Текст книги "Предел бесконечности"

Автор книги: Ирина Крупеникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц)

Заметив молодого помощника Филиппа, Анна встала, отмерила "Старику Юниксу" положенную дозу улыбки и, извинившись, выскользнула вон.

– Я тебя искала, – она взяла Ориона за руку. – Ты такой странный сейчас. Ты успел отдохнуть?

– Немного.

Она не догадалась, – с грустью подумал индивид. – Я для нее все еще человек.

– Что с тобой? Что тебя тревожит? Ты переживаешь из-за девочки? продолжала Анна, увлекая Ориона за собой.

– Тамара успокоилась и уснула. Я переживаю за тебя.

Анна остановилась у перил длинного узкого балкона, опоясавшего зал-оранжерею. Внизу зеленели искусственные посадки, и лениво журчал по имитированной горке безликий фонтан.

– Ты мне сказала по телефону. Помнишь? – Орион осекся, не решившись повторить вслух навсегда запечатленную памятью фразу.

На лицо девушки легла тень тоски.

– Я не знаю, почему я так сказала. Нет, Орион! Это, наверное,... наверное, правда! У меня было несколько мужчин, я думала, что любила их. Но ты... ты особенный.

У него перехватило дыхание.

– А Глеб? – произнес он.

– Что Глеб? – удивленно вскинулась Анна. – Он друг детства, и всё. К тому же...

Орион видел, как она борется с сомнениями. Действительно, журналистка и влюбленная женщина воевали сейчас в ее рассудке. Слова то подкатывались к горлу, то отступали под натиском профессиональной скрытности.

– Глеб – индивид?

– Тамара сказала? – Анна почувствовала облегчение. Журналистка и женщина остались каждая при своем. – Его создал мой отец незадолго до краха. Глеб был честным парнем. Благородным, как рыцари, – она усмехнулась. – Я его не понимала...

Орион не смог определить, что именно породило в ее тоне грустные нотки: воспоминание об отце, ощущение непонимания или... потеря близкого друга.

– Орион. Ты отдал приказ его убить?

Тот поспешно качнул головой.

– Он жив, Анна.

Пусть лучше у меня на дороге встанет соперник, чем новая ложь! – Орион отчаянно атаковал рассудком "второй источник" и опешил: ничего, кроме второго источника в сознании больше не было.

– Ты наврал Филиппу, что ли? – отреагировала Анна самым что ни на есть банальным образом. Глаза ее восторженно заблестели.

– Да, как-то так... – промямлил Орион и отважился продолжить: – Анна, Глеб дорог тебе?

Она отодвинулась слегка. Думать больше не хотелось. Душа жаждала ухватить невесомую цепь удивительных чувств, зревших в сердце, притянуть к себе, запутаться в обворожительной паутине, забыться, прикоснуться к мифическому образу любви, поднимающемуся из праха древности.

– Это не то, что ты считаешь, – неловко высказалась она. – А я сама ничего уже не понимаю. Все носятся с собственными целями, топчут других, сами попадают по ноги, толкутся на месте, бегают по кругу. Весь мир превращается в сумасшедший дом! И вот появляешься ты, – румянец выступил на бледных щеках, и я не знаю: то ли люблю тебя, то ли преклоняюсь, как перед идолом любви. Орион, я хочу сбежать куда-нибудь, где нет лжи и лицемерия. Где мне не придется постоянно помнить о выгоде, скрывать себя от себя самой! Иногда мне кажется, что я хочу стать индивидом, и, как Глеб, услышать голос земли. И жить с этим голосом в сердце. Или забыть про все на свете, спрятаться, исчезнуть... Но ты! Я смотрю на тебя и хочу любить!

– Анна, – он тронул ее плечо, но тут же отдернул руку. – Я не имею права лгать тебе. Я решил сегодня, что обязан сказать...

В ее влажных глазах замерло ожидание.

– Я... ты мне очень дорога. Я, наверное... люблю тебя. Но я... – он выпрямился, одним махом отбросив неуверенность. – Я – индивид доктора Жулавского. Твой брат создал меня.

Анна побелела. Ладони потянулись к лицу и застыли, прижав приоткрытые алые губы.

– Боже... – голос затерялся в воздухе. – Орион, нет!

– Я говорю правду, Анна. Прости меня.

