Текст книги "Жду, надеюсь, люблю..."

Автор книги: Ирина Лобановская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– В октябре приехал в отпуск и почему-то уезжал из дома с трудом. Не лежала у него душа к отъезду. Тоже чувствовала нехорошее. Первого ноября опять отбыл в армию. А в декабре Маша собралась ехать к нему на день рождения. Это был первый его день рождения вне дома. Но накануне отъезда ей позвонили из части, где служил Антон, и попросили не приезжать. Якобы он уехал на учения. А Мария сама работала в войсках и хорошо знала, что никак не может военный округ проводить сейчас учения, на них нет денег, а военнослужащие сидят без зарплаты. И началась война с Чечней. А значит… Догадалась. Но доказательств ведь нет! И посыпались от нее запросы через военкомат, письма командиру полка. И никакого ответа. Отказался дать сведения даже знакомый, работавший в Генштабе и посоветовавший ехать в Курск.

Марина зябко закуталась в шаль. Было жутко, но она заставляла себя слушать.

– Приехала Маша туда утром в воскресенье. Назвала себя, а офицеры глаза прячут… Командир полка объяснил: «Ваш сын в Чечне. Он хороший механик. А что стрелять не больно умеет – не беда». Но это еще впрямь была не настоящая беда. Мария вернулась в Москву из Курска, а зареванная сестра кричит: «Антон в плену!» Позвонила незнакомая женщина. Она забирала сына из плена. И Антон дал ей номер своего телефона и попросил позвонить домой. И провоевал-то всего ничего… Шел январь девяносто пятого.

Марина сжалась, стиснула пальцы, уставилась в пол… Зачем эта странная Светлана рассказывает ей такое?…

– А Маша… Я до сих пор ей удивляюсь… Другие бы мамашки на ее месте зарыдали, забились в истерике, потом начали принимать сильные успокаивающие и ждать вестей неизвестно от кого и откуда… Так ведь, да? А она с помощью Комитета солдатских матерей поехала в Чечню на поиски сына. Билеты купили через Думу. Тогда в Чечню отправлялось много мамашек. Только в составе одной группы, куда попала Маша, их оказалось больше ста. И каждая из них надеялась найти своего парня и привезти его домой. Маша потом рассказывала, что у них оставалась последняя надежда. Но она таяла с каждым днем. Тогда только что разбомбили дворец Дудаева. До этого все пленные находились в подвалах, а где теперь – неизвестно. Как искать? Информации о пленных – никакой, а армия, объяснили матерям, пленными воинами не занимается. Ими ведает ФСК, ныне – ФСБ. Значит, они словно государственные преступники. И матери попавших в плен или пропавших без вести солдат были предоставлены сами себе. Ездили, искали, как могли. Собирали данные и слухи, как умели…

Павел внимательно глянул на Марину и отвернулся. Закурил… Даже не спросил разрешения…

– Две матери из Машиной группы погибли под артобстрелами, одна получила тяжелое ранение и стала инвалидом. – Светлана перевела дыхание. – Приезжими никто не интересовался… Да спасибо еще, что обратно не высылали и давали свободный проезд по Чечне! Хотя, конечно, на блокпостах довольно строго выспрашивали да осматривали, кое-где даже обыскивали – а вдруг оружие везут. И в этом смысле чеченцы неожиданно оказались доброжелательнее. Или, может, доверчивее. На их постах лишь спрашивали: «Кто?» А получив ответ: «Солдатские матери», чеченские караульные пропускали мамашек беспрепятственно, без всяких досмотров и проволочек.

– Да разве людям, простым, обыкновенным, нужны эти войны?! – внезапно перебил Светлану Павел. – Они разве мечтают о мести, не спят от ненависти и злобы?! Они от другого не спят… А таких недоброхотов на земле мало, иначе мы все давно бы передохли! Хуже другое: слишком много равнодушных. Которые надеются на русское авось и думают втихомолку: меня ведь не трогают, ну и ладно! Отсижусь как-нибудь в уголке. И матери далеко не все одинаковы. Верите, нет? Тогда, в первую чеченскую, Дудаев отдавал пленных, и матери могли, собравшись с духом и силами, забрать своих детей. Но многие испугались. Всю правду говорю, какая она есть, от которой прятаться нельзя. И нельзя закрыться от ее жестокости. До сих пор о семистах воинах, бесследно сгинувших во время первой чеченской, неизвестно ничего. Более двухсот исчезло за время второй войны в Чечне.

