Текст книги "Обратная перспектива"

Автор книги: Ирина Рябий

Ты ушел, и теперь я тебе не смогу никогда позвонить…

Ю. С.

 
Ты ушел, и теперь я тебе не смогу
        никогда позвонить…
Никогда. И позвать ко столу
        и сказать на прощанье:
Дочь былá очень глупой,
        ее бесполезно винить —
Упорхнула голубкой,
        оставив одни обещанья…
Беспощадно звучат
        уходящие эти шаги,
Одиночество кутает их,
        словно вата,
Если б можно вернуть,
        чтоб сказать: «Ты прости,
Только я лишь одна
        и во всем виновата!»
 

Уйдем от соблазнов…

 
Уйдем от соблазнов:
От сказочных красок,
              сияющих в окнах, —
То образ страстей,
              безобразных, бесплотных.
Уйдем от прилавков скорее китайских,
От дорогих бутиков на пути,
Всего все равно, дорогой, не купить…
А копить
              не стоит вообще:
Все мирское вотще…
 
 
Уйдем от соблазнов:
Ироний всегдашних,
              не нужно сарказмов,
Живущих на башни,
              на вавилонской у самого неба —
Уж лучше просить на паперти хлеба…
Просить и прощать всех
              без всяких причин…
Однако, как труден подобный почин.
Уйдем от соблазнов:
Вот так вот все разом —
От разговоров пленительно-праздных
От теле-…
              и прочих приятностей разных…
Бежим, а не то наших душ
              не спасти,
Готов ли сказать ты мирскому
              «прости»?
А я не готова. Прости.
 

Нет, в суете мы тишины не ценим…

«Отчего иные любят уединение

и ищут его, а другие не терпят…»

С. Нилус

 
Нет, в суете мы тишины не ценим:
Гремят-звенят земные наши цепи…
И мы не слышим: друг наш при двери.
Он с нашей совестью о чем-то говорит.
 
 
Но нам не нужен друг —
                        не вовремя пришел:
У нас дела, у нас… все очень хорошо
И знать мы не хотим о Высшем Судии,
Потом когда-нибудь, и лучше не ходи…
 
 
А для того, кому есть Бог – любовь,
Тот сам бежит от шума городского,
Он слышит о призвании сынов
И для него открыто Слово.
 

Рождество

 
Бесы носятся по кругу,
Весь сочельник топчут снег,
Зазывая в гости вьюгу,
Оставляя грязный след.
 
 
Ветер воет, вьюга злится,
И нещадно холод жжет.
Но Иисус Христос родится, —
К нашим душам путь найдет.
 

Наверное, мы все, как тот Улисс…

 
Наверное, мы все, как тот Улисс,
Стремимся в дом, что называют
                                   Вечность, —
С рождения спускаясь только вниз
По лестнице, ведущей прямо
                                   в Млечность…
 
 
В стране, откуда воды не текут,
И ветры вспять откуда не уносят,
Где наши праотцы нас тихо ждут
И нежная свирель о чем-то просит.
 
 
Играй свирель – ветр перестанет выть,
Река Забыть пусть успокоит воды —
Земную жизнь не просто разлюбить —
Как самолеты, пролетают годы…
 
 
Гляжу, как звезды гаснут поутру,
Их разглядеть бессмысленно пытаюсь,
И об ушедших плачу и печалюсь,
Хоть живы, и сама я – не умру!
 

Здесь лишь обещанье…

 
Здесь – обещанье
Ушедшего лета!
Здесь – предвещанье
Грядущего света.
 
 
Здесь – только стремленье,
Там – вечный предел
Здесь – только терпенье…
Там – мирный удел.
 

ТЕПЛЫЕ ДНИ

 
Сердце сокрушенно и смиренно
Бог не уничижит.
 

Псалом 50

Ищите прежде Царства Божия

и правды его, и это все приложится вам

(Мф. 6: 33)

Еще снег не сошел и чернеет

Д. З.

 
Еще снег не сошел и чернеет,
Днем капель – гололед по утрам,
Но заботливей солнышко греет,
Значит, скоро конец холодам!
 
 
Значит, будет веселье в апреле,
Будет май и июнь, как во сне,
Родилась ты не зря, в самом деле,
Долгожданная весть о весне!
 
 
И пускай суетится и плачет
Ветер северный, встав на пути —
Родилась наша девочка – значит:
Будут теплые дни впереди!
 

