Текст книги "Матрёшки"

Автор книги: Ирина Костевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Глава 4

Сегодня в техникуме я сижу прямо за Василисой и рисую тёте Ане открытку с русско-народной птицей Сирин. Лучше бы я танцевала – но вокруг все рисуют. Постигают русскую народную роспись. И танцевать мне никто не даст.

А я бы – эх! Залезла бы на подоконник. И там танцевала час, даже полтора. Всё мамино занятие, всю её первую пару. Чтобы было видно отовсюду! Чтобы люди радовались! Станцевала б я … Да всё, что умею, пока в кружок народного танца ходила. «Инородного» – это так папа смеялся, когда я стала показывать родителям, чему нас в первую очередь научили. И это был танец живота. Я весной целый месяц ходила в кружок. А потом учительница позвонила моим родителям и сказала, сколько надо сдать денег на костюмы. И меня перестали туда водить. Я так и не поняла, это из-за моего танцующего живота или из-за костюмов.

И теперь, вместо меня, на подоконнике в кабинете техникума красуется совсем другое. Шестилитровая бутыль с чистой водой. Коробка, в которой рулоны и листы серой и жёлтой наждачной бумаги. А на полу под окном притаилось ведро с мутной жидкостью – такой в итоге становится вода, в которой купают кисти после темперы. Пусть даже краску брали самых ярких и радостных тонов: сливаясь, она даёт скучный буро-зелёный цвет.

Такой же цвет у меня на душе. И вот я, значит, сижу и тихо рисую. Потом мама отвезёт меня в школу, где, почти уверена, мы с Евой будем тихонько разворачивать фантики на конфетах и постоянно-периодически пинать под столом ботинки Григория. Потому что этот мальчик сидит впереди нас и он очень противный. А завтра опять всё повторится. Вся эта мутная жизнь без волшебства и спасения.

Как бы я хотела стать Гордеем! Или хотя бы Винсентом. Да у тёти Ани я готова кем угодно стать. Хоть подсвечником!

***

Я Василису из маминой группы почему больше всех люблю? Василиса как скажет: «Жесть!» Как посмотрит решительно – так, что взглядом может угробить коня. А потом обнимает меня и зашепчет, что я её птичка и самая-самая лучшая на свете девочка, и она никому меня в обиду не даст. Василиса тоненькая, чуть толще ветки каштана, что за окном кабинета. А ещё она очень сильная, потому что ест только овощи и фрукты. Василиса собирается пожениться и планирует сделать это где-то через год. Потому что ко всему подходит серьёзно. Она собирается войти в род мужа. А это ведь не просто так, да? Род!

– Вася, ты объясни: род… Вот родители твои тебя родили, родственники с тобой роднятся. А как же твой род? Ты из него уйдёшь, что ли не будешь у них родной считаться? Я тогда лучше замуж не пойду никогда. С дураком каким-нибудь придётся жить, а маму не видеть.

Василиса торжественно отвечает, что у женщины нет рода.

– Да как это нет? Женский род. Мужской род. Так, а что тогда такое средний род? Это чтобы и маму–папу не бросать, и с мужем жить хорошо? Запуталась! Вась?

Василиса вместо ответа протягивает мне пластиковый контейнер для завтраков. Ом-ном-ном! Вкусняшки! Васёнины хрустящие штучки из тёртой морковки, льняного семени, соли и душистых трав.

Когда Василиса рисует, лучше её не отвлекать. Она отгораживается от звуков наушниками и наклоняет голову к листу…

– Вась, Вась! – тычу карандашом в её кружева. – Вась, ты почему одно и то же рисуешь?

Странно, но Василиса не чувствует, когда ей в спину тычут карандашом.

Зато оборачивается со своей третьей парты мама и кидает на меня зверский взгляд:

– А ну тихо! Не отвлекай Василису! А то в коридор сидеть пойдёшь. Вась, упаковку потом не выбрасывай!

Васёна оглядывается, подмигивает мне и ничего не объясняет.

