Текст книги "Открыто сердце (СИ)"
Автор книги: Ирина Фингерова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)
В конкурсе участвовала девушка в костюме Мисы Мисы и парень в костюме Наруто Удзумаки. На парне был черно-оранжевый спортивный костюм, светлые волосы торчали во все стороны и были перехвачены повязкой, на которой был изображен символ деревни Коноха – спираль, заключенная в нечто похожее на листик. Девушка тоже была весьма узнаваема. Она являлась обладательницей шикарных светлых длинных волос, на макушке у нее – два маленьких хвостика. Глаза она густо подвела черным карандашом – и сверху, и снизу. Девушка была одета в черное платье, короткое настолько, что были прекрасно видны черные чулки с подтяжками. На ногах у нее были тяжелые высокие военные ботинки. }Шею обвивала металлическая цепь с массивным крестом. На руках были черные изрезанные перчатки, достающие почти до плечей, обрезанные таким образом, что пальцы оставались свободными. Вайя так поняла, что они играли в «крокодила». А Миса и Наруто были капитанами команд и показывали загаданные слова.
У окна стоял спиной ко всем парень, облачившийся в красный плащ с капюшоном, на спине его был изображен знак Николя Фламеля.
– Стально-металлический алхимик! Эдвард! – воскликнула Вайя.
Это была вторая аниме-вечеринка в ее жизни, а первая заключалась в том, что человек десять встретились в парке и пили пиво, нахлобучив на себя самодельные костюмы под предводительством Иванны полгода назад. На этот раз народ подошел к костюмам куда серьезнее, и Вайя была в восторге!
Но не это привлекло внимание девушек. В углу стояла Канна. Она была одета как Л. из все той же «тетради смерти», оказавшейся такой популярной на этой вечеринке.
Канна сидела на столе, ее черные волосы, не достигающие плеч, были растрепаны, под глазами огромные синяки, явно увеличенные с помощью карандаша для глаз. Она сидела на столе, поджав ноги, была босиком. Надела простую белую футболку и джинсы. Ела пирожное.
– Не ожидала от тебя, – ошарашенно протянула Вайя вместо приветствия.
Ведь Канна любила выглядеть идеально. Она даже ходила на маникюр раз в неделю, хотя неизменно просила накрасить ногти бесцветным лаком, а тут такой нетипичный для нее образ! Но Л. всегда нравился Канне. Умный, рациональный, совершенно самобытный.
– Видишь, как я вошла в роль. Даже ем сладкое, – довольно ухмыльнулась Канна, явно удовлетворенная эффектом, который произвела, – просто я не люблю сладкое, – объяснила она Идаль, которая явно не была впечатлена фактом поедания сладкого.
– Канна, а где Морган? – прямо спросила Идаль, и в голосе ее начало появляться раздражение.
– Тут, – скучающе произнесла Канна.
Сердце Идаль сделало сальто.
– Тут?.. То есть он тут?
– Ну… Был тут. Откуда я знаю, где он теперь? Надо было раньше придти.
– Но нам сказали на шесть, Канна, – вежливо возразила Вайя.
– А сейчас… ой-ой-ой! – издевательски пропела Канна. – 18.20. Да и к тому же, началось все в пять.
– Но ты же так сказала… – начала Вайя
– }Или ты так услышала? – резко перебила девушку Канна. – Какой толк мне специально говорить не то время?
– Ну, ты могла перепутать, – заикнулась Вайя…
– Это ты тут что-то путаешь! – повысила голос и с нажимом произнесла Канна. – Вы меня утомляете, девочки, – бросила она и, соскочив со стола, направилась к группке людей, играющих в «крокодила».
Вайя взглянула на Настю. У той на лице отобразилась полная растерянность.
– Я ничего не понимаю… – наконец произнесла она.
Вайя аж чуть не заплакала! Это такая несправедливость! Ну, Канна уж совсем по свински себя ведет.
– Секундочку, – сказала Вайя Идаль, – я подойду к Канне. Что-то у нее с настроением не то. Надо спросить наедине, – пробурчала она.
