Текст книги "Жду, надеюсь, люблю..."
Автор книги: Ирина Лобановская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Марина пожала плечами. Этот странный круглоголовый парень, типа Павел, говорил на редкость убедительно.
– Я – диверсант-террорист. У меня на счету более трехсот восьмидесяти выбросов. Оценили? Всю правду говорю… Побывал во всех странах Африки, изъездил всю Северную Америку, а вот в Европе не был, только в Лондоне да в Париже проездом. Три ордена получил. Вроде горжусь, но кому все это нужно? В общем и целом… Иногда думаешь, что прожил жизнь зря… Мне бы мать хоть раз увидеть…
Марина зябко поежилась, сжавшись под пушистым платком. Мать… Марина о ней редко вспоминала. Почему они были так далеки друг от друга?… А теперь уже ничего не вернуть…
– Выбрасывали нас с самолетов, часто – с пассажирских, – рассказывал Павел. – Лежишь на полу, ждешь команды, холодно… Раз – и пошел! Задания простые, я вам скажу, – в основном устранить, убрать кого-нибудь. Незаметно, молниеносно… И наших, и иностранцев убирали. Устраивали человеку сердечный приступ. Ну, или что-то в этом роде. Всю правду говорю. По времени эти выбросы невелики – самый большой у меня длился два месяца. Длительность операции – пять минут, а в среднем диверсант должен вернуться к исходной точке, к условленному месту встречи через три – семь дней после выброса. Позже – выбирайся сам с чужой земли как знаешь, чтобы по дороге не засекли… Тебя уже здесь никто из своих не ждет. Ты опоздал, браток!
Все мы постоянно куда-то опаздываем, грустно подумала Марина. Почему так получается?…
– Но бывали задания и на нашей территории. Как-то пришлось одного нашего мужика вызволять: по пьяному делу прострелил колесо у соседской машины, вкачали три года за хулиганство. А знал он много – боялись, начнет языком молоть. Ну и послали меня его вытащить… Нелегко ему побег было устроить – он в «красную» зону попал. Ну, это вам известно: в «черной» – администрация сама по себе, а у воров – своя организация. Зато в «красной» администрация все в своих руках держит, оттуда сбежать тяжелее. Ничего, я задание выполнил… Да, я вам скажу, такая уж у меня работа – защищать родину, но в некоторых случаях – приходится защищать ее от себя самой.
Марина пристально рассматривала круглоголового парня. А ведь он опасен и страшен… Откуда и зачем он свалился на ее несчастную долю?!
– Тренируются спецназовцы тоже постоянно. Школ у нас немало: под Москвой, под Петербургом… А потом я прошел через Чечню, воевал там восемнадцать месяцев. Вот видите, теперь на протезах, с тяжелой травмой позвоночника и черепно-мозговой. Был командиром саперной роты, а один раз просто ошибся: взрывал обнаруженный склад боеприпасов и почему-то не успел отбежать достаточно далеко от места взрыва. Сумел только натянуть на лицо каску, а земля рыхлая, воздух пропускала. Пролежал засыпанный на длину двух штыков около полутора суток. Ребята откопали и отправили с переломанными ногами в госпиталь. Там встретил хорошую женщину – снайпера из Подмосковья, мастера спорта по стрельбе. Теперь часто ко мне приезжает…
Марина тихо вздохнула. Женщина? Ни разу не видела. Или эти ребята умеют так ловко и таинственно обделывать буквально все свои дела, даже амурные? Специалисты высшего класса…
– Хожу я тут иногда шумно. – Павел даже немного смутился. – Мешаю всем. В общем и целом…
– Здесь? – вновь удивилась Марина. – Да кому вы можете мешать на своем участке? А почему бы вам не жениться на этой хорошей девушке? Она ведь явно вас любит…
Марина не договорила. Неловко лишний раз упоминать о протезах. Но Павел все отлично понял сам.
