355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Ирина Андронати » Файл №113. Перевертыш » Текст книги (страница 2)
Файл №113. Перевертыш
  • Текст добавлен: 9 октября 2016, 23:42

Текст книги "Файл №113. Перевертыш"


Автор книги: Ирина Андронати


Жанр:

   

Ужасы


сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

– Мы не можем этого сделать, – затравленно завертелся Фокс.

– Вам придется, – как автомат, повторил «родственник» – невысокий моложавый брюнет, похожий на баптиста-проповедника.

– Прошу вас! – вмешалась женщина, до сих пор державшаяся несколько позади. – Я сестра Абигайль, а это брат Оукли. Мы скорбим о ваших бедах, нам всем очень печально слышать о том, что происходит в вашем мире, но нас это не касается. Здесь, у нас, никто никого не убивает.

– Мы только хотим задать вам несколько вопросов. – Скалли все еще надеялась, что недоразумение как-то разрешится.

– Ваше оружие здесь нежеланно. Будьте нашими гостями, помолитесь вместе с нами. Будьте одними из нас. Вы увидите, что мы никому не хотим ничего плохого. Пожалуйста, отдайте ваше оружие.

Скалли оглянулась на напарника. Тот, зашипев, поджал губы.

Женщина вздохнула и как можно убедительнее повторила:

– Прошу вас.

Дэйна повернула голову – и в поле зрения с готовностью вдвинулся широкоплечий мордоворот. Лес вокруг захрустел от подступающих тяжелых ботинок.

Молдер уже не вертелся – он спиной чувствовал, как смыкается круг загонщиков. Скосил глаза на коллегу – нет, она своего «вальтера» не отдаст. Но не возвращаться же с пустыми руками! Фокс шмыгнул носом и демонстративно выщелкнул обойму из пистолета. Обойма, как влитая, легла в чужую руку, затянутую черной перчаткой. Пистолет Молдер запихал обратно в карман, сочувственно глядя на разоружающуюся Дэйну.

Зато женщина в черном капоре просто расцвела:

– Теперь вам совершенно нечего бояться.

Община «родственников»

Третий день

Спустя полтора часа

– Этот колодец мы выкопали двадцать восемь лет назад...

– Я пересказал им слово Твое, но мир не понимает их, потому что они не от мира, как Я не от мира. Не о том молю, чтобы ты немедля взял их из мира, но о том, чтобы сохранил их от скверны; Они не от мира сего, как Я не от мира сего. Освяти же их истиной Твоею: слово Твое есть истина...

– А здесь мы лепим глиняные горшки, про которые вы спрашивали...

– Ты дал Сыну Твоему власть над всякою плотью, пусть же всему, что Ты дал Ему, даст Он жизнь вечную: Сия же есть жизнь вечная, да знают Тебя, единого истинного Бога, И посланного Тобою Сына...

– Это наше поле. Вы, вероятно, никогда не видели, как работают в поле...

– Как Ты послал Меня в мир сей, так и Я послал их в мир, и да будут они едино, как Мы едино, Я в них, и Ты, Отче, во Мне... Слова, которые Ты дал мне, Я передал им, и они приняли и уразумели истинно; о них Я молю: не о всем мире молю, но о тех, которых Ты дал Мне, потому что они Твои. Я уже не в мире, но они в мире, а Я к Тебе иду, Отче...

– А здесь мы обжигаем глиняные горшки, про которые вы спрашивали.

– В начале же творения Бог создал мужчину и женщину, плоть от плоти, чтобы двое стали едино. Чада века сего и мира сего женятся и выходят замуж; а сподобившиеся достигнуть того века и Воскресения из мертвых и предназначенные миру иному ни женятся, ни замуж не выходят, и умереть уже не могут, ибо они равны Ангелам и суть сыны Божий...

– А здесь мы храним глиняные... Сколько там было той деревеньки – всего ничего, – но экскурсия, устроенная неожиданно гостеприимными хозяевами, казалась бесконечной. Молдер все порывался задать хоть какой-нибудь вопрос по существу дела, но его будто не слышали. Каждый раз агент ФБР наталкивался на очередное «а здесь мы колем дрова... а здесь мы складываем их в поленницы...» Тьфу!

