Текст книги "Эти загадочные животные"

Автор книги: Ирина Царева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 22 страниц)

Демон

Черный ротвейлер, который время от времени попадается на моем пути, стал для меня символом беды. Впервые я увидела эту собаку, когда сломала ногу. Лежа рядом с подъездом, со ступенек которого и был совершен мой «полет», я увидела молча сидящего рядом пса, который в упор смотрел на меня. С появлением людей он исчез. Он встретил меня у подъезда и в день трагической смерти мужа, и в день смерти брата. Он сидел в палисаднике и смотрел в мое окно в тот день, когда сына «сократили» на работе. Мне не хочется перечислять все мои беды, скажу только, что каждое такое событие не обходилось без появления черного пса.

Я пыталась узнать, чей он, кто его хозяин, но никто ничего не знает.

Можно было бы бросить ему кусок отравленного мяса или пригласить живодеров, но этого я сделать не могу. Я всегда любила животных, в особенности собак. А вдруг это несчастное животное ни в чем не виновато и все это какая-то дикая ошибка?

Но сердце мне подсказывает, что эти гуманные рассуждения всего лишь самоутешение, потому что на самом деле я ни на секунду не сомневаюсь, что собака эта демоническая. И если она ко мне пришла, значит, я это заслужила…

Из письма Фаины Т., г. Елец

Домовой

Это был старый деревенский дом из двух комнат и сеней в глубине Самарской губернии, купленный за сущие копейки после того, как с десяток лет простоял пустым. В деревушке их было всего 12–15, и все бесхозные.

Заброшенная деревня по нашим московским понятиям была почти рядом с городком (километров сорок по трассе и семь по лесной дороге). Но были там и озеро, и настоящий лес. В лесу – кабаны и волки. И даже, как рассказал лесник, охотники брали там рысь.

Глухое, в общем, место. Впрочем, теперь уже назвать его глухим нельзя – цивилизация процветает: дома скупили и превратили в коттеджи.

Но в 1986 году по ночам еще был слышен волчий вой, а утром на крыльце и вокруг дома можно было увидеть следы кабанов. Летом все преображалось. Приезжали наследники заброшенных изб, несколько новых хозяев, жили, сажали огороды, собирали ягоды, купались в озере, не боялись ходить в лес – живность с наступлением тепла уходила подальше от людей. Тем не менее ходили рассказы о случаях нападения волков, охотники приносили трофеи, поэтому на всех дверях были мощные запоры, а на всех окнах решетки.

Нас было четверо: Алеша и Лика – хозяева «дачи», Саша за рулем своего «жигуленка» и я, пока без мужа (он должен был присоединиться к нам на следующий день). Выехали мы засветло. Первые сорок километров пролетели птицей по трассе, а на повороте на лесную дорогу сели в первый же снежный перемет. Все было предусмотрено: цепи на колесах, лопаты в багажнике, топор – если настил придется делать Пригодилось все. Только когда уже стало совсем темно, мы наконец преодолели эти семь лесных километров.

На подъезде к дому лесника мы услышали выстрел, затем еще один. Разворачиваться и уезжать не позволяло самолюбие, кроме того, до цели оставалась сущая безделица.

Дом лесника был освещен, свет из окон отражался на снегу, делая хорошо просматриваемым пространство вокруг. И в этом пространстве металась белая фигура и, что-то невнятно выкрикивая, палила из охотничьего ружья.

Мы остановили машину и в свете фар узнали лесника Серегу. Был он в исподней рубахе и подштанниках, домашних тапочках, пьян, по-черному матерился и стрелял в трубу собственного дома. «Белая горячка!» – другой диагноз не ставился. Ребята отобрали у него ружье, он пообмяк, но продолжал с кем-то ругаться: «Я тебе покажу, как у кур корм воровать! Я тебя будешь знать как мне на подушку!» – грозя кулаком крыше дома. И действительно, едва заметное движение за трубой привлекло наше внимание. Там кто-то был.

