Текст книги "Круг обреченных"

Автор книги: Ирина Лаврентьева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

– Звони! Немедленно!

Однако в петербургском агентстве интимных услуг, которым пользовался Митюхин, ответили, что высокой брюнетки с итальянской фигурой и русским именем Даша у них никогда не было.

– Вы сделали заказ, это мы прекрасно помним. У нас ведется строгий учет. Вы еще просили Машу, которую заказываете обычно. Но Маша на больничном.

Мы обещали подобрать вам другую девушку, верно?

– Ну да. Она и приехала.

– Кто приехал? Мы никого к вам не отправляли. Минут через пятнадцать после первого звонка позвонил ваш компаньон и отменил заказ.

– А… Кто же? – спросил Роман и положил трубку.

Глава 22
ТАЙНЫЕ ПОРОКИ

Член областного правительства Демьян Викентьевич Ямалаев аккуратно открыл входную дверь, зажег свет. Уютное потайное гнездышко манило мягкими драпировками, приглушенными тонами ковров, изысканными бронзовыми лампами в виде младых полуобнаженных пастушков и пастушек. Демьян Викентьевич предпочел бы видеть вокруг себя одних пастушков, но таковых ламп обнаружить в антикварных лавках пока не удалось.

Проверив содержимое холодильника, Демьян Викентьевич остался доволен.

Приходящая домработница, кандидат технических наук, выражаясь слогом вояк, выполняла поручения четко, без замечаний. Были обнаружены баночка маринованных миног (Ямалаев обожал миноги) и сочных испанских маслин (любил Ямалаев и маслины). Повертев в руке банку паюсной икры, член правительства остался доволен и икрой. Маркировка указывала, что продукт наисвежайший. Никаких излишеств, но все, что необходимо для легкого ужина, призванного укрепить члены, не вызывая тяжкой осоловелости. Скромно стояла в двери бутылка виски. В морозильной камере обнаружилась формочка с разноцветными кубиками льда.

Несколько видов натуральных соков. Никакого пошлого шампанского – непременного атрибута любовных свиданий примитивных гетеросексуалов. Радовала глаз роскошная рыночная клубника и крупная, цвета багряного заката, черешня. Ямалаев представил себе, как положит тугую ягоду в рот и раздавит ее в поцелуе о пухлые, молодые губы…

Возникшая в воображении картина так возбудила Демьяна Викентьевича, что он даже застонал слегка и отправился в ванную. Зеркальные стены ванной комнаты многократно повторили во всевозможных ракурсах довольно ладную фигуру мужчины сорока двух лет, образование высшее гуманитарное, из семьи хореографа и… И все.

Просто из семьи хореографа. Поскольку мама Демьяна Викентьевича никогда не работала. А в основном плакала. Причину постоянных маминых слез Демьян Викентьевич осознал много позже, став юношей. И тогда он поклялся себе, что его собственная жена никогда не узнает о тайных пристрастиях своего супруга.

Конечно, он собирался жениться, как же еще? Разве можно было лет двадцать тому назад хоть намеком выдать свою нетрадиционную ориентацию? Действовала статья в кодексе. Сколько их, жертвами павших в борьбе роковой? Одна лишь фамилия Параджанов чего стоит. И Демьян Викентьевич, поворачиваясь под тугими водяными струями, как молитву, начал перечислять про себя знаменитые имена. Попалась ему на днях замечательная книжка «Другой Петербург» – о геях высшего света. От Петра Первого, который, оказывается, тоже жил с Меншиковым. До наших дней. Есть чем гордиться. Таланты. Тонкие, изысканные люди. А кто среди натуралов? Одни водопроводчики Сидоровы и дворники Галнутдиновы.

Демьян Викентьевич, еще раз с удовлетворением оглядев себя в зеркала, растерся жестким махровым полотенцем, облачился в роскошный шелковый халат с кистями, взял с полочки флакон. Во влажном воздухе ванной распространился запах дорого парфюма.