Я тяну шею и вижу, как из–под её кисти на альбомный лист выскакивает главная закорючка – тонкая вначале и потолще потом. Это будет нижняя часть клюва и брюшко. Другая закорючка – спина. Теперь от её конца вниз – волнистая линия: крыло. Дальше – такое милое жирненькое место, это отдельное пёрышко. И от него начинает идти веером хвост. Капельки-точки, чёрточки, колоски в хвосте. Всё такое ровное-ровное, маленькое-маленькое. И вот оно уже складывается в птичку. Василиса ставит чёрной краской («сажей газовой»! – учит правильно говорить мама) последний кружок – глазик. Секунду смотрит оценивающе, поправляет завиток на крыле и… начинается опять всё та же песня.

Как Василисе не надоест? То, что уже сделано, все эти бесконечные ряды птичек, напоминает ксерокопию. А до звонка ещё 40 минут. Птички-птички… Пересяду-ка я лучше к Насте.

Вот у неё, если что, есть пушистый зайчик на рюкзаке. Мы с Настей будем вместе рисовать. Нет. Лучше вместе в буфет сходим, пока перемена не началась. Чтоб без очереди.

Настя знает мой секрет про лестницу и камеры. Что я исцарапаю объективы. Она говорит, что с ней мама тоже ужасно обращается и сейчас они даже дерутся. Потому что Настя выросла и устала терпеть. Однако Настюня считает, что лучше с камерами всё сделать так, будто оно само собой случилось. ПОЦАРАПАЛОСЬ. Нечаянно. «И только, пожалуйста, маме своей не рассказывай!» – шепчет она. Мамина спина впереди. И с мамой шутки плохи, это правда.

Глава 5

– Ко-о-осмос!!! – мама не верит своим глазам. Пошли-то мы с ней на почту, так как мама отследила на сайте, что посылка пришла, и сказала: «Наконец-то! Краски!» Вроде, какой на почте космос может быть? В этом убийственно приличном месте с длинными очередями… Чтобы размяться немного, встали мы с мамой на почте у полок книгообмена. Тут даже не полки, а два шкафа у стены. Книги кое-как лежат, будто стены домов после землетрясения. Всем же скучно на почте, вот и роются. Мама спину свою согнула. Вгляделась. Говорит непедагогично: «Да ну, на фиг!» Выуживает с нижней полки книжку. Стоит, молчит. Потом как закричит про космос!

Мама у меня большая. Поэтому, даже если она просто разговаривает, кажется, что кричит. А уж если ей что нравится/не нравится, то… Папа, кстати, у меня тоже крупный. Даже ещё выше мамы. Он просто огромнущий, вообще большой-большой. Мама с папой советуют: «Пока не выросла, наслаждайся этим. Цени, что не надо, входя в комнату, голову пригибать. Потому что тебе не в кого мелкой быть. Лови момент, Метр Пятьдесят!» А какой момент, когда мне до камер дотянуться надо? И, кстати, уже метр пятьдесят два.

И вот моя мама трясёт книгой перед охранником, который рядом оказался:

– Да вы понимаете, что это? Вот как это? Я подхожу, а она меня ждёт! Здесь же всё про народные промыслы! А я же этим занимаюсь! Вот вы! Какие виды росписи знаете? Хохлому? Красное и чёрное на золотом?

Толстенький охранник ошалело кивает.

– А знаете ли вы, что вот этот золотой фон появляется только после обжига в печи?

– Посуда ведь деревянная? Какой обжиг?

– Да! В том-то и дело! Посуда деревянная, а её обжигают в печи, потому что до того обмазывают вапом – глиной с мелом. И она становится жаропрочной. А поверх вапа присыпают оловянным порошком. А он вообще ни разу не золотистый, а серебряный по цвету.

– Мам, наш номер объявили! – дёргаю её.

– Сейчас – отмахивается мама.

