Текст книги "Под крылом доктора Фрейда"
Автор книги: Ирина Степановская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Настя
Чьи-то смутно знакомые руки стали ее тормошить.
– Глупая девчонка! Вставай! Держись за мою шею! Ведь ты совсем окоченела!
Настя с трудом разлепила глаза, но не смогла пошевелить ни рукой, ни ногой – все ее существо спрессовалось, заледенело, околдовалось. Кожа не чувствовала прикосновений.
– Ну что это такое! Зачем ты сбежала? Устроила переполох на всю больницу!
Лицо ее нового врача оказалось близко-близко. Так вот, оказывается, чьи руки взметнули ее до небес! Что ж, это даже к лучшему: не надо самой тащиться назад, пускаться в дурацкие объяснения, как да что… В фильмах, которые Настя любила смотреть, настоящие герои всегда носили девушек на руках. Она даже вспомнила один эпизод. У девушки был избранник.В начале фильма она еще не знала, что это именно тот парень. Но потом он ей признался. «За что ты избрал меня среди тысяч других?» – спрашивала его девушка. «Ты не такая, как все. Ты – особенная. Поэтому я выбрал тебя». – «Ты мой ангел – хранитель?» – «Называй, как хочешь. Я постараюсь всегда быть рядом с тобой». – «Ты будешь меня беречь? Защитишь от родителей?» (Про родителей Настя уже добавила от себя.) – «Да, потому что ты не всегда можешь знать, что хорошо для тебя и что плохо». В этом месте она случайно повторила слова, сказанные Альфией. «Почему же ты так долго не приходил?» – «Ты не видела, не различала меня в толпе. Я ждал».
– Настя! Что ты бормочешь?
Она посмотрела на Дмитрия с удивлением. Может, это действительно тот человек, который послан ее защищать?
– Как ты могла спрыгнуть в окно? Там же крапива выше человеческого роста!
– Да? – удивилась она. – А у меня нет ни одного волдыря. Я, наверное, в ней и спала.
Он внес ее в отделение. Больные, все, кто мог, выглядывали из дверей всех без исключения палат. Слух о том, что из отделения сбежала больная, носился от койки к койке с раннего утра.
Дежурная докторша поправила на седой голове колпак.
– Ну, девушка, вы даете! Спать на земле! Вы о чем думали?
Настя молчала.
«Какие они грубые, эти доктора!» – подумал Дима.
– А если пневмония разовьется? Я уже не говорю об аднексите и радикулите…
Настя поморщилась. Все эти слова витали вокруг нее, как назойливая осенняя муха. «Ничего со мной не будет!» – думала она.
Дима спросил:
– Что мы сейчас должны делать?
– Анализы сдавать! Вон лаборантка в отделение пришла. Идите. Ловите ее в коридоре.
Дима взял Настю за руку и повел сдавать анализы. Докторша, молча качая головой, посмотрела им вслед.
После анализов был снова осмотр, наконец, пришла гинеколог. Дима стоял у ординаторской и прислушивался к рокоту голосов за дверью.
Докторша словно почувствовала его присутствие. Вышла. Строго взглянула.
– Надо подождать результаты анализов. Как все будет ясно – я вас приглашу.
Он вернулся назад в коридор. Настя – с утра опять бледная, одинокая, худая – сидела, как маленькая старушка, на кушетке, свесив голые ноги.
– Залезь под одеяло. Еще простудишься.
Больные, кто мог, потянулись к завтраку. Небольшой холл отделения преобразился в столовую.
– Хочешь есть? – спросил он Настю.
– Меня тошнит от этого запаха.
Раздатчица из столовой шлепнула перед Настей алюминиевую миску с какой-то серой кашицеобразной бурдой.
– У нас в психушке и то кормят лучше.
Он взял миску и отнес назад. На кухню.
– Можно чаю?
– Кружка у вас есть? – В раздаточном окне мелькнула толстая фигура в халате.
– Нет, мы только первый день здесь.
Фигура посмотрела на него, почесала в затылке и плеснула чай в большую фаянсовую кружку.