Она стремительно отвернулась. Взгляд уперся в живую зелень растений в искусственном саду.

– Простить за правду? – прошептала она. – Господи, что же творится в нашем мире!

Орион отступил на шаг, но Анна, не раздумывая, бросилась ему на грудь, стиснула плечи, обняла и отчаянно прижалась к нему всем телом.

– Я тебя люблю! Я тебя все равно люблю, Орион! Неужели мы стали настолько пустыми, что только у индивидов осталась настоящая душа. Боже, что я говорю... – она вздрогнула и попятилась.

– Анна!

– Я не имею права тебя любить, – слезы потекли по ее щекам. – Ты такой... чистый. А я пустая, я даже не умею верить сердцу!... Прости, я не могу сейчас. Я должна разобраться с собой. Прости, Орион!

Каблучки застучали по пластиковому полу. Орион шагнул следом за девушкой, но ноги сковало и невидимые гири потянули вниз. Что-то сжалось и ухнуло в груди, отчаянно завертелись перед глазами стены и пол. Он уцепился за перила и с ужасом ждал, когда поднявшийся изнутри жар поглотит его целиком.

– Орион, – теплая рука, опустившаяся на затылок, показалась ледяной. – Что она тебе наговорила?

Появление Стаса стало нежданным спасением. Холодный пот остудил тело. Буря затаилась на дне единственного источника.

Стас настойчиво развернул Ориона к себе и посмотрел в глаза.

– Парень, ты себя нормально чувствуешь? – на лице опекуна отразился страх.

Орион попытался ответить, но только глотнул ртом воздух и не выдавил ни звука.

– А ну пошли со мной, – Стас решительно взял его под руку и повел в жилое крыло.

Ровное дуновение кондиционеров перемешалось с горячими всплесками неизвестного происхождения. Орион сфокусировал взгляд на человеке и вдруг догадался, то слышит его испуганное дыхание.

– Не бойся, я, кажется, еще не умер.

Бестолковая реплика нисколько не успокоила Стаса.

– Заткнись, бога ради, – буркнул он.

Орион оказался в своей постели. К губам прижали скользкий стакан, и вода просочилась в пересохшее горло. Время, звуки и абрисы предметов поплыли в тумане.

– Малыш, ты меня слышишь? – Стас наклонился над подопечным. – Отлично. Побудь здесь. И пока я за тобой не приду, чтоб никуда!

Он вышел и, заметив, как ноют колени, прислонился к захлопнутой двери.

– Ну и напугал ты меня, парень, – вполголоса пробормотал он. – Что же там между вами произошло?... – Стас оглянулся на комнату Ориона, но решил не возвращаться к нему с вопросами. – Да-а, уважаемый Филипп Алексеевич, теперь держись зубами за воздух. Владеть он ими будет! Ха! Кишка тонка – владеть человеком!

Журналистка сидела в комнате отдыха персонала, где на полную громкость орал видеопроигрыватель, и курила.

– День добрый, – Стас подсел к девушке. – Позволите на пару слов?

– Я хочу побыть одна.

Стас демонстративно оглянулся на пятерых сотрудников перед экраном.

– Одна? – он потряс большим пальцем в сторону зрителей.

– Им на меня наплевать, – Анна затянулась.

– Я не задержу вас надолго, – продолжал Стас, как бы не замечая недовольства собеседницы. – Я видел, как вы разговаривали с Орионом. Ума не приложу, почему Филипп вас до сих пор не поставил в известность... – он невзначай покосился на Анну и встретил ее крайне недружелюбный взгляд. Впрочем, на иное он и не рассчитывал. – Дело в том, что Орион – не совсем человек.

– Да? – дежурная, но вполне сознательная реплика.

– Он индивид. Один из тех, кого создавал ваш отец.

– И какое это имеет значение?

Стас оказался в замешательстве. "Один-ноль в ее пользу, – признал он. Похоже, парень сам успел ей всё рассказать. Чем же она его огрела?".

– Мне показалось, что вам, журналисту, будет интересно это узнать, сыграв невозмутимость, продолжал Стас вслух.

Настороженность в заплаканных зеленых глазах. "Один-один", – улыбнулся он про себя.

– Спасибо за информацию, – отозвалась Анна. – Надо понимать, братец весьма высоко поднялся в своих исследованиях.