Но охранник уже убегает-отступает, уносит свой живот к дверям. Значит, ему неинтересно было. А про мою маму он подумал, наверное, что психбольная. Мне так жалко маму, что я спрашиваю на ходу: «А почему серебро превращается в золото?» Мама, очнувшись от восторга, устало идёт к окну приёма.

– Потом расскажу. На, картинки посмотри пока.

«Кладовая радости». Автор Анатолий Рогов. «Юному читателю о русском народном искусстве и его творцах». Юный читатель – это я: Маша-Маша. Знаете, почему два раза? Потому что очень хочу, чтобы у мамы с папой были два ребёнка.

***

В техникуме Настюха показывает мне сине-зелёный синяк на руке:

– Видала, какой большой? Новый…

– Кто тебя? Твоя мама?!

Настя мотает головой отрицательно:

– Это дети. Они убьют меня скоро.

Понятно. Я Настеньку обнимаю и жалею. Маленькие дети бывают и противные, это точно. Но мой братик Макар будет не таким. Будет очень хорошим. Мама обещает только, а братика всё нет. Ну как может не появиться тот, кого ты так ждёшь и обожаешь?!!

А вот Настёне от детей попадает. Она с ними на работе имеет дело. Настя – аниматор в развлекательном центре. Занимается тем, что расписывает мордашки и руки малышни. А дети её так любят, что норовят сжать изо всех сил. А то и куснуть. Ну, или разогнаться и врезаться в мягкую Настю. Думают, ей не больно. А она потом в синяках.

Настёнину парту легко узнать: пледик, кружка с кофе, много разных вещей. Тут и сумка, и коробка с темперой, и альбом, и свитер вязаный. И рюкзак с зайчиком–брелоком. Высится Настино добро уютными горами. А Настя между этим всем улеглась почти, голову на парту положила.

– Рисовать хохлому будешь?

– Потом, – отвечает Настя, не поднимая головы с парты и кутаясь в пледик. – Вот ведь: в школе я сидела точно так же за последней партой. И ничего не делала, а только рисовала. На работе я рисую. Пришла учиться – и опять рисую. В чём подвох? Нет подвоха! Хочешь покажу, что дома нарисовала?

Настя достаёт ещё один альбом, там – русалочка, герои аниме. Я сижу и смотрю, как Настюха закрашивает русалке хвост темперой, которая называется «изумрудно-зелёная». Мне очень нравится Настина русалка. По цвету её хвост немного напоминает Настин синяк.

В сто раз интереснее русалка Василисиных птичек. Но мама велела никогда не сравнивать вслух: «Мы, художники, очень обидчивые. Не понравилось – промолчи!» Это их так Елена Геннадьевна учит.

***

«Не понравилось – промолчи!» Да, мне очень не понравилось, очень! Мне совершенно не понравилось и сейчас не нравится, что теперь я всё время у мамы в телефоне. Маленькая такая, беззащитная. Мне страшно от этого. Я дома, под взглядом этих камеры слежения, боюсь пошевелиться лишний раз. Хотя мама и говорит, что я прекрасно выгляжу на экране. Мне кажется, у меня забирают часть меня и теперь я всё время снимаюсь в кино. И, хотя родители уверяли, что я привыкну – я не привыкла!

Сегодня, когда я не пошла с утра в мамин техникум, а осталась дома, был скандал из-за убежища. Я нашла в высоком шкафу старинную скатерть, вышитую цветочками, и застелила ею свой письменный стол. Стол у меня маленький, а скатерть большая, так что края скатерти свешивались до пола. Я написала записку «Никому не беспокоить!», положила её так, чтобы было получше видно камере. Принесла с кухни печенья и бананов. Залезла под стол на подстилочку. Ну, совсем как тёти Анин Винсент, помните его? И сидела там с телефоном. Хрустя печеньками.

Я бы и так могла сидеть с телефоном, не прячась, но мне хотелось, чтобы никто не знал, чем я занимаюсь. Скатерть, а вечером одеяло и темнота теперь мои лучшие друзья. Они меня защищают. Мама стала названивать ровно через пять минут. Я отвечала из-под стола. Мама требовала, чтобы я вылезала. Я отказалась. Мама пригрозила, что скажет папе. Я была согласна и на это. И что вы думаете? Через полчаса, когда мне уже немного надоело сидеть под столом, и от скуки я стала рисовать зубочисткой на банановых шкурках русалку, как у Насти, мама приехала!