– Ну, это только потому, что без ног? Любит, жалеет… Да нет, речи о семье нет. Сами посудите, ну какая может быть семья у человека без имени и фамилии и готового к смерти каждый день? Да еще у безногого… Я тут недавно на поселковую автостоянку дежурить устроился. Мне сутками работать несложно, я все равно почти не сплю – очень боюсь снов. Ох, Марина Евгеньевна, как я их боюсь! Верите, нет? Если бы вы только представляли себе! Ну, иногда задремлю на час-полтора в сутки… И сразу снится война, взрывы, кровь… Чего я там только не навидался! А вообще, как ни странно, я вам скажу, эта жизнь не по мне: я всегда хотел быть военным или милиционером. Если бы не протезы, бросил бы все – и снова туда!.. Где стреляют…
Марина изумилась по-настоящему:
– Вы серьезно?!
– Абсолютно. Всю правду говорю, какая она есть. В общем и целом. Я вернулся и быстро, через несколько месяцев, на гражданке загрустил. Вроде, кажется что-то не так. Я в мирной Москве, хожу в клубы, с ребятами своими вижусь, война позади, что же не так?! А потом сообразил: потому-то и тоскую, что вижусь с парнями здесь, а не там! И думаю о том, как в Чечне был, и часто по ней скучаю, как полный идиот.
Марина откинула платок от лица.
– Не понимаю… Как это так? С вами в Москве что-то случилось?!
Павел положил себе второй кусок торта.
– Да ничего! Вы просто никогда не воевали. Люблю сладкое… Вот я сейчас вижу вокруг себя обычных городских мажоров, никогда не нюхавших пороха. У них – капризных, избалованных – все интересы сводятся к девкам, выпивке и закуске. А там, на передовой, – настоящие мужики, сильные и отчаянные. Пахнут потом и кровью. Знаете, с тех пор, после войны, ни музеи, ни всякие архитектурные памятники меня уже больше не колышат. Для меня они стали не достопримечательностями, а стратегическими объектами, которые я видел глазами военного. И мне требовалось быстро решить – следует ли их немедленно взорвать или пока оставить в покое. Жизнь для меня превратилась в постоянную войну, где боевые действия не прекращались ни на минуту. В общем и целом.
– Это страшно… – прошептала Марина. – Бедный вы мой…
Она сейчас готова была обнять, прижать к себе и расцеловать этого парня с шарообразной головой, почти ровесника ее Славы.
Слава, Славочка…
– Нет, почему?… – Павел опять допрашивающе улыбнулся. – Ничего особенного, я вам скажу. Просто каждый по-своему видит и представляет себе жизнь. А теперь я ношу растяжку…
Марина вздрогнула.
– Растяжку? Это еще что такое?
– А вот… Такая хитрая штучка… – Павел показал на себе какие-то веревки. – Одно движение руки у бедра – и тебя нет! Взлетаешь на воздух вместе с теми, кто к тебе приблизился. Вы ведь понимаете: мы никогда не сдаемся в плен. Всю правду говорю, какая она есть. Поэтому если ты тяжело ранен, теряешь силы и понимаешь, что надежды на спасение нет… На тот случай, кроме вшитой в воротник ампулы с цианидом, у каждого из нас на шее еще три растяжки для самоликвидации. Три про запас. Как запасное кольцо у парашюта. Только там – для спасения… Сейчас оставил себе одну. Чтобы быть готовым уйти в любой момент. Мало ли что…
– Но сейчас-то зачем? – прошептала подавленная Марина. – Вы ведь не на войне…
– Я всегда на войне. В общем и целом, – усмехнулся Павел. – А ведь я, Марина Евгеньевна, зомби… Да, да! Думаете, просто головой стукнутый? Нас готовили к Чечне два месяца: рукопашный бой, минирование, все такое прочее… И с нами работали медики. Методом гипноза, погружения, по системе «сомнамбула». Я закодирован и помню сейчас планы и маршруты разных городов, где я никогда не бывал: улицы, дома, этажи… Могу нарисовать. Верите, нет? Вот часто спрашивают, кому нужна война. Говорят – воюющая страна слабеет. Но это теоретически, и у всех нынче очень старый, допотопный учебник. Война нужна тем, кто торгует оружием и военной техникой. Где же еще, как не в бою, демонстрировать технические военные новинки? Другие страны посмотрят, заглядятся да и купят. Танк «Буратино», например… Классная машина, я вам скажу. Куда угодно без промаха попадет! И где же еще банкам отмывать ворованные деньги, как не на войне? Ведь это очень удобно и выгодно: они оплачивают спецназ – знаете, сколько это стоит? В среднем мы получали по сто баксов в день. Снайпер-одиночка, работающий часа четыре от наступления полной темноты до рассвета, может за ночь получить штукарь. Ну конечно, если принесет доказательства, что уничтожил определенное количество человек: уши, глаза убитых… Значит, банк платит спецназу, тем самым помогает родной стране – у нее же нет таких бабок! Да воюющая страна – любая – всегда в выигрыше! А среди контрактников в Чечне – полно уголовников, которые идут воевать вместо тюрьмы. Они и пьют, и своих убивают: просто так, за то, что выпить не дали! Всю правду говорю, какая она есть.
