великий Цезарь не устраивал гладиаторские бои?

– Устраивал. И он, и Помпей, и я. Но масштабы смерти были совсем другие. И цирк был в другом месте – вон там! – Нищий показал вдаль рукой, но Татьяна Николаевна ничего не увидела. – Там был естественный спуск к реке. Амфитеатр, построенный императором Цезарем, то есть мной, органично вписывался в окружающий ландшафт, как теперь говорят.

Так они разговаривали друг с другом, не прекращая идти, и Татьяне Николаевне казалось, что она прекрасно понимает все, о чем рассказывает ей собеседник, хотя доведись ей когда-нибудь повторить этот разговор жестов, улыбок, отдельных слов, у нее никогда бы не получилось.

– Куда мы теперь идем?

– На Форум. – По тому, как он произнес это слово – выдохнул серьезно, с благоговением, она поняла, что это самое дорогое ему место в Риме, и решила молчать, не задавать вопросы, а только слушать, чтобы случайно не осквернить своим незнанием или праздным любопытством его любовь, его интерес. Ей стало безразлично, болен этот странный человек или здоров, кто он по профессии и откуда родом. Она чутьем поняла, что встреча с ним – самое главное в ее авантюрной поездке, и преисполнилась к своему новому знакомому вниманием и благодарностью.

Они прошли мимо огромной триумфальной арки, на которую Цезарь тоже посмотрел с некоторым презрением, и двинулись дальше по улице, по обеим сторонам которой располагалось что-то вроде парка, в котором ведется строительство. Это оказалось зоной раскопок. Внезапно Цезарь потянул ее в сторону, они свернули с улицы на узкую дорожку, поднимавшуюся круто вверх мимо лавровых растений, прошли еще, так что Татьяна Николаевна запыхалась, и вдруг глазам ее открылось нечто: внизу в темноте лежала зеленая долина, усеянная обломками белых колонн. Темная таинственная часть какого-то мрачного здания высилась слева, пугая обвалившимися стенами, провалами арок и окон. И где-то дальше за этой громадой угадывались верхушки пальм и плоские кроны знаменитых итальянских сосен. Татьяна Николаевна узнала две триумфальные арки, расположенные друг от друга на приличном расстоянии, но по одной прямой. Одна, ближайшая к ней, была однопролетной и скромной. Другая казалась по сравнению с первой более помпезной и вычурной – ее украшали скорее угадываемые, чем видимые барельефы.

– Через эту арку проезжала в своей роскошной колеснице Клеопатра! – торжественно сказала Татьяна Николаевна.

– Да нет, – поморщился Цезарь. – Вовсе не через нее, хотя по этому самому месту. Сама арка была построена лет через двести пятьдесят после смерти Клеопатры. Впрочем, триумфальные и праздничные шествия здесь действительно проходили.

– Что же здесь все не то да не так? – обиделась Татьяна Николаевна. – А сохранилось ли что-нибудь, что было при тех, о ком я хоть немного знаю?

– Для этого я тебя сюда и привел, – сказал Цезарь. – Смотри! – Он торжественно помолчал, чтобы придать должный вес своему рассказу, но Татьяна Николаевна и так была открыта ему всем существом. – Смотри! – Он подвел ее к остаткам небольшой полукруглой лестницы, на которой теснились три небольшие колонны под обломками портика, а за ними виднелись куски стены, увитой дикими розами. – Это храм Весты! – торжественно провозгласил ее спутник. – Девственной весталкой была тетка великого Цезаря. Здесь на ритуальное празднество собирались все знатные римлянки той поры. Сюда пришла вторая его жена Помпея. Вход мужчинам в храм был запрещен. Но некто Клодий, чтобы соблазнить Помпею, проник в него, переодевшись женщиной. Помпея убежала, но Клодия обнаружили, и этот поступок обсуждался в сенате. Вина Помпеи не была доказана, но Цезарь развелся с ней прямо на этом же заседании, объявив, что его жена должна быть вне подозрений.