– Откровенно говоря, он поделил лавры с отцом. Модуль управления, тот самый "камушек", о котором вчера болтала девчушка, он у отца просто спёр.

– О, как интригующе, – журналистка изобразила интерес. – А что, четыре новые капсулы действительно существуют?

Она не надеялась, что Стас клюнет на удочку, но он ожидал как раз подобного вопроса.

– Существуют. Филипп досконально скопировал кристалл с помощью компьютеров и вскоре после появления на свет Ориона, заложил новых индивидов. Но об этом до сегодняшней ночи знали только два человека.

– Вы и Филипп? Тогда почему вы мне сейчас об этом рассказываете?

– Чтобы расставить точки в забавном ночном приключении. Девочка, умышленно или нет, выложила все, как на духу.

– Это вы провели ее в лабораторию?

– Да что вы! Вернее всего, она спокойненько забрела туда сама следом за Филиппом. Он же ничего вокруг не видит, когда занят делом.

"Он и в остальных случаях ничего вокруг не видит", – подумала Анна.

– Филипп хочет наладить потоковое производство индивидов? – спросила она.

– Боюсь, что да.

– Боитесь? – и Анна ясно вспомнила слова Антона об отце и его ссоре с сыном.

– Вы обратили внимание, как ведет себя Орион?

Она не ответила. Стас, не спуская глаз с дрогнувшей маски на ее лице, продолжал:

– Индивид – это не робот, не Продукт, которым нужно управлять. Это личность. Причем богатая человеческая личность. Тиражирование одного и того же человека вернее всего погубит и оригинал, и его клоны. Даже глупенькая девочка это осознает.

Акцент на "человека" сделал свое дело. Анна вздрогнула и отвернулась.

– И что вы предлагаете? Вразумить Филиппа? – она нервно притушила сигарету и потянулась за новой.

– Для начала я хочу понять, что произошло с Орионом.

– Где он? – Анна привстала.

Орешек треснул. Хитринка забилась в уголки серых внимательных глаз, и Анна зарделась. "О, женщины. Сколько же у вас личин? – с тоской и восхищением Стас взирал на собеседницу. – И которая настоящая? Не та ли, что возникает при мысли о любимом?"

– Парень в своей комнате. Не волнуйтесь, ничего страшного. Вымотался до предела, теперь отсыпается.

Анна поджала губы.

– Вы решили, что он из-за меня?... Ради этого вся беседа?

Настало время откровений. Стас прикинул в уме предстоящие ходы и ответил.

– Постарайтесь понять, Анна, – доверительный тон попал не в фазу: журналистка насторожилась. – Орион взрослел и совершенствовался на моих глазах. Теперь он окунулся в настоящую жизнь. И мне небезразлично, как он будет чувствовать себя впредь. Он любит вас, а значит – будет жить для вас.

Настороженность исчезла. Девушка рассеянно покачала головой. Слабое чувство, похожее на зависть, скользнуло по сердцу. У Ориона был настоящий друг, опекун,... отец. Для нее в жизни не нашлось человека, взявшего бы на себя столь тяжкую роль.

– Почему же вы сказали, что Орион не совсем человек? – глухо спросила Анна.

– Потому что это правда. Восемь месяцев назад он вышел из капсулы, похожей на те, которые сейчас стоят в личной лаборатории вашего брата. Возможно, я выразился неточно. Он – иначе рожденный человек. Ему в сто крат труднее освоиться в нашем обществе. Но он имеет право на нормальную жизнь. И дать ему эту жизнь может только тот, кто вырос на земле среди людей. Филипп этого не понимает. Но Тамарины "нарисованные цветки" он вчера осознал, будьте уверены. И теперь горит желанием использовать девочку в своих целях.

"Девочка похожа на мать. Мать рисовала узоры", – закрутилось в голове у Анны. Разговор на террасе: "Что ты рисуешь?" – "Посмотри, это Диво". – "Эти черточки?"

Ей потребовалось двадцать лет, чтобы понять мамину мечту...

– Вы полагаете, создание индивидов можно продолжить? – робко спросила она.

