Текст книги "Дело о деньгах. Из тайных записок Авдотьи Панаевой"
Автор книги: Ирина Чайковская
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)
– Вася, зачем ты всех по себе меришь? Не всякий, как ты, может читать по – французски, по – английски, по – немецки, да и по – латыни. Вот я, скажем. Языками не владею, и с удовольствием прибегну к переводу, если найду время.
– Не прочитал?
– Когда, Вася! Достаточно того, что Авдотья Яковлевна, клянется и божится, что роман превосходный.
– Ох уж эти дамы, им только дай что – нибудь поаморальнее, чтобы было побольше свободы в любви.
Я промолчала.
В спор вмешалась одна из дам:
– Это кто тут дам обижает, а заодно и Жорж Занд? Вы, Василий Петрович? О каком, с позволения спросить, произведении идет речь?
– О «Лукреции Флориани». Знаете?
– Нет, не читала. Буду благодарна господину Некр – ву, если он поместит его в приложении. Что ж, он и вправду такой аморальный?
Тут вмешалась Мари, сидевшая между Сократом Воробьевым и его младшим братом, Ксенофонтом, юношей невзрачным, но очень смешливым.
– «Лукреция Флориани» – самый чистый роман из тех, что я читала у этой писательницы. Вам, Василий Петрович, не нравится, что его героиня, актриса, имея троих детей от разных мужчин, называет себя чистой и девственной? Да любая женщина под этим подпишется. Женщины любят не телом, а душой.
При последних ее словах Ксеничка Воробьев, разгрызавший куриную косточку, выронил ее из рук и забился в смехе. Глядя на него, стали покатываться с хохоту все прочие. Постепенно все мужское население стола, кроме Пан – ва, к нему присоединилось, при том что дамы сидели с недоуменными и даже удрученными лицами, а Мари чуть не рыдала. Жан, с его характером вечного примирителя, хотел замять неприятную сцену, поднялся и провозгласил:
– Господа, мы собрались здесь не Жорж Занд обсуждать, а отметить приятные события. Любимый нами художник Сократ Воробьев мало того, что стал академиком живописи, но удостоился поощрения самого Государя, продлившего ему пребывание в Италии еще на два года, заметьте, за счет казны, и заказавшего несколько работ для своего пользования.
При упоминаниии Государя смех замолк, но Некр – в и Бот – н с недоумением покосились на Пан – ва, придерживавшегося, как и они, либерального направления и Государя на людях обычно не поминавшего.
Сократ, уже изрядно пьяный, так как успел попробовать все роды вин и напитков, выставленных ресторатором, вскочил из – за стола и, выплескивая вино из бокала частично на скатерть, а частично на платье Мари, счел нужным уточнить:
– Четыре картины маслом изволил заказать и Высочайше одобрил альбом с рисунками. Господа, здоровье Государя!
Некр – в и Бот – н с неподвижными лицами подняли бокалы, Ксеничка высоким фальцетом повторил здравицу, дамы переглянулись, а Мари, только что почти рыдавшая, воскликнула с просветленным лицом:
– Как я рада, Сократ, что вы не остаетесь в России!
3
Вечер в ресторане Леграна был последним, когда я сидела с Некр – ым и Пан – ым. В дальнейшем мы с Жаном делали все, чтобы не сидеть рядом на всевозможных сборищах и торжествах.
Началась для меня новая эра, и временами моя жизнь казалась мне чужой, словно и не моей. Не скажу, что я выбрала любовь, – если это и была любовь, то на редкость мучительная, с безумной ревностью, припадками злости и ненависти со стороны Некр – ва, сменяемыми мольбами о прощении и минутами просветления, когда казалось, что злые силы легко можно побороть. Но побороть не удавалось.
Злые силы были сильнее. После недолгого примирения мы оба срывались, и все возвращалось на прежнее. Нет, я выбрала не столько любовь, сколько Дело. И оно на меня свалилось – огромное, важное и увлекательное, но также сверхсложное, требующее напряжения всех сил и часто утомительное. Но на первых порах счастью моему не было предела, мне казалось, что я участвую в самом Главном деле времени.
