Текст книги "Наследие Михаила Булгакова в современных толкованиях"

Автор книги: Ирина Галинская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

Эпиграф к первой части «Мастера и Маргариты» открывает, по мнению К. Икрамова, причину деформации М.А. Булгаковым библейского сюжета: «Я – часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо». Ведь упование на то, что зло наперекор своей природе может и будет вечно творить добро – это извращение, жажда подвергнуться насилию, считал К. Икрамов. «Нас чарует дьявольская путаница добра и зла в романе, она неотразима для каждого, кто смертельно устал от власти мелочной, ежеминутной, рассеянной в бюрократизме домовых книг и в подлости коммунальных соседей» (10, с. 5).

Камил Икрамов создавал свою статью в 1975-1981-1986 годах, но опубликовать ее смогла лишь его вдова О. Икрамова-Седельникова в 1993 году. Интересно, что критик впервые соотнес чувства Маргариты на балу у Воланда с гениальным финалом сна Татьяны Лариной. В 1994 году М.О. Чудакова развила далее этот сюжет в статье «Евгений Онегин, Воланд и Мастер» (20, с. 5–10).

Дерек Дж. Ханнс пишет, что среди многих сложных вопросов в романе М.А. Булгакова нет более загадочного, чем истолкование образа Иешуа (19). Он видит в романе у Иешуа три роли. Первая роль – Иешуа отнюдь не библейский Иисус, даже само его имя является данью «древнееврейскому реализму иерусалимских глав». Вторая роль – Иешуа стремится стать библейским Иисусом. Третья роль Иешуа в «Мастере и Маргарите» состоит в отождествлении его с обещанным во Второзаконии пророком-мессией, ибо его предсказания рисуют будущее человечества. «Иешуа – булгаковское утверждение земного и небесного бытия Иисуса Христа, обещание вечной жизни для верующего и гарантия, что царство Божие придет однажды, будучи возвещенным для счастья всего человечества», – заключает Дерек Дж. Ханнс (19, с. 82, 90).

Мирон Петровский в статье «Мифологическое городоведение Михаила Булгакова» (14) выдвигает предположение о «киевской натуре» булгаковского Ершалаима. «Древний Ершалаим Булгаков писал с киевской натуры», замечает он и продолжает: «Как из-под новых строк палимпсеста, проглядывают старые, в кривоватых, путанных улочках древнего города легко прочитывается Подол, а сияющий над Ершалаимом храм написан, несомненно, поверх Андреевской церкви… Так что в известном смысле можно сказать, что Михаил Булгаков, никогда не видавший Иерусалима, видел его непрерывно на протяжении всей своей киевской юности». Киевские ландшафты, история и топография города шли навстречу желанию видеть идеологизированный образ Киева-Иерусалима: в расположенном на холмах Киеве, как и в холмистом Иерусалиме, были Золотые ворота, пещеры, Нижний и Верхний город (14, с. 22, 23, 24).

Даже хорошо знакомую ему Москву Булгаков в «Мастере и Маргарите» описывал, по мнению М. Петровского, с «киевской натуры», а что касается Иерусалима, то тут критик ссылается на описания древнего города в трудах паломников из Киева, которые неоднократно сравнивали топографию этих двух городов. «Представление о сходстве двух городов Булгаков воспринял в качестве киевлянина из самой атмосферы городской культуры и разделял его со всеми киевлянами», считает М. Петровский (14, с. 23).

А.Н. Барков напоминает, что у булгаковедов нет единого мнения относительно идейной нагрузки евангельских глав (2, с. 64). Критик убежден, что Булгаков создал пародию на искажение Евангелия в работе Л.Н. Толстого «Соединение и перевод четырех Евангелий». Булгаковский «роман в романе», по убеждению А.Н. Баркова, пародирует названное произведение Л.Н. Толстого, а булгаковский образ Иешуа «является пародией на тот образ Христа, который получился в результате работы великого романиста над евангельскими текстами» (2, с. 68).

