Текст книги "Вслед за Ремарком"

Автор книги: Ирина Степановская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

К счастью, ехать до магазина было совсем недалеко. Надо было только оставить за собой бульвар, пересечь проспект и подъехать к парку у церкви, чтобы там развернуться на пригорке и подкатить к сияющим витринам. Магазин занимал первый этаж у ближайшего к церкви жилого дома. Роберт вышел из машины, потянулся и огляделся по сторонам. Несмотря на его печальные размышления, мир вокруг был прекрасен. Возле церкви на разукрашенных машинах собралась брачная процессия. Из динамиков луна-парка, что располагался напротив церкви, доносился романтический голос Хулио Иглесиаса. Ларек возле касс аттракционов благоухал жареными курами и сосисками; сбежавшие из школы ученики собрались в кружок, курили и скидывались на пиво и «русские горки».

«Жизнь продолжается…» – подумал Роберт и пошел в магазин. Стекло он купил за двадцать минут. Завернул его в старое покрывало, всегда на всякий случай хранившееся у него в багажнике, и, увязав веревкой, осторожно поместил на заднее сиденье. Пора было ехать назад, но атмосфера праздника, царившая вокруг благодаря солнечным лучам, голубому небу, желтеющим листьям, взрывам шампанского над головой жениха и фатой невесты, визгу девчонок, доносившемуся от аттракционов, так и манила Роберта задержаться в этом месте подольше. Он решил купить сосисок в тесте, попросил упаковать их в плотный пакет и еще завернул в газету, чтобы не остыли. Булочка же, выданная ему симпатичной молоденькой продавщицей прямо в руки, была настолько румяна и аппетитна, что Роберт, несмотря на то что прекрасно помнил о Михалыче, в одиночестве колдующем над покореженной крышей, не мог удержаться, чтобы не откусить от нее приличный кусок. «Михалычу я еще и пива привезу!» – подумал он, дабы искупить этот свой маленький грех – трапезу в одиночку.

На улице было так хорошо, что ему не хотелось садиться в машину. Он относился к тем владельцам автомобилей, которые считают своим долгом содержать колесное чудо в холе и роскоши. Причем сами хозяева могут запросто ходить в стоптанных башмаках или порванной где-нибудь под мышкой футболке, но машина у них является предметом особенной гордости и престижа. И неважно, на чем ездит такой хозяин – на «Таврии» или «Мерседесе», все равно никелированные части автомобиля у него всегда блестят, обивка сидений чистится пылесосом не реже одного раза в неделю, с приборной доски бархатной тряпочкой аккуратно стирается пыль, стекла моются специальной жидкостью, в бардачке вовсе нет никакого бардака – и там царит полный порядок. Обычно там находятся маленькая записная книжка, какая-нибудь особенная ручечка, чтобы делать записи в той самой записной книжечке мелким, но отчетливым почерком, и не валяются как попало обрывки газет с номерами телефонов. Тут же лежат одна распечатанная и одна девственно целая пачки сигарет, возможно, крошечный карманный фонарик, а на выступе рядом с рулем обязательно прикреплена какая-нибудь хорошенькая игрушка – собачка, кивающая головой, зайчик с бантиком или котик… У личностей, претендующих на неординарность, это может быть крокодил, или бегемот, или какая другая экзотическая тварь.

У Роберта здесь была прикреплена крошечная фигурка эскимосской девочки с круглой деревянной головкой, с раскосыми глазами, стреловидными бровками, в шубке пирамидкой из коричневого меха и белой шапочке горшочком, надвинутой на лоб. Носик у девочки был обозначен точкой, а маленький красный рот треугольничком крепко сжат. Две крошечные ручки, казалось, были раскрыты в объятии.

– Почему здесь стоит эта эскимоска? – часто спрашивали Роберта разные женщины, в том числе и его ученицы, которых он куда-нибудь зачем-нибудь подвозил.

– Она символ женщины – доступна и молчалива, – отшучивался он.

– Наверное, это подарок вашей возлюбленной? – любопытствовали ученицы помоложе.