Не буду описывать получасовую эпопею поимки предмета ненависти Сереги – это отдельная история. Скажу только, что поймала его я. Даже не поймала, а уговорила сдаться. Лежа на нижнем скате крыши и уже зная, что это котенок, я клялась ему, вкладывая в свой охрипший голос все возможные нежные ноты: «Котинька, маленький, не бойся меня! Если ты сейчас поверишь мне, клянусь тебе, ты никогда об этом не пожалеешь!» И когда надежды у меня уже почти не оставалось, он, тяжело вздохнув (я до сих пор помню этот вздох, очень человеческий, что-то типа о-хо-хо), пополз ко мне.

Сейчас, когда я описываю эту историю, огромный, белый, пушистый, старый и мудрый кот лежит на моем столе на листах бумаги, мелко вздрагивая во сне, – наверное, вспоминает вместе со мной А тогда это был невесомый пушистый комочек, под роскошной шерстью которого едва прощупывалось хрупкое тельце.

Огонь пылал в русской печи, мы с Ликой лепили из привезенных заготовок пельмени, мужчины стучали топорами, котенок по-хозяйски обживал дом, блаженно щурясь от сытости и тепла, только временами ослабевшие от голода лапы его разъезжались, и он так и замирал, набираясь сил, чтобы снова подняться.

До сих пор остается для нас загадкой, как он попал к леснику. Он пришел за три дня до нашего приезда. Откуда? Вокруг на километры нет жилья. С трассы? Кто-то «добрый», наигравшись, выбросил из машины? Вероятно. Но как он по глубокому снегу через волчий гон добрался до единственного жилья – дома лесника? Мы так и не нашли ответа на эти вопросы.

Закончились дела моего мужа, приведшие нас с ним в этот городок, мы съездили за ним и привезли его на «дачу». И вот уже снова пылает огонь в печи, и все бегают вокруг замерзшего, усталого и голодного Вадима с чувством вины за то, что жили припеваючи, пока он нес свою тяжелую вахту. И каждый своим долгом почитает налить ему рюмочку: «Погрейся!», «Расслабься!» и т. п.

С этого все и началось. Мы не пьяницы. Я, например, вообще спиртное не пью, и не из принципа или медицинских соображений, а просто потому, что противно. Иногда приходилось, но только как лекарство в экстремальных условиях. Муж мой тоже не любитель, но в тот вечер так сложились обстоятельства, что его нечаянно, без задней мысли, просто напоили Когда мы вставали из-за стола, ноги его уже не слушались, язык заплетался, он спал на ходу.

Чтобы не мучить Вадима ожиданием, пока соберут и передвинут стол, раздвинут диван, быстренько установили раскладушку и уложили его в одетом виде, сняв только обувь и очки (не дай бог разбить, без них дальше носа не видит!).

Наступила ночь. Муж сладко спал, будить его не стали, поэтому раздвинули только один диван (второму мешала неудачно поставленная раскладушка) и вчетвером пристроились на нем: под стенкой Саша, потом Леша, Лика и я – поближе к Вадиму.

Перед этим Леша тщательно запер двери, и обстоятельная Лика все проверила. А проверять было что. Дверь единственно отапливаемой комнаты закрывалась на большой тяжелый крюк. Следующая холодная пустая комната запиралась ломом, пропущенным через дверную ручку и упирающимся в пол. За ней были сени, дверь из которых на крыльцо запиралась на ключ, при этом замок барахлил, и только хозяева справлялись с ребусом, «как вставить и в какую сторону нажать, чтоб повернулось».

Итак, две абсолютно (подчеркиваю!) трезвые женщины и двое немного выпивших мужчин наконец заснули рядом с давно уже спящим совсем нетрезвым своим другом.

Я проснулась оттого, что Лика потрясла меня за плечо и шепотом сообщила: «Вадим пошел искать туалет!» Я пощупала рукой подоконник – очки лежали на нем. «Надо вставать», – с тоской сказала я. В это время в соседнем помещении хлопнула дверь холодильника Я забыла сказать, что единственной «мебелью» в пустой холодной комнате был огромный промышленный холодильник, представляющий собой остов без внутренностей, напоминающий скорее небольшую комнатку-кладовку с металлическими потолком, полом и стенами.