Даже сейчас, когда прошло столько лет и история наверняка уже вынесла свой приговор и тем людям, которые были вокруг меня, и тому Делу, в котором мы сообща участвовали, сама я продолжаю считать, что была права. И уверена: мой приговор совпадает с судом истории. Журнал и все что с ним соприкасалось – было Главным делом времени.
Невероятным для самой себя образом из «разливательницы чая» превратилась я в писательницу, сотрудницу Журнала, под мужской фамилией – a la Gеrge Sand – начавшую писать рассказы, повести и даже многостраничные романы на пару с Некр – ым. Как говорится, лиха беда начало. Подтолкнул меня к писанию Некр – в, поверивший в меня безгранично еще до того, как я написала хоть строчку.
– Ты не можешь не писать, – говорил он мне, – у тебя столько накопилось в памяти и в душе, что все это рано или поздно должно выплеснуться на бумагу.
И продолжал:
– Да и окружение… погляди, какое у тебя окружение, – все кругом тебя пишут, ты варишься в этом соку, слышишь разговоры… недоразумение, что до сих пор ты была только прилежной читательницей.
Надо сказать, я клюнула на эту приманку: полезно, чтобы кто – то увидел нас в малопредставимой нами роли, а уж дальше воображение начинает двигаться в направлении подсказки. Помогло еще и то, что мое первое произведение, принесшее мне много слез и горя, одобрил критик Бел – й. Причем одобрил, не зная, что я его автор.
А слезы я лила оттого, что, как ни бился Некр – в, цензура так и не пропустила в печать мою первую повесть, сочтя ее «безнравственной» и направленной на «подрыв власти родительской». Дело было в 1848 году, и наверху панически боялись проникновения в общество революционных идей. Жертвой этого патологического страха стал мой первенец – повесть, написанная по впечатлениям детства. Критик Бел – й очень помог мне в ту пору не пасть духом и продолжать писание. Сам он умер совсем скоро после этого. Ему было 37 лет.
Помню, когда я жила еще у родителей, кто – то из актеров, может быть, Саша Мартынов, принес кусок старой газеты со статьей неизвестного автора. Называлась статья «Литературные мечтания» и имела подзаголовок «элегия в прозе». Все сели вкруг стола, сестру попросили читать. От природы была она робка и застенчива, однако отец с нею много занимался, желая сделать из нее драматическую актрису. В тот год она репетировала «Дездемону» в Шекспировой пьесе, переведенной Жаном.
Сестра начала читать:
Театр!..Любите ли вы театр так, как я люблю его, то есть всеми силами души вашей, со всем энтузиазмом, со всем исступлением, к которому только способна пылкая молодость, жадная и страстная до впечатлений изящного?
Начала сестра очень тихо и даже слегка хрипло, но потом голос выровнялся, дыхание восстановилось, она перестала бояться текста, который ложился на голос легко, словно стихи.
Не есть ли он исключительно самовластный властелин наших чувств, готовый во всякое время и при всяких обстоятельствах возбуждать и волновать их, как воздымает ураган песчаные метели в безбрежных степях Аравии?
Если элегия – это признание в любви, то строки, читаемые сестрой, действительно были элегией, любовным признанием и гимном театру. Но были ли они прозой? Так не прозаически они звучали…
…и вот поднялся занавес – и перед взорами вашими разливается бесконечный мир страстей и судеб человеческих! Вот умоляющие вопли кроткой и любящей Дездемоны мешаются с бешеными воплями ревнивого Отелло; вот, среди глубокой полночи, появляется леди Макбет, с обнаженной грудью, с растрепанными волосами, и тщетно старается стереть с своей руки кровавые пятна, которые мерещатся ей в муках мстительной совести; вот выходит бедный Гамлет с его заветным вопросом: быть или не быть…
Дойдя до Дездемоны, сестра заметно заволновалась, голос ее задрожал… я боялась, что она лишится чувств. Роль в «Отелло» давалась сестре тяжело. Была она высока ростом, красива, но отличалась, как я уже сказала, чрезмерной робостью. Сцена не была ее призванием, да и роль отважной Дездемоны, ослушавшейся отца и убежавшей из дома с мавром, не очень моей сестре подходила. Сама она вышла замуж по воле отца за человека расчетливого и малосимпатичного, издателя «Отечественных Записок».