Ребята все еще играли в Крокодила. Как только Вайя приблизилась к Канне, девушка вызвалась показывать следующее }слово. Прождав некоторое время и не сумев найти никакой возможности поговорить с Канной наедине, хоть она и демонстрировала всячески свое желание, Вайя наконец собралась с силами и, прервав всех, громко сказала: «Аня, нам срочно надо поговорить!»
Канна сузила глаза. Да, она терпеть не могла, когда кто-то называл ее по имени.
– Не о чем, – совершенно спокойно ответила она, несмотря на крайне раздраженный вид. – Если для тебя ничего не значат обещания – то не о чем...
Вайя поникла. Ну, как так можно?
В любом случае, что сейчас выяснять отношения? Лучше не оставлять Идаль одну!..
– Давай выйдем в туалет, – сказала она.
Как только девушки скрылись от всех, Идаль понесло.
– Может, он был Рюуком, Марин? Может, он в плаще? Он может быть кем угодно! О, Господи. Почему он так жесток? Он же знает о моих чувствах… Да и учитывая то, что он писал мне… Странно, что он теперь так себя ведет...
Вайю больно ужалил укол ревности.
– Морган… – осторожно предприняла попытку разузнать девушка – Ммм… Отвечал Вам взаимностью?..
– Ну… я не могу быть уверенной. Конечно, я могла выдавать желаемое за правду. Но мы общались каждый день, и он говорил, что засыпает с мыслями обо мне. Он называл меня «моя маленькая», он уговаривал бросить работу и больше сил отдавать учебе. Объяснял, что сейчас такой период, и нет ничего зазорного в том, чтоб брать деньги у родителей, к примеру, но заниматься саморазвитием. Он же… – голос у Идаль задрожал, – мне казалось, он единственный человек, который обо мне заботится. Он всегда мог разложить «по полочкам» все эти дурацкие ситуации, в которых я не могла разобраться. Он даже хотел, чтоб я общалась с другими парнями, потому что он так далеко, и все так сложно, лишь бы мне было хорошо. Откуда в нем столько мудрости в его-то девятнадцать? А как-то он прислал мне аудиозапись, где читал мне своим голосом кусочек из «Снежной королевы». Я каждую ночь засыпаю с наушниками, я слушаю его голос, и становится так тепло... Ну почему ему тяжело просто придти сюда и уделить мне }долбаных пару минут? – лихорадочно шептала Настя.
Вайя обняла девушку и почувствовала, как у той вздрагивают плечи. Сказалось нервное напряжение. Это чертово неведение, как будто сидишь на бочке с порохом. Она столько ждала от этой поездки, а что получила?
И самое обидное, что Канна бы наверняка сказала:
«Ну и дурочка!..»
Конечно, вечер был испорчен. Они ушли, даже не попрощавшись, }и долго молча гуляли в парке.
Вайя собиралась с силами, чтобы начать разговор, но… что-то мешало.
Было так неприятно от себя самой, что начало подташнивать.
– Давайте, наверное, домой, – предложила Вайя, когда замерзла настолько, что сил терпеть больше не было. Хотя поначалу ей нравился холод, он будто очищал ее, наказывал за слабость, и девушка была рада этому наказанию.
– Я Вас накормлю перед поездом и }проведу.
– Спасибо Вам, Марин! Уж кто-кто, а Вы … ничего не должны мне. Я очень благодарна!
От такой искренности стало еще хуже.
Вайя решила, что все расскажет Насте. Как только они придут домой. Не сейчас.
Все таки это слишком непростое решение. Нельзя же так с бухты-барахты. От одной мысли об этом кишки Вайи скручивались в бараний рог.
Оставшееся время до поезда казалось одним сплошным затрудненным вздохом.
Идаль не была расположена к беседам. И даже не хотела, чтоб ее провожали, но Вайя настояла.
– Ничего, я обратно на такси. Мама не позволит Вас одну отпустить! – настаивала Вайя, и Идаль пришлось согласиться.
Время тянулось так долго, и Вайя собиралась начать разговор. Но почему-то не начинала.
– Послушайте, я должна кое-что сказать Вам… – все-таки решилась девушка, когда они уже были на вокзале.
