Текст книги "Амнезия [СИ]"

Автор книги: Ирина Асаба

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

Минут тридцать Чернова никто не беспокоил, и он уже стал подумывать об очередной чашке кофе. Но в это время, в дежурку, очевидно заскучав, вошёл Игорь Кудрявцев, главный тюремщик этой ночи.

– Ну что, Юрок, как ночка? – спросил он, плюхаясь в соседнее кресло, с обугленными пятнами небрежно упавшего сигаретного пепла.

– Мама не горюй, ночка, – отозвался Чернов, закуривая новую сигарету. Кудрявцев достал свою пачку и вытянул оттуда курево.

– Пойдем, подымим на улице, – позвал его, вставая, Чернов. – Смотри, как я здесь все прокурил, хоть топор вешай.

Они вышли на крыльцо отделения и, привалившись спинами к холодной от осенней ночи кирпичной кладке, на пару затянулись. На улице было темно, и подъездную площадку отделения освещал лишь тусклый свет фонаря, раскачивающегося на ветру. Где-то вдалеке женский хор пьяных голосов, не соблюдая мелодии, выводил песню с просьбой к морозу их не заморозить, а со стороны Кузнецовки, в частном секторе, слышался надрывный лай собак.

– Лепота… – протянул Кудрявцев, выпуская в холодный воздух голубой дымок сигареты. – Жизнь хороша, если жить не спеша. А, Чернов?

– Лепота-то лепота. Только гнуси всякой много развелось. Что только твари не вытворяют? А мы должны всю эту грязь вычищать. Мусорщики мы с тобой Гарик, ассенизаторы. Дерьмо за всеми расхлебывай. Оскотинился народ, дальше ехать некуда. И вроде шкуры у нас продубленные и души напильником со всех сторон пообтесаны, а все равно смотреть на нашу жизнь тошно. Хоть сиди дома и носа на белый свет не показывай… Да только все равно не спрячешься. Не мир, а сплошные Авгиевы конюшни.

– Чьи, чьи конюшни? – переспросил Кудрявцев плохо знакомый с греческой мифологией.

Остаток ночи Чернов рассказывал сослуживцу сказки.

Эта ночь была сумасшедшей не только для службы охраны правопорядка. Пока ассенизаторы разгребали конюшни, Георгий Иванович Забродин, найдя в сетке ограждения слабину, пытался просочиться под ней на запретную территорию цирка. Любому молодому человеку это не составило бы труда, но в восемьдесят лет, это было тяжеловато. Георгий Иванович еще не был морально готов к такому поступку. Для начала он решил произвести разведку боем, выяснить количество охраны, месторасположение серпентария. Ну и прочее, и прочее.

Посещение цирка в дневное время старику ничего не дало. Объект бдительно охранялся людьми некоего ЧОПа (частного охранного предприятия) в синих специальных костюмах с яркой надписью "Клещ" на спине. Сейчас же, после полуночи, старик надеялся, что "клещи" перестали осторожничать и либо дремлют, либо смотрят эротические фильмы по DVD. Пока, во всяком случае, его никто не обнаружил, и это давало надежду на успешное окончание долгожданной операции.

Кряхтя, он поднялся на ноги и пошел. Куда идти, он не знал. Посветить себе фонарем пенсионер опасался, боясь привлечь внимание обслуживающего персонала. Идти поэтому пришлось, ориентируясь только на шатер шапито. Как назло луна спряталась за тучами, и Георгия Ивановича окружал кромешный мрак. Споткнувшись о какой-то предмет, он чертыхнулся и, прихрамывая, продолжил путь. Плащ на пенсионере был старым, широким и его полы трепыхались на холодном ветру. Клинок, которым он должен был совершить акт возмездия, дал о себе знать. Металл, завернутый в кусок белой тряпки, больно ударил по ноге и резко оттянул вниз карман плаща. Подойдя к полотняной стене шатра, Забродин достал кинжал и разрезал туго натянутую ткань. Морщась от напряжения, он протиснулся в непроглядную темноту помещения. У Георгия Ивановича болело все. Болело сердце. Ноги и руки, словно плохо смазанные шарниры скрипели при движении. Вестибулярный аппарат, нарушенный возрастом, отказывался работать. Его качало вроде моряка на корабле, попавшего в шторм. Прислушавшись и убедившись, что ничего подозрительного вокруг нет, Георгий Иванович решился и включил фонарь. В тусклом, желтом свете появились металлические конструкции, коробки разного цвета и размера, лестницы и мячи. Большинство предметов были оклеены блестящей бумагой и от света фонаря искрились и переливались. Пенсионеру представилось, что он попал в пещеру Али-бабы, куда скоро должны были вернуться разбойники. Правда, воровать он ничего не собирался. Его цель была совсем другой.