– Если Тамара сумеет нарисовать код на камне, и мы поможем индивидам познать человеческие чувства, да. Филипп жаждет спасти цивилизацию после всемирного потопа, – Стас усмехнулся в усы. – А, по-моему, многих надо спасать уже сейчас от черствости, примитивизма и бесчеловечности.

"Создать индивида! Создать еще одного искреннего, мудрого человека с доброй душой и открытым сердцем, – мысли закружились у Анны разноцветной счастливой радугой. – Когда такие люди вольются в человеческое общество, общество заметит их и повернется к ним лицом. Пойдет за чистотой и искренностью, как отважилась пойти я!"

– Убедить Тамару будет нелегко, – с трудом приглушив восторг, начала Анна. – Филипп вел себя вчера как последний дурак. Вряд ли девочка согласится участвовать в его работе. Ему нужно наладить с ней отношения. И вообще, нам понадобится время.

– Мне нравится это "нам", – кинул Стас. – А Филиппа я беру на себя.

Уткнув палец в стену, Тамара чертила на ней невидимую линию. Коридор тянулся и тянулся вперед, встречные люди проходили туда-сюда, иногда задевали и, обронив дежурное "извините", шли по делам.

Холодно. Цветы не живут, когда холодно. Глеб. Глебушка...

Слезинка пробежала по щеке.

Хлопали железные двери. Плясали цветные точки в узком окошке. Белые одежды. Плохие одежды.

Тамара пристроилась за спиной пожилого человека в очках, увлеченно изучавшего шуршащие бумаги. Хлопнули двери. Тамара пошла в новый коридор. Человек в очках оглянулся по сторонам, произнес грубое слово, и железные двери закрыли его в маленькой комнатке.

Он обижается на комнатку. А комнатка не виновата. Он велел ей неправильно ехать.

Темно.

– Кошка, кошка, где твоя дорожка?

Кошкины глазки видят всё в лесу.

Кошка, кошка, подожди немножко.

Солнышко станет и прольет росу.

Стена была совсем холодной, и Тамара отдернула пальчик. По телу пробежал озноб.

Дядя Боря говорил, что бабушку Владлену положили под землю, когда она уснула. А я не сплю. Я живая. И я иду под землей. И земля не обижается. Интересно. И немножко страшно.

Раздался отчетливый скрип. Тамара вмиг притихла и присела на корточки. В темноте показался огонек. Женщина с плохими мыслями прошла мимо. Девочка сжалась в комочек. Мысли были настолько черными, что она боялась на них смотреть. Но там, откуда она пришла, тоже были мысли.

Как мышки в погребе, – Тамара осмелела.

Мышка одна,

она голодна.

Зернышко пожевала,

другое достала.

День за днем.

Мышки вдвоем.

Зернышки тают,

люди страдают.

Зима холодная,

деревня голодная...

– Ой.

Тамара уперлась в приоткрытую дверь.

Плохое место. Очень плохое. Но Глеб бы не испугался. И я не боюсь.

Она проползла между железной колодой и острыми обрезами скрипучих ворот и отважно шагнула в новый коридор. Большущие детские глаза расширись от ужаса. Тамара прижимала к груди кулачки, будто удерживала в себе желание бежать без оглядки.

Я буду смелой, и земля разрешит мне стать взрослой, чтобы Глебу всегда было хорошо. Я не боюсь мышек...

Коридор внезапно кончился, и девочка почувствовала дуновение. Кто-то медленно и глубоко дышал.

– Кошка, кошка, дай мне свои глазки, – зашептала Тамара. – Я тебе их верну...

Она поморгала и вгляделась в кромешную тьму. Очертания предметов обрели четкость, и перед взором девочки открылась широкое помещение. Столы, стулья, шкаф и в нем бутылочки и коробочки. А в глубокой стеклянной ванне чуть в стороне...

Тамара зажмурилась. Из темноты на нее смотрела масса человеческой плоти.

– Ты ненастоящий, – медленно проговорила девочка. – Я не боюсь.

Она открыла сначала один глаз, потом другой. Существо в ванне двигалось и шумно дышало.

– Зачем ты плохо думаешь? Я тебе ничего не сделаю...

Из ванны показалась человеческая рука. Совсем детская, судя по размерам ладони, но неестественно длинная. Рука прикоснулась к большой грифельной доске, стоящей на штативе вплотную к аквариуму, и начеркала мелом поверх полустертых значков, совершенно непонятных Тамаре:

"Где моя мама?"