Во время переходов между отдельными объектами добровольные экскурсоводы наперебой цитировали варварские тексты, в которых Скалли с удивлением узнала перекрученные и беспорядочно перемешанные цитаты из Священного Писания. Она уже по горло сыта была экзотикой архаичной сельской жизни. Хлюпающие лужи, протянувшиеся вдоль деревянных изгородей, символизировали дорожки между домами (возможно, после засухи эти дорожки и вправду проявлялись и становились полезными, но безбоязненно передвигаться по ним сейчас можно было только в резиновых сапогах, которые агенты – увы – прихватить не догадались). Маршрут экскурсии пролегал по сложно суживающейся спирали, внешний круг которой охватывал общину по периметру. Когда изрядно вымотавшимся федералам позволили наконец приостановиться, Скалли про себя и сама уже изъяснялась в здешней манере: «Возблагодарим же Отца нашего, давшего нам время в мире этом...»

Почему-то из всего виденного запомнилась молодая женщина – в черном, естественно, платье и глухом капоре. Она принесла большой жестяной таз и принялась развешивать белье на веревках, не обращая внимания на промозглый осенний ветерок. Скалли сначала удивилась, а потом заметила на руках прачки черные кожаные перчатки.

– Там мы держим малых сих, а это – наш Главный дом. Добро пожаловать и благословенны будьте.

«Малыми» оказались почему-то лошади, и жизненного пространства для них не пожалели: прямоугольный сарай, отведенный под конюшню, мог бы вместить пару спортивных самолетов. А упомянутый Главный дом представлял собой унылую трехэтажную конструкцию под двускатной крышей.

И возле угла дома переминался с ноги на ногу озябший мальчишка-кучер.

Дэйна невольно вздрогнула.

Ночной клуб «Привет, Шизофрения!»

Германтаун, штат Мэриленд

Третий день

22:00

Леди Шизофрения смотрела с фрески приветливее, чем накануне. Мальчишески красивый блондин кивнул ей уже как знакомой. Потом окинул толпу взглядом и выбрал броскую блондинку среднего роста – она как раз пробиралась к краю танцплощадки. Догнать женщину удалось уже в закутке под лестницей на второй этаж, где располагался бар.

– Может, потанцуем?

– Я сейчас не хочу, – отмахнулась она. Парень взял ее за руку. Не схватил, нет – он вовсе не был наглым, – а просто ласково погладил. Это было... приятно. Очень. Но женщина все же повторила:

– Нет, правда. Меня не интересует ваше приглашение.

– Ну, всего один танец, – просительно проговорил молодой человек, не отпуская дрогнувшей руки.

Ответом ему уже была улыбка. Нежное прикосновение сделало свое дело. Помедлив, блондинка кивнула:

– Ладно. Один танец.

– Один танец, – подтвердил он и увлек ее за собой на танцплощадку.

Община «родственников»

Третий день

Под вечер

Гостям помогли раздеться и пригласили в общую столовую. После прогулки по деревне накрытый стол производил просто праздничное впечатление, несмотря на примитивную утварь. Под черными пальто оказались не менее черные костюмы, и белые воротники еще неотвратимей, чем прежде, наводили на мысли о гробовщиках. Женщины носили платья и большие белые передники, а черные капоры сменились белыми чепцами. Веселее от этого опять же не стало.

Здешние мужчины, казалось, делились на две разновидности: тощие и толстые. У худых глаза сверкали истощенным фанатизмом; толстые – как на подбор – выглядели забойщиками скота, готовящимися к заслуженному отдыху.

Скалли уже мутило от черно-белого кино. Она мучительно вспоминала, нет ли у нее в вещах чего-нибудь красного, зеленого или хотя бы серо-буро-малинового. Нет, она предусмотрительно выбросила из карманов все, что могло бы оскорбить религиозные чувства этих маньяков-цветоненавистников. О! У Молдера должен быть носовой платок в коричневую клетку. Надо будет попросить.