Выбравшись из угла заваленного бутафорией, он двинулся дальше. По словам водителя мусоровоза, единственному человеку из местных, которому удалось побывать на запретной территории шапито, клетки с крупными зверями располагались на общей территории, а с мелкими, внутри шатра.

– Где же эти твари находится? – размышлял Георгий Иванович, рассматривая закутки подсобного помещения. – Ведь что плохо? Что я толком ничего про них не знаю. Ни как это происходит. Ни кем они становится, тоже не вполне понятно. Находясь в теле пресмыкающихся, осознают ли они себя людьми, которыми были ранее? И главное! Сколько у меня осталось времени? День? Неделя? Месяц? Слава Богу, что путь Тиамат прошел через наш город, а то бы я их никогда не нашел. Годы мои уже не те. Старость не радость. Тут болит, там болит… – бормотал он про себя, пока не наткнулся на ряд террариумов, плотно закрытых сетчатыми крышками. – Ах, вот где вы голубчики обосновалась, – обрадовался он, рассматривая спящих рептилий.

Змей было немного. Всего три. Глаза их были закрыты, а тела плавно изгибались в сонном покое. Необыкновенной красоты шкура была испещрена ромбовидными узорами желтых и зеленых оттенков. Тела двух были примерно около полутора-двух метров, третий же удав был огромен. Сложив свои кольца, он с трудом помещался в стеклянном ящике.

Георгий Иванович полез в карман плаща и снова вытащил клинок. Развернув его, он внимательно в него всмотрелся. Клинок был тусклым, и только рукоятка его светилась как бы изнутри розовым светом.

– Что-то здесь не так. Кажется, при приближении к объекту, ты должен засветиться ярким светом. Что же мне делать? – прошептал старик и, открутив проволоку, сдвинул крышку ящика в сторону.

Удав от яркого света фонаря и движения проснулся, открыл круглые глаза, рассеченные надвое узким зрачком, и приподнял голову. Старик в растерянности смотрел на аспида, не зная, что предпринять. Змея стала распрямлять свои кольца и плавно заскользила вверх.

– Ты куда это собрался адское отродье? – в испуге зашептал старик и стал махать руками, пытаясь загнать удава на место. – Ну, я сейчас тебе покажу! Ты сейчас у меня за все ответишь!

Но удав на проклятия не обращал внимания, а струился из ящика, и уже через секунду его голова легла на плечо Георгия Ивановича и кольцами обвила туловище человека. Старик нелепо размахивал руками, силясь проткнуть клинком холодное гибкое тело. Лезвие проскочило по упругой коже и скользнуло мимо. С каждым новым витком, старик чувствовал, как его руки немеют и становятся неподвижными.

– Помогите! – в ужасе закричал он, потеряв равновесие и падая на пол. – Есть тут кто-нибудь? Люди!

Через мгновение включился яркий свет, и на его крики о помощи прибежали те самые люди, которых он опасался. Они были в темно-синих костюмах со зловещей символикой и надписью "Клещ".

– Ты чего падла делаешь? – закричал один, пытаясь вырвать кинжал из руки старика.

– Смотри Вень! Да он же удава убить пытается, – закричал другой. Охранник сильно ударил ногой старика по руке, отчего старческие пальцы разжались, клинок выпал, а его рука бессильно обвисла.

Охрана, обладая недюжинной силой, раскрутила тугие кольца и два здоровых мужчины, с трудом вернули рептилию на место. Георгий Иванович лежал, пытаясь восстановить дыхание, но его ушибленная рука упрямо шарила по полу, стараясь найти выроненный клинок.