Роберт довольно хмыкал при упоминании о возлюбленной и скромно отмалчивался. Он ласково сдувал пыль с крошечной меховой шапочки и не любил, когда его куколку кто-то брал в руки.

Автодром перестал реветь и выплюнул из своей загородки откатавшуюся партию посетителей, в основном младшего школьного и старшего детсадовского возрастов. Новые любители покататься, размахивая входными билетами, готовились ринуться внутрь. Роберт рассеянно скользнул взглядом по нескольким обеспокоенным бабушкам и парочке мамаш, засунул в рот последний кусок булки и полез в карман за носовым платком, чтобы вытереть руки. Вдруг его внимание привлекла уже виденная где-то раньше бледно-голубая ветровка. Он всмотрелся внимательнее. Осторожной походкой, с выражением отчаяния на лице, будто она шла не прокатиться себе в удовольствие на детском аттракционе, а шагала по минному полю, к одной из машинок приближалась его ученица Нина Воронина. Роберт встал у ограды в тени деревьев, там, где он был менее заметен.

Он не ошибся. Его студентка Воронина, та самая, которая совсем недавно с апломбом заявляла, что она не владелица публичного дома и поэтому не желает, чтобы ее называли «мадам», теперь пыталась влезть в детскую машинку и никак не могла втиснуть туда колени. Это задерживало начало катания всей группы. И двое уже сидевших в своей машинке недалеко от нее школьников, наблюдая за этим процессом, дико, во весь голос хохотали.

«Фу, как глупо! Зачем она туда полезла?» – подумал Роберт. Нина все никак не могла умоститься в машинке, у нее были для этого слишком длинные ноги. Служитель аттракциона, одной рукой державший мороженое в стаканчике, а другой уже собирающийся нажать на пусковую кнопку, потеряв терпение, тоже недовольно закричал:

– Ну женщина же! Скорее садитесь!

Испугавшись, что ее высадят, Нина кое-как все-таки втиснулась в машинку. Теперь она с ужасом вцепилась в руль и стала заглядывать вниз, пытаясь найти педаль, на которую следует нажимать, чтобы ехать. Между тем электрический ток, приводящий в движение машинки, был уже дан, и школьники («Вот негодяи!» – заметил Роберт, наблюдавший все от начала до конца) нарочно, гогоча во все горло, тут же наехали на нее. Нина от неожиданности сильно ударилась об руль и чуть не вывалилась. От удара ее развернуло, и машина уперлась в бордюр.

«Ну, теперь ей самой ни за что не выехать!» – одновременно подумали служитель и Роберт. Но Нина все-таки сообразила, что надо нажать на педаль и выкрутить руль, но руль уже перед этим был кем-то закручен, и Нина стала бессмысленно крутить его то туда, то сюда. Бабушки и парочка мамаш, пытаясь ей помочь, что-то кричали от загородки, но Нина сидела в машине, вся красная, растрепанная, буквально онемевшая от стыда и страха, и ничего не понимала.

«Подойти помочь ей, что ли? – подумал лениво служитель, но за целое лето ему ужасно надоели и сам аттракцион, и такие вот неумехи, воображающие себя крутыми водилами, к тому же из стаканчика у него стало капать мороженое. – Сама пусть выкручивается как знает! – зло подумал он. – Нечего лезть, если не умеешь!» Он даже не привстал со своего места, чтобы помочь ей. Роберт сразу угадал его мысли.

«Ах ты, свинья! Деньги загребать – так ты хочешь, а помочь человеку – так тут тебя нет! И ведь деньги ей не отдашь!» – подумал он.

Нина уже смирилась со своим поражением и просто сидела в машине, не поднимая головы и ничего не предпринимая. Она просто ждала, когда окончится время катания. Противные школьники развлечения ради наезжали на ее машину то с одной, то с другой стороны, и даже осмелевшие дошколята, проезжая мимо, хихикали и норовили задеть ее или рукой, или краем резинового бампера. От этих ударов машина ее периодически вздрагивала, а сама Нина все больше и больше съеживалась, а голова ее, опущенная вниз, по-старушечьи подпрыгивала.

