Текст книги "Девушка Бандераса"

Автор книги: Ирина Андросова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Ирина Андросова
Девушка Бандераса

– Тормози! Тормози-и-и! – орала я не своим голосом, срываясь на визг.

Приборная доска, за которую я ухватилась как за соломинку, жалобно трещала под моими пальцами. Янка вся сжалась, вцепилась мертвой хваткой в руль и зажмурилась от страха. Мне приходилось хуже – вместо того чтобы зажмуриться, как это сделала благоразумная дочь, я, напротив, выпучила от ужаса глаза, и теперь высокая сочная трава, что росла в кювете, с бешеной скоростью проносилась прямо передо мной. А впереди по курсу высилась бетонная плита и неотвратимо надвигалась прямо на нас.

И вот перед самой плитой, в непосредственной близости от живописной горы валунов, «Ауди» в последний раз дернулась, резко остановилась и замерла. Машинка стояла как перепуганная собственной резвостью антилопа, а мы сидели как две идиотки и молча смотрели друг на друга.

Я медленно обернулась. Надо же, малыши, пристегнутые к детским креслам безопасности на заднем сиденье, даже не проснулись. Алиска и Бориска так устали собираться в дорогу, что теперь, на наше счастье, спали без задних ног и лишь тихонько посапывали во сне.

Так началась наша поездка на дачу. Подготовка же к ней свалилась на меня неделей раньше, а именно в тот самый момент, когда Вадим в первый раз задумчиво посмотрел за окно, обвел тоскливым взглядом пыльную, горячую брусчатку «Зурбагана», прищурился на раскаленный купол перехода первого корпуса и категорично произнес:

– Летом в Москве детям не место!

Вот это верно, вот это правильно! Самсоновы вместе с Мотькой и Сонечкой улетели на Гоа отдыхать, купаться, набираться сил и здоровья. Коля Новозайцев махнул с Капой в Карловы Вары подлечить расшатавшиеся нервишки. Моя матушка на днях отбывает в Тунис, и даже Янкин Костик завербовался на лето в Грецию собирать маслины. В общем, все нормальные люди летом бегут из Москвы, и только мы, как всегда, обречены дышать пылью и глотать копоть в столице… Но вот и мне улыбается счастье! Наконец-то здравый смысл любимого возобладал над бережливостью, и он надумал вывезти наше семейство на курорт…

– А где им, в смысле детям, место? – живо откликнулась я.

Не скрою: я рассчитывала на Испанию, в крайнем случае – на Турцию, но никак не ожидала услышать тот ответ, который получила:

– На даче, вот где!

Нет, скажите, он в своем уме? На даче! Да я на эту дачу по приговору народного суда не поеду, не то что по собственной инициативе! Думаете, капризничаю? Ничуть. Все дело в том, что четыре года назад на соседнем участке произошло самое настоящее убийство. Да-да, честное слово. Можно сказать, на глазах у всего дачного поселка закололи шампуром Люську Володину. Как раз поэтому я и носа туда не казала, так что в последние годы на дачу изредка наведывался только любимый.

И что, он хочет, чтобы я в этот рассадник преступности и уголовного беспредела повезла нашу дочь и малолетних племянников? Детей моей младшей сестры Евгении, которых нам доверили, рассчитывая на нашу порядочность, пока их матушка спасает народ малоразвитых стран от голодной смерти?

Но Вадим именно этого и хотел. Он загорелся дурацкой идеей, как ребенок походом в цирк, и в течение следующих двух дней только и делал, что доносил до меня свои соображения, пересказывая одно и то же разными словами. И жарко-то в Москве, и плохо… И душно-то, а искупаться негде – достойного водоема нет. (Мои робкие замечания о близости Москва-реки и наличии в квартире нескольких сантехнических помещений с прекрасной душевой кабиной и ваннами отметались на корню как жалкая подмена истинных ценностей суррогатами.) А на даче как хорошо! Речка в ста метрах, соловьи поют, а воздух… Чудо, что за воздух!

В общем, к концу третьего дня я поняла, что если хочу сохранить домашний очаг, то обречена ехать на дачу. И смирилась. Осторожное высказывание, что надо же убраться в дачном домике – все-таки давно там не появлялись, – было воспринято Вадимом как прямое руководство к действию. Он тут же собрался, загрузил в машину швабры, тряпки, большую сумку с моющими средствами и, прихватив нашу собаку породы колли по кличке Джей Ло, тем же вечером умчался на дачу, велев нам подтягиваться денька через два. Вот мы и подтягивались, как могли…

* * *

Кювет, куда мы заехали, представлял собой некое подобие тазика, густо поросшего травой. На дне его, насколько я успела заметить в полете, громоздились валуны, а у противоположного края торчала здоровенная бетонная плита. Я вылезла из машины и стала обходить место нашей вынужденной остановки. Было темно. В высокой траве стрекотали кузнечики и прочая насекомая мелочь. Я походила, посмотрела и поняла, что выбраться самостоятельно нам не удастся.