Нужно позвонить домой. Спокойствие семьи – превыше всего. Ямалаев опустился в низкое кожаное кресло.

– Тамарочка? Добрый вечер, родная. Как там у вас? Все в порядке? Где Степан? Ну почему ты отпускаешь его на эти ужасные дискотеки? Там черт знает что происходит! Наркотики, девки. Ну как я могу не беспокоиться? Вы для меня – все. Ну хорошо, не буду. Нет, родная, я задерживаюсь. Мы заседаем. Готовим вопрос к согласованию. Да, милая. Устал ужасно. Ложись спать, не жди меня. Если что-нибудь экстренное, звони на «трубу». Целую.

Спи, моя радость, усни, улыбнулся Ямалаев. Он прошел на кухню, плеснул в квадратный стакан виски, добавил льда. И так, со стаканом в одной руке и трубкой в другой (следует упомянуть, что депутат курил трубку), Демьян Викентьевич прохаживался по устланной коврами комнате. Как хорошо быть членом правительства! Лучше работы я вам, синьоры, не назову, насвистывал Ямалаев некогда популярный мотивчик.

И то верно. Разве сопоставить его прежнюю жизнь, жизнь ректора одного из гуманитарных вузов города, с его нынешней жизнью? Что было там? Бедность и порок. Причем бедность лезла изо всех дыр, а порок приходилось тщательно маскировать. Что здесь? Бескрайние права, неограниченные возможности.

Ограниченные, конечно. Но ему, Демьяну Ямалаеву, хватает. В одночасье малогабаритная трехкомнатная квартира в спальном районе Петербурга сменилась тоже трехкомнатной, но по площади соизмеримой с каким-нибудь небольшим европейским государством. Да еще в историческом центре города. На Мойке. Почти по соседству с Пушкиным. Ну а где же еще жить члену областного правительства?

Не в Подпорожье каком-нибудь, право слово! Появилось и вот это уютное гнездышко, о котором знает глупая наседка Тамара. Появились деньги.

За принятие решений, лоббируемых теми или иными группами, можно получать такие комиссионные, что годовой оклад ректора покажется смешным недоразумением. Впрочем, что об этом говорить? Многочисленные газетные аналитики давно разложили все по полочкам. Назвали вещи своими именами.

Проследили на многочисленных примерах растворившиеся в воздухе миллионы долларов. И что? И ничего. Как говорит славный малый, партнер по игре в теннис, депутат городского законодательного собрания Димка Огибин, – чернь все съест.

И это правда. Вот он, Ямалаев, пьет свой дринк в своей потаенной квартирке, ждет своего мальчика и ничего не опасается.

При мысли о юноше сладкое волнение вновь поднялось от чресел вверх, к самому горлу, перехватило дыхание. Пора приготовиться к визиту.

Ямалаев сервировал низкий столик с черной стеклянной столешницей.

Разложил по хрустальным вазочкам припасенную снедь. Открыл банку с икрой, приготовил тосты. Выложил на блюдо ягоды. Бутылка виски, сок в высоком графине.

Лед достану позже, когда он придет, подумал Демьян Викентьевич.

В этот момент запиликала трубка сотового. «Что это? Неужели дома что-нибудь? Как некстати. Отговорюсь чем угодно», – лихорадочно соображал депутат на пути к журнальному столику.

– Але? – голосом максимально занятого человека бросил он.

– Господин Ямалаев? – утвердительно поинтересовалась трубка.

Демьян Викентьевич узнал голос и ответил ледяным тоном:

– Что вам угодно? По какому праву вы пользуетесь этим номером? Откуда он вам известен?

– От верблюда. Ну что, Ямалаев, Родину продал? За сколько?