Мама так возмутилась моим поведением, что даже говорить от своей сердитости не могла. Сверкала глазами и расшвыривала вещи: меня за руку – на тахту, сорванную со стола и скомканную скатерть – на высокий шкаф, банановую шкурку с русалкой – в мусорное ведро. А мой телефончик она зашвырнула к себе в сумку.

И после этого мама со мной не разговаривала. Села на кухне у окна и давай себе доделывать задание с хохломой. Очень быстро и ни на что (на меня, к примеру) не отвлекаясь. Будто бы в это время на неё смотрела через камеру её матрёшечная учительница Елена Геннадьевна вместе со всеми руководителями техникума, начиная с директора.

Вот так, в тишине и без обеда, я стартовала в школу. А вечером папа говорил мне, что так грубо вести себя нельзя и не надо расстраивать маму. А то ведь мама и заболеть может.

А ничего, что я тоже могу заболеть? С ума, например, сойти? И поцарапать ваши противные камеры? Как я устала ждать Еву! Ева сказала, что она меня всему научит, если я три месяца не буду задавать ей ни одного вопроса про ведьм и сама не полезу ни на какие сайты, чтобы узнать, а как же это всё делается. Это моё первое испытание. И да, я от него страдаю. Но пока терплю.

Вот о чём я думаю под одеялом и в темноте, А под камерами я уже и думать боюсь. Вдруг у меня по лицу всё заметно, о чём я думаю?

Глава 6

В мире происходит масса интересных, ужасных и восхитительных вещей. Где-то в Азии в городах ходят слоны. В Австралии цветут тысячи прекрасных деревьев. В Южной Америке люди танцуют на улицах. А в Северной Америке одна собака взялась приносить продавцам опавшие листья. Сделав вывод, что ей за это дадут продукты, потому что листья похожи на деньги. В Африке… Впрочем, лучше не надо про Африку…

А у нас всё хохлома да хохлома.

– Как достала эта хохлома! – шипит моя мама вроде как потихоньку, а вообще–то на весь кабинет.

– Это у тебя она ещё получается! – отвечает ей Белла с пятой парты. – Если даже тебя достала, то мне-то каково…

Белла добрая, но с хохломой у неё и впрямь нелады. Она выводит «травки» – это такие скобочки, утолщающиеся к середине, дрожащей рукой. Поправляет свои огромные очки. Снимает, протирает и надевает их опять. Подносит лист к глазам – и тут у неё начинает дёргаться то одно веко, то другое. Опять берётся за кисть. До птичек ей, как до Китая. Елена Геннадьевна не разрешает переходить к изображениям, пока ученицы не освоят базовые элементы росписи.

ЕГ проходит вдоль ряда и спокойным-спокойным голосом даёт указания. Рассказывает, что и как надо делать. На Беллу это действует, как гипноз. Елена Геннадьевна говорит: «Ничего, ничего. Сначала будет криво. Потом станет получше. Потом – ещё лучше. И потом всё получится…» Тогда скобочки у Беллы перестают кособочиться.

Белла оборачивается к нам с Настёной и показывает, что у неё вышло. Настя дипломатично кивает и поднимает в ответ альбом с героями аниме. Белла тоже дипломатично кивает. Белла говорит, что у неё сын чуть-чуть младше, чем Настя, и тоже любит аниме. А Настя рассказывает Белле про свою маму и кота Катю. Катя – потому что он похож на бандита из одного сериала. Бандита по кличке Катя, похожего на кота. Белла с Настей так хорошо общаются, что раньше мы в группе думали, будто они родственницы и знакомы давным-давно. Но потом случайно выяснилось, что Беллу волшебным образом обожают все-все дети. А ведь Настя наша, если подумать, совсем ещё ребёнок.