Янка тоже вылезла из машины и тоже с умным видом стала прохаживаться вокруг нее, иногда приседая и зачем-то разглядывая автомобиль с нижнего ракурса.

– Между прочим, я выбрала единственный маршрут, где нет камней. Глаз – алмаз! – с гордостью сообщила она, выглядывая из-за колеса.

Вы спросите, а как за рулем оказалась Янка? Да очень просто. Моя дочь недавно получила права, а с ними и огромное самомнение.

– Ма-ам, дай порулить… Ну дай… Тебе что, жалко, что ли? – ныла Янка всю дорогу до Дмитрова. – Костик мне всегда дает порулить…

– И много ты наездила? – чтобы только отвязаться, спросила я.

Это была моя ошибка. Дочь тут же воспрянула духом и стала быстро перечислять, куда она добиралась самостоятельно.

– Три раза ездила в магазин у метро, один раз, правда, ночью, по Живописной улице, и даже по Строгино каталась. За троллейбусом пристроилась и ехала… Ну мам, ну дай порули-ить…

Если бы это была Москва, я ни за что не уступила бы настоятельным просьбам Янки. Но трасса расстилалась пустынная и ровная, как взлетная полоса, половина первого ночи исключала возможность пробок и заторов, и я, безмозглая, поддалась на уговоры.

Выехали-то мы не поздно, и девяти еще не было. Но пока завернули в «Ашан», где закупили солидный запас провианта для дачи, пока перебрались из «Ашана» в «Леруа Мерлен» и, следуя указаниям хозяйственного Вадима, приобрели десять банок сурика и растворитель в стекле (непременно в стекле, настаивал любимый, он гораздо лучше, чем тот, другой, который в пластике) – вот время-то и пролетело…

Так и получилось, что, пробившись через многокилометровую пробку, к Дмитрову мы подъехали ближе к часу ночи. Дети, намаявшись за день, спокойно спали на заднем сиденье в детских креслах, дорога шла прямая, вот я и подумала… Ну да теперь уже неважно, что я там подумала, потому что все-таки не учла одного – рано или поздно нам придется повернуть. Ну в самом-то деле, не может же шоссе тянуться прямо до самого Заволжска! Оно и не тянулось. Мы лихо домчались до развилки. Огибая чашеобразный кювет, одна дорога вела направо, а вторая, соответственно, уходила налево. Я очнулась от легкой дремы, увидела, что дочь целится повернуть направо, и спокойно так ей сказала:

– Поворачивай налево.

Янка не сбавляя скорости ловко вывернула руль… И тут обочина сиганула прямо на меня, и навстречу понеслись сочные осоковые заросли и валуны, а впереди неотвратимо замаячила плита…

И вот теперь я присела на один из валунов, тот, что побольше, и думала, что лучше – сразу вызывать «эвакуатор» или сначала помучиться самим… Подумав и прикинув, решила, как говорил герой культового советского боевика, лучше помучиться. Уселась за руль, оглянулась на детей – спят и, приказав Янке толкать машину изо всех сил, дала по газам.

Наверное, это было зрелище, достойное кисти самого Ильи Ефимовича Репина и по силе воздействия не уступавшее его «Бурлакам на Волге», потому что уже через пару минут у обочины остановился «КамАЗ». Из него вылез решительно настроенный восточный мужчина и первым делом спросил, есть ли у нас буксировочный трос. Может, он, конечно, и был, этот трос, но сказать наверняка оказалось затруднительно. В багажнике, где его стоило поискать, битком еды, да и к тому же оттуда невыносимо несло растворителем. Да что и говорить: это была не самая удачная идея – купить растворитель в стеклянной посуде…

Но наш спасатель заявил, что нет троса – и не надо, это ерунда, мы сейчас как следует толкнем тачку, она сама и выскочит на обочину. Давай, тетка, жми на газ… И я принялась жать. Мотор ревел, резина горела, Алиска и Бориска спали. И только когда автомобиль, как дрессированная лошадь, практически встал на два задних колеса, рискуя каждую секунду опрокинуться на крышу, я воспротивилась такому способу спасения.