Прообразом Левия Матвея выступает Лев Толстой, а образ Иешуа прямо связан с творческим наследием Толстого, поскольку повторяет сентенцию последнего – «люди добры», то есть основу концепции непротивления злу насилием. Кроме пародирования при помощи образа Иешуа текстов Л.Н. Толстого, критик находит, что Га-Ноцри еще и является пародией на творческое наследие Максима Горького. Дело в том, что Христос и Антихрист у Горького часто меняются местами, считает А.Н. Барков, и именно эта ситуация описана в романе «Мастер и Маргарита», где Воланд творит добро, а всепрощенчество Иешуа приводит к глобальной трагедии (2, с. 72).

В статье «О концепции личности в романе „Мастер и Маргарита“» М.В. Колтунова утверждает, что Иешуа у Булгакова– это «очищенный» образ Христа, то есть проступающий, «как при реставрационном снятии позднейших изображений», и что булгаковский Христос – мессия, «несущий людям великую истину, которая каждому открывает путь к свободе» (13, с. 60).

Е.А. Яблоков в поисках мифопоэтического подтекста произведений Михаила Булгакова соотносит с образом Иешуа идею «света». «Однако положительное значение имеет здесь свет не солнечный, а лунный – отраженный свет вечного пути к Истине по голубой дороге». При этом в романе подчеркивается, замечает критик, что Иешуа «сторонится от солнца», «заслоняется от солнца», «видимо, потому, что солнце для него несет близкую гибель» (22, с. 111).

«Луна у Булгакова – солнце мертвых, – писал за несколько лет до Е.А. Яблокова Игорь Золотусский. – Ее свет – свет тревоги, раздражающий свет, свет болезни… Свет луны – это свет обманов, свет игры света, который не может признать за истинный свет Булгаков» (9, с. 165).

Наиболее категоричным следует признать мнение об ершалаимских главах романа «Мастер и Маргарита» священника Михаила Ардова. В предуведомлении редакции журнала «Столица», где его статья была опубликована, сказано: «Сегодня, когда Булгаков в России напечатан многомиллионным тиражом, которым изданы сотни книг о нем и его заветном романе, когда ежегодно собираются булгаковские научные конференции, мы полагаем себя не только вправе, но обязанными опубликовать этот короткий, жесткий и прямодушный текст, смысл которого – гораздо шире заданной темы: любое кумиротворчество опасно не только для творца и предмета его возвышенной любви, но в целом для нравственной духовной атмосферы общества» (1, с. 55).

Священник Михаил Ардов пишет в своей статье «Прочтение романа» о большом разочаровании, которое постигло его после знакомства с «Мастером и Маргаритой». М. Ардов отвергает «всю ту богохульную часть вещи, где отвратительным образом искажаются евангельские события», ибо эти страницы «оскорбляют и унижают божественное достоинство Спасителя». Опровергая всех четырех евангелистов, пишет далее М. Ардов, сочинитель «романа в романе» выдвигает собственную версию последних дней земной жизни Господа Иисуса Христа. Поскольку «претенциозную эту прозу» наизусть знает сатана, а самому Иешуа это сочинение неизвестно, М. Ардов называет этот уровень романа «Мастер и Маргарита» «богословско-демонологическим» и даже – «кощунственной Понтиадой» (1, с. 55).

Здесь уместно вспомнить слова о. Александра Меня, который в свое время говорил, что роман «Мастер и Маргарита» имеет к Евангелию весьма отдаленное отношение, что это не трактовка и не интерпретация, а просто другое о другом.

Список литературы

1. Ардов М. Прочтение романа // Столица. – М., 1992. – № 42(100). – С. 55–57.

2. Барков А.Н. Религиозно-философские аспекты романа «Мастер и Маргарита» // Возвращенные имена рус, лит. Аспекты поэтики, эстетики, философии. – Самара, 1994. – С. 64–72.

3. Блажеев Е. Роман Булгакова как опыт русской бездны // Грани – Grani.-Frankfurt am Main, 1994. – Т. 49, № 174. – S. 109–125.

4. Боборыкин В. Михаил Булгаков. Книга для учащихся старших классов. – М., 1991. – 208 с.