Услышав стук дверцы, Лика, тихо хихикнув, утешила меня: «Поздно. Так даже лучше. Завтра вымоем, он и не вспомнит!» И, давясь смехом, понимая, что без нашей помощи, без ключей и без очков ему из дома не выйти, а значит, волноваться не о чем, мы стали ждать его возвращения.

Дверца еще несколько раз хлопнула, и наступила тишина. «Ну слава богу!» – откомментировала Лика. В последний раз раздалось хлопанье дверцы, потом возня, стук нашей двери и скрип раскладушки. В комнате – полная темнота и только светлые от снега клетки зарешеченного окна Грохот упавшего на пол в соседней комнате лома заставил нас подскочить. Лика начала подниматься. «Не ходи, я проверю сама, мне ближе». Я сбросила одеяло и села.

На фоне темной двери примерно в метре от пола ярко светились зеленые глаза. Первая мысль:

«Волк!» – заставила меня ухнуть по-совиному и вжаться спиной в стену. Лика тоже села, и я почувствовала, как ее рука вцепилась в мою. Другой она трясла за плечо своего мужа.

«Что? Кто?!» В полусне он ничего не соображал. «Посмотри на дверь и буди Сашку!» – услышала я шепот. «Что это?» Лешка окончательно проснулся. Увидев глаза, пытался разбудить Сашу, но тот, лежа лицом к стене, громко и раздраженно, не просыпаясь, потребовал, чтобы от него отстали. Будить его настойчивее было просто опасно: он мог рявкнуть что-то в ответ, вскочить и тем самым спровоцировать зверя на прыжок. Мы сидели как зачарованные, без движения, и смотрели на зеленые огоньки глаз у дверей, которые тоже смотрели на нас, время от времени хлопая веками. Привыкнув к темноте, мы постепенно стали различать очертания головы зверя. Они были весьма странными. Нечто похожее на две трапеции, меньшая из которых стояла на основании большей, а глаза светились на самом верху этой странной формы, чем-то напоминающей очертания человеческого тела – тела карлика! Когда мы это поняли, нам стало почему-то легче. «Я больше не могу!..» – сказал Леша и решился на подвиг. Чтобы зажечь свет, надо было совершить головокружительный трюк: пролезть по русской печи под потолком – выключатель был рядом с дверью, – и дотянуться до него, не наткнувшись на «карлика», можно было только с печи. И Алексей это сделал. Комната осветилась – никого не было. Более того, дверь была закрыта на крюк, лом запирал вторую дверь (но мы ведь слышали, как он упал!), третья дверь, разумеется, тоже была закрыта. И простите за не слишком приличную подробность, следов ночной вылазки моего мужа ни в «холодильнике», ни во всем доме не было.

Мы разбудили его. Он отоспался и чувствовал себя прекрасно.

– Ты помнишь, что делал ночью?

Он помнил. «Это анекдот, – весело начал рассказывать он. – Оставили меня без очков, и я полночи туалет искал. Нашел наконец дверь, вхожу, руками стену ощупываю – холодная, как из металла! – прошел так по кругу – по размерам вроде туалет, снова к двери вышел. Думаю, туалет с предбанником! Снова зашел Так раза два Потом понял, что в кладовку или шкаф попал Если бы меня после этого до туалета не проводили, так бы и помер.

– Кто? Кто проводил? – заорали мы хором.

Вадим задумался. Чувствовалось, что этим вопросом он не задавался – не до того было.

Он так и не смог вспомнить, кто же был его спасителем в эту ночь. Помнил, что кто-то взял его за руку, сказал: «Пойдем покажу». Помнил, что выходил на улицу и что был в деревянном домике деревенского туалета.

Но мы-то знали, что никто из нас не был с ним!.. А от крыльца точно по указанному маршруту и обратно шли следы – отпечатки ног мужчины и кошачьих лап, чуть припорошенные утренней поземкой.