– Вень, чего стоишь? Иди ментов вызывай! – сказал тот, что пожилистей и снова пнул ногой Забродина по ребрам. – А ты вставай паскуда! Чего разлегся? Тут тебе не санаторий.

Вениамин убежал вызывать доблестную милицию, а Георгий Иванович смахивая со лба крупные капли пота, наконец-то, принял вертикальное положение. Подталкиваемый крепышом, тяжело волоча ноги, он добрел до комнатки охраны и рухнул на стул.

– Ну, чего дед, колись давай. Ты зачем сюда ночью пробрался? Зачем питона пытался убить? Что за бред! Змеиного супчика захотел что ли?

Георгий Иванович молчал, потупив глаза в пол, только временами тяжело вздыхал, и вытирал уже насквозь мокрым платком, постоянно потеющий лоб. Милицейский наряд подъехал достаточно быстро и уже минут через пятнадцать Забродин трясся вместе с вооруженным сопровождением в разбитом "козле" двигаясь в сторону отделения.

Чернов и Кудрявцев спокойно покуривали на крыльце, наивно надеясь на оставшиеся два часа спокойного дежурства. Их беседу прервал слепящий свет фар «козленка» и резкий визг тормозов у крыльца. Дверцы захлопали, наряд выпрыгнул из машины и потянул за собой старика в светлом плаще. Старик был трезв и, судя по запаху, с бомжами не общался.

– Вы чего братва? Кого привезли? – отлип от стенки Кудрявцев. – Нормальный по виду старик! Мне размещать его уже некуда!

– Вот именно, что только с виду нормальный, – отозвался патрульный. – У него, похоже, с крышей проблемы. Хмурый такой, всё бормочет чего-то, крестится, да вздыхает. Тоже мне, святой Георгий.

– Это почему? – поинтересовался Чернов, распахивая перед стариком дверь

– Про цирк на пустыре, знаешь? – спросил патрульный. Чернов кивнул. – Как его, чёрт, шапито? Так что этот дедок учудил! Забрался туда, вскрыл клетку с удавом и принялся ножом кромсать. Хорошо охранники вовремя застукали.

– А чего к нам? – снова стал возникать Кудрявцев. – Надо его в больницу оформить, освидетельствовать на дурика, и всё. Болен – лечись, здоров – гуляй себе на здоровье.

– Кудряшка, не гони, – оборвал его Чернов, начиная заполнять необходимые при задержании документы. – А чем он эту змею резать собирался?

– О, это вообще песня. Нож у него странный, изогнутый весь, и тяжёлый как кирпич. Степан, – обратился он к напарнику, – сбегай быстрей, принеси. Я его между сиденьями запихнул.

Через минуту вернувшийся сержант положил перед Черновым массивный кинжал из серебра, с извивающимся, наподобие змеи клинком. Рукоятка была украшена бирюзой. Чернову хватило одного взгляда, чтоб понять, что этот нож не простой, не дешёвая, кустарная подделка, а произведение искусства. Он притягивал к себе взгляд и вызывал неудержимое желание им владеть.

Передав задержанного с рук на руки, патрульный экипаж вернулся на маршрут. Забродина же заставили вывернуть карманы, дали расписаться в протоколе изъятия, и Кудрявцев увел старика к себе. Чернов остался в дежурке один. Уставшие глаза под утро страшно щипало, стоваттная лампочка, и клубы дыма настойчиво раздражали слизистую оболочку глаз. Чернов открыл форточку. Работать не хотелось. Оставив запись о происшествии в учетной книге на потом, он стал оформлять протокол задержания. Перечитав его снова, он достал из кармана связку ключей и решил убрать клинок в сейф. На улице светало. Щелкнув выключателем, Юрий выключил свет и воткнул ключ в замочную скважину железного ящика. Положив клинок на нижнюю полку, Чернов собрался прикрыть дверку и повернуть ключ в замке. Что-то заставило Чернова остановиться и повнимательнее всмотреться в глубину сейфа. Он протер глаза костяшками пальцев и к своему удивлению обнаружил, что клинок светится. Странный бледно-голубой свет освещал черное чрево сейфа. Кошельки, кольца в пакетах и прочая мелочь, реквизируемая у задержанных, были достаточно хорошо видны.

