Текст книги "Река Зеро"

Автор книги: Ирина Булгакова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Ирина Булгакова
Река Зеро

Исповедь в стиле ар-брют

«Если ты решил (решила), что твой ангел-хранитель обязан быть добрым и понимающим – разочаруйся».

ГЛАВА 1. МАКСИМЭН

– Теперь слушай сюда, придурок, – плевалось мне в лицо.

Я рад бы не слушать, но она так крепко держала меня за горло, что ничего другого не оставалось.

– Если ты думаешь, что я писаюсь от счастья от всего этого дерьма, то нет, – шипела она. – Я сильно огорчена. Всё, что от тебя требуется – беречь свою жизнь. Беречь свою гребанную жизнь! И клянусь – если ты еще раз сломаешь себе что-нибудь – я сама тебя убью!

– … ммм. – Она чуть-чуть ослабила хватку и из моего горла вместе с воздухом вырвались звуки протеста. Вернее, мне хотелось так думать. Но напоминало, скорее, блеяние козы.

Или, в моем случае – блеяние козла. Конечно, я мог бы подобрать более удачное…

– Заткнись, сволочь.

И еще удивился: я что, подумал вслух?

– Подставишься, гад… А к этому всё идет, – жалобно твердила она и я видел, как ей приходилось нелегко.

Она еле сдерживалась.

Она так сильно ненавидела меня. И, самое странное, я не мог даже отдаленно себе представить – за что? Мне очень хотелось поинтересоваться, но я не мог. Она была сильнее. Не по-человечески сильнее для девушки хрупкой. Такой вот стройненькой сексапильной блондиночки лет семнадцати. Потому что ни хрена на восемнадцать она не тянула: белый ежик коротких волос, отсутствие косметики, да распахнутый до самого горизонта стальной блеск серых глаз.

Пасмурных, как вечное небо над ее головой.

– …привязалась? – процедил я. В очередной раз – и опять безрезультатно пытаясь оттолкнуть ее от себя. Не хотелось бить девчонку…

Пожалуй, именно так я потом и буду объяснять ситуацию тем, кому захочется поинтересоваться, откуда на моем лице появилась пара фингалов.

– Заткнись. Ты, чмо, – выжала – скорее, выдавила она из себя. – Ты ни хрена завтра не вспомнишь… Как последние сто раз. Такое вот жидкое дерьмо. Всё, что я, наверное, могу тебе оставить на память – твое больное горло. А не свернутую набок шею. Но я по-прежнему надеюсь. Блошиный квартал, «У шкипера»! Завтра в восемь! Просто! Приди!!

Она вдруг сорвалась на крик, и я реально испугался. «Кстати» вспомнились страшилки про тварей из Слепых кварталов, или осужденных с «Домовым» в башке: вопьется сейчас в мое лицо и откусит кусок.

И еще выплюнет так смачно на асфальт.

Я прямо видел, как по ее губам течет кровь.

Моя кровь.

– …молчу, – судорожно вздохнул я.

– Вот и молчи. Сколько раз тебя предупреждала! Звала. Придурок. Семнадцатый порт. Завтра! Просто приходи! Мы. Завязаны. Ты сдохнешь. А я… не хочу!!

Ее черные (почему-то я знал) ногти впились мне в кожу. У меня потемнело в глазах. Было так, как будто небо обнаружилось под ногами. И внутри всё тряслось в ожидании последнего полета. Я ждал обещанных перед смертью видений. Что-то там вроде всей жизни в картинках. А что? Я бы посмотрел. С чувством так, с толком. С попкорном и пивом.

Вранье. У меня вертелась только одна мысль: я погибну от рук девчонки. Меня убьет хрупкая блондинка семнадцати (в лучшем случае!) лет от роду. Росленькая, длинноногая. Надо же: такая хорошая.

И такая плохая.

– Э-эй, есть кто дома? – пронеслось вдруг над нами. Над моей головой и, пожалуй, над серым небом Гэтвеста.

И в тот же миг я рухнул на бетон набережной – серый, в заклёпках пятен от жвачек. Воздух насосом втянулся в мои внутренности. Потревожил всякие там легкие, заставил сердце с восторгом обретенного второго шанса затрепыхаться в груди.

Короче, я ожил.