– Она ушла и забыла закрыть дверь. Ты кто?

"Гном".

– Так зовет тебя мама?

"Да".

– Тебе трудно писать?

"Нет".

– А мне кажется, трудно. Ты думай, а я буду слушать.

"Чтение мыслей – аномальное явление. Читай мысли. Я буду изучать".

– Ну хорошо, – Тамара слегка растерялась. – Ты думаешь, что ты страшный, поэтому люди тебя заперли здесь, и только мама к тебе приходит.

"Неточно".

– Так неинтересно. Ты прячешься от меня. В тебе мысли придуманные! Почему ты думаешь о людях плохо? Потому что мама так думает, да? У твоей мамы очень страшные мысли! А ты о людях ничего не знаешь.

"Я верю маме".

– Ты помогаешь ей в плохом деле... – Тамара всеми силами старалась понять, что же в действительности задумала женщина, повстречавшаяся в оранжерее. Она сказала, что нельзя прощать, а прежде упомянула Филиппа. Теперь страшное создание в аквариуме периодически глушило мысль об... отце.

Тамара сделала еще одно усилие, и вдруг осмыслила. Все оказалось предельно просто: страшилище верит маме, мама ненавидит страшного человека Филиппа, страшилище в ванне плохо думает о папе, и получается, что папа страшилища это и есть Филипп.

Я подумала, как взрослая! – обрадовалась Тамара. – Я думаю как земля и как взрослая сразу! Как Глеб!

"Говори", – вычертила на доске рука.

– О чем говорить?

"Что я думаю?"

– Нет. Я не буду тебе говорить. Думай сам. Но учти, мама учит тебя думать неправильно и плохо. Ты не страшный, ты просто стал ненастоящим.

"Как ты меня видишь?" – рука поставила знак вопроса, покачалась в воздухе и дописала. – "В комнате абсолютно темно".

– А я попросила у кошки глазки. Ты правда не страшный, Гном. Но мне пора идти.

Тамара попятилась и опрометью кинулась в коридор.

Глава 20

Сказка

С помощью шумной молодежной компании Глеб и Черныш преодолели полторы сотни километров в седлах мотоциклов и оказались, образно говоря, в нескольких шагах от цели. Но след пресловутого фургона затерялся где-то на лесных дорогах, и человек с собакой потратили на поиски его целый день. Когда, наконец, направление было определено, Черныш из самых благих побуждений чуть не свел на нет все совместные труды.

Недалеко от районного центра – довольно крупного городка – Глеба остановила патрульная милицейская машина. Грубое обращение блюстителя правопорядка, потребовавшего документы, возмутило собаку. Черныш кинулся на человека в форме, сбил с ног и ощутимо тяпнул. Второй патрульный выхватил оружие. Глебу удалось не попасть под удар электрической дубинки и уберечь пса от пуль. Петлять по лесу пришлось довольно долго. Измотанные, путешественники всю ночь отсиживались в пустой медвежьей берлоге, дожидаясь, когда страсти вокруг их личностей поутихнут.

Глеб решил сторониться проезжих дорог. Образ Тамары проступал с каждым часом все отчетливее. Парень закрывал глаза и ощущал девочку рядом так, будто мог дотронуться до ее горячего солнечного цветка. А Черныш – живой шустрый компас – неизменно поворачивался в направлении его мыслей. Ничто теперь не могло сбить путников с незримого следа – ни талые снега, ни лесные буреломы, ни полноводные ручьи.

Полдень выдался жарким, как будто май опередил время и вылился на землю потоками весеннего тепла. Заслышав вдалеке голоса, Глеб взял правее, чтобы избежать ненужных встреч. Ни ветка, ни сук не хрустнули под ногой. Но вот голоса повернули в его сторону. Глеб приказал Чернышу залечь в кустах, и сам притаился рядом.

Из-за деревьев показался огромный мордоворот в пятнистой униформе, и чуть позади него моложавая длинноногая женщина. Она без умолку говорила, военный отвечал короткими басовитыми репликами, и оба торопливо оглядывались по сторонам. Потом женщина в отчаянии прокричала: "Витя! Витя!" и расплакалась. Глеб, хотя и находился в трех десятках метров от людей, увидал их страх. Женщина и мужчина боялись чего-то одного, но боялись по-разному. Помедлив, парень покинул свое укрытие. "Легенду" он придумал, когда остановился за спинами людей.