– А совесть? – прошептала Марина.

Павел криво усмехнулся:

– Совесть?… Понятие субъективное. Эти так называемые нравственные категории – они всегда размыты и неопределенны. А людям, по-моему, нравится их смутность.

– И наверное, поэтому пробирались эти мамашки сами по себе по горящей в полном смысле этого слова Чечне, – продолжила Светлана. – Измотанные, полуголодные, никому не нужные… Кроме своих детей. Чужое горе – оно всегда чужое. Услышат: есть пленные в Аргуне – едут в Аргун. Скажут: видели в Грозном – значит, в Грозный. Жили у местных жителей. Маша до сих пор с благодарностью вспоминает чеченку Зару. Она приютила сразу трех солдатских матерей. И кормила их за свои деньги. Но однажды Маша заметила, что Зара одалживает деньги у соседки. Рассказала об этом своим подругам. Они тотчас помчались на рынок и накупили всякой еды. Сколько сумели. Но когда стали все это совать Заре в руки, она вдруг заплакала: «Зачем вы меня так обижаете?» Не нужна простым людям война, они ее ненавидят! Вроде давно все уже понятно…

– Не всё и не всем, – опять перебил Павел. – Но я вам скажу… Я Чечню прошел… Женщины, старики и дети – это же настоящий кошмар! Нет никого страшнее, чем эта не ведающая жалости троица. Женщины, способные прирезать во сне или подсыпать яд в приготовленную еду остановившимся в доме солдатам. Дети, подпиливающие мосты. Старики, отравляющие колодцы. И весь ужас в том, что в этой заварухе гибли… нет, не эта сентиментальная троица – старики, женщины и дети, – а как раз мужики! Здоровые парни! У нас как-то на блокпост приковылял старик на костылях, в чем душа держится! Наши ребята его усадили, стали супом кормить… А тут все на воздух и взлетели… Камикадзе тот старикашка был, шахид по-нынешнему… «Дедушка старый, ему все равно…» Всю правду говорю, как она есть! В общем и целом. Ладно, Свет, прости, не смотри на меня зверем, больше не вмешиваюсь, и рот на замок…

– А первую весточку о сыне Маша получила от неизвестного ей чеченского журналиста, – сказала Светлана. – Он приехал в Хасавюрт, услышал ее фамилию и спросил: «Сына зовут Антон?» И сказал, что парень жив и ждет мать. Верит, что она его найдет. Но больше корреспондент ничего сказать не мог, не имел права. Это война… И на том ему огромное спасибо… А через несколько дней одна из женщин, жившая вместе с Машей, увидела у поселившихся неподалеку иностранных журналистов на пленке своего сына. Ну конечно, купила эту пленку, хотя из-за пересъемок качество было гнусное. Вечером соседка показала пленку Марии. «Да разве можно здесь кого-нибудь узнать?» – удивилась та. Тогда соседка достала фотографию сына, остановила кадр и показала в сравнении – и впрямь на экране был именно ее сын. А Маша вытащила фотографию Антона. И вдруг услыхала: «Да я же его видела! У Шамиля Басаева он, в казармах возле Второй горбольницы в Грозном!» Оказалось, правда. После одной из пресс-конференций, где Маша выступала – а выступала она часто, – к ней подошел незнакомый чеченец. Сказал, что у него арестован родственник, и попросил посодействовать, чтобы обменять его на Антона. Маша согласилась не раздумывая. Пошли к прокурору, пообещавшему сделать обмен. Но когда ехала она к сыну в Грозный, немного опоздала к назначенному часу – дороги военные, угадать ничего нельзя. И Антона уже увезли в Хасавюрт для обмена. Догоняла Маша сына сутки. И даже похоронила его в душе за эти сутки не раз – кругом беспрерывные бомбежки. А когда увидела живым и здоровым – не сразу поверила. Увезла домой. Спать он практически не мог: поспит часа два-три, встает и бродит по квартире. Павел закивал круглой головой.

