Текст книги "Свадьбы не будет. Ну и не надо!"

Автор книги: Ирина Меркина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Вот поэтому бедные училки и не выходят замуж. Какой же мужик согласится первые пятьсот мест уступить чужим детям?

Живая работа

«Ажур» № 11

Учитель – прекрасная профессия, но она требует мужества, мудрости и выдержки. В чем-то она сродни работе дрессировщика, но дрессировать вам придется не учеников, а себя.

Любое животное, от слона до моськи, боится и слушается человека, потому что признает его моральное превосходство. Дрессировщик подчиняет себе зверя не кнутом и пряником, а силой воли. Так и вы должны подчинить себе профессию учителя, иначе она подчинит вас. Вы перестанете ощущать себя женщиной, вас будут волновать только школьные заботы, и вы похороните себя среди конспектов и тетрадок. Многие ловят кайф от такой жизни, но ведь и жизнь наркомана полна кайфа. Школа – это наркотик, тем более сильный, что дает ощущение правильности существования, исполнения своего долга.

Но нет ничего правильного в том, чтобы превратиться в синий чулок.

Бывает и наоборот. Женская натура учительницы не сдается, но не находит себе применения. Ведь далеко не в каждой школе работают холостые мужчины. Иногда это кончается романами с учениками, что само по себе не так ужасно, как рисует общественное мнение. Автору встречались счастливые семьи, возникшие из таких романов, но их, увы, единицы. Наше общество слишком консервативно и непримиримо к разновозрастным союзам, мало у кого хватает смелости пойти ему наперекор.

А потому – если вы хотите и в школе остаться нормальным и неальтернативным человеком – запомните, как правило буравчика и правописание безударных гласных.

Не зацикливайтесь на работе, отдыхайте, ходите в театры, кафе и клубы, ездите на экскурсии. Сохраняйте отношения со старыми друзьями. Выходя за порог школы, забудьте раз и навсегда, что вы педагог. Покупайте и носите одежду, совершенно не совместимую с воспитательным процессом: короткие юбки, кислотные кофточки, дырявые джинсы. Никогда не упускайте возможности повеселиться!

И тогда в любой компании вы будете вне конкуренции. Потому что ежедневное общение с детьми заражает энергией и азартом. Сами того не замечая, вы перенимаете у своих учеников непосредственность, живой блеск в глазах и жадный интерес ко всему окружающему миру. Такого стойкого омолаживающего эффекта не дадут вам никакие подтяжки и обертывания водорослями. Школа – это настоящая живая вода, лучшее снадобье для сохранения молодости. Надо только не допускать передозировки.

Беата Новак

– Я соскучился по живой работе, – говорил Владимир Владимирович. У него блестели глаза, и он уже не походил на чиновника ГОРОНО. – Соглашайтесь, Беата. Лучше места, чем школа «Артефакт», вы не найдете. А хорошую зарплату я вам гарантирую.

Он пригласил ее в ресторан, чтобы обсудить будущее сотрудничество. Но она чувствовала, что дело не только в сотрудничестве.

В интерьере ресторана преобладали революционные цвета: темно-красный и свинцово-серый. Все-таки «питерский» – это не клановая принадлежность, это стиль.

– Конечно, школа отнимает много времени. Вы замужем?

Беата покрутила головой. Ушаков аж просиял:

– Я так и знал, что нет.

Еще бы ему не знать! Прежде чем подкатывать к ней с деловым предложением, он наверняка изучил ее анкету.

– Мне нужны не подчиненные, а друзья, соратники, единомышленники. Ведь сеть школ – это лишь начало. Мы поднимем огромный глубинный пласт. Переустроим не только систему просвещения, но и всю Россию. В наших руках – судьба будущего поколения.

Беата в замешательстве смотрела на этого кремлевского мечтателя. А он от ее внимательного взгляда все больше воодушевлялся. Вот уж правда: чтобы покорить мужчину, достаточно молча сидеть, подперев подбородок, и слушать, раскрыв глаза.

– ...Помяните мое слово – следующим президентом страны будет педагог. И не просто президентом, а президентом-реформатором, преобразователем. Я знаю, как это должно быть, я чувствую в себе силы!.. – Владимир Владимирович понизил голос и добавил с суровой нежностью:

– А вы будете моей Раисой Максимовной.