Мы живем в одном доме в Москве с нашим домовым уже 13 лет. У него вполне человеческое имя – Тихон Вадимович. И, несмотря на то что спасала его я, кормлю и балую тоже я, папа Вадим – главное существо в этом мире, которому он призван служить. Видимо, выбор свой он сделал еще в ту зимнюю ночь…

Записано со слов Верещагиной Е., г. Москва

Оживший миф

В начале 80-х годов в Москве, да и во всей стране, огромной популярностью пользовались КСП (клубы самодеятельной песни). Мы уходили на слеты в леса подальше от всевидящих «наставников молодежи». Наши встречи были отмечены высокой моралью и возвышенными мыслями. С тех пор в КСП многое изменилось, но «старые каэспэшники» помнят еще те светлые и романтические годы.

На одном из слетов, который проводился в районе станции Конаково Октябрьской железной дороги, наша группа по жеребьевке осуществляла «обеспечение слета»: подготовку места, строительство сцены, а главное – охрану леса. В понятие «охраны» входили планировка расположения групп, их костров и, разумеется, ответственность за то, чтобы лес после нас не был усеян мусором, как после тривиальных пикничков. С этим у нас было строго.

Пролетели два дня слета. Бесконечной вереницей потянулись уходящие с него люди с рюкзаками. Наша дежурная группа осталась выполнить свой долг – еще раз (на всякий случай) залить костровища, засыпать заранее заготовленные мусорные ямы, избавить лес от полиэтиленовых кульков, а их содержимым распорядиться в соответствии с правилами: остатки хлеба наколоть на ветки деревьев, соль высыпать на пеньки, крупу рассыпать под деревьями…

Разделившись на несколько команд по шесть человек, мы двинулись по разным направлениям, обеспечивая проверку заранее распределенных секторов. Мне и еще пятерым друзьям достался участок, дальней границей которого служило болото. Мы знали эти места как свои пять пальцев – не один день ушел на дослетную оценку места. Болото было примерно один километр в диаметре, за ним было поле, за полем – полупустая деревенька.

С мешками, наполненными остатками съестных припасов, собранных у потухших костровищ, мы двигались к болоту, распределяя между обитателями леса «дары слета». Рядом со мной была моя верная подруга и ярая походница – собака.

Я как раз накалывала на сучок кусок хлеба, когда раздался лай, переходящий в визг, и моя пуделиха, вылетев из кустов, в один прыжок оказалась у меня на груди. Прижавшись ко мне, она рычала, глядя на кусты. Из кустов не было слышно ни звука, и мне стало не по себе. Первая мысль была: «Змея!»

Нас разделяло расстояние не более 3–4 метров, и визг собаки привлек общее внимание. Мы не успели обменяться ни словом, потому что в метре от меня совершенно бесшумно раздвинулись ветки и появилась рыжая морда оленя. Он спокойно вышел из кустов и, не удостоив ни нас, ни впавшую в истерику собаку, ни лакомство (хлеб) даже взглядом, прошествовал к болоту и скрылся в зарослях. Что-то в его облике было нереальное. Все произошло так быстро, что я даже не успела осмыслить, почему он показался мне пугающе странным.

Кусты зашевелились снова, и из них вышел второй олень. Все повторилось один к одному, как будто еще раз прокрутили ту же пленку. Только олень на этот раз был черным. И в третий раз раздвинулись кусты. Почти задевая меня, прошествовала еще одна копия – теперь уже белая. Желтые глаза оленя были на уровне моих глаз…

И вдруг до меня дошло: у всех троих были бородки, а рога были не ветвистые, а обычные – как у козы. И только их размеры, место встречи и неожиданность появления стали причиной того, что я приняла их за грациозных лесных красавцев. Но и эту мысль я не успела додумать, потому что кусты раздвинулись в четвертый раз и, в точности повторяя поведение и маршрут трех коз-оленей, к болоту, не удостоив нас даже взглядом, прошествовал старик в надвинутом на глаза капелюхе, плаще до земли, с посохом в руках и белой бородой до пояса.

