Текст книги "Искушение Модильяни"

Автор книги: Ирина Волк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Глава 6

Москва. Дом Натальи.

Все обиды, все оборванные разговоры, вся горечь прошедших дней были забыты.

Вот он, любимый, родной, единственный! Как же я так долго смогла без тебя?

Наташа бежала через переполненный зал аэропорта навстречу Володе, не замечая удивленных взглядов, хмурых лиц, скептических усмешек.

Володя, мы снова вместе, какое счастье…

Он расталкивал зазевавшихся пассажиров, наступал на чьи-то ноги и не замечал, как шипы роз, прижатых к груди, впиваются в пальцы.

Наташа, Наташенька, милая, драгоценная, ты здесь, как я ждал…

А потом они стояли, прижавшись, друг к другу, не видя и не замечая ничего вокруг. Мимо проносились тележки с поклажей, проплывали дородные матроны, увешанные сумками, пробегали визжащие подростки, шествовали солидные джентльмены с кейсами, цокали каблучками длинноногие красотки. Шелестели страницы газет, шуршали обертки макдаков, плакали дети, звенели мобильники, голос диктора заглушался криками носильщиков… Но для этих двоих не существовало ничего. Только он и она, только музыка Штрауса и солнечный свет…

А потом они медленно шли к машине, шепча какие-то ничего не значащие глупости, очень важные и нужные именно для них…

А потом они долго ехали по забитой пробками Москве. А потом они поднялись к ней…

А потом… А потом…

* * *

Утром он, расслабленный и умиротворенный, сидел в мягком кресле, закутанный в огромное банное полотенце и думал о том, что скажет Наташе, когда она принесет кофе, аромат которого он запомнил с первого дня. Но все оказалось гораздо проще, чем он предполагал. Наталья сама заговорила о том, что ей пришлось пережить.

– …Они неслись со скоростью километров сто тридцать и даже не пытались тормозить или сворачивать… Жуткое зрелище, совсем не так, как в кино показывают. Я чуть сознание не потеряла. Прямо за рулем. Едва-едва затормозить смогла. Выскочила из машины, подбежала к обрыву… – Она нервно поежилась. – Ох, ты знаешь, я ведь раньше высоты совсем не боялась, а после этого случая все дни, что там прожила, на балкон выйти не могла. В общем, сижу на обочине, мокну, даже не знаю, сколько времени прошло. Тут какая-то машина затормозила, они полицию и вызвали. А я в таком шоке была, что даже не сразу поняла, на каком языке со мной полицейский разговаривает…

– Бедная моя девочка, – грустно сказал он, проводя рукой по ее густым шелковистым волосам. – Я за тебя волновался…

– Не очень-то. – Наталья упрямо тряхнула головой. – По телефону так разговаривал, будто каждое слово сквозь зубы цедил. Что я только не передумала!

– Я тоже.

– Что-то я не заметила. – Она обиженно отвернулась к окну.

За стеклами было скучное ноябрьское утро. Падал редкий снег, голые сучья деревьев мучительно тянулись к серому небу, будто надеясь прорваться сквозь плотные хмурые тучи к свету и солнцу.

– А ты с этим Борисом раньше была знакома? Или на этой вечеринке никого из знакомых не видела?

– А ты что, ревнуешь? – удивилась Наталья. – Может, ты на меня и обиделся из-за того, что я с Ксюшей поехала, потому и разговаривал так?

– Нет, милая, но ты не ответила. Ты встречала Бориса раньше?

Почему-то его тон заставил Наталью напрячься и обернуться. Она покачала головой.

– Нет, никогда.

Оттягивать роковой момент дальше не имело смысла. Володя посмотрел ей в глаза и четко произнес:

– У него в сейфе нашли твой акт экспертизы рисунков Модильяни.