За прямоугольным столом помещалось десять человек. Скалли и Молдера провели к середине стола, место во главе заняла сестра Абигайль, напротив нее встал за спинкой своего стула «тощий», остальные стулья предназначались «толстым» и «тощим» примерно поровну. По левую руку от сестры Абигайль остановилась непримечательная девушка непонятного возраста, а место справа оставалось незанятым, и теперь все девять человек, не садясь, терпеливо дожидались опоздавшего.

Им оказался тот самый лопоухий парнишка-кучер. Фокс тихонько фыркнул: это что, «родственники» таким образом всеобщее равенство утверждают – усаживая рядом главу общины и младшего «кудапошлюта»?

Несколько секунд обеденный боевой расчет еще простоял неподвижно, а затем в едином порыве все сели. Молдер оживился было, но ритуал оказался еще не окончен:

– Давайте помолимся все, как надлежит молиться всем, кто един, как един Господь и дети его. Мы, разделенные и посланные в этот мир...

Молдер из вежливости потупил глаза и пошевелил губами, надеясь, что это сойдет за его личную молитву, но долго притворяться не стал. Его внимание привлек «толстый», сидевший на противоположной стороне стола, на углу. Пожилого толстяка душил тяжелый кашель. Тонкие вьющиеся – уже старческие – волосики частью липли ко взмокшему лбу, а частью подпрыгивали от сотрясений дородного тела.

– ...благодарим за время, отпущенное нам в этом мире...

Молодой кучер осторожно покосился на Скалли. Сейчас он выглядел юным и трогательным – черный костюм сидел на нем как школьная форма, глаза настороженно глядели из-под густой челки, симметрично расчесанной на две стороны. Скалли, чувствуя, но не осознавая внезапное свое смятение, заставила скрипящую шею повернуть голову к этому странному созданию. Парень беззвучно прошептал короткое слово. Скалли не разобрала какое, но губы ее тотчас запылали, а горло пересохло.

– ...Мы просим силы, чтобы мы могли восславить щедрость, которую Господь предоставил нам. Незримо присутствует Он с нами в мире, соблюдая нас во имя Свое; и сохраняет нас, дабы никто из нас не был потерян, да сбудется Писание. Мы молимся за наступающий день, за момент нашего освобождения. Аминь.

– Аминь, – отозвались остальные «родственники».

На лице сестры Абигайль появилась искренняя широкая улыбка:

– Давайте поедим.

И все опять же разом зашевелились, потянулись к тарелкам, вилкам...

Фокс воспринял окончание официальной части как сигнал перейти наконец к работе:

– Я прошу прощения, а можно мне задать пару вопросов? Мы разыскиваем человека, который – возможно! – родом отсюда.

– У нас есть фотографии, – поддержала напарника Скалли, заставив себя отвлечься от соседа слева, из-за которого она только что еле справилась с дыханием, будь трижды неладен этот мальчишка.

– Мы не признаем фотографий, – сухо и без паузы ответила сестра Абигайль так, словно все остальное, сказанное чужаками, ее и вовсе не заинтересовало.

– Было совершено преступление. Нам нужны ответы на некоторые вопросы, если вы, конечно, нас простите...– настаивала Дэйна.

– Что это за фотографии? – неожиданно включился в разговор молодой кучер.

Решился он заговорить не сразу, а после долгого взгляда на хозяйку общины и тяжкого вздоха. Странно, но в ответном взгляде читалось скорее поощрение, чем запрет. Что-то вроде учительского «ну, как ты справишься?».

Дэйна с надеждой посмотрела на парня:

– Видеокамеры охранной системы в гостинице записали изображение мужчины и женщины, совершивших убийство.

– Когда были совершены эти убийства? И где?

– В Вашингтоне, в одном из отелей, – включился Фокс. – Если мы организуем вам просмотр видеокассеты, может, вы сумеете опознать эту личность?

Снова короткий обмен взглядами, но теперь юноша заговорил вполне уверенно. Словно отвечая выученный урок. А учительница, чтобы не смущать ученика, тактично опустила глаза.

– Как много зла этот человек совершил в вашем мире?

– Он убил пятерых.