Не могу сказать, сколько времени прошло. Наверное, немного. Может быть, десять секунд, а может, и несколько минут. Потом кто-то первым издал какой-то звук, то ли охнул, то ли что-то сказал, но все, не сговариваясь, бросились к кустам вслед за стариком. За кустами была мягкая предболотная земля, а на ней следы. И уходили они в болото…

Уже потом, обсуждая и пытаясь анализировать все, что произошло, мы так и не смогли объяснить себе, зачем нам понадобилось догонять «лесное видение». Но тем не менее мы это сделали.

Первый из нас, кто след в след за козами двинулся к болоту, уже через несколько шагов провалился в холодную воду. Тогда появилась версия, что они вошли в воду и двинулись не напрямую, а по периметру озера. Мы разделились и побежали вправо и влево вдоль берега. Через несколько минут ландшафт изменился, прибрежные кусты остались позади, и весь наш левый участок берега стал просматриваться. Там никого не было. Не было и следов, которые вели бы обратно в лес…

Перед нами открылся новый вид – то, что было на противоположной стороне болота. А там было поле, а за ним лес. Посреди поля островком росли кусты вокруг старого дуба. И оттуда поднимался дымок от костра. Обследовать «Остров» в поле решили без обсуждений…

У костра сидел мужчина лет пятидесяти, в руках у него была початая бутылка с мутной жидкостью (видимо, самогон), он был лыс и безбород. А рядом с ним мирно щипали травку три козы: белая, черная и рыжая. Три маленькие заурядные деревенские козочки. Впрочем, может быть, это были не козочки, а козлы – в дальнейшем наши мнения сугубо городских жителей на этот счет разделились.

Вернулись мы в обход болота. Нас уже искали, волновались. Мы рассказывали скупо, стараясь что есть силы строить предложения и представлять события так, чтобы не выглядеть потенциальными клиентами дурдома. Между нами, участниками этого события, возникла какая-то неловкость. Всю дорогу в электричке мы молчали или обсуждали все что угодно, только не это…

А когда дней через пять мне позвонил один из участников нашего приключения и сказал: «Я предлагаю в выходные продолжить поиски Пана…» – я поняла, что ключевое слово произнесено и не я одна сошла с ума.

Не буду описывать две следующие поездки и все, что происходило во время наших поисков. Это уже не имеет значения, так как ничего мы не обнаружили. Скажу только, что за полем в полузаброшенной деревушке слыхом не слыхивали ни о каких козопасах с тремя козами – ни большими, ни маленькими…

Прошло много лет. Но до сих пор меня гнетет мысль, что я прошла мимо чуда, которое выпадает не каждому, прошла мимо сказки, не сделав из-за своей косности и страха быть осмеянной единственно верного шага. Ведь по древним преданиям, Хозяин леса показывается людям только в особых случаях и выполняет, если к нему обратиться, любое желание…

Мы, прагматики нашего времени, забывшие свои корни, заблудшие в скепсисе и научных теориях, не умеющие жить в гармонии с природой, разучились верить в сказки. Тем хуже для нас…

Записано со слов Галины Л., г. Химки Московской области

Гостья из «параллельного мира»

Моя приятельница страдала сердечным недугом.

В то время уже печатались в газетах и журналах загадочные истории о египетских пирамидах. Поверив в одну из них, я решила сделать макет пирамиды Хеопса, чтобы в верхнюю треть можно было поместить больную. Сделать это надо было по всем правилам, детально изложенным авторами. Согласно опубликованной версии, возникающие в пирамиде магнитные силовые линии излечивают порок сердца без операции…