Когда отрывок был прочитан, слушатели не сразу опомнились, как бывает в театре после удачного спектакля. Даже отец, всегдашний критик всего на свете, вечно всем недовольный, отозвался о статье с похвалой и спросил имя автора. Было названо имя Бел – го, которого тогда никто не знал. Его звезда только восходила.
Уже много после, будучи с Пан – ым в Москве, я познакомилась с Виссарионом Григорьевичем. Первый наш разговор с ним был о Мочалове, которого он так высоко поставил в своей статье как исполнителя роли Гамлета. Мне же довелось посетить весьма неудачный спектакль, где актер играл из рук вон плохо, находясь, как думаю, под действием винных паров.
На следующий день мы были вместе с Пан – ым в одном из московских домов, и Жан, подойдя к Бел – му, сказал, что вчера имел удовольствие видеть Гамлета – Мочалова. Бел – й встрепенулся, спросил о впечатлении. Пан – в, не желая критиковать большого актера, высказался очень туманно, в том смысле, что Шекспир требует особой игры, не свойственной русской традиции. Бел – й возразил, что никакой особой русской традиции нет, а есть умение или неумение верно раскрыть характер в указанных обстоятельствах. Завязался спор, в котором Пан – в беспрестанно пасовал.
Я, тогда еще очень наивная, бросилась ему на помощь и сказала, что мы вчера увидели именно то, что боялся увидеть Бел – й (он говорит об этом в статье), а именно: пародию на Гамлета. Я смогла произнести эту фразу только потому, что при всей моей тогдашней робости перед «высокими умами», человек, стоящий передо мной, не казался мне страшным. Был он белокурый, невысокого роста, бледный, почти изможденный, с живым и пристальным выражением серых глаз. Взгляд его, на меня обращенный, был исполнен неподдельного любопытства, но отнюдь не превосходства. Мне захотелось смягчить свою резкость и высказать Бел – му, как важны для меня его статьи. В той же его работе о Гамлете я наизусть запомнила одно место, которое сделалось моим нравственным водителем:
И если у него злодей представляется палачом самого себя, то это не для назидательности и не по ненависти ко злу, а потому, что это так бывает в действительности, по вечному закону разума, вследствие которого кто добровольно отвергся от любви и света, тот живет в удушливой и мучительной атмосфере тьмы и ненависти. И если у него добрый в самом страдании находит какую – то точку опоры, что – то такое, что выше и счастия и бедствия, то опять не для назидательности и не по пристрастию к добру, а потому, что это так бывает в действительности, по вечному закону разума, вследствие которого любовь и свет есть естественная атмосфера человека, в которой ему легко и свободно дышать даже и под тяжким гнетом судьбы.
Но в ту минуту, как я раскрыла рот, кто – то подошел к Бел – му и увел его в сторону.
Меня всегда поражали такие натуры, как Бел – й, нежданно появляющиеся на русской почве. В жизни я знала еще двух, похожих на него, – Николая Гавриловича и Добр – ва. Со всеми тремя я дружила, все трое были пророками, двух из них сразила чахотка, сразила прежде, чем власть заточила их в тюрьму или убила. Третий прошел свой крестный путь до конца.
Потом, когда я поближе узнала Бел – го, я полюбила его еще больше.
Однажды он рассказал, что в юности, будучи студентом, написал трагедию о крепостном юноше, который восстал против своего состояния.
– У меня было полное ощущение, что герой – это я сам, и я должен – даже ценою жизни – перестать быть рабом, высказать все в лицо рабовладельцу. Я кожей ощущал, что за моей спиной выстроилась нескончаемая цепь крепостных русских людей, умерших голодом, на войне, от бесчинств властей и помещиков. Сколько их было во времена Ивана Грозного, во времена Петра Первого? – безмолвных, но взывающих к отмщению жертв произвола? Почему их жизни не шли в расчет?
Даже в Вавилоне пленным платили за строительство укреплений. А город, где вы живете, наша Северная Пальмира, построен согнанными отовсюду крепостными рабами. Построен рабами, на их же костях. Неужели судьба России из века в век приносить человеческие жертвы во славу извергов на троне?
– И что сталось с вашим сочинением?