«В конце концов, – думала Вайя, – это, может быть, последний раз в жизни, когда я её вижу, а переживать я буду еще очень долго, если сейчас этого не сделаю».
– Да? – вяло поинтересовалась Идаль.
– Ммм... Дело в том, что… Здесь нет Вашей вины. То есть… Дело не в том, что в Вас что-то не так, и поэтому Морган не согласился на встречу… – Вайя остановилась и накрыла лицо собственной ладонью.
«Черт! До чего коряво!» – думала она.
– Дело в том, что… – собравшись с силами, продолжила Вайя…
– … Моргана не существует, да? – прервала ее Идаль.
Вайя ошарашенно взглянула на девушку. Повисло тяжелое громоздкое молчание.
Наконец Вайя кивнула. Она могла бы убедить девушку в том, что это не так. Идаль бы поверила. Во все что угодно поверила бы сейчас, чтоб обезопасить себя от боли. Но Вайя не смогла.
В глазах у Идаль заблестели слезы.
– Это Канна, да? Канна и есть Морган? Не существует в равной степени ни Короля, ни человека, который за него писал? Это все была Канна! Да и Канны не существует. Аня или как ее? Двоюродная сестра Моргана, один отец их воспитывал. Господи, я год велась на эту ложь… – стала повышать голос Настя.
– Мне жаль…мне так жаль… – тихо произнесла Таня.
– Ни хрена тебе не жаль! – перебила ее девушка, теперь уже не стесняя себя ничем. – Ты могла сказать мне раньше! Раз тебе так нравится со мной общаться, и мы с тобой такие прям подруги! Вы – две маленькие жестокие идиотки, ничего не знающие о настоящих чувствах и реальной жизни! Думаете, это смешно?! Я столько времени работала, чтоб накопить на поездку, в то время как человек, ради которого я это делала, просто насрал на меня! Просто… не существует. Это не милая шутка и не фантазия, это – подлая ложь. И вы мне омерзительны, обе. Так и передай своей подружке Ане!
– Но я хотела тебе сказать! – начала оправдывать Таня, и в голосе ее уже стали чувствоваться слезы.
– Хотела бы сказала! Бездействие – тоже действие! И если твоя Аня – просто жестокая эгоистичная избалованная дрянь, то ты – ничем не лучше! Пытаешься казаться такой доброй и милой, но не потому, что ты – такая, а просто, чтоб никто тебя не тронул... Потому что ты – трусиха! Как же ты могла?! Ты ведь знала, как это важно для меня, и просто наслаждалась зрелищем… Сказала ли бы ты мне, если бы я не догадалась сама?
– Да я собиралась, клянусь! – промямлила Вайя.
– Я тебе не верю! – отрезала Настя.
Поезд загудел. Девушка запрыгнула в вагон, не обернувшись. И уехала.
Вот так Вайя обрела новую подругу и потеряла ее.
Отто Закс и Старый Чи.
ФОРУМ. Раздел – биографии главных героев
}«...Fugerit invida }
}Aetas: carpe diem, quam minimum credula pos}tero». }
}(«...Время ж завистное }
}Мчится. Пользуйся нынешним днем, меньше всего веря грядущему».)}
Отто Закс уделял медитации минимум 4 часа в сутки, из-за чего стал пользоваться славой помешанного среди помешанных, дурака среди дураков. Порой, пока Отто медитировал, укрывшись в трюме, спрятавшись от любопытных взглядов, иные весельчаки подкрадывались к нему незаметно и выливали миску с отходами ему за шиворот, затем заговорщически хихикали и с пугливым визгом убегали. Отто был невысоким, но коренастым, у него были большие сильные жилистые руки, и никто не хотел схлопотать от него по шее. Но бояться им было нечего, Отто никак не реагировал. Он был занят более важным делом, чем уколы уязвленного самолюбия и достоинства, а уж тем более услада его местью глупцам.
Все его усилия сейчас были направлены на то, чтоб как можно больше быть в текущем моменте, не откликаясь на вязкое надоедливо эхо своего Эго, которое, услышав шепот, обращенный к себе, сразу же гулким ропотом разносило его по всему свету и заполняло собой весь мир.