Роберт не выдержал и перелез через бордюр. Как раз в этот момент мимо него проносились хулиганистые школьники, изготавливаясь нанести Нине новый удар. Изловчившись на ходу, он сумел отвесить ближайшему из них хороший подзатыльник. Тот с изумлением глянул вверх и толкнул товарища в бок. Товарищ молниеносно все понял и моментально изменил направление движения, чтобы оказаться от Роберта подальше.

– Куда? Куда? – заорал Роберту служитель, до этого занятый только мороженым.

– Сиди уж тут, мышей не ловишь! – огрызнулся, не обращая на него особого внимания, Роберт и по специальному помосту быстро пошел к Нине. – Вставайте! Вставайте же!

Он потряс ее за плечо и протянул руку. Сквозь рев и грохот других машин его слова были плохо слышны. Она даже не подняла голову, чтобы посмотреть на него. Роберт поразился, насколько она была скрючена, просто комок мышц и нервов! Он понял, что она не слышала его и ничего не соображала.

– Ну?! – Он с силой потянул ее из машины. Теперь она, по-видимому, что-то почувствовала и подняла голову. – Вылезай!

Он потащил ее вверх, ей удалось встать, но то, что дальше нужно было высунуть ногу из машины и переступить на бордюр, до нее не доходило.

– Нина! Очнись! – заорал ей Роберт прямо в лицо.

Служитель тоже наконец сообразил, что что-то не в порядке, взглянул на часы и выключил электричество. Голос Роберта набатом разнесся по внезапно замолкшему автодрому.

– Еще время не вышло! – возмущенно стали кричать школьники.

– Ну-ка, кыш отсюда, хулиганы! – Служитель вдруг стал изображать из себя борца за порядок. И школьники, быстро сообразив, что лучше не возникать, решили потихоньку исчезнуть.

Роберту ничего не оставалось делать, как взять Нинину ногу за щиколотку, поднять и поставить ее на дощатый бордюр. Служитель, подошедший к ним, заглянул в Нинины бессмысленно остановившиеся глаза и охнул.

– Вот крепко ее разобрало! «Скорую» надо вызывать.

– Давай, давай! Потихонечку! – Роберт понял, что самое простое будет подхватить Нину на руки и достать из машины, как неодушевленный бьющийся предмет. Он присел почти на корточки и обхватил ее за бедра, потом осторожно выпрямился, поднял и перенес на деревянные доски. Она как стояла неподвижно в машине, так и продолжала стоять на помосте, только он еще прислонил ее к перилам.

Новая толпа желающих покататься недовольно стала гомонить у входа, и служитель, убедившись, что Нина под присмотром Роберта стоит на помосте своими ногами, ушел запускать в машинки новых страждущих. А Нина сейчас напомнила Роберту деревце, вынутое из земли для пересадки. Такие деревья однажды на субботнике они сажали всем классом. Один ученик бережно держал деревце за ствол, а другой аккуратно опускал его в приготовленную ямку и засыпал землей. Сейчас вместо деревца он поддерживал за спину Нину и не знал, что делать с ней дальше, как найти для нее подходящую почву.

Вдруг она внезапно обмякла. В глазах появилось осмысленное выражение. Сухие губы еле заметно шевельнулись, она судорожно сглотнула, и до Роберта вдруг донесся слабый выдох:

– Где это я?

Она пошевелила плечом, повела шеей, встряхнулась, освободилась и посмотрела на Роберта так, будто видела его впервые. Потом с глаз ее будто спала пелена, и они поразили Роберта затаенным выражением печали и страха, какое часто бывает в неволе у диких животных.

– Что со мной было?

– Ничего особенного. – Он отошел на два шага и демонстративно сунул руки в карманы. – Очевидно, вы хотели покататься на автодроме. А я случайно оказался поблизости.