И проснулся.

***

Тонкие руки так призывно раскинулись на кровати, словно девушка даже во сне не оставляла попыток накинуть мне на шею круг душных объятий. Для чего? Чтобы еще раз предложить мне то, что больше не нужно – себя? Приторный коктейль, составленный из ингредиентов дешевых слов – «только ты, будь со мной, такой классный парень», скрепленный парой-тройкой реальных оргазмов.

Точно реальных. Отвечаю.

Когда-то, сильно на заре моей юности, я бы малость засомневался. С тех пор утекло столько воды, что сейчас меня не проведешь. Правильная подача изгибов тела, мелодичных стонов и криков – мило, не спорю. Только страсть часто выходит за рамки принятых эталонов. Распахнутый в крике рот, пустые, без единой разумной мысли глаза, размазанная косметика, судорожно сведенные пальцы. И слова – лишенные смысла, летящие взахлеб в бессмысленном, горячем повторе…

Да мало ли.

Мне хотелось бы утверждать, что любой нормальный парень, способный отличить игру от реальности, легко переходил на правильную сторону. Но это далеко от истины. Например, один из моих приятелей предпочитал спектакль в койке.

«Пусть разыгрывают оргазм, пофиг, – на полном серьезе утверждал он. – Потому что эти лживые создания изначально ни на что натуральное не способны».

Чего ж тут удивляться тому, что девушки отвечали ему взаимностью, редко залетая в его постель? Тонко чувствующие натуры, в отличие от нас, способны за словами разглядеть суть. Когда за фальшивыми комплиментами «ты самая-самая» проступает истинное отношение – «эти лживые создания». Так же ярко, как сквозь наложенный слой проявляется реальная картинка.

С моей точки зрения, койка – обоюдоострый процесс с отдачей в обе стороны. И если единственное, чем ты можешь похвастаться – «я ее трахнул», у меня для тебя плохие новости, приятель. Еще неизвестно, кто и кого.

Другое дело, что для большинства девушек первый секс, как разогрев перед стартом. Движок прогрет, осталось чуть газануть – и впереди маячит на горизонте «Долго и Счастливо». Одно неосторожное движение и на скорости фиг соскочишь, без травм и ушибов.

«Макс, мне ни с кем и никогда…»

«Семь раз за ночь, я такого не помню!»

«Ты – мой бог!»

Банальности? Пусть. На эксклюзивных платформах, типа «я не могу без тебя жить» дом не построишь. Зато каждый вздох, вскрик – кирпич в здании моего эго, и так взлетевшего до немыслимых высот.

И что дальше? Откройте небо, я хочу выше?..

Ладно, закройте. Нет там ничего привлекательного для меня.

Я себе уже всё доказал. Мой астероид прочно утвердился на заданной орбите, и в ближайшие годы менять ее не собирался – тут я склонен был согласиться с Нищебродом, которого считаю своим близким знакомым. Другом я не считал его никогда. Дружба ломает деловые связи – и даже если вы так не считаете, правило не меняется. Он нужен был мне как деловой партнер, и тот, кто прикрывал мою задницу. Когда начиналась «настоящая» работа…

Сейчас точно не буду думать на эту тему. Не стоит забывать, что я стою голый в комнате, забитой запахом секса до такой степени, что кажется, его впитали стены. На кровати лежит спящая девушка, а я тихо – чтобы не потревожить ее – ищу…

Нашел, свои боксеры – на полу, где ж им еще быть. И рубашка там же. Естественно, без пуговиц. Скоро я на одни рубашки работать буду, позёр хренов.

Застегивая ширинку, опять приковался взглядом к девушке на кровати. Влажная простыня, пропитанная моим и ее потом, сползла вниз, открыв стройные ноги. Огненно-красные волосы разбросаны по подушке, ротик приоткрыт. Похрапывает с таким удовольствием, что так и тянет разбудить.

Покувыркались на славу – с чего бы мне отрицать очевидное? Пора и честь знать. А то, чего доброго, милый ротик вытолкнет сакраментальное «ты уходишь?!», от которого до стеклянных вещиц, кометами прожигающими мой ночной небосвод, один шаг.

Или пара фраз.

Или так: мне не нужных фраз.

