Текст книги "Санный след"

Автор книги: Ирина Глебова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава 7

А началось все с безобидного разговора о традициях. Петр посетовал на то, что сейчас часто актеры, желая выдвинуться, обратить на себя внимание публики, занимаются совершенно непростительным новаторством и просто губят прекрасную роль. Лучше бы старались сохранить тот рисунок образа, который придавали ему первые исполнители. Например, почитаемый в театральном мире Василий Каратыгин – в середине прошлого века он первый сыграл и пушкинского Дона Гуана, и Арбенина в «Маскараде» Лермонтова, и Чацкого… Конечно, каждый волен привносить в роль свои находки, темперамент и даже частную судьбу! Но не отступать принципиально.

Ксения откинулась на спинку стула, сказала с задорным вызовом:

– Вы, Петр Арсеньевич, какой-то неудачный пример выбрали. Я еще девочкой слышала от наших друзей, старых петербуржцев, о Каратыгине. Они его знали и как актера, и как человека. Рассказывали, что на сцене он брал криком: орал, неистовствовал. Как человек был заносчив, с актерами не дружил. Мало того, своего актерского звания стыдился, в газетах приказывал именовать себя не актером, а коллежским регистратором Каратыгиным.

– Ну и что? – Уманцев пожал плечами. – Это можно понять: в то время актеры были люди подневольные, крепостные, вот и стыдился.

– Каратыгин-то как раз не из крепостных, с хорошим образованием, – не согласилась Ксения. – Из крепостных был Павел Мочалов. А вот он-то обладал настоящим талантом. Такого грешно забывать, а учиться у него как раз можно.

У Петра дернулся подбородок и заблестели глаза. Он приложил ко рту салфетку, и Леночке на миг показалось – сделал это не для того, чтоб промокнуть губы, а чтоб сдержать обидные слова. Но, конечно же, это было не так, потому что Петр ответил хотя и горячо, но совершенно уважительно.

– Мочалова, Ксения Аполлинарьевна, я бы не стал называть талантом. Да, иногда он играл очень вдохновенно – потому, наверное, и запомнился. Но он никогда не репетировал, ролей толком не знал и, по большей части, был на сцене совершенно скучен. Но, главное, он был запойный пьяница! А это, согласитесь, несовместимо с талантом.

– Как сказать!

Леночка с укоризной посмотрела на тетушку, но та упрямо щурила глаза и качала головой:

– Это спорный вопрос.

– Какой же спорный, помилуйте? Вы что, одобряете пьянство? Мочалов устраивал дебоши в кабаках, бросал жену, от него отказалась родная дочь, умер он где-то пьяным, под забором! И это талант?

Но Ксения продолжала качать головой:

– Талант, как известно, совместен даже со злодейством…

Петр побледнел, но Мария Аполлинарьевна тут же попросила перевести разговор на более приятные темы. В конце обеда Петр извинился за свою горячность, но Ксения вовсе не обижалась, она находила удовольствие в дружеских спорах. Леночка очень любила обоих спорщиков, но ловила себя на том, что почти всегда она – на стороне жениха. Вот и в этом споре: верно, пьяный человек отвратителен, а если ему дан Богом талант, он его загубит, убьет – за рюмку водки!

Вспомнив вчерашний разговор, Леночка вспомнила и еще кое-что. Качели уже раскачивались медленно, Петр сидел рядом на доске, приобнимая ее за плечи. Подняв к нему лицо, девушка спросила:

– А кто был тот жуткий человек со шрамом на лице? А, Петруша? Да еще пьяный?

Петр удивленно отстранился.

– О ком ты говоришь, Леночка? Я не понял?

– Да, да, тебя видели! Где-то у портовых доков, у кабака! Ты там бываешь?

Девушка не была возмущена или напугана, напротив, в ее глазах блестел азарт. Все же Уманцев притормозил ногой о землю, совсем остановив доску.

– Кто же тебе такое сказал? Кто мог меня видеть?

– Анета Городецкая.

Петр засмеялся, подхватил Леночку на руки, крутанулся на каблуках.

– Ну конечно! Кто же еще мог такое придумать, как ни эта эксцентричная особа с буйной фантазией!

– Не иронизируй, дорогой! – Леночка не торопилась покинуть его объятия, наоборот: крепче прижималась, заглядывая в родное красивое и насмешливое лицо. – У Анны, может быть, и правда богатая фантазия, но и острые ум и глаза. Странно было бы ей ошибиться.

