Текст книги "Лондаколор"

Автор книги: Ирина Лобановская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Лобановская Ирина Игоревна
Лондаколор

Полнолуние обрушилось на Землю неожиданно. Все календари упорно твердили, что до его наступления еще как минимум дней десять. Но наглая полнощекая белая луна насмешливо и четко внезапно обрисовалась на небе в бледном молочном ореоле и надзирала за происходящим сверху.

А внизу творилось что-то невообразимое: большие Кремлевские часы вдруг остановились в полночь.

Телевидение захлебнулось от ужаса, газеты завыли об Апокалипсисе, улицы опустели. Заорали пожарные сирены, к которым быстро присоединились визгливые "Скорые помощи". Вокруг забушевали наводнения, загремели землетрясения, заполыхали пожары.

Доллар сначала метнулся вверх, а потом так же резко упал. Куда-то все время рвалось атмосферное давление.

Заставили выступить министра финансов, бившего себя на экране в грудь и публично поклявшегося отрубить себе правую руку, если будет инфляция и дефолт. Такие клятвы страна уже давно проходила. Поэтому ему на слово никто не поверил, но все успокоились и бросились забирать свои деньги из банков.

Потом долго говорил премьер-министр, убеждавший население опомниться, спокойно ходить на работу и сверять часы по радиосигналам точного времени. Откуда они возьмутся – никто не знал и объяснять не пытался. В заключение премьер собрался с силами и взял на себя смелость пообещать починить часы в трехдневный срок.

– Конечно, починят! – уверенно сказала мама Женя.

Ее тут же поддержала мама Зоя.

– Починят, никуда не денутся! Выхода нет!

Политические партии тоже бросились утешать. Одна посоветовала забыться и развлечься в обществе самого лучшего поющего дуэта "Тату". Другая пообещала законно и жестко разобраться с юридической стороной вопроса остановки часов. А лидер третьей заявил, что он – единственный путь спасения страны, и поскольку все любят только его одного, пусть поверят ему на слово, немедленно займутся ежедневным сексом с красивыми девушками, лучше из рядов его партии, и срочно вступят в ее ряды, если еще не сделали этого до сих пор.

Затем изумленные зрители узнали, что их уровень жизни вырос за прошедшие несколько месяцев нового года на двенадцать процентов, инфляция снизилась на восемь с половиной процентов, а экономика развивается так, как и не снилось ни в 1913, ни даже в 1991 году.

На экранах снова замельтешили бодрые шоу-мены, резво и проворно шевелящие языками, вновь уверенно заговорили политические комментаторы, призывающие народ к активности и к участию в выборах, замелькали по-весеннему распустившиеся лопочущие дикторши, как всегда мило и очаровательно путающиеся в словах и слишком часто уверяющие, что боевики двинулись из Чечни в Россию. Новое территориально-политическое деление родной страны им прощали все без исключения, даже Президент: таким милашкам дозволялось плести что угодно.

В те смутные времена Лариса и выиграла конкурс молодых красавиц города. Ей это было сделать несложно: она была ладная, складная, видная из себя деваха. Хотя и перестарок.

– Так сколько же вам лет?

Голос председательши жюри тонко металлически вибрировал от гнева и волнения, ноздри в бешенстве раздувались, а глаза готовы были зажарить Ларису, как яичницу на сковородке.

– Вы знаете! – вздохнув, сказала Лариса. – Или мне еще раз предъявить документы? Для чего бездарно ломать всю эту комедию?

– Это мы ломаем комедию?! – закричала председательша. – Нет, вы только посмотрите на нее!

Да все давно уже на нее посмотрели! И не один раз...

– Это мы, оказывается, ломаем комедию! Не она, а мы! Все жюри в полном составе! Над которым вы просто-напросто издеваетесь! Вы жестоко посмеялись над нами и продолжаете насмехаться! В конкурсе был возрастной ценз! Понимаете – ценз!! Мы поверили вам на слово! А вы нас обманули! Воспользовались нашей доверчивостью! Вам куда больше двадцати!

Куда больше лет на десять... И дальше ехать некуда.