– Нуда, совсем как ты… Во сне стонал, вскрикивал. В госпитале лежал в Подольске… Позже Маша категорически отказалась вернуть сына в Чечню… А теперь она уверяет, что самая счастливая мать. Правда, наверное. Ей ведь очень повезло. Многие мамашки не нашли в Чечне сыновей живыми. Да и в плену Антон пробыл меньше месяца. Его словно ангел-хранитель берег. Так Маша говорит. А плен… Антон рассказывал: не били, кормили тем же, что ели сами, правда, несколько раз грозились расстрелять. Но это война… От нее никуда не денешься.

– Да, это война, я вам скажу! – все-таки не сдержал своего обещания Павел. – Война в Чечне и война против войны. Эту уже ведут матери, которые не хотят потерять сыновей. И разве добровольцами пошли на фронт их мальчишки? Почему же потом, позже, по возвращении, этих бывших пленных из Афгана и Чечни не брали на работу? Верите, нет? Всю правду говорю!

– А сейчас Антон работает, – перебила Светлана. – У него очень хорошая жена и дочка маленькая. Три года ей. Но вот что интересно… Она вообще-то небалованная. Но одной вещи не переносит – это когда отец неотрывно смотрит в экран телевизора, где показывают солдат на улицах Грозного, и ничего вокруг не замечает. Она тогда сразу начинает капризничать, ныть и не дает ему смотреть. Ну откуда ей знать про первую чеченскую, про вторую… А Антон кричит на нее. Не может оторваться от этих солдат на экране… И Маша тогда спрашивает: «Что, все еще не навоевался, сынок? Тебе мало? Не надо воевать с семьей, успокойся».

– Да кроме близких, родных людей никому и дела нет до вернувшихся с фронта солдат! – снова встрял Павел. – И опять слишком многое ложится на плечи матерей и жен. Извините, Марина Евгеньевна… Такая у них судьба. И у вас тоже. Поскольку мы живем в воюющей стране. Эта память о войне – прочная штука. Она берет в плен души бывших солдат. Десять лет – минимальный срок для выздоровления, утверждают врачи. Это минимальный! Вот этот Антон… У него вроде много друзей, но когда приходят бывшие солдаты-фронтовики, он других словно не видит, не замечает, я вам скажу. Говорит только с воевавшими. Вспоминает. Не может остановиться и передохнуть. Синдром войны… Страшный груз на всю оставшуюся жизнь. В общем и целом…

– Как у тебя, – пробубнила Светлана. – Вот Маша часто сыну говорит: «Стоп! Нужно жить другой, нормальной жизнью». А ты тоже не можешь! Ходишь-бродишь ночами, как зверь лесной…

– Я вам скажу… – угрюмо отозвался Павел. – Нельзя сидеть сложа руки… И терять веру без борьбы. Нельзя думать: на ком-то держится мир. Правильно, держится. На нас самих в общем и целом. А мы живем все-таки в воюющей стране. Значит, добывать мир придется всем миром. Воевать за него без оружия. Простая истина. Неужели ее до сих пор нужно кому-то объяснять?

– Почему вы мне все это рассказываете?… – прошептала смятенная Марина.

Павел и Светлана немного смутились и переглянулись.

– Простите, Марина Евгеньевна… Женщина и война – существительные слишком разные, – медленно заговорил Павел. – Смысл у них резко противоположный, я вам скажу. Чересчур. Тем более не похожи друг на друга слова «мать» и «война». Между ними нет ничего общего. Кроме одного: женский род! Но каких только казусов не встречается в русском языке! Я как-то призадумался над этим… К женскому роду относятся и существительные «смерть», «бомбежка», «артиллерия»… Абсолютно несовместимые и непримиримые. А матери тоже воюют – против войны. Мы живем в воюющей стране. Ни для кого не секрет. Давно живем. Привыкли… Марина Евгеньевна, вам не кажется кощунственным этот глагол как раз здесь? В общем и целом… Почти забыли о ней, если бы не вездесущие корреспонденты. Потому что война коснулась далеко не всех и не пришла на нашу улицу, в наш довольно тихий, хотя тоже условно, город. Но разве могут забыть о ней матери, дети которых побывали там?… – Он задумался. – Там день и ночь грохочет артиллерия, рвутся снаряды и мины, каждый твой шаг может стать последним… Хотя и здесь тоже может, но там это – повседневность. А те, у кого дети никогда не вернутся домой с этой странной, затянувшейся на долгие годы, не слышной под нашими окнами войны? И мы сами, прошедшие через этот ад… Мы со Светкой прокляли его. – Он осторожно посмотрел на Марину. – Да, я понимаю ваш взгляд, я сам себе противоречу… Рвусь туда и проклинаю ее… Верите, нет? А знаете, как можно раз и навсегда прекратить все войны на земле?

