Текст книги "Амнезия [СИ]"

Автор книги: Ирина Асаба

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)

Ну и все в том же духе. Простейшее жизнеописание рядового российского обывателя.

– Почему старик сказал, что эта рукопись для меня? – недоуменно подумал Юрий и закрыл тетрадь. – Зачем мне нужна его автобиография? Черт! Совсем старик из ума выжил. А еще эти портреты…, – он встал и более внимательно присмотрелся к изображениям, пытаясь найти несоответствия и мельчайшие детали которые бы не сходились. И они нашлись! Эти детали! Нашлись! У одной из женщин на портрете была явно пририсована родинка. На другом портрете у дамы волосы в районе лба росли явно по другой линии. На третьей картинке у Тиамат были ямочки на щеках, хотя на следующем портрете их заметно не было.

– Да это же все подтасовано! – прошептал про себя Чернов, и в очередной раз удивился несомненному сходству портретов. – Какие-то сказки. Прям тысяча и одна ночь, – прошептал он про себя и, захлопнув тетрадь, положил ее в сумку. Туда же отправился и клинок. – Но в цирк сходить все-таки надо, – решил он, закрывая на ключ дверь Забродинской квартиры.

Хотя Марине, по неизвестной причине, до мальчишек не стало никого дела, они про нее не забыли. Дети вообще благодарный народ и беспризорники не исключение. Тузик пару раз навестивший Марину, так же как и Чернов был поражен внезапными переменами, произошедшими с девушкой, но что случилось и почему, он не понимал. Ни о каких чипсах больше не шло речи. Теперь защиты ребятам ждать было больше не от кого и надо было полагаться только на себя. Поэтому Веник увел мальчишек, от греха подальше и спрятал в катакомбах разрушенного монастыря. Катакомбами эти ходы можно было назвать с натяжкой. На самом деле эти подземные проходы являлись ходами, позволяющие незаметно покинуть монастырь в случае его осады. Один ход вел к реке, второй в старую часть города, третий упирался в тупик, заложенный кирпичной кладкой, четвертый выходил к бывшим купеческим рядам, то есть на нынешнюю рыночную площадь. Каждый ход имел ответвления, которые или соединялись с ним или тоже оказывались тупиковыми. Почти в каждом тупичке была устроена небольшая келья. Веник, как самый старший, успел облазить катакомбы вдоль и поперек, но даже ему они частенько преподносили сюрпризы. То вдруг осыплется боковая стенка и в глинистой пыли найдется золотое кольцо причудливой ювелирной работы, то обнаружится деревянная дверь, неизвестно откуда взявшаяся. Казалось, сто раз пробегал Веник по этому месту, даже стрелки, обозначение которых были ведомы только ему, оставались на месте, ан нет. Взялась откуда-то потайная дверь, словно волшебной палочкой на место поставленная. Притащив ворованный из сараев, где рабочий люд держал мелкую скотинку, инструмент, Веник взялся за работу. Любопытство одолевало не только его. Ребята крутились вокруг заводилы, мешались ненужными советами и лезли под руку.

– Вень, а Вень? – дергал его за рукав Тузик. – Как ты думаешь, откуда она взялась, дверь то эта? Может, она замазана глиной была? Вон рядом дорогу прокладывают… Может от сотрясения? А что там? Вдруг покойники схоронены?

– Отстань Тузик! Почем я знаю. Сейчас вскроем – ясно будет.

Используя вместо рычага гаечный ключ, мальчишки пытались отжать дверь. Она скрипела, трещала, но поддавалась плохо. Попросив Тузика крепко держать инструмент, Веник отошел к другой стороне узкого прохода и попытался выбить дверь плечом. Результат оказался нулевым. И дверь, и замок, как стало понятно по сильно ушибленному плечу, обладали большим запасом прочности, чем ожидал мальчик. Покрутившись еще немного на этом месте, ребята разочарованно пошли по лабиринту в сторону реки. В одной из келий у них была устроена берлога, притон, шалман, малина и можно дать еще с десяток определений месту, в котором беспризорники устроили себе место ночлега.