Лариса хмыкнула. Частичка правды в грозный монолог все-таки затесалась, в чем-то она права, эта безмозглая дылда с синими волосами. Неудачное подражание Мальвине. Или ошибка при выборе краски.

Только разве Лариса насмехалась? Просто очень хотела доказать этим идиоткам, что они из себя представляют, поставить их раз и навсегда на место... И поставила. А сама заняла высшее место на пьедестале. Стала победительницей городского конкурса красоты. Что тут особенного? Хотя особенного тут было немало.

– Верните корону! – продолжала исходить гневом безумная председательша. – Вы ее получили нечестным путем!

– Как это?! – изумилась Лариса. – Я уже некрасивая?!

И встала в вызывающую стойку незаслуженно оскорбленной рыночной торговки, обвиненной злыднями-покупателями в обсчете и обвесе.

Синеволосая собиралась негодовать дальше, но взглянула на Ларису и неожиданно резко сменила гнев на милость.

– Приходится признать, что в этом жюри не ошиблось! – сказала поборница справедливости. – Но только в этом! Вы – лживая, хитрая и пронырливая особа!

– А эти параметры конкурсу красоты по фигу! – резонно заметила Лариса. – Так что правила все выдержаны, и корона моя абсолютно законная! Доставшаяся мне по праву. Верни!! Щас!! Накось, выкуси! Ариведерчи!

Лариса подалась на конкурс от отчаяния. Припомнив одного странного человека времен ее молодости. В ее маленьком городишке, далеком от информационного бума, суеты и культурных обвалов, заняться больше было нечем.

Лариса служила секретаршей у градоначальника. Отвечала на телефонные звонки, шалела от них к вечеру и однажды даже дома, сняв телефонную трубку, автоматически сказала:

– Мэрия!

Отец – а это оказался он – потом долго потешался над Ларисой.

Прочитав в городской газетенке объявление о созыве юных красоток на предмет выявления самой красотулечной, Лариса на минуту задумалась.

Мэр отбыл по неотложным делам – контролировать новостройку.

Контролировал он ее в тихонькой, окнами в сад, квартирке по улице бывшей Советской, а ныне Демократической, на третьем этаже, где проживала гражданка – то бишь госпожа, засидевшаяся в любовницах – Дутикова Алена Геннадьевна, тридцати лет от роду, с непоколебимой грудью пятого размера и стоячими глазами цвета болотной воды.

Об этом "контроле" был наслышан весь город, начиная с детишек старшей группы детского сада, кроме жены мэра – пухлощекой резвушки, успешно притворяющейся девочкой и тщетно, не первый год, сражающейся с неумеренными и постоянно растущими запросами двух великовозрастных дочерей.

Лариса размышляла. А что если ей податься в красотки? Возраст не помеха – она соврет. Вряд ли у нее будут спрашивать паспорт.

Она тут же позвонила приятельнице Шурке – продавщице самого большого городского универмага.

– Шура, – строго сказала Лариса, – мне срочно необходим купальник! Дерзкий, вызывающий и ослепительно-одуряющий!

Шура громко зевнула и посмотрела в окно на бесконечные километры бело-синих снегов.

– Кому собираешься дерзить? С утра было минус двадцать четыре, – сообщила Шура. – На Канары, что ли, намылилась? Нашла богатого спонсора?

Кто бы это мог быть? – вяло подумала нелюбопытная Шура.

Она по жизни была телка телкой.

– Петрович вряд ли даст тебе сейчас отпуск.

– Петрович... – повторила, прикартавливая на манер Орловой в известном старом фильме "Цирк", Лариса. – Петрович... Это не суть. Эх, Шура... Ищи купальник, подруга!

– Да чего искать, – так же вяло отозвалась Шура. – Приезжай... Подберешь, чего душе угодно. Только это нынче дорогое удовольствие.

– Знаю, – сказала Лариса. – Жди после шести. А может, чуточку раньше.

Вечером в магазине подруга Шура безразлично выбросила на прилавок множество цветных пакетов, хранящих в своей глубине предвкушение моря, солнца и остановившихся глаз загорелых плейбоев, еле выдерживающих искушение Ларкиным телом.

– Выбирай! – лениво сказала Шурка. – На вкус своего нового друга. Можешь померить.

И махнула рукой в служебные закоулки магазина.