Женщины глянули на него с некоторым слабым интересом.

– Запретить выпуск военных игрушек – игрушечных танков, солдатиков, пистолетов, автоматов… Запретить жестко и всюду. И все! Дети перестанут играть в войну и о ней думать. И они вырастут, эти дети… И тогда наступит мир на всей земле…

Марина грустно улыбнулась и уткнулась носом в шаль. Если бы так просто решались проблемы на земле…

– Историю помните? В общем и целом? Да война с Чечней длится вовсе не годами – веками! На ней еще отличался бравый молодой офицер и будущий русский писатель Лев Толстой и получал боевые награды за безрассудную смелость русский поэт Михаил Лермонтов. Ну и что? Утешает нас это? Оправдывает? А история не стоит на месте. И теперь уже первая чеченская война стала историей, и мы вспоминаем о ней, хотя уроков из нее, увы, почему-то не извлекли.

– Почему вы мне все это рассказываете?… – снова прошептала Марина, кутаясь в шаль.

– Мы хотим вам помочь… – отозвался Павел.

Глава 7

После двух свадеб подряд семья Бычковых словно поредела, хотя на самом деле обогатилась сразу двумя мужьями-зятьями. Евгений Павлович вышел из больницы и сразу стал подыскивать варианты обмена – оставаться по соседству с Макаром Макарычем, отныне мужем дочери, он не желал. Арина переехала к мужу, Марина и Роман пока жили у Бычковых, но мечтали об отдельном жилище. Ася бродила по комнатам совершенно неслышно и безмолвно. Бабушка почему-то на всех обиделась и внезапно переехала к какой-то своей закадычной подруге-журналистке. Остался оптимистичным и бодрым один Александр. Он только слегка посожалел о квартире соседа, где раньше жил по возвращении в родной город. Хотя Арина предложила брату:

– Ты можешь здесь жить, как раньше. Я даже твою комнату занимать не стану.

– Ладно, – махнул рукой Александр. – Подумаю. Не хочу вам мешать.

– Раньше ведь не мешал, – ухмыльнулась Арина. – И теперь не будешь.

Однако ей очень, и весьма неожиданно, помешал сын Макара Макарыча, таинственный субъект, секреты которого по сей день оставались неразгаданными.

На свадьбу ни он, ни его сестра не пришли. Но дочь Макара все-таки позвонила с поздравлениями, пусть даже делаными, сказанными нехотя, через силу и сквозь готовую в любую минуту прорваться нездоровую насмешку или ядовитый хохот. А сын вообще сгинул, хотя Макар отправил ему телеграмму на тот загадочный адрес в Подмосковье, по которому сын никогда не жил, но откуда ему исправно и четко доставляли всю корреспонденцию.

– Нет и не надо! – проворчал не слишком довольный всем этим Макар. – Без детей спокойнее, если смотреть правде в глаза!

А что он, собственно, думал? На что рассчитывал? Что взрослые дети завизжат от радости, услышав о его второй жене, которая ему в дочки годится и моложе их самих? Смешно… Но Макар Макарыч оскорбился и надулся.

Первые три месяца «молодые» провели дружно и счастливо. Макар потакал Аринке во всем, исполнял все ее капризы и желания. А она только того и добивалась. Она находилась на самой вершине блаженства. И даже смутно не догадывалась, насколько кратковременно любое блаженство на земле. Хотя могла бы кое-что понять.

И наконец на голову счастливо и нежно воркующих молодоженов свалился карающим ястребом сын Макара Макарыча Вадим.