– И может убить еще кого-то, – добавила Скалли, переводя взгляд на хозяйку. Ей стало ясно: парень говорит лишь то, что ему позволено. – Вот поэтому-то нам и нужна ваша помощь.

– Кто-нибудь уходил отсюда в последнее время? – быстро спросил Фокс, стремясь воспользоваться неожиданной общительностью одного из «родственников».

И неожиданно прозвучал оглушительный удар кулаком по столу.

Впрочем, нет. Не такой уж он был неожиданный. Если бы Дэйна не знала твердо, что телепатии не существует, она бы поклялась, что худощавый нервный субъект, сидевший у противоположного торца стола, устроил истерику по прямому, хотя и совершенно беззвучному приказу сестры Абигайль. А Молдер, для которого существование телепатии оставалось недоказанным только по недоразумению, понял к тому же, что окончательно утратил инициативу в разговоре.

Худенький субъект с горящими сухим огнем глазами безапелляционно заявил:

– Ваш мир нас не интересует. Нам не нужны ни ваши вопросы, ни ваши насилия. Я сказал то, что было нужно сказать. Они не имеют права находиться здесь сейчас, – торжественно закончил он и нервно повел головой вправо-влево.

Фокс, поджав губы, смотрел прямо перед собой. Только конфликта на религиозной почве ему сейчас и не хватало.

Сестра Абигайль неторопливо поднялась во весь рост и в своем белом переднике воздвиглась над столом, словно монумент. Руки она сложила на животе – ни дать ни взять скромная домохозяйка.

– Брат Уилтон, встань, – негромко и почти бесстрастно произнесла хозяйка.

Худощавый выпрямился, одновременно став меньше ростом.

– Прежде чем мы примем кого бы то ни было в свой круг, мы должны примириться сами с собой.

Скалли во все глаза глядела на эту сумасшедшую сцену. Если бы провинившегося выпороли прямо здесь, в столовой, она бы, пожалуй, не удивилась. А Фокс быстро переводил взгляд с одного участника сцены на другого. Лицо его заострилось, крылья носа раздувались – он явственно чуял неладное.

– Я спрашиваю: кто тебе попался на глаза, что так рассердил тебя? Мне стыдно смотреть на тебя, мне стыдно поднимать лицо от земли в это злое время. Искупи свою вину, брат Уилтон.

Худощавый опустил голову – очевидно, демонстрируя раскаяние.

– Ничего страшного, мы не обиделись, – примиряюще произнес Фокс. Отозвался юноша-кучер:

– Гнев, как и насилие, здесь не выносит никто! Наш брат должен быть наказан, – в голосе звучала угрюмая и, пожалуй, агрессивная убежденность.

У Молдера крепло ощущение, что его и Скалли только что крупно разыграли. Но смысла розыгрыша он пока понять не мог.

И тут тяжкий сдавленный кашель дородного крепыша прорвался жалобным криком. Несчастный, хрипя, схватился за горло.

Скалли дернулась, чтобы вскочить:

– Ему нечем дышать!

– Ему не нужна ваша помощь, – резко остановила ее сестра Абигайль.

– Он сейчас умрет от удушья! – выкрикнула Скалли и бросилась к больному.

Крепыш, как мешок с ветошью, повалился на пол.

– Уберите брата Аарона из столовой! – властно распорядилась хозяйка. – Мы пригласили вас сюда не для того, чтобы вы вмешивались.

Скалли на помощь не успела. Один из мордоворотов, встречавших агентов ФБР в лесу, перехватил ее на полдороге. Тело брата Аарона поспешно, но деловито и без суеты вынесли из комнаты.

– Мы заботимся о себе сами и разбираемся с нашими людьми тоже сами, – строго, глядя Молдеру прямо в глаза, сказал юноша-кучер.

Напарники переглянулись. И хотя не его, а Дэйну держали сейчас за руки, Фокс чувствовал то же самое, что и она: держат крепко, не вырваться. Надо стерпеть.