Одержимая идеей, я стала искать место, где можно соорудить макет пирамиды. Дачи у меня нет, строить что-либо под окнами панельной девятиэтажки – смешно. Решила ограничиться собственной квартирой и на себе же опробовать. Человек я, как уже говорила, занятой, домой прихожу в 7–8 вечера. В общем, времени для деятельности остается мало – только ночные часы. А надо было спешить. Да и со строительным материалом сложности. Вот я и решила: сделаю из бумаги. Газет у меня видимо-невидимо. Приняла решение и тут же взялась за дело. В инструкции, мной прочитанной, высказывалось предостережение: нельзя ошибиться даже на миллиметр. Высчитала «ребра» пирамиды, расстелила газеты, вычертила, склеила, оформила «ребро». И так, по одному, каждый вечер. Когда я собрала все грани воедино, было два часа ночи. Стала думать, как укрепить «ребра», чтобы пирамида не развалилась, – ведь газета под тяжестью деформируется. Но что придумаешь, когда глаза слипаются от усталости и страшно хочется спать… Решила на нитках привязать к люстре и оставить до следующего дня. Так и поступила. Потом пошла спать, выключила свет и… в дверях комнаты увидела огромную величественную кошку, похожую на сиамскую, гладкошерстную. Она смотрела на меня явно недоброжелательно, хотя и не агрессивно. Я обмерла, но затем, собрав всю силу легких, завопила и бросилась включать свет. В голове мелькнула мысль: богиня Изида! Муж, который спал тут же, подскочил как ошпаренный: «Что? Где?!» Я без сил села на кровать… Естественно, при свете кошка исчезла. Муж обежал всю комнату, но нигде никого не было.

Существует поверье, что есть такая кошка, проходящая сквозь стены, и тот, кто ее увидит, должен собираться к праотцам… Надо сказать, страх смерти меня не одолел, но появилась шальная мысль: что, если это «параллельные миры» заволновались? Но зачем было такую «пантеру» присылать меня останавливать? Я ведь могла умереть от страха! Неужели нельзя было послать что-нибудь маленькое и безобидное…

Но одно я поняла точно: рано нам открывать тайну пирамид. Пусть спокойно живет Изида!

Из письма Галкиной Г. В., г. Москва

Пришелец

Цезарь – он и есть Цезарь. Огромный, пушистый, гордый кот. Смысл своего имени он уловил, что называется, «с пеленок». Других котов считал низким сословием и давал им это почувствовать.

Наблюдая за ним, я временами чувствовал, как мурашки пробегают по спине от мысли: «Да кот ли это вообще?» Приходили мысли и о перевоплощениях в новой жизни, и об инопланетянах, и о жителях параллельных пространств, а чаще всего о всякой нечисти – да простит меня Цезарь!

Поведение его ничем не отличалось от человеческого.

К примеру, я неоднократно пытался, играя на его гастрономических слабостях, вынудить его поднять лакомство с пола. Заметил я за ним этот снобизм случайно. Уронил как-то, протягивая ему, кусочек мяса на пол, а Цезарь даже не глянул на него, стал ждать следующий. Я подвинул кота к мясу и, надавив на шею, попытался показать ему, где лежит любимая еда. Однако уже на уровне двух сантиметров от носа Цезаря до кусочка почувствовал значительное сопротивление. Кот вывернулся из-под руки, укоризненно посмотрел на меня, брезгливо отряхнул лапы и отошел. И как я его ни заманивал, гордо отказался подойти.

Ел он исключительно из тарелки. Никакие «кошачьи миски» не признавал. Причем тарелка должна была быть идеально чистой. Никогда ничего не клянчил. Наоборот, к своей тарелке подходил только после устного приглашения. Спал только на своей подушке и требовал, чтобы ее регулярно чистили. Орал сначала вежливо, потом сердито, если подушка была даже в его собственном пуху.

Казалось, он никого, кроме себя, не любил. Не раз я заставал его перед зеркалом откровенно любующимся на себя. Других животных игнорировал, но никогда не поворачивался спиной к опасности.

Все его четвероногие собратья откровенно побаивались Цезаря. Злобного соседского пса Рэма, грозу всех дворовых кошек, хозяин вынужден был тащить что есть сил за поводок, а тот упирался четырьмя лапами, боясь выйти на прогулку, если у нас была открыта дверь, а в проеме ее сидел наш кот. Заканчивалась эта сцена тем, что Цезарь брезгливо отряхивал лапы и лениво уходил в глубь квартиры. Только тогда Рэм пулей, волоча за собой хозяина, пролетал мимо нашей квартиры. Причем никогда никаких эксцессов у них не было, поэтому понять причину страха собаки я до сих пор не могу. Такие же чувства Цезарь внушал и другим обитателям нашего подъезда.