Арина была в тот день дома одна. Вернувшись из Гнесинки, она наспех пообедала – есть она теперь любила только с мужем, который увлеченно готовил на двоих и оказался в качестве повара почти великим мэтром, демонстрирующим потрясающие способности кулинара, – и села заниматься. Приближалась весенняя сессия. Вдруг входная дверь открылась, и кто-то вошел в квартиру.

Кто это? – с тревогой подумала Арина, отодвигая книгу. Макару еще рано… Или заболел?

– Макар! – крикнула она, все больше волнуясь. – Это ты?

– Нет, это я. – И в комнату заглянул редкий тип – утконос, которого здесь совсем не ждали. – Здравствуй, маменька! А ты вполне ничего… Надо признать, вкус у отца неплохой.

– Ну зачем вы так! – смутилась Арина. – Здравствуйте… Вы надолго? Я сейчас разогрею…

– Не надо ничего греть! Я и так уже довольно разогретый. – Утконос плюхнулся в кресло. Некоторое время они молчали. Наконец гость продолжил: – Вот сижу, не могу глаз от тебя оторвать и даже решился высказаться… Это что же, думаю, за красота передо мной?! Верить своим глазам или нет? Прямо чудо какое-то. – Он явно паясничал и издевался. – Будто картина какая! Признайся, ты реальная женщина? И где отец взял такую? Или создал тебя с помощью колдовских чар? Или ты – голограмма? Графика? Мне серьезно кажется, что не может такого в природе быть, тут настоящая сказка! Впрочем, у отца нынче и впрямь не жизнь, а сказка. Неужели здесь правда этакая красота сидит? Я не совсем верю себе…

Обозленная Арина отозвалась сардонически:

– А у вас есть жена? Интересно, как она отреагирует, если узнает о подобных восторгах мужа?

Утконос смотрел серьезно и в упор.

– У меня есть жена. И она никогда об этом не узнает. Ты сама прекрасно все понимаешь. Моя жена… Недавно она глубокомысленно изрекла, что якобы в любви нет и не может быть милосердия.

– Такая вам шею запросто свернет, – съязвила Арина. – Напрасно вы на ней женились. Это ошибка!

– Не первая, не последняя, – задумчиво и невозмутимо отозвался длинноносый. Он разговаривал через губу. – И вообще, чем дольше я живу на этом свете, тем яснее понимаю, что ошибок должно быть много, как можно больше, иначе запросто погрязнешь в страданиях по поводу одной. А когда они идут сплошным потоком, мучиться некогда – надо исправлять!

– Все сразу? – фыркнула Арина.

– Зачем? Это не по силам человеку. По очереди. Что сумеешь. Что успеешь. Что вообще еще можно исправить. К сожалению, неисправимых куда больше. А отец по-прежнему приезжает домой поздно? Несмотря на молодую и прекрасную жену?

– Работа у него такая, – пробубнила Арина.

– И он, судя по всему, не слишком боится за тебя и не сомневается в тебе.

– Не сомневается! – с вызовом ответила Арина. – Он уже чересчур много настрадался со мной раньше, до свадьбы, и устал бояться и сомневаться дальше. Все страхи и сомнения остались в прошлом.

– Шикарное состояние, – вздохнул утконос. – Завидую я ему… А в общем он молодец.

– Молодец, – согласилась Арина. – И с возрастом не меняется.

– Ну, положим, ты не знаешь, какой он был раньше. Не можешь помнить. – Утконос встал и прошелся по ковру. – Слушай, а неужели ты правда влюбилась в него? Ну, он-то понятно… Видать, родился в крахмальной сорочке. Баловень фортуны. Но что нужно тебе? Молодой и прекрасной…

Он взглянул на Арину чересчур выразительно и откровенно. И она стремительно облилась румянцем. Впрочем, скорее от удовольствия, чем от нагловатого взора.

– Ты что, нуждаешься в квартире? Насколько я понял, не очень. И семья у тебя вполне обеспеченная, с машиной. Ты чего искала-то?

Арина хотела сказать, что любви, но поняла, как смешно и нелепо это сейчас прозвучит, и промолчала. Мало ли о каких глупостях способна мечтать дурная девичья голова!

– Вы… надолго приехали? Он снова сел в кресло.

