Текст книги "Это моя дочь (СИ)"

Автор книги: Ирина Шайлина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава 11. Демид.

Девочка кричала долго и отчаянно. Мне казалось, что просто бесконечно долго. На деле, просто все то время, пока мы несли её мимо пробки, которая за ненужностью стала медленно рассасываться. Как только её посадили в машину, щёлкнул ремень безопасности и дверь закрылась – она замолкла. Словно просто поняла всю бесполезность своего крика теперь, когда мама её точно не услышит.

За рулём был водитель, я сел рядом с ним, спереди, давая ребёнку немного личного пространства. Увидел её личико в зеркале заднего вида – кожа бледная, глаза большие, смотрят вперёд, в никуда и даже не моргают.

Стало немного жутко, я напомнил себе – все правильно. Да, жестоко. Но если бы я позволил себе быть мягким Ольга снова бы увезла её, и я бы не нашёл их больше. Такие, как Ольга, не признают полумер. Они понимают только силу. Значит силой я и буду давить.

– В дом, – велел я.

Дома я не жил с тех пор, как уехала Настя. Большой и пустой он только навевал ненужные воспоминания, которые душили, разрывали изнутри грудную клетку. Но квартира все же не подходила для ребёнка, внезапно решил я. Её место там, где когда-то с любовью и ожиданием устраивали ей комнату. И там можно выставить охрану по периметру, и никого не пропускать, даже ментов. Про полицию подумал не я один – позвонил юрист.

– Вы все хотели делать по закону, – напомнил он.

– Закон чересчур медлителен. Она бы ее увезла.

Тишина недолгая, снова смотрю на отражение дочери.

– Вы похитили ребёнка. По сути, она все ещё её мать…

– Я позвоню вам, если дело дойдёт до суда.

Сбросил звонок. Громада дома в темноте подавляла. Сейчас там никого, поэтому все окна темны, только охранник в сторожке у ворот. Уборку производили раз в неделю, доставку еды тоже организовать несложно. Дом готов нас принять.

Водитель замялся отпирая дверь, но все же сам взял девочку на руки. Она больше не воевала с нами – выдохлась, устала. Уже дома поставил её на ноги и подал руку. Её она не приняла.

– Здесь красиво, да?

Не ответила. Проходя мимо огромного зеркала в холле увидел на своей щеке длинную полосу. Царапина. Девочка – воительница. Этим она явно пошла не в Настю, которой всегда было проще уступить. В меня. Или, с недовольствием понял я, в Ольгу, ведь воспитание тоже многое значит. А Ольга, которая рискнула похитить моё дитя точно ничего не боится.

– Я хочу домой, – тихо сказала девочка.

–Твой дом здесь, – ответил я. – Смотри, вот эта твоя комната.

Кроватка была немного мала, но пока девочка поместится. Потом придётся заменить, все же, она принадлежала другому ребёнку. Комната была красивой. Нежной. Настя вложила в её оформление всю любовь и нежность. Малышка тогда только зрела в её чреве…

–Здесь очень красиво, – подытожил я. – Тебе понравится. Уже завтра у тебя будет няня, а пока возле твоей комнаты будет дежурить охранник.

– Уже завтра, – заносчиво продолжила девочка. – Сюда придёт моя мама!

Я улыбнулся, представив, как Ольга преодолевает двухметровый забор обнесенный колючей проволокой.

– И что она сделает?

– Она… – замолчала девочка, подумала и сказала – она убьёт вас!

Я подавил улыбку – не стоит поощрять кровожадность ребёнка. Дал распоряжение охране и ушёл. Пока ребёнку без меня комфортнее, но все изменится. Вывел на монитор компьютера изображение – в комнате велась съемка ещё с прошлых времен. Малышка сильно болела, за ней всегда кто-то смотрел.

Привезли еду из ресторана, ребёнок наверное проголодался. Еду поставили на столик, но она не стала даже смотреть. Отказалась снять сапожки и куртку, так и стояла, ждала, пока все уйдут. А потом залезла на подоконник, прижалась носом к стеклу и сидела так битый час, словно и правда ожидая, что Ольга перелезет через забор и придёт за ней.