– А что ты присоветуешь? – справилась Лариса у подруги, хорошо знакомой с разными фирмовыми тряпками, увенчанными лейблами.

Безынициативная Шурка зевнула.

– Все одно! – сказала она и махнула рукой. – Здесь самое главное – заставить трудиться воображение! Чтобы эти козлы в плавках все, как один, утирая с поганых рож капли пота и слюни вожделения, зафантазировались до подъема своей главной особенности!

У Шуры были очень сложные и упорно приближающиеся к стадии трагической надорванности отношения с противоположным полом.

Неизвестно, ошеломил ли жюри больше сам купальник или Лариса, в него облаченная, на высоких каблуках, томная и слегка развязная, с длинными распущенными волосами и сама немного распущенная под стать им. Но только жюри в лице самых видных мужей города взглянуло на Ларису жадными, загоревшимися, изнемогающими очами и единогласно избрало ее победительницей, присудив ей корону королевы красоты.

Теперь все это было позади. Неприятный сквозняк из темного зала, уставившегося на Ларису множеством оценивающих и раздевающих глаз... Как холодно... Злой шепоток за спиной разгневанных соперниц, претендующих на местную красоту... Страх и отчаяние, и дурацкая, хотя вполне справедливая мысль: "Зачем я все это делаю? Для чего все эти глупости в виде купальников, подиумов и визгливого жюри?!"

Но отступать было поздно. И некуда. За ней – она сама.

Увековеченная Лариса явилась в понедельник на работу в ореоле громкой известности и несомненной популярности.

Петрович вскочил, когда она внесла ему обычный утренний чай, и торопливо усадил рядом, оглядывая замаслившимися глазами. У градоначальника слегка дрожали пухлые ручонки. Возможно, после вчерашних, крайне затянувшихся посиделок возле томной Алены Геннадьевны, считавшей своим долгом и почетной обязанностью ставить на стол сразу несколько непочатых бутылок "Гжелки".

Лариса вздохнула. Ей было скучно. Слава ничего не изменила в ее тоскливом существовании и не прибавила ничего радостного к ее жизни. И не могла изменить. Слава... Пустое слово... Ради чего Лариса так старалась победить?! Разве она думала чего-нибудь достичь и что-нибудь переделать? Очередная глупость...

Робко, прицельно прижимаясь жирненьким плечом, мэр сказал, что он в своей жизни еще не встречал женщины краше и обольстительнее.

Значит, раньше он этого не видел?.. Всегда всех нужно ткнуть носом прямо в действительность, да еще и объяснить очевидное... А как же Геннадьевна? – грустно подумала Лариса, пожалев недалекую Аленушку, все еще опрометчиво рассчитывающую на свое женское счастье.

Но оспаривать свою обольстительность Лариса не стала – слишком примитивно! Да и против правды не пойдешь. И отправилась в приемную градоначальника вбивать в нестойкую склеротическую память мечтающего о пенсии компьютера жесткие директивы мэра по поводу уборки сроду неубирающегося города.

Мэр явно готовился к бурным весенним разливам.

Потом Ларису ненадолго развлекла председательша, вызвавшая королеву на ковер, чтобы предъявить идиотические претензии по поводу возраста.

Ну да, обманула!.. Что тут особенного? Нынче как жить безобманной и честной девушке? Да еще и без денег...

И тогда Лариса внезапно решила ехать в Москву. Ибо куда еще ей было деваться с ее королевской короной?..

Со шпиля университета рухнула огромная кривая сосулька-маньячка, жестоко навсегда расправившись с машиной ректора и заодно свирепо убив еще тройку иномарок завкафедрами. С этой крупномасштабной разборки в Москве началась бурная, разливающаяся потоками весна.

В тот день доцент кафедры мехмата Юрка Ашмарин искренне порадовался своей безмашинности и одновременно загрустил от одиночества.

Вечером того же дня воздушный цирковой гимнаст Олег пожалел, что у него нет и никогда не было детей. И теперь уже, видимо, не будет. Почему-то ни одна дама, ни в одном городе огромной России, не отважилась подарить гимнасту наследника или наследницу его головокружительных трюков и тем самым осчастливить циркача на все оставшиеся годы.