С Анной Городецкой Леночка училась в одном пансионе. Близкими подругами они не были, но хорошими приятельницами – да. Все-таки обе из одного города, семьи давно знакомы. Если кто-то приезжал проведать Леночку, привозил подарки от родных и Анне, и наоборот. Когда Леночка вернулась в Саратов, Анна, окончившая пансион на год раньше, пришла навестить ее. И поразила юную княжну своей почти спортивной одеждой, короткой стрижкой, ездой на велосипеде и курением тонких папирос. Оказалось, она работает репортером в одной из газет своего отца. Он был чуть ли не самым богатым человеком в городе: владельцем отелей, ресторанов, ипподрома с конезаводом, а также нескольких газет. Дочери он не запрещал жить по-своему, даже гордился этим.

Несколько дней назад Леночка и Анетт Городецкая встретились на званом именинном вечере. Юбиляр – городской голова – принимал гостей на большом прогулочном пароходе. Они медленно плыли по Волге под музыку, в ярких огнях. Анетт, с фужером шампанского в руке, подошла к столику Леночки и Ксении, присела, поболтала. А когда Ксения ненадолго отошла, сказала:

– Жених твой, Елена, не только на сцене храбрец, но, похоже, и в жизни рисковый парень. Я его зауважала!

– А в чем дело? – Леночку почему-то ее слова не вдохновили, а обеспокоили.

– Репортер, милая, по своей сути тот же сыщик. Были у меня дела в одном укромном и мрачном местечке в портовом районе. Есть там что-то вроде постоялого двора. В общем, обычный притон.

– Боже мой, Анетт! Как ты не боишься! Случись что, и следов твоих не отыщется!

– Волков бояться… Впрочем, я подозреваю, что родитель мой охранников ко мне приставил, замечаю иногда… Но я не об этом. Из окошка того постоялого двора я наблюдала картинку: напротив – кабак, у его входа встретились твой Петр и еще один жуткий тип… Здоровенный увалень, небритый, полупьяный, со шрамом через всю щеку. Жених твой в плащ кутался и шляпу надвинул, но у меня глаз наметанный, узнала. Встретились они, как знакомые, причем верзила явно был чем-то недоволен, наскакивал на Уманцева. Вместе они вошли в кабак, а как вышли – я не видела. Сама раньше ушла.

…Петр и Леночка уже шли по саду, держась за руки. Он смотрел на нее с веселой укоризной, как на маленькую.

– Дорогая, что я могу сказать! Анетт Городецкая большая выдумщица. Что-то ей почудилось, она досочинила, вот и захватывающая история получилась.

– Значит, это был не ты?

– Жаль мне вас обеих разочаровывать, опровергать мнение о моей храбрости… Но нет, не я. Никогда не бывал в таких местах, даже не знаю того района… А с тетей ты поделилась этой таинственной историей?

– Нет, зачем же! Я ведь и сама не очень поверила.

– А-а, даже ты – «не очень»! А уж Ксения Аполлинарьевна меня бы доняла! Бр-р-р…

– Петр!

– Шучу, шучу. Ладно, забудем.

Они вышли к закрытому розарию. Сейчас, летом, все двери и окна здесь были нараспашку, а воздух казался густым от благоухания.

– Мне нравится твоя подруга, – продолжал Петр, – но все же эти ее новомодные увлечения… Нет, это не по мне. Эмансипация убивает женственность. Разве сравнить ее и тебя, любовь моя!..

Он потянулся к ней, но Леночка лукаво увернулась, потом сказала серьезно:

– А мне вот кажется, что я – словно барышня из прошлого века. А ведь уже век новый, двадцатый. Какой он жестокий! Начался войнами, бунтами. И сейчас так и чудится мне, что это затишье перед бурей.

– Боже мой! – Петр нежно обнял, прижал к себе девушку. – Какая ты необыкновенная, умница, чуткая! Лучше всех!

– Но я иногда чувствую себя такой отсталой. А вот Анна – она из этого века. Знаешь, она мечтает раскрыть все эти страшные убийства! Поймать маньяка! Не сама, конечно, но внести свою лепту.

– Как же это?

– Она в своей газете ведет криминальную хронику. Держит связь с полицией и все обо всем знает.

– Делится с тобой?