– Она меня полюбит, – твёрдо сказал я. – Ей просто нужно время, чтобы позабыть весь этот кошмар. Детская психика весьма гибкая.

К ужину она так и не притронулась. Няню пока не подобрали, но к утру приехала горничная. Она точно здорова, проверяли, и у неё есть дети, пока нет няни, она справится. Я наблюдал.

– Тебе нужно покушать, – уговаривала женщина. Милая, приятная, она должна была расположить к себе ребёнка. – Ты же так совсем растаешь. Смотри, какая маленькая. Не будешь кушать, станет обратно четыре годика.

– Мне шесть станет, – заносчиво ответила моя дочь. – Я ничего тут кушать не буду, и умру от голода, потому что это не мой папа, а просто вор. Мне мама говорила, что воровать плохо. Он меня своровал! Там мама, наверное, плачет…

И заплакала сама. Няня растерялась, захлопопотала вокруг суетливо. У меня заболело сердце, где бы оно ни было. Я снова напомнил себе – я все делаю правильно. Конечно, девочка не виновата в том, что её украли. Она привязалась к Ольге. Но пройдут годы и она будет благодарна, что не дочь безызвестной преступницы, а одного из самых богатых людей города.

– Надо поесть, – хлопотала женщина.

– Нет! – закричала девочка. – Я хочу маму!

Женщина растерянно обернулась и посмотрела на объектив камеры, покачав головой, я спустился сам.

– Малышка, – продолжил уговоры я. – Тебе нужно поесть.

Девочка толкнула тарелку. В ней была каша. Она опрокинулась на пол, растеклась неопрятным пятном с вкраплениями свежих ягод.

– Ну ничего, – пожал плечами я. – Рано или поздно ты проголодаешься. Уберите тут все, она не хочет есть.

Девочка спала в куртке, до сих пор в ней сидела. Ещё у неё рюкзачок маленький был, в форме игрушки. Мне ужасно хотелось посмотреть, что там внутри, но не отбирать же. Потом, когда она расслабится, я посмотрю.

– Гулять не хочешь?

– Нет.

Залезла снова на подоконник – смотреть и ждать.

– Я буду не кушать, пока не умру.

– Хорошо, – кивнул я. – Ты большая девочка, это твой выбор.

Она недоверчиво посмотрела на меня голубыми глазами, моими глазами, мать вашу. Неужели сама Ольга этого не видела? В ней ничего нет от псевдоматери. Скорее всего видела, но продолжала упрямо стоять на своём.

Я вдруг вспомнил, как она упала в грязный снег. Её сзади удерживали за руки, а она вдруг обвисла и упала. Просто лицом в грязный снег, словно не чувствуя ничего вообще. Как так может быть? Может ли преступник привязаться к своей жертве? Это тоже какой-то мудреный симптом?

– Как тебе имя Алёна? – решился спросить я.

– Меня Даша зовут, – верно поняла она. – Дарья. Потому что я мамин подарок. А подарки никому не отдают!

И прижалась к окну носом, маленькая воительница. А я подумал о том, что теперь точно никому её не отдам. Теперь она дома.

Глава 12. Ольга

Реальность возвращалась ко мне урывками. Вот мерное укачивание автомобиля. Я лежу на заднем сиденье, ноги согнуты, коленками упираюсь в холодное стекло. Ремень на мне застегнут, но из-за неудобства позы больно врезается в мой бок. Я хочу спросить, куда мы едем, куда меня везут, но на это недостаёт сил. Да и думаю только о том, что у меня забрали Дашку. Только вспомню, как её уносят, так порываюсь встать, идти спасать, но и на это сил не хватает.

Потом меня несут на руках. Неловко и тоже неудобно. Вспоминаю, как на руках меня муж нёс. В день свадьбы, да и раньше, до того, как стал монстром, любил носить. Например – в постель. Он сильным был, в полной мере я ощутила на себе его силу только после перевоплощения в чудовище.