Я спускаюсь по лестнице на нижний уровень, пропуская средний, рельсовый. К чему мне общественный транспорт, если моя малышка ждет меня внизу? Медленно и слегка нервно качая серебром бортов на волнах. Ночной воздух дарит мне влажный поцелуй тумана. И я принимаю его открытым ртом.

Без языка, конечно.

Стальная дверь многоэтажки с щелчком доводчика запирается за моей спиной, отрезая кусок хорошо пропитанного тортика и оставляя его хрен-бы-я-помнил на каком этаже.

Если бы вы хотя бы на миг могли представить, с каким удовольствием я иду по пирсу, в своих штанах военного образца, в распахнутой рубахе – вы подавились бы от зависти.

Или поперхнулись.

Но глаза бы закатили – точно!

На раскладке причала нет ни одного свободного места. Оно и понятно. Добропорядочные граждане с вечера давят бока в своих постельках, а недобропорядочные вряд ли заявятся ранее полудня. Сейчас я, оседлав свою малышку, упорхну в туман, освободив местечко для припозднившегося счастливчика.

Моя отзывчивая малышка, зажатая между монстрами отечественного производства: синюшным Бомбарди и приторно-сливочным Бэйти, сладко угукает мне в ответ на активированный сигнал био-чипа. НБИЧ – хотя лично я, как и большинство, называю его БИЧ. Полная модификация как у всех: нейро-биологический иммунно-моделирующий чип. Я с ним родился. Как все около человеческие виды последние полторы сотни лет.

Поначалу биологически совместимый симбиот внедрялся в височную область по желанию. И представлялся как панацея не только от бед (регенерация, стойкая иммунная модуляция), но и неограниченная по байтам кладезь информации. Такой вот коммуникатор, в который встроены дополнительные опции по продлению жизни.

Короче, был выбор. Внедрять или не внедрять – решай сам.

Ага. До первого разделения материнского чипа во время беременности. И настало новое время, от которого и пришлось танцевать – и вообще не те танцы, которым тебя учили с детства. Человечество, внезапно лишенное выбора, сделало попытку откатиться к истокам, но было поздно. Даже инкубационный способ выращивания детей в донорских яйцеклетках не дал результатов: дети рождались с БИЧ. И это уже, увы, был не чип (хотя название так и закрепилось). Встроенный в ДНК алгоритм существования, изъять который можно было только с жизнью.

А что? Нет выбора? Некоторые вздохнули с облегчением – да и хрен с ним.

Меньшинство выходило на баррикады – пытались донести до масс идею о том, что БИЧ – не наш прогресс. Что мы давно уже идем не своим путем. И войн с инопланетянами не потребовалось: теперь каждый из нас рожден с постоянным доступом к Мозгу нашей сдавшейся на милость победителя шлюшки-планеты.

Толку, как от всех разговоров – ноль.

В крайнем случае, выстрел с голову – чем тебе не выбор?

Я отношусь к БИЧ как всё мое поколение. Никак. Он есть. Как часть меня, часть мира.

С одним существенным нюансом – мой БИЧ несколько нестандартен. Но об этом я не скажу даже под пытками.

Хотя сексуальные девочки могут рискнуть.

Темная поверхность воды – почти осязаемая ртуть, отражающая свет биолюминисцентных гибридов деревьев, словно толкает мне навстречу аквабайк. Я ревниво отодвигаю берцем соседний Бомбарди. Сдерживаюсь в последний момент: только сигналки мне сейчас и не хватает. Вкупе с инспекторами. У-у, твари, наверняка барражируют водные, да и воздушные просторы в поисках легкой наживы.

Нет-нет, спасибо, господа – наверное, откажусь. Я сегодня натрахался под завязку.

Пусть другие свирепо величают свои аквабайки мужскими именами, моя Вильгельмина – точно девочка.

– Скучала, Мина? – почти вслух говорю я, седлая ее.

Я пропускаю кожаное сиденье между ног, нежно поглаживаю приветливо мигнувшую панель, и да – моя девочка заводится с полуоборота. Еще не успевшая до конца остыть после вечернего забега, она отзывается довольным урчанием где-то в районе моего паха.