– Нет, подробности не говорит. Да я и сама не расспрашиваю, боюсь. Четыре убийства, и все уверены, что будут еще! Ведь маньяк на свободе. Двух подозреваемых уже арестовывали, да выпустили.

– Да, знаю… Но у меня тоже есть своя версия. Эти оба, которых арестовывали по подозрению – портной и купец, – они вдвоем и убивают. В сговоре. Когда арестовали портного, второй – купец – совершил снова убийство. Чтоб отвести подозрение от соучастника. Портного выпустили и арестовали купца. Тогда убивает портной – и купца освобождают!

Леночка слабо улыбнулась.

– Я вижу, Петр, что ты шутишь. Не надо. Это не смешно.

– Да, дорогая, прости, глупая шутка. К тому же, по этой моей версии получается, что отец должен был бы убить свою дочь. Вдвойне глупо. Не будем больше на эту печальную тему говорить. Знай только: пока я с тобой – никому не дам тебя в обиду!

Легко держа девушку за плечи, не отрывая от нее глаз, Уманцев посадил ее на скамью между двух буйно цветущих розовых кустов. Стал на колени, прижался лбом к ее прохладным тонким пальчикам. Вскинул глаза, в голосе его задрожали неподдельные слезы:

– Ко мне, Луиза! Дай мне свою руку! Союз наш так же непреложен, как непреложно то, что при последнем моем издыхании Господь не оставит меня! Если эти две руки будут разъединены, в тот же миг порвется нить между мною и мирозданием!

Губы у Леночки задрожали. Петр говорил слова из той прекрасной пьесы, памятной для них обоих, соединившей их. Но она видела, верила, что он говорит правду – о себе и о ней. Она потянулась, обняла своего любимого, отдала свое лицо его горячим губам…

Глава 8

Хорек блаженствовал в тихой кофейной на Лопанской набережной, когда Петрусенко небрежно положил свою шляпу на край его стола.

– А хорошо здесь! – сказал, придвигая стул и усаживаясь. – В такую жару от реки прохлада. Ты, Хорек, известный сибарит.

– Э-э, господин начальник! Не такая уж вы хорошая компания!

Хорек подпрыгнул на месте, ухватившись за свою трость с резным набалдашником, но встать и уйти не решился. А Петрусенко этого словно не заметил.

– Выпью-ка и я кофейку с мороженым. Советуешь?

Достал свою неизменную трубочку, раскурил и пустил первые колечки в сторону собеседника. Тот махнул ладонью перед лицом, сменил тон.

– Викентий Павлович, господин Петрусенко! Я же чист, как младенец! Ничего вам не должен.

– Верно, мне ты ничего не должен. А вот Земельному банку чуть было не задолжал. Спугнул тебя кто-то в их филиале, на Екатеринославской, а?

К удивлению следователя, известный взломщик сейфов по прозвищу Хорек, услышав эти слова, расслабился, заулыбался, даже вновь стал прихлебывать кофе.

– Ошибаетесь вы, господин начальник! Про это дело я ничего не знаю.

Петрусенко задумчиво молчал, рассматривая повеселевшего Хорька. Чувствовал – не врет. На прошлой неделе, в среду, в небольшую контору банковского филиала проникли воры. Ловко отперли замок входной двери, прикрыли ее за собой так, что повреждения казались незаметными. И уже работали над сейфом, когда случайный прохожий увидел мелькнувший на мгновение в окне луч фонаря. Он сказал об этом ближайшему городовому, тот поспешил к банку, свистя подмогу, да бандиты успели улизнуть. Следователь Петрусенко, осмотрев умело взломанные запоры дверей и высверленные дырочки вокруг сейфового замка, сразу подумал о таком специалисте, как Хорек. Того уже длительное время не было слышно, что само по себе казалось подозрительным. Несколько дней Викентий Павлович выслеживал взломщика, и вот теперь тот нагло ухмылялся ему в лицо. Петрусенко перешел на официальный тон:

– Тогда скажите мне, Хорин, где вы были вечером в среду?

Хорек сразу почувствовал перемену настроения следователя: пристальный блеск серых глаз, твердо сжавшиеся губы под щеточкой светлых усов. Ему ли не знать хватку этого самого удачливого в городе сыщика! И хотя взломщик на этот раз чувствовал себя невиновным, шутить ему перехотелось.