– Ах, это… – успокоенно вздохнула она. – Да, месяц назад обратился ко мне один человек, пожелавший остаться неизвестным, – это нормально, в этом нет ничего особенного. Он мне написал, что в его руки попали рисунки, которые считались утраченными. И теперь он хочет их атрибутировать и выставить на аукцион. Я это сделала, он заплатил. Вот и все.

– Что, вот так просто? И тебе не пришло в голову, что эти рисунки могут быть, например, краденными?

– Не совсем так. Дело в том, что у этих рисунков есть история, хотя и очень загадочная. И очень романтичная.

* * *

Ахматова неохотно рассказывала о своей личной жизни, но в стихах она очень искренне говорила о своих чувствах к любимым мужчинам, а о ее романах довольно хорошо известно со слов друзей и близких знакомых. И лишь одна история осталась тайной, разгадать которую не удается до сих пор.

Анна Ахматова тщательно скрывала историю любви к Амедео Модильяни.

В далеком 1910 году Ахматова и Гумилев приехали в Париж, чтобы провести там медовый месяц. Они бродили по бульварам и Елисейским Полям, любовались Эйфелевой башней, слушали заунывное пение шарманки и сидели за столиком в знаменитых артистических бистро «Ротонда» и «Улей». Вот там, в одном из этих кафе, и встретились впервые начинающая русская поэтесса и неизвестный итальянский художник.

Что такое русская женщина в Париже начала двадцатого века? Это Елена Дьяконова[8]8
  Гала.


[Закрыть] и Сальвадор Дали, Ольга Чегодаева и Хосе-Рауль Капабланка, Лидия Делекторская и Анри Матисс, Ольга Хохлова и Пабло Пикассо, Эльза Триоле и Луи Арагон.

Это Анна Ахматова и Амедео Модильяни.

Они не могли не встретиться, а встретившись, – не полюбить друг друга.

Она была очень красива: высокая, стройная, загадочно-печальная. Мужчины на улице заглядывались на нее в восхищении, женщины с завистью обмеривали глазами. Незнакомка в шляпе с большим страусовым пером.

Он был бездомным бродягой. Его неприкаянность бросалась в глаза – то ли непременный атрибут жизни художника, характерная черта богемы, то ли веление рока. Денди в красном шарфе с неизменным синим блокнотом.

В то первое лето их встречи были случайными, мимолетными. Модильяни был, вероятно, единственным непризнанным из великих художников Монмартра. Возможно, потому что не играл в модные кубистические игры, отдаваясь поискам гармонии и мистического глубинного смысла. Ахматова была всего лишь автором нескольких стихотворений, известных только благодаря стараниям мужа. Ее первый сборник, где прозвучали главные интонации всей ее будущей поэзии, вышел только два года спустя.

Их встреча – только мимолетный эпизод в круговерти парижской жизни, но после целый год он писал ей безумные письма: «Вы во мне как наваждение…» И совершил решительный поворот в творчестве.

А в ее поэзии взлет, и стихи – все о нем:

 
Дни томлений острых прожиты
Вместе с белою зимой.
Отчего же, отчего же ты
Лучше, чем избранник мой?
 

Да, ее брак с Гумилевым не был счастливым – слишком разные характеры и темпераменты. И вот уже через полгода муж мчится в Африку, Ахматова – в Париж к Модильяни.

И начинаются долгие прогулки по ночному Парижу, чтение стихов и рисунки…

Он рисовал ее при отблесках лампы, ночью и под утро, не спавший, уставший, счастливый. Она позировала послушно – надевала тяжелые африканские бусы, поднимала руки над головой, замирала в неподвижности, сложно изогнувшись в позе танцовщицы. А по вечерам ждала его и сама открывала входную дверь, чтобы не разбудить консьержку.