Не далее как вчера с Отто приключилась невероятная история, он вдруг почувствовал жжение на своих руках, настолько сильное, что оно мешало ему сосредоточиться, и тогда, сдернув с себя рубаху, намереваясь узнать, в чем же дело, Отто обнаружил, что вдруг руки его покрылись надписями. Как будто шприцом с чернилами выводили все эти слова у него под кожей, и, наконец, они проявились! Отто и не знал, что думать!
Будучи в полной растерянности, он уж думал было направиться к своему другу и наставнику, но прежде решил прочесть написанное.
Надпись гласила:
«Как все вещи вышли из Одного, вследствие размышления Одного, так все было рождено из этой единственной вещи».
И, по мере обдумывания, Отто перестал ощущать жжение. Надпись перестала быть чужеродной, потускнела немного, но ее все еще можно было без труда разобрать. Прошло несколько минут, и Отто понял, что чувствует благодарность за этот знак, догадываясь, кому он им обязан, но совершенно не догадываясь, как подобное удалось совершить!
Отто и не знал, что думать о Старом Чи. С одной стороны, он был восхищен ясностью ума, мудростью и богатством познаний старика, с другой – здравый рассудок не позволял ему безоговорочно поверить в россказни нового друга. Ведь он утверждал, что живет на этом свете, по меньшей мере, одиннадцать веков!
А наряду с этой его историей о том, как, будучи семилетним ребенком, Чипатиак упал с дерева и разбил себе голову, да так сильно, что чуть не испустил дух, он валялся в тяжелейшем бреду, и ни один лекарь не гарантировал, что он выживет, пока случай не привел в их дом странствующего индейца по имени Чипатиак, и он, приказав всем убраться из дома, сунул }себе в уши высушенные комочки глины, дабы закрыть ими слуховой проход.
– Чтоб не мешали крики, – объяснил он едва соображающему }от боли Чипатиаку.
Приложив флягу к губам ребенка, старый индеец улыбнулся и произнес:
– Не бойся, я всего лишь уберу лишнее. А если повезет – достану камень глупости из твоей головы и навечно лишу тебя этой благостной обузы.
И вдруг кто-то }словно выключил свет в его маленьком мирке… }надо куда-то добавить, что это мирок Отто
Много позже Чипатиак поймет, что индеец дал ему выпить макового молока и проявил, таким образом, необычайное милосердие. Конечно, боль была, но она не поглотила все естество ребенка и не выпила все жизненные соки.
Старый индеец достал бритву, обрил голову ребенка с правой стороны, затем извлек из-за пазухи молоток и бутылочку со снадобьем, посыпал голову ребенка порошком из пепла и зеленой плесени и приступил к процедуре. Достав острый нож из огромного своего кармана, он протер его этим же порошком и нанес первый разрез со стороны правой височной области, затем добравшись, наконец, до костей черепа, преодолев преграду из мягких тканей, он поднес молоток голове ребенка и ударил, создав отверстие в черепе.
– Окно в мир готово! – довольно произнес индеец, глядя на истекающего кровью ребенка.
Затем, }зашив рану, вновь посыпал голову порошком и полил еще какой-то клейкой жидкостью, а затем стал произносить молитвы и плясать вокруг.
– Мое имя – Чипатиак,– сказал индеец, – запомни его.
Когда ребенок, наконец, проснулся, оказалось, что прошло четыре дня, что чувствует он себя неплохо, и, вскочив с кровати, сразу же потрогал голову и, к удивлению огромному своему, не обнаружил шрама.
– А где же индеец? Старый Чипатиак? – спросил он.
– Арно! Милый мой! – воскликнула испуганно его бедная матушка! – здесь не было никаких индейцев! Ты упал с дерева и уснул!
Повисло долгое молчание, по истечении которого маленький Арно уж чересчур серьезно для своего возраста сказал: «С сего дня именуйте меня Чипатиак!»
А вечером, перед самым сном, он обнаружил у изголовья кровати своей маленький уродливый черный камень.
«Камень глупости!» – понял он. – Значит… это все… правда!
Вот такой вот историей поделился наш старый друг с Отто Заксом, одновременно и впечатлив его, и посадив семена сомнений о здравости своего рассудка в благодатную почву неизменного скептицизма Отто.