– Черт! Что он фосфором пропитан что ли? – задумался Юрий и решил утром отвезти железяку в районную лабораторию, к Валентину Егоршину, классному специалисту по химии, физике и прочим заумным наукам.

– Кудрявцев! – громко крикнул он, вертя в руках странный кинжал. – Кудрявцев! – Еще громче рявкнул он, чтобы было слышно на другом конце коридора.

– А! – отозвался Гарик, – злой и недовольный тем, что ему не дают дремать.

– Игорёк, приведи-ка мне этого деда, дай поближе познакомиться с этим Маугли.

– А почему Маугли? – поинтересовался Кудрявцев. Авгиевых конюшен ему показалось мало.

– Ты чё, мультфильм не смотрел, – не знал, как отвязаться от безграмотного сослуживца, Чернов.

– Почему не смотрел, смотрел… А… Вспомнил. Маугли пытался кинжалом кобру убить. Ты про это что ли?

– Про это, про это. Старика, говорю, давай.

– Да ну, дохлый номер. Не разговаривает он ни с кем, да и спит давно.

– Ничего, ничего. Как червяков резать, он не спит. Давай, подымай этого киллера. А я пока в документах его покопаюсь.

Просмотр документов ничего не дал. Паспорт рассказал, что Георгий Иванович Забродин проживает на Краснопролетарской улице, в доме номер шестнадцать, в квартире номер пять. Штамп о браке отсутствовал. Детей, судя по отметкам, не было. Пенсионное удостоверение тоже никакой новой информации не дало. В коридоре послышался звон ключей и шаркающие шаги пожилого человека. Кудрявцев ввел в кабинет старика и, подвинув ему стул, предложил сесть.

– Свободен, – буркнул Кудрявцеву Чернов, рассматривая вошедшего старика. Гарик немного потоптался в дверях, видимо желая что-то сказать, потом махнул рукой и вышел, прикрыв за собой дверь. Старик, вероятно, действительно себя плохо чувствовал и, обмякнув на казенном стуле, закрыл глаза и тяжело дышал. Его седые волосы, растрепались, а желтоватого цвета лысина, была покрыта крупными каплями пота. Сцепленные руки, в старческих пигментных пятнах нервно подрагивали на коленях. Впечатление старик производил не самое лучшее и Чернов поймал себя на мысли, что ему старика жалко. Но работа оставалась работой, дело уже было почти заведено и с ним надо было разбираться.

– Простите, – тихо произнес Чернов и кашлянул в кулак. – Вы себя хорошо чувствуете? Может быть, вызвать скорую помощь?

Старик приоткрыл глаза и подслеповато взглянул на капитана. – Не надо скорую. Домой хочу. Отпустите вы меня, ради Бога.

– Не могу домой. У меня к вам есть несколько вопросов. Ответите, тогда посмотрим. Я имею право задержать вас на сорок восемь часов.

– Спрашивайте. Если в моих силах, постараюсь ответить, – ответил старик и печально покачал головой.

– Что вы делали в служебных помещениях цирка сегодня ночью? – спросил Чернов, испытующе поглядывая на собеседника. – На этот вопрос можете ответить?

Старик промолчал, а руки на его коленях сжались в кулаки.

– Ну, хоть что-нибудь мне ответьте. Наврите хотя бы, – снова пожалел его Чернов, глядя, как тот стал промакивать потную лысину большим клетчатым платком.

– Все что бы я Вам не сказал, молодой человек, вы все равно примете за сказки. Эта история вероятно не для вас. Хотя…

– Да хоть намекните, начните, хотя бы, – удрученно пожевал губу Чернов.

– Намекните…, – хмыкнул старик. – Да как же тут намекнешь? Хотя… – снова задумался Забродин. – Может быть, вас мне послала судьба, Всевышний, потусторонние силы? Называйте это как хотите, но без их вмешательства здесь наверняка не обошлось. Вы молодой, сильный, энергичный. Не то, что я – развалина. Мое время уже прошло. Я слишком долго ждал этой встречи. Судьба оказалась ко мне неблагосклонна и подарила эту встречу слишком поздно. У меня теперь ни на что нет сил. Так может быть, правда, теперь на Вас выпал жребий. Ну не просто же так вы вцепились в меня. Другой бы, закрыл дело и забыл всю эту историю, как некий комичный случай. Вот если бы вы мне встретились раньше. Ну, хотя бы лет на пять раньше… Как же время быстро идет. Ой, как идет. А я совсем старик и ничего не успел сделать.

