Текст книги "Самурай"

Автор книги: Ирина Оловянная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава 12

– Сколько тебе лет?

– Тринадцать, скоро четырнадцать.

– У вас что, все такие, как ты?

– Вряд ли. Все – разные.

– Не притворяйся, ты отлично меня понял. Откуда ты такой взялся?

– Сам не знаю.

– Как это так?

– Если бы вас оставили в роддоме в день вашего рождения, а потом сдали в приют, вы бы тоже не знали, откуда вы взялись! – взорвался я.

– Прости, я не знал. Ты говорил, у тебя есть отец. Долгое молчание.

– Мне было девять лет, когда он меня усыновил.

– Он какая-то важная птица в вашем клане?

– Генерал Галларате.

– Я слышал твой разговор с приятелями, прошу прощения, но если ты этого не хотел, вам следовало говорить потише.

– Это не тайна, – ухмыльнулся я.

– Но я так понял, что вы не любопытства ради это затеяли и что вы что-то подобное уже делали.

– Точно.

– Интереснее, чем играть в стрелялки?

– Конечно. Стрельбы нам в реальности хватило, вы же видели.

– И даже ощущал. И что, синьор Мигель Кальтаниссетта этим заинтересуется?

– Не знаю. Может быть, он тоже не читал ваш устав. Иначе не стал бы заключать союзный договор.

– Чем тебе не нравится наш устав?! Сдержаться лейтенанту было тяжело, но он старался.

– Он вам и самому не нравится, по крайней мере, последние два дня. А чем он не нравится мне, я вам скажу после того, как прочитаю.

– А чем он мешает при заключении договоров о союзе? Ещё один раунд борьбы с самим собой – мальчишка покусился на великие незыблемые ценности! Но лейтенант был достаточно умён, чтобы знать, что криком ничего не докажешь. Придётся ему искать аргументы и убеждать меня в своей правоте. Ну пусть попробует. Кремонских детей, наверно, легко убедить в чём угодно. Со мной так не получится.

– Ну тот, кто обманывает и подставляет своих, наверняка не станет держать слово, данное чужому. Я недавно стал считать Кальтаниссетта своими, раньше всё время что-то мешало, но когда меня похитили, точно знал, что меня будут искать и вытаскивать. Хотя фактически я им никто.

– Хм, ты не такое уж плохое вложение капитала.

– Может быть, но я думаю, любого бы искали. Просто для того, чтобы впредь не повторялось или чтобы повторялось пореже. А с вашими, получается, можно делать всё, что угодно, их никто не защитит.

– М-м, мне это никогда не приходило в голову. Я всегда думал, что сдаться – значит потерять честь, а тогда и жить как-то незачем.

– Вы не сами так думали, вас в этом долго убеждали. Причём убеждали со своими довольно грязными целями, и делали это люди, которые произносят слово «честь» с мерзкой ухмылочкой.

– И какие же это грязные цели?

– Ну это очень просто: убедить людей, которые вам ничего не должны, в том, что они ваши вечные неоплатные должники. И заставить их действовать соответствующим образом.

– Хорошо, я тебя понял. Извини, мне надо подумать.

– Угу, только не вздумайте нарушать слово, которое вы дали Торре, а то я в вас разочаруюсь.

– Какая разница, когда я умру? Сейчас или через пару месяцев после обмена пленных?

– Э-э, что у вас всех-всех расстреляют?

– Офицеров – да. Солдат – нет. У вас селенитовые шахты, у нас – терраформирование на Южном континенте.

– Понятно. Терраформировать тоже можно по-разному. – Я привстал. – Лейтенант Веррес, я даю вам свое слово, что приложу все усилия для того, чтобы вас не вернули клану Кремона, если вы сами этого не захотите!

– Что ты можешь сделать? – грустно улыбнулся лейтенант.

– Вы имели возможность убедиться, что не так уж мало, – парировал я, валясь обратно в постель.

О, черт, мне действительно надо лежать! Лейтенант с тревогой посмотрел на меня:

– Ты как?

– Ничего. В самом крайнем случае мне вырастят новое лёгкое и пересадят.

– Не набивайся на это.

– Не буду.

После такой тяжёлой работы: встать, дать слово чести и повалиться назад – надо как следует поспать. Так что оставить в покое лейтенанта было несложно.