5. Брикер Б. Наказание в романе М. Булгакова «Мастер и Маргарита»: Типология мотива // Russ. lit. – Amsterdam, 1994. – Vol. 35. – N 1. – P. 1–38/

6. Гаспаров Б. Из наблюдений над мотивной структурой романа М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита» // Slavica Hierosolymitana. – Jerusalem, 1978. – Vol. 3. – P. 198–251.

7. Галинская И.Л. Рецепция творчества М.А. Булгакова в англоязычной критике // Михаил Булгаков: современные толкования. К 100-летию со дня рождения. 1891–1991. – М., 1991. – С. 184–209.

8. Зеркалов А. Иисус из Назарета и Иешуа Га-Ноцри // Наука и религия. – М., 1986. – № 9. – С. 47–52.

9. Золотусский И. Заметки о двух романах Булгакова // Лит. учеба. – М., 1991. – № 2. – С. 147–165.

10. Икрамов К. Трагедия затаенного стыда. К вопросу о трансформации источников // Независ. газ. – М., 1993. – 3 марта. – С. 5.

11. Йованович М. Евангелие от Матфея как литературный источник «Мастера и Маргариты» // Зб. за славистику. – Нови Сад, 1980. – № 8. – С. 109–123.

12. Клеберг Л. Роман Мастера и роман Булгакова // Slavica ludensia. – Lund, 1977. – P. 113–125.

13. Колтунова М.В. О концепции личности в романе «Мастер и Маргарита» // Возвращенные имена рус. лит. Аспекты поэтики, эстетики, философии. – Самара, 1994. – С. 55–64.

14. Петровский М. Мифологическое городоведение Михаила Булгакова, Театр. – М., 1991. – № 5. – С. 14–32.

15. Соколов Б.В. Роман М. Булгакова «Мастер и Маргарита». – М., 1991. – 175 с.

16. Соколов Б.В. Михаил Булгаков: (100 лет со дня рождения). – М., 1991. – 64 с.

17. Соколов Б. Булгаковская Энциклопедия – М., 1996. – 586 с.

18. Тан А. Москва в романе Булгакова // Декоративн. искусство. – М., 1987. – № 2(37). – С. 22–29..

19. Ханнс Д. Дж. Роль Иешуа в романе «Мастер и Маргарита» // Возвращенные имена рус. лит. Аспекты поэтики, эстетики, философии. – Самара, 1994. – С. 74–90.

20. Чудакова М.О. Евгений Онегин, Воланд и Мастер // Там же, с. 5–10.

21. Эльбаум Г. Анализ иудейских глав «Мастера и Маргариты» Михаила Булгакова. – Анн Арбор, 1981. – 137 с.

22. Яблоков М.В. Мотивы прозы Михаила Булгакова. – М., 1997. – 198 с.

23. Яновская Л. Треугольник Воланда. К истории романа «Мастер и Маргарита». – Киiв, 1992. – 189 с.

24. Beatie B.A., Powell Ph.W. Story and symbol: Notes toward a structural analysis of Bulgakov’s «The Master and Margarita» // Russ. lit. triquart. – Ann Arbor, 1978. – N 15. – P. 219–232.

25. Blake R. A bargain with the Devil // New York Times book rev. – N.Y., 1967. – Oct. 22. – P. 1, 71.

26. Bulgakov M. The Master and Margarita / Transl. by Ginsburg M. – N.Y., 1967. – VIII, 402 р.

27. Bulgakov M. The Master and Margarita / Transl. by Glenny M. – L., 1967. – /3/, 445 p.

28. Pope R.W.S. Ambiguity and meaning in «The Master and Margarita»: The role of Afranius // Slavic rev. – Stanford, 1977. – Vol. 36, N 1. – P. 1–24.

Этика, эстетика, поэтика, философия произведений М.А. Булгакова

Исследуя этико-философскую и мифопоэтическую концепцию человека и бытия в романе Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита», болгарский литературовед Николай Звезданов прежде всего рассматривает взаимоотношения Булгакова и Сталина, приведшие, по мнению автора книги, к реальным трагическим последствиям для писателя. В письме Правительству СССР, написанном 28 марта 1938 г., Булгаков «с завидной прямотой и смелостью» описал не только свою творческую судьбу, но и свою идейную позицию в литературе. Автор книги убежден, что по дерзости булгаковское письмо не имело аналогов в сталинскую эпоху (9, с. 13).