Марина слушала молча. Голова у нее шла кругом.
– Знаете, Марина Евгеньевна, я ведь по глазам могу угадать, что человек через минуту сделает, особенно если он собирается убить. Теперь вот учу ребятишек драться. Очень детей люблю… Пусть умеют дать сдачи и себя защитить. Весь день они возле меня на автостоянке крутятся. Своих-то нет… Машину заимел, две квартиры купил… Родителей привез, они отдельно живут…
– Родители? – вновь изумилась Марина. – Так вы их все-таки нашли? Увидели мать?
– Друг у меня лучший был, браток еще по Суворовскому… В Каире на мине подорвался… – пробормотал Павел. – Я даже клочка его одежды не нашел… Поехал в Москву к его родителям – они одни, я один… Теперь мать и отец есть… Сейчас они в Москве, а я вот здесь пока. Мне тут вольготнее. Так странно, я вам скажу… Захотелось вдруг вам исповедаться… Сам не знаю почему. Я ведь из породы молчунов, да и профессия приучила. Спасибо вам, что выслушали… А можно, я вас со своей Светкой познакомлю?…
Кажется, у меня появился еще один, четвертый сын, подумала Марина. И кивнула.
Марина выслушала сестру в возмущении.
– Так ты что, нас всех обманула?! – прошипела она, наконец с трудом придя в себя. – Ты выходишь замуж за этого старика?! Макака Макакыча?!
– Ты просто мне завидуешь! – заявила сестра.
Марики всегда, постоянно чего-то ждали: то изменения жизни родителей, то богатых мужей, то детей… И сама жизнь потихоньку превратилась в это непрерывное, тягостное, выматывающее душу ожидание, когда не живешь, а только ждешь, ждешь, ждешь… А жизнь себе насмешливо проскакивала тем временем мимо – неслышно и стремительно.
– А как ты скажешь родителям? – ехидно спросила сестру Марина.
Арина вздохнула и нахмурилась.
– Это у меня самая большая сложность на сегодня.
– Уж конечно! – недобро пропела Марина. – Ты их надула с этими соседями, врала, что охмурила сына, а теперь? Так тебе и надо! Все по уму.
– Я боюсь, – прошептала сестра.
– А давать согласие на замужество ты не боялась? – Марина злобилась все сильнее. – Вы чего, спите с ним, что ли? И как, получается? Тебе нравится?
Арина предпочла не услышать и не отвечать на эти глупости и выпады.
– Я хочу тебя попросить… Ты не расскажешь обо мне предкам? Я боюсь… А у тебя получится лучше. И реакция будет приличнее.
Марина прищурилась.
– Уверена? Сестра кивнула:
– Пожалуйста… Очень тебя прошу…
Марина пожалела сестру. Она глядела так беспомощно, так просительно, так печально… И кому, как не родной двойняшке, помочь своей половинке, своей близняшке? Они ведь один человек, волею судьбы разделенный пополам…
– Ладно, – пробурчала Марина. – Я попробую… За успех предприятия не ручаюсь. Наворотила ты дел!
Вечером, когда Арина привычно отправилась к соседу, Марина, как старшая, приступила к выполнению возложенной на нее задачи. Она прокрутила в голове несколько возможных вариантов и подходов к родителям и бабушке, выбрала, по ее мнению, оптимальный и начала.
– Я замуж собираюсь! – выпалила она, понимая, что этим предков уже не огорошить.
– И эта туда же! – проворчал отец. – Давно пора! Прямо засиделись в девках! И кого же выбрала ваша светлость?
Марина обиделась:
– А почему ты так со мной разговариваешь?