Проснулся я потому, что со мной что-то такое медицинское делали. Пришлось дышать какой-то гадостью, да ещё и Мама Маракана выругала:

– Сказано тебе: не вставай!

Потом пришел очень сердитый Торре:

– Теперь ты рвешься на тот свет! Ты, между прочим, не пленный. Выдеру!

– Хорошо быть пленным, – прохрипел я, – я не думал, что это так серьёзно.

– Не пугайте ребёнка, майор Торре! – решительно встала на мою защиту Мама Маракана. Её глаза метали такие молнии!..

– Его напугаешь, – проворчал майор, отступая на заранее подготовленные позиции, – придется позвать вашего сыночка.

– Позовите, – прошептал я, помогая ему углубить окопы до полного профиля, – ещё зимой хотел посмотреть, так не дали.

Теперь я знаю, кто самый главный человек в Джильо-Кастелло.

Меня отвезли обратно в палату.

– Это вы подняли тревогу, чтобы я не загнулся? – спросил я лейтенанта всё тем же хриплым шепотом.

– Ну да.

– Спасибо.

– Брось, кто иначе спасёт мою шкуру?

– Хм.

Умирать он больше не хочет. Это хорошо, но теперь я обязан его спасти, иначе я стану предателем, как эти чертовы кремонские генералы. Плохо только, что я лежу пластом и голосок у меня… Возможности нулевые.

Хорошо, что Алекс с Лео не утерпели и пришли сообщить мне, какой я идиот! Выслушав всё, что мне причиталось, я показал, что совсем не могу говорить, и сделал движение, как будто пишу. Мне сразу же подсунули блокнот и ручку. Я начал писать: «Заткнитесь и читайте молча! Кремона расстреливает всех офицеров, вернувшихся из плена. Я обещал лейтенанту Верресу, что его не отдадут. Попросите от меня Торре, чтобы его не включали в список пленных, а если он откажется, взломайте, черт вас побери, список и уберите его оттуда! Попробуйте спасти остальных. Через профессора или синьора Мигеля!»

– Понятно, – нахмурил брови Лео, переглянувшись с Алексом, – не волнуйся.

– Лежи, разрази тебя гром! – велел Алекс. – Утром придём и расскажем, что у нас получилось.

Поздно вечером пришла Лариса, решила всю ночь бдеть у моей постели. Протестовать не было сил.

Как мне надоело это замкнутое пространство госпиталя, спрятанного на нижнем этаже огромного подземного бункера, в котором может прожить некоторое время всё население Кастелло.

Утром пришла добрая тетя Марта со своими страшными шприцами и обрадовала нас, что мир заключён, бегающую по джунглям роту частью перебили, частью переловили, так что уже можно выбираться на поверхность. Нашла кого радовать, лейтенант помрачнел, а я забеспокоился: успели ли ребята сделать то, о чём я их просил?

Раненых, впрочем, вытащат на поверхность в последнюю очередь: естественно, случись что, нас будет сложно быстро затолкать обратно.

После завтрака ко мне со скандалом прорвались Алекс и Лео. Пока Лео держал дверь – с той стороны в неё стучалась Мама Маракана, Алекс протянул мне блокнот с записью: «Торре не возражает, остальные глухо, нет связи». Я кивнул. Лео отскочил от двери и еле успел поймать Маму Маракана, едва не упавшую на пол нашей палаты. Она быстро обрела свое медицинское достоинство.

– Брысь отсюда! – повелела она ледяным тоном. Лейтенант откровенно веселился, я тоже. Ребята изобразили на лицах самое виноватое выражение и испарились. Зря я веселюсь, рассердившаяся Мама Маракана может не пустить их ко мне ещё раз. И что мы тогда будем делать? То есть они-то как-нибудь переживут, а я?

– Стараешься помалкивать? – спросила Мама Маракана.

Я кивнул.

– Правильно. Рефлексы у тебя здоровые, а вот мозгов совсем нет.

Я помотал головой: наоборот.

Когда Мама Маракана ушла, я прохрипел:

– Вас не будет в списках пленных. Так что все получилось просто.