Керосинка поблескивала желтыми язычками пламени, а вода в закопченной кастрюле начинала весело побулькивать. Батон колбасы и быстро растворимая рисовая каша, вот и весь ужин перед долгой осенней ночью. Поев, мальчишки завернулись в тряпье, натасканное с близ лежащих помоек, и попытались уснуть. Однако им не спалось. Тузик громко кряхтел под лоскутным покрывалом, и было понятно, что он хочет о чем-то спросить, но боится получить от ворот поворот. Цыган и Валидол тоже вертелись на разбитых раскладушках, списанных за большим износом из детского сада, пытаясь согреться и уснуть. Необходимости в отопление в келье не было. Зимой и летом температура в ней была примерно одинаковой, четырнадцать-пятнадцать градусов тепла. Но если монахам этого было достаточно, то полуголодным подросткам явно не хватало. Наконец все угомонились. В подземной тишине, не нарушаемой городскими звуками, воцарилась космическая тишина. Прошло несколько часов и вдруг ни с того ни с сего, Тузик проснулся. Проснулся, открыл глаза и прислушался. Причины для тревоги не оказалось. Все было тихо. В кромешной темноте пещеры только слышалось посапывание друзей, да осыпающийся где-то невдалеке тонкой струйкой песок. Мальчик лежал уставившись в потемки и думал. – Что же там, за этой такой крепкой дверью? Ведь поставили совсем недавно. Для чего? И кто? И где же эта дверь находится, если посмотреть сверху? – Тузик стал представлять себе переплетение подземных ходов, но быстро запутался. Нужен был план. А для того чтобы его нарисовать, необходимо было зажечь свет. Мальчик поднялся с пола, на ощупь нашел на ящике свечу и поджег фитиль зажигалкой. Тузик боязливо огляделся по сторонам. Старшие ребята могли за раннюю побудку надавать по шее. К счастью тусклый свет никого не разбудил и Тузик, оторвав от березового веника прутик, стал рисовать на земле план. Несколько раз он путался, стирал ладонью часть линий и рисовал снова. Наконец что-то стало вырисовываться. Теперь необходимо было восстановить план верхней части города. Промучившись еще минут пятнадцать, он понял, что дверь находится рядом с рыночной площадью, которая в отличие от других городов находилась не в его центре, а на окраине. Мальчик потушил свечу и снова попытался уснуть, но сон как назло не шел. Тузик ворочался с боку на бок и боялся разбудить лежащего рядом Веника. А тут еще есть захотелось страшно… Он встал, и потихонечку вышел из кельи, не забыв прихватить с собой свечку и зажигалку.

Идти в темноте было, мало говоря неприятно. А если уж совсем честно, то страшно и противно. Но свечной огарок был небольшого размера и поэтому Тузик решил его поберечь. Двигаться было необходимо вдоль стены, слегка касаясь ее руками. Это то и было самым неприятным. Мальчишке казалось, что его протянутую руку сейчас кто-нибудь схватит или того хуже отрубит. Почему отрубит, он и сам не знал. Может в подкорке мозга, сохранились воспоминания пятилетней давности, о том, как его отец зарубил топором мать… Хотя, сколько ему тогда было. Два-три года? Это сейчас он уже большой и смелый. Беспризорники взрослеют намного быстрее своих сверстников живущих обычной жизнью.

Наконец Тузик дошел до поворота, перешел через пересекающий его путь тоннель. Пройдя еще метров пятьдесят он остановился и нащупал под рукой деревянную поверхность двери. Постояв несколько секунд перед дверью, он попытался открыть ее, толкнув внутрь, но это ему не удалось. Дверь была все также закрыта. Достав из кармана потертых джинсов огарок и зажигалку, Тузик чуть помедлил, и как оказалось, правильно сделал. По дальнему тоннелю кто-то шел. Мальчишка замер и прислушался. Шли двое, шли не торопясь. Шли, помахивая фонариками, освещая землю под ногами. Парнишка на мгновение замер, не зная, что предпринять, а потом снял обувь, взял разбитые кроссовки в руки и рванул назад. Казалось, что его никто не заметил. Погони, во всяком случае, за ним не было. Запыхавшись, он чуть не пропустил проем кельи, в которой спали его товарищи. Даже не пытаясь отдышаться, он подбежал к старому матрацу, на котором обычно он спал вместе с Веником и, дотронувшись до друга, стал трясти его за ногу.