– В среду? – переспросил он. – О, господин Петрусенко, если я скажу, вы будете смеяться!

– А ты все же попробуй!

– В театре я был, – Хорек нервно хихикнул. – Наслаждался драматическим искусством…

– Вот это и вправду интересно. – Петрусенко взялся за шляпу. – Составьте мне, Хорин, компанию до ближайшего околотка. Там запишем ваш рассказ – пьеску, какую смотрели, вспомните, сюжетик, артистов…

Взломщик сейфов Хорек имел кличку, которая как нельзя лучше соответствовала всей его сути. Повторяла фамилию, намекала на хищную повадку, умение, сделав дело, незаметно юркнуть в укрытие, скрыться. Да и внешне этот человек напоминал хорька – маленький, щуплый, маленькие черты лица, прилизанные черные волосики, бегающие глазки-пуговки… Он был высококлассным специалистом в своей области и почти неуловим. Но все же дважды Петрусенко его ловил. Впрочем, Хорек на сыщика зла не держал – что ж, каждый делает свое дело. Хорек даже гордился тем, что его ловил только Петрусенко, и никто иной – талант этого сыщика был признан даже в столице. Недаром у него было звание «следователь по особо опасным преступлениям», и не раз он уже выезжал из своего родного города в далекие командировки, туда, где совершались тяжкие преступления. Харьковские уголовники, как ни странно, гордились этим, но и пользовались отсутствием сыщика на всю катушку… Впрочем, на этот раз Викентий Павлович и вправду ошибся в своем первом подозрении. Хорек в театре, судя по всему, был.

– Ну, господин Петрусенко! – восторгался он, – как много я в жизни потерял! Так бы и помер дураком, если бы не… в общем, дружок один. Спасибо ему! Но теперь наверстаю, все театры в городе обойду.

– И в оперу тоже пойдешь? – насмешливо спросил Петрусенко. Хорек задумался, потом с сожалением покачал головой:

– Нет, в оперу не пойду. Опера или там балет, это навроде сказки. А драма или комедия – все там как в нашей жизни! Этот Шельменко – свой же парень! Знаете, как я за него переживал! Ну, казалось, нет, тут уж ему не выкрутиться! А он – раз, как угорь, и тому и другому угодить успевает! Но главное – свой интерес… Такой затейник, и впрямь шельма!

– Так, значит, «Шельменко-денщика» смотрел?

– Точно, даже знаю, что наш земляк написал эту пьесу. Какой-то Квитка…

– Квитка-Основьяненко, Григорий Федорович.

– Точно, он!

– Откуда же такие глубокие познания?

– А дамочка одна сказала. В театре рядом сидела. Не здешняя, приезжая, а знала.

– Хорошо говоришь, Хорек. Я бы тебе совсем поверил, вот только одно мне непонятно…

– С чего это меня в театр занесло?

– Верно! Что за дружок тебя туда направил? И зачем?

– Про какого это вы дружка?

– А ты сам обмолвился…

Хорек состроил кислую гримасу, потом махнул рукой.

– Вы бы, господин Петрусенко, все равно допытались, своего не упустили бы, так? Чего там, расскажу. Преступления в том никакого нет, хотя дело немного странное, это да… Прилетела недавно весточка от старого дружка – он теперь не здесь живет, далеко. Вот он попросил подсобить ему в одном деле.

– В театре?

– Да, сходить в театр и сказать пару-тройку слов кое-кому. Вроде бы случайно, ненароком.

– Кому?

– Да какая разница… Ладно, ладно! Дамочке одной.

– Приезжей?

– Ну, хоть и приезжей. Ничего плохого, даже совсем наоборот!

– Хорошо он тебе заплатил, Хорек?

– Представьте себе, очень даже хорошо! За такой пустяк! Да еще удовольствие получил… Нет, теперь все театры обойду!

– Ну, ну, Хорек, мы еще не закончили. Хорошо заплатил, значит, это для него, дружка твоего, важно было. Кто же он?

– О, господин начальник, зачем такие вопросы? – взломщик напыжился, вскинул кверху остренький подбородок. – Вы Хорька давно знаете! Я своих не продаю!

– Обиделся? Знаю, знаю. Верно, без крайней надобности не продаешь.

– А сейчас надобности никакой нет. Я чист.