Рука у подбородка оказалась как раз кстати, чтобы прикрыть рот. Беата закашлялась и сделала большой глоток из широкой рюмки с белым мартини. Чтобы переварить такое, надо как следует напиться. Причем немедленно. Все равно Михаил Сер... то есть Владимир Владимирович, отвезет ее домой на своем шикарном «Вольво».

* * *

Дома она набрала телефон главного редактора.

– Иг... Игоря Борисовича будьте добры...

Язык заплетался. Никогда она так не пила, как во время этой тяжелой школьной страды. «Собрались три интеллигентные женщины...»

– Гарик! Докладываю – задание выполнено. Пусть Галя вытаскивает Алину Михайловну из теплого моря.

– Что это значит? Ты...

– Ага. Я получила предложение. Даже два. Ну полтора. Предложение и еще половинку.

– М-м. И что ты собираешься делать? – глупо спросил главный.

– Вообще-то линять из школы, хотя опарышей жалко.

– Опарышей?

– Ну, детишек.

– А... с предложениями?

– С предложениями? – Беата вспомнила зарубку на топорике войны. – Подожду годик-другой. За это время Никита вырастет, а Владимир Владимирович станет Михаилом Сергеевичем.

Бедные опарыши, она будет скучать без них. И они без нее. Умненький Ромка, смешной Артем, непоседа Филя. Но что же делать, все равно она должна была уйти рано или поздно. «Я буду навещать их», – наврала себе Беата, прекрасно зная, что никого не будет навещать. На заре своей журналистской карьеры она знакомилась с такими интересными людьми, что с ними хотелось увидеться еще и еще. Беата честно собиралась приезжать в гости, звонить, писать, но ветер перемен дул в спину и уносил ее прочь от тех, кто не летел рядом. Так будет и с пятиклассниками. Но пока это обещание годится, чтобы наспех успокоить и усыпить пьяную совесть – и вообще отправиться спать.

– Спать тебе пора, соратница и единомышленница, – сказала Беата своему мятому отражению в зеркале.

* * *

Она все шутит. Пока она еще шутит, но в один прекрасный день возьмет и выскочит замуж. Об этом мечтают все женщины, а разве она какая-то особенная? Мечтают даже особенные, даже умненькая самостоятельная Тата, на которой он, Игорь, чуть не женился в студенческие годы. Интересно, где она теперь?..

Впрочем, это совсем не интересно и не важно. Важно только то, что он может потерять Беату. Он сам послал ее на это задание, пойдя на поводу у Гали. Искать мужа в безнадежной ситуации, боже мой! Для кого-то эта ситуация может быть безнадежной, но не для нее. Она умудрилась получить два предложения, работая в школе, о которой Галина приятельница сказала, что это почти монастырь, даже хуже.

А делать из Беаты продавщицу – что за безумная идея! На хорошеньких продавщицах пачками женятся герои О. Генри. А уж продавщица такого интимного товара, как колготки, в глазах мужчин обладает великой и соблазнительной тайной женственности. Мужчина, который видит эту тайну в ее глазах, пойдет за ней на край света.

Нет, прерывать проект, конечно, нельзя. Галя что-то заподозрит, ведь с появлением Беатиных статей-рекомендаций популярность журнала сразу выросла. Но надо заслать ее в такое место, где вообще не ступает нога человека. Нога мужчины. Только так он может быть спокоен.

Хотя на самом деле спокойным может быть лишь тот, кто крепко возьмет ее за локоть и отведет в загс. В тот день, когда Игорь на это решится, все остальные проблемы отпадут сами собой.

Если такой день когда-нибудь наступит.

Бе-а-та. Be-a-ta. To Be or not to Be.

Дедки и их бабки

Беата дала себе слово, что поедет на метро. Но день был такой мрачный, что забираться под землю казалось совершенно немыслимым. Она поймала «тачку».

– Навещать кого едете? Бабушку или дедушку? – спросил пожилой словоохотливый водитель, когда она назвала адрес.

– Я там работаю.

– А! Врачом, наверное.