Именно в тот неприметный ни для кого день в Москву ступила с Павелецкого вокзала Лариса, нагруженная всего одной сумкой. Ну, для чего ей ее провинциальные шмотки, когда мода меняется ежеквартально? И разве женщине нужно еще что-то, кроме ее узаконенной, признанной и увенчанной короной красоты?..

Озаренная ею, Лариса медленно двинулась к метро.

Недавно ей исполнилось тридцать лет. Эта цифра начинала ее чуточку и все настойчивее тревожить. Поэтому Ларисе стоило поторопиться и в ускоренном темпе переустроить свою жизнь. Будущее казалось смутным...

Тоня вышла из автобуса. Медленно падал ленивый снег, стараясь делать это красиво и грациозно и заполнить собой все пустующие пространства. Большие кружевные изразцовые и нахальные снежинки – музейные редкости – навязчиво требовали ими полюбоваться. И с этой единственной целью настырно приставали и прямо-таки липли к прохожим.

Тоня подошла к магазину, размышляя, что бы купить на ужин и на завтрак. В доме, как всегда, нечем поживиться даже случайно заскочившей на вечерний огонек мышке. У витрины ее остановил мобильник, проигравший родную и любимую музычку "Вставай, страна огромная!" Тоня не раз собиралась сменить милую русскому сердцу песенку на "Болеро" Равеля, да все никак не доходили руки.

Звонил племянник Денис, сын бестолкового брата-близнеца Кости и его не менее бестолковой жены Ирки. Одинокая Тоня обожала племянника и, в сущности, растила его одна, отлучив от довольных своим раскрепощением родителей.

Денис вырос странным мальчиком. В свои пятнадцать, приближающихся к шестнадцати лет он не завел себе ни одного приятеля, не смотрел телевизор и видак, не ходил на дискотеки, редко сидел у компьютера и был привязан только к одной тете Тоне. До восьмого класса Денис не знал, что такое бюстгальтер, и был почему-то твердо уверен, что это – модель пистолета.

– Денисик, – сказала Тоня, – я стою уже возле дома. Сейчас куплю что-нибудь из покушать и приду. Как ты там?

– Ma tante, – неожиданно попросил Денис, – принеси мне, пожалуйста, снеговика. Какую-нибудь игрушку из снега.

Тося удивилась, но спорить не стала. Она, конечно, не скульптор, но для ненаглядного мальчика расстарается.

– Жди, – сказала тетка. – Скоро буду...

Набросав в магазинный пакет кучу разной канцерогенной отравиловки под громкими названиями "чипсы", "готовый завтрак", "кетчуп", "пельмени" и "котлеты", Тоня снова вышла на улицу и огляделась в поисках снеговых человечков. Их что-то не было видно.

Тоня прогулялась в огромный двор своего дома, порыскала среди машин и гаражей, даже поискала под скамеечками. Никаких снеговичков, даже малейшего намека на них. Ну, не лепить же ей самой игрушку из снега для любимого племянника!

Расстроенная Тоня опять вышла на улицу и вдруг возле лотка с булками, на время покинутого без присмотра удалившейся куда-то по своим делам легкомысленной продавщицей, увидела то, что искала. В сугробе стояла небольшая снеговая фигурка неясной половой принадлежности: то ли баба, то ли дед. Да какое это имеет значение! Был бы снеговик! Пусть ребенок порадуется.

Ликующая Тося схватила фигурку в охапку и зашагала к подъезду. В лифте она внимательно рассмотрела находку.

Снеговичок оказался девочкой с большими, прозрачно-кофейными глазами и темными, устремленными вверх ресницами. Полуоткрыв большой рот, девочка-снегурочка удивленно и внимательно рассматривала лифт и Тоню.

Снег потихоньку оплывал темными разводами с головы девочки, и Тоня с удивлением обнаружила, что кто-то остроумный просто решил соригинальничать и от избытка денег заваял в снег дорогую куклу. Снег стаивал, и из-под него показались слегка вылинявший влажный зеленый капюшон и рыжеватые волосы.

Кукла махнула ресницами и вздохнула.

– Как тебя зовут? – спросила Тоня.

– Нана... – прошептала девочка.