Она посмотрела на него внимательно, пытаясь разобраться, стоит ему доверять или не стоит. Сейчас он стоял перед ней вовсе не такой монотонный и скучный, каким бывал на занятиях, а спокойный, уверенный, с немного шелушащимся от ветра загорелым лицом. Во взгляде его тоже была некоторая настороженность, и от этого она почувствовала какую-то странную с ним близость, будто во время случайной встречи один зверь принял другого и допустил в свою среду обитания. И вот она вспомнила все, что сейчас с ней случилось. И то, как ее толкали мальчишки, и то, как она не могла справиться с управлением и отъехать от злополучного бордюра. Кроме последней части происшедшего, а именно – как она оказалась вне игрушечной машины. Она не вспомнила, но догадалась, что этот человек, по-видимому, спас ее.

– Спасибо, что вытащили меня.

– Не за что, – небрежно пожав плечами, отозвался он и, все еще с сомнением глядя на нее, сказал: – Вообще-то мне нужно ехать. Вы доберетесь до дома сами?

– Да, доберусь. – Ей ни при каких обстоятельствах не хотелось, чтобы он провожал ее, словно больную. А вид у нее как раз и был такой – настороженный, болезненный. И в то же время в ней чувствовалась твердость.

«Еще не хватало, чтобы я ушел, а она снова полезла играть в машинки!» – подумал Роберт. Он решил задавить ее своим авторитетом преподавателя.

– Быстро иди домой, и чтобы больше я тебя здесь, на автодроме, не видел! Увижу – выгоню из группы! – решительно и строго сказал он. – Починим машину – и будешь ездить как человек! Я вот уже новое стекло купил! Вечером чтобы была на занятии по теории! – Быстро повернувшись, спокойной походкой он пошел от нее к своей машине.«Ни за что не пойду больше в школу!» – сказала себе Нина, сошла по ступенькам на землю и свернула в сторону парка.

6

Она не могла дать себе отчет в том, почему через сорок минут она оказалась вовсе не у огороженного со всех сторон фигурной решеткой своего фешенебельного дома, а в старом, хрущевском, заросшем тополями дворе ее детства. Теперь в этом доме на пятом этаже пустовала квартира ее родителей, полная знакомых с детства запахов и старых вещей. Муж говорил, что надо пустить в нее квартирантов, но она не сделала бы это ни за какие деньги. Каким-то непостижимым образом она чувствовала себя здесь в убежище под защитой некоего духа, обитавшего в этих стенах еще с той поры, когда она была маленькой. Если бы в этой квартире хоть на два дня поселились незнакомые люди, это странное чувство могло бы исчезнуть. «Плевать на деньги! – думала она. – Пусть все останется так же, как раньше!»

В небольшой спаленке стоял ее письменный стол, в большой комнате оставался темный польский гарнитур, за которым родители стояли ночами в очереди в мебельном магазине. Нина тогда училась классе в пятом, и у всех ее подруг в квартирах стояли обычные столы, стулья и гардеробы. Выкупленный по открытке гарнитур «жилая комната» казался ей верхом совершенства всей мебельной промышленности. И сейчас еще за стеклянными дверцами шкафов пылились хрустальные кубки, вазочки разных фасонов и размеров, которые с такой любовью когда-то покупала ее мама. На одной из полок скромно стояли сложенные грудой черные керамические чашечки для кофе – покупка самой Нины с первой повышенной стипендии. На полу лежал красный ковер восточного орнамента – такие ковры лежали или висели тогда во всех московских домах. Их покупали вовсе не в ковровых магазинах, а распространяли передовикам производства через профсоюзы. При переезде на новую квартиру она хотела забрать ковер с собой и постелить его в спальне, но муж категорически не разрешил ей вынести из квартиры ни одной вещи.

– Не потерплю, чтобы в моем новом доме хоть что-нибудь напоминало это совковое убожество, – сказал он, а она не решилась напомнить ему, что здесь они прожили вместе с родителями несколько первых лет после свадьбы, и это были вовсе не худшие годы в их жизни.

Ключ легко повернулся в замке, Нина вошла. В коридор пробивался сноп солнечного света из-за наполовину прикрытой двери в комнату, в нем кружились пылинки, потревоженные возникшим сквозняком. Нина сделала два шага и оказалась в этом луче. В комнате было все так же, все по-прежнему стояло на своих местах, только подоконники, лишенные привычных растений из-за того, что некому было их поливать, выглядели голо и неуютно.