– Только кружку потом назад принесешь. Эта – лично моя.
– Спасибо. Я принесу.
Он понес кружку Насте.
– Выпей горячего чаю.
Она взглянула на него.
– А мне можно?
Какую доверчивость он прочитал в ее взгляде!
– Можно немного.
Она сделала несколько глотков, как синичка.
– Спасибо. Больше не хочу.
Дима взял из ее рук кружку, хотел отнести. Ему захотелось горячего чаю. С сомнением он посмотрел на кружку, языком ощупал внутреннюю поверхность губ. Вдруг гепатит, дизентерия, сифилис, СПИД – что там еще можно подцепить через ранку в слизистой оболочке? Неожиданно весело взглянул на Настю. Все-таки в больнице при поступлении ей все анализы делали. А за полтора месяца что она могла подцепить? Он смело выпил весь чай из кружки и почувствовал себя так, будто он скрепил с Настей кровью свою любовь.
– Зайдите-ка в ординаторскую. – Хирург положила перед ним только что принесенные из лаборатории анализы.
– Значит, все-таки аппендицит?
– Не исключено. Боли в животе опять нарастают.
Дима вспомнил, что за целое утро не только не посмотрел Настин живот, но даже не спросил, болит ли он. И Настя ничего ему не рассказала. Его это и огорчило немного, и несколько обрадовало. В этом он увидел признак развившейся между ними более тесной связи, чем отношения «доктор – пациентка».
– Вы пока будьте тут рядом. Покажем еще заведующему, подождем часика два и снова возьмем анализы.
– Только не отсылайте ее пока обратно!
Доктор снова внимательно на него посмотрела.
– Да пусть пока лежит, чего кататься туда-сюда! Только уж теперь смотри за ней лучше! Хочешь, вон попей чаю с медом. У меня свежая заварка есть.
– Спасибо, вы чуткий человек. Но я пойду к больной.
– Вот-вот, поговори с ней, успокой. А то еще разволнуется – перекрушит тут нам все отделение.
И Дима вдруг поймал себя на мысли, что выслушал слова доктора со снисхождением настоящего психиатра.
Давыдов
В назначенный Давыдову день госпожа министр внезапно отбыла в срочную командировку. Давыдова принял ее заместитель. Это Виталию понравилось, потому что на двери заместителя висела табличка «Доктор медицинских наук». «Будет легче разговаривать на одном языке», – подумал он. Но когда из-за начальственного стола вышел поздороваться молодой человек лет двадцати пяти, Виталий Вадимович засомневался в своей преждевременной радости.
Оказалось, напрасно.
– Расскажите мне о перспективах внедрения в практику полученных вами результатов, – вежливым тихим голосом попросил замминистра и впился холодным изучающим взглядом в и.о. директора института.
– О внедрении в широкую практику говорить еще невозможно, – честно начал Давыдов. – Опыты находятся в самой начальной стадии. Требуются время и крупные вложения для того, чтобы их завершить. И только тогда станет можно достоверно судить о результатах.
– Насчет вложений можете не беспокоиться. Деньги дадим. А вот со временем сложнее. Нужно ускорить процесс. Это получится?
– До определенного предела. Если расширить лабораторию, а лучше создать на ее базе совершенно новое структурное образование со статусом института, увеличить штат сотрудников, то, конечно, весь комплекс исследований можно провести быстрее.
– А в чем же предел?
Давыдову показалось, что молодого функционера тема действительно интересует. Он слушал внимательно, с заинтересованным видом. Виталий почувствовал приятный холодок в груди. Неужели сейчас исполнится то, о чем они с Таней мечтали?
– Предел – в сроках жизни подопытных животных. Пока опыты проходят на мышах, наблюдения ведутся около года. Но мыши – не люди, к тому же результат исследований непредсказуем. Поэтому, прежде чем говорить об исследованиях на добровольцах, нужно продублировать опыты на свиньях и обезьянах.
– А почему на свиньях? – удивился функционер.
– У свиней самая близкая к человеку иммунная система. Ну, а у приматов – самый близкий код ДНК.