– Слушай, что ты мне все выкаешь? Говори по-простому «ты». А впрочем, насчет тебя и отца… Просто всякому хочется найти кого-то, кому вечерами можно будет пожаловаться на головную боль или на ноющую спину.

– А ты философ! – вновь обозлилась Арина. – И все свои скромные познания понахватал из романов, энциклопедий и справочников, не иначе. Читаешь много, интересуешься? Успеваешь в промежутках между важными делами?

– Так вот, маменька, – ехидно проскрипел «сыночек», – мои дела – это мои дела! Запомни это отныне и навсегда! И они сложились нынче так, что мы с Юлей собираемся жить здесь. Вот в этой самой квартире. Вместе с вами. Да-да, не таращи прекрасные и злые глазки! Не знаю, надолго или навсегда, но мы здесь прописаны. Моя женушка и я. Так что извините-подвиньтесь! Придется потесниться.

Арина ахнула. Вот это подарок! Прямо скажем, сюрприз не из обычных. Хотя она, конечно, знала, что Вадим здесь прописан, но вот о его жене Макар предпочел умолчать. Он уверял, что сын будет жить отдельно, ему так удобнее, и дела у него свои тайные, и деньги есть для покупки своей квартиры, во всяком случае, снимать ее он в состоянии. В общем, Арине не о чем беспокоиться. Оказалось, очень даже есть о чем.

Позвонил Макар справиться, как там любимая молодая женушка пообедала и как ей понравились сваренные им суп с лапшой и гуляш заодно с пюре.

– Замечательно вкусно. Как обычно, – мрачно пробубнила Арина. – Приехал Вадим.

– Кто приехал? – не понял Макар.

– Твой сын! – крикнула Арина. – И навсегда! Завтра привезет жену.

Вадим посмеивался, небрежно покачивая ногой, положенной на колено другой.

– Если смотреть правде в глаза… – начал Макар.

– Сначала посмотри мне! – выпалила Арина и бросила трубку.

Вадим невозмутимо смеялся:

– Не психуй понапрасну, маменька! Все образуется.

Образовалось все очень «удачно».

Разъяренный Макар объявил вечером сыну, что будет разменивать квартиру на две, если Вадим желает жить здесь. Утконос внезапно растерялся. Арина мрачно и холодно наблюдала за ним.

– Пап, что с тобой? – как-то по-детски неуверенно и беззащитно пробормотал этот таинственный торговец. – Я не понимаю… Мы с Юлей здесь прописаны…

– И мы с Ариной тоже! – заявил Макар. Молодец, Макарыч! – с удовольствием подумала юная жена.

А кадровый офицер шел в наступление.

– Если смотреть правде в глаза, я имею куда больше прав на эту квартиру, чем ты! И почему ты вдруг решил жить здесь? Жил бы где раньше. И вообще ты собирался купить кооператив.

– Па, у меня произошли некоторые изменения, неприятности… – Вадим смотрел в пол. – Меня кинули, подставили… Я отдал много денег впустую, ничего не заработал… В общем, хорошо еще, что ноги унес… Ушел целым и невредимым, и до суда не дошло.

– А так оно и должно было обязательно когда-нибудь случиться! – удовлетворенно объявил Макар Макарыч. – Потому что, сколько веревочке ни виться… И там, где есть махинации и ложь, всегда рискуешь нарваться на грубую подставу. Сам должен соображать, не маленький! Тем более если взялся за какую-то там торговлю. Не знаю чем и не интересуюсь. Называется частное предпринимательство. Вот и живи себе частно, по-своему, и в мою жизнь не мешайся! У меня теперь своя семья.

– Вижу, – криво, нехорошо ухмыльнулся Вадим. – И слышу, что ты меня понимать не желаешь. И принимать тоже. Тогда будем жить как в коммуналке. Две семьи в одной квартире.

И они стали так жить.

– Ром, давай проведем такой эксперимент, – предложила вечером Марина. – Иногда дети рисуют не поймешь что. Вот Славка нарисовал нечто такое, глянь. Я спрашиваю у него: «А что ты изобразил?» Он ответил: «Грузовик».

Роман глянул и захохотал:

– Это?

Марина тоже засмеялась.