– Как вы смеете? Я немедленно…

– Молчи и слушай. Неделю тому назад ты встречался с финским бизнесменом Юхо Лейно. Он предложил тебе десять тысяч баксов за решение вопроса об аренде земли под нефтетерминал в пользу фирмы «Глобус», за которой стоят финны. У вас там должно быть голосование по этому вопросу. И ты, милый, согласился. Я разговаривал с тобой пару дней спустя, просил тебя голосовать за финансовую группу «Малко». А ты цинично продал Родину чухонцам за какие-то паршивые десять тысяч.

Намек на то, что он, Ямалаев, продешевил, заставил его продолжить разговор.

– Как вы смеете так разговаривать со мной? За фирмой «Малко» стоит Евгений Юрьевич Беседин. Его нет не только в городе, но и в стране. Он за границей. Вы что, представляете его интересы? Кто вы такой?

– Я представляю свои интересы. Но они совпадают с интересами фирмы «Малко».

– Так дела не делаются. Нас никто не знакомил. Я понятия не имею, с кем разговариваю. Если вы серьезный человек, вы должны быть представлены людьми, которым я доверяю. Вы должны сформулировать ваши предложения. Четко, осязаемо.

– То есть ты спрашиваешь, сколько я тебе за это заплачу? Вообще не заплачу. Нисколько. Ты у нас не бедный. Только смотри, голубь, как бы чего не вышло.

– Бред какой-то. Серьезные люди переговоров в подобном тоне не ведут. С какой стати вы вообще мне тыкаете? Вы что, угрожаете мне?

– Предупреждаю. Вы недавно первого вице-губернатора хоронили, так?

Товарища Гринько. Светлая ему память.

– Вы… Вы что? Я сейчас же позвоню в милицию! Черт знает что творится!

Наглый шантаж!

– Семью твою жалко.

– Что-о? Вы просто недоразвитый идиот! Я скажу сейчас, что согласен голосовать за Беседина. Или не согласен. И что? Вы поверите мне на слово?

Вопрос будет рассматриваться через месяц. Если за это время вы не убедите меня в целесообразности вашего предложения, я…

– Мы тебя убедим, голубь, – проникновенно произнес голос.

Ямалаев швырнул трубку. Мерзавец? Надо будет завтра же связаться с МВД.

Черт знает что творится! Какой-то хулиган шантажирует члена правительства! За десять минут до свидания! Сволочь. Наглая сволочь! Все сбил. Все настроение.

Ямалаев отключил сотовый, швырнул трубку на столик. Плеснув в стакан виски, попытался воссоздать прежний настрой – сладкую негу, возвышенное томление… Взгляд депутата упал на багряные ягоды черешни. Вот! Вот оно!

…Три дня тому назад возле дома, где депутат жил своей официальной жизнью, медленно брел вдоль набережной Мойки стройный юноша с лицом и поступью молодого греческого бога, с изогнутыми дугой вишневыми губами. Юноша был полностью погружен в себя. Ямалаев увидел его из окна своей квартиры на втором этаже. Увидел и застыл. Онемел. Он следил глазами за стройной юношеской фигурой с развернутыми плечами, за гордой посадкой головы. Он не помнил, как оказался на улице, как заговорил с юношей. Он был словно в бреду. Они встретились в кафе вечером следующего дня. А нынче юный греческий бог должен был явиться сюда.

Раздался звонок, и Ямалаев, обмирая от нахлынувших чувств, бросился к двери.

Глава 23
С ХАНКИ НА ГЕРУ, С ГЕРЫ НА ХАНКУ

Подвал старого трехэтажного дома в одном из районов Староподольска выглядел сухим и довольно чистым. Для подвала, разумеется. В центре обширного низкого помещения стоял фанерный ящик, накрытый некогда белой, а нынче грязно-серой тряпкой. Вокруг на таких же пустых ящиках сидела группа молодых людей. Совсем молодых – от шестнадцати до восемнадцати. Лелька и Санек были среди них самыми старшими. На ящике с тряпицей стоял керогаз, на нем кастрюлька. В настоящий момент керогаз был уже выключен. Саня заглянул в кастрюльку:

– Ништяк. Можно начинать. Он ввел иглу в Лелькину плечевую вену.