– Любезный, давайте хотя бы детей из салона вытащим… – взмолилась я, глядя в перекошенное от натуги и азарта лицо добровольного помощника.

– А что им будэт-то? – удивился он и снова велел сдать назад для разгона.

Все-таки он существует – Господь Бог. Иначе откуда бы на дороге взялись еще три машины с добровольными спасателями? К счастью, они были настроены не так решительно, как первый, только поэтому нам и удалось избежать верной гибели.

Новые помощники авторитетно заметили, что без буксировочного троса тут делать нечего. Первый помощник обиделся на их слова и уехал. А нам пришлось открывать багажник и в кромешной темноте выгружать на траву залитые растворителем пакеты с продуктами.

Хорошо хоть догадались уложить все в большие белые мешки с красно-зеленой птичкой, а то представляю, каково бы нам пришлось с мелкими прозрачными пакетиками, в которые толком ничего не положишь. Лично у меня они вызывают только смех… Осколки от бутылочек, чтобы не обрезаться и не сильно испачкаться, мы подцепляли страничками журнала «Эгоист» и аккуратно складывали в запасной, купленный про запас большой «Ашановский» пакет, с тем чтобы выкинуть его на ближайшей свалке. Наконец, насмерть провоняв растворителем, добрались до оранжевого троса. Гладкого, длинного и без единой металлической детали.

– Там крючок еще должен быть, – уверенно сказал высокий парень из «Нивы».

Вполне допускаю, что это так, но лично у нас крючка не было. Мы перерыли все инструменты, перетрясли запаску – вдруг туда завалился? И даже пошарили в аптечке, но все напрасно. Не было никакого крючка, и все тут. Тогда команда спасателей, посовещавшись, решила идти другим путем. Нам велели быстренько забрасывать все обратно в багажник, и каждый отправился рыться у себя в закромах.

Буксировочный трос обнаружился у внедорожника «Тойоты», а подтолкнуть как следует нашу несчастную машинку помогли четыре отзывчивых узбека из «девятки» и высокий парень из «Нивы» с белорусскими номерами. Так совместными усилиями, при помощи интернационального коллектива две глупые бабы и парочка спящих детей снова оказались на ночном шоссе. На пути к даче. А может, это был знак, что надо повернуть назад и не мешкая вернуться домой, в Москву? Но мы не повернули…

Потом нормальная дорога закончилась, и пошел асфальт, испещренный аккуратными ровными дырками, как будто по нему палили шрапнелью. Или специально вырубали эти дыры коловоротами для бурения лунок во время подледного лова рыбы. Больно ударяясь головой о крышу и сдержанно ругаясь вполголоса, чтобы не разбудить детей, миновали и этот отрезок пути. Свернули на проселок и, царапая бока машины буйными ветками кустарника, подъехали к дачному поселку. Оставался еще один этап нашего «Кэмил-трофи» – виртуозная езда по узенькой дорожке между палисадниками. И это, напомню, в непроглядной тьме. Рискуя каждую секунду зацепить бампером чей-нибудь забор, я подъехала к нашему участку и наконец-то вздохнула с облегчением. Слава тебе, господи, кажется, доехали!

* * *

Яркий луч солнца пробивался сквозь занавеску и щекотал нос. Я чихнула и проснулась окончательно. Откуда-то поблизости, ну просто совсем рядом, раздавался низкий женский голос:

– Володенька, мальчик, надень тапки и подойди ко мне… Вот послушай. «Издалека льется тоска скрипки осенней. И не дыша стынет душа в оцепененьи…» Красиво, правда? Это Поль Верлен.

Я улыбнулась и поднялась с кровати. Ну конечно же, это Виолетта Петровна! Ее дом примыкает к нашему, и нам слышно все, что происходит на их участке. Насколько я помнила, Виолетта – филолог, знает и любит поэзию. Помнила я и сына ее Женьку, стеснительного молодого человека. Значит, за это время Женька успел обзавестись семьей и привез Виолетте на лето своего отпрыска.

– Вадь, а большой у Виолетты внук? – облачаясь в шорты и майку, спросила я.

– Лет шесть, – распутывая леску удочки, ответил любимый.

Я прикрикнула на малышей, велев им идти умываться, и, прихватив зубную щетку, вышла на крыльцо. Вид с террасы и в самом деле открывался сказочный. Прямо за забором переливалась в утренних лучах солнца Волга, за ней ажурным кружевом чернел лес, а перед ним, на зеленом пригорке, стояли крохотные чистые домики, прям как игрушечные.