– Женя, Женя… – прошептала мать.
– Да что Женя?! Они совершенно распустились! В конце концов, в моем вопросе нет ничего предосудительного или противозаконного! И ничего бестактного тоже нет! Имею я право знать, за кого выходит замуж моя дочь?!
Бабушка осуждающе покачала головой, молчаливая, как мебель.
– Имеешь, – буркнула Марина. – За человека!
– Ты видишь, Ася, как они обе распоясались?! – заорал в бешенстве отец. – Что одна, что другая! Разве так отвечают родному отцу?!
– А как ему отвечают?! – не осталась в долгу Марина.
И вдруг вспомнила холодную лестницу своего подъезда, продуваемую всеми нахальными ветрами, облезлые стены, грязный мусоропровод… Себя, прижавшуюся к стеклу, представляющую отца и соседа, куривших здесь каждый вечер… И такая тишина тогда стояла вокруг, все уже спали… Не надрывались телефоны, не гоготали телевизоры, не вопили магнитофоны…
А как папа теперь будет курить с этим Макакой Макакычем дальше? – вдруг подумала Марина. И затихла. Мать взглянула на нее с тревогой, бабушка – с удивлением. Отец не смотрел вообще.
– Прости, папа… – прошептала Марина. – Не знаю, что на меня нашло… Я выхожу замуж за Ромку Баранина. Который окончил иняз и будет переводчиком. Вообще… – Она на минуту замялась, все-таки неловко докладывать родителям правду о себе. – Вообще мы с ним давно вась-вась, и я на самом деле его жена… Ну, надо оформить наши отношения…
Родители и бабушка молчали.
– Вы не рады? – уточнила Марина.
– Да нет, почему же? Очень рады! – заторопилась мать. – Это мы от неожиданности… То Арина, то ты… Видно, время у вас такое пришло. Пора…
– Квартиру им надо, Евгений! – сурово произнесла бабушка, будто вынесла жесткий приговор. – Думай над этим! Арина-то будет жить вместе со своим свекром, Макаром.
– Она просто будет с ним жить! – брякнула, не подумав, Марина. Все ее планы полетели в тартарары. – Она выходит замуж за него, а не за его сына. Все по уму…
– Ты шутишь?… – прошептала побледневшая мать. Она сразу поняла, что это не шутка.
– А что? Макакыч – мужик надежный! За ним – как за охраняемой границей! – покуражилась Марина. – Я серьезно! Вот сын его – очень темная коняшка. Он как раз Аринке ни к чему.
Отец болезненно скривился и стал судорожно шарить по карманам в поисках валидола. Мать застыла грузной статуэткой.
– Что за бред? – грозно спросила бабушка.
– Это не бред, – пробормотала Марина. – Это правда…
Отец после Марининого сообщения три недели пролежал в больнице с инфарктом. Она тем временем надумала экстренно выйти замуж. И, навещая отца, вскользь сообщила ему об этом.
– Меня скоро выписывают, подожди со свадьбой, – попросил он.
– Что же мне, как маме, ждать до тридцати лет? Нет, такого Романа я больше не найду! Боюсь упустить.
Отец промолчал. Иногда он умел это делать.
Радость Марины окончилась вместе с приобретением мужа. Сначала он проявил себя рохлей, а позже – секс-мальчиком. Но помог жене родить двоих детей.
И однажды мать устало сказала:
– Уж лучше бы ты ждала до тридцати лет, как я! Может, встретила бы похожего на своего отца. Куда ты торопилась? Нельзя быть абсолютно доверчивой юбкой, прости!
Надоело ждать, хотела сказать Марина, но удержалась. В принципе запас времени у нее имелся. Только на будущее Марина не надеялась и не рассчитывала.
После развода родителей семилетний Слава никаких вопросов матери не задавал. Потом Марина довольно быстро выскочила замуж за Володю, и родился Петька… Иван предсказал все заранее. Хотя она выходила замуж по любви. Да и Володя взял ее с двоими детьми не просто так. Однако эта захватывающая любовь слишком быстро захватывать их обоих перестала, сникла, затихла, заскучала с ними и наконец отбыла восвояси. Остались дети, кухня, стирки… Попытки дележки квартир и вещей. Непростые отношения с Володиным сыном от первого брака. Впрочем, этот старший сын довольно искренне привязался к Петьке и здорово ему помогал. Бизнесмен, он частенько подкидывал единокровному брату деньги и дорогие подарки, а когда Петька окончил восьмой класс, даже отправил младшего отдохнуть на Мальту. Только это не искупало главного и не меняло основы – Володя не нашел общего языка ни со Славой, ни с Иваном, а потом откровенно их невзлюбил. Мальчики платили ему взаимной ненавистью.