– День добрый!

Оба вздрогнули. Рука вояки дернулась к кобуре, но он совладал с рефлексами и за оружие не схватился. "Частный лицей No1. Служба охраны" – прочел Глеб на металлической пластине, приколотой к форменной куртке.

– Возникли проблемы? – спросил он, сделав вид, что движения охранника не заметил.

– Ты кто такой? – тот слегка отодвинул спутницу, собравшуюся немедленно выплеснуть свои беды на встречного.

– Лесник местный.

– А где твой жетон?

Глеб ожидал вопроса.

– Дома валяется. Хочешь, пошли, покажу. Тут километров пятнадцать всего.

Мордоворот хмыкнул, покосился на собаку и решил, видимо, что все лесники должны выглядеть именно так: заношенная до дыр одежда, посох в руках, участливый взгляд, за плечами сумка, а у ног беспородная псина.

– Что у вас случилось-то? – Глеб обратился к моложавой даме.

– Мы проводили урок. Я каждый год привожу свой класс на эту поляну, – она торопливо показала туда, где звенели детские голоса. – Понимаете, у меня уникальная методика: мы с ребятами проходим весенний лес.

Как можно проходить весенний лес на уроке Глеб не понимал. Впрочем, учительницу это не волновало. Запинаясь, она быстро продолжала:

– У нас мальчик пропал. Хороший мальчик. Все были на месте. Стали в автобус садиться, а Витеньки нет.

– Сколько взрослых с вами? – Глеб повернулся к охраннику.

– Всего четверо. Мы с партнером, госпожа учительница и девушка из старшего класса. Поможешь мальца отыскать?

– Да-да, прошу вас, помогите! – закивала женщина. – Меня уволят, если с ним что-то случилось! Подумать только, сколько раз мы ездили сюда, ничего страшного не приключалось!

Глеб осознал, в чем состояла разница "страха" учительницы и мужчины в униформе: она боялась за себя, а он – за малыша.

– Покажите мне его вещь. Любую, – и Глеб зашагал по направлению к автобусу, хотя еще не видел ни машины, ни людей. – Черныш!

Пес поскакал за хозяином.

Дети в автобусе притихли, когда перед ними предстал бородатый дядька в помятой старой куртке. Пока учительница судорожно искала сумку пропавшего мальчишки, Глеб внимательно изучал ребят. От некоторых исходило "тепло", где-то две трети десятилеток не излучали ничего. От двух он почувствовал явный "холод".

Вещи, наконец, нашлись. Глеб вынес портфель из автобуса и подозвал собаку.

– Нюхай. Нюхай! Черныш, след! След! Ищи, Черныш!

Пес радостно визгнул и без труда отыскал одному ему "видную" дорожку.

Мальчика обнаружили в километре от автобуса на высоком берегу разлившейся реки, по которой ползли одинокие льдины. Счастливая учительница излила Глебу тонны благодарностей. Тот для порядка что-то ответил и устремил взгляд на школьника. "Холод". Неприкрытый жесткий "холод". Он украдкой вздохнул, а когда заметил, чем занимается ребенок, ужаснулся. Витя самозабвенно резал перочинным ножом дождевых червяков, извлеченных из-под коряги.

– Что ты делаешь? – Глеб присел возле мальчишки.

– Я побеждаю, – сообщил пацан. – Папа сказал, что я должен всегда побеждать!

Учительница потащила мальчика за руку. Он неохотно поплелся за ней, с сожалением посмотрев на недобитых червей, сложенных кучкой на плоском камне.

– Сынок местной шишки, – пренебрежительно пояснил охранник. – С ним и в школе одни неприятности.

– Бывает, – откликнулся Глеб.

– Хороший у тебя пес! – мужчина потрепал собаку по холке. Черныш не возмутился. – У нас в селе было полно собак. Жаль вот, жена не хочет в квартире живность держать. А я б завел такого! У, хороший пес! А давно тут лесничество открыли?

– Нет, я пока один работаю, – парень развивал "легенду". – Месяц назад приехал. Лес тут больной. Видишь, – он поднял кусочек коры поваленного дерева, – поросль рыжеватая.