– Вставай, Веник! Вставай! – тормошил он спящего. – Все вставайте! Ребята! Там такое!

Мальчишки недовольно проснулись, зажгли керосинку и всё также валяясь на своих лежбищах, молча уставились на дрожащего Тузика.

– Ну и? – полюбопытствовал Веник, засветив свечу и с интересом разглядывая испуганного приятеля. – Не тяни резину! Чего случилось? – И Тузик захлебываясь рассказал о странной встрече в тоннеле.

– Да ребята, дела… – протянул, поднимаясь с пола Веник. Надо бы разведать. Всем ходить я думаю, не стоит. Я с Тузиком сам прогуляюсь. Вдруг он все напутал или ему померещилось… А вы тут сидите тихо. Керосинку не зажигайте. Мало ли что. Вдруг и в самом деле здесь кто-то шастает. И самое главное не болтайте. А то ведь мозгов то, у вас нет…, – и Веник вышел в темноту вслед за Тузиком. Мальчишки задули огонек пламени, и все погрузилось в непроницаемую темноту.

Ребята шли по тоннелю, держась за руки и стараясь не дышать. На подходе к таинственной двери они услышали звуки движения и тихий разговор.

– Черт! Что с дверью? – спрашивал кто-то. – Открыться открылась, а закрываться не хочет.

– Плюнь! – отозвался кто-то в ответ. – Потом придем и сменим замок. Грунт, наверное, оседает, вот и перекосило.

Мужчины прикрыли дверь, и пошли в противоположную, от плотно вжатых в стену мальчишек сторону. Те, постояв немного и дождавшись полнейшей тишины, медленно тронулись к двери. Веник, выходя из кельи, взял с собой фонарик. Правда, толку от него большого не было. Батарейки приказывали долго жить и еле, еле наскребали энергии на тусклый лучик света. Тихо, стараясь не издать ни малейшего звука, мальчишки приоткрыли дверь и вошли в такую же, как и их келью. Тусклый лучик заметался по стенам и высветил большие ящики похожие на гробы. Рядом стояла тележка, на которой их видимо перевозили. Ребята подошли ближе, стараясь рассмотреть в темноте их содержимое. Стараясь не греметь, они сдвинули не приколоченную крышку с одного из ящиков и заглянули внутрь. В ящике лежал Банан. То есть не настоящий банан, а десятилетний мальчик по имени Лешка Сивачев, прозванный в их компании Бананом за странную любовь к заморскому фрукту. Он лежал с закрытыми глазами спокойный и умиротворенный. Проблем типа, где бы раздобыть поесть или где переночевать для него больше не существовало.

– Мертвый! – ахнул Тузик и отшатнулся от ящика к двери. Привыкший к смерти Веник подойдя к соседнему ящику, сдвигал крышку с него. В нем лежал Васька-маленький.

– Какие-то они странные, – прошептал он и прислушался, нет ли дыхания.

– Ты чего слушаешь? Чего слушаешь? Не видишь разве? Мертвые. Совсем мертвые, – чуть ли не закричал Тузик и за рукав потянул Веника к двери. – Давай. Пошли отсюда. Накрывай все крышками. А то эти вернутся и нас сюда же положат.

– Да погоди ты истерить, Тузик, – задумчиво прошептал старший мальчик. – Ты присмотрись к ним повнимательнее. У них же никаких ран нет. Никто их не резал, не бил. Отчего же они умерли? Задохнулись что ли?

– А может у них вампиры кровь выпили? – прошептал задохнувшийся от страха Тузик.

– Пусть вампиры… Только где раны? Где укусы? – стоял на своем Веник, не собираясь никуда уходить. – Что прям взяли и выпили за раз три литра крови? Даже не три… Шесть

– Какие три литра? – ошарашено посмотрел на приятеля младший мальчик.