Шли дни, и Отто менялся. }Подобно тому, как, }Например, он знал, что шиповник полезен для здоровья, исходя из своих же наблюдений – ведь Старый Чи взял с собой в плаванье не так уж много вещей, но не забыл шиповник – «волшебную ягоду», как он ее называл – и каждый день пил немного отвара, предлагая и новому другу. Остальные же боролись с ужасной болезнью, посетившей их корабль – у них выпадали волосы и зубы, болели ноги и руки, они были уставшими и слабыми. Отто не знал, как работает шиповник, не понимал, почему он спасает от таинственной болезни, но видел результат. Так было и со всем остальным. Он не понимал Старого Чи, не понимал, как работает медитация, не знал законов, по которым существует вселенная, не мог поверить, что Старый Чи живет не одну сотню лет, но видел несомненный результат. Чувствовал, что потолок, в который упирался его взгляд на вещи, стал куда выше, }и чувствовал, что этот человек не лжет. А если и лжет – то не ведает об этом, а значит – не лжет.
И вот однажды корабль зашел в один из портовых городов, чтоб собрать новых обитателей Корабля и увезти их из города. Места было предостаточно, ведь кто-то постоянно умирал, и трупы скидывались за борт. Конечно, подумаете Вы – пленники корабля могли бы сбежать, а не дожидаться смерти от скуки и голода, царивших на корабле дураков, но за этим крайне строго следили, и если бы их заметили – не миновать им виселицы!
Но это не останавливало Отто, переполненного жизненной энергией и жаждущего перемен! Однако, Старый Чи сказал, что еще не время, и Отто не смел ослушаться.
– Но время настанет очень скоро, – чуть позже добавил старик, – скоро состоится судьбоносная встреча!
И в этот же день среди новоприбывших на корабле оказался Морг Лафар, которого добрый человек взял к себе на несколько дней, но, не отличаясь незаурядным умом, он принял молчание, причиной которого была горесть утраты, за козни Дьявола и отвел паренька куда положено. И так уж вышло, что ему уж очень свезло, и в этот день в порт зашел Корабль дураков.
Морган не сопротивлялся, ему было все равно. Он все еще не мог оправиться от безнаказанной незаслуженной жестокости, которую мир неустанно проявлял к нему.
Оказавшись, на корабле, он забился в самый дальний угол. В тот момент, когда к нему подошел Старый Чи, и, подобно тому, как он начал свою дружбу с Отто, Чи радостно, и тихо произнес по-французски: «Добро пожаловать, сынок. Я тебя ждал», – Морг Лафар расплакался, как ребенок, и старик его обнял. И это был последний раз, когда слезы показались в его глазах.
Дневник Вайи
Март 2009 г.
О, милый мой! }Неродившийся еще, может быть, несуществующий, но неутомимо, я все равно, каждую ночь передаю тебе прекрасные сны с луной. Я желаю тебе спокойной ночи, а миру – удачи. Мне кажется, что мир – очень одинок, потому что он слишком большой, чтоб у него были друзья. И слишком необъятный, чтоб его можно было обнять, поэтому я стараюсь мысленно рисовать букетик или просто улыбаться и вручать эти скромные дары миру. }Не то чтобы(Не чтоб) это альтруизм, я, честно говоря, подспудно думаю, что таким образом мы с ним подружимся, и я буду получать то, чего хочу.
Где ты, милый? Я жду, когда ты наконец придешь за мной и заберешь меня далеко-далеко…
Я вот уже несколько дней болею и торчу дома. Не хожу в школу – это плюс.
«Вот выпью зеленый чай – станет полегче», – думаю я.
Но, честное слово, я терпеть не могу зеленый чай.
Терпеть не могу люстру с пятью лампочками, из которых работают только две, этот тусклый душный свет, грязные волосы, которые я не могу помыть, потому что мама орет, что у меня будет менингит, если я не дай Бог помою голову во время простуды, }насморк и отсутствие дождя!
Ненавижу этот удушливый смрад витающего в воздухе «никак» и «нормально», ненавижу заморочки и принципы, недоеденный бутерброд, который укоризненно на меня смотрит, а у меня нет аппетита никакого!