– Я Аринке и Макару сегодня показывала, не сказав, что имел в виду автор рисунка. Они недоуменно пожали плечами. Ваня! – крикнула она. – Иди сюда!

Сын явился не сразу, был занят – возился со своей игрушечной железной дорогой.

– Ванюша, посмотри, как по-твоему, что здесь нарисовано? – И Марина протянула младшему сыну рисунок старшего.

Иван уверенно ответил:

– Грузовик!

– Вот видишь! – торжественно заметила Марина.

Роман изумился.

– А как ты догадался?

– Разве неправильно? – пожал плечами Ваня.

– Правильно. Но взрослые угадать не могли.

– То взрослые, – глубокомысленно и насмешливо произнес Иван. – Когда мы купим собаку?

Он уже давно приставал к родителям с этой идеей. Роман отмахивался, Марина откладывала на потом. Но к брату неожиданно присоединился Слава, и ей стало трудно отбиваться уже от двоих детей, наседающих на нее и требующих покупки пса немедленно. Отговорки по части отсутствия денег уже не проходили.

– За это время можно было вполне накопить на самую дорогую псину, – наконец рассудительно изрек Иван. – А мы согласны даже на очень дешевого щенка.

И тогда Марине пришла в голову спасительная идея…

– Хорошо, – сказала она, – но сначала надо потренироваться. Ведь гулять с собакой будете вы, а не я! У меня своих дел полно. И папа не может.

Она промолчала, конечно, что папа намыливается уйти. Это еще вопрос нерешенный. И старалась об этом не думать, не обременять себя, не забивать голову лишними трудностями, как училась когда-то у отца. Отложить решение на потом – самое милое дело.

Сыновья в восторге согласились тренироваться. И начали прямо на следующее утро.

Марина, как и условились, разбудила обоих в шесть утра, вручила большую игрушечную собаку и отправила во двор. Братья честно «выгуливали» пса полчаса, а вернувшись домой, оба тотчас улеглись досыпать. Вечером снова «гуляли». На следующее утро они вставали уже неохотно, но покорно. Марина посмеивалась. На третье утро Ваня пробурчал:

– Пусть Славка пойдет один.

– Нет, – строго сказала Марина. – Тренировка – дело коллективное.

Вечером позвонила встревоженная Арина, живущая в соседнем доме.

– Марка, ты, часом, не повредилась умом со своим секс-мужем? Почему у тебя дети каждое утро торчат у подъезда? Все соседи удивляются. И вечерами мальчишек все видят с этим огромным псом, которого им подарил Макар.

– Все по уму, – успокоила сестру Марина. – Я тебе объясню немного позже.

На шестое утро сыновья отчаянно взмолились в два голоса:

– Мама, мы спать хотим!

– А собаку вы тоже хотите? – ехидно поинтересовалась Марина.

– Нет! – дружно закричали сыновья. – Мы больше не хотим собаку!

Так одну проблему своей жизни Марина решила. Если бы все они решались столь легко и просто…

Именно той весной Роман ушел к Лиде.

– Мы найдем себе хорошего папу? – тревожно спрашивал четырехлетний Ваня.

– Обязательно, – убежденно и твердо отвечала Марина.

Меньше всего она была уверена именно в этом. Семилетний Слава молчал. Он понимал намного больше брата.

Какими разными выросли у нее дети… Ну, Петька – наособинку, и он понахватал многое у отца. А Слава и Ваня… Вроде родные братья… Только на родных не похожи. Откуда такие различия? Слава рос сдержанным, но очень общительным, открытым, несмотря на свою очевидную склонность к размышлениям, рано научился анализировать, подмечать важные детали, подробности событий и характеры окружающих его людей. Он всегда хорошо, без всякого принуждения учился, легко поступил в такой сложный вуз, как ИСАА. Хотя помотал матери нервов немало… Марина тогда отговаривала сына от этой пустой, на ее взгляд, затеи.

– Ты провалишься, – твердила она. – А тебе нельзя потерять этот год, весной грозит армия! Лучше выбери что-нибудь попроще, полегче. Зачем тебе такой сложный институт? Там учатся одни блатные! Все по уму.

Но Слава обладал плюс ко всему недюжинными упрямством и волей.