А сейчас несут – кажется вот-вот выронят. Но все равно. В снегу я уже лежала, воротник куртки мокрый, холодит кожу. С усилием открываю глаза и вижу усы. Кажется вдруг – дед. Мой дед. И я снова маленькая, в деревне, уснула играя, и несут меня спать в кроватку, подушки на которой накрыты кружевными салфетками – для красоты. Но деда давно нет. И вспоминаю вдруг машину. И даже имя – Игорь.

– Помоги сапоги снять, – командует его жена. – Куртку тоже. Одеяло неси. Девочка, чаю попей, с лимоном и мёдом, горячий.

Мне приподнимают голову, в рот течёт сладкая до приторности и одновременно терпкая жидкость. Закашливаюсь, затем послушно глотаю все. Мою голову вновь опускают на подушку.

Потом просыпаюсь и даже не понимаю, какое время суток. В доме, а это дом приземистый потолок и тёмные обои на стенах. Узкое окно зашторено и кажется, что ночь. Но дверь открывается и из соседней комнаты вливается свет. Дневной.

– Где я? – говорю хриплым голосом, горло пересохло и не хочет выпускать из себя воздух. Впускать тоже, кажется, задохнусь.

– Мужики же с ребёнком ушли, – говорит женщина. – Не бросать же тебя на дороге… Мы на дачу ехали как раз, вот тебя и взяли.

При слове ребёнок резануло по сердцу. Струдом привстала на кровати. На тумбе рядом чай, остывший уже. Тянусь к нему и рука моя дрожит. Думала просто смочить горло, но неожиданно пью жадно, до дна. Чай отдаёт малиной, тоже отправляя меня в детство мыслями. Не время.

– Спасибо, – отвечаю я, и теперь слова даются мне легче. – Я пойду.

– Куда ты? – удивляется она. – Лежи пока…

Но я встаю. Встать оказалось легко. А вот идти… Голова закружилась, а я стала лёгкой-лёгкой, словно пушинка. Но только вот не взлетела, а камнем свалилась вниз. Оттуда смотрю на хозяйку домика. На ней тапочки смешные, с ушами и мордочкой зайца. Человек в таких тапочках не может быть плохим, думаю я. А потом вспоминаю, что в этом мире возможно все.

– Сколько я здесь пробыла? – спрашиваю я с пола.

– Три дня. У тебя лихорадка началась сразу же. То ли от того, что в снег упала лицом, то ли с того, что ребёнка отобрали…

Мне снова становится худо. Встаю, но теперь уже предусмотрительно на четвереньки, ползу к дверям. Выползаю в соседнюю комнату, там шторы распахнуты, солнечный свет слепит.

– Спасибо, – говорю я. – Спасибо вам.

– Игорь в город уехал, – объясняет она. – А автобус ходит только два раза в день. Теперь только завтра. Да и не пущу я тебя такую никуда, тебе спать надо и кушать. Вот спрячу ключи и все, не будешь же ты со мной драться. А если будешь, сил у тебя, как у котёнка слепого.

Тут она права. Сил у меня нет. Она помогает мне встать, отводит обратно в комнату. Опускаюсь на постель.

– У меня же ребёнок там…дочка. Он её забрал.

– Ничего, милые бранятся только тешатся. Помиритесь с мужем, все хорошо будет. Куда он без тебя с ребёнком то, через пару дней сломается, взвоет да обратно приползет.

– Да не муж он мне, – устало вздыхаю я. – Я его только недавно первый раз увидела. А он говорит, что Даша его дочка. Он её похитил, мою Дашку, Шахов.

– Шахов! – вскрикивает женщина.