Ненавижу окна с сетками, лучше бы уже комары, чем эта несвобода... Ненавижу просыпаться, сны – это так здорово, так интересно…
Если помечтать… Я хочу быть такой больной, жутко больной и жутко богатой, чтоб я все-все могла себе позволить, и чтоб мой муж укрыл меня спящую и сидел рядом, держа меня за руку и боясь шелохнуться, и читал диалоги Платона... Хотя…нет, уже не хочу, пожалуй.
Хочу считать дождевых червей и не находить это занятие абсолютно отвратительным. Делать что-то просто так, быть свободной. Хочу верить в волшебство и чудеса, в силу доброго слова, а не только интеллектуального превосходства.
Еще я бы не отказалась от умения скептически поднимать одну бровь, как Аня. Ну, так, на всякий случай. Было бы круто!
Хочу, чтоб человек, который рядом со мной, мог держать меня за руку – крепко и уверенно, и его улыбка не была бы способом унизить!
Это все не то! Я чувствую, что не то. Морган ни за что никогда не смог бы сделать меня счастливой! Морган? Аня! Как убого! Я даже наедине со своими мыслями не смею называть вещи своими именами – Аня бы не сделала меня счастливой! Я понимаю, я прекрасно понимаю это – но почему же тогда… Так невозможно без нее? Так остро, так болезненно необходимо чувствовать ее присутствие в моей жизни, даже если мы не говорим или ругаемся, мне так важно знать, что она есть и она рядом, даже когда она ни капельки не рядом, она никогда и не была рядом, мне так важно...
Пойду почищу зубы – между зубов застрял жасминовый листик, я пыталась вытащить его языком – но безрезультатно. Мааааленький такой, но гнусный! Я пожелала своему отражению «Доброе утро!». Улыбнулась зеркалу 15 раз. Вот это магия! Обожаю свои глаза.
Форум
Погружение Вайи.
…Пей! Пей! Пей еще. Чаша должна быть испита до самого дна. Я стою около тебя, ты слаб и изранен, и я вливаю зелье в твое горло.
Милый мой, Морган. Дикий зверь живет в тебе. Он чует кровавые следы, оставленные тобой во мне, и запах крови кружит голову, лишает всякого рассудка. Зверь хочет накинуться на свою добычу, раствориться в безмятежной вседозволенности. Зверь хочет свободы, но боится не справиться с ней, не правда ли? И я… Я боюсь тебя так сильно, от одного твоего вида вдоль позвоночника проходит электрический разряд, и тысячи мурашек танцуют на моей коже. Ты никогда не терял контроля, и даже сейчас, в минуту слабости, ты едва ли примешь мое утешение.
А я здесь, живая и теплая. Я хочу протянуть к тебе руки, провести кончиками пальцев по твоему лицу, и хоть я знаю, что рука, позволившая себе такую фамильярность, тотчас же будет сломана, я все же смею надеяться…
Пей, Морган! Пусть яд овладеет твоим разумом, пусть струится вместо крови по твоим жилам, пусть вытекает из твоих зрачков, забирая с собой твою боль!
Не желая этого, я оказалась внутри твоей головы. Конечно, всему виной мое любопытство. Ты всегда носишь на шее медальон, никогда не снимаешь, а тут оставил его на столе – и я не сумела совладать с ужасным преступным любопытством!
Я открыла его и увидела потертый от времени клочок бумаги, на котором чернилами ты нарисовал свою семью, но только не чернила это были, а кровь…
А с обратной стороны бумага была вся исписана непонятными символами, и как только я прикоснулась к ним – тут же оказалась внутри. И я видела тебя, Морган, видела маленького отчаявшегося мальчика, такого одинокого и беспомощного. И я обняла тебя и принялась поить молоком волчицы, взявшимся невесть откуда, и твоя боль, такая всепоглощающая и невыразимая, будто вывернула меня наизнанку… И я видела, как этот маленький мальчик стал мужчиной, не знающим жалости и отступления, и чувствовала, что боль никуда не делась…
– Что. Ты. Здесь. Делаешь? – услышала вдруг девушка напряженный голос, разорвавший тишину в клочья.