Почему Нана?.. Грузинка?.. Непонятно... Но сейчас не время разбираться. Тоня заторопилась и открыла дверь в квартиру.

В ванной лилась вода. Мыться – излюбленное занятие Дениса. Он тут же, услышав шаги вошедшей тетки, вытянул из-за двери мокрую руку и требовательно попросил:

– Дай сюда!

Племянник все-таки был здорово избалован теткой и не привык отступать от своих желаний.

Тоня вложила в его трепетные пальцы куклу и стала раздеваться. В ванной стояла тишина, если не считать переливов воды. Но потом Денис прикрутил кран. Тихо капало только из душа, который давно пора было чинить.

Тетка прислушалась. Странно... Все словно застыло и замерло... Тося не выдержала и заглянула в щелочку, чуточку приоткрыв дверь.

Племянник ее не заметил. Он сидел в ванне спиной к тетке, уткнув подбородок в колени, приковавшись взглядом к девочке, затихшей напротив...

Ей было лет четырнадцать. Глаза цвета нескофе-голд и очень плохие рыженькие мокрые волосики. Да, на голове у девочки были настоящие критические дни, кожа просто просвечивала... И Тоня сразу решила, что волосами необходимо заняться всерьез и как можно скорее. Не должен ребенок жить с такими хилыми, дохлыми волосятами! Это трагедия на всю жизнь.

Питательный крем, касторка в кожу головы, массаж поваренной солью... – мысленно планировала Тоня. И еще этот рекламный шампунь... Как его там?.. "Шаума" или "Лореаль", которого все мы очень достойны... Купим! Денег на это не пожалеем! Раз девочке нужно спасать остатки красоты!

Девочка сидела, прикрываясь скрещенными на груди руками и сдвинув торчавшие из воды круглые, почти женские колени. У нее были красивые плотные плечики, а во взоре не чувствовалось ни малейшего смущения или удивления. По-прежнему наивно полуоткрытый большой рот... И ничего не выражающий взгляд.

По мотивам сказки Олеши, подумала Тося. Во что бы ее нарядить? И отправилась рыться в шмотках Дениса.

Через три минуты тетка просунула в дверь ванной его старые, но вполне приличные джинсы (какого роста девочка?), клетчатую ковбойку, носки и трусики.

– Спасибо, ma tante! – крикнул Денис.

– Довольно тебе там извращаться! До дырок протрешься! Твоя страсть к чистоте превращается в издевательство надо мной! – сурово сказала тетка. – Вылезай, побанькался! Будем ужинать.

Еще через десять минут Денис с куклой возникли, наконец, в кухне.

Тоня с удовольствием отметила, что одежка племянника пришлась девочке как нельзя лучше. Вот только клетчатая ковбойка слегка не сходилась – на одну пуговку – на груди, поднимаясь двумя маленькими воланчиками.

Денис чересчур внимательно изучал их, а потом протянул руку и попытался соединить пуговку и петлю. Они не сошлись. Денис огорчился и опустил руку. Девочка смотрела на него просто и безмятежно. Кукла она и есть кукла... Нетревожимая страстями. Тося тоже давно ими не озабочивалась. Женщина в прошлом, она жила по-своему, тихо, неволнительно и ненапряжно. Тоня в который раз подумала, что Денис, обучающийся в одном из лучших московских физико-математических лицеев, слабовато и поверхностно знаком с женским обществом. В лицее больше половины учителей были мужчины, а в классах – по три-четыре девочки.

– У нас их три штучки, – всегда со смехом вспоминал об одноклассницах Денис.

– Ее зовут Нана, – сказала Тоня племяннику. – Надеюсь, вы познакомились, пока дружно мокли двоечкой в ванне?..

– Да, знаю... – завороженно прошептал племянник. – Нана... Откуда у нее такое красивое имя?

Тоня пожала плечами и стала накрывать на стол. Небось, дети давно оголодали.

– А с ней ничего не будет от горячего чая? – осторожно спросил Денис и искоса взглянул на куклу. – Она от него не растает?

– Да что с ней сделается! – махнула рукой тетка. – Если уж она не растаяла от пара и горячей воды в ванной, то, значит, не растает никогда! И никакие весны ей не страшны!