Сидевшие вокруг ребята колотились мелкой дробью, не сводя с иглы мутного взгляда. Смотрели, как кровь заполняет двадцатикубиковый шприц.

– Пережимай, – скомандовал Санек невысокому парнишке.

Тот закрутил жгутом шелковый платок на тонкой Лелькиной руке, Саня выпустил жидкость в кастрюльку с вязкой массой на дне. Снова набрал полный шприц – теперь уже из кастрюльки. Лелька тем временем крепко держала жгут выше торчавшей из вены иглы.

– Ништяк. Можно по вене пускать. Лелька первая.

Компания молча кивнула единым движением голов. Лелька ослабила жгут.

Несколько пар глаз жадно следили, как разведенный кровью наркотик перетекает в ее вену.

– Теперь мне давай! Меня по-черному кумарит, – прохрипел парнишка, только что выполнявший роль ассистента.

– Ну давай.

Парень подставил локтевой сгиб. Четкая, еще не изуродованная тромбами вена показывала, что колется он совсем недавно. Та же игла вонзилась в руку, часть темной жидкости перетекла в новую вену…

– Теперь я, Санек!

– Нет, я!

– Санек, мне сначала!

Саня вонзал иглу в подставленные руки, ноги. Одному «старослужащему» ввел иглу под язык – остальные вены восемнадцатилетнего парня «сгорели» под героином.

– Все, ништяк! Лелька, давай теперь мне.

Санек начал расстегивать джинсы. Лелька, с уже расширенными зрачками, двигалась медленно, с трудом выполняя нужные манипуляции.

– Давай шевелись! Поплыла, да? А я?

В закрытую дверь подвала постучали условленным стуком.

– Вводи, гадина! Убью, – прошипел Санек. Сидевшая на корточках Лелька вытащила наконец иглу, шлепнулась задом на пол и рассмеялась.

– Открывайте, – разрешил Саня. Кто-то поднялся, загребая ногами, двинулся к входу, отодвинул толстый шест, подпиравший дверь изнутри.

– О, Хорек заявился, – хихикая, доложил он остальным. – А ты. Хорек, чуть не опоздал. Саня, там ему чего-нибудь осталось? Ты гляди, как его бьет-то, как его колбасит-то!

Компания радостно хохотала.

– Башли на бочку – и вперед! И вправду кумарит тебя, Хорек. Ну иди сюда, маленький! – откликнулся, посмотрев на вновь пришедшего, Санек.

Вошедшего, нескладного парня с непропорционально маленькой головой, действительно трясло.

– Вы, это… Ширяетесь, да?

– Нет, ботанику учим, – давясь смехом, сострила Лелька, все так же сидя на полу.

– Я… это…

– А мы – то! А мы – конь в пальто!

– Слышьте, я кровь позавчера сдавал. Из военкомата опять привязались.

– Я сейчас тоже сдала, – все не унималась Лелька, – вон, в кастрюльку.

– У меня СПИД нашли, – выдохнул парень. Сообщение было сопровождено новым взрывом хохота.

– СПИД не спит! – провозгласил Саня.

– Вы что, не слышите, придурки? Вы же тоже все здесь кололись. Я думаю: чего они прицепились с этой кровью? Раз сдал, второй сдал. Позавчера третий раз взяли. И все вроде как из военкомата. А сегодня меня докторица наша обрадовала.

Что я ВИЧ-инфицированный. И в ментовку тут же потащили. Пыталово устроили настоящее. Статьей пугали. Сидеть тебе, говорят, не пересидеть. – Голос Хорька поднимался все выше и на последних словах сорвался на тонкий плач. – Слышьте, статья, оказывается, есть в кодексе. Они мне ее зачитали, суки. За угрозу заражения или как-то там еще. А я, что ли, заражал? Это ты, Санек, это вы с Лелькой соломку завезли. Это вы нас тут уже два месяца ширяете.