Но как-то раз я увидел, что задумчиво сидящий на окне Цезарь вдруг заволновался. Его царственное спокойствие куда-то испарилось, он забегал по подоконнику, потом ко мне, к окну, снова ко мне, как бы приглашая следовать за собой. Я подошел. Под окном сидел кот. Цвет его определить было трудно. Про таких говорят «серо-буро-малиновый». Грязный, драный, с рваными ушами, он в упор смотрел на наше окно.

Я отошел к холодильнику, отрезал кусок колбасы, налил в пустую консервную банку молока и пошел выносить милостыню бездомному бродяге. Открыв дверь, я потерял дар речи: нищий кот уже сидел на пороге моей квартиры и так же в упор, не мигая, смотрел на меня. Я хотел поставить еду перед дверью, но он преспокойно, как само собой разумеющееся, переступил через порог и, как хозяин, вошел в мой дом.

Если говорить честно, мне стало не по себе. Спорить с бомжом о его и своих правах мне почему-то не захотелось. А поведение Цезаря как нельзя лучше иллюстрировало крамольные мысли, мелькнувшие в моем мозгу. Нет, Цезарь не унижался. Но он подчеркивал вторичность своей роли на фоне пришельца. Он позволил ему поесть из своей тарелки, лечь на свою подушку, он ходил за ним следом, ловя каждое движение гостя и как бы стараясь ему угодить…

Ночью я вышел в гостиную, где обычно спал Цезарь, и застал котов, сидящих в креслах друг напротив друга. На мой приход они просто не обратили внимания. Я смущенно закрыл дверь, ловя себя на том, что почти готов был извиниться за беспокойство.

Утром пришельца в квартире уже не было. Ушел ли он банально через форточку, улетел ли на НЛО или просто растворился в воздухе, не знаю…

Жизнь продолжается. Цезарь ведет себя, как и раньше, как будто и не было у нас в доме серо-буро-малинового бомжа.

Пытаясь утвердиться на вершине реализма, я перешерстил своего кота в поиске блох, которых он просто обязан был подцепить у бродяги, и не нашел ни одной. А подушка, которую так нахально занял чужой, была чиста, несмотря на то что кот был грязен беспредельно.

Наверное, я фантазер. Где-то внутри меня уже родилась невероятная гипотеза встречи двух представителей чего-то запредельного, и на Цезаря я смотрю с мучительным любопытством: какие инструкции он получил от посетившего его посланника?

Записано со слов Егорова А. Ф., г. Сочи

Некто

Государство щедро отблагодарило меня за мой сорокалетний труд. Грамотами и благодарностями можно оклеить всю мою комнату в коммунальной квартире, в которой я родилась, из которой я уезжала «поднимать целину», в которой умерли мои мать и отец и где, наверное, умру и я. Возможно, даже от голода, если уйдет из моей жизни неожиданно полученный дар, так как на пенсию мою прожить уже практически невозможно.

Я осталась совсем одна, отказав себе даже в праве иметь близкую душу – кошку или собаку. Животных люблю и жалею. Считаю их лучше людей. И жизнь не раз подтверждала это.

В церковь не хожу. Была воспитана атеисткой, ею, казалось, и умру, если бы не один совершенно фантастический случай.

Стоя у прилавка и зажав в кулаке заранее просчитанные до копейки деньги, я наконец решилась: купила сверх запланированных хлеба, подсолнечного масла и пяти яиц еще две сардельки – не удержалась.

Когда я вышла из магазина, дорогу мне преградила большая и очень грустная собака. Она подошла ко мне, ткнулась носом в пакет, который я держала в руках, и заскулила, глядя на меня страдальчески слезящимися, как у меня, глазами. Шерсть у нее была свалявшаяся, с проплешинами, над ввалившимся животом торчали ребра…

«Бедная моя, – сказала я, – у кого ты просишь? У такой же несчастной, никому не нужной старухи, как и ты. Посмотри, сколько вокруг людей, которые могут тебя накормить. Иди к ним». Но собака, как будто не слыша моих слов, плелась за мной до самого дома. И у подъезда сердце мое не выдержало. Я не смогла закрыть перед ней дверь, не накормив.