Позже Володя стал все чаще и чаще прикладываться к бутылке, бегать за дамами-коллегами и, окончательно потеряв голову, когда седина в бороду, а бес в ребро, стал эту самую седину усердно закрашивать.
После исчезновения Славы Марина вообще перестала обращать на мужа внимание: живет себе рядом – и ладно. И переехала в другую комнату, поселив мужа и Петьку вместе. Они между собой общались, хотя тоже с трудом. Даже Петька нередко в последнее время предлагал матери разойтись с отцом, возмущаясь его пьянством. Но Володя недавно остался без работы – немолодых сотрудников всюду сокращали, – и Марине было его жаль: потерянного, несчастного, сникшего.
От стенки к стенке, от стенки к стенке…
Слава обязательно вернется на дачу. Он знает, что мать любит жить за городом до поздней осени, в полном одиночестве. Ей нравится возиться в саду, добирать последние уцелевшие яблоки, докапывать картошку, рубить на зиму капусту…
Тогда Славе исполнилось двадцать два года… Сейчас ему двадцать четыре. Он не успел жениться, иначе Марина могла бы сейчас жить на даче с внуком или с внучкой. Вдвоем. Они бы вместе ждали Славу. Как тоскуют руки по ребенку… Как хотят вновь ощутить эту теплую родную тяжесть…
Когда Славе было полгода, он вырвал у Марины из ушей золотые серьги – яркие, они привлекли его своим ненатуральным блеском. Как же она кричала! И как только не выронила ребенка! Хорошо, что тотчас примчалась мама. Славка тоже испуганно ревел, но сережек из крохотных ладошек все равно не выпустил.
Уши потом зашили, и серьги Марина стала носить снова, а вот силу и цепкость детских пальчиков запомнила на всю жизнь.
Маленький ребенок и взрослый… Словно совсем разные люди. Вспоминаешь малыша, перебираешь в памяти, каким он был, и сравниваешь с нынешним, выросшим, и не находишь ничего общего… Тот же самый ребенок… И совершенно иной…
Слава родился – и Марина ужаснулась, какой он маленький. И сначала панически боялась брать его. Хотя ребенок был вполне доношенный.
– А ты хотела бы сразу родить двухметрового? – смеялся Роман.
Глава 6
От стенки к стенке, от стенки к стенке…
– Марина, кто тебе навешал на уши эту лапшу, что Вячеслав вот-вот вернется? Опять твои хитрованы-экстрасенсы, деньги лопатой гребущие на облапошивании таких вот доверчивых и наивных дурочек вроде тебя! Как это низко и подло – играть и наживаться на материнских чувствах!
Муж Володя…
Да никто и не наживается. Они сказали всю правду, которую знали. Больше не могли. И ничего не предсказывали. Обрисовали то, что им удалось увидеть в прошлом. И немного в настоящем. Слава жив и здоров. И даже не страдает. Какое счастье! Хотя, конечно, очень скучает и мечтает вернуться домой. Но пока просто не может. А она его ждет. И будет ждать вечно.
Муж Володя… Как ты посмел сказать, что они меня обманули?! Значит, ты считаешь, что Славы нет в живых?!
Муж Володя… Которого она когда-то так любила и который напрочь вытравил свой седой чубчик немецкой краской рыже-красного, отвратительного, неестественного оттенка.
Петька собирался весной поступать в экономический колледж. Платный и очень дорогой. Платить будет старший брат – все-таки его привязанность к Петьке и забота о нем неизменны. Пока старший Володин сын не женат. Появится семья – все сразу изменится.