«Надо принести несколько цветов в горшках, – подумала Нина. – Раз в три дня буду приходить сюда». И эта простая мысль подняла в ее душе неожиданную, но огромную волну смятения. Ей показалось, что это не вполне осознанное желание только шаг к чему-то гораздо более существенному, непонятному и страшному, что ждет ее впереди.

Она немного посидела на диване, прошла в кухню, проверила, есть ли в кранах вода. И тут зазвенел звонок, обычный телефонный звонок старого чешского аппарата, стоявшего на тумбочке в прихожей. Нина вздрогнула, почему-то испугавшись, но тут же прогнала подальше глупый страх. «Это может быть только Пульсатилла, – подумала она. – Муж всегда звонит на мобильный». И правда, в телефонной трубке зазвенел, как всегда бодрый, голос подруги.

– Видела, как ты вошла! – начала она. Квартира Пульсатиллы располагалась на первом этаже, а окно кухни находилось как раз рядом с дверью в подъезд. Никто и ничто не могло укрыться от Пульсатиллиных глаз, если она была дома. Где, как не у кухонной плиты, проводит время среднестатистическая женщина, имеющая детей и привыкшая жить своим трудом? Как раз там, откуда Пульсатилле было все видно.

– Не хочешь по старой памяти постоять со мной в очереди за помидорами? – сказала она, как будто с Ниной они виделись только вчера. – На углу продают прямо с машины. Дешевые, как раз на засолку.

Пульсатилла прекрасно знала, что цена для Нины сейчас не имеет значения, но ей хотелось поболтать со старой подругой, и поэтому она задумала склонить ее к кулинарному подвигу. Редкая женщина, увидев, что кто-то готовится что-либо консервировать, не втянется в этот процесс, иногда даже вопреки здравому смыслу. Или уж как минимум возьмет рецепт какой-нибудь дребедени, возиться с которой придется не менее трех часов, а есть все равно будет невозможно. И Нина легко поддалась на эту провокацию.

– Сейчас иду, – сказала она. – Вот только найду какую-нибудь старую сумку.

Пульсатилла чмокнула ее в трубку от радости, и подруги условились встретиться на улице через пять минут.

В очереди за помидорами Нину будто прорвало. Она изо всех сил принялась ругать себя. Обзывала себя и глупой, и неумелой, и дурехой, взявшейся не за свое дело, пока наконец не сообразила, глядя в округлившиеся глаза Пульсатиллы, что та ведь ничего не знает о ее решении учиться в автошколе. И тогда она начала с самого начала. С поездки с мужем в Ярославль.

Солнце уже стало мягко клониться к закату, а они с Пульсатиллой, давно купив помидоры, все стояли прямо на улице около овощного фургона, прислонив к колесу огромные сумки, набитые красными твердыми плодами, и разговаривали. У Пульсатиллы светился на голове золотой шар из волос – солнце оказалось у нее сзади, а лицо Нины соответственно освещалось спереди. И не было ничего милее мягких черт этого лица, неясной, чуть грустной улыбки, рыжеватого отлива волос. И было удивительно, что из проносящихся мимо машин никто не высовывался, сворачивая шеи, глядя на этих женщин, и не чирикали гимн во славу их красоте городские воробьи.

– Слушай, а что это такое на тебе надето? – вдруг спросила Нину подруга, обратив наконец внимание на то, как странно та выглядит. – Нечего, что ли, надеть от бедности? Или в демократию играешь, мол, я такая же, как все! Так демократия в этом вопросе у нас давно закончилась! – Пульсатилла по характеру и по старой памяти не боялась говорить правду. А для Нины теперь не было слов ближе и роднее. Сама Пульсатилла была одета в вещи недорогие, но модненькие – с рынка, но будто с иголочки. Вот и сейчас, несмотря на то, что отправилась она не в гости, а в очередь за помидорами, не забыла подруга накрутить на шею кокетливый голубой платочек, который чертовски подходил к ее глазам.