Потом долго слушаю про Шахова. Она все говорит и говорит, одновременно пичкая меня жидкой кашей, которую я послушно ем. Говорит о том, что он хороший. Что деньги даёт. Помогает и бедным, и старикам, и больным. Что все ждут, когда он в депутаты пойдёт. И что даже голосовать за него хотела. А теперь то как голосовать, если он детей ворует. А казалось бы – хороший. Хотя все они бандиты, богачи… Разве честным трудом заработать столько денег.

Под её монотонный бубнеж я снова выключаюсь и засыпаю. Просыпаюсь ночью, и добрая, но вместе с тем такая жёсткая женщина меня снова не выпускает. Заставляет есть. Я ем и реву. Есть не хочу, но сама понимаю – нужно.

– Девочка моя у него, – плачу я.

– Он её не обидит. А ты в таком состоянии не повоюешь. Ешь давай. Хотя ты и так не боец, то ли дело моя дочка, вон смотри фотография на стене. Кровь с молоком! Трех внуков мне родила!

Послушно смотрю на фотографию. И правда, такая и коня на скаку остановит, и в горящую избу войдёт. Такая, наверное, не позволила бы отнять у себя ребёнка. Не то, что я. Снова становится горько, гадко, безысходно.

– Но я же не могу сидеть сложа руки. Не могу…

Снова плачу. Плакать на полной груди Гали, так зовут мою спасительницу, даже сладко, словно и впрямь провалилась в детство, в деревню, дед рубит дрова во дворе, а я реву потому что он не позволил мне топором махать и бабушка меня утешает…

– Ночью Игорь с работы приедет, вот и поедем в полицию заявление писать. Ты, да я. Будет знать. А пока кушай мясо, кушай кашу.

Ем. Игорь возвращается поздно ночью, хозяйка долго гремит тарелками на кухне, накрывая на стол. Просыпаюсь – рано. И сегодня мне лучше, сегодня легче. Физически. Быть сильной морально у меня не выйдет. У меня отняли дочь. Игорь знает, в какое отделение полиции нам ехать, и мы едем.

– Вы куда? – спрашивает меня мужик в погонах на вахте.

– Заявление писать. У меня ребёнка похитили…

Мужчина закатывает глаза. Наверное тоже думает о том, что просто семейные разборки. А я вспоминаю тот единственный раз когда решилась пойти в полицию с побоями. Я бы смогла терпеть боль. Я сильная. Но дочь, которая росла в моем животе все меняла. Ради неё мне нужно было измениться. Я не думала бежать в ночи. Я тогда ещё верила в людей и пошла в полицию. Я хотела, чтобы моего мужа наказали. А они…они не приняли заявление. Просто позвонили, и муж сам за мной приехал и забрал из участка. Той ночью мне было очень больно… И тогда я поняла, что все изменю. Я убью его. А если не смогу убить, то просто сбегу и унесу в животе свою дочку.

Он все же сказал, куда идти. Возле кабинета была небольшая очередь, которую пришлось выждать – мужчины категорически отказались пропускать меня вперёд, несмотря на мои мольбы и слезы. Им было чуждо чужое горе, плевать на него. Моя очередь подошла только через сорок минут.

– Что? – утомленно спросил полицейский за столом.

– У меня дочь украли, – сказала я.

Покачал головой, вздохнул.

– Кто-то конкретный?

– Демид Шахов, – коротко ответила я.

С мужчины разом сдуло сонливость. Вскинулся. Глаза на мгновение стали растерянными, затем – злыми. Колючими, я чувствовала колкость его взгляда.

– С ума сошла? – зло спросил он. – Пошла вон отсюда, сама не уйдёшь, выгоню.

И встал, нависая надо мной всем своим немаленьким телом.

– Я не уйду, – твёрдо ответила я. – Вы должны вернуть моего ребёнка, даже если его украл президент.

– Да кто ты такая вообще? – рявкнул он. – Кому нужна твоя дочь?

– Мне. Мне нужна, верните её.

За спиной зашуршала курткой Галя, которая молча стояла, слушала.

– Я свидетель, господин полицейский, не умею по погонам различать. Я свидетель. Я все видела. Он и правда её украл.