Петрусенко и вправду уже понял, что Хорин в деле с попыткой ограбить банк не замешан. А эта забавная история с театром… Да, что-то в ней есть необыкновенно интересное. Но сейчас не до нее, да и зачем…

– Ладно, – Викентий Павлович поднялся из-за стола и сделал знак рукой дежурному городовому. – Посиди здесь, в околотке, до вечера, пока я твой рассказ проверю.

И уже в двери обернулся, сказал весело:

– И советую еще сходить на спектакль «Сватанье на Гончаровке». Пьеса того же Квитки, земляка нашего. Презабавная вещица, тебе понравится!

…Да, тогда, летом, Хорька пришлось отпустить. В Малом театре, где в среду шел «Шельменко-денщик», его запомнила одна из служительниц: щуплый человечек еще до начала представления в холле, вольно опершись на колонну, стал раскуривать папироску. И очень удивился, услышав от нее, что есть специальная курительная комната. Он явно попал в театр впервые. Вспомнил Хорька и буфетчик: тот еще до начала спектакля восторгался ассортиментом и возмущался ценами, впрочем, пару рюмок выпил и бутербродом с бужениной закусил. А вот в антракте – преобразился: изысканные манеры, бархатный голос! Еще бы, привел за столик красивую даму, подозвал официанта, что-то заказывал. Потом к ним присоединился еще один господин – невысокий, полноватый, с забавным венчиком волос вокруг лысины, с бородкой. По описанию буфетчика Викентий Павлович сразу признал вора и мошенника по кличке Пузо – лучшего дружка Хорина. Отпуская Хорька из околотка, сыщик поинтересовался:

– Почему же ты промолчал о том, что в театре и Пузо был? Он же свидетель в твою пользу.

– Да разве же он для вас свидетель? – удивился Хорек. – Какое к нему доверие? А что, будете расспрашивать?

– Нет, – махнул рукой Петрусенко. – И так все ясно.

В самом деле: время первого антракта точно совпадало с моментом бегства взломщиков, спугнутых свистками городовых. Зачем же тратить усилия на пустые хлопоты, когда есть дела неотложные…

И все же – как важно для сыщика представлять все события, даже самые мелкие, в виде звеньев одной непрерывной цепочки. И когда удачно завершаешь дело, многим кажется это чудом, внезапным озарением, везением! А это просто продвижение по цепочке – от звена к звену. Конечно, эти звенья нужно заметить вовремя, запомнить, постоянно иметь в виду. Летом Викентий Павлович отпустил Хорька, осенью проследил за ним, а зимой спокойно и легко арестовал с главной уликой – похищенными ценностями.

Глава 9

В середине октября Петрусенко повез семью на Покровскую ярмарку. День накануне великого праздника выдался чудесным: солнце грело почти по-летнему, тополя, каштаны и клены еще не облетели, сверкали позолотой листвы. По Сумской улице празднично разодетые люди шли в одну сторону – к реке, к Павловской площади, где всегда проходили ярмарки, Покровская и Успенская.

Когда их открытая коляска въехала на Николаевскую площадь, наметанный глаз сыщика выхватил из толпы знакомую фигуру: разнаряженный Хорек, неторопливо помахивая тростью, вальяжно спускался по ступеням красивого здания. Ничего необычного в этом не было бы, если бы… Здание это занимал Торговый банк, а щупленький человек с тростью славился как удачливый банковский вор, взломщик сейфов.

На мгновение у Петрусенко мелькнула мысль: остановиться, подойти к Хорьку, придержать того за локоток… Ну и что дальше? – одернул он себя. Взломщик явно сейчас не при деле, гуляет. Правда, гуляет он на банковских ступенях, но это ему в вину не инкриминируешь. И Петрусенко покатил дальше. Ни жена, ни дети ничего не заметили. Люся, такая красивая и веселая, одной рукой придерживала шляпку, второй обнимала, прижимая к себе, малышку Катюшу. Одетая как взрослая барышня – в сшитый на заказ модный плащик и капор, – трехлетняя дочка выглядела презабавно. А вот девятилетний сын Саша наряжаться не стал, был в своей гимназистской форме. Еще бы: ведь именно так, в форму, одет его двоюродный брат Дмитрий. Мите пятнадцать, и уже семь лет он живет в семье Петрусенко – после трагической одновременной гибели родителей. Братья очень дружны, вот и сейчас сидят рядом, чему-то смеются…

Через несколько минут коляска свернула на широкий проспект, идущий к реке. И вот она – Павловская площадь, яркая, шумная, многолюдная! В одном ее конце растянут шатер Шапито, в другом – качели-карусели. Но главное – это сама ярмарка: лавочки, палатки, импровизированные кофейни, где и чай, и кофе, и блинчики, и горячие колбаски, и пиво с рыбой, и… всего не перепробовать!