***

Конец октября, а у нас всё хохлома. Дошли до цвета! Мама переживает, что в посылке прислали ей золотую краску с каким-то красноватым оттенком. А ей хотелось с зеленоватым. Потому что та, которая теперь у мамы, может выглядеть вульгарно.

– Ну почему у нас так мало магазинов, всё приходится покупать через интернет, а там попробуй, угадай! – злится мама.

– Огонь! – на пороге появляется Оля. Не та Оля, что с чёрными волосами и редко в техникум ходит, потому что работает в магазине. Нет, это Оля, которая… Которая кричит не «Космос!», как моя мама, и не «Жесть!», как Василиса, а вот это своё любимое «Огонь!»

Оля напоминает стихийное бедствие из вопросов, восклицаний, приходов-уходов и возни. Параллельно эта Оля учится в нашем же техникуме на ювелира. Она часто опаздывает, а когда заходит в кабинет, то с порога начинает трендеть без умолку и смеяться сама по себе. Она задаёт миллион вопросов, её брови то и дело взлетают вверх, а волнистые каштановые волосы развеваются. И она всё время кричит, что понимает. То одно она понимает, то другое… «Да, я – эмоциональная! Художники вообще очень эмоциональные люди. Ну, я пока не умею рисовать, как следует, и понимаю это. Но в душе я – художник!» Оля работала раньше гувернанткой.

Поэтому, когда я к ней ещё в самом начале подошла, она мне сказала: «Ребёнок, я всё понимаю. Я же много с детьми бываю. Тебе скучно и ты ищешь, к кому бы пристроиться. Но, пожалуйста, пойми и ты меня: я пришла учиться и мне некогда заниматься тобой. Без обид, хорошо? И, кстати, дома у меня есть сын. Он твой ровесник. А детей я очень люблю. Теперь иди».

Сегодня у Оли был повод крикнуть «Огонь!» Ведь в техникуме Хэллоуин! В школе нам его запретили, а здесь… надо фотографировать побольше. Покажу в классе, что наснимала – все под столы упадут. И, если повезёт, Ева опять захочет говорить со мной про то, как стать ведьмой. Я за эти два с половиной месяца, что длится моё испытание, скоро уже взорвусь от вопросов. У меня столько вопросов накопилось, что даже волосы на голове шевелятся. Вот до чего дошло.

А дедушка у пиратов уже полгода и три недели…

***

Еле дождалась звонка – здесь он, как в школе: на перемену – с перемены. Мама закрутила себе и мне волосы, как рожки, вперёд, а я предложила обмотаться туалетной бумагой. Но мама сказала, что это несолидно для старосты группы и дочери старосты. Мама – староста, и солидность ей важна. Вышли мы, значит, всей группой на перемене в коридор. А Белла, когда стала разглядывать происходящее, так смеялась, что очки сняла, слёзы утирая. Сослепу директору на ногу наступила.

Директор как заорёт! Наверное, на этот раз от боли.

А так она всё время орёт, но на техникумовских парней:

– Ты почему в таком прикиде? А ну, снял капюшон! Это что за шорты? Вон из техникума! И больше я тебя в таком виде чтоб не видела!

Один раз она даже подкралась к кому-то, сдёрнула бейсболку и начала свой ор, но этот «кто-то» обернулся и сказал: «Мне можно, я – дама!» И тогда директор извинилась. Я сама слышала!

Директор всегда отчётливо накрашена и одета в сильно заметное. Не только на Хэллоуин. А в техникуме, конечно, сегодня веселее обычного. Не одной только директору зажигать.