Функционер отодвинулся от стола и откинулся на спинку стула.
– Какой вы мечтатель! – загадочно улыбнулся он Давыдову. – Сразу видно, старый русский интеллигент. Мама – учительница, папа – военный. Я угадал?
Давыдов чуть дернулся:
– Отец – инженер, хотя мама – действительно преподаватель.
– И это при том, что я не смотрел ваше личное дело. – Функционер заговорщически подмигнул Давыдову. – Человека советской формации сразу видно, пускай он при ней только родился или провел всего лишь детские годы.
Внезапно он посерьезнел.
– Так вот, дорогой Виталий Вадимович, никакие свиньи и уж тем более обезьяны нам сейчас недоступны. Вы же понимаете, кредиты небесконечны. Расходы пойдут на помещение, оборудование, реактивы, подбор персонала. Да и не по-божески это – мучить животных. Ладно еще мыши, но вы ведь и на человекообразных обезьян замахнулись. А Дарвин, как вы помните, утверждал, что они наши ближайшие предки. Вы, кстати, как относитесь к Дарвину? Православная церковь его не жалует.
Функционер вздохнул. Интересно, случайно ли он спросил? – подумал Давыдов. Что, если функционер подводит к разговору об их с Таней опытах, посвященных происхождению веры?
– Я уважаю Дарвина как ученого. Он совершил личный подвиг.
Заместитель министра, казалось, удивился:
– Какой же?
Давыдов поправился:
– Вернее, два. Первый – это то, что Дарвин, будучи очень больным человеком, практически инвалидом, отправился в кругосветное путешествие по тогда еще более неспокойным, чем теперь, морям, чтобы на практике найти подтверждение своим теориям. А второй – то, что он не побоялся восстановить против себя церковь. Впрочем, в те времена многие, начиная с Вольтера, не боялись восстанавливать церковь против себя.
– Ну, Вольтер перед самой смертью все-таки пришел к Богу, – заметил функционер.
– Это скорее подтверждает, что у маэстро были большие проблемы, вызванные гипоксией мозга, – ляпнул Виталий. И ужаснулся: зачем он проговорился?
– Ну, у Ленина были еще большие проблемы с мозгом, однако он не был религиозен.
Функционер, казалось, схватывал все на лету. Виталий подумал, что дальше лучше не откровенничать.
– Но мы отвлеклись. – Узкие стекла очков чиновника хищно блеснули. – Давайте договоримся так: вы закончите опыты на мышах и подготовите доклад о внедрении ваших препаратов в производство.
– Каких препаратов?
– Тех, которые вы сейчас вводите мышам.
– Но мы же включаем отдельные элементы в генетический код! И мы должны обязательно проверить, как долго они могут там находиться, разрушаются впоследствии или нет, если разрушаются, то через какой срок, а если не разрушаются – то передаются ли потомству? Этих исследований хватит на двести лет!
– И это замечательно! – Заместитель министра встал и пожал Давыдову руку. – Вы представляете, какой вы совершили прорыв в науке?! Такого не было еще в мировой практике!
– Я-то представляю, – растерялся Давыдов. – Но наши опыты – это только самое начало разработки глобальной проблемы. От наших исследований до внедрения в практику – годы и годы исследовательской работы. И я даже думаю, что нашей жизни не хватит на то, чтобы полноценно проанализировать весь комплекс проблем, связанных с полученными результатами! Ведь по сути то, что мы начали изучать с моей женой, сопоставимо с началом исследования атомной энергии или рентгеновских лучей… А возможно, и гораздо больше!
– Боже, как непростительно ученому быть таким пессимистом! – развел руками замминистра. – Слава богу, на дворе не девятнадцатый век. И научный прогресс движется гораздо быстрее, чем сто или двести лет назад. Вам, Вадим Витальевич, не надо заботиться о глобальном. Ваши опыты по введению веществ вашим мышам – не такая уж широкая область применения ваших сил… Просто доведите их до конца!