– А все остальные? Это же не решение проблемы. Я кивнул, сказать что-нибудь ещё я не мог. Кажется, Мама Маракана решила мне отомстить, потому что количество всяких процедур перешло все разумные пределы, как в анекдоте: «…А во время операции можно будет полежать?» Вечером я уже мог вздохнуть, не опасаясь, что сейчас накатится боль и придется сжимать зубы. И голос появился.

Убежище практически опустело, «мирные» жители возвращались к своим домам и повседневным делам. Знаю я, какие у них повседневные дела – охота на всяких ящеров, чтобы не топтали фермерские бананы и ананасы.

Остались только раненые в капсулах, они в анабиозе, им все равно где лежать, и мы с Верресом, я был признан нетранспортабельным, а лейтенанта решили не показывать другим пленным. Нет его, сгорел, ищите среди пепла.

Глава 13

После отбоя по госпиталю, касавшегося теперь только нас с Верресом, в палату просочились два разбойника. Они же – хулиганы, герои обороны Джильо-Кастелло и прочая, и прочая…

– Гвидо караулит в коридоре, – пояснил Лео, – а это Лариса позаботилась. – При свете фонарика он показал мне большущий полиэтиленовый мешок, как оказалось, со всякими фруктами. Смерть от авитаминоза в эту ночь нам точно не грозит. Алекс, кажется, задался целью продемонстрировать лейтенанту Верресу настоящее кальтаниссеттовское гостеприимство, загнанный в угол и не имея возможности бежать, лейтенант сдался на милость победителя. Не станет же он вскрывать себе вены, чтобы не есть виноград.

– Алекс, – прошептал я, – мне лучше говорить поменьше.

– Угу, все понятно. Итак, синьоры, первое собрание заговорщиков объявляется открытым. Уставы и всякие инструкции, имеющие отношение к нашему делу, мы нашли, скачали, прочитали и сравнили. Выводы: во-первых, правила у Джела, Вальгуарнеро и Кальтаниссетта в части прав и обязанностей военнослужащих различаются мало. Ну, например, Джела платит большую пенсию за боевые ранения, а Кальтаниссетта гарантирует лучшее лечение. Льготы семьям погибших различаются, но в целом баш на баш. Законы Вальгуарнеро в этой части представляют собой компиляцию с нас и Джела, некоторые части списаны дословно, причём часто компилятор не потрудился выбрать какой-то один вариант. Не знаю, как они с этим разбираются.

– Не наши проблемы, – заметил я, – дальше.

– Угу, устав Трапани написан лет триста назад и с тех пор не изменялся.

– Алекс, это всё не то. Нас интересует регламентация поведения в бою, в безвыходных положениях, права пленных, а сколько кому потом платят, это не наша забота.

– Э-э, ну ладно. Пропустим. Опять же уставы льва, ястреба и журавля[9]9
  Животные с гербов соответственно Джела, Кальтаниссетта и Вальгуарнеро.


[Закрыть] довольно похожи. Офицер отвечает за жизнь своих солдат, в безвыходных ситуациях можно сдаваться в плен. Хм, если бы мне позавчера сказали, что где-то нельзя, я бы не поверил. Кроме того, в определённых обстоятельствах офицер обязан сдать свою часть во избежание бессмысленных потерь. Более или менее соответствует духу конвенций о правах пленных.

– Что значит более или менее?

– Ну наши, например, расстреливают перебежчиков, если поймают, а Джела относится к ним спокойнее, зато они строже спрашивают за неуничтоженные документы, у них за это можно загреметь лет на десять. Журавль делает и то и другое. Устав льва требует выносить своих раненых любой ценой, а наш только оказать им медпомощь, а унести по возможности. Имеется в виду, что их потом обменяют.

– Это ты так думаешь или так написано?

– Так написано.

– Ясно.

– Устав Трапани трепетно относится к жизни офицеров и ни во что не ставит жизнь солдат. Но в плен там сдаваться можно; правда, что тебя выкупят, не гарантируется. Но это уже не важно, их уж нет.

– А теперь начинается самое интересное, я тебя правильно понял?

– Правильно. Уставы Кремоны и Каникатти, оба, во-первых, содержат пункт о всеобщей воинской повинности…

– Ну это понятно, кто же иначе пойдет служить, с такими-то правилами игры? – догадался я.

– А во-вторых, запрещают сдаваться в плен. Но устав Каникатти помягче. Если ты ранен, тебя бросили свои, то, во-первых, тебя вернут, а во-вторых, не будут судить. Здоровый солдат не имеет права сдаваться в плен. А Кремона – это вообще что-то!