– Нет, – невозмутимо отзывался он на все стенания матери. – Я хочу поступить именно туда, и я буду там учиться.

За время его экзаменов Марина вообще перестала спать. Но он поступил. Каким-то чудом. И своим собственным непомерным упорством и спокойствием. Окончил…

Марина зябко поежилась, плотнее запахнулась в теплый платок и глянула в окно на луну. Фантастически огромная, беловатая, она словно приклеилась к самому краю темно-синего неба, прилепилась к нему чересчур нежно, повиснув почти над землей и будто собираясь на нее опуститься.

Когда-то еще женихавшийся Ромка прочитал Марине такие строки:

О, луна, ты – единая,

Проливающая свет!

Ты – несущая свет человечеству!

Марина удивилась:

– А почему это луна одна-единственная несет свет человечеству? Куда же делось солнце?

– Дык… В поэзии остается то, что написал поэт. А создавал он стихи в определенное время и в определенном настроении. Творил, наверное, ночью, бессонница его мучила, сидел на луну уставившись. Солнца не видел, а видел только ее, большую и круглую. Она его вдохновила, и он, глядя на нее, взял и сочинил именно о ней. Так вот и получилось…

Летом после окончания института Слава исчез… Он уже получил рекомендацию в аспирантуру и осенью собирался опять учиться и преподавать на кафедре своего вуза. Он свободно владел несколькими восточными языками, в том числе и арабским. Плюс английский и французский.

Слава, Славочка…

Арина развила бурную деятельность, и по ее настоянию одна из центральных газет опубликовала заметку об исчезновении Вячеслава Бычкова. И попросила откликнуться свидетелей и тех, кто мог бы чем-то помочь в поисках пропавшего человека. Никто не откликнулся… А свидетели… Соседи по двору видели эту белую машину, куда спокойно сел Слава. И мужчину и женщину внутри. Но никто не запомнил номера автомобиля. Белая «Волга»… Никто в точности не сумел описать внешности сидящих в машине людей. Да и внешность изменить несложно. Более или менее запомнили водителя – он курил в открытое окно. Но и его описание ничего не дало.

«Мы хотим вам помочь…» – сказал Павел.

Что он имел в виду?

Когда Марина глянула на него, пытаясь сдержать рвущиеся вопросы и утихомирить вновь взбунтовавшуюся надежду, круглоголовый парень привычно отвел глаза.

– Извините, Марина Евгеньевна, пока рано об этом говорить. И я сейчас не могу сказать вам больше. В общем и целом…

Светлана смотрела на него укоризненно.

– Светка, перестань пиявить меня взглядом! Наверное, мне вообще не стоило пока трепаться, лучше было бы помолчать покуда, да вот не сдержался, виноват! У меня есть несколько вопросов к вам… Скажите, ваши сыновья дружили? И как они вели себя после исчезновения старшего?

Марина нервно смяла шаль на груди. Эту ее любимую пушистую серую шаль подарил ей когда-то Слава… На Восьмое марта…

– Петька? Ваня?! Да вы что?!

– Не пугайтесь так, – сам испугался Павел. Светлана сидела съежившись. – Никто на них не думает! И все-таки они оба косвенно могут нам помочь…

Иван сильно отличался от старшего брата с самого детства. Сутуловатый – Марина так и не сумела, как ни старалась, заставить его выпрямиться, даже спорт не помог, – всегда сумрачный, уткнувшийся взглядом себе под ноги, избегающий глядеть людям в глаза, чурающийся вечеринок и приятелей, при любом удобном случае забивающийся к себе в комнату и плотно закрывающий за собой дверь, Ванька всегда вызывал у Марины беспокойство и, что страшнее всего, недоверие. Она тревожно всматривалась в его лицо, пробовала его разговорить, расспросить, но неизменно натыкалась на хмурое молчание либо на недовольное невнятное бурканье в ответ. Иван не желал никого подпускать к себе близко. И ему пришлось рано выделить отдельную комнату, хотя это была немалая роскошь в их трехкомнатке. Вначале Слава жил с Ваней, потом он переехал к Арине, а Иван и Петька тогда поселились в своих комнатах в гордом и счастливом долгожданном одиночестве.