– Ну, помню я где-то читал, что в ребенке три литра крови. А так как их было двое, то выходит шесть. Черт с ними, с вампирами! Но зачем они их складировали?! Закопали бы и концы в воду, а тут нет. В ящички аккуратненько положили. Крышечками прикрыли.

– А может они это, того… Может они их туда положили как эти… Как жертвы? – путаясь в словах спросил Тузик?

– Предположим… – присев на один из ящиков задумался старший мальчик. – Только для кого? Где у них идолы или кто тут должен по их правилам быть? И как давно они тут лежат? Ведь ребята пропали уже неделю назад. Они бы уже вонять давно начали. А наши целехонькие. Ничем не пахнут.

– Не пахнут, – возразил Тузик. – А помнишь, ты мне про старцев рассказывал? Может это от песка? От температуры воздуха. Может они тут, как законсервированные лежат.

– Пусть законсервированные, – согласился Веник. – Только как они умерли и умерли ли вообще?

– Ты о чем? Как это, умерли ли? – поинтересовался Тузик, подходя ближе к ящику с Бананом.

– А может они спят? Посмотри на кожу. Видишь розовая? – ответил Веник и потряс над ящиком фонарем. Фонарь вдруг ярко мигнул и погас, оставив ребят в полной темноте.

– Веник! Миленький! Пошли отсюда! Ты не представляешь, как мне страшно! – взмолился маленький Тузик.

– Да пошли, чего уж там. Теперь ничего не поймешь. И все равно… Какие то эти покойники не такие…

На рыночной площади, в отличие от тихих улочек города, бурлила жизнь. В торговых рядах шумно зазывали покупателей кавказцы, предлагая южные фрукты, цветы и специи. Крепкие волнующие ароматы кружили голову. Пышные головки хризантем благоухали так сильно, что перебивали терпкие запахи корицы, имбиря и гвоздики. Слышались мерные удары топора – это мясник рубил мясо. Русские торговки отличались пышностью и дородностью. Они лениво переговаривались и лузгали семечки. В русских рядах пахло уже иначе. В нос шибал ядреный запах соленых огурцов и приторно сладкий меда.

Чуть в стороне раскинул просторный шатер цирк-шапито. Треугольные флажки празднично полоскались на растянутых веревках, а на брандмауэре жилого дома, была закреплена огромного размера афиша, изображающая женщину-змею. У полотняной палатки с надписью – "касса", толпился народ. Невдалеке стоял лилипут в наряде клоуна и ловко жонглировал мячами. Очередь за билетами была еще приличной, хотя представление уже началось. Чернов, подумав, что вряд ли ему достанутся билеты, простой он здесь хоть до конца представления, двинулся в обход. Придти сюда его заставила безысходность. Он вертел в голове эту ситуацию и так и этак. И все равно все концы сходились на цирке. Поэтому, решив потратить свободный день на эти глупости, он из квартиры Забродина пошел прямо сюда.

С тыльной стороны гигантского шатра пахло уже совсем по-другому. Несмотря на открытое пространство, в этой стороне площади, казалось навечно, поселился запах навоза и диких зверей. Выделенная мэрией территория была обнесена сеткой "рабицей", но калитка в сетке была открыта. На площадке, немного в стороне стояло пять мощных грузовиков с красочно оформленными кузовами и надписями по бортам – ЦИРК. Перед служебным входом вяло водил метлой служитель в униформе, одновременно дымя сигаретой, прилипшей к углу губы. Желанию Чернова пройти через служебный вход в помещение цирка, он почему-то воспротивился и замер на пороге, перегораживая собой и метлой вход. Чернов козырнул и достал из внутреннего кармана пиджака удостоверение. Дядька покрутил красные корочки в руках и молча отошел в сторону. Опер прошел в служебные помещения и с удивлением стал осматриваться. В его голове никак не укладывалась возможность разместить, такое количество оборудования и зверей всего в пяти пусть и больших, но всего-навсего грузовиках, а не в железнодорожных вагонах.