На протяжении всего творчества Булгаков писал одну книгу, считает Н. Звезданов, – «Книгу своей жизни» (9, с. 60). Но одновременно это и завершенная художественная картина мира. Что же касается запрещенной булгаковской пьесы «Батум», то это «искупительная жертва творца» (9, с. 61), а отнюдь не творческое поэтическое грехопадение, поскольку пьеса «показывает действительную силу системы» (9, с. 62).

Называя роман «Мастер и Маргарита» гениальным творением русского духа, Н. Звезданов утверждает, что роман этот вобрал огромную часть культурно-исторической, мифологической и философской памяти человечества. В нем «в странном сожительстве» соседствует античная мениппея, средневековая мистерия и модернистский гротеск. Христианское повествование разворачивается на фоне драматической современности, а фольклорно-демонологическая традиция подкрепляется древней масонской легендой о Великом Мастере (9, с. 64).

«Роман в романе» об Иешуа и Понтии Пилате и социально-сатирический рассказ о миссии Воланда в Москве представляют собой «гомогенный сплав», причем каждое из составляющих «тотально двоемерно», ибо в них слиты реальное и магическое, земное и трансцендентное, история и метаистория (9, с. 65). Солнце и Луна являются в романе космическими немыми свидетелями двух катастроф, одна из которых разразилась в древнем Ершалаиме. а другая – в современной писателю Москве.

В главе «Что есть истина?» Н.Звезданов показывает, что в романе об Иешуа и Пилате образы подсудимого и прокуратора предельно обобщены, являются носителями огромного духовного заряда. Поведение Иешуа Га-Ноцри свидетельствует о том, что у него отсутствует страх за свою жизнь. Сердце Иешуа богато любовью, любовь дает ему свободу. Такова тайна духовного величия Иешуа Га-Ноцри.

В романе «Мастер и Маргарита» Иешуа пребывает в двух ипостасях: как реальный образ земного человека, очутившегося в необычных житейских обстоятельствах, и как эманация трансцендентного образа богочеловека, как символ идеального вневременного бытия, соответствующий евангельскому сказанию (9, с. 82). Любовь, Свобода и Истина возвышаются для Иешуа над любыми обстоятельствами, над всякой властью и, следовательно, над всякой иерархией в человеческих отношениях. Однако главным героем романа «Мастер и Маргарита» является, по мнению Н.Звезданова, не Иешуа, а пятый прокуратор Иудеи Понтий Пилат. Образ Пилата – типичный пример такого состояния, когда в душе человека борются инерция привычки и неосознанная тяга к новому. Читатель романа становится свидетелем борьбы между долгом прокуратора и чувством человека в нем, между старой и новой истинами, между трагической судьбой и личной трагической виной, между старым моральным законом «око за око» и бесконечным милосердием и всепрощением. Жажда искупления, горесть и страдание – вот характеристики душевного мира Пилата после суда на Иешуа, считает Н.Звезданов.

«Роман в романе» построен как симфоническая поэма о душе человека, о величии и падении человеческого духа. При помощи М.А.Булгакова само время избрало Пилата главным героем трагедии. Ведь слово «несправедливость» было ключевым в сознании жителей страны, когда писатель создавал свой роман. В «Мастере и Маргарите» тема справедливости тесно переплелась с темами предательства и страха. И страх этот как бы нависает над Пилатом.