«Он перепутал мои имя и отчество, – машинально подумал Давыдов, глядя в спокойное, полное достоинства лицо сидевшего перед ним молодого человека. – Я выйду из кабинета, и он сразу забудет, как меня зовут. Ему плевать на меня, на ценность наших опытов для мировой науки. Он хочет получить от меня локальный конкретный результат».
– Мы не имеем права внедрять в практику методики и вещества, не прошедшие полный контроль, с неизвестными отдаленными последствиями.
– Ох, полно вам выдумывать! – Чиновник состроил скорбную мину. – Люди нуждаются в лекарствах сейчас, а не когда-то в будущем. Мы на самом высоком уровне постоянно слышим справедливую критику: в стране не производятся лекарства, соответствующие мировым аналогам. И от нас требуют исправить такое недопустимое положение, срочно исправить. Для этого, собственно, и выделяют деньги, причем немалые. И вы их получите, потому что ваши лекарства по всем параметрам будут превосходить все психотропные средства, известные до настоящего времени. Мы запустим абсолютно новые отечественные технологии для того, чтобы раньше всех в мире начать помогать людям. Реальным людям! А вы говорите, что мы должны ждать еще годы и годы! Как это соотносится с тем, что мы оставляем не сотни, не тысячи, а может быть, десятки, сотни тысяч людей без квалифицированной медицинской помощи, положенной им по закону!
«Может, я в сумасшедшем доме? А мне только кажется, что я на приеме у замминистра?» – подумал Давыдов.
– Как известно, главная заповедь врача – не навреди! – глухо сказал он.
– Вы правы, – не удивился его оппонент, – но, как известно, в Уголовном кодексе есть даже статья об оставлении без помощи. И это статья по ряду пунктов относится и к медицинским работникам.
– Но не к экспериментаторам, – заметил Давыдов. А сам подумал: «Чего я спорю? Здесь все равно никому ничего не докажешь. Но самое главное, я хочу сдаться».
– А что вы скажете на это?
Молодой человек вынул из папки газету. Полстраницы занимал огромный портрет Давыдова, а ниже – фотография Тани, сидящей в своем кабинете в тот роковой день. «Известные ученые решили раскрыть тайну своих сенсационных открытий!» – огромными красными буквами было написано вверху. Подписи под фотографиями Давыдов издалека не разобрал.
– Досадное недоразумение. Журналистка без моего разрешения проникла в лабораторию, в которой работала моя жена. Я не могу отвечать за тот бред, который она написала без моего ведома…
– Бред? – В голосе молодого функционера появилось неприкрытое удивление. – Вы себя недооцениваете. Это же блестящий пиар-ход! Начало рекламной кампании. Вы начали загодя готовить публику к внедрению нового лекарства. И это замечательно. Это красиво! Это по-нашему! И с точки зрения коммерции – очень правильно!
Давыдов молчал. Он был огорошен.
Его собеседник отложил в сторону газету.
– А знаете, что после этой публикации редакция завалена письмами больных? Я связывался с редакцией – мы ведь обязаны все проверять. Люди готовы платить большие, очень большие деньги за то, чтобы начать лечиться по вашей методике. Вы представляете, сколько специализированных лечебных центров можно открыть по всей стране? И замечательно, что для этого не надо открывать огромные стационары, делать травматические операции, пересаживать органы, создавать какие-то дорогостоящие камеры и все тому подобное. Я уже прямо это вижу: забирается немного крови или, в крайнем случае, костного мозга, чуть-чуть изменяется структура ДНК – и эта, уже измененная, порция снова вводится в организм. Одному дадим магния, другому – кальция, третьему – железа, у четвертого выведем излишек йода… Это же замечательно! Не надо антидепрессантов, не надо омоновцев – мы получаем адекватных людей с хорошим настроением, благодушных, любящих, бесконфликтных… Мы станем, наконец, европейцами! Разве такие люди не нужны нашей стране? Представьте, какой замечательный порядок тогда воцарится даже на наших дорогах! Вот вы водите машину?
Пораженный, Давыдов все еще молчал. Но, по-видимому, его ответ замминистра и не требовался.