Юрий проследил за движением артистов и понял, где находится выход в зал. Стараясь не привлекать к себе внимания, он двинулся в ту сторону, постоянно сшибаемый циркачами, спешащими по своим делам. Над головой стайкой пролетели воробьи, подняв ветром от крыльев волосы на его макушке. Огромный футляр, окрашенный черной краской, который униформа катила на колесах в зал, буквально вытолкнул его из-за кулис. Чернов сделал шаг в сторону, чтобы не попасть на арену, перешагнул через низко висящий канат и тут же оказался в рядах заполненных зрителями.

Присев на боковую ступеньку, он с интересом принялся следить за представлением, с нетерпением ожидая выхода женщины-змеи. Цирковые номера сменяли друг друга, и зрительный зал взрывался шквалом аплодисментов. Провинциалы в едином порыве благодарили артистов за радость принесенную цирком в их серые и скучные будни. Сердце у Чернова замирало каждый раз, когда на арену выходил шталмейстер и объявлял следующий номер. Он пожалел, что не попал к началу и не успел купить программку представления.

– Вероятно, ее выход будет последним, – решил он, убирая с прохода ноги, мешавшие спускающимся детям, которых пригласили на манеж клоуны. – Коронный номер, всегда оставляют на десерт. Но о чем я, черт возьми, думаю! Ведь если, правда, все то о чем мне рассказал старик, то я сейчас буду присутствовать при одном из самых страшных событий в мире. Поглощением душ, – с улыбкой подумал Юрий и криво усмехнулся.

От тревожных мыслей его отвлекали коверные со своими плоскими шутками, от которых хотелось удавиться. Заведующий манежем, под тревожный звук барабанной дроби выдержал эффектную паузу и объявил долгожданный выход женщины-змеи. Свет в зале погас. Лишь темные силуэты рабочих сцены метались по маленькому кругу манежа – выставлялось необходимое для выступления оборудование.

Барабанная дробь довела зал до наивысшей точки напряжения и смолкла. Лучи трех прожекторов соединились в одной точке и высветили на черном кубе нечто сверкающее и переливающееся. Зазвучала мелодия флейты, которую исполняют заклинатели змей в Индии, и плавно двигая телом, женщина змея начала свое выступление. Казалось, что в этом существе нет ни одной кости, так гуттаперчиво она складывала и распрямляла свои конечности. Глядя на нее, исчезали такие понятия как позвоночник, коленные и локтевые суставы, шейные позвонки. Да… этой женщине ревматизм не грозил. Трико, вышитое блестящей мишурой, переливалось всеми цветами радуги и пускало блестящие лучи в темный зал. На память Чернову пришел танец удава Каа из киплинговского "Маугли". И через мгновение эта ассоциация превратилась в реальность. Извивающееся тело все более и более походило на тело питона. Уже перестали быть видны руки и ноги, голова в блестящей шапочке потеряла шею, исчезло лицо, и перед зрительным залом появился удав, поднявшийся вверх на полтора-два метра. Он опирался на хвост и раскачивался в танце, переливаясь золотыми блестками.

Наконец музыка смолкла, зал в едином порыве встал и зааплодировал. Зажегся яркий свет, который после темноты всех ослепил, и вновь появившаяся актриса поклонилась. Чернов огляделся. Зрители находились в эйфории. Создавалось впечатление, что через мгновение, эта бурлящая масса бросится на крошечный круг манежа и раздавит циркачку. На лицах сильной половины человечества, вместе с восторгом появилась похоть. Казалось, что в зале нет ни одного мужчины половозрелого возраста, который бы не мечтал слиться в половом акте с этим уникальным телом. Администрация цирка, вероятно, знала о производимом эффекте, и поэтому полюбоваться примой зрителям дали не долго. Свет снова погас, раздалась бравурная музыка, и на манеж стали выходить все артисты, ранее занятые в представлении. Все, кроме женщины-змеи.

– Что же это было? – размышлял он, как и многие зрители оставаясь на месте, не в силах подняться после сильного впечатления. – Гипноз? Ведь я же своими глазами видел, как она превратилась в удава. Превратилась и находилась в его теле несколько секунд. Какой же силой обладает эта женщина, чтобы загипнотизировать такой, в общем-то, не маленький зал? Какая мощь! Какое мастерство!