– Ну?

– А должна быть серая.

Сейчас он говорил честно. Лес в этом районе страдал, и Глеб это чувствовал нутром.

– Да тут всё больное, – вздохнул охранник и оглянулся. Учительница уже скрылась за деревьями. – А, сама дойдет, – он махнул рукой. – Постою немного! Люблю эти места... А тебя не предупреждали, когда взяли на работу?

– О чем? – насторожился "лесник".

– Да, это... у нас здесь дебри, чуть на юг возьмешь, вообще хана.

– Я видал.

– Ходили слухи, где-то рядом военная база раньше была. Кто говорил атомная, кто – бактериологическая. Потом ее вроде как закрыли. А следы, знаешь, на долгие годы остаются. Ты не слышал?

– Нет. Но теперь мне кое-что про лес понятно. Спасибо!

Интуиция не подвела. Он знал теперь все, что хотел. Оставалось только отыскать бывший военный объект.

Лес подскажет, – Глеб глубоко вдохнул теплый весенний воздух. – Держись, Тома. Я рядом.

___________________

– Я не хочу с ним говорить! – Тамара упрямо смотрела в пол. – Он кричит.

– Тома, Филипп Алексеевич прошлый раз был не в духе, – Стас попробовал зайти с другого конца. – Он много работает и иногда...

– Нет. Он неправильно думает.

Орион нахмурился. Затея не понравилась ему с самого начала. Зато Анна отчаянно двинулась в атаку.

– Томочка, Филипп хочет сказать тебе очень-очень важное, – начала она. Мы с ним просто поговорим. Не бойся. Хочешь, я буду сидеть рядом?

– Глеб придет и поговорит с ним про важное, – Тамара отвернулась.

– Слушайте, милая девушка, – вдруг поднялся Стас. Резкость в его голосе была строго дозирована. – Вам уже семнадцать лет. Вам пора принимать решения самостоятельно, а не хвататься по любому поводу за рукав старшего брата. Так вы никогда не станете взрослой.

Демарш произвел желаемый эффект. Тамара вскинула голову и испуганно посмотрела на нависшего над ней великана с соломенными усами.

– Я стану взрослой, когда разрешит земля.

– Земля разрешает стать взрослыми тем, кто достоин: умным и смелым.

Тамара отодвинулась от Стаса, оглянулась на Ориона, на Анну и выпалила:

– Я не боюсь Филиппа и его плохого цветка. И я хочу стать умной. Я сама поговорю с ним о важном.

После того, как Стас ушел, девочка минут десять молча сидела на ковре. Орион и Анна поначалу не решались нарушить тишину, но пауза перевалила за все разумные пределы, и стало ясно, что Тамара глубоко ушла в себя.

– Анна, ты уверена, что создание индивидов целесообразно? – шепотом спросил Орион.

Она подняла изумленный взгляд.

– Конечно! А как же иначе?... Послушай. Я сегодня поняла, почему мама создавала портреты. Она всю жизнь ждала чего-то особенного, светлого, чистого. А его не было. И тогда она это нарисовала. Те, кого отец называл индивидами, в представлении мамы были светочами, маяками, которые покажут людям настоящую любовь, добро и красоту. Ее мечта отныне живет во мне. Я встретила тебя, и как-то изменилась. Но только я одна. А сколько еще на земле людей, которые хотят и могут стать лучше. Они ждут своего дива. И девочка может его нарисовать. Мне кажется, в Тамаре поселилась душа моей мамы. Это звучит нелепо, тебе, наверное, трудно согласиться...

– Мне трудно согласиться, – Орион тронул ее руку и тем самым мягко прервал восторженную речь. – Я знаю, как больно быть индивидом.

– Хотите, я расскажу вам сказку? – подала голос Тамара. – Сказка мне приснилась.

– Расскажи, – Анна почему-то забеспокоилась.

Девочка поудобнее устроилась на ковре и устремила взор в потолок

– В далекой-далекой земле жили добрые люди. У них были голубые глаза и кудрявые белые волосы. Они были такие хорошие и милые, что все вокруг застыло от их доброты. Им некуда было идти, потому что все дороги были знакомые. Им стало плохо. Но земля решила спасти людей и показала им большущую пещеру, где жили камни. Люди нарисовали на одном камне портрет нового человека, и пещера сделала его настоящим. Новый человек вышел к людям. Он отдал им все, что знал и умел, а они отдали ему свою любовь и доброту. Потом они рисовали на камнях новых людей, и новые люди нашли неизвестные дороги, и пошли они все вместе по этим дорогам, и им опять стало хорошо.