Девочка стояла, уткнувшись носом в оконное, изгрязнившееся за зиму стекло и, казалось, ничего не слышала.

– Дэн, – вдруг произнесла она, оторвавшись от окна.

– Как ты меня назвала? – удивленно спросил Денис. – Откуда ты взяла это имя? Меня так называют очень редко... В школе...

– Значит, я не ошиблась? – девочка взглянула на Дениса. – А где мой комбинезончик?

– Он у тебя как шкурка у лягушки из сказки? – еще больше удивился Денис. – Твой кукольный комбинезончик теперь налезет тебе лишь на нос! И то с трудом. Я принесу...

Он поискал на полу в ванной и нашел вылинявший кукольный комбинезон с капюшоном, когда-то бывший, очевидно, ярко-зеленым.

– Ну и что ты будешь с ним делать? – с интересом, насмешливо спросил Денис.

Девочка, не отвечая, бережно спрятала свою бывшую одежку в карман джинсов.

– Дэн, а что это за дом напротив?

– Бордель! – объяснил племянник.

– Денис, прекрати! – крикнула Тося и пристукнула стол ладонью.

Дети удивились.

– Что я такого сказал? – возмутился Денис. – Это правда!

– А что такое "бордель"? – медленно спросила бывшая куколка, разбив последнее слово на слоги.

Очевидно, в ее прошлой кукольной жизни ни этого слова, ни понятия не встречалось.

– Секс напоказ! – пояснил племянник. – Ты знаешь, что такое секс?

Девочка отрицательно качнула рыженькой головой.

– Ну, узнаешь! И очень скоро! – заверил племянник, обладающий перспективным мышлением. – А ты, тетка, не ори! Тебе нужно поменьше увлекаться своими учебниками. Здесь действительно было то самое заведение! Весь район в курсе, кроме тебя. Даже пьяные девочки-голышки как-то бегали. Жалко, что я не видел. Так хотелось на них посмотреть!.. Мне бабушки у подъезда рассказывали, они все всегда знают. Вон, постоянно сидят на лавочке: рассеянные, маразмирующие и подслеповатые. Уходят только в сильные морозы. Каждый день меня спрашивают, когда я иду домой: "Мальчик, а ты к кому?" А, услышав в очередной раз, где я живу, начинают делиться новостями. Еще один новостной блок телевидения! Они мне и поведали, что сейчас это здание перекупили. Наверное, разорился притон, девки плохо работали, клиентов мало... А, может, не слишком симпатичных работниц подобрали, прокололись. И теперь здесь откроются компьютерный салон и булочная. После ремонта. Ну, ясно!

Тоня решила срочно сменить тему.

– Садитесь! – пригласила она. – Поужинаем, наконец! Я никудышная хозяйка, поэтому Денис привык за много лет обходиться одним воздухом да водой.

Нана на объяснение никак не прореагировала. Видимо, у нее отсутствовало или еще не проснулось чувство юмора. Равно как умение вести диалог.

– Я родилась в Сухуми! – неожиданно сказала девочка. – Мне четырнадцать лет.

Зато, очевидно, ей удалось привить страсть к анкетам и любовь к переписям.

– Ты родилась в нашей ванне! – продолжал иронизировать Денис. – Роды в воде – нынче очень популярное мероприятие! Я нечаянно уронил тебя в воду – и вот результат!

Девочка задумалась.

– Вода – это море... – нараспев сказала она. – Но это потом... Сначала я все-таки родилась в Сухуми.

– А как же ты попала в Москву? – насмешливо спросил Денис. – И где твои родители?

Его вопросы отправили Нану в длинный и темный тупик. Она помешивала ложкой чай и молчала.

– Ну, ладно, – прервала Тоня затянувшуюся паузу. – Ешьте! Ты что больше любишь: конфеты, чипсы, колбасу?

У девочки округлились и без того большие глазки.

– Я не знаю, что это такое... – пробормотала она. – Я помню мандарины, лимоны, апельсины...

– Так ты выросла на одних цитрусовых? – обрадовался Денис. – Здорово! Ты вегетарианка?

И он быстро набросал в Нанину тарелку оранжевых южных мячиков.