Перевертыш:

Он очень торопился. Он знал, что осталось совсем недолго. Скорее всего, считанные дни. Как ни малы были его знания о внешнем мире, он все же понимал, что рано или поздно его связь с умершими игрушками будет замечена и полицейские попытаются его схватить. Да что там – уже пытаются. Однако он принял все меры предосторожности, какие только смог придумать, и считал себя вправе гордиться. Он недаром назывался Познающим – открывающим новое, искателем знания, лучшим из лучших. Ни один из братьев и сестер общины не смог бы так долго продержаться во внешнем мире, не привлекая к себе внимания. Большее, что смогли до него, – наладить хиленькую торговлишку да научиться отваживать надоедливых туристов. Он был лучшим! А чем ему отплатили? Несправедливым наказанием? Ежедневным унижением? Тем, что его, Познающего, во искупление заставили заниматься бессмысленной черной работой? И за что – за подростковую шалость. За обыкновенную неосторожность. За полудетское любопытство. За грех, который на протяжении непомерно долгой, по меркам внешнего мира, жизни вольно или невольно совершал каждый третий «родственник»...

Он сухо закашлялся. Конечно, за этот грех расплата была обидной и несоразмерной. Но как знать – возможно, его тогда наказывали впрок. За нежелание раскаяться, которое ему удалось скрыть и три года, и год назад. За отсутствие чувства вины. За жгучее желание снова впасть в грех, не считаясь ни с моральными запретами, ни с неизбежными смертями людей внешнего мира, ни с горестным отчаянием единственного истинного брата.

Его знания позволяли ему создать стройную теорию о любви к свободе, о благородной мести или даже обосновать свои действия как последователя восставших Ангелов – он одинаково хорошо знал и учение общины, и искаженную версию внешнего мира...

Только нет смысла лгать самому себе. Теперь ему неизбежно предстояло заплатить так много, что новый грех стал неразличим в череде предшествующих, а все полицейские этого мира могли всего-навсего лишить его нового наслаждения – из немногих оставшихся.

Община «родственников»

Третий день

Поздний вечер

На фоне глухих черных пальто багровели тусклые фонари и освещенные ими суровые лица. Ночной лес по сравнению с ними казался приветливым и теплым.

– До вашей машины – одна миля. Идите по тропинке и не сворачивайте, – сухо напутствовал брат Оукли федеральных агентов, возвращая им обоймы. – Фонари можете оставить на дороге.

Дэйна и Фокс, вооруженные древними керосиновыми фонарями, отделились от толпы провожатых и отправились восвояси. Молдер не удержался, пробормотал на ходу:

– Спасибо за сотрудничество.

Отойдя достаточно далеко, чтобы его не услышали чрезмерно гостеприимные «родственники», он подвел итог увиденному:

– Семейка Адамсов, открывшая для себя религию.

– Верни меня обратно в двадцатый век, – устало попросила Скалли. Выбраться отсюда самостоятельно она уже не чаяла.

– Ты что, приняла это за чистую монету, Скалли? Так просто во все и поверила?

– Во что?

– Ну, в это – «мы разбираемся со своими сами» и «Господь следит за своими детьми»?

– Лучше бы это оказалось неправдой. И тогда тот человек за столом не умер бы.

– Я думаю, это делается преднамеренно.

– Что? Удушение?!

– Нет. Показная простота. Я думаю, «родственники» что-то знают. Это видно по глазам – по тому, как они переглядываются друг с другом.

– И они знают, кто убийца?

– Они – ты заметила? – не ответили ни на один наш вопрос. Зато каким-то образом получилось так, что мы ответили на все их вопросы. Ты заметила, что их задавали вполне осознанно, с какой-то целью? А потом последовала дурацкая вспышка гнева – этого, как его, – брата Уилтона. А почему у них нет детей? Ты не знаешь?

– Не знаю. А ведь это действительно странно. Может быть, их где-то прячут? Не разрешают видеться с чужаками?