В булгаковском романе имеются две концепции человеческой судьбы, убежден Н.Звезданов: с точки зрения смерти (Берлиоз) и с точки зрения вечности (Воланд). Реальность и фантастика меняются местами, ибо московская действительность в романе является более фантастической, нежели любой вымысел. Московский мир оказывается во власти иллюзорного, мнимого, нереального. Картина социальной жизни нэпмановской Москвы подчеркнуто парадоксальна в романе, и это позволяет писателю наглядно показать подлинное лицо каждого из персонажей, воплощающего пошлость и порок, враждебного истине и добру. Москва в романе Булгакова – это мир без веры, мир псевдоистины, т. е. антихристианский антимир. И в Ершалаиме, и в Москве, показывает писатель, людям свойственно двоемыслие, двойная жизнь – явная и тайная. В сущности, речь идет о двойной ценностной системе, двойной морали и о двойной отчетности за свои поступки, полагает Н.Звезданов.

Между миром Мастера и идеологическим кодом эпохи, в которой он существует, пролегает зияющая бездна. Мастер становится жертвой атеистического массового психоза, сломившего его душевные силы. Изначальная «вина» булгаковского героя состоит в том, что он талантлив.

Образ Воланда (как и образы Иешуа и Пилата) – это гениальное художественное открытие Булгакова, «его новое слово в мировой демонологической традиции» (9, с. 122). Воланд не подчинен случаю, его действия закономерны. Истиной для него является не убеждение, что все люди добры (как для Иешуа), а подчинение моральному закону, уверенность в том, что люди могут стать и добрыми, и умными. Ведь булгаковский Воланд умеет видеть в человеке не только зло, но и добро. Миссия Воланда и его свиты в Москве, считает Н. Звезданов, – срывание всех и всяческих масок. И именно благодаря этой миссии восстанавливается поруганная истина реальной жизни. Впрочем, Воланд не уничтожает зло, а только временно разоблачает его. После исчезновения Воланда московские жители (за небольшим исключением) продолжают жить по-старому. Миссия Воланда и его свиты в Москве, по глубокому убеждению Н.Звезданова, есть не что иное как «гротескная редакция страшного суда», о котором говорится в Откровении Святого Иоанна Богослова (9, с. 131).

Говоря о любви Мастера и Маргариты, Н.Звезданов склонен полагать, что это печальное повествование о великой любви написано воистину с шекспировской силой. В буквальном смысле слова, пишет он, «любовь между Мастером и Маргаритой бессмертна» (9, с. 135). Любой жест, любая мысль Маргариты оценивается по высшим морально-этическим критериям. Учитываются все виды и степени проявления честолюбия и самолюбия, возможности самопознания, умение творить добро, способность к самоотречению, доброжелательность. Ведь наивысшая ценность в мире, согласно нравственному критерию самого Булгакова, – это человеческое милосердие и сострадание. «Без них жизнь в мире нескончаемой трагедии была бы лишена смысла» (9, с. 144).

Для романа «Мастер и Маргарита» характерна уникальная композиция, возможно, самая сложная во всей мировой литературе, пишет Н. Звезданов. Трудно найти в литературе такой другой роман, в котором композиция в такой степени влияла бы на проблематику всего произведения в целом. Известно высказывание А.С. Пушкина о том, что само построение «Божественной комедии» Данте является доказательством гениальности ее создателя. В такой же степени, считает Н. Звезданов, данную оценку можно отнести и к роману «Мастер и Маргарита». Если говорить языком семиотики, то это «текст в тексте», которые объединяет история одного этико-философского учения и судьба его создателя Христа – Иешуа.

Такой композиционный прием – роман в романе, пьеса в пьесе, картина в картине – использовался в литературе и искусстве множество раз до Булгакова («Гамлет», картина Веласкеса «Менины» и др.), так что в подобном подходе нет ничего нового. Новаторство же Булгакова состоит в том, что его «текст в тексте» получает авторитетное свидетельство надвременного героя Воланда, подтверждающего истинность описываемых событий, в результате чего создатель «текста в тексте» Мастер может вступить в непосредственный контакт с отделенной девятнадцатью веками от современности реальностью, чтобы самому решить судьбу Пилата, позволив ему перейти из царства Тьмы в царство Света (9, с. 157–159).