Я дистанцирую заглушку, и причал со смачным шлепком отпускает меня. Швартовый столб меняет цвет с красного на зеленый, и моя белая с серебристой волной девочка, с изысканной грацией оставляя за правым бортом неуклюжий Бэйти, разворачивается, держа нос точно на север, на развязку Центральной водной магистрали.

Город ночью красив. Горит биолюминацией видимая часть надводного сектора. Светятся гибриды деревьев, кустов, плюща, закрывающих часть балюстрад. Слабые подобия лиан змеятся вдоль мостов и эстакад, пересекающих водный путь. Флора, допустившая в свою сердцевину ферменты, когда-то позволявшие медузам светиться – разгоняет темноту. Растения, изначально созданные только для выработки кислорода, приняли на себя двойную нагрузку – освещать города. А прародители нынешней надводной флоры – медузы, присматривая за своим усовершенствованным потомством, парят под водой. Их многометровые щупальца и купола разгоняют мрак подводного сектора. Там, в полной тишине.

Моя рубаха расстегнута, я ловлю грудью встречный ветер. Город у воды невероятен. Но это ничто по сравнению с тем, как он впечатляет, если смотреть с крыш многоэтажек. Как-нибудь я попробую описать. Если у меня хватит слов, конечно.

Мина летит, легко вписываясь в поворот возле волногасителя. Отлажено работает движок. Мне нравится думать, что моя девочка меня не предаст.

Хотя нет. Так мне не нравится думать. Словно предоставить ей право принимать решение. А ничего подобного ей не светит. Она моя. И все решения я уже принял. Я ее не предам. Так уже лучше.

Скоростной канал, скованный в броню набережной, от самого основания которой берут разгон монолитные тела многоэтажек, затягивает аквабайк. Мы с Миной мчимся по выделенной полосе, оставляя за плечами тонны воды, пронизанной огнями. Флуоресцентная линия делит движение на прямое и встречное. Но в столь ранний час нам не мешает никто. Мы летим на предельной скорости, а голограммы рекламных полотен сливаются в один многоцветный калейдоскоп. У выхода на развязку я сбрасываю скорость. И не только потому, что боюсь схлопотать штраф за превышение скорости. Здесь полосы сужаются, и предрассветный туман вгоняет нас в закрытый туннель. Почти на минималке я ввожу аквабайк в бетонное чрево.

Практически сексуальное действо – моя мощная машина, входящая в узкое, заполненное оседающим на коже туманом, нутро. Скользит, наращивая скорость, почти касаясь бронированным бортом огороженных пластиком стен.

О, да, детка. Еще чуть-чуть – и мы с шумом форсированного движка, с пеной брызг вырвемся на свободу.

Счастливые.

Удовлетворенные.

Мне нравится искать в обыденности эротический подтекст. Нравится держать себя в легком тонусе.

Нравится думать, что наша столица вечного лета хочет меня так же, как и я ее.

Мой друг Морф, умник из ЦИПБ (центра исследований патологий БИЧ), на полном серьезе недавно мне заявил, что моя гиперсексуальность – признак ненормальности. Типа, я уже от формулы «трахать всё, что движется», сместился в сторону «и что не движется». Как шутка – имеет место быть. А если добавить здравого смысла – чушь. Я разборчив как русалка на Мамин день. Просто на фоне его трех-четырех связей в год, мои…

Все мои кажутся гипер. Сверх. Пере.

Морфу завидовать молча не понравилось. Поэтому он подключил образование и выдал мне диагноз «сатириаз», с соответствующей кодировкой патологий по шкале Рокен-Бауэра. И заумными фразами

(будь проще, Морф)

объяснил, что мое либидо имеет такой гипертрофированный

(по сравнению с твоим, Морф?)

замах потому, что я не могу

(Морф, может, не хочу?)

подключать к сексу

(дай подумать – банковский доступ?)

эмоциональную составляющую. Но это всё

(что всё, Морф?)

пройдет, стоит мне встретить ту девушку, которая…

***

Прошу прощения за паузу. Меня стошнило.

***

– Макс, дурачок, хватит тебе уже качаться. Скоро на человека будешь не похож.

Женский голос проворковал за моей спиной, но я и ухом не повел. Сложно ушами вести, когда жмешь на переднюю дельту сотку.

И это без грифа.