– Ага, в погребе выращивают. Как грибы. Такое ощущение, что у этих «родственников» родственные связи вообще отсутствуют. Ни намека на нормальные человеческие отношения. А знаешь что совсем странно? Помнишь фотографии, которые мы рассматривали сегодня в магазине, в Стивстоне? Ну те, еще тридцатых годов? Клянусь, некоторые из этих лиц я видел сегодня за обеденным столом, – Фокс сунул в рот пару семечек. Ему страшно хотелось пощелкать семечек на протяжении нескольких последних часов, но он не был уверен, что его привычка не вызовет проповеди об оскорбленных чувствах или разврате внешнего мира. Проповедей Молдер наслушался сегодня лет на пять вперед. Даже голова разболелась и начинала кружиться от любого резкого движения.

– Видимо, эти люди долгие годы вступают в брак только между собой, и определенные внешние черты передаются из поколения в поколение... – Скалли, как всегда, пыталась объяснить любую странность рационально.

– Может быть. Может быть, я в это даже поверю – если ты мне покажешь хотя бы одного местного ребенка. А может быть, не все такое черно-белое, как это кажется на первый взгляд. – Молдер прикрутил винт, удушив язычок пламени.

– Что ты делаешь? – ошарашенно спросила Скалли.

– Между прочим, собак у них тоже нет. А сторожевых лошадей я пока не встречал. Так что я хочу вернуться и немножко поподглядывать.

Фокс поставил тяжелое керосиновое сооружение на землю и двинулся обратно. Скалли, проклиная про себя все на свете, особенно любителей черно-белой расцветки и любознательных профессионалов-напарников, погасила свой фонарь и бегом бросилась следом.

Между прочим, Молдер и Скалли находились всего в трехстах метрах от того места, где была найдена первая жертва таинственного убийцы. Но почему-то и мельком не вспомнили о преступлении годичной давности. Возможно, виной тому были бесконечные проповеди, вымотавшие обоих агентов до изнеможения. А возможно – легкое головокружение и странная рассеянность, заставлявшая обоих сосредоточиваться даже на самых простых, конкретных действиях, не отвлекаясь на воспоминания.

Окрестности Стивстона, штат Массачусетс

Год назад

Тогда, год назад, тоже была осень, и сухие листья устилали землю вперемешку с сосновыми иголками. Тому Шайрентону, преподавателю труда стивстонской школы, редко выдавалось время побродить по окрестностям города, и сегодня он искренне наслаждался прогулкой, а главное – тишиной, нарушаемой только его собственными хрусткими шагами.

Когда он понял, что не один в лесу, первым его желанием было уйти: Но любопытство возобладало. Молодая женщина, которую он заметил, когда она перебегала между деревьями, была одета в глухое черное платье и уродливый капор, вышедший из моды еще в позапрошлом веке. «Родственница». В Стивстоне, конечно, привыкли к соседству секты отшельников, но ничего про них толком не знали. И эта женщина следила за ним, несомненно!

Шайрентон подошел поближе к сосновому стволу, за которым угадывался темный силуэт:

– Эй! Я тебя видел.

Молодая сектантка шагнула навстречу без малейшего смущения:

– Мне было интересно,– объяснила она.

– Молодые леди так себя не ведут, – наставительно произнес Том, некстати вспомнивший, что работает в школе. Хотя... почему некстати? Неплохое начало для разговора.

– А как ведут себя молодые леди? – бесхитростно спросила она.

– Хочешь, я тебе расскажу? – Прогулка, похоже, могла обернуться забавным приключением. – Меня зовут Том.

Он протянул молодой незнакомке руку. Она сначала растерялась, но, помедлив, улыбнулась и робко коснулась его ладони.

Оба они в тот момент даже не подозревали, что коротким рукопожатием подписали Тому Шайрентону смертный приговор.

Община «родственников»

Третий день

Поздний вечер

Пригибаясь, федералы по очереди перебежали от деревьев к изгороди. Пусто. Ни единого человека. Ни единого светящегося окна.

– Может, они пошли в кино? – предположил Молдер.

Скалли тяжело вздохнула: умеет же ее напарник выбрать время и место для шуточек

И вдруг Фокс уловил что-то:

– Ты слышишь? – спросил он Дэйну.