В представлении Булгакова мир есть текст, а творчество есть воспоминание о последнем. Мастер же выступает медиатором, посредником между древним текстом и современностью. Мастер актуализирует вечные законы Пратекста, представляющего собой парадигму для всех времен. Ценность этого Пратекста состоит в доказательстве учения, гибели и воскресения Иешуа Га-Ноцри. Герои романа «Мастер и Маргарита» делятся на тех, кто знают этот Пратекст, и тех, кто не помнит о нем или разрушает его. Так, в сцене спора между Воландом и Берлиозом писатель скрещивает две диаметрально противоположные точки зрения на бытие Пратекста.

«Мастер и Маргарита», по мнению Н.Звезданова, – это история (а, точнее, метаистория) двух городов: Ершалаима и Москвы. Аналогия эта имела решающее значение для идейной концепции булгаковского романа в целом. Писатель накладывает два города один на другой, чем превращает Москву во второй Ершалаим (9, с. 167). Аналогия между двумя мирами романа делает очевидным процесс мифологизации действительности. Согласно Булгакову, линейное историческое время обречено на вечное повторение, а история становится метаисторией. Преодоление линейно-исторического времени означает для писателя победу над смертью, т. е. второе бесконечное бытие.

Пространственные координаты у Булгакова, как и временные, строятся по законам мифопоэтической логики, когда граница между реальным и магическим твердо не установлена, а герои легко переходят от действительности к мнимости. Однако пространственный космос у Булгакова – это космос этический, его экзистенциальный диапазон исключительно широк и адекватен многоликому человеческому бытию, в котором существуют предательство, страх и малодушие, раскаяние. любовь и сострадание, способность к нравственному воскрешению. подвиг верности, т. е. все пороки и добродетели, которые еще великий Данте поместил в различные круги Ада, Чистилища и Рая. Одним словом, заключает Н.Звезданов, роман «Мастер и Маргарита» – энциклопедическое произведение содержащее огромную часть художественной и культурной памяти человечества. Определяя границы и координаты булгаковского романа, Н.Звезданов использует данные обширной «булгакианы», хотя и не всегда, к сожалению, ссылается на авторов, впервые открывших и указавших генетические источники булгаковских образов, сюжетов и эпизодов.

В сборнике «Возвращенные имена русской литературы» (7), выпущенном Самарским государственным педагогическим институтом, нащупываются новые пути литературоведческих подходов и есть попытки переосмысления уже известных фактов, пишет ответственный редактор сборника В.И. Немцов. Творчеству М.А. Булгакова посвящена первая часть сборника. М.О. Чудакова, сопоставляя в своей статье испытание героини романа «Мастер и Маргарита!» с «чудным сном» Татьяны из «Евгения Онегина», пишет: «У Пушкина Татьяна – потенциальная добыча гостей на дьявольском сборище, и только грозный возглас Онегина ее защищает. У Булгакова Маргарита с самого начала приглашена как королева бала – и также под защитой его хозяина» (7, с. 7). Евгений Онегин из сна Татьяны, считает исследовательница, «расслоился» на Воланда и Мастера.

М.О. Чудакова подвергает сомнению уверенность американского булгаковеда С. Иоффе в том, что жена Булгакова, как и ее сестра, были любовницами Сталина (7, с. 10), но при этом она согласна с тем, что еще мало исследованы многочисленные случаи маниакальной уверенности женщин, будто они были любовницами Сталина.

Б.С. Мягков рассказывает о творчестве М.А. Булгакова с 1923 по 1924 г., когда писатель работал в газете «Гудок» и создавал роман «Белая гвардия». Малая проза Булгакова (его фельетоны), считает Б.С. Мягков, плохо изучена. Целый ряд произведений бездоказательно приписываются Булгакову, включаются в его сборники, выпускаемые солидными издательствами, и эти ошибки утверждаются затем в корпусе трудов писателя.

Итальянская исследовательница Рита Джулиани рассматривает в своей статье демонический элемент в булгаковских «Записках на манжетах». До нас не дошел полный текст этого произведения, написанного в 1922–1923 гг. и опубликованного в урезанном цензурой виде. Однако и в неполной форме «Записки на манжетах» содержат важные сведения о жизни Булгакова на Кавказе и о первых месяцах его пребывания в Москве. «Посредством волшебных появлений и исчезновений, колдовства, фокусов и тому подобного Булгаков передает очевидную нелепость и настоящую иррациональность многих аспектов социального устройства» (7, с 27). Рита Джулиани считает, что центральным элементом булгаковской поэтики является «магическое». а что касается «дьявольского», то это не что иное, как «подкласс магического».

