Текст книги "Бумажная клетка"

Автор книги: Ирина Дягилева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Ирина Дягилева
Бумажная клетка

Глава 1
Роковая встреча

– Ты выходишь замуж?! – Глаза Марины округлились. На лице отразилась целая гамма чувств: удивление, недоумение, недоверие и даже испуг. За последние несколько месяцев ее подруга сильно изменилась.

– Чему ты удивляешься? – меланхолично поинтересовалась Пульхерия.

– А как же твои принципы? Ты же любишь повторять, что хорошее дело браком не назовут, формализм начисто убивает романтику в отношениях между мужчиной и женщиной.

– Я от своих слов не отказываюсь, но у любого правила есть исключения.

– И ты считаешь, что твой случай и есть это исключение?

– Да.

– Докажи.

– Во-первых, он меня любит.

Марина скептически усмехнулась:

– Это не аргумент. Все твои бывшие тоже тебя любили. Они и сейчас продолжают тебя любить.

– Ему, кроме меня самой, ничего не нужно.

– А всем остальным что было нужно?

– Моя жилплощадь к примеру.

– Что-то я такого случая не припоминаю…

Пульхерия нахмурила лоб и стала сосредоточенно разглядывать потолок, словно там по мановению свыше должна была появиться необходимая подсказка.

– Я тоже, – наконец сказала она и с деланым безразличием пожала плечами. – Ну и что это меняет?

– Хорошо. Тогда что во-вторых? – проигнорировала вопрос подруга.

– Что ты ко мне пристала? – Пульхерия начала злиться. – По мнению глянцевых журналов, такой человек, как Герман, вообще не должен был в мою сторону смотреть, кстати, на браке настаивает именно он.

– С каких пор ты прислушиваешься к мнению глянца? – вновь недоуменно спросила Марина. – Да-а, теперь я вижу, дело обстоит намного хуже, чем я предполагала.

– Чем тебе глянец-то не угодил? – устало спросила Пульхерия.

– Пуляша, побойся Бога! У глянца нет мнения. У него коммерческий подход к любой проблеме. Главное, вызвать у читателя комплекс неполноценности, чтобы потом предложить от него избавиться, только за очень большие бабки. Нет людей полностью довольных собой. Если у вас лишний вес, вам предложат липосакцию. Если вы слишком худы – силикон между ребер, чтобы те сильно не выпирали. Морщины подтянут, скулы заострят, с губами сотворят такое, что мама родная не узнает. Если вы молоды и хороши собой, вам предложат пудру, не нарушающую естественный цвет вашей кожи. Главное – что-то предложить.

Пульхерия с подругой сидели за столиком безумно дорогого ресторана и ожидали возвращения Германа и Олега, которые находились в курительной комнате. Всего полгода назад, если бы кто-нибудь сказал ей, что минимум раз в неделю она будет ужинать в таком ресторане, она просто подняла бы этого человека на смех. Много раз Пуля проходила мимо по пути на работу и обратно. Тонированные стекла тщательно скрывали от посторонних глаз то, что было внутри. Зачем дразнить людей, уставших от забот и нужды, роскошью элитарного комбината общественного питания для очень богатой прослойки общества? Совсем недавно Пульхерия никаким боком не относилась к этому обществу. Она сама ходила по магазинам и рынкам, знала, что, где и по какой цене продается. Это знание сейчас ей очень мешало. Беря в руки меню, она мысленно высчитывала истинную стоимость блюд и сравнивала с ценой, стоящей в колонке справа. Сравнение приводило в шок. Вернее, те семьсот или восемьсот процентов прибыли, которые получались в результате нехитрых арифметических операций. Здравый смысл мешал в полной мере наслаждаться вкусом еды. Этот неугомонный здравый смысл подсовывал мысль простую и очевидную: надо быть идиотом, чтобы за такую цену покупать жалкий шницель с картошкой, морковкой и физалисом, живописно размазанными по красивой тарелке размером с небольшой стадион. Зачем дарить восемьсот процентов прибыли владельцу ресторана, разбойнику с улыбкой Чеширского Кота? Она была уверена, что справедливее отдать их безногому калеке возле метро, или нищей старушке, собирающей пустые пивные бутылки, или детскому дому.