– Вовсе тут ни при чем демократия, – стала оправдываться Нина. – Просто я подумала, что в широких штанах учиться будет удобнее!

– Решила учиться – значит, учись! – сказала ей Пульсатилла. – Не хуже же ты сотен и тысяч остальных, что запросто водят машины? Подумаешь, муж сказал, что ты не способна! А он пусть попробует борщ сварить так, чтобы его можно было съесть и не отравиться! А то все они привыкли жрать на халявку да еще и пакости говорить!

У Пульсатиллы в этот день настроение было плохое. Кто-то с горя идет в ресторан, кто-то в театр, ну а Пульсатилле ничего не оставалось делать, как устроить этот поход за помидорами с развлекательной целью. Иначе жизнь могла бы свести с ума! Проблема оказалась в том, что ее новый знакомый, с которым у нее начал наклевываться красивый роман, поспешно слинял после того, как она обмолвилась, что у нее на руках две дочери. Поэтому сейчас Пульсатилла была настроена воинственно.

– Да если бы у меня была какая-нибудь хоть завалящая машина, я бы и раздумывать не стала. Тут же окончила бы курсы и поехала кататься! Просто так, без цели, куда глаза глядят! А ты все ходишь, ноешь, раздумываешь, вместо того чтобы дело делать! – Пульсатилла смотрела затуманенными глазами куда-то вдаль. – А вот на одну зарплату с двумя девчонками не хочешь пожить?

– Как я тебя люблю! – Нина засмеялась, обняла Пульсатиллу. – Не отчаивайся! Будет и на твоей улице праздник!

Тут она посмотрела на часы и пришла в ужас. Дома еще конь не валялся, а Кирилл мог приехать в любой момент.

– Я убегаю! – быстро сказала она.

Пульсатилла посмотрела ей вслед и вздохнула. Ей хотелось рассказать Нине про очередного «козла», который был у нее накануне в гостях, слопал полкастрюли борща и смылся. «Хорошо хоть я его в спальню раньше времени не пустила!» – сказала Пульсатилла сама себе, подхватила тяжелую сумку и, как пчела в конце светового дня, потащила добычу домой.

– Вы к кому? – остановил Нину охранник, когда она пыталась пройти в ворота собственного дома.

«И этот не узнал», – подумала она и вынула из кармана пропуск.

– Проходите! – Охранник удивленно смотрел Нине вслед.

Через решетчатые ворота въезжали-выезжали дорогие машины, и Нине стало не по себе. «Что-то действительно я оделась как дурочка! – подумала она. – Но ведь кому какое дело, как я одета?! И меня все равно здесь никто не знает! Может, я чья-нибудь домработница!» Кое в чем она была права. Жители этого огромного высотного дома действительно не знали друг друга. Все были заняты сугубо своими делами, своей жизнью. Но кое в чем Нина и ошибалась. Домработницы, например, приходили убирать квартиры в цивильных костюмчиках, а вот хозяйки, как правило, выходили со двора, чтобы пробежаться по специальным дорожкам, проложенным для этой цели вокруг дома, в просторных спортивных штанах и новеньких кроссовках. Нина решила больше нигде в своих разношенных штанах не появляться и сразу же, как придет, выкинуть их в мусоропровод.

Сумка с томатами больно оттягивала ей руку. Она грохнула ее на прекрасный плиточный пол в прихожей.

«Ну вот, теперь полопаются! И зачем я вообще связалась с этими помидорами? Вот стадное чувство!» – обругала Нина себя и, с молниеносной быстротой скинув обувь, устремилась к холодильнику.

– Р-раз! – упакованное в специальный пакет мясо переместилось из морозильной камеры в микроволновку.

– Два! – луковая кожура полетела в мусорное ведро, а сама луковица легла на разделочную доску замечательными по ровности кружками.

– Три! – кусок твердого сыра, пропущенный через терку быстрыми ручками Нины, превратился в груду аппетитной мелкой стружки.