Всего лишь одно парижское лето. И разлука навсегда…

Всего лишь одно парижское лето. И разлука навсегда…

И сборник «Вечер»…

И рисунки, а в них – черты ее лица, линии ее тела, ее челка, ее глаза…

Расставаясь, она подарила Модильяни на память страусовое перо, украшавшее ее шляпу, в которой впервые встретила его, а он – шестнадцать ее портретов. Амедео просил Анну, чтобы эти работы украсили потом одну из ее комнат. Но этого не произошло. Ахматова говорила всем, что во время революции 1917 года портреты пропали, может быть сгорели, а может быть, пьяная революционная матросня делала из них самокрутки. Уцелел один-единственный, тот самый, канонический. Он всегда висел в изголовье ее постели.

А после смерти Модильяни в его мастерской нашли два этюда обнаженной женщины и увидели несомненное сходство модели со знаменитой русской поэтессой.

Спустя годы портреты Ахматовой стали обнаруживаться в частных коллекциях.

Пятнадцать лет назад ее изображения были атрибутированы как модильяниевские рисунки из коллекции доктора Поля Александра[9]9
  Первый коллекционер работ Модильяни. Начал собирать еще при жизни художника.


[Закрыть], через десятилетие стало ясно, что три рисунка в Еврейском музее также не оставляют сомнений в личности модели – это обнаженная Ахматова с ее неповторимым профилем. Кариатид и египтянок в музеях много, и рисунков – тоже. Большинство находятся в частных коллекциях, которые никогда не показываются даже на самых престижных и крупных выставках. А сколько еще рисунков пылится на чердаках и в подвалах старых парижских забегаловок? А сколько из них разбросано по домашним архивам?

И вот пятнадцать из них найдены.

Глава 7

Москва. Дом Натальи. Петровка.

– Но ты не объяснила, почему эти рисунки не могли украсть?

– У кого? В России, по данным экспертов, находятся пять или шесть произведений Модильяни. Кроме работ из музея Пушкина, два-три рисунка в частных коллекциях. Обнаружение подлинных рисунков – это мировая сенсация! А уж их кража, даже из частной коллекции – тем более. Об этом было бы известно всем специалистам.

– Но вот об этих-то не было известно!

– Именно! Потому что владелец и не думал, что у него целый клад шедевров! А тот, кто первым об этом подумал, и обратился за экспертизой. Ко мне.

– Но почему втайне?

– А кто захочет позориться, если сначала раззвонит на весь мир, что у него подлинный Модильяни, а потом окажется, что это подделки или просто никчемные штудии первокурсника?

Владимир сдался. Вроде бы все действительно выглядело логично. Но почему же тогда?..

– Но ты дала заключение о подлинности.

– Да, конечно. Ведь это и есть подлинники.

– Это подделки!

– Что?

– Собирайся, едем!

– Куда?

– Ко мне на работу. Посмотришь акт экспертизы и то, что было исследовано. Те самые рисунки, к которым была приложена твоя справка о подлинности.

* * *

Наталья ошарашенно смотрела на разложенные на столе рисунки.

– Но это подделки. Очень хорошие, но подделки.

– Я знаю, – невесело усмехнулся Владимир и кивнул на бланк экспертизы: – Тут все написано.

– Но я видела другие! – убежденно сказала Наташа. – Для неспециалиста разница в рисунке вообще не заметна. Но есть некоторые тонкости, которые сейчас нет смысла объяснять. Но вот бумага! Отличие сразу бросается в глаза. Дело в том, что Модильяни в то время всегда рисовал в дешевых синих альбомах, которые покупал в одном и том же месте. Это стало почти легендой на Монмартре, так что ошибиться нельзя. Собственно, все выкладки есть у меня в компьютере.

Воронцов вздохнул:

– Но вот же факты – твой акт, акт лаборатории и эти рисунки.

– Значит, настоящие рисунки находятся в другом месте. Ты же веришь мне?..

– Да, конечно, – поспешил он с ответом. – Только это ничего не меняет. Загадка остается загадкой.

– Но ты же сыщик, вот и ищи ответ.