Однажды Пульхерия поделилась своими сомнениями с Германом.

– Подобным образом справедливость не восстановишь, только настроение испортишь, а я прихожу сюда именно для поднятия настроения.

– А как же мое настроение? – спросила Пуля.

– Ты скоро привыкнешь. К хорошему быстро привыкают.

Прошло уже полгода, но она так и не привыкла. Единственное, что научилась делать, правда, с переменным успехом, – скрывать свое плохое настроение и при этом улыбаться.

– Сейчас на глянец нападают все, кому не лень, а он, родимый, живет и, кажется, процветает. У моего будущего свекра тоже есть парочка глянцевых журналов.

– Он-то зачем их покупает? – удивилась Марина.

– Он их не покупает, он ими владеет, – снисходительно пояснила Пульхерия. – Напиши статью, попробую ее протолкнуть, тебе гонорар выплатят.

– Вот еще! Делать мне больше нечего! – фыркнула подруга. И с плохо скрываемым безразличием поинтересовалась: – Большой гонорар-то?

– Понятия не имею, но могу узнать у Германа. Постой, тебе нужны деньги? – насторожилась Пульхерия.

– А кому они не нужны? – не подумав, ответила Марина и тут же спохватилась: – Нет, мне ничего не надо. Ты же знаешь, я терпеть не могу долгов!

Пульхерия полезла в сумочку и достала несколько купюр.

– Бери, возвращать не надо.

На глазах у Марины появились слезы.

– Не возьму! – отказалась она и промокнула слезы салфеткой.

– Почему?

– Это меня унижает!

– Принять помощь от лучшей подруги для тебя унизительно?

Марина промолчала.

– По-моему, нет ничего унизительнее бедности, – сказала Пульхерия.

– Еще недавно ты так не рассуждала… – Марина нахмурилась и в упор уставилась на подругу. – Ты поэтому решила выйти замуж за Германа?

– Мне надоело жить от зарплаты до зарплаты, мне надоело в начале каждого месяца составлять список того, на что мне предстоит потратить свои жалкие копейки и половину пунктов потом вычеркивать…

– Но ты ведь его не любишь!

– Зато он любит меня!

– Ты уже это проходила… Ну живите просто так… Зачем расписываться? К тому же ты намного старше его.

– Не намного, а немного. И выгляжу я моложе.

– Согласна, выглядишь ты супер… Он рядом с тобой, словно пигмей, – рассмеялась Марина, но осеклась под свирепым взглядом Пульхерии.

Однажды Пульхерия помогла банкиру Андрею Викторовичу Заславскому найти убийцу его жены. Эта громкая история произошла несколько лет тому назад. Пуля оказалась свидетельницей преступления, сама при этом была ранена и потеряла память. Память к ней благополучно вернулась, убийцу поймали, и с тех пор Андрей Викторович считал себя ее должником. От денег она категорически отказалась, тогда он решил устроить ее судьбу, то есть выдать замуж. Приглашал при каждом удобном случае к себе и все пытался, как бы невзначай, познакомить с неженатыми мужчинами без жилищных и материальных проблем.

Герману Гранидину, старшему сыну очень богатого бизнесмена, было около сорока, он ни разу в своей жизни не был женат, считал себя некрасивым и был уверен, что его нельзя полюбить, считал, если женщина и согласится выйти за него замуж, то только ради его денег. Вернее, денег его отца. Он был невысок и очень худ. Из-за рано появившейся лысины брил голову наголо, но это его ничуть не портило. Темно-серые глаза настороженно смотрели на мир из-под черных как смоль бровей. Красиво очерченные губы, свидетельствующие о чувственности натуры, были обычно плотно сжаты, а уголки их скептически опущены вниз. Улыбался он редко, зато улыбка была очень добрая, немного виноватая, словно изнутри освещавшая лицо, придавая ему вид доверчивый и беззащитный.