Но в Маринином доме никто о деньгах нынче вообще не тревожится. Здесь никого не интересует, на что они завтра будут жить. Ведь жили как-то до сих пор, значит, проживут и дальше. До чего безмятежная, легкомысленная, беззаботная семья!.. Но Марине нет до нее никакого дела, хотя это ее любимая, нужная, необходимая семья…
– Марина, неужели тебя не волнуют дети?…
Муж Володя…
Дети волнуют. Даже очень. Именно поэтому она здесь, на даче, совсем одна уже больше месяца.
Слава, Славочка… Он скоро приедет и, если не найдет мать, расстроится и огорчится. Он хочет застать ее здесь. Одну. И побыть с ней какое-то время, рассказать о прошедших годах, о своей жизни далеко от московского пригорода. Ему нужна мать – и никто другой. Даже такие большие, совсем взрослые мальчики нуждаются в матери не меньше, чем нуждались в трехлетнем возрасте. А может быть, даже сильнее… Он ищет ее, и он должен найти ее здесь. Марина не понимала, что в этом непонятного и странного. Что может быть необычного в том, что мать ждет сына, а сын тоскует без матери? Это же естественно и нормально, так, и только так должно быть… Только так – и не иначе.
И ведь это закономерно, Володя, что Слава пропал. Он просто ушел из дома, в котором не мог жить. Он сам выбрал себе такую страшную дорогу. Которую на самом деле ему обеспечили старшие – мать, отец и отчим. Они его на нее толкнули. Так как же он может вернуться в ненавистный ему дом?! Слава приедет на дачу.
Ты понимаешь, Володя?!
Марина сидела возле окна, кутаясь в шаль, и вела бесконечный мысленный разговор с мужем. Ведь ты мог в гневе ударить маленького Ивана, заорать на него и на Славу, грубо вытолкать их из комнаты или из кухни, если мешали… А они мешали тебе всегда, постоянно, непрерывно! Хотя ты должен был думать, когда брал жену с двоими детьми. Но ты не думал. Ты любил. Был жутко влюблен.
Иван быстро сориентировался и навсегда ушел в себя. Он живет своей собственной тенью, темной, неясной жизнью, никого в нее не пуская. И правильно делает. Слава просто ушел из дома. Хотя вроде бы его увезли насильно… Это просто кажется. Все предопределили старшие. Он обещал вернуться к обеду. Сказал:
– Мама, я буду к двум. Или чуть пораньше.
Когда дома нет, из него обязательно уходят. Так или иначе. Любым доступным и недоступным путем. Даже самым диким, странным и противоестественным. Это мы с тобой, Володя, выгнали из дома Славу! И теперь я его жду. Вдали от Москвы, потому что в город он возвращаться не захочет. Тем более что за эти годы почти ничего не изменилось. Только выросли Иван и Петька да постарели мать и отчим. А еще умер Роман… Абсолютно неожиданно. В последнее время с ним стало твориться что-то непонятное. Лидуся даже звонила и жаловалась, что он ведет себя неадекватно.
– Неадекватно – это как? – поинтересовалась Марина.
– Да вот, исчезает куда-то надолго… Закрывается в комнате. Друзей сторонится. Читает много. Со мной почти не общается…
– А-а! – засмеялась Марина. – Это мы уже проходили! Все по уму! Романчик, значит, у Романа!
– Нет, здесь совсем другое, – не согласилась с ней Лидуся.
Все женщины на свете сначала стараются выдать примитивную измену мужа за тайну. Но отгадка чересчур проста…
Родной отец заботился о сыновьях так же мало, как отчим. И Марина все чаще и чаще ловила себя на тягостной мысли, что, поменяв когда-то свою жизнь, она совершенно ничего в ней не изменила.
От стенки к стенке, от стенки к стенке…
В окно смотрел белый, словно нарисованный, ненатуральный месяц. Здесь все сейчас аномально – и сама ясная, тихая, задремавшая на перепутье осень, и Марина, внезапно переосмыслившая свою жизнь, и это странное ожидание… Напоминающее ожидание ребенка, который родится в строго назначенное, определенное время. Сейчас график неточен, приблизителен, туманен… Время сместилось, потекло не в том направлении. Число и час никому не известны. Но ребенок обязательно придет, явится, постучится в дверь… Не важно когда. Главное – так будет. И его надо ждать. На даче. Столько, сколько понадобится.