Дети тянули то в одну сторону, то в другую. Их щеки уже лоснились от масляных блинов, а пальцы слипались от сладких леденцов. Катюша прижимала к груди нарядную куколку с фарфоровым личиком и закрывающимися глазками, Саша все время дул в глиняную свистульку. Митя уже дважды относил полные корзинки покупок к поджидающей в переулке пролетке. Уже накатались на каруселях и насмотрелись на медведя-танцора и смешную обезьянку. Оставалось цирковое представление: у распахнутого полога Шапито играли трубы и ловкие акробаты, выделывая пируэты, зазывали публику. В этот момент Викентий Павлович вновь увидел Хорька.

Заложив руки в карманы распахнутого пальто, тот вольготно двигался сквозь толпу. Физиономия его была беспечной и самодовольной. Петрусенко сразу уловил некую целенаправленность в движениях маленького человечка. И хотя Хорек приостановился у пивного прилавка, взял пенную кружку и тарелочку с дымящимися колбасками, ощущение целенаправленности не исчезло.

– Люся, – он тронул жену за локоть, – иди с ребятами в цирк, а я задержусь. Не беспокойся, до начала представления найду вас, присоединюсь.

Молодая женщина быстро огляделась. Она хорошо знала и характер мужа, и его увлеченность работой. Сразу поняла: что-то его заинтересовало. Но не смогла выделить из разномастной толпы обычного с виду человека, пьющего пиво.

– Это не опасно, Викеша? – спросила.

Он весело чмокнул ее в висок.

– Все-то ты понимаешь! Нет, так… мелочь. Идите.

Слежку сыщик Петрусенко всегда вел виртуозно. Так что когда Хорек двинулся дальше, в сторону Подола, он пребывал в своей прежней беспечности. Следом за ним Петрусенко вышел к Сенной улице и свернул в Подольский переулок. А там Хорек зашел в парадный вход уютного двухэтажного дома. Последний раз, прежде чем шагнуть в дверь, неуловимо огляделся вокруг. За все время пути он это делал неоднократно – ловко и незаметно. Но не для Петрусенко. А сыщик, видя такую предосторожность, радовался: есть, видимо, причины у Хорька таиться.

Викентий Павлович отлично знал этот район города. И заезжий дом, куда вошел Хорек, был ему известен – скромная приличная гостиница. Выждав время, он и сам зашел туда. Спросил служащего у стойки:

– Намедни должен был поселиться у вас мой деловой партнер, господин Хорин? Какой он номер занимает?

И услышал то, что и ожидал:

– Такой господин у нас не проживает.

Развел руками:

– Наверное, еще не приехал. Наведаюсь попозже…

Как и обещал, успел как раз к началу циркового представления. Быстро нашел взглядом в третьем ряду своих, весело помахал рукой и стал пробираться к ним.

Викентий Павлович Петрусенко пользовался и у своих коллег, и в самых высоких кругах Департамента полиции славой талантливого и удачливого сыщика. Ему было тридцать шесть лет, но уже два года он носил чин «следователь по особо опасным преступлениям». Не раз начальство из столицы включало его в бригады или давало одиночные задания по разбору сложных дел. «У Петрусенко невероятный дар проницательности!» – сколько раз слышал он подобные восклицания. Слегка улыбался, щуря глаза, но не опровергал. Он-то знал: корни проницательности – в информации и умении эту информацию не пропустить. Даже самую, казалось бы, ничтожную и ненужную. Вот как в тот октябрьский ярмарочный день. Ну что с того, что прогуливался взломщик сейфов Хорин по ступенькам банка? С того, что поселился в заезжем доме под чужим именем? Ведь ничего криминального не произошло ни в тот день, ни всю последующую неделю – Петрусенко методично проверял сводки происшествий день за днем. Но когда в конце декабря, в пять часов утра, дежурный городовой прозвенел в дверной колокольчик и сообщил ему, что этой ночью ограбили Торговый банк, Викентий знал, что делать. Быстро одевшись и запрыгнув в коляску, он в несколько минут домчался по заметенной снегом и освещенной фонарями улице в полицейское управление. Там ему сказали, что банк ограбили час, от силы полтора тому назад. Сторожа связали и заперли в темном кабинете. Все сторожевые и сигнальные системы оказались умело отключены. Однако через некоторое время пленник сумел ослабить веревки на руках, вынул кляп изо рта и стал кричать в окно. Когда подоспевшие полицейские освободили его и вбежали в главное хранилище, они там уже никого не застали. У большого сейфа, на полу, на замшевом коврике, лежали аккуратно разложенные замысловатые инструменты – буравчики, отмычки, сверла. У грабителей, видимо, не было времени их собрать и унести. Однако сейф был взломан: вокруг замка проделаны полукругом дырочки, дверца распахнута. Исчезли золото, ценные бумаги на крупную сумму.