– Придется. Но без тебя не обойтись. Расскажи, как все было.

Наталья пожала плечами: как обычно. Или почти как обычно. У нее есть собственный сайт в интернете, там, конечно, указан электронный адрес. И вот на этот адрес примерно месяц назад – дату можно уточнить – пришло письмо с предложением провести экспертизу. Обратившийся сообщил, что, разбирая вещи, доставшиеся в наследство от умершей родственницы, он обнаружил пятнадцать графических рисунков и хочет провести их экспертизу. Они условились о цене. В назначенное время пришел перевод, а еще через несколько дней курьер доставил рисунки. После экспертизы он же их и забрал. Вместе с актами.

– Значит, ты видела курьера и можешь его описать? – с надеждой спросил Владимир.

Наташа покачала головой. Получала и отдавала пакет горничная.

– Но у тебя же есть на входе видеокамера!

Она пожала плечами. Конечно, есть, но…

Впрочем, Воронцов и сам понимал, что это ничего не даст.

Снова ничего!

– Послушай, милый, – нежно посмотрела на него Наташа, – давай я попробую переговорить с нашими экспертами и коллекционерами. Тебе-то они вряд ли что-то расскажут, а мне – наверняка.

Он нахмурился.

Если бы дело шло только о пропавших рисунках, он мог бы рискнуть и воспользоваться Натальиными связями, но в конечном итоге вся разработка по банку разворошила воровское гнездо, а это уже совсем не из области искусствоведения. Больше того, вполне вероятно, что преступники имеют в этой истории свои интересы – убийство Зубова тому подтверждение. И если они что-нибудь пронюхают про рисунки, то Наташе грозит непосредственная опасность. Страшная опасность. И она была в том отеле, где собирался сход!

– Послушай, – осторожно начал он. – Я уже спрашивал тебя, но ты не успела ответить. Там, в Швейцарии, ты не встречала никого… ну скажем… похожего на… Тебе не привелось там столкнуться с мафией?

Владимир произнес это слово и замолчал.

Словно разговор тинейджеров, подумал он. А как еще спросить? Она ж не профи-оперативник, которому и объяснять-то ничего не надо.

Наташа недоуменно посмотрела на него, и у Владимира слегка отлегло от сердца.

Но нет. Тут же на ее лице отразилась целая гамма чувств – удивление перешло в возмущение, а потом в глубокую задумчивость.

– Странно, – медленно произнесла она. – Из-за этой аварии совсем вылетело из головы. Видеть я не видела, а вот слышать что-то похожее, пожалуй, слышала…

И она пересказала – сначала сбиваясь и с трудом припоминая, а потом все увереннее – разговор, услышанный на террасе отеля.

– Понимаешь, сразу после этого появился Визиров, потом катастрофа… В общем, если бы ты не спросил, я бы и не вспомнила.

Все, это тупик. Наташу вычислят. И свяжут с Аренским, ведь они были в отеле. Аренский неизвестно кому отдал десять миллионов долларов наличными под залог фальшивых картин! А деньги эти – «семьи» в широком смысле слова – бандитские. Они будут искать и? даже не подозревая, что логика их ошибочна, выйдут на правильный путь – Наталья сейчас единственная ниточка, связывающая банк и десять пропавших миллионов.

Он вспомнил Зубова. И на мгновение представил, что может произойти с любимой. Фразы из протокола всплывали в голове.

Пытаясь унять спазм, он резко встал со стула, подошел к окну и распахнул его. Голова слегка остудилась. Он закрыл окно и повернулся к Наташе. Живой и невредимой, но, похоже, слегка напуганной.

– Что с тобой, Володя? Ты как будто привидение увидел…

– Ты должна срочно уехать. В Англию. К отцу.

– Почему?

– Не спрашивай, так надо. Я сам позвоню ему и объясню.

– Никуда я не поеду! Особенно если ты не скажешь, зачем мне это надо.