– Ты что же, все это им и рассказал? – зловеще процедил Саня, вникая наконец в смысл произносимых слов. – Ты что же, сдал нас?

– А что я? – Хорек завыл уже в голос. – Они меня тепленьким взяли.

Только диагноз сказали, туг же меня менты под белы руки. И докторица все выспрашивала: с кем колешься, как колешься. Она хоть вежливо. А менты руки крутить начали. Я что, крайний?

– Да я же тебя, сука, убью сейчас, – медленно проговорил Саня, поднимаясь.

– Я ничего не сказал. Я только сказал…

Двери в подвал неожиданно распахнулись.

– Всем встать лицом к стене. Руки на стену, ноги врозь. Милиция! – рявкнули от двери.

В темное помещение ввалилась группа людей в милицейской форме.

Поднялся визг, ругань, грохот опрокидываемых ящиков.

Группу староподольских наркоманов продержали в КПЗ ночь. Утром задержанных отпустили. Всех, кроме Санька.

Конечно, малолетки его сдали, злобно думал Саня, сидя в тесной, забитой людьми камере. Мысли вспыхивали в измученном ломкой мозгу вразнобой и тут же расползались, как тараканы. Вон, мент уже двумя статьями стращает: перевозка и распространение наркоты, да еще и склонение к употреблению. До десяти лет. Ну, это мы еще посмотрим. Пусть докажут сначала. Хотя Дела-то, если честно, хреновые. Кастрюлька с остатками варева ушла на экспертизу. Еще и кровь взяли на анализ. И у Лельки и у него. Хотя права никакого не имеют насильно обследовать. Да разве с ними, суками, поспоришь? Сегодня вторые сутки на исходе. Должны или выпустить, или предъявить что-нибудь.

Лелька говорила, что у ее матери брат двоюродный в ментовке работает…

– Петров, Самойленко, Чиладзе, Афанасьев, Дементьев, – прочитал по списку возникший в камере контролер, – все на выход.

Саня и не заметил, как дверь камеры открылась. Суетливо задергавшись, он вместе с остальными кинулся к выходу.

На улице, около здания гормилиции, курили несколько мужчин. Они с напряженным вниманием разглядывали вдыхавших сладкий воздух свободы нарушителей правопорядка.

– Кто из вас Самойленко? – окликнул один из этой группы.

От мужиков исходила явная угроза. Санек, стараясь не спешить, обогнул здание.

– А вон тот, что за угол завернул, – доложил , кто-то из сокамерников.

Саня кинулся прочь, юркнув в первый же двор, который, к счастью, оказался проходным. Выскочил было на улицу, но его настигли, втащили обратно, сбили с ног.

– Ногами его, ногами. Руками не трогайте!

– Сука! Ты что с детьми нашими сделал?

– Убью, убью! – истошно кричал один из мужиков.

Удары сыпались со всех сторон: Саня съежился, закрывая голову руками.

Но чей-то кованый ботинок достиг его виска.

* * *

Когда он очнулся, было уже темно. Он лежал в глубине двора, за выступом стены. Слышались голоса проходивших через двор людей. Саня попробовал подняться. Резкая боль вспыхнула во всем теле. Он застонал и рухнул, размазывая по лицу кровь. Подняться удалось с пятой попытки. Он еще долго стоял, прислонясь к стене. Затем медленно двинулся, петляя незнакомыми переулками.

Дом Лелькиной матери находился в частном секторе. Обычный одноэтажный домишко, утопающий в зелени сада. В окнах горел свет. Саня проскользнул в калитку. Загремел цепью и угрожающе заворчал огромный пес.

– Пират, свои, – почти шепотом проговорил Саня.