Марин резко }подскочила, лицо ее было все в слезах – }она валялась на полу, в руках зажав медальон Моргана.
Медленно он опустил взгляд на свою святыню, оказавшуюся в чужих руках, и еще более медленно поднял его вновь на Марин.
– Что ты наделала? – прошипел он. – Как ты посмела прикоснуться к?.. – Морган осекся, ему не доставало воздуха. Впервые Марин видела его таким.
– Ты понимаешь, что ты не имела права прикасаться к моим личным вещам? – прорычал Король.
И на секунду лицо девушки странно дернулось, ей стало почти смешно от неуместности этих слов из его уст, от невозможной грусти и боли, от своего дурацкого любопытства и липкого страха, который заполз ей за шиворот.
И Марин попыталась встать, подняться с колен, но неловко зацепилась краем платья за ножку стола, и все это так жалко… и это еще больше распаляло ярость Короля.
– Я… понимаю Вас, – кротко произнесла она, потупив глаза, а затем посмотрела на него, и в ее глазах было столько искреннего сочувствия, что Моргану захотелось ее убить, уничтожить, раздавить мелкую букашку, содрать кожу с ее лица собственными руками, впиться ногтями в ее глаза и вытащить их из глазниц!
Это было последней каплей! В секунду преодолев расстояние, разделяющее их, он рывком поднял девушку на ноги и схватил за горло, упиваясь животным страхом, мелькнувшим в ее глазах. Упиваясь своей абсолютной властью, уже ничего не соображая, он просто хотел отомстить за свое унижение!
Он чувствовал себя изнасилованным! Это было подобно расправе палача, самой жестокой из всех доступных ему – когда актеру-уродцу, всю жизнь скрывающему свое безобразное лицо под маской красавца, безжалостно содрали маску перед толпой его поклонников! И самое ужасное – это сочувствие глупой, вздорной, не знающей горя девчонки! Ее плоские примитивные поверхностные мыслишки, ее самонадеянность – она, видите ли, поняла! Морган ненавидел людей, он считал их жутким гнойным наростом на теле прекраснейшей из всех планет, и он хотел освободить планету от алчных слабых прогнивших существ, именно поэтому он дал пристанище всем изгоям и калекам, показав им, что мир живой, и можно с ним общаться! Показал, что физическая оболочка – это ерунда, и главное – настроить в себе струны вечности. Конечно, порой его же подданные поражались жестокости, с которой Морган судил людей, но они заслужили это!
– Ты ни черта не понимаешь! Что, думаешь, теперь мы стали ближе? Думаешь, ты все обо мне знаешь? Я знал это все, я видел, я чувствовал, я был там! А ты – всего лишь маленькая избалованная идиотка… Ты ничем не отличаешься от других людей... Порочное жалкое слабое создание!.. – выкрикивал Морган прямо в лице Марин и сдавливал ее горло все сильнее.
– У… у-бей меня, если хо-чеешь… – прохрипела Марин. – Но я… Клянусь… Что понимаю тебя.
Морган опешил. Не из-за фразы. Он посмотрел в глаза девушки, и там не было страха. Там не было этого гнусного отчаянного инстинкта выживания, этого чистейшего непреодолимого намерения продлить свое существование любой ценой, которое он так ненавидел в людях. Воспринимая себя как мясо, прожигая свои дни, не неся ничего, кроме зла – они смели цепляться за свои жалкие жизни до последнего. А Марин – не боялась, она смотрела на него, прямо внутрь, жгла его взглядом и пыталась понять. Она наблюдала за происходящим, несмотря на то, что еще немного – и ее могла бы поглотить мгла.
И тогда Морган отпустил ее небрежным презрительным движением и уставился в одну точку. Такого шквала эмоций он не испытывал очень давно, руки тряслись, сердце бешено колотилось, стучало о ребра.
Откашлявшись и держась за горло, спотыкаясь, не зная, зачем она это делает, Марин кляла свою неосмотрительность, но уже не могла остановиться. Морган стоял к ней спиной, скрестив руки на груди. Девушка приблизилась к нему и обняла сзади. Прижалась к нему. Поделилась своим теплом. Уткнулась носом в его широкую спину и почувствовала запах, который задурманил вмиг ее голову – запах можжевельника и морозного ветра.