Отломив кусок хлеба и попрощавшись с мечтой о двух мясных днях, я протянула ей одну из двух только что купленных сарделек. Собака съела и то и другое. Взяла из рук вежливо, без голодной жадности, но проглотила мгновенно. Я вошла в дом. Выглянула в окно. Ее уже не было.

На следующий день я вышла из дома и увидела вчерашнюю несчастную собаку. Она сидела недалеко от подъезда, без интереса пропуская всех входящих и выходящих, но сразу поднялась и подошла, как только увидела меня.

Я снова заговорила с ней. Но она, не обращая внимания на мои слова, стала настойчиво подталкивать меня к углу дома, за которым находилась дверь в мусоросборник. Когда я попыталась оказать сопротивление, она, заворчав, аккуратно взяла зубами край моего плаща и не сильно, но настойчиво потянула за него. Я испугалась, что старенький плащ разорвется, и уступила.

Затащив меня в угол, собака отпустила мой плащ и подбежала к пустой упаковке из-под молока, валявшейся вместе с другим плохо убранным мусором перед дверью мусоросборника. Ничего не понимая, я проследила взглядом за ее манипуляциями. Собака толкнула носом пустую молочную тару. Под ней лежала 50-рублевая купюра. Глядя мне в глаза в упор, собака впервые подала голос, слабо и хрипло тявкнув. Я наклонилась и подняла деньги. Для меня это был целый клад.

Растерянно сказав ей, как человеку, «спасибо», я погладила подставленную мне для ласки голову. «Ну, пойдем, я куплю нам с тобой еды», – сказала я. Радостно виляя хвостом, она пошла за мной к магазину. «Подожди, я сейчас приду», – пообещала я и открыла дверь. И снова, второй раз, я услышала слабый звук ее голоса.

Когда я вышла из магазина, собаки не было. Я звала, ходила вокруг, потом подумала, что она ждет меня у подъезда, и поспешила домой. Но и там меня никто не ждал.

Три дня я хранила в холодильнике купленные в тот день косточки, а потом поняла, что ждать бесполезно. И почти две недели варила на них себе супы.

Больше я никогда не видела свою собаку. Иногда мне кажется, что ее и не было. То есть была, но НЕ СОБАКА, а НЕКТО, приходящий к людям в тяжелую минуту, чтобы помочь тем, кто готов поделиться с еще более страждущим последним куском.

А через некоторое время ко мне попросилась на постой одна немолодая и одинокая женщина – беженка. Наша русская женщина, потерявшая семью во время чеченских событий. Она ухаживает за мной, как за родной, а я жду ее по вечерам и готовлю ей ужин, когда она усталая возвращается с рынка, на котором торгует чужим товаром. А ведь была учительницей!

Она балует меня едой, о которой я уже не мечтала, и добрыми словами, которые я уже не надеялась когда-нибудь услышать.

Иногда мне кажется, что моя постоялица и собака, подарившая мне 50 рублей, как-то связаны между собой. Но как? Мое атеистическое воспитание, склероз и уже отупевшие от жизни, которой я жила последние годы, мозги мешают ответить на этот вопрос.

Записано со слов Прянишниковой А. И., г. Москва

Реинкарнация

Прежде всего мистическое восприятие человеком животных связано с реинкарнацией – переселением душ.

Что происходит с человеком после смерти, волновало людей во все времена. И большей частью древние мыслители сходились на том, что кроме физического тела в человеке есть еще нечто более тонкое, более неуловимое – душа.

Ее путь после расставания с телом разные религии представляли по-разному. Древние египтяне считали, что по прошествии многих лет душа непременно возвратится в тело хозяина. Именно поэтому жрецы бальзамировали усопших, чтобы их тела, не уничтоженные временем, могли дождаться новой встречи со своей душой. Древние инки сжигали своих умерших. Согласно их верованиям, душе предстояло переселиться на солнце и больше никогда не возвращаться на землю. А индусы утверждают, что душа проходит путь последовательной реинкарнации и после смерти человека может вселиться в другого человека или даже животное.