Ни у Славы, ни у Ивана не было ни одной девушки. Странно… Хотя…
У старшего сына появилась какая-то женщина в институте. Марина думала – что-то серьезное. И быстро выяснила, что неведомая ей Тася пробует Славой руководить.
– Женщине нельзя давать повод вести себя за собой, – сказала она сыну. И вздохнула, вспомнив свой первый брак…
– А что я должен делать? Бить ее? Ругать матом? – хмыкнул Слава.
Они быстро расстались, и Марина на время успокоилась. Но других увлечений у сына так и не наметилось… Или она далеко не все знала?…
Старший занимался изучением языков, средний – техникой, сборкой компьютеров. Библиотека, институт, работа, дом… А Петьке уже сейчас постоянно трезвонят подружки. Целый день трубка нежно и тоненько лепечет:
– Можно Петю?…
Он, гримасничая, молча отчаянно машет рукой матери – нет его, нет, только что ушел гулять!
Петька похож на отца. Или так только кажется? Ведь его старший единокровный брат тоже до сих пор не женат. Почему они все никак не женятся? Были бы внуки… Наверное, рассчитывать в этом вопросе стоит на одного Петьку. Очень хочется стать бабушкой. Руки тоскуют по ребенку…
Будь они прокляты, эти восточные языки и страны, ведущие нескончаемые войны! Будь прокляты горы, где скрываются люди и где можно прятать человека годами! Но осень тоже никак не кончается. Она в этом году долгая, чересчур длинная, беспредельная. И вместе с ней не исчезает уверенность, что именно этой необычной, неестественной, бесконечной осенью Слава вернется. Приедет на дачу и откроет дверь:
– Мама, ты меня еще ждешь?…
Я жду, жду тебя, Славочка!.. Ты не захочешь обмануть моих ожиданий. Ты не сможешь. Трава до сих пор еще зеленая. И солнце вечером спускается за горизонт нехотя и лениво, совсем по-летнему. А зимы здесь никто и не ждет. Она никогда не наступит, вопреки всем календарям и обычаям. Я жду тебя, Славочка!.. И даже не запираюсь на ночь. Потому что у тебя, наверное, отобрали все ключи. Или ты их потерял.
Слава, Славочка…
Через два дня Павел явился с высокой, эффектной, широколицей девушкой. Кофточка в пестринках едва доходила до ярко-синих джинсов, жестко обнимающих как саму хозяйку, так и ее модные узконосые сапоги, в которых и ходить опасно. Держалась девушка чересчур скованно.
Это и есть снайпер? – подумала изумленная Марина. Ну надо же… Как часто нелегко бывает определить профессию человека… Порой просто невозможно.
– А знаете, Марина Евгеньевна, что было для меня на войне самым ужасным и тяжелым? – спросил Павел, неуклюже усаживаясь за стол. Допрашивающе улыбнулся. – Это, я вам скажу, когда приходилось не спать по нескольку суток подряд. Вы удивлены таким ответом? Но поверьте: это куда хуже и мучительнее любых самых тяжелых боев! Всю правду говорю.
Светлана молчала, но сразу стала помогать Марине накрыть стол. С собой влюбленная парочка принесла бутылку вина и консервы – шпроты, грибы, маринованные огурцы. Павел неторопливо умело вскрывал банки и продолжал рассказывать:
– У меня знакомые, бывшие афганцы, решили обрадовать одного из своих. Издать – за деньги, конечно, – книжечку его стихов. Ну, тираж там сто – двести экземпляров. Взяли его тетрадку, написанную от руки. Всю жизнь он так, вроде хобби, писал стишата. Причем сами афганцы понимали и над уровнем его стихов откровенно, хотя и не зло, посмеивались. Нуда, эти стихи никогда не станут известными. Что с того? Просто хотелось сделать необычный подарок инвалиду. Сделать приятное в общем и целом. Книга вышла. А когда ее вручили ему – тут и выплыл казус, я вам скажу. Да еще какой! Они же готовили мужику сюрприз и потому не предупредили ни о чем. Просто знали: вот его тетрадка, его стихи, почерк его… А что выяснилось! Оказалось, треть стихов из тетрадки были не его, а стихами женщины, с которой он переписывался и которая тоже сочиняла стихи. «Заглянуло солнце утром к нам в оконце…»
Светлана фыркнула. Павел покосился на нее.