– А что случилось с твоими волосами? – увлекся допросом нетактичный племянник. – Их у тебя осталось как-то странно мало...

– Я красилась, – объяснила девочка, – в "гранат"... Но у нас выключили горячую воду. А потом и холодную. Я очень долго ждала...

– Ну, ясно! – загоготал грубый Денис. – Через несколько часов твои волосики пришлось выметать с пола веником!

Нана кивнула. Ее лицо и глаза по-прежнему ничего не выражали и оставались такими же безмятежными.

Кукла – она и есть кукла...

Поздно вечером, когда дети, неразлучные почти месяц, уже спали, в темном коридоре по пути в ванную Тоня наткнулась на длинную, неизвестно откуда взявшуюся в квартире мужскую фигуру.

– Ой! – сказала обалдевшая Тоня и в замешательстве остановилась.

– Женщины ойкают всегда: и когда им хорошо, и когда плохо! – задумчиво произнес незнакомец. – Что означает ваше "ой"?

– Философ! – хмыкнула Тоня. – Ошарашил! Раз такой умный, сам и разбирайся! – и стала немного повежливее. – Вы как здесь оказались? И кто вы такой? Дверь заперта, лоджия закрыта... Я сейчас позвоню в милицию! Вы вор или убийца?

– Я просто Толик, – грустно признался длинный.

– Кто? – не поняла Тоня. – Просто Толик – это у нас Чубайсик! Известный всей стране. Примазываетесь к чужой славе?

– Да... реклама это... – нехотя объяснил пришелец. – Тариф "джинс"... Или как там его... Не помню точно...

– Склеротик? – поинтересовалась Тоня. – Но уж во всяком случае, свой путь в мою квартиру помнить должен! И каков же он? Прямо через стену? Как в фильме про Ивана Васильевича?

– А, ну да, конечно... Какого Ивана Васильевича? – спросил незнакомец.

Памятью он явно не блистал. Может, олигофрен? Однако в квартиру на пятом этаже как-то проник...

– Грозного! – ответила рассвирепевшая Тоня и пошла к телефону. – Сейчас тебе, мужик, милиция все объяснит: и про Грозного, и про стены! Мало не покажется!

– Подождите! – жалобно попросил просто Толик. – При чем здесь милиция? Я не собирался у вас ничего воровать! И убивать никого не думал!

Вот утешил, прямо-таки обнадежил каменно...

– А чего собирался? – спросила отбросившая всякую деликатность Тоня, угрожающе поглаживая телефонную трубку. В конце концов, в квартире двое детей, которых нужно защищать. – Говори правду, как на духу! Как залез и с какой целью?

– Жениться я хочу... – пробормотал ночной гость. – На вас!.. Мне уже пора... Я давно за вами слежу... Вы так похожи на нее! Я люблю вас!

Тося резко зажгла в коридоре свет – давно пора! – и осторожно присела на табуретку.

Малый был действительно очень длинный и худой, с прямыми волосами по плечам, и улыбался мило и обезоруживающе. Все в точности по рекламе тарифа для мобилок, тютелька в тютельку. Тоня едва доходила ему до подмышек, зато в объеме превосходила раза в три.

– На кого я похожа? – попыталась уточнить Тоня, понимая, что толка от визитера, у которого сильно свистит в голове, не очень-то добьешься.

– На эту... из рекламы... – объяснил влюбленный. – Вы точно такая же! Я почти каждый день встречаю вас у подъезда и в магазине. Мы рядом живем! И двум моим мамам – маме Жене и маме Зое – вы тоже очень нравитесь...

Какое счастье! Почему их две? – подумала Тося. – "И жених сыскался ей, королевич..."

– Анатолий! – жестко начала Тоня.

– Просто Толик! – расплылся в улыбке гость, прямо весь рассиропился, смотреть противно!

– Ну, хорошо! – пошла на компромисс Тося, мечтающая о простых, без всяких выкрутасов человеческих радостях в виде горячего душа и мягкой чистой постели. – Я обещаю вам подумать о вашем неожиданном предложении. Но сейчас идите домой! Только, пожалуйста, без всяких исчезновений через стены и окна. Я по-человечески закрою за вами дверь. И передавайте от меня привет своим двум мамам! Нежный!