Глава 13. Демид

По утрам дома пахло кашей. В своей квартире я и не ел толком. В ней пахло моей туалетной водой и одиночеством. Отвык. А запах каши…он напоминал о том, что у меня есть ребёнок.

Каши варили самые чудные. И манную, по особому царскому рецепту, так, что выглядела самым настоящим произведением искусства. И овсяную, с потеками мёда и подтаявшего сливочного масла, с россыпью свежих ягод. И чудную слоеную, со стружкой шоколада и сногсшибающим ароматом ванили. В моем детстве такого не было, в моем было положено жрать, что давали. А давали то, на что хватало денег.

И все зря. Дочка не ела. Первые сутки думал – из принципа. Проголодается и пожрет. Не может же быть иначе. На вторые сутки начал волноваться. По камере ночью увидел, что девочка крадётся, как вор, пить воду из крана в ванной. Вода там хорошая, своя скважина, фильтры. Но…это же моя дочь. Она принцесса, а не нищенка. И воду приносят в высоком бокале, с кружочком лимона или ананаса. А она крадётся пить в ванной, потом снова залазит на окно. На третий день я не выдержал – так она себя голодом уморит. Пошёл к ней.

– Ты должна есть, – лаконично сказал я. – Если ты не будешь есть, ты умрёшь.

Посмотрела на меня. Кажется, что глаза впали, или я себя просто пугаю? Сколько человек может продержаться на одной воде? Маленький человек, которому ещё шести нет. Но в её глазах столько упрямства… Оно мне знакомо. Меня мало кто может заставить делать то, что я не хочу.

– Ты же видишь, твоя мама не пришла, – заметил я.

Ещё один колючий ледяной взгляд. Даже не верится, что эта самая девочка держала Ольгу за руку, беззаботно скакала на одной ноге и с такой любовью смотрела на ту, которую считала матерью.

– Вы меня обманываете, – ответила она.

– Нет, она просто не пришла. Я бы сказал.

– Врете. И кушать я не буду. Умру от голода.

Отвернулась. Прижалась лбом к стеклу. Третий день не ест, чертовка маленькая. И стекло, которое протирают каждый день все равно в отпечатках её пальчиков. Маму ждёт, чтобы её.

– Ты же не умрёшь, – продолжил я. – Тебе станет плохо. Ты уже так себе выглядишь, честно. Упадёшь в обморок. Я вызову врача. Он тебе капельницу поставит, ты любишь уколы? И через иголочку в тебя будет идти еда, даже если ты этого не захочешь. Я твой папа. Я не позволю тебе умереть.

Сердце сжалось. Слишком свежи воспоминания. Я уже позволил умереть одному ребёнку. Она не была моей, но я не мог перестать её любить. И я не мог удержать её здесь. Она умирала и ни один врач ничего не смог сделать. И этой малышке я не позволю болеть – хочет она того или нет.

– Это нечестно.

Я вздохнул. Думай, Шахов, думай. Напряги мозги, Демка, как сказала бы моя бабушка. Она не очень считалась со мной, но, воспитанная давным-давно свято верила в силу мужских мозгов. Могла меня, подростка уже, выше неё ростом отходить полотенцем запросто, а стоило попасть в ситуацию, выхода из которой не находила, приходила ко мне. Стояла, и молча наблюдала за тем, как я думаю, словно волшебство творилось. А потом удивлялась, как сама не догадалась… И по голове меня гладила, приговаривая, что далеко пойду. Пошёл.

– А давай торговаться, – нашёл выход я. Мне самому поперёк горла, но я не хотел, чтобы она была голодна, так же, как не хотел, чтобы в этой комнате снова воцарились врачи. – Ты покушаешь, а я правда-правда скажу тебе, когда твоя мама придёт.

Обернулась ко мне. Глаза нараспашку, и столько в них надежды, что мне тошно и выть хочется, и громить все, весь этот дом сравнять с землёй.

– Честно?

– Честно, – кивнул я.