– Ма-а-акс. Куда тебе еще качаться, скажи? И так все девчонки твои.

– Не все, – кряхтя, выдавил я. – Ты.

– О как. Только одна я и осталась? – на пределе сарказма поинтересовалась собеседница и внесла, наконец, себя в поле моего зрения. Все сто семьдесят пять сантиметров немаленького роста и килограмм шестьдесят пять правильно «подсушенного» тела.

Магда – собственной персоной. Прошу любить и жаловать. А тем, кто к этому не готов, опасная девочка вполне способна отвесить такой джеб с левой, что тяжесть нанесенного оскорбления уравновешивалась количеством выбитых зубов. Где один зуб – «дружеская» подколка, которая просто пришлась не в тему. Два – почти оскорбление. Три…

А где три, там и все остальные.

Рельефно обтянутая черным эластаном, рыжая девушка с предельно короткой стрижкой (еще бы чуть, и я назвал бы ее лысой), оседлала соседний тренажер. Один из тех, которые мой первый инструктор называл «фрикционные». Толк сомнительный, но наблюдать за тем, как девушка медленно сводит и разводит бедра, можно бесконечно. Почти так же бесконечно, как смотреть на воду и огонь.

С перерывами на «чай-кофе» где-нибудь в подсобке, естественно.

– Сто лет тебя не видела, Ма-акс, – лениво растягивая слова, сказала девушка. Она откинулась на спинку тренажера, заложила руки за голову и стала рассматривать меня. Так же медленно, как и говорила: с головы до ног и обратно. – Подстригся. Мне нравится. А то длинные волосы меня так просто бесили. Ну, во-первых: даже у меня не такие густые. Во-вторых… Да хватит с тебя и во-первых. Так определенно лучше. Только на висках нужно было побольше выбрить – татушка не вся видна. Но эффект вместе с темными волосами – угу. Впечатляет. Даже не знала, что у тебя татуха на башке. Ничё так. Волевой подбородок, легкая… Ну, уже малость потяжелее – небритость. Плечи, мышцы, и остальное – по мелочам. Глаза… Тоже ничего. Прям герой ни-хрена-не-моего романа. Только вот губы, это ж прямо кошмар…

– Что не так? – на выдохе хыкнул я.

– Как можно носить такие губы? Это же не губы – а вызов какой-то. Надо ж прикрывать это всё.

– В смысле?

– Прикрывать! Усами там, бородой… Тебе давно пора не мышцы, а карьеру прокачивать. Всё в манагерах ходишь?

Аккуратно, превозмогая даже не последнее «через силу», а стократ препоследнее, я выжал гриф. Дождался контрольной точки – лязга металлических брусков и только тогда сказал:

– И я рад тебя видеть, Магда. Ты ж знаешь, детка – я тебе не конкурент. Твои девчонки в мою сторону и не смотрят, – я лихо отбил подачу.

– Ай-ли, – она довольно усмехнулась. Гибко так, плавно сместилась в мою сторону и застыла буквально в шаге от меня. – Скажи, в тебе имеется то, чем нельзя похвастаться?

– Имеется. Но я тебе его не покажу. Вот поэтому девчонки со мной и не задерживаются, – «загрустил» я.

– Врешь ты все! – Магда хихикнула. – Я ж его видела!

– Это когда еще?

– Лучше спроси – сколько раз.

– Подглядываешь, хулиганка.

– Если я люблю девчонок, вовсе не значит, что я не способна оценить красоту любого тела… Слышала, Петруччо тебя вызвал. Да?

Только Магда умела так виртуозно менять тему. Словно заправский гонщик уже на повороте уходила в дрифт, не обращая внимания на рев движка. Я не успел еще стереть с лица свою фирменную улыбку. Она так и осталась со мной, несмотря на вполне серьезный ответ.

– Было дело, – подтвердил я. Не видел смысла скрывать свое участие в очередном несанкционированном забеге на аквабайках, который и так соберет толпу.

– Ммм… Макс, – она подвинулась ко мне ближе, разом сократив расстояние до интимного. – Петруччо – грязный мальчик.

– Удивила.

– Ты даже не представляешь, насколько. И это не модернизированный движ на байке. О, нет.

Я помолчал, обдумывая.

– Сколько?