Ты, Москва, не ждешь меня, конечно

 
Ты, Москва, не ждешь меня, конечно, —
Много самозванцев на Руси
Обивают ноги о крылечко,
Но меня, незваную, впусти!
 
 
Электрички мчатся до конечной.
Я же в бесконечность с ними мчусь.
Тают в небе купола, как свечки,
И молитвы излетают с уст.
 
 
Потому что все, что человечно,
Что люблю и чем всегда горжусь, —
Вобрала ты все в свое колечко.
Как колечко, бесконечна Русь!
 

Вере Николаевне Аношкиной

 
Когда о Вас моя молитва,
Мне не ответствует толпа:
Незрима ангелов тропа,
Она с небесной синью слита.
 
 
Но ангелом мне были Вы,
Когда пробили час куранты, —
Вели, будто Вергилий Данте,
Не слушая людской молвы.
 
 
Вот и сейчас идете Вы
Над пропастью сует и злобы,
Людские сокрушив хворобы,
Слегка касаясь лишь земли.
 

Какое чудо эти зимы…

 
Какое чудо эти зимы:
И свет, и блеск, и чистота,
И этот воздух тайно-синий,
И праздно-белые снега.
 
 
И даже холод – дух надмирный
Нас испытует и ведет,
Как будто шаг – и ангел смирный
Тебе обитель распахнет.
 

Это царство люблю несказанное…

 
Это царство люблю несказанное,
Эту жесткую власть без властителя,
Эту странную страсть бесстрастную
Красоту ослепительно-чистую…
 
 
Светит снег под луной таинственно,
И сверкает, и рассыпается…
Звездопад из снежинок искренних
В бесконечности растворяется…
 

Странник

 
Дом оставив, шел крестьянин долго
Посмотреть на Радонежского старца,
Позади остались Дон и Волга,
До обители еще-то дён двенадцать.
 
 
Вот до места он с трудом добрался
И хотел увидеть чудо тотчас,
Но, взглянувши, странник рассмеялся:
     «Видно, бес меня решил морочить:
 
 
     Нищих и бродяг я навидался
     (Как еще живым сюда добрался)!
     Да неужли этот-то убогой
     Заслужил любовь и милость Бога?
 
 
     Сей простак – и храма основатель? —
     Что в земле копается некстати?!
     Кто сподвигнул Дмитрия на битву?
     Кто творил победную молитву?
 
 
     В ком видал преемника Алексий?! —
     Лучше б провалиться мне на месте!
     И о нем идет такая слава! —
     Нет! Для этого годится лишь канава!»
 
 
Вот труды окончив в огороде,
Отче пот отер с простого лика,
И ему навстречу по дороге
Со своей дружиной князь великой.
 
 
Князь, убогого завидев, в ноги прямо
Пал, прося одно благословенье,
По кустам рассыпались, по ямам
Драгоценные его каменья…
 
 
Догадался странник: «Сей есть Сергий! —
Видно, бес мне очи отуманил!».
И упал, сраженный, на колени,
С полными раскаянья словами:
 
 
     «Отче Сергий! Пощади за дерзость:
     Не признал тебя я поначалу —
     За одеждой не заметим мерзость,
     А души за наготой не чаем!
     Думал, что смиренней всех на свете
     Только Бог, а ты – воображаешь…».
 
 
Улыбнулся старец и ответил:
     «Обо мне один ты правду знаешь».
 

У моря, у Черного моря…

Настоятелю храма

во имя Георгия Победоносца

в Абхазии о. Сергию

 
У моря, у Черного моря —
Вдали от роскошного мира
Древний стоит Илори,
А рядом с ним – Очамчира…
 
 
В абхазских домах забытых
Гуляет ветер столетий,
Да бегают резвые дети
В руинах, плющом увитых.
 
 
Там, где стоит Илори,
Лагерь разбил когда-то
Победоносец Егорий…
Источник с тех пор благодатный
Струится с копья святого…
 
 
Илори, Илори, Илори,
Сердце мое устроил…
Там, в храме осьмого века,
Миро течет, как млеко.
И кипарисы, как свечи,
Там освещают вечность…
 
 
Илори, Илори, Илори,
Ты – лучше любого моря,
Ты – лучше любого дома.
В сердце стучишь любовно.
 

Сколько менялся пейзаж заоконный

 
Сколько менялся пейзаж заоконный —
Но в памяти детства один:
Снежное поле под небом суконным,
Трубы за полем и дым.
 
 
И все пространство с лунною дрожью
Он превращает в едкую мглу,
Гонит прохожих по бездорожью.
Вижу: отец мой идет по нему…
 
 
Вот он заходит за край Парашютки, —
Там, за пригорком, потише метель.
Он уже близко. Считая минутки,
Я у плиты завожу канитель.
 
 
Свет зажигаю. Гонимый из комнат,
Сумрак сливается с уличной мглой,
И пропадает пейзаж заоконный,
Чтоб навсегда оставаться со мной.
 

Во всем, что есть, есть смысл

 
Во всем, что есть, есть смысл:
В простом сложенье числ,
В пустом полете звезд,
Упал ли тихий лист,
Иль взмыл он до небес.
 
 
Его ищу во всем,
Мой взгляд вотще скользит,
Но счастье, видно, в том,
Что этот смысл сокрыт…
 

Где низ и где верх – облака под ногами

 
Где низ и где верх – облака под ногами.
Где утро, где вечер – туман за бортом.
Мы входим из завтра в сегодня кругами,
Не зная законов пространств и времен.
 
 
Хабаровск – Москва. Я лечу, улетаю.
В окно самолета тоскливо смотрю:
Я маму и землю свою покидаю,
Где выросла я, и где я не умру…
 
 
И вот, растянувшись полоскою белой,
По небу с Амура до Лены, рукой
Урал обниму, и сосны´ не задену,
И слезы пролью над Москвою-рекой.
 
 
Я и там, я и тут – я почти невесома,
Парю в поднебесье, не зная, где я.
Как прежде в пути
            и как прежде бездомна,
Зато вся Россия – мама моя.
 

От автора

Думаю, многие не раз задавали себе вопрос: все ли правильно делают и говорят те или иные люди? Не живут ли они иллюзиями? Реже, конечно, касались себя: все ли правильно делаю и говорю я? Вообще по тому, как человек относится ко многим вещам: незначительное замечает, а главного не воспринимает – смотрит и не видит, можно судить о нем самом. Поэтому вопрос о художественной перспективе, казалось бы, предмете, необходимым только художникам, чертежникам и еще некоторым специалистам, оказывается важным для каждого. Разбираясь с явлением прямой перспективы, Павел Флоренский задает такой вопрос: «В самом ли деле перспектива, как на то притязают ее сторонники, выражает природу вещей и потому должна всегда и везде быть рассматриваема как безусловная предпосылка художественной правдивости?» Оказывается, якобы открытая художниками эпохи Возрождения, перспектива была известна еще в V веке до Рождества Христова, но не имела доступа к высокому искусству далее прихожей. Обратная перспектива же, напротив, применялась в иконописи, поэтому перспективность или неперспективностъ живописи не может рассматриваться как нечто равносильное умелости или неумелости.

Мне запомнилась одна притча, рассказанная студентам при объяснении, что такое, эта обратная перспектива дьяконом Андреем Кураевым. Вкратце она звучит примерно так. Близ одного села жил отшельник. Однажды ученик отшельника пришел взволнованным и рассказал о том, что сейчас должны придти к ним в келью люди из села, потому что одна девица, собралась рожать и сказала, что отцом ее будущего ребенка является отшельник. Это известие старец воспринял спокойно и сказал: «Что ж, ничего страшного: сплетал в день корзину, теперь буду сплетать две». И когда к нему пришли с угрозами и проклятиями, он никого не разуверял, не говорил, что ни в чем не виноват, но согласился кормить младенца. Когда же наступил срок родин, женщина, оклеветавшая отшельника, никак не могла разродиться. Отчаявшись и поняв, что ей такие муки по греху, она назвала имя истинного отца ее ребенка, и через некоторое время родила. Узнав про то, жители решили восстановить справедливость и отправились к отшельнику с покаянием. И снова молодой послушник сообщил о приходе селян в келью к старцу. Но реакция старца была иной, чем прежде. Он сказал: «Быстрее собирайся, мы уходим!» Получается, что принимать хулу, клевету, побои для истинно православного человека естественно, тогда как хвалу – противно душе. Тогда возникает вопрос: по тем ли законам живет весь наш мир? Наверное, мы все видим неправильно-перспективно, и соответственно этому видению, мы и живем не по-христиански.

Книга – попытка посмотреть на себя с другой стороны, а как это получилось, судить читателю.

Ирина Рябий