– Вчера какой-то дебил помял моей жене левое крыло. – Тон функционера стал почти теплый, конфиденциальный. – Конечно, у нее есть хорошая страховка и все такое, но если бы вы видели, как выглядел этот идиот! Как голодный павиан. А вы говорите «опыты на обезьянах». К тому же он был не прав! – Он помолчал, что-то с неудовольствием вспоминая. – А ужасные убийства на бытовой почве! А ревность?! И в каждом таком случае можно помочь с помощью вашей методики.
– Вы хорошо осведомлены.
– Я честно работаю. И вчера провел в вашем институте весь день. Вернулся, кстати, только сегодня утром, к вашему приходу. Так что имею самые свежие сведения. Кстати, человек, что давал мне пояснения, Никифоров, мне не понравился. Разговаривать с ним было неинтересно, он слишком приземлен. Не хотел бы я его видеть на вашем месте. А вашей жены не было. Вы, наверное, об этом знаете. Где она? Мне сказали, что нездорова. Надеюсь, ничего страшного?
«Хитрит или действительно Никифоров ничего не сказал?» Давыдов не знал, как лучше сказать.
– Я разговаривал с Татьяной Петровной сегодня утром по телефону. Ей лучше, – ответил он уклончиво. Это было правдой. Он говорил с Таней два часа назад. Голос ее был гораздо веселее. Он был сегодня почти таким же, как всегда.
– В общем, нам с вами есть над чем поработать и о чем поговорить. – Функционер дал понять, что аудиенция окончена. – Я познакомлю вас сейчас с моим сотрудником. Он покажет проектную документацию. Надеюсь, мы будем часто видеться.
Они пожали друг другу руки. Давыдов отметил, что рука молодого человека была сухая и холодная. «Йоду в тебе не хватает», – подумал он и отправился знакомиться с документами.
Дима
Настю решили прооперировать уже в три часа дня. Диагноз был поставлен: «острый аппендицит». Анализ крови все ухудшался, неясные боли в животе не проходили.
Дима был и рад этому, и не рад. Все-таки то, что Настю взяли на операцию посторонние доктора, реабилитировало его в глазах Альфии. Но любая операция (он это очень хорошо понимал) связана с риском, с болью. Но даже если просто проведут ревизию брюшной полости – и то будет лучше, чем неведение. В том, что Настя не симулянтка, он был уверен. Косвенным образом это подтвердили и другие врачи.
С некоторым удовольствием он позвонил в отделение и сообщил о предстоящей операции.
– Желаю успеха, – сухо ответила Альфия, не вдаваясь в расспросы. – Значит, появитесь не скоро?
– Это станет ясно через несколько суток.
– Ну, что же, звони. – И Альфия положила трубку.
Возле операционной он находиться не мог. Не стал рисковать, почувствовал удушье. Дима вышел из операционного отсека и вернулся в отделение. Присел на Настину кушетку, привалившись к стене, и решил подремать. «Ничего страшного, – успокаивал он себя. – Они здесь делают таких операций сотни». Но уснуть не мог.
Через некоторое время по направлению к операционной прошла гинеколог, та, что осматривала Настю утром. Он вскочил и побежал за ней, но она не остановилась.
Так прошло полтора часа. Дима снял свои наручные часы и тупо смотрел на циферблат.
– Пустите, молодой человек! – Сменившаяся утром медсестра приняла его за родственника.
Он встал. Медсестра быстро сняла Настино белье и бросила его на пол. Дима похолодел. Почему-то он решил, что, если постель меняют, значит, Настя умерла.
– Не смейте бросать! Откуда вы знаете? Что произошло?
Он побежал за сестрой и схватил ее за руки.
Она непонимающе посмотрела на него.
– Пустите, вы что? Сейчас операция закончится. Я в палате чистое белье постелю. После операции в палату кладут.
Смысл дошел до него не сразу. А когда дошел, он отпустил сестру и снова побежал к операционной. Сурин, словно сумасшедший, плохо понимал, что делает. Он загадал, что если сначала увидит Настю, то все у них будет хорошо.
Первой из дверей оперблока вышла гинеколог. Дима со всех ног кинулся к ней.