Цепь снова загремела. Пират забрался в будку. Саня легонько постучал в Лелькино окно и тут же отступил в тень яблони. Створки окна распахнулись, высунулась льняная Лелькина голова.

– Саня, это ты? – негромко спросила она, вглядываясь в темноту. – Санечка, что с тобой? – запричитала Лелька. В льющемся из окна свете лицо Санькино казалось еще более изуродованным.

– Ништяк, – хрипло пробормотал он. – Бери башли, ширево и выходи. Кофту надень какую-нибудь. Холодно.

– Санечка, кто тебя так?

– Потом причитать будешь. Я на улице подожду. Давай по-быстрому, слышь?

– Ага. Я сейчас. Я через окно.

Молодые люди почти бегом двинулись по пустынной вечерней улочке.

– Чего это они меня выпустили?

– Это я, Санечка! – испуганно тараторила Лелька. – Мамаше пригрозила, что, если она дяде Мите не позвонит, я вены вскрою и Машку порежу. Она и испугалась. Позвонила. А он сказал, что и так отпустят. Сегодня банду какую-то взяли, так места нужны в КПЗ. Потом… Эксперт у них заболела, которой кастрюлю и шприц на анализ отдали. Отправили все в облцентр. Так что ответа нет еще.

Дядя Митя так и сказал, что, мол, если бы ответ был уже, тебе бы обвинение предъявили. А так… У тебя подписку взяли о невыезде?

– Конечно. А то бы они меня не отпустили…

– Ага. У меня тоже. Дядя Митя сказал матери, что мне статья светит. Все против нас показания дали, представляешь? Они тебя днем потому и боялись выпускать-то. Тут шухер такой по всему городу… Родители у ментовки стояли.

Человек двадцать. Тебя ждали. Меня мамаша в комнате заперла, будто я прокаженная. Саня, у Хорька вправду вирус обнаружили. Тут такое творится…

Мамаша орет, чтобы я из комнаты не выходила, к Машке не прикасалась. Не нужна я им. Куда я теперь без тебя? Кто тебя избил, Санечка? Менты?

– Какая разница…

– Я боюсь, Санечка! Что с нами будет? Мы же все вместе кололись. А докторица говорит…

– Она-то вообще молчать должна, сука!

– Ну кто здесь будет молчать? Все друг друга знают. Может, шепнула кому из подруг. У нее учителка школьная в подружках. И понеслось. Так врачиха говорит, что в Николаеве эпидемия СПИДа. Значит, это мы привезли? Так, что ли?

Дядя Митя сказал, что, если ты больной, они не знают, как тебя и содержать-то.

Со всеми или ; отдельно. Он мамаше сказал, что лучше бы тебя вообще не было. А мамаша сказала, что лучше бы и меня не было. Вот так. Я боюсь, Санечка.

– Подожди, не вой. Башли взяла?

– Ага. Все при мне. Я боюсь, Санечка!

– Не вой. Ширево взяла?

– Да. Все, что осталось. У нас немного осталось-то, Санечка.

– Давай зайдем куда-нибудь. Хреново мне. Они так и брели по узкой улочке среди цветущих каштанов.

– Вот сюда. – Саня указал на заброшенный сарай. – Нищтяк, – слабым голосом проговорил Саня после укола, прислонясь к двери сарая.

Лелька поднялась с корточек, спрятала шприц в сумке.

– Что мы теперь делать будем, Санечка?

– Нет у нас никакого СПИДа. Мы здоровые совсем. А при СПИДе сначала простуда бывает.

– А помнишь, мы с тобой в Николаеве оба сразу ангиной заболели?

– Ну и что? Что ты, раньше никогда ангиной не болела?

– Ага. Болела. – Ну и все. Хорек уже до нас кололся. Герой. Сам небось и подцепил.

– Мы же все…

– Ну и что? Не все же заражаются. Я читал. Все, заткнись. Давай кольну тебя. Полегчает.