– Я уже понял, а лейтенант знает наизусть. А то, что десантники должны добивать собственных раненых, вы выяснили?

– Выяснили, – почти прошептал Алекс севшим голосом. Желание подурачиться, с которым он «открывал заседание», испарилось полностью.

– Берегись, Кремона, у тебя появился смертельный враг! – торжественно произнес как всегда скептически настроенный Лео.

– Я надеялся, что у нее появилось трое врагов, – мягко заметил я.

– Угу, – смутился Лео, – ты меня убедил ещё тогда, на Ористано.

– Что мы будем делать, Энрик?

– Торопыга! – сказал я.

– На себя посмотри! – огрызнулся Алекс.

– Идея такая, я её не сам придумал, а прочитал у У-цзы, у него тоже «Трактат о военном искусстве». Дословно я не помню, но суть дела была такая: его наняли командовать армией государства, у которого было семь соседей и все – враги. Так он объяснил своему нанимателю, как он собирается справиться со всеми этими врагами. Он говорил, например, «они хорошие воины, но каждый из них сражается сам за себя», у каждой армии была какая-то слабость, пользуясь которой он мог её победить, и он это сделал.

– Понятно. Нам придется сделать ту же работу, что и с Каникатти.

– Угу. И даже больше, считай, что тот раз была тренировка. И если вы достанете мне ноутбук, будет здорово. Мы же не на Ористано, диком острове.

– Мораль! – произнес Алекс торжественно. – Всегда вози с собой!

– Я это уже понял, дней пять назад.

Я собирался уже изложить план будущей операции, как в палату тихо проскользнул Торре. Включился свет.

– Та-ак, – угрожающим тоном сказал майор (нет тут Мамы Маракана! А жаль!). – Очень теплая компания!

Мы переглянулись.

– Часового я снял, – заметил Торре, – вы имеете дело с рейнджером.

Лейтенант лежал на своей кровати и беззвучно хохотал. Мне тоже было бы очень смешно, если бы нас не прервали в самый важный момент.

– Значит, так. Когда Энрик поправится, я сначала награжу вас всех медалями, а потом разложу рядышком и буду пороть, пока не взвоете. Мы опять переглянулись.

– Руки отвалятся, – меланхолично заметил Лео.

– А что мы такого сделали? – вежливо спросил я.

– Если ты думаешь, что я не знаю, где ты искал свой героический экипаж перед вторым вылетом, то ты заблуждаешься. Чем это плохо, надеюсь, никому объяснять не надо?

– Не надо, – вздохнул Алекс.

– А ты зачем-то вскакиваешь, когда тебе велено лежать!

– А сейчас мы переполнили чашу терпения! – торжественно провозгласил я. – Несерьёзно. Вы бы ещё вспомнили что-нибудь такое годичной давности.

– Ты мне зубы не заговаривай, умник! А вы двое катитесь отсюда немедленно и приятеля своего заберите из коридора.

Ребята выкатились.

– А вы, лейтенант, чем зубы скалить, могли бы разогнать их сразу. Взрослый человек, а ведёте себя, как мальчишка!

– Если бы вы слышали, о чём они говорили, вы бы тоже не смогли их разогнать, – ответил Веррес, сдерживая смех.

Торре выключил свет, саркастически пожелал нам спокойной ночи и ушёл.

– Так вы считаете, что у нас ничего не может выйти, потому что нам по тринадцать?

– Нет, не считаю. Получилось же у вас защитить Джильо. А что было на Ористано?

– Не могу ответить, это тайна.

– А зачем всё это исследование?

– Ну если бы я хотел только выплеснуть на кого-нибудь свой гнев, просто подождал бы лет пять и пошел бы стрелять в кого попало, как это принято в армии. А я хочу дотянуться до тех мерзавцев, которые принимают решения. В них нельзя попасть просто из бластера.

– Этому уставу уже много лет. Его автор давно умер.

– А почему его не поменяли? И знаете, я думаю, что все взаимосвязано. Если у корпорации плохой армейский устав, то и все остальное, что по-настоящему важно, не блещет.

– А что по-настоящему важно?