Просто Толик снова разулыбался до ушей.

– А когда мне прийти за ответом? – спросил он.

Несмотря на свой потусторонний вид, жених был не такой уж лопоухий, как казалось на первый взгляд. Может, стоило бы призадуматься над его внезапной любовью?.. Хотя после Тосиных многочисленных браков... И снова отправляться в хорошо изученную петлю?..

– В субботу! – выпалила Тоня первое пришедшее ей в голову.

Гость кивнул и моментально исчез, вновь позабыв о двери.

Тося задумчиво посидела еще немного на табуретке, поразмышляла о бренности всего земного и его загадках и пошла дальше своим путем. Очень хотелось вымыться и лечь спать.

Тоню с Олегом разводила странная судья – юная на вид девочка с толстой светлой косой до лопаток, глубокой резкой морщиной между бровями, как у проживших добрую половину жизни женщин, и подозрительно светлым взором. Она сурово старательно сводила бровки на переносице, не заботясь о своем будущем морщинистом возрасте, который не стоило усугублять лишними складками на лице.

Взглянув на Тоню ясными очами, девочка неожиданно заявила:

– Во всем виноват ваш восьмой любовник!

Олег фыркнул и весело уставился на почти бывшую жену. Он был известным циркачом – воздушный гимнаст – и частенько выяснял у жены, не болят ли у нее от работы мозги. Тоня служила редактором в издательстве "Высшая школа".

– Большая восьмерка! Ой, я дурак! С опрокинутой мордой! – признался Олег и захохотал.

Его смех грустно и больно ударился о стены и возвратился к Тоне печальным гулким эхом.

– Какой еще восьмой?! – ахнула Тося.

– Вам лучше знать! – издевательским тоном продолжала судья. – Можете посчитать! Зачем вам так много? Хотя...

Она задумалась, глядя в окно. Девочка отличалась откровенным садизмом и немалыми познаниями Тониной частной жизни. И сейчас примеряла эти познания на себя.

– Тоня, – сказал, глядя ей в глаза, Олег, – я обо всем давно догадался... Когда у тебя вдруг стали костяные руки и ты завела два одеяла в постели... Как же я ненавидел тебя за эти два одеяла! А потом прошло...

– Ma tante – спросил за завтраком юный наглый Денис, – неужели ты девственница?

Бывшая кукла сидела рядом и, как ни в чем не бывало, уплетала за обе щеки мандарины. Аппетит у нее был явно не кукольный.

– Безобразие! – возмутилась Тоня. – Ты просто малолетний хам! Как ты разговариваешь со старшими? Кроме того, ты забыл про дядю Олега!

– Олег! – махнул рукой бесстыжий племянник. – Кто про него помнит! Ты, тетка, и сама забыла о нем давным-давно!

– Урод! – сказала Тося.

Для опровержения Дэн с удовольствием осмотрел себя в зеркале. Оттуда на него глянуло одухотворенное, бледно-нежное, удлиненное личико с чуточку затуманенными, озабоченными какой-то нездешней думой глазками.

– И нечего глазеть на себя в зеркала на манер красотки на выданье! – продолжала Тоня. – Я тебя избаловала на свою беду!

Денис выразительно взглянул на нее: тогда какие к нему могут быть претензии?!

И в этот момент позвонила Лариса. Двоюродная сестра, увенчанная королевской славой родного городка. Ныне королева стояла возле входа в метро "Павелецкая".

– Я сейчас приеду! – сказала она с монаршей наглостью.

– Ждем-с! – злобно выкрикнула Тоня и швырнула трубку.

– А кого? – поинтересовался племянник.

– Очередную дуру с вентиляцией в голове! – крикнула Тося. – Твою двоюродную тетку! Теперь у тебя будет их сразу две!

– Во, моржа какая! – протянул Денис. – Это радует сердце и греет душу! И что она собирается делать в Москве?

– Маяться дурью! – отчеканила Тоня. – Разве непонятно? И нечего спрашивать о таких очевидных вещах!

И уселась на диван срочно думать до приезда сестры о словах девочки-судьи и спешно считать-пересчитывать своих незадачливых любовников. У нее был библиотечный день.