Чернов встал. Больше ему в зале делать было нечего. Он вернулся в служебные помещения также как и вошел. Оглядевшись, понял, что здесь он приму не найдет и вышел на улицу. Стало темнеть. Ветер усилился и стал холодным. Юрий зябко поежился и снова огляделся. За грузовиками находились автофургоны предназначенные, по-видимому, для жилых помещений. Опавшие листья шуршали под ногами, и звук их был похож на треск костей. С каждым новым шагом ему казалось, что он сворачивает кому-то шею. Это было неприятно.

На одной из дверей треллера была нарисована звезда, и Чернов понял, что ему сюда. За зашторенным окном мелькнула тень в неверном свете тусклого освещения. Поднявшись по двум металлическим ступеньками, капитан постучал. Через мгновение дверь приоткрылась и в проеме показалась знакомое по вырезкам из газет и афишам лицо. Именно это лицо заполняло стены квартиры старика Забродина. Женщина была одета в шелковый халат на красном фоне которого, играли отдающие золотом драконы. Лицо ее выразило недоумение и вопрос.

– Вы ко мне? – спросила она и окинула Чернова испытующим взглядом. Вероятно, ладная фигура оперуполномоченного ей показалась симпатичной и, распахнув дверь чуть пошире, она пригласила его пройти в свою грим-уборную.

– Разрешите представиться, – волнуясь, начал он, не зная с чего начать разговор. – Тут такое дело… Видите ли… я… работаю, в районном отделении милиции. Вот мои документы, – и он, суетясь, полез во внутренний карман пиджака за удостоверением. – В вашем цирке, сегодня ночью произошел инцидент… Был задержан и доставлен к нам в отделение Забродин Георгий Иванович. Я хотел бы получить от Вас какую-нибудь информацию по этому вопросу.

– Вы обратились не по адресу, – ответила прима, расчесывая великолепные с огненным отливом волосы. – Боюсь, что ничем не смогу вам помочь. Обратитесь к администрации. Я в эту ночь спала и видела волшебные сны, – и, потянувшись, женщина сладко зевнула.

– Но… Забродин…У него вся комната вашими портретами увешена. Он говорит… Что вы типа… Ну волшебницы что ли… Колдуньи… – снова начал Чернов.

– Какая ерунда! Пустое. Я думала, вы пришли выразить восхищение… а вы… Не интересно, – и она, сморщив красивый рот в смешной гримаске, передернула плечами.

От этого движения шелк халата соскользнул с плеча, и Чернову представилось необыкновенной красоты тело. Грудь роскошной формы, упругая и плотная, приковала к себе его внимание, и он не мог отвести глаз от этого чуда природы. Его словно магнитом потянуло дотронуться до этого совершенства, и рука непроизвольно двинулась вперед.

– Нравится? – не смущаясь своей наготы, спросила она. Чернов покраснел и опустил руку.

– Я… Я не знал что вы так красивы… – прошептал он и отвел глаза от ее тела. Смущенный, стараясь отвлечься от увиденного, он стал рассматривать роскошное убранство фургона.

Помещение не производило впечатления чего-нибудь временного. Здесь все было продуманно. Функциональность соседствовала с роскошью. За китайской, судя по драконам, ширмой, стояла небольшая кровать. На ширме висели предметы женского туалета, и Чернов поймал себя на мысли, что ему хочется взять хоть один предмет и спрятать в карман. Пол устилал ковер, с растительным орнаментом, в котором мягко утопали ноги. В воздухе стоял запах чего-то терпкого и сладкого. Напротив двери, к стене было прикреплено огромное зеркало в резной деревянной раме. Столик под ним был заставлен несчитанным количеством баночек и флаконов. Практически каждая емкость производила впечатление антикварности. Флаконы были матового стекла разных оттенков. В продаже таких раритетов Чернов никогда не видел. По бокам подзеркальника стояли свечи в медных подсвечниках, и их пламя многократно отражалось в зеркале, создавая впечатление тоннеля. Удивившись, Чернов оглянулся и увидел на двери второе зеркало, которое и помогало создавать такой удивительный эффект.