В.П. Скобелев, говоря о функции архаико-эпического элемента в романной структуре «Белой гвардии», сравнивает булгаковский роман с пушкинской «Капитанской дочкой», ибо считает, что зона семейных отношений и связей, описанная в «Капитанской дочке», повторяется в изображении семьи Турбиных в «Белой гвардии».

Рассмотрев образ императора Николая I в пьесе «Александр Пушкин», образ Ивана Грозного в пьесах «Блаженство» и «Иван Васильевич», образ Николая II в пьесе «Батум» и образ Петра I в либретто оперы «Петр Великий», И. Ерыкалова приходит к выводу, что эти образы царей затрагивают глубокие мировоззренческие и эстетические черты творчества Булгакова. «Кроме того, сопоставление известных фактов из жизни русских царей с текстами писателя позволяет в некоторой степени приоткрыть способ шифровки мыслей, которые он хотел запечатлеть в своих произведениях, но не высказывать прямо» (7, с. 45).

М.В. Колтунова формулирует концепцию личности в романе «Мастер и Маргарита» следующим образом: «Человек ответственен прежде всего перед собой за тот выбор, который он сделал. Ответственность эта начинается с момента осознания истины. Истина же в том, что человек бессмертен, а потому должен быть совершенно свободен от страха, лжи и жажды власти над себе подобными. Тогда исчезнет почва для ненависти и вражды. Ибо ненависть порождает ненависть, а любовь умножает любовь» (7, с. 63).

Согласно статье А.Н. Баркова о религиозно-философских аспектах романа «Мастер и Маргарита», прототип Воланда – это В.И. Ульянов-Ленин, ибо в образе Воланда переплетается сатанинское с божественным (7, с. 73). В книге же Александра Эткинда «Толкование путешествий» Воланд – это американский посол в СССР Уильям С. Буллит и одновременно Владимир Маяковский, на собрании сочинений которого стояла анаграмма «WM».

Английский булгаковед Дерек Дж. Ханнс, оценивая роль Иешуа в романе «Мастер и Маргарита», утверждает, что номера четырех библейских глав романа (гл. 2, 16, 25, 26) означают буквы еврейского алфавита, которые составляют выражение: «Смотрите, этот человек любит Яхве» (7, с. 96).

Автор нью-йоркского «Нового журнала» Мария Шнеерсон в статье «Лучший слой в нашей стране. Заметки о Булгакове» (16) напоминает, что в своем письме Правительству СССР от 28 марта 1930 г. Михаил Булгаков указал, что в пьесах «Дни Турбиных» и «Бег», а также в романе «Белая гвардия» он упорно изображает русскую интеллигенцию как «лучший слой в нашей стране». Булгаков также указал в этом письме, что изображение интеллигентско-дворянской семьи, волею непреложной исторической судьбы брошенной в годы гражданской войны в лагерь Белой гвардии, осуществляется им в традициях «Войны и мира», что такое изображение вполне естественно для писателя, кровно связанного с интеллигенцией.

Мария Шнеерсон показывает, что тема эта определяет пафос основных произведений писателя. Уже в «Записках юного врача» (1927) возникает образ России – темной, нищей страны и образ одинокого интеллигента-подвижника, призванного нести людям свет (16, с. 275). Метафоры мрака и света пронизывают все повествование рассказов.

Параллельно с «Записками юного врача» Булгаков пишет цикл рассказов о гражданской войне, в которых «интеллигент, поставленный в экстремальные условия, не изменяет идеалам добра» (16, с. 276). В рассказах «Необыкновенные приключения доктора», «В ночь на 3-е число», «Красная корона» и др. Булгаков утверждает. что интеллигент полностью ответственен за то, что происходит в стране. В рассказе «Я убил» показано, что интеллигент способен совершать решительные поступки: доктор Яшвин убивает петлюровца-истязателя.