Она тоже кивнула, подтверждая свое согласие. Слюну сглотнула, моя упрямая и голодная дочка. Я сдержал вздох облегчения – пусть такой ценой, но поест. Пошёл на кухню.

– Она же три дня не ела, – покачал головой повар. – Сейчас подам лёгкий супчик, большего пока не нужно.

Супчик, так супчик. Я же поднялся посмотреть через камеру, будет ли есть. Ела. Осторожно, словно и не голодала почти три дня. Медленно, аккуратно, только рука чуть дрожит, осталось несколько капель на скатерти. Поела, потом долго пила что-то из большой пузатой кружки. Уснула.

А я думал о том, что Ольга её просто не заслуживала. Не заслуживала такой верной, слепой детской любви. И мне стало даже обидно за свою дочь. Она ждёт, а Ольга не пришла. Пусть её не пустили бы, но прийти она была обязана. Разве годы проведённые вместе с ребёнком ничего для неё не значили?

Ольга так и не пришла, но на следующее утро мне позвонил мой юрист.

– Она пошла в полицию. Мне сообщили… У них запись с регистратора, там все чётко видно. Не начать расследование они не могут, не знают, что делать. К вам просятся, пусть я и объяснил. Что сказать?

– Пусть едут, – разрешил великодушно.

Бело-синяя полицейская машина въехала в ворота после полудня. Остановилась сиротливо посреди большого двора. Двое полицейских вышли, помялись нерешительно, затем направились к дому. Их провели в мой кабинет.

– Здравствуйте, – нестройным хором сказали они. – Демид Викторович.

Я кивнул. Они замолчали, а я лениво подумал о том, все ли они будут говорить хором. Но нет, вперёд выступил один, видимо, самый смелый и инициативный.

– Видео у них, – промямлил он. – Там вы девочку забираете…

– Забираю, – согласился я.

– Она жива?

И снова столько надежды. Людям проще надеяться, чем сражаться за то, что они считают правильным. Сколько ему лет, этому майору? Около сорока. Наверное, у самого дети есть. И за эту малышку ему и правда страшно. И на видео, которое и правда душещипательно, я заценил, он смотрел с ужасом. Но если я скажу, что девочка мертва, они придумают что нибудь. Вместе с моим юристом. Сочинят легенду и алиби. И убийцу липового найдут. И мне стало обидно даже, за таких вот девочек и таких полицейских. Все неправильно в этом мире.

– Жива, – сказал я, и положил на стол документы и свидетельства двух независимых экспертиз. – Это моя дочь. Родная. Я имею право удерживать её у себя. Ту, что зовут её матерью сейчас уже лишают материнских прав. Потом я проведу официальное удочерение.

– Но пока она её дочь по всем документам, вы не имеете права…

– Мало я вам плачу? – устало спросил я, и сам же добавил – нет, не мало. Придумайте что-нибудь.

Они убрались восвояси. Я поднялся наверх, к дочери. Она не говорила со мной почти, но меня тянуло в её комнату, смотреть, как сидит на подоконнике поджав колени. Ждёт. Няня теперь у неё есть. Настоящая… У нашей первой малышки поначалу няни не было. Настя все хотела делать сама. А потом, как поняли, что она серьезно больна, ее комнату захватили медсестры и прочие врачи. До сих пор словно пахнет лекарствами…

– Даша, – мягко говорила няня. – Смотри, какая красивая пироженка. Давай скушаем и пойдём гулять. Там снег липкий, слепим снеговика, я морковку попрошу на кухне…

– Елена Павловна, – подозвал я.

Она поднялась и торопливо, но чинно вышла в коридор, оставив дверь приоткрытой. Посмотрела на меня вопросительно.

– Да?

– Не зовите её Дашей.

– Но это её имя, она откликается только на него…

Заглянул в комнату – сидит. На посту. Маленькая и гордая, несломленная.

– Старайтесь обходить в разговоре. Не обращайтесь напрямую. Больше уменьшительно-ласкательных вместо прямого обращения по имени. Она должна отвыкнуть.