Увидев Пульхерию, он, как говорится, влюбился в нее с первого взгляда, но преодолеть свою застенчивость не сумел и весь вечер наблюдал за ней издалека. Андрей Викторович заметил интерес Германа к Пульхерии и, не спросив у нее разрешения, на свой страх и риск дал ему ее домашний телефон.

С тех пор почти каждое утро она стала находить возле своей двери роскошные букеты свежих цветов. Цветы Пульхерию раздражали. Она не брала их, только относила подальше от двери, чтобы не мешали проходу. Через месяц вместо букетов стали появляться корзины с фруктами. Такой поворот событий разозлил ее еще больше. Однажды, выйдя из подъезда, она отыскала глазами тщедушного хлюпика, выглядевшего несуразно на фоне огромного джипа с тонированными стеклами и двух атлетически сложенных телохранителей, и решительно направилась в его сторону. Двое громил мгновенно встали у нее на пути. Хлюпик только слегка качнул головой, громилы тут же оказались у него за спиной.

– Вы считаете меня не удовлетворенной не только духовно, но и желудочно? – саркастически ухмыльнулась она.

– Извините меня, пожалуйста, Пульхерия Афанасьевна, если я дал вам повод так думать! – смиренно сказал Герман и скромно опустил глаза, опушенные густыми ресницами. – Я хочу сделать вам приятное, только не знаю как. Может быть, вы мне сами подскажете? – Он с усилием оторвал взгляд от асфальта и нерешительно взглянул на свою возлюбленную. Герман очень боялся увидеть презрение, но на ее лице было лишь любопытство.

Пуля хотела послать горе-ухажера подальше, с ее языка готово было сорваться: «Самое приятное для меня – видеть вас в последний раз», но к своему удивлению она сказала:

– Довезите меня до метро.

Один из великанов, довольно ухмыляясь, тут же распахнул перед ней дверцу джипа. Эта двусмысленная ухмылка разозлила Пульхерию, и она решила в долгу не оставаться.

– Скажите, почему чем мельче мужчина, тем крупнее тачку он себе выбирает? – намеренно грубо спросила она у Германа.

– Это папин джип, – с виноватой улыбкой ответил он, – я его взял, чтобы произвести на вас впечатление… – И после небольшой паузы неожиданно добавил: – И этих болванов тоже.

Они посмотрели друг другу в глаза и громко рассмеялись. В тот же вечер Герман позвонил ей, и они проболтали несколько часов. С ним было интересно, выяснилось, что у них много общего.

Они стали встречаться, ходили в кино, театры. Потом долго обсуждали игру актеров и режиссерские находки. Пульхерия словно вернулась в свое молодое и беззаботное прошлое.

Почти два месяца Герман провожал Пульхерию до двери квартиры и, целуя на прощание руку, уходил, даже не делая попытки остаться.

– Вы так ни разу и не поцеловались? – удивлялась Марина их возвышенным платоническим отношениям.

– Мне кажется, он меня боится, – говорила Пульхерия.

– Боится?

– Он боится, что если потерпит фиаско в постели, то потеряет меня навсегда. Такое бывает с людьми, у которых низкая самооценка.

– Тебе надо силой затащить его к себе в койку, – посоветовала подруга.

– Зачем? Меня вполне устраивают наши отношения.

– Неужели тебе не любопытно, какой он в постели?

– Мариша, у меня было столько мужиков, я давно уже убедилась, что, кроме возвратно-поступательных движений, они ничего женщинам предложить не могут.

– А вращательные?