– А-а-аха, – отозвалась она. Воздух наполняло чуть слышное гудение голосов, похожее на звучание органа. Агенты двинулись на звук. Вот оно – большой сарай, ангар-конюшня, на которую днем они почти не обратили внимания, хотя она стояла невдалеке от Главного дома общины. Во всю высоту стены зиял сейчас мерцающий красноватыми отблесками прямоугольный провал. И гудящая толпа «родственников» медленно втягивалась внутрь.

Напарники переглянулись. И помчались вдоль забора к таинственному сараю. Теперь, когда они приблизились, стало заметно одно странное обстоятельство: с потолка сарая непрерывно что-то капало – даже нет, словно влажные куски чего-то тягучего, белого валились с потолка на голову людям в черном, но те, не реагируя, шли и шли внутрь, пока не вошел последний, и тогда створки сомкнулись, отрезав от внешнего мира и мерное гудение, и пурпурный мерцающий свет...

В ту же секунду Фокс сорвался с места. Скалли следом.

Когда федералы добежали до дощатой стены, гудение снова стало слышимым. Да и странный свет беспрепятственно пробивался сквозь многочисленные щели между досками. К одной такой щели, пошире, тут же приникли оба агента ФБР. Оба. Совершенно позабыв о необходимости страховать друг друга.

Впрочем, Молдер был абсолютно уверен, что все до единого «родственники» находятся сейчас по ту сторону стены. А Скалли... Скалли абсолютно ничего не соображала. Утреннее происшествие не прошло для нее бесследно, а сюрреалистическая мистерия в конюшне просто доконала.

Огромную конюшню, как оказалось, использовали в качестве молитвенного зала. Или огромный молитвенный зал использовали – чтобы помещение не пропадало зря – для содержания лошадей.

Сейчас по залу, топча устланную соломой землю, плотной толпой медленно шествовала группа «родственников». Судя по всему, они провожали в последний путь того самого, задохнувшегося в столовой здоровяка. Тело покойного несли на носилках и удерживали так низко, что оба агента ясно видели мертвое лицо с вертикальной белой полосой, прочерченной поперек лба покойника. На головы скорбящих падали крупные капли вязкой жидкости, оставляя белесые пятна и потеки.

Лошадь, переступавшая у той стены, за которой прятались Молдер и Скалли, нервно заржала. Трое или четверо «гробовщиков» оглянулись на шум. Агенты невольно отпрянули назад. Хотя они понимали, что их невозможно разглядеть, неприятный холодок обжег обоих, ибо «родственники» смотрели словно сквозь стену.

Призрак снова приник к щели. Странный обряд продолжался. Некоторые продолжали оглядываться, но нарушения в ходе процедуры были, вероятно, категорически запрещены. Если сначала толпа в черных пальто, как единый гудящий организм, втянулась в зияющий вход большого погреба, то теперь примерно половина этих психов разом развернулась и двинулась в обратном направлении. Остальные бесследно исчезли в створе погреба. Через минуту в помещении никого не осталось.

Эндрю почувствовал ееприсутствие еще тогда, когда закрывали врата храма. Но сделать ничего не мог. Хорошо хотя бы то, что на сегодняшней церемонии ему отвели место провожающего к порогу и его обязанности занимали не так много времени. Не будь он все еще наказан, он по праву стоял бы среди тех, кто должен был укутать тело брата Аарона в символические погребальные пелены для ухода за грань мира.

Кроме неотбытого наказания была и другая причина: прикосновение к обнаженному телу – пусть даже сквозь изолирующий слой глины – по-прежнему могло вызвать неконтролируемое превращение.

Нарушать церемонию категорически запрещалось. Ее ход оставался неизменным уже более сотни лет. Положенные сорок стихов. Скорбный путь к порогу – провожающие должны двигаться шаг в шаг, плечо к плечу. Передача печальной ноши. И – прочь, не оглядываясь, быстро, но не сбиваясь с общего ритма, ибо оглядывающиеся, усомнившиеся или забывшие о ближнем недостойны любви Всевышнего.