– Мы с вами играем в опасную игру, «война» называется. Это всего лишь игра. И не все обязаны в неё играть. То же самое и с прибылями, и другими пряниками. А есть люди, которые просто живут, их нельзя в это вмешивать. Я думаю, что Кремона, как и Каникатти, вмешивает.

– А для тебя это критерий?

– Да, возможно, нам придется когда-нибудь воевать и с Вальгуарнеро, а с Джела мы всё время воюем, но я их не ненавижу. Просто они с другой стороны. И все. Э-э, скажите, а Кремона – тоже коммунисты?

– Как?

– Понятно. Это разрушает одну мою теорию.

– Какую теорию?

– Даже две. Первая: безжалостнее всех к людям относятся те, кто громче всех кричит о всеобщем счастье и тому подобных вещах, они способны убивать просто так, ни за чем. Оказывается, бывают ещё хуже. Вторая: если две корпорации очень похожи в каком-то одном отношении, то они похожи и во всех остальных[10]10
  Обе теории кажутся мне довольно здравыми. И уж во всяком случае Энрику не следовало отказываться от них на таком ненадёжном основании, как внешние различия в способах обмана населения.


[Закрыть].

Когда я проснулся утром, напротив меня сидел проф. Вид у него был встревоженный. – Доброе утро, – прохрипел я.

– Доброе. Как ты? – поинтересовался он, подавая мне стакан тёплого (бр-р!) сока.

– Спросите у Мамы Маракана, я в этом ничего не понимаю.

Проф осторожно прижал меня к себе и спросил:

– А почему майор Торре так переживает, что ты плохо выздоравливаешь?

– Он вам не пожаловался?

– Было на что?

Я кивнул. Проф тяжело вздохнул:

– Вместе вы вчетверо взрывоопаснее. Что вы учинили на этот раз?

– Пусть Алекс рассказывает, я говорить не могу.

– Алекс свято хранит ваши тайны. Только про пленных рассказал.

– Просто не хочет показывать половину работы. Мне это тоже не нравится.

– Ладно, молчи лучше.

В палату вошла Мама Маракана со своим неизменным сканером. Как я ненавижу лечиться! А тут ещё и проф пошел за ней, выяснять, как я себя чувствую. Ужасно. Наверное, я не самый послушный пациент на свете, но четвёртую нотацию я не заслужил!

Когда проф вернулся, он только осуждающе покачал головой. Тоже небось в детстве не выносил длинных воспитательных монологов. Вот и хорошо. Он протянул мне ноутбук:

– На, набери всё, что ты хочешь сказать, а то тебя разорвет.

Я и набрал: все то, что я успел узнать про армейский устав клана Кремона, про расстрелы и терраформирование, про то, что никто не рискует попросить не выдавать его, потому что это отразится на семье пленного. Ну и под конец – ещё одно. Да, я прекрасно осознаю: корпорация меньше всего является благотворительной организацией, тем не менее все самые хитро… э-ээ, умные решения оказываются хорошими с точки зрения самых суровых ревнителей милосердия. Возможно, что при должной подготовке, верно и обратное.

Проф согласился со мной в целом, обещал подумать, что тут можно сделать, заметил, что не бывает суровых ревнителей милосердия, и запретил мне выражаться – даже в виде намеков.

– Я вырвался только на один день, малыш, – сказал проф, – а ты пока нетранспортабелен, так что вечером я уеду, ребят и «Феррари» я с собой заберу; когда ты вернешься, он уже снова будет сверкать. Кстати, отныне здесь будет базироваться эскадрилья «Сеттеров», раз это теперь такой лакомый кусочек.

Я вопросительно поднял брови.

– В архипелаге нашли тетрасиликон. Я кивнул.

Вечером все пришли прощаться: Мама Маракана обещала мне ещё неделю лежания, раз я такой болван.

Перед самым отбоем нас пришёл проведать бодрый и свежий Торре.

– Не знаю, как будет со всеми остальными пленными, – объяснил он лейтенанту, – а вам лучше всего пока остаться здесь, у нас тут тоже терраформирование. Обещаю отменную охоту на горынычей.

– Спасибо, – хрипло проговорил лейтенант и отвернулся.

– Ты можешь не смеяться? – спросил меня майор. – Говорят, тебе нельзя.