Вот представьте: длинный-длинный коридор, по нему до туалета бежать семь минут! Вдоль стен стоят витрины с сокровищами. Деревянные яйца с изображениями ликов святых людей, шкатулки, ларцы, доски расписные, поставцы, хлебницы и много разного другого. Даже пушечка есть. И матрёшек много! Всё блестит, играет рябиновым цветом и бирюзой отдаёт, зелёным подмигивает. Это – работы выпускников прошлых лет. Торжественное всё, нарядное. Смотришь на витрину, и будто в церковь попал. А тут на фоне пасхальных яиц и икон бродит, тряся хвостами и ушами, всякая нечисть из группы юристов и делопроизводителей. Скачут, подпрыгивая, раскрашенные под скелеты парни–механики в чёрном и с пирсингом. А в актовом зале безумие: шум, вой, истерика, и какой–то человек в синем парике чуть ли не танцует на фортепиано. Играет, даже не замечая никого. А по стенам она – хохлома… И прочие, неизвестные мне пока, виды росписи.

Глава 7

А у нас в школе ничего особенного в этот день не было. У нас завтра каникулы, и в школе взрослые притворяются, что хэллоуинов в природе не существует. И притворяйтесь дальше, на здоровье! А я фотографии покажу.

Пока не прозвенел звонок, я хвалилась перед ребятами фото и видео из техникума. И, внимание, мои рожки были всё ещё при мне! Народу понравилось. Даже вредному Григорию, который читает только энциклопедии, а остальные книжки называет «ерундой» и никогда ничего не хвалит. Он не похвалил, конечно. Но смотрел. И даже сопел немного. Значит, ему было интересно. Но я очень ждала Еву. Ведь колдуны и всякая нечисть – это по её части. Ева, как нарочно, не шла.

Она пришла минут через десять после звонка, бледнее обычного. Еле поздоровалась с Ниной Петровной, швырнула свою сумку на пол у нашего стола. Зыркнула на мои рожки и даже «привет» не сказала. Чтобы всем было понятно: Ева сегодня злится.

При встрече мы обмениваемся с Евой карамельками. Такой у нас обычай. Можно ничего не говорить, но сунуть конфетку. В ответ получаешь другую. Шуршишь фантиком. Если будешь шуршать непрофессионально – получишь нагоняй от Нины Петровны.

Ева конфетку взяла. Хорошо. Значит, злится не на меня. Но только ответной конфетки я не дождалась. А это что значит?

Поди пойми.

Я придвигаюсь к Еве и открываю фотографии на телефоне. В ответ – косой взгляд, презрительная ухмылка…

Вдобавок к этому Ева шепчет: «Колхоз…»

– Где?!

– Повсюду…

– Почему?

Ева отворачивается. Внезапно она вскакивает и бежит к выходу.

– Котельникова! Это что за фокусы? Вернись? – Нина Петровна с силой хлопает рукой в перстнях по столу. Получается громко и убедительно. Я бы остановилась. Но не Ева.

Её уже с нами нет. Нины Петровны тоже. Побежала догонять ненормальную Еву Котельникову. Испугалась за неё.

Мы минутку тихо посидели. Потом, конечно, начался концерт. Мальчишки стали скакать по столам, Ганушкин выл и кривлялся, Ездаков его бил… Девочки на них орали, чтобы те вели себя тише.

Григорий закатывал свои маленькие глазки и топорщил брови, глядя, как я волнуюсь и пытаюсь Еве позвонить. Потом получил от меня за это линейкой по башке. Не могу на него смотреть спокойно – ну такой противный! Григорий отобрал у меня линейку и стал пугать, что сейчас её сломает. Но я отвернулась и не стала смотреть на эти его выкрутасы.

Вот у мамы в техникуме такое безобразие невозможно! Если Елена Геннадьевна уходит, все как сидели, так и сидят. Ну, чаю иногда попить могут, Берта–каратистка в магазин за пирожками с мясом сгоняет: не может долго без мяса и без движения. Мама говорит, что все такие дисциплинированные у них потому, что хотят учиться на самом деле. Никто их не заставлял в техникум идти.

Нина Петровна вернулась минут через семь и одна.

Она опять постучала кольцами по столу, и мы продолжили учиться тому, чему не очень хотим. Потому что, в отличие от маминой группы, не знаем наверняка, нужно нам это всё или нет.