Неужели она так хорошо выглядит, несмотря на старенькую лыжную курточку и дачные джинсы? Наверное, ее выдает косметика, но нельзя же совсем не краситься. Хотя почему нельзя? Все равно вид останется ухоженным. И руки, руки! Длинные аристократические пальцы чуть не погубили сыщика Володьку Шарапова в логове «Черной кошки». Но ничего, мозоли на руках – дело наживное.

Беата не решилась сказать шоферу правду – что она работает уборщицей. Прямо с сегодняшнего дня. Во втором ходячем отделении геронтологического пансионата, то есть, по-простому говоря, дома престарелых. Правда, заведение частное, платное, и от этого должно выглядеть более или менее прилично. Но прилично – по сравнению с чем?

Передавая ей письмо уборщицы Ларисы, Игорь виновато смотрел в сторону, как будто посылал ее разминировать Панкисское ущелье. На лице у Галины читалось откровенное неодобрение. «Ажур» принципиально не касался таких неприятных, негламурных тем, как старость, бедность, болезни, черная работа. Непонятно, откуда взялась эта Лариса, как ей попал в руки журнал и почему она решила написать в редакцию письмо о своей нелегкой доле, не имеющей к ним никакого отношения. Уборщица в доме престарелых! Это даже не продавщица колготок. Натурально, в такой дыре не только мужчину не найдешь, но и сама потеряешь человеческий облик – если он у тебя прежде был.

Но Игорь считает, что Беате все нипочем, она найдет свою жемчужину даже в навозной куче. Так он сказал ей в виде напутственного слова. И она не спорила, ей ли бояться темных сторон жизни!

Устроиться уборщицей в андреевский геронтологический пансионат оказалось легче легкого. Несмотря на солидные деньги, взимаемые с постояльцев, неквалифицированным работникам там платили гроши. «Подарками доберете», – утешила Беату тетенька в кадровом агентстве после ее вопроса по поводу зарплаты: «Это евро или доллары?», вызвавшего дружный смех всей конторы.

Подарками. Иными словами, ей придется не только мыть коридоры и туалеты, но и брать взятки. Или отбиваться от взяток, что обязательно вызовет подозрения коллег. Действительно – минное поле.

Пансионат выглядел не так уж страшно. Довольно запущенный, но симпатичный особняк на окраине Москвы. Правда, много воронья в пустынном голом парке. Но о виде из окна здесь вряд ли кто-то заботился.

У старшей сестры отделения Беата получила халат, шапочку, пакет резиновых перчаток и ключ от кладовки, где хранились ведра и швабры.

– Кладовку закрывать! – предупредила сестра. – Наши бабки и дедки лезут во все щели, как тараканы.

Бабки и дедки с любопытством разглядывали Беату, когда она с другой уборщицей, коренастой Валентиной, проходила по коридору. Шепот: «Новенькая... Какая молоденькая... Наверное, из приезжих...» – таял под высокими сводами. Лепные потолки, классические окна и двустворчатые двери с красивыми ручками делали помещение похожим на бальный зал, но на этом сходство и заканчивалось. В зале не по-бальному пахло кашей, лекарствами и хлоркой с какой-то парфюмерной примесью. И еще чем-то кисловатым – то ли мочой, то ли тлением, Беата старалась не внюхиваться. Впрочем, здесь было чисто, как в том месте, где непрерывно моют и где люди не живут, а лишь чего-то ожидают. Наверное, так должно выглядеть Чистилище.

– Работы много, – сухо предупредила ее Валентина.

Это Беата поняла в первый же день. Ей надо было мыть коридор, туалеты, лестничную площадку с реликтовыми неработающими телефонами-автоматами. И конечно, палаты. Палат, к счастью, на этаже было немного.

Беата хорошо подготовилась к новой трудовой деятельности: купила резиновые перчатки, более качественные, чем выдавали в пансионате, упаковку хороших тряпок и импортное моющее средство. В кладовке она выгрузила из пакета все это богатство и поймала изумленный взгляд напарницы:

– Ты что это – со своим инвентарем пришла?

Беата кивнула. Как она и ожидала, местные тряпки были серыми, рваными и вонючими.