Молчание, которое воцарилось в комнате, стало невыносимым. Юрий, собрался уже было попрощаться и уйти, но женщина, отодвинув створку ширмы, присела на кровать. Глаза ее еще больше потемнели. Казалось, что глазного яблока в них больше не существует, и состоят они лишь из одних зрачков. Циркачка сидела на кровати и облизывала кончиком языка верхнюю губу. Этот жест был явно недвусмысленным. Чернов понял, что она приглашает его поиграть. Мысли спутались. Какой там спутались! Думать не хотелось вовсе. Только одна страсть овладела им. Страсть обладания этой женщиной. Жар, охвативший тело, собрался в комок и опустился между ног. Желание стало невыносимым и он, встав со стула, сделал шаг по направлению к ней. Она властно потянула Чернова за руку, и он упал на кровать рядом с ней. Матрац пах полынью и степными травами, женщина склонилась над ним, и их губы сомкнулись. Откуда-то из подсознания вырвался протест, но тут же умолк подавленный животными инстинктами. Такого, Чернов не испытывал никогда в жизни. Это была феерия, волшебство, а если правильнее сказать, колдовство. Она медленно сняла с него одежду. Ее губы исследовали его тело и от каждого их прикосновения, Юрия передергивало и подбрасывало, словно от прикосновения к коже электрического провода находящегося под напряжением. Черные локоны струились темными змейками по его коже, которая горела от этих прикосновений, будто натертая наждаком. Женщина неслась во весь опор по ковыльной степи, забыв и о себе, и о нем.

Когда все кончилось, она откинулась рядом с ним на постели и прошептала ему в ухо: – Сладко…..

Чернов приподнялся на локте и стал всматриваться в ее лицо. Оно было нежным и жестким одновременно. Оно было томным и хищным, оно было страстным и равнодушным. Чернов снова откинулся на кровать и понял, что про все забыл. Про любимую Маринку, про работу, про Забродина. Все теперь оказалось неважным и пустым. Главным теперь в его жизни стала она, эта женщина, без которой он не представлял себе свое дальнейшее существование.

Она поднялась с кровати и набросила на себя халат. Потом присев перед зеркалом на банкетку с причудливо витыми ножками, стала восстанавливать грим. На ее лице не отражалось никаких эмоций. Ни удовольствия, ни раздражения, ни страха, ни желания. Она как бы сделала свое дело и отставила его в сторону. Чернов стал одеваться. Ее молчание было красноречивее всяких слов. Он ей был больше не нужен. Юрий подошел к ней сзади, отодвинул густые локоны и поцеловал в шею.

– Можно я приду завтра? – тихо спросил он, ожидая услышать отказ.

– Не надо, – отозвалась женщина, продолжая всматриваться в свое лицо, отраженное в зеркале. – Я сама к тебе приду. Ты мне телефон запиши и я позвоню. Вечером, после представления.

Чернов записал на афише свой телефонный номер и вышел в ночь.

На следующий день ему не работалось. Было наплевать на сослуживцев, на начальство. И проблемы связанные с Маринкой его тоже перестали волновать. Тугой горячий шар внизу живота рассасываться не собирался. Чернов закрывал глаза и перед ним вставал образ безумной всадницы. Сердце продолжало бухать так сильно и неритмично, что казалось, через мгновение взорвется. Снова хотелось жгучих прикосновений, дурманящих поцелуев, танца тела. Иногда проскальзывала мысль о Марине, которую было необходимо показать врачу, но тут же исчезала, вытесненная наездницей, пахнущей ковылем и полынью. Совесть спряталась на дне души и не подавала никаких признаков жизни. С трудом, дотянув до конца рабочего дня, он стал собираться домой. Один из сослуживцев довез капитана до подъезда его дома и, козырнув, умчался по своим делам.