Она сосредоточилась. Глаза на загорелом, узком лице превратились в щелки, словно она действительно обдумывала ответ. Любая информация, касающаяся «околоспорта» имела значимость, выраженную не только в кредитах с разным количеством нулей, но и системе зачетов. Условно, также с разным количеством нулей.

– Будешь должен, – разглядывая что-то в моих глазах, наконец, озвучила она.

Кто бы сомневался?

– Точнее, радость моя, – я подхватил игру – наклонился, почти касаясь губами ее уха. – Должен на сто, на двести или…

– Или.

– Так серьезно?

– Всё еще серьезней, малыш. – Магда склонила голову влево, оставляя мне пространство для маневра. – Некто… по секрету сказал, что не планирует тебя видеть не только в ближайших заездах, но и… Вообще.

– Даже так. – Я отодвинулся, положил руку на плечо, разминая вдруг кольнувшую мышцу. – Буду должен. Говори.

Магда подалась ко мне всем телом, вдруг странно втянула носом воздух, словно запах, который источало мое изрядно поработавшее сегодня тело, был не то, чтобы ей приятен – жизненно необходим. Ноздри ее затрепетали и тихо-тихо, чтобы слышал только я, она сказала.

Секунду-другую я перебросил в голове полученную информацию, успел поразиться красоте исполнения и предположить, чем же таким простой манагер Максимэн успел насолить околоспортивной братии. Потому что решать успех гонки со смертельным исходом уж точно не в компетенции простого как морской конь парня по имени Петруччо.

– Буду должен, – еще раз повторил я.

– Не сомневаюсь, – с усмешкой сказала Магда. В раскосых глазах, вдруг задержавшихся на моем лице, почудился отголосок… Тревоги? – Спокойной воды.

– Не боись, малышка, выплывем.

На ходу бросил я. Легко и непринужденно отработав посыл, как и полагается недалекому, усидчивому манагеру средней руки, занимающемуся установкой и поддержкой сигнализационных систем. В чьей доступной комплектации пара извилин, закрученных на бабах и аквабайках.

В утренние часы бассейно-тренажерный клуб «Корректор» дышал целеустремленностью и сосредоточенностью настоящих мастеров. Никакой показухи. Только агрессивная энергия, преобразованная в четкий рельеф мышц. Еще один рывок, еще одно усилие – в общем зачете плюс очередная победа над собой. Которая – вот ведь парадокс – так же подвержена эволюции, как и всё остальное.

Непонятно? А я поясню. Лет семь назад победой я бы назвал и двадцать кэгэ в жиме сидя. Теперь сотка для меня не предел. Такая вот прожорливая девочка – победа. И каждый раз для того, чтобы услышать ее сытую отрыжку, требовалось прилагать всё больше усилий. Но кто я без нее? Человек, начавший путь в другую сторону, к деградации. И, что характерно, двигаться совсем не обязательно. Достаточно просто стоять на месте.

Примерно такими мыслями я себя и развлекал по дороге к бару. Через полчаса смытое летним дождем послевкусие, вызванное присутствием других людей, позволит мне обдумать полученную информацию. Хм…

А ведь по чистой случайности прилетевшую в мою голову.

Или нет?

У стойки, по-хозяйски заложив ногу на ногу, восседала та еще мадам. Из тех новоделок, что таскаются по тренажеркам в надежде подцепить богатого самца.

Подобные ей вычисляются с одного взгляда. Пока кто-то охотится за толстым кошельком, такой вот «девчушке» подавай всё в одном флаконе. Чтобы и упругая задница, и широкие плечи были вставлены в рамку финансового благополучия. Готовый вариант. Мадам считает, что себя она уже сделала: новая форма, в положенных местах обтягивающая выпуклости, ни разу не знавшая вкуса пота. Умелый макияж, типа «ой, я всегда такая», холеные руки, блестящие черные волосы, в строго отредактированном беспорядке ниспадающие на покатые плечи.

Я вдруг подумал: а чем, собственно, она отличается от меня? Не в смысле внешности, конечно. А в смысле затраченных усилий. Возможно, ее каждодневная работа над собой такая же прожорливая сучка, как и моя.