– Зашибись, – пробормотала Валентина. – Думаешь, тебе это кто-то оплатит? Не надейся!

Тут только Беата сообразила, что «инвентарь» стоит почти всю ее зарплату и в руках скромной уборщицы выглядит совсем уже неуместной роскошью.

– Это... это мне в кадровом агентстве выдали, – объяснила она, – когда принимали на работу. У них там была акция...

– Акция! – фыркнула Валентина. – Ну, вот что: раз акция, давай это все сюда, я в шкаф запру. Чтоб с других этажей не потаскали.

– А... как же я сегодня? – растерялась Беата.

– Сегодня? На вот, отлей себе. – Она сунула Беате какую-то грязную пластиковую банку. – Тряпку одну, так и быть, возьми.

– Так сюда мало поместится, – возразила Беата, вертя банку.

– А ты разводи пожиже, вот и не будет мало. Экономика должна быть экономной.

Беата экономить не умела. Более того – оказалось, что она также не умеет мыть пол, отжимать тряпку, управляться с туалетным «ершиком» и даже включать кран. Валентина покрикивала на нее так, что любопытные старушки прижимались к стенам и съеживались, как грибы-сморчки.

– Куда льешь? А ну, пройдись еще раз. Смотри, какую грязь развела! Ниже, ниже наклоняйся, не сломаешься! Еще выжми, сильней, чтоб вода перестала течь. Воду менять не ленись.

«Я спокойна, спокойна, – в сотый раз подряд твердила себе Беата. – Это все понарошку, я снимаюсь в фильме, сейчас режиссер скажет „стоп“, и мы пойдем обедать. Совсем скоро, всего два часа... Съездить бы этой стерве тряпкой по морде!.. Нельзя, нельзя, надо держать себя в руках, скоро все кончится. Еще час с четвертью... Еще сорок минут...»

Но за обедом в бескрайней кафельной столовой Беата не смогла проглотить ни ложки. Она не знала, каким продуктам принадлежат запахи, которые здесь витали, но от этих запахов желудок сжимался в кулак и готов был выплеснуть даже ту вполне приличную пищу, которая попала в него за завтраком. Она сидела среди громко болтающих уборщиц и нянечек, стараясь не смотреть в тарелку, и снова считала минуты.

После обеда Беату все же ждал маленький подарок: ее мучительница ушла домой.

– У меня уже отпуск сегодня. Помочь пришла. Думала, за час управлюсь, а с тобой вон сколько проваландались.

После обеда Беата мыла комнаты. Здесь было чище, зато работы больше: вытереть пыль, вынести остатки еды, которые старики упорно копили в тумбочках, перестелить постели и ответить на бесконечно повторяемые вопросы:

– А как вас зовут? А вы новенькая? Какая молоденькая! А вы москвичка? А как вас зовут? Какая миленькая!

– Бе-ата? – переспросил грузный старик из отдельной палаты. – Красивое имя. С таким именем на сцене выступать, а не полы мыть.

«А я и выступаю», – подумала Беата невесело. Под конец рабочего дня чувство юмора совсем атрофировалось.

Из чугунных ворот пансионата она вышла уже в девятом часу. В сырой темноте каркали вороны, и казалось, что уже наступила глубокая ночь. На плохо освещенной автобусной остановке толпились люди.

«Я пройду чуть-чуть и поймаю машину», – решила Беата. Но машины на этих задворках цивилизации почти не ходили. И тротуаров не было. Беата устало брела по обочине, поскальзываясь в жирной грязи, незаметно добралась до метро и... вошла внутрь. Ни на что другое у нее уже не было сил.

Возле хлопающих стеклянных дверей колыхались какие-то жуткие личности и звякали бутылки. Но внутри было светло, оживленно, а главное – тепло. Беата не сразу разобралась с системой билетиков и турникетов, но дежурная оказалась на редкость терпеливой.

Люди в метро выглядели вполне по-человечески, некоторые даже были хорошо одеты. В переполненном вагоне Беата прислонилась к надписи «Не прислоняться» рядом с дамой на шпильках и в лайковом плаще. Дама поджала губы и отодвинула свои сверкающие сапожки от Беатиных заляпанных грязью кроссовок. От дамы пахло «Just Cavalli», от Беаты – половыми тряпками.