Петрусенко не стал терять времени. С бригадой полицейских, на трех колясках, он помчался через Николаевскую площадь, через Павловскую на Сенную улицу, в Подольский переулок к знакомому заезжему дому. Хорька и его подельщиков взяли с поличным – со всем награбленным, разложенным прямо на столе и кровати. Взломщики были ошеломлены молниеносным появлением следователя и полиции. В городском управлении и столичном Департаменте полиции вновь говорили о необыкновенной проницательности следователя Петрусенко. И только жена Люся проявила еще большую проницательность:

– Признайся, Викеша, это твоя ярмарочная прогулка тебе помогла? Ты ведь кого-то выследил тогда?

Днем Людмилу навестили подруги – жены влиятельных в городе людей, все восхищались талантом ее мужа.

– Только и разговоров о том, как ты, ни секунды не задумываясь, помчался прямо в логово бандитов! Вот я и вспомнила. Верно догадалась?

– Верно, верно! Но никому об этом не рассказывай. Если узнают, что ты меня видишь насквозь, очень моя репутация пострадает!

На первом же допросе Хорек, совершенно ошарашенный стремительным арестом, рассказал откровенно и о подготовке, и о самом ограблении. Под конец, немного пришедший в себя, нашел силы пошутить:

– Не все же вам в дураках ходить, господин Петрусенко. Так уж и быть, на этот раз я им буду.

– Значит, квиты, – пожал плечами Викентий Павлович. – Errare humanum est. – Человеку свойственно ошибаться. И мне, и тебе. Но ты, Хорек, после того раза, небось, в театре и не был? Все ограбление готовил?

– Что же не был! – обиделся Хорек. – Был! «Сватанье» смотрел, как вы посоветовали. Насмеялся! Это же про нашу Гончаровку, про родную!

– Вот и хорошо, что насмеялся: на несколько лет вперед.

– Да уж, – загрустил грабитель. – Теперь в театр не скоро попаду… Но жизнь, господин Петрусенко, она тоже театр. А мы все в ней артисты.

– Ого! – Петрусенко просто восхитился. – Как на тебя Мельпомена подействовала! Ты просто философом стал, Хорек!

Хорек захихикал, довольный.

– Да это не я, а английский драматург Шекспир придумал. Хорошо придумал! А мне та дамочка сказала.

– Из-за которой ты в театр и попал? – догадался следователь.

– Точно! Дамочка из Саратова.

Викентий Павлович вновь подумал: интересная история с этим театром, необычная. Но, впрочем, его никак не касалась – дамочка-театралка какая-то, далекий город Саратов… Но буквально через несколько дней он вновь услыхал это название – «Саратов». И теперь уже самым близким к себе образом.

Из столицы пришла депеша: его поздравили с поимкой банды грабителей и просили срочно приехать в Департамент полиции. Там сам генерал-градоначальник предложил Викентию Павловичу выехать в Саратов, помочь местной полиции поймать маньяка-убийцу. Конечно, Петрусенко об этом деле слышал: газеты живо описывали жуткие убийства. Но оберполицмейстер рассказал ему о других, неизвестных прессе подробностях.

– Возвращайтесь сейчас домой, – сказал дружески ему. – Встречайте Рождество Христово. Но после, не мешкая, выезжайте в Саратов. Поможете тамошним коллегам, они стараются, но не справляются. А люди уже просто в страхе.

И добавил, пожимая на прощание руку:

– Вы талантливый сыщик. Очень на вас надеюсь.