– Давай.

Через несколько минут они вышли из сарая, двинулись дальше по темной уже улице.

– Куда улица ведет? – спросил Саня, приглядываясь к полустертым табличкам на калитках.

– Это Западная улица. Она на трассу выходит. Из города.

– Пошли, – коротко скомандовал он. Через полчаса Санек и Лелька тряслись в кабине дальнобойной фуры. Староподольск остался позади.

Они ехали без остановок всю ночь. Утром водитель-дальнобойщик высадил их на вокзале крупного железнодорожного узла. Ближайший поезд должен был прибыть на станцию через десять минут. Поезд проходной, до Санкт-Петербурга.

– Нам, Лелька, и надо в крупный город, вроде Питера. В большом городе спрятаться легче, – решил Саня. – И чтобы оттуда в Николаев смотаться можно было. Дуй за билетами. Меня, может, ищут уже.

Саня остался на улице, глядя на мир сквозь солнцезащитные очки, купленные тут же, в ближайшем киоске. Темные стекла скрывали багровый синяк под глазом. Лелька, преодолевая страх, направилась к кассе. По почти пустому помещению вокзала лениво прохаживался милиционер, и девушка изо всех сил старалась не смотреть в его сторону. Билеты, к счастью, были. Милиционер бросил на Лельку равнодушный взгляд, прошел мимо.

– Что же мы, Саня, так и будем теперь всю жизнь прятаться? – спросила Лелька уже в тамбуре вагона.

– А ты что предлагаешь? Хочешь, дуй обратно к мамаше. Пока поезд стоит.

Давай, бросай меня! – Саня зло швырнул окурок.

– Нет, я с тобой, – испугалась Лелька.

Поезд наконец тронулся.

– Ты что? Куда я теперь? Мамаша меня в дом не пустит. Машка тоже шарахалась, будто я и не сестра ей. Кому я нужна, кроме тебя? Слушай, я в одной газете прочитала, что в Питере операцию придумали для наркоманов. На мозгах.

Чтобы вылечить. Пока еще испытания проводят. Может, мы с тобой найдем эту клинику, а, Санечка? Может, нас вылечат?

– От чего? – с усмешкой спросил Санек, и голубые Лелъкины глазищи тут же наполнились слезами. – Ладно, чего ты? Шучу я. Нет у нас ничего. Никаких вирусов. Забудь. Можем и искать. Только кто нас бесплатно будет лечить?

– Им же нужны подопытные.

– А не боишься за мозги-то? А то прооперируют – и станешь полной дурой…

– Я, Санечка, теперь всего боюсь. Я вообще не знаю, как мы жить будем… Я все про это думаю, думаю… – Бледное Лелькино личико искривилось, слезы побежали по щекам.

– А ты не думай. Меньше думаешь – крепче спишь. Все, сортир открыли.

Пошли оттянемся.

– Го-ород Никола-а-ев, фарфо-оровый за-авод, – через полчаса напевала Лелька, сидя на жестком плацкартном ложе и глядя пустыми глазищами в окно. Саня лежал напротив, тихо улыбался в сторону подружки.

Санкт-Петербург встретил их неожиданной жарой.

По перрону ходили женщины с навешенными на грудь плакатами: «Сдается комната» или «Сдается квартира». Пока Санек приглядывался, к ним подскочила низенькая грудастая тетка:

– Вам, миленькие, жилье нужно?

– Да, – слабым голосом ответила Лелька. Ей нездоровилось.

– У меня тут комната неподалеку. Три остановки на трамвае. Считай, квартира целая. Потому что коммунальная, а никто не живет из соседей. А возьму как за комнату. И вся квартира ваша. Я сама у дочери живу.

– Сколько? – спросил Саня.

– Да даром почти… – Тетка назвала цену. – Только деньги вперед.

– Ничего себе даром, – присвистнул Санек.