«Это культурный шок, – без эмоций думала она, заходя в свою квартиру. – Я испытала сегодня культурный шок. Об этом надо поговорить с Таткой и написать в журнал. Потом. А сейчас – есть и спать...»

Завтра ее ждал новый трудовой день.

* * *

В пансионат она малодушно поехала на машине. Малодушно – потому что было задумано поставить себя полностью в положение новой героини. Уборщица так уборщица. Значит, не только мой полы, но и трясись в автобусе, ешь всякую гадость в общей столовой и выслушивай выговоры от неграмотных теток. Ведь она, Беата Новак, – прогрессивный журналист, а не кисейная барышня из журнала «Ажур». Если эти люди нас читают, мы должны знать, как они живут.

Но хождение в народ с первого дня оказалось не по силам прогрессивному журналисту. Нет, Беата, разумеется, и прежде видела бедность, грязь, убожество. Но то был взгляд со стороны и даже несколько свысока, взгляд блестящей, уверенной в себе корреспондентки, которая приехала из столицы, чтобы во всем разобраться и всем помочь. Ей в голову не приходило, что такие вещи могут произойти с ней. Да и ее знакомые не примеряли на себя ни старость, ни болезни, ни суму, ни тюрьму. А ведь за такую гордыню судьба может ох как наказать. Не зря же не велено спрашивать, по ком звонит колокол... Короче, Беата чувствовала себя сейчас, как знаменитый хирург, который неожиданно оказался на операционном столе в сельской больнице.

– Беата – это что-то опереточное? – встретил ее вопросом старик из одноместного люкса. – Слушай, королева чардаша, слетай мне за пивом. Там у ворот палатка стоит.

Он сунул ей в карман халата полтинник.

– А вам можно пиво? – усомнилась Беата.

– А ты мне не врач, – обиделся люксовый постоялец. – Сказано: неси – значит, неси.

– Не понесу, – сказала Беата. – Я вам не нанималась за пивом бегать.

Она вынула мятую бумажку из кармана и хлопнула ее на тумбочку.

– Не на-ни-ма-лась? – Старик аж присел и уперся в нее исподлобья колючим взглядом.

– Не на-ни-ма-лась! – передразнила его Беата. – Я здесь убираю, а не прислуживаю.

– Нет?

– Нет!

– Так вот, запомни: прислуживаешь! Сказано: парашу выносить – будешь выносить. Сказано: за пивом – побежишь за пивом. Пока салага – будешь бегать. Я в твоем возрасте бегал – и ты побежишь.

– Парашу? Вы что, в моем возрасте срок мотали? – прищурилась Беата. – Ну-ну, не надо так волноваться. Выйдите, прогуляйтесь по коридору, а я проветрю и перестелю.

– А ты штучка! – сказал старик, останавливаясь в дверях. – Я вот нажалуюсь, что ты у меня деньги украла.

– А нажалуйтесь.

Беату сейчас куда больше заботил накрахмаленный пододеяльник, который никак, собака, не желал расправляться.

– А выгонят тебя!

– Ну и выгонят.

– Деньги вернуть заставят!

– Верну.

Дедушка так завелся, что с ним лучше не спорить.

– Где ж ты их возьмешь?

– Заработаю.

– Заработаешь? Гордая... – Старик обошел вокруг нее. – Слушай, по-людски тебя прошу: принеси пивка! Мне и Валька всегда бегала, и Венерка, что до тебя была.

– Не принесу, – сказала Беата и закрыла окно. Вот ведь зануда!

У нее и без этого любителя пива хватало забот. Шкаф с «инвентарем» с утра оказался заперт. Ну, естественно – Валентина ушла в отпуск, а ключ забрала с собой. Так что пришлось Беате мыть пол вчерашней тряпкой и разводить в ведре едкий порошок, который в рекламе громко называет себя универсальным.