В этот миг я пожалела, что столько лет сюда не наведывалась и вся эта сказочная красота проходила мимо меня, но потом перевела взгляд на добротный каменный дом, и мне, как и много лет назад, снова стало не по себе. Сразу вспомнился тот страшный вечер и Люська-покойница, сидящая в плетеном кресле с открытым ртом, стеклянными глазами и шампуром под лопаткой.

Людмила Володина, или Люська, как ее в приватных беседах называли соседи, имела характер легкий и веселый. Она работала стюардессой на международных авиалиниях и умела чудесно улыбаться и радушно принимать гостей. Галка из дома напротив говорила, что это профессиональная привычка, хотя я думаю – Людмила просто была душевной теткой. А муж ее Сережа вообще золотой мужик. Добрый, безотказный, хотя на вид настоящий Иван Поддубный. Высоченный такой, квадратный. Да и профессия у него суровая и не склонная к сантиментам. Он работает мануальным терапевтом при тяжелоатлетическом клубе «Гладиатор». Штангистам помогает, когда надо – кости правит. Вернее, правил, пока его не посадили за убийство жены…

Так вот. Наш дачный поселок никогда не отличался снобизмом и пафосом. Да и сравнительно небольшие наделы земли – всего по шесть соток – не предполагают камерной обособленности. Ведь видно и слышно, что происходит на соседнем участке, почти так же, как на своем. Вот все и стараются жить дружно, и каждый может обратиться к соседу с просьбой или зайти просто так, по-соседски, на чашку чая.

К хлебосольной Люське почти каждый вечер слетались на огонек обитатели соседних домов и под пиво, а иногда и более крепкие напитки и скромную закуску вели неспешные дачные разговоры. Темы, как правило, не отличались разнообразием. У кого сколько огурцов да кабачков завязалось да что молоко Семеновна из поселка стала носить жидкое, хотя сначала приносила ну чистые сливки! И неплохо бы скинуться на ремонт дороги, а то зарядят дожди, все развезет, в сентябре не проедешь…

Так же было и в тот роковой вечер. С той только разницей, что в обед приехал костоправ Сережа и привез пластмассовое ведро готового шашлыка. Надо ли говорить, что к сумеркам на угощение собрался весь «Шанхай»? Да, кстати, Шанхаем другие обитатели дачного поселка почему-то называют наш обособленный пятачок, где на повороте к реке, между ручьем и автобусной остановкой, плотно сгруппировались несколько садово-дачных участков. Наверное, потому, что у нас всегда шумно и весело; как в одноименном китайском городе.

Люська щебетала радостной птичкой, бегала, хлопотала, правда, до тех только пор, пока не опустилась на стул отдохнуть. Взяла на руки приблудного котенка, что крутился у стола, села, да так больше и не поднялась. Народу, как я уже говорила, было много, все то и дело перемещались по участку, к тому же рано стемнело, и заметить, кто вонзил приветливой хозяйке шампур в спину, не было решительно никакой возможности.

Первым на труп обратил внимание муж Люськи. Его-то и повязали как наиболее вероятного убийцу и человека, по роду деятельности имеющего отношение к медицине, а значит, представляющего себе, куда тыкать шампуром, чтобы убить человека наверняка. Я в эту притянутую за уши версию не верила и вполне допускала, что Люську прикончил кто-то из наших приветливых соседей.

Наверное, милиционеры, хоть первым делом и арестовали Сережу, тоже не были уверены в его виновности на все сто процентов. Потому что долго еще ходил по поселку участковый сержант Перепелкин, никому не разрешал уезжать в Москву и все выспрашивал, кто что видел или слышал, но так ничего и не добился. В общем, несчастного вдовца посадили, а замок в готическом стиле со шпилями и башенками, воздвигнутый на шести сотках влюбленным Сережей для своей принцессы, так и стоит рядом с нами позабыт-позаброшен. Вот он, даже в солнечное утро темный и неприветливый, посмотришь – и мороз по коже…

Я повернулась в противоположную сторону и встретилась глазами с Виолеттой Петровной. Сухонькая старушка безмятежно курила на своей терраске, и я некстати подумала, что вот ведь и эта милая дама тоже была в тот день на участке Володиных… А значит, имела полную возможность хладнокровно всадить шампур в несчастную Людмилу.