– Потому что я не могу обеспечить тебе безопасность здесь! Не могу приставить к тебе круглосуточную охрану.

– Я и сама ее нанять могу, я вполне обеспеченная женщина. Вопрос только – зачем?

– Поверь мне, Наташенька, это очень серьезно. Я не могу тебе все объяснить, ты просто поверь мне.

– Не нужна мне никакая охрана! – И она упрямо замолчала.

Неужели он не понимает, что она не станет срываться из Москвы только из-за его прихоти? Что может грозить мирному искусствоведу? Тем более что как раз пора начинать готовить новую выставку.

Только профан предполагает, что организация выставки – дело простое. Что, мол, тут такого? Развесил картины и всех-то забот… На самом деле, если, конечно, стремишься к успеху, это серьезная работа. И сделать ее могут только профессионалы. Надо проинформировать СМИ, спонсоров, инвесторов и партнеров. При необходимости связаться с властями. Составить каталог выставки, утвердить его, отпечатать и разослать всем заинтересованным лицам.

А дальше – собственно экспозиция. При этом нужно помнить множество всяких нюансов – проверить наличие договоров страхования, договоров с авторами, договоров на аренду помещений, подготовить программу встреч и переговоров, провести проверку соответствия экспонатов.

А потом идут уж совсем прозаические проблемы – какого цвета сделать драпировку стен в каждом зале, какие и из чего изготовить щиты и подиумы, большие вертикальные и малые горизонтальные витрины, включать ли музыкальное фоновое сопровождение. Одним словом, нужно постоянно держать в голове массу всяческой информации.

Но и это еще не все. Посетитель даже самой заштатной провинциальной выставки слабо представляет, сколько труда и нервов стоит размещение экспонатов. Сколько приходится выдержать скандалов с авторами – ведь каждый настаивает на том, чтобы именно его работа располагалась в самом удачном месте. Надо так расставить по своим местам скульптуру и так определить место на стенах для картин, с учетом размеров, качества, общей концепции выставки, чтобы все они были представлены в самом выгодном свете. А еще ведь есть мелкая пластика и масштабные инсталляции – как совместить все в одном месте?

Конечно, не все эти заботы лежали на плечах Натальи, но работы предстояло немало.

Они расстались, так ни о чем и не договорившись.

Глава 8

Москва. Арт-галерея.

Дом Соколова. Дом Натальи.

Наташа выключила компьютер, подошла к большому зеркалу в глубине кабинета. Лицо уставшее, побледневшее, волосы спутались, плечи опустились… Нет! Так не пойдет! Она встряхнула головой, расправила плечи, вытащила из сумочки косметичку, привычными и точными движениями сделала несколько взмахов кисточкой, провела по губам помадой, затем медленно расчесала волосы. Ну вот, совсем другое дело, можно на люди появляться.

Наталья быстро сменила удобные рабочие туфли на сапоги, накинула шубку и вышла из комнаты. Остановившись в центре выставочного зала, Наташа подумала, что сейчас лучше поехать в «Else-club»…

– Здравствуй, дорогая Наташа.

Она оглянулась и увидела хорошо знакомое лицо.

Всеволод Вениаминович Соколов, ее первый наставник в области российского искусствоведения добродушно смотрел не нее.

Надо же, как бывает! Она сама собиралась ему звонить, поговорить о Модильяни – и такая удачная встреча.

– Всеволод Вениаминович, я о вас как раз вспоминала, мне так нужно с вами посоветоваться, очень прошу, уделите мне немного времени!

– Хорошо, но только тебе придется меня добросить до дома.

– С радостью!!! – ответила Наташа, и они вышли из галереи.

На улице разыгралась пурга. В проводах противно завывал ветер, снежные вихри забирались под полы шубы, хлопья мокрого снега забивались под воротник, под ногами, скрытая предательским белым покрывалом, хлюпала вода. Тусклые уличные фонари давали света ровно столько, сколько требовалось для того, чтобы обозначить их собственное существование. Уже в трех метрах от них царила кромешная тьма.