Мысль, что наши вселенные могли каким-то образом пересечься, вызвала во мне раздражение. Не дойдя до стойки бара пару-тройку шагов, я на ходу стянул с себя футболку и небрежно встряхнув, бросил на спинку высокого стула. Хорошо представив себе «аромат», впитавший радость моей очередной победы, я вправе был рассчитывать на то, что мадам упорхнет, сморщив тщательно проработанный носик.

И вдруг.

– Есть дело, Лариосик.

На миг мне показалось, что слова раздались в моей голове.

Сердце пропустило удар – и сразу же наверстало упущенное, дважды боднув ребра. Воздух холодной волной омыл грудную клетку и почти бесшумно вырвался наружу. На интуитивном уровне я почуял лезвие гильотины, сорвавшееся с небес и летящее вниз. И пока оно рассекало ветер в поисках моей шеи, сам я завис во времени как муха в киселе. Назад ходу нет.

И так ясно представилось, как дорога вперед собирает столько трупов на своем пути, что моей многострадальной совести не выплыть.

Ни в этот раз.

Может, показалось? Ведь может, а?

Ну, правда. У меня же тоже имеются всякие там нервы – стресс и всё такое.

Я старательно рассматривал стойку, ожидая появления хозяйки банок таких разнообразных форм и расцветок, что наводили на мысли о секс-шопе. В то время, когда как минимум одно из органов чувств было задействовано, мысли крутились с такой скоростью, что дымился БИЧ. Но каков день, а?

Поднимаю руки: согласен.

Согласен – пропустил первый удар. Пусть не смертельный, но опасный – да! Отсутствие должной информации по забегу вполне могло отправить меня в медблок недели на две. Как вполне очевидные последствия – я рисковал остаться безработным, унося в вольную жизнь пару дорогостоящих для последующего лечения травм.

И что? Я не успел даже обдумать варианты решения вопроса, как…

Комбо!

Второй удар прилетел из-за той грани, откуда и прилетать-то ничего не должно! Оттуда спускается приговор. Липнет мерзкой присоской на шею или обездвиживающим ударом в затылок и всё. Ты открываешь глаза, а твой мозг, довольствуясь четко рассчитанной дозой кислорода, в кромешной темноте начинает путь в никуда.

Короче, секунда, отпущенная на непосредственную реакцию, благополучно улетела в вечность. И пока я с увлечением рассматривал ее высунутый напоследок язык, в моей голове крутились шестеренки. Любая моя реакция станет ложью. Остался единственный вариант – дождаться повторного вопроса.

Не знаешь, как выкрутиться – постарайся закосить под дурочка. Так говорил мой ранее упомянутый первый инструктор. И всякий раз добавлял: и ничто так убедительно это не доказывает, как умение постоянно переспрашивать.

В общем, я молчал. Не поворачивая головы в сторону мадам, боковым зрением я видел, как она пожирает меня любопытным глазом.

Я молчал.

Ждать пришлось недолго. За стойкой, наконец, возникла Лика. Попялилась на меня чувственными карими глазами и согласно моргнула. Я всегда после тренировки заказывал одно и то же. И месяца три назад мы успешно пропустили вариант «вам как всегда?». Провожая глазами затылок белокурой барменши, я позволил своим мыслям совершить привычный круг. Тоже, своего рода «как всегда». Милая девочка с волооким взглядом укладывалась в постель на раз-два-три.

Без всяких вербальных и тактильных прелюдий.

Без прикосновений, взглядов, без комплиментов и наводящих вопросов.

Тем более без подарков и приглашений в клубы.

Короткий бросок – и мяч летит через водное поле: «Отель «Минос», восемь вечера, буду ждать». И можно не сомневаться – прямое попадание в ворота. Пока ты идешь к выходу под оглушительные крики «гол!», девочка с застывшим лицом и приоткрытым ртом уже отсчитывает время, оставшееся до.

Неинтересно. При подобных предлагаемых обстоятельствах, мой охотничий инстинкт лениво зевает во всю пасть и отправляется в койку.

В одиночестве.

– Так ничего и не скажешь?

Услышал я хрипловатый голос мадам и где-то глубоко внутри перевел дух: нет, у тебя не шиза, тебе не показалось. Потому что это…

Полный пи… трындец.