– Ну, на это способны только самые развращенные из них. Мне такие почти не встречались. Биологическое предназначение мужика – осеменение женщины. Дальше этого их фантазии обычно не распространяются. Охмурить, получить и отвалить – вот их программа-максимум. Осчастливить женщину во время акта любви – это слишком сложно. Большинство из них применяют закон компенсаций: благодарный самец дарит своей подруге в знак своей несостоятельности в постели дорогой подарок. Причем чем более он несостоятелен, тем более дорогие подарки дарит.

– Думаешь, Герман такой, как все?

– Чудес не бывает, Мариша!

Пульхерия понимала, что Герман, ограничивая свои сексуальные притязания лишь скромным чмоканьем руки, мечтает о большем, но боится перешагнуть черту, отделяющую их от сексуальной близости. Иногда их тела как бы невзначай ненадолго соприкасались, и тогда его словно пронзал электрический ток. Еще ни одна женщина не вызывала у него таких чувств, как Пуля. Рядом с ней он был пьян без вина и готов взлететь над землей без крыльев.

Пульхерия решила помочь Герману. Надо было пригласить его к себе, напоить и соблазнить. Это было что-то новое для нее. Обычно в качестве жертвы выступала она, поэтому ей стало интересно, справится ли она с этой ролью. После того как прощальные слова были сказаны и дежурный поцелуй отпечатан на ее пухлой ручке, Пульхерия удержала руку Германа. Легонько сжав пальцы и проникновенно глядя ему в глаза, с едва уловимой улыбкой сказала:

– Мне нужна твоя помощь. Сегодня утром под диван закатилось мое любимое кольцо. Помоги его достать. Негоже царской дочери на коленках по полу ползать.

Герман, словно сомнамбула, прошел за ней в квартиру. Пульхерия, войдя в комнату, тут же грохнулась на колени перед диваном, предоставив своему ухажеру беспрепятственно любоваться самой соблазнительной частью женского тела. Просунув руку под диван, она похлопала по полу, пытаясь нащупать кольцо, и огорченно сказала:

– Вот видишь, ничего не получается. А кольцо где-то там… Мое любимое.

– Я тебе десять колец куплю, самых лучших, – пообещал Герман и грохнулся на колени рядом.

– Мне не надо десять. Это память о любимой бабушке.

Герман стал шарить рукой под диваном. Продолжая стоять на коленях, Пульхерия дотянулась до журнального столика и взяла еще с утра предусмотрительно оставленную бутылку коньяка и два бокала.

– Давай для успеха нашего мероприятия коньячка хряпнем, – предложила она и, не дожидаясь ответа, налила половину бокала себе и целый – Герману.

Залпом выпив свой коньяк, протянула напиток гостю. Герман пил янтарную жидкость даже не морщась, словно это была вода. Пульхерия тут же налила ему еще.

– За встречу, – предложила она тост и добавила: – До дна.

Герман молча выпил и с мрачной решимостью вновь протянул бокал.

– Ты пей, не стесняйся, – пролепетала Пуля заплетающимся языком, – у меня еще две бутылки есть. Должно хватить. – На что их должно хватить, она уточнять не стала.

Неожиданно в дверь позвонили.

– Телохранители волнуются, – совершенно трезвым голосом сказал Герман, попытался подняться с пола, но не смог.

– Сиди, я сама открою.

Пуля, кряхтя, поднялась с колен и пошла в прихожую. Перед глазами у нее все плыло: утром она позавтракала только чашкой кофе. Выпитый натощак коньяк в первую очередь вывел из строя вестибулярный аппарат. Голова оставалась все еще ясной.

– Пульхерия Афанасьевна, Герман Александрович скоро? А то Александр Николаевич звонит, говорит, что ему машина нужна, – дружелюбно пробасил один из великанов.

– Нет, не скоро! – ответила Пульхерия заплетающимся языком. – Я его пытаюсь соблазнить.

– Ну наконец-то! – радостно воскликнул другой великан. – А то мы опасаться начали, что это никогда уже не произойдет.

– Вы на коньяк сильно не налегайте, – деликатно посоветовал первый здоровяк, – Герман Александрович у нас мало пьющий. Эффект может получиться обратный.