Сгибаясь от ветра, Наталья и ее учитель добежали до машины.

За недлинную, но долгую дорогу до Остоженки они успели переговорить о предстоящей выставке, обсудили современные тенденции выставочного дела, осудили низкую квалификацию нынешних галерейщиков, невзыскательность публики, дурной вкус коллекционеров…

Когда светские темы были исчерпаны, Наталья набрала в грудь побольше воздуха и решилась:

– Всеволод Вениаминович, как вы думаете, может быть у кого-нибудь собрание рисунков Модильяни?

Соколов удивленно посмотрел на нее:

– Тебе не хуже меня известно, что в России Модильяни практически никто не собирал. Все, что имеется, давно занесено в реестры.

– А если все-таки допустить… Например, те, о которых рассказывала Ахматова.

– Ты имеешь в виду легенду о пропавших пятнадцати рисунках?

Наталья на минуту задумалась, а потом, выпалила, почти зажмурясь:

– Я видела их…

В этот момент они поравнялись с домом Соколова. Она затормозила. Он продолжал сидеть. Молчал. Молчала и Наталья. Так прошло несколько томительных минут.

– Вот что, – очнулся Всеволод Вениаминович, – пойдем ко мне там и поговорим. Банкета не обещаю, но хороший чай найдется. Поговорим. Расскажешь об этих рисунках.

Она благодарно кивнула.

Они поднялись по стертым ступеням в старую, хорошо знакомую Наталье квартиру. Соколов отворил дверь, пропустил Наталью вперед, галантно помог снять шубку и проводил на кухню. И сразу же принялся ворожить над причудливым заварным чайничком мейсенского фарфора. Пока он священнодействовал, Наталья подробно рассказала о том, как к ней попали рисунки и как удалось установить их подлинность.

– Ты профессионал, и понимаешь, что это – находка века, – не отрываясь от дела, заметил Всеволод Вениаминович. – Почему ты скрыла это?

– Да, находка, но и пропажа тоже. И скрывать было нечего. Сразу же после того, как я установила их подлинность, они снова исчезли. И мне кажется, что обнаружить их можно, только выяснив, откуда они появились.

– Пожалуй, – коротко согласился Соколов.

Он, наконец, поставил чайник на старинный серебряный поднос, вынул хрупкие тонкостенные чашки и такую же сахарницу, водрузил их туда же. Подумал, присоединил к ним изящную вазочку из того же сервиза и высыпал в нее хорошо знакомое Наталье «лакомство» – сушки с маком.

– Готово, – сообщил он и скомандовал: – Бери поднос, идем в гостиную.

* * *

Медленно попивая действительно замечательный чай, Наталья внимательно слушала учителя:

– Я всегда был уверен, что уничтожение этих портретов – миф. Рассказы Ахматовой об их исчезновении не очень правдоподобны. Возможно ли листы рисовальной бумаги раскурить на цигарки? Вряд ли…

– Но где она могла их спрятать?

– В Царском Селе, конечно. Там, куда вернулась из Парижа. В доме мужа. Она уехала из него в конце 1916 года, а вернуться уже не смогла, началась февральская революция.

Ахматова вернулась из Парижа, где в течение всего лета изменяла мужу. Да еще и привезла с собой доказательства этой измены. Известные рисунки, считающиеся ее портретами, не оставляют сомнений в том, каковы были отношения модели и художника. Прежде всего потому, что Ахматова того времени была очень робкой и застенчивой девушкой. Вряд ли она решилась бы позировать малознакомому неблизкому человеку в наряде, состоящем лишь из египетских бус. И вполне естественно предположить, что эти рисунки-улики, которые никому нельзя показывать, но и нет душевных сил уничтожить, как это произошло с большинством ее стихотворений Парижского периода, Ахматова просто спрятала от Гумилева. Ведь как бы ни складывалась их личная жизнь, у них была семья, а потому она постаралась скрыть следы того, что было в Париже. И прежде всего – шокирующие ню.