Трудно было сказать, что движет ею сильнее – желание сделать приятное мужу или страх, что он опять будет недоволен. Нина задала плите программу, уложила мясо ровными кусками в специальную форму, накидала по краям несколько мелких, аккуратно почищенных картофелин, забросала все луком, полила майонезом, посыпала сыром и, погрузив в плиту, нажала на кнопку. Таймер возвестил, что время пошло.

– У-уф!

У нее было еще несколько минут, чтобы выпить чашечку чая, а уж после этого заняться помидорами, но надо было торопиться. О том, чтобы поесть самой, не было и речи. Кирилл любил, чтобы к его приходу никаких остатков приготовления пищи, никаких картофельных очистков, никаких полуфабрикатов не было и в помине. Стол должен был быть уже красиво накрыт, и еда должна была дожидаться наготове.

«Подумать только, как быстро человек привыкает к хорошему, – уже беззлобно, совершенно забыв накануне проведенный вечер, думала о нем Нина. – Я помню время, когда мой муж совершенно не считал для себя зазорным почистить картошку для супа, пока я мыла полы, – вспоминала она. – Но как же быстро прошло это время!»

Горячий чай она, обжигаясь, проглотила на ходу. Надо было еще успеть перемыть помидоры и по крайней мере сложить их в тазик. Под ее руками гора пыльных оранжевых томатов быстро уменьшалась, в то время как с такой же скоростью возвышалось над краями яркого тазика количество подготовленных к обработке плодов.

«В конце концов, в домашних заготовках тоже есть своя прелесть, – думала Нина. – Откроешь зимой такую ароматную баночку – и вспомнишь, как в теплый осенний день корпела над ними». И потом, не было еще человека среди ее знакомых, который не отдавал бы должное Нининым маринованным помидорам. Она знала рецепт, благодаря которому ни у какой другой хозяйки помидоры не были так вкусны. Механическая работа давала простор мыслям, но поскольку ничего более существенного, чем ее занятия в автошколе, сейчас в жизни Нины не происходило, думы ее естественным образом перекинулись на сегодняшний день. Неизвестно почему она ничего не рассказала Пульсатилле ни о происшествии на автодроме, ни о своем преподавателе. Может быть, потому, что твердо решила поставить на своих занятиях крест. Но, оставшись наедине с собой, она не могла не вспомнить тот ступор, в который впала впервые в жизни. Никогда раньше ничего подобного с ней не происходило.«Я даже не смогла освоить игрушечную машинку! – думала она. – Я живу как тепличное растение! О чем я думала вчера? О том, что приготовить на ужин. А позавчера? Что купить на завтрак и обед. А позапозавчера? О том, что пора сделать генеральную уборку в квартире. И вот я жалуюсь, что ни на что не способна. При такой жизни это естественно. Я просто полезла не в свои сани. Логично смириться с тем положением вещей, какое есть. Разве смогла бы я выжить одна, как, например, Пульсатилла? А она ведь еще и двух девчонок тянет! – Нина рассердилась на себя. – Надо не рыпаться, а знать свое место в жизни, и в этом залог счастья!» Но как ни отгоняла она от себя воспоминания, которые привели ее к путешествию на автодром, они прокручивались у нее в голове снова и снова. Вот она утром бежит через парк, вот входит в ворота школы, вот видит собаку рядом с машиной, вот входит в здание, поворачивает на лестницу… «Стоп, а это кто?» Отчетливо в глубине сознания мелькнула фигура в темной одежде с длинным предметом в руке…

Но позвольте, она заметила этого человека, а звон стекла раздался буквально через несколько мгновений. Как же так?! Значит, машину с очень большой долей вероятности мог разбить тот, кто вышел во двор с черного хода? Но получается, что это не посторонний в школе человек! Вероятно, это и имели в виду Роберт с Михалычем, когда побежали искать злоумышленника не за воротами школы, а внутри здания! Насколько она поняла, никого они не нашли. Значит, кроме нее, никто не видел этого человека. Нет, этого нельзя оставлять! Она должна пойти и рассказать то, что видела. Роберт, при всей его нелюбезности к ней, вытащил ее из машины, когда она застыла в этом проклятом ступоре на автодроме. Она тоже должна помочь. Кто знает, что может сделать этот неизвестный злодей завтра? Может, испортит тормоза?