– В случае чего, звоните, мы тут будем, неподалеку, – добавил второй, потянул первого за рукав, и телохранители скрылись в кабине лифта.

Вернувшись в комнату, Пульхерия увидела, что Герман, продолжая сидеть на полу, приложился к бутылке, словно горнист к горну. Коньяка оставалось всего на полпальца. Пуля опустилась рядом, взяла бутылку и отставила в сторону.

– Думаю, что этого вполне достаточно, – мягко сказала она.

– Достаточно для чего?

– Ты сам знаешь, для чего, – прошептала она ему на ухо.

То, что произошло между ними в тот вечер, не заставило Пульхерию усомниться в правильности выбранного решения. На следующий день Герман предложил ей выйти за него замуж. Она не удивилась, только попросила дать ей время подумать и вот теперь наконец решилась рассказать об этом подруге.

– Ты уже сообщила ему о своем согласии?

– Нет. Я еще нахожусь в сомнениях.

– Раз сомневаешься, не выходи! Твоя интуиция тебя ни разу не подводила.

– Сколько лет вы с Олегом вместе?

– Двадцать семь. Все эти годы ты была с нами рядом и много раз говорила, что это не жизнь, а совместное существование…

– Мариша, перефразируя нашего великого классика, для меня ваш пример вовсе не наука. Я обыкновенная женщина. И мне тоже хочется иметь свадебный кортеж, белое платье с длинным шлейфом, букет невесты…

– Надеюсь, ты не мечтаешь о двух куклах на капоте? – хихикнула Марина.

– Нет, об этой пошлятине не мечтаю, но, насколько я помню, на вашем «Запорожце» они были, – не удержалась и съехидничала в ответ Пульхерия.

– Мы были молоды и глупы. У всех были куклы. Чем мы хуже? – Марина помолчала и с обидой произнесла: – А ты, Пуля, злая! Даже «Запорожец» припомнила. Сама небось на лимузин рассчитываешь?

– Ну уж нет! Лимузин – это для людей с ограниченными возможностями и бедным воображением. «Роллс-Ройс» или на худой конец «Бентли».

– Ты, я вижу, уже все продумала, – с завистливыми нотками в голосе сказала Марина.

– Не завидуй. Мечтать я могу о чем угодно, даже о «Майбахе». Думаю, папаша Германа его тоже потянет, да и к моей комплекции такая машина больше подходит, но от мечты до реальности…

– Кстати, как у тебя складываются отношения с его отцом?

– О, это отдельная песня…

Вернулись Герман и Олег, и Пульхерия замолчала.

После ужина они вышли из ресторана и остановились в ожидании, когда служитель подгонит с парковки джип Германа. На троллейбусной остановке она заметила фигуру мужчины. Удивительно, но всего лишь десять минут назад именно о нем Пуля почему-то вспомнила. Она уже давно излечилась от своих романтических чувств к нему, но иногда в самый неподходящий момент память возвращала ее к прошлому. Марина тоже заметила Назарова и, схватив Пульхерию за руку, буквально силой потащила к нему. Олег, увидев Никиту, особого восторга по этому поводу не выказал и как ни в чем не бывало начал рассказывать Герману анекдот. Герман слушал, не в силах отвести тревожного взгляда от Пульхерии и Марины.

– Привет, Назаров! – радостно сказала Марина. – Говорили, что ты теперь живешь в Питере? Неужели наврали?

Никита во все глаза смотрел на Пульхерию, но она с безразличным видом молчала.

– Нет, не наврали. Я в отпуске. Остановился в этом отеле, в 320 номере.

– Женат?! – с жадным любопытством спросила Марина.

– Формально – нет.

Всего два слова – и расставлены все точки над «i». Назаров умел быть немногословным, после его коротких ответов у Пульхерии пропадало всякое желание продолжать разговор. Но Марину его ответ не отпугнул.

– Сколько же лет мы не виделись?