– Но этого дома давно не существует!

– А кто сказал, что рисунки не забрали из него в 1917-м или 1921-м?

* * *

Он еще помнил, как гимназистом, влюбленным в загадочно-недоступную жену Николая Гумилева, в девятнадцатом пробился на концерт акмеистов и неистово аплодировал ей, Анне Ахматовой, читавшей свои стихи.

Но сегодня, в двадцать первом, он – уже отмеченный наградным «наганом» сотрудник ВЧК – стоял на пороге дома участника контрреволюционного заговора. Дома номер 63 по Малой улице Красного Села[10]10
  Царскосельский дом Николая Гумилева, в котором Анна Ахматова жила в 1911—1916 гг.


[Закрыть]. И никакие воспоминания о поэтическом бреде не марали его руки, не остужали его сердце и не горячили его голову.

– Ломай! – приказал он.

Двое помощников, тоже, конечно, в черных кожаных тужурках и кепках, начали отдирать прибитые к входной двери доски. Старое прогнившее дерево крошилось, проржавевшие гвозди противно скрипели, но поддавались.

Через минуту работа было закончена.

Рукояткой «нагана» он сшиб ржавый, ненадежный замок и отворил дверь.

С первого взгляда было ясно – искать нечего. В доме не жили уже несколько лет, а события семнадцатого года и Гражданской оставили неизгладимый след. Полное запустение. Камин разрушен, выломаны даже деревянные перила ведущей на второй этаж лестницы. На полу толстенный слой пыли укрывал обрывки бумаг, драные корешки книг. По углам потолка чернела многолетняя паутина.

Но перед подчиненными надо держать марку.

– Ты – вниз, в подвал. – Ткнул он пальцем в стоящего ближе. – А ты, – он перевел палец на второго, – здесь. Простучать, проверить все углы. Я посмотрю, что наверху.

В неглубоком тайничке лежал аккуратно завернутый в газету свиток.

Осторожно, придерживаясь за стену, он поднялся на второй этаж. То же запустение, только еще более унылое. Сорванные с петель двери, голые стены, ободранные обои. Он заглянул в ближайшую комнату. В лучах солнца, едва пробивающихся сквозь запыленные окна, искрились пылинки. С потолка свисала штукатурка. Отклеившиеся, когда-то веселенькие, обои колыхались на сквозняке. В углу валялся плюшевый кот с оторванным хвостом. Хвост лежал рядом.

Видимо, здесь когда-то была детская, понял он. Подошел к окну, выглянул на улицу. Снизу на него печально смотрел запущенный садик.

Он прошелся вдоль стены, повернул, снова вернулся к окну, двинулся в противоположную сторону. Под ногой скрипнула половица. Он остановился, несколько раз надавил.

Есть!

Краешек небольшого прямоугольного блока приподнялся. Он опустился на колени, вытащил из-за голенища нож, просунул его в щель. Деревянная плитка легко приподнялась.

В неглубоком тайничке лежал аккуратно завернутый в газету свиток.

Он развернул газету, отбросил в сторону. В руках оказался плотно скатанный и перевязанный ленточкой рулон толстой слегка сероватой бумаги.

Неужели секретные документы контрреволюционеров? Планы, списки, адреса…

Трясущимися руками он начал развязывать ленточку. От волнения и азарта затянул узел еще сильней, попробовал перегрызть зубами, вспомнил про нож, поддел острием тонкую шелковистую ткань, рванул вверх, плотный рулон разжался, как пружина, и на пол посыпались листы…

Один, другой… десятый…

На всех – изображена обнаженная женщина. С характерным профилем.