Настроение у меня испортилось, и больше я уже никому ничего не хотела показывать. Ева ко второму уроку пришла. Ещё звонка даже не было. Села, молчит.

– Ева, ты чего?

Молчит.

– Что-то случилось? Ты ни на что не обиделась?

Молчит. Совершенно не хочет со мной разговаривать. А потом вдруг взяла да как пересела к Григорию!!! Чего? К Григорию?!!

Смотрю: Ева пишет, аж лопатки ходят под кофтой.

Обернулась ко мне и линейку мою кинула на парту. А на ней большими чёрными буквами: «Не Хэллоуин, а Самайн!» Причём, слово «Хэллоуин» жирно-жирно зачеркнуто. А «Самайн», наоборот, Ева подчеркнула волнистой линией. Показывая, как она это слово любит. Или она показывала, что это определение предмета? Пока я думала над этим, Ева оглянулась и странно на меня посмотрела. Именно в этот момент Григорий пришёл в себя после Евиного вторжения на его территорию. Он же у нас такой важный, всегда один сидит, этот Григорий! Стал он Еву выталкивать вместе со стулом. Тут она взвилась, как следует дёрнула его за волосы и пообещала лицо расцарапать. Вошла Нина Петровна и Григорий стал ей жаловаться на Еву. Но учительница опять принялась стучать перстнями. Тем дело и кончилось. А Ева весь урок ко мне не поворачивалась.

Я ей отправила сообщения: «Почему колхоз?» «Почему Самайн?» «Почему волнистая линия?» «Почему ты так на меня посмотрела?» Но она мне ничего не ответила.

Да пошла бы эта серая Ева куда подальше! И я решила плюнуть на все её ужасно-преужасные-ужасающе-пугающие запреты и узнать в интернете про всё-всё-всё. То самое, что меня интересовало про ведьм. И найти ответы на все свои вопросы. Даже про линию эту волнистую.

***

Камеры в моём доме хороши единственно тем, что научили прятаться. Делать что-либо незаметно. Все остальные уроки я тоже не смотрела на Еву. Я смотрела в экран телефона. Нашла про Самайн. Что это такое, узнавала, и почему он считается круче Хэллоуина. А ещё я нашла стопятьсот сайтов про магию всех видов. И там было столько советов! Ну, зачем, зачем я слушалась эту несчастную вредную Еву? Давно бы уже сама всё сделала, как надо.

И ведь как же мне повезло! Самайн, ночь Самайна – это как раз сегодня!

Да, утром у мамы в техникуме был Хэллоуин – а оказывается, это дурацкие ряженые игры, в которых отсутствует глубинный магический смысл. А по–настоящему именно в ночь Самайна, который был раньше, чем Хэллоуин (этот Хэллоуин потом придумали, чтобы всё запутать), так вот, в ночь Самайна завеса между мирами становится такой тонкой, что можно позвать с того света любых духов. И они придут! Единственный раз в году бывает такая тонкая завеса между мирами. Представляете, как мне повезло! Вот у меня сегодня вечером будет настоящее колдовство – сильное–пресильное. И никто мне больше не нужен. В частности, эта невоспитанная губастая Ева. Девочка с дурным характером, которая много о себе думает. И, кстати, она неправильно ударения ставит в словах. «ПолОжила», например. Или «брАла». Мама бы меня за такое на два дня телефона лишила! А как стыдно за Еву бывало, когда в школьной столовой она вилкой, которой ела второе, потом лезла за варёным яблоком в компот? И этой ли Еве ещё про «колхоз» рассуждать? Да люди из области, которых некоторые зовут «колхозниками» – они бывают самые разные. И очень грамотные и воспитанные бывают. Толку-то, что Ева в городе живёт? Что у неё от этого, хороших манер прибавилось, что ли? Вот и сиди, Ева, со своим Григорием! Портите друг другу нервы – потому что вы оба этого заслуживаете.

      Кажется, это называется кармическая связь. Или керамическая. Спрошу у мамы или её друзей. А лучше в интернете посмотрю.