Дома, Чернов бесцельно послонялся по квартире, ожидая и в то же время, понимая, что ждать пока нечего. Собрав чувства в кулак он решил не киснуть, а принять душ. Но мысль о пропущенном звонке его напрягала, и он подтянул телефон поближе к двери ванной комнаты. Стоя под тугой струей прохладной воды, Юрий все время боялся не услышать трель аппарата. Наконец, он вышел из ванны, растирая до красноты вафельным полотенцем покрытую прозрачными каплями кожу. Телефонный звонок заставил его вздрогнуть, и сердце в груди застучало еще беспокойнее. Это была она. Трубка от невысохшей влаги и проступившего внезапно на ладони пота выскальзывала из руки, линию нарушали помехи.

– Мы встретимся? – прокричал он в трубку, боясь услышать отказ.

– Естественно, а иначе, зачем я бы тебе звонила? – прошелестел ее голос и пропал, будто пустынный ветер Самум унес его с собою.

– Где? Когда? – кричал Чернов, боясь, что связь прервется и ему не удастся договориться о встрече.

– Помнишь, ты рассказывал о сумасшедшем, который вчера ночью пытался убить моего удава?

– Да. Конечно помню, – отозвался он, совсем забыв о причине их знакомства.

– Что с ним? Он в тюрьме?

– Нет. Почему в тюрьме… Старику стало плохо. Сердце не выдержало, и его

отвезли в районную больницу.

– А помнишь, ты говорил, что у него вся комната увешана портретами женщины похожей на меня… Ты не мог бы устроить так, чтобы я на эти портреты посмотрела… Любопытство раздирает.

– Я?… Да конечно… Я устрою. Давайте встретимся через час, на площади у мэрии, он там недалеко живет, – сказал и, попрощавшись, подумал, что первый раз в жизни говорит женщине "Вы", после ночи проведенной вместе.

Час прошел в сборах… Чернов, как красна девица прикладывал к себе костюмы, толстовки, майки. Все оказалось с изъяном. То старая вещь, то пятно на видном месте, то рукава обмахрились. Плюнув на все, Юрий надел более менее новые джинсы и толстовку, подаренную ему на день рождение Маринкой. Дива опоздала. Не надолго. Настолько насколько положено женщине. Она была одета в шелковое китайское платье, расшитое драконами. Шелк мягко шуршал при движении, и казалась, что драконы на теле женщины двигаются.

Циркачка не задалась вопросом, откуда у Чернова ключи от квартиры старика. У нее был целеустремленный и очень озабоченный вид. На третий этаж она поднялась бегом и остановилась перед необходимой квартирой.

– Ну вот, смотри, скажешь, не похожа? – спросил ее Чернов, проводя в комнату.

Актриса осторожно вошла и огляделась. Заметив родинку над верхней губой на лице самого крупного портрета, автоматически лизнула свою, не заметив внимательного взгляда Чернова.

– Ну, как? Как вы к этому относитесь, – спросил капитан, доставая из сумки кинжал и демонстративно крутя его в руках.

– Да никак, – ответила она и рассмеялась. – Воспаленное воображение. Полный абсурд. Крыша у старика съехала и думаю, на место уже не встанет.

– Дело в том, что Забродин рассказывает странные вещи, – возразил Чернов и положил кинжал на стол, рядом с настольной лампой. – Он говорит, что вы… Даже не знаю, как сказать. Оборотень что ли. Что вы питаетесь душами людей!

– Ты себя слышишь? – отвлеклась она от рассматривания самой себя. – Что за вздор? Ты повторяешь бред сумасшедшего. Мне казалось, что в милиции работают нормальные люди, с устойчивой психикой, а тут такое… Я от тебя этого не ожидала. Мои бабка и прабабка тоже всю жизнь проработали в цирке. У нас родовое имя… Тиамат. Да, мой цирковой номер – женщина-змея. И что далее? По-твоему я еженощно превращаюсь в пресмыкающееся? Ты, в каком веке живешь? Не забыл? Уже двадцать первый!

Женщина усмехнулась и сделала шаг к двери. – Мы не закончили, – сглатывая комок в горле, снова продолжил неприятный для обоих разговор он. – Мне необходимо вас допросить. Необходимо заполнить протокол. Как ваше настоящее, не сценическое имя?