– Пять, – тихо произнесла Пульхерия.

– Ты долго здесь пробудешь? – продолжала допрос Марина.

– Около недели.

– Мы должны непременно встретиться. Поболтаем… Познакомишь нас со своей подружкой…

Краем глаза Пульхерия заметила, что служитель наконец подал джип, и потянула подругу прочь.

– Я тебе позвоню. – Марина улыбнулась Никите, как своему самому лучшему другу.

– Да угомонись ты, – сквозь зубы прошипела Пуля. – Лучше подумай о том, что будем врать моему жениху. Похоже, он умирает от ревности.

Но врать не пришлось. Ситуацию спас Олег. Когда они подошли к машине, он непринужденно произнес:

– Друг детства, давно не виделись, – и небрежно помахал Никите рукой, чем окончательно успокоил ревнивого Германа.

Глава 2
Заноза в сердце

Первый муж Пульхерии, катаясь на горных лыжах, погиб под лавиной. Она еще пару раз выходила замуж, потом разводилась. Разводиться приходилось через суд, так как ни один из ее мужей добровольно не хотел ее покидать. Процедура развода очень не нравилась Пуле. Посторонние люди, копающиеся в чужом белье, пусть даже по долгу службы, симпатии не вызывали. Отныне отношения со своими следующими поклонниками она предпочитала до ЗАГСа не доводить. «Меньше хлопот», – туманно объясняла она настойчивому ухажеру.

С Никитой все было иначе. Это был единственный мужчина, который ушел от нее сам. Собрал свои вещи, навел в доме порядок, вытер пыль, словно стирая отпечатки пальцев с места преступления, у семи темно-бордовых роз срезал шипы и поставил цветы в вазу с водой. Пульхерия знала, что тратить время на разговоры бесполезно, поэтому задала только один вопрос:

– Почему?

– Ты для меня слишком идеальная. Я тебя не стою.

– Нельзя говорить «слишком идеальная», – не удержалась и поправила его Пуля. – Идеал – это максимум, на который можно рассчитывать. Выше идеала ничего нет. Дальше – начало деградации.

– Вот и я об этом, – устало вздохнул Никита.

И все. Понимай, как хочешь! Он положил ключи от квартиры на стол и ушел. Только Марина знала, чего стоило Пульхерии спокойствие, с которым она встретила у ресторана Никиту Назарова. Поэтому, когда они доехали до ее дома, с участием спросила:

– Хочешь, пойду с тобой?

Пуля отрицательно покачала головой.

– Уверена?

– С Пульсиком пойду я, – самоуверенно заявил Герман.

– Сегодня со мной никто не пойдет. У меня разболелась голова. Хочу лечь спать. Эти рестораны… Никак не могу к ним привыкнуть.

Но Марина не удержалась и через час позвонила:

– Ну как ты?

– Нормально.

– Успокоилась?

– Да я особенно и не волновалась.

– Зато я так переволновалась, так переволновалась, до сих пор руки дрожат. Что ты выпила, чтобы успокоиться?

– Двести капель корвалола.

– С ума сошла! У тебя будет передозировка. Выпей срочно стакан молока.

– Ты хоть раз пробовала двести капель корвалола запивать молоком?

– Нет. А что будет?

– Перманентный понос.

– Ужас какой! Что же делать, чтобы не было передоза?

– Насмотрелась кино и рассуждаешь, как завзятая наркоманка, хотя ни черта в этом не смыслишь, – рассердилась Пульхерия. – Эти капли я не внутривенно вводила, сначала коньяком разбавила, а потом выпила. Для моего роскошного тела двести капель, что для тебя двадцать.

– У тебя зрачки, наверное, расширенные?

Мысли у Марины, что скакуны. Не успевает она одну додумать, как на подходе другая. Пульхерия по опыту знала, что подруге просто надо дать выговориться. Иным способом ее не заставишь замолчать.