«Сейчас… Сейчас он оттолкнет меня и это будет конец», – думала Марин.
Но сильнее страха, сильнее унижения было внутреннее чувство правоты и необходимости. Она знала, что поступает верно. Чувствовала, что Королю нужна поддержка, даже если он не готов ее принять.
– Пускай ты врешь, – прошептал он, – но…
И, утонув в собственном отчаянии, оборвал фразу, развернулся к девушке и обнял ее. И, растворяясь в исцеляющем теплом сиянии, плавясь, как жидкое золото, как масло, он путался пальцами в ее волосах, давно уже распущенных и искал губами губы. И выл, как израненный волк, спрятавшись в ее ключице, и сжимал со всей силы, крепко, как мог, прижимал к себе живое тепло. Его десятилетиями строившаяся крепкая плотина начала прорываться, и воды, что она охраняла, оказались ядовитыми и бурлящими, они отравили его, они заползли между извилинами, под ногти, переполнили и раздули, словно огромный шар, который невыносимо хочет наконец лопнуть…
– Испей эту чашу… до дна… – прохрипела Марин, }подобно тому, как было в ее видении.
И этот ее хриплый голос, срывающийся, низкий разрушил плотину полностью.
И подхватив Марин на руки, он бросил ее на кровать. Глаза его, обычно такие ясные, пронзительные – были затуманены. Марин не успевала осознавать, что происходит. Огромные сильные руки Моргана будто вытащили из ее головы все мысли и спели им безмолвную колыбельную, она чувствовала себя так защищенно, несмотря на силу этого человека и исходящую от него опасность. Он подмял девушку под себя, и тяжесть его тела была упоительно прекрасна.
– Дно всегда ближе, чем кажется. Запомни! – прорычал Морган прямо в ее губы и невыносимо долго смотрел на них. У Марин было ощущение, что Король закинул ей в глотку крюк и, рванув, вытащил все внутренности, его взгляд был таким тяжелым и изнуряющим, но таким… необходимым. А потом, чуть раньше, чем она ожидала, он соединил их губы, впился в них так, будто высасывал из нее душу, кусал до крови, путаясь пальцами в волосах, теряясь в ее запахе и хаотичном сплетении тел, он рванул на себя корсет Марин и глухо застонал, когда она подалась своими бедрами вперед в бессознательном порыве ему помочь. Марин чувствовала его желание, видела, что он едва контролирует себя, и это чертовски ей льстило. Не было никакого стеснения или стыда, мир сузился до единственного окошка – губы Моргана, его запах, его сила. Радиоактивные бабочки в животе у девушки сошли с ума, она не ведала, что творит, покрывала поцелуями лицо Короля, шею, и когда он провел своими ловкими пальцами по ее маленькой юной груди, слегка ущипнув правый сосок – она извилась дугой и слизнула языком маленькую капельку пота, выступившую на шее Короля, и это было настолько интимно… Настолько близко... И, зарывшись лицом в волосы Марин, он скользнул рукой под ее платье и заметил, как совсем чуть-чуть, сквозь все это отчаянное удовольствие, всхлипы, стоны, пустоту и наполненность, как сквозь страх и трепет, она напряглась, она… Испугалась.
И тут же отстранился, развернулся к ней спиной резко и несправедливо, он как будто лишил девушку умения дышать и, поперхнувшись воздухом, она начала кашлять.
– Какого черта ты меня не остановила? – рявкнул он.
Марин непонимающе уставилась на Моргана и захлопала ресницами… Как же он ненавидел в это мгновение ее чертовы глаза, огромные испуганные, такие чудовищно искренние… Голова начала болеть. Как же сильно он ненавидел эту мерзкую малолетнюю дрянь!
Марин молчала, а потом робко протянула руку к лицу Моргану, и он не убрал ее, и, осмелев, девушка придвинулась ближе и стала целовать Короля вдоль позвоночника, легкими невесомыми касаниями притрагиваясь к нему.