Старшая сестра прошествовала по коридору, наморщив нос, и ткнула ей в непротертые углы. В столовую Беата не пошла, но другого места для еды не было, и ей пришлось жевать свои бутерброды стоя, на лестничной площадке под мертвыми телефонами. К вечеру она уже падала с ног, а ведь еще ехать в магазин за новым «инвентарем»! Хорошо, что есть машина, только до нее надо сначала доползти. Свою «Ауди» гордая уборщица оставила за два квартала, в каком-то безлюдном дворе.

* * *

– Но ведь это все правда, вот что досадно! Убираю я действительно плохо. Не умею, не учили меня этому. Так что мне и возразить нечего!

– Ты устраиваешь себе испытания, совершенно лишние для нормального человека. И лишние, и вредные, и просто опасные. Разумеется, тебя не учили «этому». Тебя учили другому. Ты этим другим зарабатываешь столько, что можешь позволить себе не мыть полы даже в собственной квартире. Зачем же экспериментировать над собой?

Тата, великий специалист по психологии и людским ресурсам, была очень озабочена ее состоянием. Она предрекала, что уборочная страда кончится для Беаты нервным срывом и физическим истощением. По поводу руководителей журнала «Ажур» она высказала несколько емких научных терминов, среди которых «имбецилы» было самым щадящим диагнозом.

– Человек должен быть готовым ко всему. Мало ли что случится в жизни, – возразила Беата, поглощая Таткин фирменный горячий салат из брокколи.

– Готовься – только по-умному! Копи деньги, учи иностранный язык, осваивай новую профессию.

– Вот я и осваиваю, – сказала Беата с набитым ртом.

Какое блаженство – чистая квартира, вкусная еда и подруга, с которой можно говорить о чем угодно. Оказавшись по уши в дерьме, начинаешь ценить простые человеческие радости. Например, гладкие, мягкие руки. Только что от Таты ушла маникюрша, которая приводила их ручки в порядок. С Беатой пришлось повозиться, после недели уборки у нее хронически сохли пальцы, трескалась кожа, никакие перчатки не спасали. Где ее нежные, беленькие ручки нимфы!

– Авитаминоз, наверное, – предположила маникюрша Юленька. – Или нервы. Берегите себя, так можно и экзему заработать.

Тата из-за ее спины скорчила Беате рожу: вот видишь!

По телевизору показывали ток-шоу с модной писательницей. Писательница прославилась тем, что сочинила полтора романа о жизни новой русской элиты. Таких глянцевых книжек, написанных с натуры, от первого лица, в последнее время появилось почти столько же, сколько проживало на Рублевке скучающих дам.

– Слушай, я балдею, уважаемая редакция, – сказала Беата. – Как эти тетеньки могут жить на деньги мужа, любовника или папы – и всерьез называть себя богатыми! Ну ладно – их олигархи. Они хотя бы эти деньги заработали или украли...

– А тетеньки их тратят, – возразила Тата. – Это гораздо труднее. Можно окончательно лишиться веры в человечество. Разве вера в человечество не стоит миллиона? Именно так ответил Остап Бендер на вопрос миллионера Корейко: «Я хотя бы эти деньги украл! Но вы-то за что их должны получить?»

– Да уж, – сказала Беата. – Представляешь, как Ильф и Петров написали бы про Рублевку? Страна бы валялась от хохота. А нам предлагают восхищаться и завидовать, да еще так бездарно предлагают.

Они с Таткой, как и все вокруг, прочитали нашумевшие книжки и вместе со всеми всласть их поругали.

– Это в вас, мадам уборщица, говорит классовое сознание пролетариата, – ответила Тата. Она двумя пальчиками держала печенье, чтобы не смазать лак с ногтей.

– В точку! – Беата никак не могла оторваться от брокколи. – Я пролетарий умственного труда. А уборщица, к твоему сведению, это люмпен-пролетариат. Ей такие книжки, наоборот, должны нравиться, потому что у нее с классовым сознанием слабовато. Они ведь и написаны для уборщиц. Нет, ты слышишь? Эта метелка говорит, что с гонорара от книги она первый раз купила себе машину на свои деньги!

– Ну-у... А почему, собственно, деньги мужа – не свои? Только не рассказывай мне, как олигархи бросают своих жен голыми и босыми. Это несовершенство нашего законодательства, вот и все. На Западе выгодный брак – это способ обеспечить себя на всю жизнь. Да и у нас многим удается.