– Да что Вы мне голову морочите, – не выдержал Чернов. – Или начинайте рассказывать или идите обратно в камеру. Что за манера философствовать на пустом месте. Ответьте мне только на один вопрос, хотя у меня, их несколько. Откуда у Вас этот клинок и почему он светится в темноте? Что это за вещь? Откуда она у вас? Для чего он предназначен?

– Вот видите? – после минутной паузы прошептал Забродин. – Ответом на один вопрос здесь не обойдешься. Даже сейчас я насчитал их у вас три. Это долгая история, молодой человек. История моей жизни. Готовы ли вы ее выслушать? Готовы ли вы ее, самое главное, понять? Хотя что-то действительно в вас есть. Это же не клинок. Это ключ. И он вас сам выбрал. Ведь не даром же он оживает в ваших руках. Со мной такого не происходило.

– Ключ? – напрягся Чернов. – Ключ от чего? К чему?

– Видите ли, – продолжил Забродин. – Я старый больной человек. Может быть, меня действительно необходимо отправить в сумасшедший дом. Может быть, я не все помню. В голове, какая то обрывочная информация. Какие-то секундные картинки. Зарисовки. Единственное, что знаю абсолютно точно это то, что мне необходимо ее убить.

– Кого убить? За что?

– Я не могу вам ничего рассказать, – после минутной паузы начал было Забродин. – Я пытаюсь, пытаюсь все вспомнить и… не могу.

Чернов нахмурил от досады лоб, налил старику стакан воды и поставил его на противоположную сторону стола. Потом встал и нетерпеливо стал ходить по кабинету, злясь на себя за то, что выслушивает этот бред и на старика, который этот бред несет.

– Погодите, погодите, – вдруг встрепенулся задержанный. – Дайте скажу что помню. Скоро и это забуду. Тиамат. Женщина в цирке-шапито. Она людей гипнотизирует. А потом отбирает. Кто поддается гипнозу – того забирает, кто нет – уходит, – и старик поднял руку в останавливающем жесте. Стойте, стойте. Всему виной она. Это она вводит людей в транс. Она вечная. Живет уже тысячу лет. Недаром ее Тиамат прозвали. Думаете, я брежу? Возможно. Можете, конечно, мне не верить, но я очень вам рекомендую сходить ко мне на квартиру. Там все поймете. А теперь простите старика. Пойду, если разрешите, прилягу на нары. До чего дожил… Ночевать в каталажке… Как самый последний бомж… – и старик, прикрыв глаза, снова откинулся на спинку стула.

Тишину дежурки разорвал телефонный звонок. Звонок был частым, надрывистым и не сулящим ничего хорошего. Чернов поднял трубку и сквозь треньканье, бульканье, сипение и скрежетание с трудом разобрал, что это звонит из Твери Яков.

– Я это! Я! Яш, плохо слышно! Ты чего ночью? Случилось что? – проорал Чернов в трубку, пугаясь разных страшных мыслей, шквалом накативших на него.

– Да нет! Ничего страшного, – просипел Яшка. – Дежурю просто. Позвонил тебе домой. Тебя нет. Думаю вдруг на работе? И точно. Я тебе одну интересную штуку хотел рассказать. Ты меня слышишь?

– Слышу, слышу! Какую интересную штуку в пять часов утра? Напугал, аж сердце сжалось.

– Помнишь немчика того из Воронков? Ну, того, беспамятного? Помнишь?

– Да помню я твоего немецкого склеротика! Не тяни. Выяснили что-нибудь что ли?

– Выяснили. Такие удивительные вещи выяснили, ты не поверишь. Та женщина, библиотекарша из Воронков, права оказалась. Наш этот немчик! Наш! Ты меня слышишь?

– Да слышу, слышу! А как он в Воронках то оказался?