Нина взглянула на часы. До начала занятия оставалось двадцать минут и ровно столько же до прихода мужа. Она еще раз проверила таймер духовки – он выключит плиту сам, когда будет нужно. Конечно, Кирилл опять будет недоволен, что ее нет дома. Он ведь все время говорит, что жена для того и нужна работающему мужчине, чтобы налаживать семейный быт, и Нина в принципе с ним соглашалась. О ком ей было еще заботиться, кроме него? Он составлял даже не просто большую часть ее жизни, а все девяносто девять процентов. Она считала себя его второй сущностью. Но сейчас она не могла оставаться у раковины, чтобы как ни в чем не бывало заниматься помидорами. В конце концов, мясо из духовки Кирилл сможет достать и сам, а через час, ну максимум через час двадцать, она вернется. Она не останется на занятие, просто расскажет преподавателю о том, что видела, и уйдет! Вернется домой, заварит чай, сядет с Кириллом рядом, попросит его рассказать о дневных делах. Нина как-то забыла, что о дневных делах Кирилл давным-давно ей рассказывать перестал, а за ужином просто читал газету, уткнувшись в тарелку, или смотрел телевизор. Но ей почему-то казалось, что, даже когда он молчит, какой-то тонкий поток информации, пусть даже и неосознанный, все равно по неким тайным каналам осуществляется между ними.

Она не задержится!

Нина влезла в черные брюки, черную водолазку и кожаный пиджак, сразу стала такой же, как все другие ученики; схватила сумку, в которой лежали деньги, и устремилась к выходу. Да, еще надо было оставить Кириллу сообщение, чтобы он понял, что ему следует открыть духовку. Но Нина не захотела ему звонить.

«Сейчас он, наверное, в машине, не надо ему мешать во время движения», – подумала она. В спешке начертив несколько слов карандашиком для бровей на салфетке, она выскочила на улицу. Частника ей удалось поймать очень быстро.

И вот она уже ехала по новому проспекту мимо выстроенных в ряд прекрасных домов-башен, в одном из которых она как раз и жила. Отключившись от всего, чтобы передохнуть хоть десять минут, она стала смотреть в окно. Вдруг машина, на которой она ехала, взвизгнула тормозами, а потом как-то странно вильнула в сторону. Водитель выругался.

– Что это было? – спросила Нина, которая ничего не поняла.

– Вон поехали! – Водитель ткнул пальцем куда-то в неопределенную даль. – На «Мерседесе». Хотели под меня подставиться, да я вовремя тормознул. Козлы! Все время тут маячат, ловят зевак. Рассказывали мне про них. Подставляются под машины, а потом требуют бабки за ремонт. Не слыхали про такое?

– А что же ГАИ? – спросила Нина, но по тому, как водитель махнул рукой, она поняла, что задала глупый вопрос. «Да, наверное, хорошо, что я не буду учиться! – вздохнув, подумала она. – Действительно, так вот подставишься, или тебя подставят, а Кириллу придется платить…»

Они свернули с нового проспекта на старую магистраль, проехали мимо бульвара с памятником поэту, и через минуту Нина была уже в школе.

Почему-то ей представлялось, что школа и сейчас будет выглядеть такой же молчаливой и пустынной, какой она была утром, но это оказалось совсем не так. Когда тяжелая входная дверь снова захлопнулась за ней, Нину встретили облака голубого дыма, тянувшиеся из-под лестницы, и громкий гогот молодых людей, перемещавшихся с первого этажа на второй по направлению к учебной комнате. По всему этому Нина могла заключить, что занятие в их группе до сих пор еще не началось. Она бросила взгляд на часы. Опоздание составляло десять минут. «Ну и тем лучше, – подумала она. – Не придется преподавателя вызывать. Сейчас сразу найду его и расскажу то, что видела».