– Обеспечить себя деньгами мужика – значит признать, что больше ты никуда не годишься.

– А больше никуда и не надо годиться. Подумай: брак – это тоже своего рода бизнес. Если женщина провернула его удачно, с выгодой, – у нее все основания гордиться собой и жалеть неудачниц.

– Удачно продала себя? – уточнила Беата.

– Вот именно, – не сдавалась Татка. В том, что касается теории человеческих отношений, ей не было равных. – Жизнь – рынок, и все мы себя продаем. Кто-то красоту, кто-то мозги, кто-то талант. А кто и душу. Главное – не что, а почем. Сколько тебе за это платят.

– Ну хорошо. Можно только один вопрос для женского журнала: а как же любовь и союз двух сердец?

– Любовь, девушка, редко встречается даже в абсолютно бескорыстном союзе. Так и напишите в своем журнале... Да перестань ты лопать! Ко всему еще и растолстеешь. И никакого жениха в своем богоугодном заведении не найдешь. Кому нужна толстая уборщица?

Горячий салат из брокколи

Сначала из сырого яйца готовится блессинг, то есть, попросту говоря, яйцо надо взбить, обмакнуть в него кусочки брокколи, а затем обвалять их в панировочных сухарях, смешанных с солью и гранулированным чесноком. В таком виде кусочки обжариваются в растительном масле и подаются горячими с нарезанным авокадо, крутыми яйцами и крабовыми палочками. Яйцами и крабами из диетических соображений можно пренебречь, и тогда у вас получится чистый салат, а в недиетическом варианте – сытное второе блюдо.

С женихами в богоугодном заведении действительно было не густо. Зато у Беаты появились друзья.

На следующий день после ссоры со старичком из люкса она пришла к нему в палату и торжественно выставила на тумбочку пол-литровую банку «Хейнекена». Дедуля, демонстративно уткнувшийся в газету, удивленно поднял глаза на этот благородно звякнувший звук.

– Э-э! – воскликнул он.

– Травитесь на здоровье, – сказала Беата. – Я посмотрела вашу карточку – про запрет на алкоголь там ничего нет. Так что пиво вам можно. В небольших количествах.

– В небольших! Одну в день, что ли? – проворчал старик вместо спасибо. Но было видно, что он доволен. – Погоди, я тебе деньги верну. Зачем такое дорогое брала?

– Затем, что нечего гадость пить. Уберите ваш кошелек. Это подарок.

– Пода-арок? – удивился дед. – Это ты такая богатая – мне подарки дарить? Не, не годится. А завтра что будет?

– Завтра будет завтра, – загадочно пообещала Беата.

Но и сегодня еще не кончилось. В обеденный перерыв к ней подошла санитарка из лежачего отделения.

– Ты чего свои бутерброды тут всухомятку грызешь? Пойдем к нам, у нас чайник есть.

Так Беата была допущена в высший свет дома престарелых.

Высший свет, как и она, не снисходил до посещения столовки. Он собирался в обеденный перерыв вокруг старенького электрочайника – три санитарки, кастелянша, частная медсестра и две уборщицы, считая и Беату. Впрочем, все вместе обедали редко. Особенно мало времени было у частной сиделки Наили, которой приходилось круглые сутки сидеть у постели парализованной бабушки. Бабушкины внуки платили ей за это неплохие деньги, но зачем, спрашивается, деньги, если у тебя ни минуты свободной на то, чтобы их тратить?

Наиля знала зачем. Когда бабушка помрет, Наиля сможет наконец уехать из Москвы в Краснодар, где у нее самой больная мама и пятилетняя дочка. Краснодар, конечно, не Москва, зато там тепло и на бабушкины деньги можно прожить несколько лет и вырастить дочку. Но пока денег недостаточно, а потому дай бог бабушке здоровья!

С тетками из «высшего света» надо было держать ухо востро. Они сразу засекли и Беатин маникюр, и запах хорошего моющего средства.

– Студентка, что ль? На тряпки зарабатываешь? – спросила сорокалетняя санитарка Аня, та, что первый раз позвала Беату пить чай.