– Вот в этом то все и дело. Оказывается он из русских немцев. Его родители жили здесь, у нас и выехали на историческую родину в восьмидесятых годах. Его увезли отсюда совсем ребенком. Он ушел из дома год назад, перешел две границы и при всем при этом без денег и документов. Николай Николаевич, ну полковник, сосед мой, да ты помнишь, сделал запрос в Интерпол, те и установили его личность. Родители парнишки чуть с ума не сошли. Ну и что ты об этом думаешь?

– Склеротики… – подал вдруг голос Забродин, не открывая глаз. – Это милый мой не склеротики. Это Тиамат их память сжирает, а что осталось, выплевывает за ненадобностью. Ей не тела нужны – души!

– Яш! – окликнул приятеля Чернов и задал вопрос, вертевшийся на языке в течение всего Яшкиного рассказа и спровоцированного репликой старика. – Яш! А ты не помнишь, у вас месяца три назад цирк-шапито не останавливался?

– Было такое, – ответил, недолго подумав Яков. – Неделю, наверное, у нас торчали. Я сам туда ходил. Представление просто феерическое. Женщина у них там одна есть, змею изображает, так с ума сойти можно. Такая в ней животная сексуальность. Мужиков словно магнитом притягивает. Многие на ней повелись. Некоторые даже ко мне попали, с навязчивой идеей, что занимаются сексом со змеей. А тебе это зачем?

– А-а-а, потом скажу! Спасибо за информацию. Давай прощаться, а то у меня работы много.

Положив трубку, Чернов снова заходил по кабинету, резко ударяя ребром одной ладони о другую.

Старик продолжал сидеть с закрытыми глазами, оплывя на стуле, и видимо уснув. Чернов смотрел на задремавшего пенсионера и пытался уговорить себя, что все это не правда. Глупый сон, который утром бесследно исчезнет. Но старик сидел перед ним и клинок, мерцающий в предрассветных сумерках, продолжал лежать на столе.

Смена подходила к концу. Наступило утро, и тяжелые синие тени ушли вместе с ночью. Наступил новый день, принесший еще больше вопросов, чем было вчера. – Вопросы надо было решать. Оставлять на завтра нельзя. Вопросы имели тенденцию накапливаться, превращаясь в снежный ком, который словно лавина, мог скатиться с горы и погрести тебя и окружающих, под своей тяжестью, – думал Чернов, собираясь уходить с работы. – Дело старика нельзя оставлять в подвешенном состоянии. Что-то здесь не так. Как-то беспокойно и тревожно. Все события переплелись как травинки в дерне и удалить хоть малую ниточку, без боязни, что не поранишь ее, не было никакой возможности.

Загремели тяжелые ботинки, послышались разговоры и громкий смех. Это стала подтягиваться на службу утренняя смена. Чернов открыл сейф, положил пакет с имуществом старика в свою сумку, убрал во внутренний карман кителя клинок, сложил листы протокола и пихнул их в карман брюк.

– Георгий Иванович, просыпайтесь! – потряс он старика за плечо. – Я вас отпускаю. Давайте домой провожу.

Забродин потряс головой, выбираясь из тяжелого сна, и поднялся. Передав смену, Чернов вместе с Забродиным вышел на улицу, которая встретила их новым днем.

Там уже сновал народ. Кто-то спешит на работу, кто-то в магазин за очередной бутылкой. Жизнь продолжается, и кажется, что ее ничто не может остановить. Но впечатление это обманчиво. Равновесие в природе вещь на редкость хрупкая. И всему виной сам человек. Над миром нависает отрицательная энергия, и с каждым днем на планете увеличивается количество войн. Воюют все и со всеми. Матери орут на детей, мужья всаживают кулаки в женские переносицы, дети скандалят и ленятся. И только старики, горестно качают головами, видя перерождающийся в худшую сторону мир.