Я кивнул. Самураи же могли, значит, и я смогу. Оказывается, мои чересчур серьёзные и честные друзья, узнав, что им придется уехать, явились к Торре за обещанной им экзекуцией и вид имели самый решительный. Их обняли, расцеловали, пригласили приезжать когда угодно и одарили зубами горынычей, чешуйками (по полкило каждая) мараканов и другими портативными сувенирами. Чертов Веррес хохотал так, что мне очень хотелось последовать его примеру.

Моя стойкость в борьбе со смехом была оценена по заслугам, и Торре наконец рассказал, почему Мама Маракана – «Мама Маракана». Два года назад, когда выпускница медицинского института только что приехала на Джильо, ей пришлось лечить пятилетнего мальчика со сломанной ногой. Мальчик был очень обижен на свою злую судьбу, и добрый доктор обещала ему поставить в угол того бяку, который сделал ребенку так больно. А оказалось, что ногу ребенку сломало упавшим папоротником – мимо проходил маракан. Непослушное дитя убежало в джунгли дальше, чем ему разрешалось… А кто может поставить в угол маракана? Только мама маракана.

Следующую неделю я наблюдал за тем, как Веррес заново учится ходить. Издевался он над собой ужасно, наверное, хочет поскорее пойти на охоту: бросить голову горыныча к ногам Мамы Маракана. И напрасно он думает, что я ничего не заметил. М-мм, составить, что ли, ему компанию: Ларисе тоже понравится такой сувенир? В те редкие моменты, когда лейтенант все-таки не мог встать, мы обсуждали нравы, обычаи и законы корпораций Кальтаниссетта и Кремона. На пятый день он впервые назвал Кремону «они» – и даже не заметил.

Героический лейтенант отвлек меня от моих собственных весьма важных дел: университет совсем не то же, что школа, там другая скорость обучения, а учитывая, что я числюсь на двух факультетах… Ещё не хватало вылететь с какого-нибудь из них. Я ведь уже почти две недели не учусь. Лучше заняться делом прямо сейчас, чем вкалывать до треска в костях после возвращения в Палермо: там мне надо будет работать, захочется гулять с Ларисой и друзьями, да и повторения героической эпопеи с аттестатом мне не пережить.

В конце недели мне разрешили вставать, но запретили делать резкие движения. С ног Верреса сняли стальные пластины, и он теперь целыми днями пропадал где-то на улице: бегал кроссы и приседал со штангой.

На охоту мы сходить так и не успели – проф настоял, чтобы я вернулся сразу, как только смогу перенести перелёт. Я попрощался со всеми жителями Джильо, кого знал и кого не знал, получил свою порцию подарков, среди них – очень смешной диплом, гарантирующий мне десять голосов на выборах мэра Джильо-Кастелло, несмотря на то что я убил только одного горыныча (охранники с виллы разболтали), забрался в «Сеттер» и закрыл люк.

Перелёт в Палермо прошел без эксцессов. Так обычно и бывает: после войны все устают делать друг другу настоящие гадости.

Отремонтированный «Феррари» обзавёлся целой стаей маленьких ястребов на борту: сбитые нами катера. А медалями награждают накануне Нового года. Долго ждать, ну ладно.

Не все новости оказались такими хорошими. Я узнал причину слишком кратких писем от Ларисы: пока я не выздоровел, она не хотела меня расстраивать.

Эльба! Наша с ней драгоценная Эльба. Я ещё удивлялся, зачем было за неё драться. Части Кремоны, оккупировавшие её, устроили там настоящую резню, которую прекратил только наш морской десант. Синьор Мигель правильно распорядился с обменом пленных: за четырнадцать наших десантников он отдал тех и только тех солдат и офицеров клана Кремона, что были взяты в плен на Эльбе, и отдал с наслаждением! В ответ он получил наших ребят и почти сгоревшее тело капитана Родерика Арциньяно, старшего брата Ларисы и отца великого знатока элемобилей четырехлетнего Джованни.

Следующие три недели мы ни разу не собирались все вместе. Вечерами я гулял с Ларисой по парку. Мы грустно молчали и снабжали местных белочек запасами орехов на зиму. Ларисин день рождения в этом году не отмечали, вряд ли кому-нибудь могло быть весело в эти дни. Только я сказал ей на ушко: «Тебе сегодня четырнадцать лет», Лариса слабо улыбнулась.