– Что, операция уже закончилась?
Теперь ему казалось, что Настю прооперировали слишком скоро, а быстрое окончание операции чаще всего означает плохой прогноз для больного.
– А вы ей кто? Родственник?
Гинеколог сердилась – операция оторвала ее от работы.
– Врач. Из другой больницы. Ее же перевели…
– А-а-а, – припомнила гинеколог. Ей говорили, что девочка странная. – Значит, вы психиатр?
– Ну вроде бы да, – у Димы не было никакого желания рассказывать о своих перипетиях. – Так все-таки как больная?
– С моей стороны все в порядке. Аппендикс решили все-таки удалить. Сейчас ушивают рану. Скоро вывезут.
– А не может быть какого-нибудь ущемления кишечника? – осторожно спросил Дима.
Доктор посмотрела на него со скрытой иронией.
– Ой, слова какие страшные знаете! Нет, ничего такого быть не должно. Между нами говоря, и на операцию можно было бы не брать. Аппендицита там на три копейки. Но уж удалили, чтоб было спокойнее…
– Спасибо, доктор.
Дима испытал небольшое разочарование. Если уж все равно оперировать, было бы лучше, если обнаружили какой-нибудь более существенный процесс – в этом случае, он выглядел бы солиднее перед Альфией. Но тут же вспомнил о Насте и обругал себя за эгоизм. Ну и хорошо, что ничего плохого не обнаружили. Заживление пойдет быстрее. А возвращаться назад они пока не будут, Альфия же сказала, чтобы он позвонил через несколько дней.
Гинеколог ушла. Еще через несколько минут вышла хмурая и усталая вчерашняя докторша-хирург. Она мрачно посмотрела на Диму и хотела пройти мимо.
Он преградил ей дорогу.
– Скажите, как там?
– У этих больных никогда ничего не поймешь. Уже третий случай за мою практику.
Доктор подвинула его с дороги и тоже ушла. Молоденький анестезиолог и медсестра выкатили каталку с Настей.
– Я помогу. – Дима встал вместо сестры, и они повезли Настю в палату.
– Давайте переложим. – Анестезиолог ловко припарковал каталку к краю кровати.
– Я сам. – Дима осторожно просунул обе руки под Настину спину и ноги и легко поднял ее. Голова запрокинулась ему на плечо, по лицу проскользнула тень боли. Он даже сам удивился, откуда в нем взялось столько сострадания к ней и нежности. Никогда прежде Дима не испытывал ничего подобного. Он ощущал себя и девушку одним существом. Ему казалось, что он испытывал вместе с ней ее страх, ее муку. Любое движение ее тела умиляло его. Теперь он не чувствовал ни стеснения, ни усталости. Он хотел только одного: чтобы Настя открыла глаза и узнала его.
– Живот болит. Я хочу пить, – сказала она.
– Кузнечик ты мой! – Ему и в голову раньше не могло прийти такое слово. Однако сейчас оно казалось ему самым естественным. – Кузнечик ты мой! – повторил он. – Не бойся, все уже позади.
– Я и не боюсь. Лишь бы не возвращаться назад.
Он подумал: «Господи, как же, значит, ей там плохо…»
Дима забегал по палате, захлопотал. Одна из бабулек-соседок дала ему кружку. У второй он выпросил кусочек лимона. Все вместе они соорудили Насте питье. Потом притащил Насте судно, обтер его губкой, которую выпросил у сестры-хозяйки, и положил под подушку полиэтиленовый пакет и свой носовой платок.
– Это на случай, если тебя будет тошнить.
Потом он выскочил на час в городок и купил все необходимое – посуду, полотенце, удобную маленькую подушечку. «Какой у тебя жених-то!» – обрадовали Настю бабульки. И, наконец, после того, как Дима убедился, что Настя заснула и вряд ли сможет куда-то убежать в первые же сутки после операции, он, упросив бабулек приглядывать за ней и помогать в случае необходимости, умчался в Москву, чтобы поспать и вернуться следующим же утром, как можно раньше.