Их группе полагалось слиться в совместной молитве при свете звезд, но на околице Эндрю, ни к кому конкретно не обращаясь, громко сказал: «Я должен!» – и зашагал обратно. Оставшиеся никак не реагировали. Ни один из них не чувствовал в себе зова долга и не стал бы потому поступать иначе, нежели предписано. Конечно, брат Эндрю мог и солгать. Но в этом случае ему предстояло ответить перед главой общины. А не перед рядовыми членами, которым и ход к алтарю успокоения был заказан.

Эндрю инстинктивно пошел широким зигзагом – чтобы проще было засечь источник запаха. Маленький человеческий нос – не слишком хороший прибор для определения направления. Она находилась где-то рядом с храмом. Это было плохо, но не слишком: находясь на земле, ничего запретного она видеть не могла. Хуже было другое. Ее спутника Эндрю не учуял. А разговаривать с женщиной хотел только наедине. Он знал, что это опасно, но... У него было наготове полдесятка разумных объяснений, зачем нужен этот разговор наедине, – и все они были ложью. Правда и разум редко уживаются вместе, а сейчас правда укладывалась в три слова: он так хотел.

Молодой человек замотал головой и приостановился. Несколько раз глубоко вздохнул. Не помогало. И тогда он обратился к испытанному средству: стал вполголоса рассказывать самому себе притчу собственного же сочинения:

«Жили некогда два мальчика. Их все любили, ибо они были младше своих соплеменников и появились на свет ради великой цели – познания, и пришли на смену старшим. Им было многое дано и многое позволено. Они росли и радовали ближних своих успехами. Прошло много лет радости и познания. И вот однажды решили они постичь и еще новое, и для того нарушили извечный запрет, и коснулись друг друга, и испытали неведомое прежде запретное наслаждение. Стыд и поругание были им за то карой, но не сразу два мальчика постигли тяжесть своего проступка. Однако наслаждение схлынуло, а стыд и поругание длились и длились. Ибо новая жизнь должна рождаться в муках, и никому не позволено нарушать эту заповедь. Ибо сподобившиеся достигнуть Воскресения из мертвых ни женятся, ни замуж не выходят, и умереть уже не могут, ибо они равны Ангелам и суть сыны Божий и братья друг другу. Ибо тот, для кого наслаждение сильней стыда и боли, причиняет боль брату своему...»

– Что ты думаешь? – растерянно спросила Скалли после долгого молчания. У нее самой думать не получалось.

Молдер сосредоточился. Сердце билось учащенно, он то и дело непроизвольно облизывал пересохшие губы.

– Я думаю, что хочу посмотреть, что там, внизу, находится.

И Фокс растворился в темноте. Дэйна, тяжело дыша, приникла к щели. На сцене появился Призрак. Он сбросил с себя пальто, швырнул его в угол, за кипу сена, взял один из фонарей, оставленных участниками похоронной процессии, и, пригнувшись, скользнул вниз, в квадратный створ погреба.

В этот момент кто-то коснулся плеча Дэйны. Она обернулась, нащупывая пистолет. И сразу расслабилась – над ней склонился тот самый молодой помощник кучера.

– Идемте со мной. Я смогу дать вам кое-какую информацию.

Молдер с фонарем в руках, согнувшись в три погибели, пробирался по узкому округлому в сечении проходу. Ощущения были – как у Ионы во чреве кита, только кит был скорее легендарным левиафаном или мировым змеем – длинным и тонким, как великанская пожарная кишка. Или кишечник. Молдер словно пробирался по извилистой брюшной полости, а над головой, примыкая к невидимому изнутри костяку, образовывали свод бесчисленные, тоже плохо различимые изнутри тонкие ребра, между которыми была натянута скользкая, влажная на ощупь ткань. Когда Молдер впервые коснулся ее рукой, ему показалось, что ткань мягко подалась под рукой. Потом он понял, что это иллюзия. Да и красным стены отблескивали только из-за обманчивого керосинового света...

Впереди показался освещенный проем, откуда неслось уже знакомое гудение. Фокс опустил фонарь пониже, прикрутил фитиль. Что же там, черт подери, происходит? Он осторожно вытянул шею, заглядывая за край неровного – как жаберная дуга – обвода.

Первое, что он увидел, были очертания шляпы с широкими полями и пальто с поднятым воротником.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю