Текст книги "Церкви и всадники"
Автор книги: Ирина Галкова
Жанр:
Архитектура
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
Вернемся к двум упомянутым выше аспектам осмысления действий заказчика: строительство церкви как спасение души и церковь как дар Богу и святому. Эти моменты, как правило, более или менее явным образом связаны в тексте документа: желаемое спасение души ожидается в виде непосредственного воздаяния за дар[189]189
О средневековой традиции обмена материальных даров на спиритуальные, где одним из главных объектов обмена выступает молитва за спасение души, см.: Эксле О.Г. Memoria и мемориальная традиция в раннее Средневековье // Действительность и знание: очерки социальной истории Средневековья. М., 2007. С. 233–269.
[Закрыть]. Логика do ut des нередко проявляется во вступительных формулах грамот о строительстве церквей, например таких: «…когда мы жертвуем что-либо свое святым местам, то ожидаем воздаяния и правосудия Господа, сказавшего: “Подавайте милостыню, и да будет мир с вами”…»[190]190
Mortet I. № 53. P. 178–179.
[Закрыть]; в одном из стихов, размещенном Сугерием на алтаре Сен-Дени, он обращается к святому Дионисию с просьбой облегчить его попадание на небеса (camera coeli) в обмен на новое обиталище (novam cameram), выстроенное им для святого[191]191
Magne Dionysi, portas aperi Paradisi, Suggeriumque piis protege praesidiis. Quique novam cameram per nos tibi constituisti, In camera coeli nos facias recipi, Et pro praesenti coeli mensa satiari. Significata magis significante placent (Sugerii liber. P. 54).
[Закрыть].
Спасение после смерти осмысливалось как переход в Царствие Небесное. Земная церковь считалась его прообразом (или образом Небесного Иерусалима из «Откровения» Иоанна Богослова). По всей видимости, эта параллель была естественна и понятна не только адептам ученой культуры, но и всякому человеку, посещавшему мессы и проповеди[192]192
Изображение рая как храма – частый мотив средневекового искусства, присутствующий и в рельефах церкви Сен-Пьер в Ольнэ (на одном из архивольтов портала, в сцене с разумными и неразумными девами). Метафора звучала, судя по всему, и в проповедях. Символика частей церкви как прообраза Небесного Иерусалима разобрана как нечто априорное, в частности, Гонорием Августодунским в популярном богословском сочинении «De gemma animae»: «Per ecclesiam ergo Ecclesia figuratur, quae in ea ad servitium Dei congregatur. Domus haec super petram locatur; et ecclesia super Christum firmam petram fundatur. Quatuor parietibus surgit in altum; et Ecclesia quatuor Evangeliis crescit in altum virtutum. Domus haec ex duris lapidibus construitur, et Ecclesia ex fortibus in fide et operatione colligitur». Mortet II. № 2 P. 14–15; о церковном светильнике (corona), который должен напоминать молящимся о Небесном Иерусалиме: «Corona ob tres causas in templo suspenditur: <…> tertia ut caelestis Hierusalem nobis ad memoriam revocetur, ad cujus figuram facta videtur» (Ibid. P. 16–17). Сопоставление монастыря с Небесным Иерусалимом проводит Дольский архиепископ Бодри при описании аббатства Фекан: «Monasterium altis et decentissimis in altum parietibus, et magna ex parte plumbo coopertum est: porta caeli et palatium ipsius Dei aula illa dicitur et caelesti Hierusalem assimilatur» (Mortet I. № 128. P. 345).
[Закрыть]. Эсхатологическим символизмом были проникнуты многие обычаи и ритуалы Средневековья. Традиция, по которой всякий правоверный христианин должен был упокоиться после смерти если не в самой церкви, то по меньшей мере в прилежащей к ней освященной земле, несет на себе отпечаток этого символизма. Храм, который строил заказчик, был прообразом чаемого им Царствия Небесного. Возводя его, он не просто занимался благодеянием, но и выстраивал модель желаемой судьбы. Нередко заказчик заранее предполагал церковь местом своего будущего упокоения и строил ее именно с такой целью[193]193
Так, к примеру, пишется в хронике о графе Намюра Альбере: «…memor resurrectionis corporis sui, locum hunc sibi requiei elegit…» (MGH SS. T. 15. Pars 2. P. 962); Адемар Шабаннский упоминает об основании Ришаром Нормандским монастыря Св. Троицы в Фекане как будущего места упокоения (Adémar de Chabannes. Chronique // L’ an mil. Œuvres de Liutprand, Raoul Glaber, Adémar de Chabannes, Adalberon, Helgaud / Éd. E. Pognon. P. 167).
[Закрыть]. А если эта цель им и не формулировалась специально, то все равно погребение человека в им лично выстроенном храме казалось современникам наиболее естественным[194]194
См. например, сообщение Эйнхарда о погребении Карла: «Сперва сомневались, где его надлежит похоронить, ибо сам он при жизни не оставил об этом никаких распоряжений. Затем все согласились, что нигде для него не найти гробницы достойнее той самой базилики, которую сам он, из любви к Богу и Господу нашему Иисусу Христу и в честь святой Приснодевы Марии, Богородицы построил в том поселении на собственные средства» (цит. по: Историки эпохи Каролингов. С. 30).
[Закрыть]. Символические параллели, подразумевающие взаимосвязь ритуализированных действий в дольнем мире и событий в мире ином, характерны для средневековой культуры (если не сказать – для религиозной культуры вообще). Локализации тела внутри прообраза Царствия Небесного должно было отвечать перемещение бессмертной души в рай. О такой «инсценировке» посмертной судьбы косвенным образом свидетельствуют некоторые exempla – поучительные истории, вставляемые священниками в проповеди. Целая серия этих рассказов посвящена своего рода неверным проекциям – то есть случаям, когда похороненным в церкви оказывался человек, не заслуживший спасения, и это становилось причиной конфликта с потусторонним миром: тело грешника, похороненного в церкви, во время богослужения неведомая сила выкидывала вон из церкви[195]195
Index exemplorum. A Handbook of Medieval Religious Tales / F.C. Tubach. Helsinki, 1969. № 1267. P. 102a.
[Закрыть]; призрак ростовщика, похороненного в храме, являлся ее служителям с упреками в том, что, несмотря на «правильное» захоронение, он попал не в рай, а в ад[196]196
Ibid. № 5031. P. 380.
[Закрыть]; святой являлся во сне священнику с требованием удалить тело грешника из церкви[197]197
Ibid. № 1267. P. 102b.
[Закрыть] и т. д. Нередко смиренность в сознании собственных грехов мешала мирянину претендовать на место внутри церкви, и он завещал хоронить себя в ее преддверии – или такое решение принималось за него[198]198
Так, по словам Сугерия, отец Карла Великого Пипин за грехи своего отца Карла Мартелла был похоронен лицом вниз у входа Сен-Дени (Abbot Suger on the Abbey Church of Saint-Denis… P. 45); Адемар Шабаннский пишет о захоронении графа Пуатье и Ангулема Эменона и графа Ангумуа и Перигора Бугрена у входа в базилику Сен-Сибар (Adémar de Chabannes. Chronique // L’an mille. Oeuvres de Liutprand, Raoul Glaber, Adémar de Chabannes, Adalberon, Helgaud. P., 1947. P. 157–158); графа Пуатье Адемара у подножия церкви Сент-Илер в Пуатье (Ibid., P. 163); граф Гийом VII (знаменитый Гийом-трубадур), отличавшийся гораздо меньшей праведностью и усердием в замаливании грехов в сравнении со своим отцом, был похоронен «в городе Пуатье у нового монастыря» (Мальякский хроникон // Жизнеописания трубадуров / Изд. М.Б. Мейлах. М.,1993. С. 364), тогда как его отец Гийом VI, основатель означенного монастыря, упокоился в самом нефе церкви.
[Закрыть].
Кроме того, как уже говорилось, возводимая церковь осмысливалась заказчиком как дар, адресованный Богу через посредничество святого. Обмен дарами был важной коммуникативной составляющей в средневековом мире, и общение с миром иным часто выстраивалось по тем же законам[199]199
О даре как средстве коммуникации не только с людьми, но и с высшими силами см.: Мосс М. Очерк о даре // Мосс М. Общества. Обмен. Личность. М., 1996. С. 103–111 («Подарок людям и подарок богам»).
[Закрыть]. Всякий дар требовал адекватного ответа; сама его форма нередко служила подсказкой тому, каково должно быть воздаяние (вспомним упомянутый выше стих Сугерия: небесное пристанище выспрашивается им в обмен на земное «обиталище», выстроенное для святого). Потому в дарении образа Небесного Иерусалима было заключено и подспудное ожидание возвратного дара в виде действительного Царствия Небесного.
Итак, мы попытались выявить некоторые глубинные культурные основы, которые проявлялись в деятельности средневековых заказчиков: по меньшей мере они обнаруживают себя в текстах интересующей нас эпохи, представляющих осмысление этого феномена. Выявить их было тем более важно, что в рамках самой средневековой культуры специфика конкретной деятельности заказчика, как правило, не привлекала устойчивого внимания, уступая более глобальному осмыслению его действий как созидания храма. Религиозный характер большинства документов, на которые мы сейчас вынуждены опираться, конечно, во многом определяет характер и ориентиры их повествования. Но поскольку здание церкви – объект, неотделимый от религиозной культуры, такая перспектива осмысления представляется необходимой и для нас. Созидание храма предстает исключительно важным деянием для человека, связанным с осмыслением и внешней репрезентацией как своей индивидуальной судьбы, так и общественной роли. Этот процесс происходит в форме коммуникации с трансцендентным миром: здание является одновременно даром, призванным вызвать благорасположенность вышних сил, и посланием, свидетельствующим о нравственном улучшении созидателя и его усердии в исполнении своей земной роли. Одновременно коммуникативная составляющая присутствует и в отношении к людям. Созидатель церкви вносит порядок в человеческую общность, побуждает многих присоединиться к процессу созидания и – посредством своей деятельности – адресует людям также некоторое послание, характеру которого мы уделим внимание в свое время.
2.3. Социальные категории заказчиковОбратимся теперь к социальному плану той действительности, в рамках которой развертывалась деятельность заказчиков, и постараемся ответить на вопрос о том, кто же, собственно, мог им стать. Как уже говорилось, функция инициатора создания церкви как архитектурного произведения не имела однозначного определения в средневековой лексике, потому что она не находила самостоятельной значимости в плане его социальной активности. Заказ церкви как произведения был действием, сопутствующим реализации целого ряда социальных ролей, основные из которых мы разберем ниже. Оговоримся сразу, что эти роли представляют собой не однопорядковый перечень в рамках той или иной модели общества, а скорее ряд стратегий, во многом пересекающихся, так или иначе обозначенных самой средневековой культурой.
Ближе всего к интересующей нас проблематике подходит роль основателя (fundator) церкви. Основатель – человек, решение которого определяло сам факт появления церкви во всех ее ипостасях, а не только как произведения. Решение основателя облекалось в некоторые действия, главным из которых было предоставление необходимых средств[200]200
Du Cange. Glossarium mediae et infimae latinitatis. T. 3. P., 1844. P. 434.
[Закрыть]. Церковь, как уже говорилось, была не просто зданием, но неким целостным организмом, обладающим всем необходимым для самостоятельного бытия в рамках феодального общества. Для начала ее существования основатель должен был не только позаботиться о строительных нуждах, но и выделить новой церкви угодья, права, хозяйственные строения – так называемое приданое (dos)[201]201
Необходимость «приданого» оговаривалась в постановлениях церковных соборов с раннехристианских времен, без него епископ не имел права освятить новую церковь: «Dos aecclesiae. Quod sacra tecta, et clericorum in ea deservientium sustentationem ab aedificatione confertur. Neque enim licet episcopo ecclesiam, aut oratorium, consecrare, nisi dos sufficiens clericis in iis deservituris ab aedificatoribus conferatur» (Du Cange. Glossarium… T. 3. Niort, 1884. P. 187; см. также: Thomas P. Le droit de propriété des laïques sur les églises et le patronage laïque au Moyen âge. P., 1906. P. 56–58).
[Закрыть]. Основателями церквей в этом смысле могли быть как деятели церкви, так и миряне, особенно если говорить о дореформенной ситуации (начало XI в.). В конце XI и в XII в. эта роль преимущественно переходит к мирянам. Однако основателем мог быть назван и священнослужитель, озаботившийся созданием нового храма и (как правило) привлекавший для реализации задуманного средства мирян-донаторов. В XI–XII вв. самыми знаменитыми основателями такого рода становились монахи-отшельники и проповедники, создававшие монастыри обновленного типа[202]202
Так, основатель обители Фонтевро проповедник Роберт д’Арбриссель в целом ряде документов обозначен как fundator: «Robertus de Arbrissello… qui Fontem Ebraldi et alia plura divine congrue famulationi loca fundavit» (хроника монастыря Сен-Серж д'Анжер); «… Fontis Ebraldi Basilicam et eiusdem Basilicae quam plures cellas fundavit…» (Эпитафия Роберта д’Арбрисселя) (Crozet. № 145. P. 37).
[Закрыть]. Также в конце XI и в XII в. «основателями» нередко назывались аббаты-реформаторы. Реформирование монастыря, часто сопряженное с перестройкой его главного храма, нередко осмысливалось хронистами как начало нового этапа существования церкви, ее переоснование[203]203
Можно вспомнить уже упомянутый пример эпитафии Вальтера из Хирсау, где он назван не реформатором, а основателем монастыря (Hirschmann F.G. Abbés réformateurs, abbés constructeurs – quelques précurseurs et contemporains de Suger // Suger en question / Éd. R. Große. P., München, 2004. P. 29). В таких случаях иногда менялось и само посвящение храма (так, например, главная церковь монастыря Муассак изначально была освящена в честь святого Петра; после клюнийского реформирования и реконструкции она упоминается уже как церковь Петра и Павла, подобно аббатскому храму Клюни, имевшему такое двойное посвящение.
[Закрыть].
Владелец церкви – эта роль в интересующий нас период постепенно изживает себя. В ходе церковной реформы владение церквами преобразуется в патронат – форму попечительства, не связанную с собственническими правами. Однако время, предшествующее XI в., часто называется эпохой «частной церкви»[204]204
Thomas P. Le droit de propriété des laïques sur les églises et le patronage laïque au Moyen âge. P., 1906. P. 19–33.
[Закрыть]. Церковь как хозяйственная единица (совокупность прав и угодий, прилежащих к ней) осмысливалась как часть владений ее основателя или того, к кому она впоследствии перешла. В эпоху набегов защита со стороны мирян и как следствие подчинение им было для церквей единственным шансом на выживание. В документах VIII–IX вв. светский основатель (или его наследник) назывался владельцем церкви, имея право на присвоение церковного дохода, которое он мог отчуждать, как и право на любую другую собственность[205]205
Франкфуртский капитулярий (794 г.) оговаривал права собственников на продажу, дарение, завещание церквей; ограничение прав частных владельцев папой Евгением II на синоде в Риме (826 г.) задним числом признавало эти права (и их законность) за светскими сеньорами. (см.: Thomas P. Op. cit. P. 24–25). Однако церковное законодательство предпочитало оговаривать это как возможность, которой благочестивый христианин мог воспользоваться при небрежении епископа: II канон IX собора в Толедо (655 г) гласил: «Quia ergo fieri plerumque cognoscitur ut ecclesiae parrochiales vel sacra monasteria ita quorumdam episcoporum vel insolentia vel incuria orrendam decidant in ruinam» (Magnou-Nortier E. Op. cit. P. 426).
[Закрыть]. Владельцем мог быть не только светский, но и церковный сеньор: монастырь, собор, коллегия, то есть, как правило, крупные церковные институции, относившиеся к рангу высшей церкви; они также предоставляли мелким церквам защиту и поддержку. В область полномочий владельца входили поддержание здания церкви в порядке и назначение священника[206]206
Thomas P. Op. cit. P. 89–95.
[Закрыть].
Патрон (patron), или попечитель церкви, – эта роль со всеми присущими ей характеристиками будет обозначена в полном смысле несколько позже в особой части канонического права, известной под названием Jus patronatus[207]207
Об этом разделе канонического права см.: Thomas P. Op. cit. P. 105–170; Wood S. Op. cit. P. 883–904.
[Закрыть]. Патроном становился чаще всего основатель церкви (если речь идет о мирянине) или потомок основателя. Патрон имел право предлагать своего претендента на должность настоятеля; его обязанностью была забота о насущных потребностях церкви, в том числе (и в первую очередь) о поддержании в хорошем состоянии здания храма, при необходимости – о его перестройке. Попечительство о церкви – форма взаимоотношений, установившаяся после отмены права частной церкви. В интересующий нас период трансформация по отмене владельческих прав на церкви и превращению бывших собственников в патронов еще не завершилась и не получила внятного юридического оформления. Тем не менее сам феномен патроната – с весьма частыми собственническими «рецидивами» – уже можно отметить и для конца XI, и особенно для XII в.[208]208
Wood S. Op. cit. P. 904–921.
[Закрыть] Патронами могли быть как влиятельные миряне, так и церковные институции (высшие церкви) – монастыри и соборы в лице своих настоятелей.
Донатор – человек, выделявший часть своих средств или владений на благо церкви. Дар мог быть никак не связан со строительством (и тем не менее послужить этим нуждам), а мог подразумевать его. Донатор мог действовать по собственной инициативе или откликаться на призыв настоятеля церкви. Его инициатива могла иметь конкретный характер и касаться изготовления или поновления определенных деталей (алтарей, витражей, реликвариев и т. д.). Донатором мог выступать как мирянин, так и прелат – здесь опять-таки надо отметить, что с течением времени и установлением большей определенности мирских и церковных полномочий этот род активности (к середине XII в.) остается в основном за мирянами.
Наконец, среди тех, кто мог – и должен был – проявлять инициативу по строительству храмов, следует отдельно упомянуть священнослужителей всех рангов. Священник приходской церкви, настоятель монастыря, декан коллегии, епископ уже по роду своей деятельности должны были проявлять заботу о вверенной им церкви (или церквах – в случаях епископов здесь надо иметь в виду не только собор, но и в целом все храмы диоцеза; в случаях аббатов и ректоров – все церкви, подчиненные монастырю или коллегии). Собственно, все упомянутые выше роли подразумевали заботу о здании церкви скорее как нечто возможное, какого бы размаха ни достигала эта деятельность фактически, для священнослужителей же это была обязанность, обусловленная непосредственно их саном.
Таким образом, инициатива по строительству церкви могла быть обусловлена разными причинами и вписана в разные социальные стратегии. Думается все же, что в вышеперечисленных вариантах, подразумевавших строительную активность, нужно отметить две принципиально разнящиеся позиции: первая – когда забота о здании церкви была для заказчика необходимостью, потребностью, вытекавшей из его рода деятельности и связанных с ней обязательств (случай священнослужителей, заботившихся о своей церкви и пастве); вторая – когда она носила скорее внешний характер добровольно принимаемых на себя обязательств (случай светских патронов, владельцев, основателей).
Каждая из обозначенных нами ролей касается целого ряда социальных групп средневекового общества. Особенности действий человека чрезвычайно сильно зависели от его положения в обществе, поэтому такой стратификации заказчиков следует уделить особое внимание. Ниже будут представлены социальные категории лиц, упоминаемых в текстах о строительстве церквей, и особенности того, как обрисована их позиция. В их представлении мы постараемся уделить первоочередное внимание интересующему нас региону Пуату.
Строительство церквей по королевскому (и императорскому) заказу особенно характерно для времени правления Каролингов, то есть эпохи, предшествовавшей интересующему нас периоду. В централизованном государстве Карла Великого, отдельные части которого управлялись ставленниками императора, забота о церквах так же централизованно распределялась между его приближенными, которые должны были восстанавливать храмы и возводить новые за счет специально получаемых бенефициев[209]209
См.: Karoli M. Capitulaire ecclesiasticum // Ilg A. Quellenschriften für Kunstgeschichte und Kunsttechnik des Mittelalters und der Neuzeit. Bd. 4. Wien, 1896. В данном капитулярии специально оговаривается запрет на употребление в собственных нуждах выделенных для церковного строительства средств и материалов: «…ut domus ecclesiarum et tegumenta ab eis fiant emendata vel restaurata, qui beneficia exinde habent. Et ubi repertum fuerit per veraces homines quod lignamen et petras sive tegulas, qui in domus ecclesiarum fuerint, et modo in domo sua habeat, omnia in ecclesia fiant restaurare, unde abstracte fuerunt» (Ibid. P. 11).
[Закрыть]. Многие аббатства, упоминающие в своих анналах императора Карла основателем, на деле обязаны ему лишь самим распоряжением о создании обители, конкретной же деятельностью занимались аббаты, епископы, графы и герцоги. «Заказ» в нашем понимании, таким образом, распадался на две (а то и больше) ступени, где император выступал источником самого решения о строительстве и подателем средств, а более конкретные заботы брали на себя его приближенные (как миряне, так и прелаты)[210]210
Такая многоступенчатость заказа, довольно четко прописываемая в источниках, прослеживается в Каролингскую эпоху не только для королевского заказа и не только в строительстве: об этом свидетельствует, к примеру, надпись на реликварии из церкви Сен-Морис в Агоне. Люди, так или иначе принявшие участие в его изготовлении, разделяются на три ступени: священник Теодорик, который принял само решение о создании реликвария (fieri jussit), Нордолаус и Риблиндис, которые его «приказали изготовить» (ordenarunt fabricare), и Ундилио и Элло – мастера, занимавшиеся непосредственной работой (ficerunt). К инициаторам изготовления реликвария можно причислить сразу троих людей, чьи роли в создании произведения не совпадали, – Теодорика, Нордолауса и Риблиндиса (см.: Favreau R. Les commanditaires dans les inscriptions du haut Moyen âge occidental… P. 694).
[Закрыть]. В хрониках эта деятельность императора представала частью его образа главы и носителя идеи христианского государства. Иначе дело обстояло лишь в том случае, когда правитель лично был заинтересован в создании храма. Только Ахенская капелла строилась под особым контролем Карла Великого, и, по словам хрониста, император стремился воплотить ее именно в том виде, в каком ему представлялось нужным (он сам занимался поиском и доставкой римских колонн для ее интерьера, заботился об изготовлении бронзовых ворот и драгоценной утвари и т. д.)[211]211
Эйнхард. Жизнь Карла Великого // Историки эпохи Каролингов. М., 1999. С. 27.
[Закрыть]. Такая конфигурация королевского заказа сохранялась и при потомках Карла – большинство храмов возводилось по королевскому распоряжению, в рамках общей заботы о церкви[212]212
Так, в жизнеописании Людовика Благочестивого сказано о множестве церквей и монастырей, восстановленных им в основном на территории Аквитанского королевства (Жизнь Императора Людовика // Историки эпохи Каролингов, С. 49–50).
[Закрыть], и до нас не дошло сообщений о непосредственном контроле и сколько-нибудь деятельном участии монарха-заказчика в этих предприятиях.
В XI–XII вв. вместе с ослаблением королевской власти забота о церквах принимает более частный характер. Встречаются единичные упоминания основания или перестройки того или иного аббатства или собора (как возведение королем Робертом Благочестивым аббатства Сент-Эньан[213]213
Mortet I. P. 55–57.
[Закрыть]), но в целом нет упоминаний о церковном строительстве как части централизованной политики, хотя монарх остается «защитником церкви». Хронисты описывают королевскую заботу о церквах скорее как военную защиту, прежде всего – освобождение монастырей от алчных и злонамеренных покровителей[214]214
Так по меньшей мере следует из жизнеописаний Людовика Толстого и Филиппа Августа (см.: Сугерий. Жизнь Людовика VI Толстого, короля Франции (1108–1137) / Пер. Т. Ю. Стукаловой. М. 2006; Rigord. Vie de Philippe Auguste // Collection des mémoires relatifs à l’histoire de France / Éd. J. – L. – J. Brière. P., 1825).
[Закрыть]. Столь близкий и благорасположенный к королю Людовику VI автор, как аббат Сугерий, ни разу не упоминает в его жизнеописании о каком-нибудь основанном или перестроенном по королевской воле монастыре (как позже, в своих записках о строительстве Сен-Дени, он ни словом не обмолвился о сколько-нибудь активном участии в этом предприятии его сына, Людовика VII). В жизнеописании Филиппа-Августа монах Сен-Дени Ригор упоминает несколько иной способ основания королем новых церквей: тот после изгнания евреев обращает синагоги в христианские храмы[215]215
Rigord. Vie de Philippe Auguste… P. 27.
[Закрыть]. В той же хронике упоминается монастырь Св. Марии в Барбо (Barbeaux)[216]216
Ibid. P. 21
[Закрыть], выстроенный заботами Людовика VII – в нем этот король был похоронен после смерти (позже его останки были перенесены в Сен-Дени).
Довольно много церквей на территории Франции (и особенно в интересующем нас Пуату) было основано и перестроено английскими королями. В XI в. Эмма Нормандская начала строительство коллегиальной церкви Сент-Илер в Пуатье[217]217
Об этом говорится в хронике монастыря Св. Макценция (Mortet I. P. 140–141).
[Закрыть]; Генрих Боклерк основал аббатство Св. Троицы в Тироне (диоцез Шартра)[218]218
Ордерик Виталь. Церковная история (Mortet I. P. 279).
[Закрыть]. С переходом Пуату и Аквитании к английской короне многие церкви этого региона оказываются под патронатом Плантагенетов. Генрих Плантагенет, по всей видимости, стоял за перестройкой собора Сен-Пьер в Пуатье[219]219
Crozet. № 196, 197. P. 51.
[Закрыть], при поддержке королевской семьи осуществлялось строительство новых аббатств – Фонтевро и Грандмонт[220]220
Об основании Грандмонта см.: Mortet I. № 134. P. 353; Фонтевро – Crozet. № 145. P. 37–38; № 169. P. 44–45; № 194. P. 50. Как уже отмечалось, Фонтевро затем стал семейным некрополем Плантагенетов – там похоронены сам Генрих, Алиенор Аквитанская, их сын Ричард Львиное Сердце, дочь Жанна, внук Раймунд VII Тулузский.
[Закрыть]. Ричард Львиное Сердце назван основателем нескольких монастырей[221]221
Crozet. № 215, 216, 218, 219. P. 55.
[Закрыть]. Однако, по сути, английские короли в этой деятельности продолжали традиционную линию герцогов Аквитанских. Таким образом, короли в строительстве церквей XI–XII вв., как и во многих других аспектах, были не более чем «первыми среди равных», выступая основателями и донаторами церквей скорее в рамках общепринятых для своего сословия норм, чем на уровне государственной политики.
Строительная инициатива мирян-аристократов в интересующий нас период была довольно частым явлением. Сведения об этом содержатся и в средневековых историях, и в жизнеописаниях, и в грамотах. Основателями и донаторами церквей выступают как крупные сеньоры (герцоги и графы), так и мелкие (виконты, нетитулованные шателены). Среди выстроенных или перестроенных ими храмов – аббатства, соборы, коллегиальные и приходские церкви, замковые капеллы, то есть практически все существовавшие на тот момент разновидности церквей.
Множество монастырей в этот период было не только перестроено, но и вновь основано мирянами. Речь идет прежде всего о крупных сеньорах – королях, герцогах, графах, влиятельных виконтах. Герцоги Аквитании (они же – графы Пуату) на протяжении XI–XII вв. основали и перестроили немало монастырей, среди которых такие значительные клюнийские центры, как Майезе (основан Гийомом IV Аквитанским в 1003 г.[222]222
«Anno millesimo tertio, primum donum fuit Maliaco (Maillezais) coenobium construendi a Willelmo comite» (Crozet. № 147b. P. 14).
[Закрыть]) и Монтьернеф (основан графом Ги-Жоффруа Гийомом (Гийомом VIII) в 1076 г.[223]223
Собрание документов, связанных с основанием и историей монастыря: Recueil des documents relatifs à l’Abbaye de Montierneuf de Poitiers (1076–1319) // Archives historiques du Poitou. Poitiers, 1973. Vol. 59.
[Закрыть]). Если отступить немного назад, то можно вспомнить, что и сам монастырь Клюни обязан своим основанием герцогу Аквитании Гийому I в 909 г. Бретонский граф Конан в 1141–1144 гг. на свои средства основал цистерцианский приорат[224]224
Выше говорилось о конфликте, связанном с тем, что граф прекратил строительство, узурпировав подаренные ранее владения. Тем не менее под контролем Бернарда Клервоского цистерцианский приорат Бюзе был выстроен (Mortet II. Т. 18. P. 53–55).
[Закрыть]. Гийом Лысый (Calvus), виконт Тальмона, строит в 1040-х гг. аббатство Сент-Круа неподалеку от собственного замка[225]225
Crozet. № 78. P. 20.
[Закрыть]. Гийом Благородный (Nobilis) (чей титул не указан, но прозвище говорит о высоком происхождении) в 1050 г. выстроил монастырь Нантей-ан-Валле, что стоило ему «немалых затрат», как отмечает документ[226]226
«…vir bonae memoriae Guillelmus vocabatur Nobilis, cui voto extitit ut ruinas monasterii extrueret non modico expensu» (Crozet. № 88. P. 24).
[Закрыть]. Строительство монастыря было по средствам далеко не каждому сеньору, даже и благородному.
Примерно то же самое можно сказать и о коллегиальных церквах. Герцогиня Аньес Бургундская вместе с сыном (герцогом Пьером Гийомом) продолжает дело, начатое английской королевой Эммой Нормандской: достраивает коллегиальный храм Сент-Илер в Пуатье[227]227
Crozet. № 86. P. 23.
[Закрыть]. Это, пожалуй, самый известный храм Пуатье в ту эпоху – хранившиеся там мощи раннехристианского епископа Илария привлекали в город множество паломников. Анжуйский граф Жоффруа в 1062 г. основал коллегиальную церковь Сент-Круа в Лудене[228]228
Crozet. № 94. P. 25.
[Закрыть].
Светский сеньор мог взять на себя и перестройку собора, как это сделал герцог Аквитании Гийом V в 1018 г.; Адемар Шабаннский упоминает факт реконструкции собора в перечне строительных кампаний, предпринятых герцогом после пожара в Пуатье, в числе которых была и перестройка герцогского дворца[229]229
«Tunc casu civitas Pictavis combusta est et dux sedem sancti Petri ceterasque ecclesias suumque palatium majori decore ampliavit» (PL. T. 141. Col. 69; Crozet. № 58. P. 16). Видимо, Генрих Плантагенет через сто с лишним лет следовал примерно той же линии, перестроив одновременно и собор, и дворец.
[Закрыть].
Приходские церкви могли быть выстроены лицами менее значительными. Некий Эд из Монтиньи в середине XII в. обещает возвести каменную приходскую церковь, которая будет находиться в ведении монастыря[230]230
Дарственная грамота монастырю Мармутье (Mortet II. № 35. P. 94–95).
[Закрыть]. В 1152 г. два родича благородного сословия выражают желание выстроить новую церковь, так как до существовавшей им было слишком далеко ходить[231]231
Mortet II. № 33. P. 90–91.
[Закрыть]. В документах далеко не всегда указывается, что построенная церковь стала главным храмом прихода. Упоминаний о церквах без какой-либо конкретизации их статуса, основанных и перестроенных мирянами, особенно много в монастырских картуляриях. Их заказчики чаще всего – местные феодалы.
Кроме этого, владельцы замков строили замковые капеллы (молельни, домашние церкви). Происходило это, несомненно, гораздо чаще, чем можно судить по количеству повествующих об этом источников. Просто данный факт далеко не всегда фиксировался в документах (мы узнаем об этом только тогда, когда он по той или иной причине оказывался значимым для интересов какого-нибудь монастыря). Так, некой знатной даме из замка Шок аббатом близлежащего монастыря было выдано разрешение построить себе в замке капеллу[232]232
Mortet II. № 50. P. 118–119.
[Закрыть]. Виконт Гетенок обещает монахам аббатства Редон после перестройки замка отдать часть его под приорат[233]233
«Vovit quoque ut, si aliquando castellum ita amplificaretur, quod cella monachorum in eo posset construi, nulli alii aecclesii daretur nisi ecclesie Salvatoris» (Mortet I. № 11. P. 52).
[Закрыть]. Замковые церкви довольно часто преобразовывались в приораты монастырей и соборов[234]234
См. подобные случаи: Crozet. P. 16 (основание приората монастыря Сен-Жуэн де Марн в замке Вийе); P. 26 (приорат аббатства Сен-Флоран в замке Ольнэ).
[Закрыть]. В ряде случаев это, видимо, являлось первым шагом по превращению замка в монастырь[235]235
См.: Crozet. P. 49 о передаче замка Аржантон монастырю Бургей.
[Закрыть].
«Обращение» светских замков в монастыри было одной из форм особенно рьяного проявления мирского благочестия, достигшего пика в XII в.[236]236
Ж. – К. Шмитт рассматривает феномен «обращения» замков в монастыри как сопутствующий подъему религиозности и, в частности, волне обращений иноверцев в XII в.: Schmitt J. – Cl. La conversion d’Hermann le Juif: Autobiographie, histoire et fiction. P., 2003. P. 207–229.
[Закрыть] Здесь, однако, нелишним будет упомянуть, что в то же время имела место и обратная тенденция – захват и профанация мирянами монастырей, превращение их в военные крепости, «озамкование» церквей. Это явление было особенно распространено на юге Франции, где на местных соборах неоднократно принимались положения о запрете на фортификацию церквей[237]237
См. постановления соборов в Тулуже (недалеко от Перпиньяна) от 1041 и 1065 гг.: Mortet I. P. 113–116.
[Закрыть] (в 1123 г. такое решение вынесет и Латеранский собор[238]238
Mortet I. P. 364.
[Закрыть]). Таким образом, строительные инициативы мирян в отношении храмов далеко не всегда носили благочестивый характер и нуждались в бдительном контроле церкви (вспомним здесь и об уже упоминавшихся случаях, когда миряне оставляли изначальное намерение или доводили его до конца только после угроз и понуканий прелатов).
Заказчики-миряне нередко проявляли инициативу в отношении не всего здания, но какой-то его части – например, скульптурного декора или витражей. О таких случаях нередко сообщают документы. Мирянин, перестроивший монастырь Древе, в грамоте уточняет границы своей инициативы: его заботами монастырская церковь была выстроена «до верхних окон»[239]239
«…cujus monasterium c[onst]ructas ex mea propria facultate usque ad superioras fenestras perduxi» (Mortet I. № 14. P. 57–58).
[Закрыть] – то есть возведение перекрытий и кровли взял на себя кто-то еще.
Для XI–XII вв. довольно обычна ситуация, когда заказчиком выступает не один человек, а несколько членов семьи. В этом отношении действия заказчика вписываются в парадигму поведения донатора: дар преподносился не столько от конкретного лица, сколько от семьи, рода. Даже если в дарственной указан только один донатор, остальные члены семьи подспудно выступали содарителями: вступив в наследство, они часто подтверждали или оспаривали дар, проявляя таким образом свою к нему причастность. Нередки упоминания об инициативах супружеских пар: так, виконт Туара Гофред и его жена Аденор вдвоем предпринимают строительство приората Бельну в 1047 г.[240]240
Crozet. № 83. P. 22.
[Закрыть]; Гуго де Лузиньян в 1025 г. строит молельню вместе со своей супругой Альдеардой[241]241
Crozet. № 66. P. 18.
[Закрыть]. Родители возводят храмы вместе с детьми: Эрберт, виконт Туара, в 1090-х гг. заканчивает строительство церкви Сен-Николя, начатое его отцом Эмери IV, погибшим до завершения строительства[242]242
Crozet. № 127. P. 32–33.
[Закрыть]. Графиня Аньес перестраивает церковь Сент-Илер в Пуатье вместе со своим сыном[243]243
Crozet. № 86. P. 23.
[Закрыть]. При этом тот факт, что Аньес и Пьер Гийом взялись за продолжение кампании, начатой до них королевой Англии Эммой Нормандской, возможно, был также определен родством их семей[244]244
О родственных связях пуатевинской династии Рамнульфидов с королевскими фамилиями Франции, Англии, Германии и Испании см. в хронике Монтьернеф (Montierneuf. P. 425).
[Закрыть].
Некоторые примеры такого рода свидетельствуют о довольно активном участии женщин в церковном строительстве. Особенно много таких ситуаций отмечается для региона Пуату, где дамы традиционно принимали деятельное участие в жизни графства. По инициативе графини Аньес был выстроен упомянутый храм Сент-Илер и церковь аббатства О-Дам в Сенте[245]245
Crozet. № 87. P. 23; Crozet R. L’art roman en Poitou. P., 1948. P. 51–56.
[Закрыть] (который был ею основан и в котором она закончила свои дни монахиней); Алиенор Аквитанская упоминается как донатор и покровительница многих церквей и монастырей в регионе Пуату[246]246
Crozet. № 181 P. 47; № 196 P. 51.
[Закрыть]; церковь Сен-Пьер в Эрво была построена виконтессой Альдеардой, дамой Туара[247]247
См. статью Рене Крозе о социальных аспектах средневекового искусства Пуату, где представлен внушительный список «женских» начинаний в церковном строительстве X–XII вв.: Crozet R. Aspects sociaux de l’ art du Moyen âge en Poitou // BSAO. IV ser. № 3. Poitiers, 1955. P. 9.
[Закрыть]. Согласно хронике, написанной в аббатстве Майезе, строительством этого монастыря занимался вовсе не граф Гийом II (который в других документах называется его основателем[248]248
См. в хронике Сен-Максен: «Anno millesimo tertio, primum donum fuit Maliaco coenobium construendi a Willelmo comite» (Crozet. № 47d. P. 14).
[Закрыть]), а его супруга Эмма. Более того, строительство монастыря – мирное деяние, направленное на спасение душ подданных, – описывается в тексте как специфически женская забота, в отличие от строительства крепости и военной защиты земель, более присущих мужчине-воину[249]249
Camus M. – Th. Sculpture romane du Poitou. Les grands chantiers du XI-e siècle. P., 1992. P. 226–227.
[Закрыть].
Занимаясь строительством или перестройкой храма, светский заказчик часто заранее предполагал его местом будущего захоронения для себя и своих близких; с другой стороны, многие миряне проявляли деятельную заботу (в том числе и по реконструкции и поновлению декора) о тех церквах, где уже покоились члены их семей.