– Поражаюсь твоему спокойствию. Я бы ему все волосенки повыдирала…

– И чего бы ты этим добилась? Возврата неземной любви? Он был со мной честен. Мне не за что у него последние волосы выдирать.

– Герман тебя о Назарове расспрашивал?

– Марина, прекрати задавать дурацкие вопросы.

– Ах да, я и забыла, что мы тебя первой высадили. Когда ты ушла, никто о Назарове даже не вспомнил.

По нарочито безразличному тону подруги Пульхерия поняла, что все было с точностью до наоборот, но подробности ее не интересовали.

– У тебя все? – равнодушно спросила она. – Я спать хочу.

Прошло пять лет, однако Пульхерия должна была сознаться, что Никита Назаров все еще был занозой в сердце. Ей так до конца и не удалось смириться с их разрывом. Закрыв глаза, Пуля представила его лицо, которое хорошо разглядела в желтом свете уличного фонаря. Он был по-прежнему чертовски хорош, время практически не отразилось на его чертах. Крупный, словно из камня вырубленный профиль, прямой нос, упрямо сжатые губы, высокий лоб, под резко очерченными бровями глаза цвета холодного моря, волнистые волосы, слегка тронутые сединой, высокая стройная фигура, широкие плечи и руки с тонкими нервными пальцами. Нет, он лукавил. Это он был слишком хорош…

Неожиданно Пульхерию охватила ужасная, бессмысленная ярость на неизвестную особу, с которой Назарова связывали неформальные отношения. Она может видеть его каждый день, прикасаться к нему, ощущать тепло его тела, вдыхать запах его волос. А она, неуклюжая, толстая женщина с рубенсовскими формами, в один прекрасный день была лишена всего этого. Навсегда!

Пульхерия лежала на кровати и смотрела в потолок. На улице от ветра качались деревья. Их тени, как сумасшедшие, метались по потолку. Пульхерия плакала. Ни двести капель корвалола, ни стакан коньяка не помогли забыться, она жалела себя и продолжала думать о нем.

Телефонный звонок показался неожиданно громким. Еще не сняв трубку, она уже знала, что звонит Герман, и небрежно поинтересовалась:

– Чего тебе?

– Пульсенок, я не успел пожелать спокойной ночи. – Голос Германа вибрировал от волнения.

«Я бы на его месте тоже волновалась», – усмехнулась про себя Пуля. После вечера в ресторане на глазах у друзей и шофера она показала ему большую дулю – отправилась домой, а его не пригласила.

– И тебе спокойной ночи, – пожелала она жениху. – Все?

– Я не люблю, когда ты так говоришь, – с обидой сказал Герман. – Ты будто точку ставишь в наших отношениях…

– Ой, ну не начинай, пожалуйста! Я спать хочу, а не отношения выяснять. А если будешь занудствовать, мне и правда придется эту точку поставить.

– Я не буду занудствовать, ты мне только скажи, у меня есть надежда?

– Боюсь показаться банальной, но она, как известно, умирает последней.

– Я задал тебе конкретный вопрос и жду от тебя конкретного ответа.

– Каков вопрос, таков и ответ. Какая конкретно надежда тебя интересует?

– Ты выйдешь за меня замуж? Что мне сказать папе?

– А при чем здесь папа? – насторожилась Пульхерия. – Ты ему уже все рассказал?

– Слегка намекнул.

– О, этого вполне достаточно. Все, карасю – кранты.

– Так что мне ему сказать? – Герман упрямо сопел в трубку.

– Я еще ничего не решила, – со злостью ответила она и выдернула вилку из телефонной розетки.

Когда Герман сказал Пульхерии о приглашении на ужин, она сразу поняла, что его папа решил наконец с ней познакомиться, и отнеслась к этому совершенно спокойно. Чего было нельзя сказать о Германе. Он с плохо скрываемой тревогой спросил, в чем она собирается пойти?

– В платье, – равнодушно пожала она плечами.

– В каком?

– Тебе не все равно? – начала злиться Пуля.