В «Белой гвардии» Булгаков выступает не только как адвокат интеллигенции, но и как прокурор. Псевдоинтеллигенты типа Шполянского, Тальберга и Лисовича сыграли, по мнению писателя, «роковую роль в истории российской смуты» (16, с. 277). Роль народа в этом романе также неоднозначна, с одной стороны людские массы сравниваются с «Черным морем», с «черной рекой», а с другой стороны, Булгаков отражает на страницах «Белой гвардии» извечные чувства справедливости и доброты народа. Так, убитый на первой мировой войне вахмистр Жилин предстает во сне Алексея Турбина как «светозарный рыцарь» (16, с. 279).

В повести-антиутопии «Роковые яйца» (1924) возникает тема интеллигенции и народа. Мария Шнеерсон считает, что Булгакову была известна антиутопия Е. Замятина «Мы», опубликованная за границей также в 1924 г., хотя она и не приводит никаких доказательств такого предположения. Она только замечает, что в обеих антиутопиях «материальное процветание страны сочетается с деспотизмом» (16, с. 279). Что касается Булгакова, то Мария Шнеерсон склонна полагать, что в процветающей Москве (имеется в виду НЭП) писателю видится та же «тьма египетская», что и в российской глуши, где за несколько лет до этого оказался его герой «Записок юного врача».

В «Собачьем сердце» (1925), как и в «Роковых яйцах», в центре повествования находится гениальный ученый. Профессор Преображенский, подобно профессору Персикову, ненавидит бескультурье, невежество, «тьму египетскую» во всех их проявлениях. Будучи истинным интеллигентом, Преображенский уважает и ценит людей труда. Однако толпа, по Булгакову, – тупая и страшная сила, а человек толпы Шариков предстает как носитель самых отвратительных ее пороков.

«Шариковы» появляются и в ряде булгаковских фельетонов. и в очерках о Москве двадцатых годов. Основной характеристикой «Шариковых» является ненависть к интеллигенции. «Шариковы» немыслимы в человеческом обществе – к такому выводу приходит писатель.

После того, как в 1929 г. произведения Булгакова перестали печатать и ставить на сцене, «тема интеллигенции в его творчестве предстала в новом ракурсе», пишет Мария Шнеерсон (16, с. 283). Теперь интеллигенции противопоставляется деспотическая власть, причем как в ретроспективном, так и в футурологическом планах (пьеса и роман о Мольере, пьеса о Пушкине, фантастическая драма «Адам и Ева»).

Будучи истинным гуманистом, Булгаков в пьесе «Адам и Ева» (1931) вступает в конфликт с военной доктриной советского государства. Пьеса «Блаженство» (1934), по мнению Марии Шнеерсон, составляет вместе с пьесой «Адам и Ева» некую дилогию, ибо в ней изображается идеальное общество будущего, причем общество коммунистическое, возникшее якобы через несколько веков после победы над капитализмом. Однако и это общество XXIII в. – тоталитарное, ибо хотя герои переносятся в 2222 г., конфликт интеллигента с государством продолжается и там. Словом, конфликт интеллектуальной элиты с властью, согласно Булгакову, неразрешим.

Начиная с «Записок на манжетах», показывает далее Мария Шнеерсон, сквозной темой в творчестве Булгакова становится проблема отношения писателя и власти. С «Записок на манжетах» и рассказа «Богема» (1925) начинается противопоставление не поступившихся писательской честью художников и приспособленцев, продающих свое перо. Незавершенное мемуарное повествование «Тайному другу» (1929) и пьеса-памфлет «Багровый остров» (1927) посвящены именно этой теме. Но с особой силой она звучит в «Записках покойника» («Театральный роман») и в «Мастере и Маргарите». Протагонисты этих произведений – Максудов и Мастер – прежде всего романтические герои, ибо теориям «социального заказа», разговорам об утилитарной функции искусства и его классовой сущности Булгаков (в противовес Маяковскому) противопоставляет свое романтическое понимание художественного творчества, заключает Мария Шнеерсон (16, с. 293).