– Мне пришлось его уничтожить. Профессора Московского университета были ужасно напуганы, прочили мне тюрьму и Сибирь. Они так усердно принялись за мной следить, что я заболел.
– И что было дальше?
– Меня выгнали из университета … по отсутствию способностей. Началось мое шатанье по журналам. А жаль было расстаться с ученьем, особливо с друзьями – студентами. У нас образовался к тому времени преинтереснейший кружок.
– Остался у вас страх?
– Как не остаться! Только ненависти осталось больше. Обидно, что не могу в статьях высказываться впрямую, и даже то, что говорю обиняками, цензура кромсает. Может, придет еще мой час…
Час Бел – го пришел, когда уже перед самой своей смертью, находясь на леченье в Силезии, написал он «Письмо к Гоголю». За публичное его чтение Дост – го приговорили к смертной казни; я знаю это письмо лишь благодаря лондонской вольной русской типографии – в России до сих пор оно не напечатано. А Бел – го от крепости спасла только скорая смерть. Удивительно, как пугал власть этот хилый, чахоточного сложения человек – настоящий гладиатор по свойствам и силе характера.
* * *
По переезде Бел – го в Петербург в конце 1839 года, мы с ним тесно сошлись. Переезд его из Москвы в большой степени был инициирован Пан – ым, который переманил его в сотрудники главного тогдашнего толстого журнала «Отечественные записки».
Андрей Краевский, редактор «Отечественных записок», приходился мне зятем, но у меня не было к нему добрых чувств. После ранней смерти сестры, приходилось мне у него бывать, чтобы помочь оставшимся без матери детям, но общение с ним меня угнетало.
Был он человеком приземленным, журнал издавал исключительно для наживы, направления не имел никакого, острым нюхом вылавливая на литературном рынке то, что сулило интерес читателей, а стало быть, и доход. Сотрудники журнала были для него не товарищи по работе, а наемные работники. В помине не было тех дружеских свободных отношений, которая царила впоследствии в редакции нашего Журнала.
Помню наш разговор с Краевским по поводу Бел – го:
– Андрей, какого ценного сотрудника вы приобрели…
– Вы про Бел – го? Но я и деньги плачу ему хорошие.
– Он за эти «хорошие» деньги работает по – черному, один ведет отдел критики и библиографии, должен рецензировать все вышедшие книги, вплоть до азбук и пособий по истреблению клопов … Вы плохо используете его критический талант.
– Чего вы хотите? У меня нет лишних людей! Бел – й делает свое дело и получает за это хорошие деньги…
Все видели и понимали, что Бел – му не место у Краевского, но семь лет пришлось критику батрачить на алчного издателя, прежде чем он взбунтовался и ушел в расчете начать свой журнал.
На этой почве и произошло его драматическое столкновение с Некр – ым.
Не мне судить, кто в этом столкновении прав, кто виноват. И тогда, и впоследствии звучал хор голосов, обвинявших Некр – ва в том, что он воспользовался материалами, собранными Бел – м для огромного сборника, где должны были поместиться все самые главные литературные приманки эпохи: «Обыкновенная история» Гонч – ва, «Кто виноват» Искандера – Герц – на, охотничьи рассказы Тург – ва… Но самым тяжким обвинением было другое. Некр – в обвинялся в том, что устранил Бел – го от управления Журналом.
Так и стоит в ушах грубый, разболтанный голос Николая Кетчера, «разъясняющего» своим друзьям из московского кружка, как этот «пройдоха» Некр – в надул простодушного Бел – го.
Я этих «разъяснений», естественно, не слыхала, но представить себе могу:
– Некр – в ничем не лучше Андрюшки Краевского! Тот был кулак и эксплоататор, таков же и Некр – в. Воспользовался именем Бел – го и его материалами, чтобы набрать подписчиков, а самого Виссариона привязал к тачке и заставил, как при Краевском, по – черному рубить уголек…
И все московские друзья Бел – го прислушиваются к Кетчеровой брани, согласно кивают головами, отпускают злые шуточки в адрес Некр – ва. Одобрительно кивает даже ближайший друг Бел – го, будущий лондонский изгнанник, ставший впоследствии ненавистником Некр – ва.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