– Если тебе все равно, можно я приму участие в выборе этого платья? – вежливо поинтересовался Герман.

Она распахнула дверцу платяного шкафа.

– Выбирай.

Гранидин и впрямь стал перебирать ее вещи. По нахмуренному лбу Пуля поняла, что ни одно из платьев ему не нравится. Это ее слегка задело, но она молчала и терпеливо ожидала конца ревизии гардероба.

– Нет, все это не подходит, – со вздохом сожаления подытожил Герман.

– Извини, дружок, но выше головы не прыгнешь.

– Позволь мне с тобой не согласиться, дорогая…

В тот же день они поехали к портнихе, которую порекомендовала Даша, жена Павла Медведева, компаньона Германа по бизнесу. С портнихой Гранидин долго обсуждал выбор ткани, потом они спорили о фасоне. Пульхерия не вмешивалась, только скептически посматривала в их сторону и листала модные журналы. Наконец ткань и фасон были выбраны, мерки сняты. На примерку портниха велела прийти через день. Те кусочки ткани, которые она прикладывала к Пульхерии на примерке, особого энтузиазма не вызывали, но и на этот раз Пуля отмалчивалась, удивляясь самой себе, покорно поворачивалась в разные стороны, стараясь не смотреть на свое отражение в зеркалах.

Платье забирали за два часа до начала ужина. Когда портниха помогала его натягивать, Пульхерия зажмурила глаза, а когда открыла, то потеряла дар речи от удивления: перед ней стояла элегантная женщина в шелковом платье чуть ниже колена, с длинными рукавами и большим декольте. Черный шелк оттенял белизну кожи, узкий лиф и широкая юбка выгодно подчеркивали достоинства фигуры и скрывали недостатки. Портниха накинула ей на плечи длинный шарф из темно-фиолетового панбархата, очень идущего к глазам. У Пульхерии было ощущение, словно она заново родилась. Из оцепенения ее вывел восторженный шепот Германа:

– Валентина Михайловна, вы совершили настоящее чудо! У вас золотые руки! Сколько с меня?

– Как и договаривались: пятьдесят процентов за срочность, двадцать процентов за большой размер, плюс шарфик, если вы будете его брать. Итого…

Она назвала сумму, от которой у Пульхерии нижняя челюсть самопроизвольно опустилась вниз, ей сразу почему-то стало душно.

Но Герман спокойно достал портмоне.

– Вы в чем предпочитаете, в долларах, евро или родных деревянных?

– Лучше в евро.

– Без проблем.

– А если я его нечаянно порву? – нервно спросила Пульхерия, когда они с Германом садились в машину.

– После ужина можешь делать с ним что хочешь…

– Для тебя он так важен?

Гранидин нахмурился, ничего не ответил и, давая понять, что больше не хочет разговаривать на эту тему, отвернулся к окну. Но Пульхерия никак не могла успокоиться.

– В любой момент я могу привезти тебя к своим родителям, и им будет абсолютно все равно, во что ты одет. Им важно, какой ты, и хорошо ли мне с тобой. Все остальное их не интересует. Ну чего ты молчишь?

– Ты все правильно говоришь, но…

– Вот из-за этого «но» я и раздумываю, стоит ли мне выходить за тебя замуж, – с горечью сказала Пульхерия.

– Ты все неправильно поняла. Это платье нужно не для меня, а для тебя. Когда мы приедем, сразу все поймешь. Я хочу, чтобы ты чувствовала себя с моим отцом на равных.

Я хочу, чтобы он увидел тебя такой, какой вижу я.

– В таком случае, ты плохо меня знаешь. Я чувствую себя уверенно в любой одежде и любой обстановке. Я не молоденькая девчонка и намного старше тебя. Я могу войти к ним абсолютно голой…

– А вот этого делать не надо! – испуганно воскликнул Герман. – Мой папочка этого не поймет. У него нет чувства юмора.

– Бедный малыш, что же ты так его боишься?