– Какая ж студентка, если она тут пашет каждый день? Когда ж она учится? – возразила необъятная Марья Трофимовна. Она была тут старше всех, если не считать кастелянши Татьяны Дмитриевны.

– Когда-когда! Вечером учится, – назидательно объяснила Аня.

Беата не стала спорить.

Узнав, что раньше она продавала колготки, бабы тут же набросились на нее с расспросами, что купить и сколько стоит. И скоро Беата стала у них чем-то вроде шопинг-консультанта. Она не сразу разобралась, что вопросы ей задают не из практического интереса, а для того, чтобы просто послушать что-то увлекательное. Так некоторые люди жадно смотрят кулинарные передачи, но им и в голову не приходит что-то приготовить самим.

Зашел, например, разговор о крашении волос. Беата в этом деле была консерватором и не отходила от своей любимой гаммы светлого-пепельного-карамельного. Но в красках она разбиралась.

– А зачем ты вообще красишься? Ты ж молодая еще! – сказала Марья Трофимовна.

– Для разнообразия, – объяснила Беата. – А кроме того... Если женщина начинает краситься вдруг, в зрелом возрасте, все сразу понимают, что у нее появилась седина. А если она красилась всю жизнь, смолоду, никто этого грустного момента не замечает.

Тетеньки засмеялись.

– Да, хитро, – одобрила Аня. – Как это я раньше не знала.

Аня недавно преобразилась в ярко-рыжую и была этим не очень довольна.

– Морда какая-то линялая стала, – пожаловалась она.

– Это первый признак того, что цвет вам не подходит, – начала Беата, – если лицо кажется усталым, постаревшим. Вообще яркие краски надо выбирать поосторожнее.

– А как же выбирать? – удивилась Аня. – Это ж не платье, не примеришь.

– Почему не примеришь? В парикмахерской хвостики есть крашеные. Приложи к морде и смотри, – ехидно посоветовала Марья Трофимовна.

– Моя мама никогда не красилась, – задумчиво сказала Наиля. – Семьдесят лет – все волосы черные, не поверите.

– Да уж, кому-то везет, – вздохнула кастелянша Татьяна Дмитриевна, заправляя под шапочку пегие пряди. – А я чего-то боюсь краситься. Волосы от этого портятся. И потом скажут: старая бабка решила под молодую выкраситься. Что мне, в самом деле, брунеткой становиться?

– Говорят же тебе, надо правильный цвет выбрать. Вон, Беатка знает как.

– Лучше всего, – сказала Беата, припоминая полезные советы журнала «Ажур», – прийти в парикмахерскую со своей фотографией в пятилетнем возрасте. Это и есть цвет, который вам подходит больше всего.

Ответом ей была пауза, а потом оглушительный хохот.

– Ой-ой, вот это насмешила так насмешила! – грохотала Марья Трофимовна.

– Мне, выходит, и краситься не надо, – вытирала слезы Татьяна Дмитриевна.

Аня грустно усмехалась.

– А что... – не поняла Беата. – Что я такого сказала?

– Детка, да ведь когда нам было пять лет... Ой, не могу! Да фотки ж были черно-белые!..

В общем, они ее любили, что не помешало Марье Трофимовне потихоньку слямзить импортное моющее средство. Беата долго не могла понять, где же уважаемая коллега прячет трехлитровую бутылку, пока не догадалась, что Марья Трофимовна просто унесла ее домой.

Ворчливый пенсионер из отдельного люкса тоже стал ее приятелем. На следующий день после принесения в дар «Хейнекена» Беата явилась к нему в палату без пива, зато в куртке и сапогах.

– Одевайтесь, – скомандовала она.

– Ты чего? – удивился старик. – Куда одеваться?

– Как куда? За пивом пойдем. До палатки у ворот.

Поход к палатке занял больше получаса. Иван Федорович – так звали дедушку, – оказывается, сто лет не выходил на улицу и просто-напросто отвык передвигаться на большие расстояния. Беата терпеливо вела его под руку, а он боязливо переставлял ноги в новеньких, почти ненадеванных зимних ботинках.

– Что же дети и внуки не приезжают с вами гулять? – не выдержала Беата.