– А ты умеешь рисовать портрет? – бухнула Анна.

Девочка пригладила косички и серьезно ответила.

– Анна, мы живем на нашей земле. А сказка про чужую землю.

– Но ведь моя мама рисовала портреты, и ты их видела.

– Видела. Она и Глеба нарисовала, и Ориона нарисовала. Только она, наверное, не знала, что на нашей земле всё по-другому.

– Тома, а наша земля разрешает рисовать портреты? – на одном дыхании выговорил Орион.

– Я не знаю, – девочка понурилась. – Когда цветок Глеба родился, земля не обиделась, когда твой родился, тоже, вроде, не обиделась. У земли спроси, она никогда не обманывает.

Стас дважды прорепетировал с Филиппом предстоящую встречу и остался удовлетворен.

– Слушай, главное – держи себя в руках. И запомни: с Тамарой надо говорить на ее языке, иначе она тебя не воспримет. Ну, давай, зови.

Пока Филипп разговаривал по коммутатору с Орионом, Стас облачился в халат.

– Маловат, – он с сожалением нащупал треснувший шов.

– Что? – оглянулся Филипп.

– Твой размер мне явно не по плечу, вот что... Черт! – он поспешно сунул пораненный палец в рот и удивленно посмотрел на пуговицу. – Черт его дери! Ладно, мы с тобой договорились. Только не пялься на меня в экран. Представь, что меня тут вообще нет.

Стас скрылся в личной лаборатории босса, а доктор Жулавский вышел в приемную, чтобы встретить Тамару.

– Здравствуй, умная кроха, – он вылепил на лице добродушную улыбку.

Девочка оглянулась на Ориона и скроила недовольную гримасу.

– Давай поговорим. Пойдем ко мне, я угощу тебя очень вкусным соком.

Она покорно прошла в кабинет. Орион двинулся за ней, но Филипп предупреждающе поднял указательный палец.

– Жди здесь. Надо будет, позову.

Разговор с Тамарой оказался для Филиппа сущим адом. Первые полчаса это было устное сочинение на тему: "как мой папа путешествовал по горам и придумал сделать особенного человека". Когда дело дошло до "глиняного ящика с ключевой водой", Тамара начала подбрасывать отдельные фразы. Филиппу пришлось под нажимом суфлера упомянуть о "маме, которая помогла папе нарисовать особенного человека". После чего девочка выдала скороговоркой:

– Ты делаешь нечестно. Тебе не хочется говорить о маме, а ты говоришь, потому что Стас тебе так говорит в компутере.

Филипп остался сидеть за столом с открытым ртом.

– С чего ты взяла? – выцедил он из себя мало-мальски стройную реплику.

– Стас красиво думает, а ты думаешь очень громко. Я его слышу, а тебя нет. Лучше расскажи мне сказку.

Доктор Жулавский долго откашливался. Тамара терпеливо ждала.

– Ну... в общем. Давным-давно на северо-востоке Африканского континента существовала,... то есть, жили люди. Сначала они ничего не знали о ремеслах и земледелии. Жили себе и жили. Но однажды к ним пришел бог по имени Осирис со своей сестрой Исидой. Осирис научил людей выращивать зерно, делать орудия труда. И люди поумнели. Они признали Осириса фараоном. То есть – царем. Но злой брат Осириса Сет захотел сам править людьми и убил Осириса. Он разрезал его тело на куски и разбросал по всей стране, чтобы его никто не нашел. Исида решила воскресить Осириса, собрала все части его тела и слепила вместе. Осирис превратился в созвездие Ориона, и долго-долго правил своим народом через фараонов, которые считались его сыновьями на земле. А жрецы – слуги Осириса хранили его знания и передавали от одного фараона другому. И вот если теперь случится большая беда, Осирис вернется с небес и с помощью своих жрецов научит людей жить по-новому.

Тамара захихикала.

– Тебе понравилась сказка? – с мученической улыбкой спросил Филипп.