Забродин еле передвигался. Его пришлось вести, чуть ли не под руку. Вспомнив паспортные данные задержанного, капитан свернул на Краснопролетарскую улицу и стал оглядывать фасады домов, желая побыстрее увидеть цифру шестнадцать. Необходимое здание оказалось, как и многие другие в городе блочной пятиэтажкой. В палисаде, на растянутых между деревьями веревках, сохло белье. Гигантские клумбы, заботливо выращенными аборигенами рассыпались фейерверками цветов. Палисад был окружен частоколом железных труб, которые обвивала в несколько рядов, густая цепь колючей проволоки. Обойдя запрещенную территорию с угрожающей табличкой от столба высоковольтного напряжения – «Не влезай – убьет!», Чернов покрепче сжал локоть Забродина, зашел в подъезд и на втором этаже нашел требуемую квартиру. В подъезде никого не было, только на подоконнике сидела сиамская кошка, смотрела сквозь прищур голубых глаз в окно и лениво умывалась. Дверь шестой квартиры была не убогие других, но и не отличалась новизной. Перед дверью Забродин как бы очнулся и стал шарить по карманам. Чернов потряс перед ним пакетом с изъятыми вещами и протянул связку ключей старику. Фигурный ключ как-то породному скользнул в замочную скважину, так же породному сделал два оборота и открыл замок.

В квартире было тихо, душно и светло. Солнечные лучи заглядывали сквозь неплотно закрытые шторы и играли на полу в догонялки. Чернов посадил старика на низкую тумбочку в прихожей и заглянул на кухню. Ничего интересного кроме бокала с недопитым чаем и тарелки с надкушенным бутербродом там не было. В комнате все было иначе. От первого впечатления, которое произвела на него комната, он замер, не в силах пройти дальше и продолжить осмотр. Все стены комнаты были увешены женскими портретами. Большинство из них состояли из листов альбомных иллюстраций. Пара картин маслом, были заключены в золотой багет, а рядом висели потрепанные афиши цирковых анонсов. Окинув комнату взглядом, капитан понял, что везде представлена одна и та же женщина. Изображена в профиль и в фас, в полный рост и в три четверти, серьезная и веселая, целомудренная и похотливая. Она была разная, эта женщина на портретах. Спутать ее ни с кем другим было невозможно. Над ее верхней губой виднелась темная родинка и на некоторых изображениях, она дразняще касалась ее языком. Жесткие кольца черных волос, спускались на шею. Тугое, изящное тело. Глаза широко распахнуты, с огромными карими зрачками. Она была красива, эта женщина. Красива, какой-то животной красотой. Портреты источали какое-то дьявольское искушение, какой-то мистический соблазн. При взгляде на нее у мужчины открывалось второе, третье, а может четвертое дыхание. Он становился первобытным человеком, животным, забыв о долгом превращении из обезьяны в Человека. Этой женщиной хотелось обладать немедленно, сейчас же, сразу. Эта женщина должна была принадлежать только ему, и он стал бы бороться со всем миром за право обладания ею. Дубинками, на шпагах, на пистолетах. Боролся бы до последней капли крови, теряя сознание и смысл происходящего. Боролся бы всегда и во времена первобытно-общинного строя и в наши дни.

Чернов ощутил все это на собственной шкуре. Такой взрыв эмоций и скорого физического наслаждения не охватывал его, наверное, никогда в жизни. – Как же Забродин с этими портретами живет? Как же они до сих пор не свели его с ума? – прошептал он и выскочил в коридор. Пройдя на кухню, он открыл водопроводный кран и подставил голову под струю. Холодная вода несколько отрезвила его и, встряхиваясь, словно только что искупавшийся пес, он вернулся в комнату, стараясь больше не рассматривать изображения искусительницы. Он сел на стул стоявший рядом с диваном и задумался. Георгий Иванович в коридорчике чуть пошевелился. Капитан помог ему перейти в комнату и усадил на диван. Чернов пребывал в смятении. Необходимо было трезво оценить только что с ним произошедшее и продолжить осмотр. – Значится так, – подумал он и, постаравшись убрать эмоции подальше, стал анализировать ситуацию. – Что там старик рассказывал? Какой он там бред нес? Цирк-шапито. Эта тема повторяется несколько раз. Марина водила детей в цирк. Это раз. Цирк-шапито был не только в Энске, но и в Твери. Что дальше? Что это нам дает? Фантастический роман это нам дает и ничего более, – чертыхаясь пробурчал Чернов. Он встал, Закурил сигарету и снова огляделся по сторонам. На столе лежала книга, заложенная черным шнурком. Повертев ее в руках, он понял, что это знаменитые пророчества Нострадамуса. Раньше она ему никогда не попадалась, а если бы и попалась, то он, вряд ли обратил на нее внимание. Раньше мистика его абсолютно не интересовала. Но то, было раньше. Сейчас же Чернов присел на потертое кожаное кресло с деревянными подлокотниками, взял фолиант в руки и раскрыл на заложенной странице. Один из пророческих стихов был обведен черным фломастером. Юрий попытался вникнуть в смысл выделенного текста.