– И он ее стишата переписывал из писем в свою тетрадку. Перечитывал. Он-то знал, какие стихи его, какие ее, но никто не подозревал об этом… И что теперь? Книга вышла под его именем. А это самое авторское право? С чем его едят? Вот такая получилась нелепость из-за желания порадовать человека…
Марина улыбнулась:
– Тут я не специалист. Надо обратиться к Володе, моему мужу. Я ему все расскажу. Он в свое время работал с патентами и немало знает по поводу авторского права. Я с ним посоветуюсь.
– Спасибо, – радостно закивал круглой головой Павел.
– А вообще мне кажется, что беда невелика. У книги маленький тираж, в продажу она не пойдет. Вот только перед той женщиной неудобно…
– Конечно, – вновь закивал Павел. – Он даже показать ей боится. Хотя можно и не показывать… Все равно стыдно, хотя он ни в чем не виноват.
– Да ты что? Почему не виноват? – наконец вступила в разговор молчаливая Светлана. – Он зачем тетрадку эту свою парням показывал? А уж если показал, дал почитать, то отобрать надо было, не оставлять в чужих руках!
Павел опять кивнул:
– Верно. Но мужики теперь все дружно мучаются после своего сюрприза. Неловко вышло… В общем и целом.
Сели к столу. Павел разлил вино и поднял бокал, внимательно изучая его содержимое на свет. Вдруг отравлено…
– Тост будет такой… Самый главный! Чтобы нашелся ваш сын, Марина Евгеньевна! Как можно скорее. А я как скажу, так и будет!
Светлана сдержанно, но убежденно кивнула. Прямо два китайских болванчика! Марина злобно стиснула в пальцах бокал. Ну до чего же болтлив ее младший сын! Все растрепал соседу! И кто его просил, этого Петьку, носиться по чужим участкам и молоть языком!
– Вы не сердитесь на Петра, – догадался чуткий Павел. – Он просто открытая душа.
Слишком открытая, подумала Марина. Чересчур. Мог бы жить и позакрытее.
– У меня один знакомый служил в Чечне военкором, я вам скажу, – вновь заговорил Павел. – Снимал там и бои, и места зачисток, и досмотр тел убитых боевиков… Вернулся в Москву и отдал пленку в проявку-печать. Когда пришел за фотографиями, приемщица вежливо так попросила его пройти в глубь мастерской: «Тут с вами хотят поговорить…» А там сидел серьезного вида мужик в строгом костюме и при галстуке. Рядом лежал конверт с отпечатанными фотографиями. Незнакомец, конечно, вежливый, но суровый. Спросил у парня, каким образом снимались эти фотографии, как он оказался там и кто поручил ему аппаратом щелкать. Парень все объяснил, рассказал, где работает, что ездил в Чечню по специальному поручению, показал свои документы, удостоверение работника прессы… Мужик все тщательно проверил и только тогда передал ему конверт. И сказал: «Все понял. Извините, но вынужден был проверить. Сами, думаю, понимаете – у вас не обычные фотокарточки. Вы свободны, до свиданья. Успехов в вашей тяжелой работе!» Но уже в другой раз мой знакомец решил печатать фотографии самостоятельно. Оборудовал дома фотолабораторию, а в государственные не отдавал. Просто неохота снова морочиться фээсбэшными проверками, раз уже на одну наткнулся. Это война! Тут осторожность должна быть выше крыши. Многие не соображают…
– А я тоже вам расскажу… – вдруг оживилась Светлана. – Про свою знакомую… Машей ее зовут. У нее сын, единственный, Антон. Ушел в армию в январе девяносто четвертого. Тогда призыв шел круглый год, без перерывов, помните?
Марина не помнила, но на всякий случай кивнула.
– Парень у Маши вырос не такой, как другие. А то нынче модно стало косить от армии. Этот собирался честно служить. Но вот Маша не хотела его отпускать, боялась, словно что-то предчувствовала… Я в эти вещи раньше не верила, думала, ерунда, чушь всякая… А вот теперь, под Машиным влиянием… – Светлана помолчала, пожевала хлеб. – Вначале, как обычно, Антон окончил учебку. И попал в нашу знаменитую Берлинскую дивизию под Курском. Знаете? Марина не знала, но вновь кивнула.