– А? – Я вполне правдоподобно обернулся. – После бассейна плохо слышу, – я убедительно ковырнул ближайшее к ней ухо мизинцем.

Лика появилась за стойкой, беззвучно поставила передо мной стакан, заполненный протеином. Ее взгляд изменился, неприязненно скользнув по гладким волосам моей визави.

– Я задала тебе вопрос, – уточнила мадам, небрежно откинув прядь волос.

Стул подо мной скрипнул, когда я, облокотившись о стойку, наклонился к ней. Она не отпрянула. Лишь в карих глазах неуловимо блеснуло отражение барной подсветки. Я «услышал», с каким звоном лопнула струна, огораживающая ее личное пространство, как взвыл в мозгу сигнал тревоги.

Мадам непроизвольно задержала дыхание, пытаясь скорректировать зону комфорта.

Оставалось чуть дожать ситуацию. Если она выбила меня с поля, я прихвачу ее с собой.

Подмигнув Лике, даже не пытающейся прикрыть любопытство каким–либо действием, я потянулся к самому уху мадам. Практически ощущая, как она пытается удержать себя на одном месте, я сделал паузу. И сказал, шумно выдохнув в изгиб шеи – такой открытый и беззащитный.

– Прости, малышка, ты не моем вкусе.

Не соизволив подарить ей – вот теперь отпрянувшей от меня на расстояние вытянутой руки – и минуту на поиск достойного ответа, я несколькими глотками осушил коктейль и поднялся, гладя на Лику. Союзница. Общее понимание того, что произошло, на секунду связало нас, выбросив девицу за границу общего круга. Тепло улыбнулся барменше, превращая нить в прочный канал. Без спешки подцепил футболку и двинулся к выходу.

Кстати, мадам так и не нашлась с ответом. Видимо, туго с соображалкой.

Я вальяжно нес себя через зал, поигрывая мышцами.

Где я мог так проколоться?

Почему сразу не взяли?

Зачем этот спектакль? Проверка? Блеф?

В голове завертелась, раскручиваясь на полную катушку, бешеная спираль. Ее круги увеличивались, задевали черепную коробку, высекая искры. А в эпицентре обнаружилось белое лицо мадам, в ореоле черных волос запакованное на глубине.

Мертвое лицо. И мертвые губы, которые не смогут еще раз повторить.

Лариосик. Ларион.

Я не изверг. Но если убийство могло зачистить путь, что привел мадам ко мне – я бы так и сделал. Но физическое устранение не даст ровным счетом ничего. Пока дверь остается открытой, заявиться мог, кто угодно. «Тепло» встретить гостей и заручиться вечным молчанием вполне в моих силах. Однако, это не выход. Следовало завалить проход. И желательно, с той стороны – вбив импульсную «жвачку» в ту пасть, с чьей подачи дверца открылась.

Всё время, пока я спускался в душевые кабины на цокольный этаж, я контролировал себя.

Целился взглядом в декоративные изгороди сияющих люменом кустов – и выравнивал спину.

Вычленял из какофонии звуков отдаленный шум дождя – и держал на коротком поводке мысли.

Дважды отзеркалил приветственные кивки знакомых качков – и сохранял лицо.

Я отпустил себя в душевой кабине, когда теплые струи тропического ливня шарахнули меня по затылку, унося в сток ролевую маску социума. Ту самую, что заменяла мне лицо, стоило выйти из дома. Я словно наяву увидел, как на минуту вода сменила цвет на бурый.

На пару минут под струями душа я становлюсь самим собой. Не рядовым манагером с предполагаемой работой, о которой у меня имелось отдаленное представление.

Но человеком, превращающим реальность в сны.

Тем, кто с легкостью может выжечь любой БИЧ. Обратить жизнь в прах. В пепелище. Подчистую. Вернуть базовые настройки, данные при рождении.

Без опыта, без навыков.

Спать. Есть. Пускать слюни, испражняясь под себя.

Существовать.

Скромным и неприхотливым овощем в оранжерее, где садовник не появится никогда.

Отбрасывая условности – таков я на самом деле. Человек, который взял на себя право корректировать чужие жизни. Ломать судьбы, перекраивать на новый лад. Я позволяю себе делать вещи, когда сто раз гуманней было бы перерезать клиенту горло.