Он не знал, кто рисовал их, но они притягивали, завораживали. Хотелось смотреть и смотреть на это чудо. Чудо любви. Даже такой неискушенный в живописи человек, как он, не мог не понять, что рукой художника двигала любовь, отображающая ответную любовь.

Он воровато оглянулся – нет, конечно, за спиной никого не было. Слышно было лишь, как подчиненные, матерясь, копошатся внизу. Он быстро скатал рисунки в рулон и сунул за голенище. Это не улики. Никому они не нужны. Беды не будет, если вместо того, чтоб пылиться в архивах, рисунки останутся у него.

Он время от времени будет смотреть на эту неясно-загадочную тень прошлых лет, может быть, тосковать по ней, может быть – нет…

* * *

Утром продолжалась метель. Наталья ходила по дому, изредка поглядывая в окно и тяжело вздыхая. На плече у нее сидел ее любимец-попугай Кеша, который, несмотря на непогоду, весело щебетал на ухо. Ну какой нормальный человек выходит на улицу в такую погоду? Про собак речи нет, даже самый безалаберный хозяин поостережется выводить сейчас своего питомца. Но сидеть сложа руки – тоже удовольствие не из приятных. Она машинально нажала кнопку телевизионного пульта.

– В ближайшие пять дней в Санкт-Петербурге будет солнечно и ясно, днем температура три – пять градусов тепла, в Москве сохранится холодная ветреная погода с дождем и снегом…

Наталья тяжело вздохнула и выключила телевизор.

Вот ведь повезло! Туда бы. До конца недели. А почему – нет? Соколов определенно сказал, что искать следы рисунков надо в Северной столице. Он и порекомендовал, к кому обратиться. Володя, когда вчера она рассказала ему об этом, отнесся к предложению без всякого энтузиазма – работы и здесь хватало. Так не отправиться ли ей самой? В конце концов, на карту поставлено ее доброе имя! Да, конечно, Воронцов поверил ей, он знает, что она никогда не станет связываться с темными делами. Но можно ли того же ожидать от других? Даже от коллег? Разве втолкуешь каждому, что твоя честь тебе дороже денег и ты никогда не выдашь не то что ложного, а просто сомнительного экспертного заключения. И никто не вспомнит, что до сих пор репутация твоя была незапятнанной, словно ангельское покрывало. Нет, нет и нет! Сидеть сложа руки и ждать, пока кто-то докопается до истины и найдет эти рисунки, нельзя. Надо уметь постоять за себя!

В ближайшие пять дней в Санкт-Петербурге будет солнечно и ясно… Туда бы. А почему – нет?

Если прямо сейчас составить график работ по галерее, посмотреть, кому что перепоручить, что сделать потом, а от чего и совсем отказаться, то можно выкроить, если не пять, то – по крайней мере – три дня. А за три дня успеет и встретиться, с кем нужно, и отдохнуть. И Володя будет только «за», сам же предлагал уехать.

Она решительно присела к компьютеру, быстро набросала план, созвонилась с галереей, договорилась. Заказала авиабилет, забронировала номер в гостинице, вызвала такси. Позвонила в Петербург по номеру, данному Соколовым, удивительно легко условилась о встрече. Последний звонок – Владимиру. Он действительно обрадовался, хотя поворчал для видимости, что лучше бы уехала подальше. Осталось только собраться, а это она умела и любила, ведь путешествия – одна из самых приятных сторон жизни, и Наталья всегда была готова к ним.

Всю долгую дорогу в аэропорт, Наталья не переставала думать о том, что рассказал Всеволод Вениаминович, прокручивая в уме каждую фразу. Особенно напутствие:

– Моисей Фогель – вот, кто тебе нужен. Он занимается коллекционированием уже лет тридцать. Ему известно все, что происходит в этом загадочном мире собирателей. Все тайны и секреты. Если кто-то знает про эти рисунки, то только он. Захочет ли рассказать – другой вопрос. Он очень скрытен. Так что все зависит от тебя.