Монарх, наконец, пожалеет,

Что прежде щадил он врага своего.

Врага устраняет жестокой идеей, казнив

Всю родню и всех близких его.

Волною вечерней тот порт не шатает,

Затоплено Солнце под гладью морской.

Мосты и границы вражда разметает,

Великий народ воевал сам с собой.

Здесь солнце с орлом достигают победы.

И милость поверженным громко сулят.

Но кто остановит грядущие беды? Мечте

об отмщенье поверженный рад.

В голове, словно механизм огромных курантов заскрипели валы и колеса. Пытаясь привязать пророчество к России, Чернов подумал о Николае втором, который был мягкосердечен и слаб. Подумал о крейсере Аврора, стоящем на тихом причале. О русском народе, поделившемся на красных и белых, во время гражданской войны. Клинок во внутреннем кармане пиджака, острием надавил на живот, и Чернов вытащил его оттуда. При дневном освещении ничего волшебного в кинжале не было.

Немного подремав, Забродин проснулся и, не меняя положения тела, насмешливо наблюдал сквозь чуть приоткрытые веки за гостем.

– Ну и как вам, молодой человек? – вдруг заговорил он. – Думаете фантазии. Вероятно, немного фантазии здесь есть. Как же без фантазии. Только не все. Надо быть в теме, чтобы найти эту границу. Между тем и этим. Между вымыслом и реальностью.

– Георгий Иванович! – откашлявшись, начал Чернов. – Конечно, каждый сходит с ума по-своему. Ни вы, ни я не исключение. Но я отпустил вас не просто так. И торчу здесь вот уже битый час тоже. Я пока не понимаю что, но что-то происходит. Люди, без видимых причин теряющие память, моя девушка ставшая вдруг чужой, ни с того ни с сего пропадающие дети. Мне действительно нужна помощь, но, извините, не такая. Что вы ходите вокруг да около. Неужели нельзя рассказать все как есть или хотя бы то, что вы знаете. Извините, но я в такие игры не играю. У меня масса дел. Давайте прощаться. Разберусь со всем этим как-нибудь и без вашей помощи.

На последних словах Чернова старик вдруг захрипел и, отслонившись от подушки, стал заваливаться на диван. Чернов быстрым шагом подошел к Забродину.

– Георгий Иванович! Что с Вами? Вам плохо? Может, скорую вызвать? – спрашивал он, склонившись над задыхающимся пенсионером.

– Книга! В левом ящике стола. Почитай. Там для тебя, – вдруг прошептал тот и потерял сознание.

Больше старик на его вопросы не реагировал. Видимо сознание отключилось, и включаться снова не собиралось. Чернов вызвал по телефону скорую, намочил полотенце, расстегнул рубашку на груди старика и положил мокрую ткань на область сердца. Скорая приехала быстро. Фельдшер констатировал инфаркт. Двое дюжих молодцов, шустро подхватили носилки с Забродиным, и покинули квартиру. Чернов в раздумье снова походил по квартире, достал из ящика рукопись, заключенную в кожаный переплет, сел в кресло и стал читать.

Все это смахивало на дневник. Тихое детство. Любимые родители. Брат близнец. Война. Эвакуация. Послевоенное время. Поступление в институт. Братья едут в столицу. Георгий поступает в университет на исторический факультет, а Константин туда же на физико-математический. Веселая и бесшабашная юность. После окончания учебы Георгий возвращается к родителям и начинает преподавать в школе историю, а Константин остается в Москве и работает в каком-то "закрытом ящике". Связь между братьями потеряна. Около двадцати лет назад из Москвы приходит сообщение о его преждевременной смерти. Похороны.