– А ты у других спроси. Дешевле, чем у меня, нет. И квартира-то отдельная! С телефоном.

Застревать на вокзале не хотелось. Милиции ходило туда-сюда немерено.

– Рядом, говоришь? – переспросил Саня, с тревогой поглядывая по сторонам. – Ну, вези, показывай.

– Вам надолго жилье-то? – спросила тетка уже на трамвайной остановке.

– На месяц пока. А там поглядим, – откликнулся Саня.

Лелька молчала. Сегодня с утра она жаловалась Сане на боль в руке. На месте вчерашнего укола кожа на Лелькином плече была красной, напряженной.

Мужчина, продвигавшийся по трамваю к выходу, едва задел девушку за руку, как она вскрикнула, дернулась в сторону.

– Чего это она у тебя? – спросила тетка.

– Порезалась, – буркнул Саня. – Где твоя третья остановка-то? Вон уж четвертая.

– А нам на следующей как раз, – запела женщина. – Там и метро рядом. Не место – золото.

Дверь за хозяйкой захлопнулась. Саня еще раз обошел огромную квартиру.

На кухне воняло какой-то вековой запущенностью. Ржавая раковина. Дощатый щелястый пол. Коридор с обшарпанными обоями и прямо-таки корабельными канатами проводки. Тусклая голая лампочка и прилепленный под нею телефон. Ванной нет.

– А и зачем вам ванная? – пела тетка, показывая жилье. – Здесь баня рядом. А летом все равно горячую воду отключают.

Конечно, зачем им ванная? А взяла, стерва, как за отдельную квартиру со всеми удобствами. Впрочем, кто его знает, сколько здесь отдельные хаты стоят?

Саня дошел до последней, метров в двенадцать, комнатки. На раздолбанной тахте, служившей, судя по всему, брачным ложем не одному десятку странников, свернувшись калачиком, лежала Лелька.

– Ну что, старуха, как ты?

– Знобит меня, Санечка, – слабым голосом откликнулась подружка.

– Это тебя продуло в поезде. Ништяк. Пробьемся. Давай-ка башли подсчитаем.

Саня извлек наличность. После покупки билетов в Питер и расчета с хозяйкой комнаты толстенькая пачка, заработанная на пороках староподольского юношества, изрядно похудела.

– Соломки тоже с гулькин хрен осталось, – изящным слогом констатировал Саня. – Вот что. Мне придется в Николаев смотаться. За сырьем. Это мне на билеты и там на жизнь. – Он отложил несколько бумажек в сторону.

– Ты же, наверное, в розыске, Саня. Как ты поедешь?

– Ништяк. У нас полстраны в розыске. Так. Еще две сотни. Это тебе на жизнь. Недельку перебьешся. Я вернусь, будем ширево пристраивать. Ты бы пока по рынкам здешним прогулялась, присмотрелась. Наверняка точки есть.

– Ага, – слабым голосом отозвалась Лелька.

– Ну чего ты раскисла, старуха? Знаешь что, давай в баньку сходим. С дороги – самое то. Говорю же, тебя просквозило в поезде. Пропаришься – будешь как новая. Потом ширево сбодяжим. У нас с тобой теперь кухня отдельная…

Лелька тихо заплакала.

– Чего ты ревешь? – рассвирепел вдруг Саня. – Чего теперь реветь-то?

Что есть, то и есть. Со СПИДом тоже живут, не сразу помирают. Может, от наркоты раньше загнемся. Хватит, не вой, убью!

Лелька уткнулась в подушку, давясь рыданиями.

– А ты чего хотела? Думала, так все, ля-ля? Я тебя, что ли, на иглу посадил? Сама села, еще до меня. А теперь воешь. Заткнись, самому тошно!

Саня схватил стоявший на столе керамический кувшинчик, швырнул его об пол.

– Ладно, Саня, пойдем в баню, – всхлипнула Лелька, отрываясь от подушки.

Саня остервенело топтал черепки.