Ведь что я знала о ближайшей соседке? Лишь то, что она до последнего времени преподавала филологию в Московском гуманитарном академическом университете, вырастила сына, спровадила на тот свет трех мужей, но теперь оставила матримониальные намерения, тем самым перестав изводить мужское поголовье России. Это были догадки Вадима, которые он то и дело озвучивал мне, возвращаясь с дачи. Реальными же фактами в отношении Виолетты Петровны я не располагала, так что в принципе с соседнего участка можно было ждать чего угодно. Вплоть до шампура в спину…

Я отогнала от себя страшные мысли, поздоровалась со старушкой, перебросилась с ней парой ничего не значащих фраз, решила, что у Виолетты есть не меньше оснований думать то же самое обо мне, и отправилась варить детям кашу.

– Вадь, а где молоко? – прокричала я любимому, который налаживал газонокосилку.

Я уже давно заметила, что Вадька очень любит косить как в прямом, так и в переносном смысле.

– Я с Семеновной из поселка договорился, у нее все молоко берут… Сходи к Иван Аркадьичу, спроси, во сколько она молоко приносит?

Вот в этом весь Вадька. Договорился он! Знает, что дети приезжают, а заранее о молоке не позаботился. Думает, наверное, что достаточно просто договориться. Я выскочила за калитку и побежала к дому меломанствующего эстета пенсионного возраста.

* * *

В принципе наша дачная жизнь такова, что, как я уже говорила, друг о друге все знают абсолютно все. Иван Аркадьевич, насколько я помнила из разговоров соседей, много лет назад был виртуозным скрипачом. И однажды с ним приключилась неприятная история, о которой в их семье не любили вспоминать.

Сосед был женат на скрипачке Полине Родзянской. В начале семидесятых Полина родила Ивану Аркадьевичу сына Гришу, но это не помешало супругам, оставив ребенка на попечение бабушек, вместе с Государственным симфоническим оркестром, в котором оба они играли, отправиться на гастроли в Америку.

В самолете, где-то над Нью-Йорком, супруга вдруг призналась Ивану Аркадьевичу, что хочет навсегда остаться в стране победившего капитализма и намерена сразу, как только они прилетят в аэропорт, просить политического убежища. Времени на размышления у скрипача оставалось немного – только до посадки в аэропорту имени президента Кеннеди. И Зипунов принял, как ему казалось, единственно верное для советского гражданина решение – подошел к комитетчику, что был приставлен к их музыкальному коллективу, и сдал любимую женушку вместе со всеми ее планами и намерениями.

Был скандал. Полину тут же вернули в Москву и забрали на Лубянку, и с тех пор о скрипачке Родзянской никто ничего не слышал. Сам Иван Аркадьевич от греха подальше уволился из симфонического оркестра, в одиночку вырастил сына Гришу, но любовь всей жизни не отпускала. Скрипач так и не смог жить без музыки. Чтобы быть поближе к прекрасному, устроился гардеробщиком в филармонию, где не пропускал ни одного концерта, а во время отпуска, не обращая внимания на горячие протесты соседей, наслаждался дивными звуками классических произведений на даче, без устали включая магнитофонные записи то с фугами Баха, то с реквиемами Моцарта.

Вот и сейчас, несмотря на раннее утро, над участком Ивана Аркадьевича разносились меланхоличные звуки реквиема.

Сам хозяин покачивался в кресле-качалке под яблоней и в углу рта лениво мусолил потухшую беломорину.

– Доброе утро, Иван Аркадьевич, – приветливо поздоровалась я. – А вы совсем не изменились… Как поживаете?

– Ты знаешь, несмотря ни на что – прекрасно, – с легкой долей сарказма в голосе ответил сосед.

И сам Иван Аркадьевич остался прежним. Мрачным и нелюдимым. Думаю, в мизантропа он превратился потому, что из года в год пребывает в вечной ссылке на даче и смотрит за внучкой, чего делать ему совершенно не хочется. А хочется ему, напротив, попить с мужиками пива да забить козла во дворе у гаражей. Хотя в случае бывшего скрипача это скорее будет не пиво, а сухое «Арбатское» вино, и не козел, а концерт Рахманинова по каналу «Культура».

– Иван Аркадьевич, а молоко когда принесут?

– Инуля, отлей соседям молока! – прокричал он в направлении дома. И, повернувшись ко мне, ответил: – Завтра после обеда. Тогда и отдашь.

Из старенького деревянного двухэтажного домика, еще при постройке покрашенного облупившейся теперь синей краской, вышла хорошенькая девочка лет десяти и протянула мне литровую банку молока. Я помнила Инульку крохотной глазастой малышкой, которая толстеньким колобком перекатывалась между участками… Теперь же Инна здорово вытянулась, стала очень худенькой, а глаза так и остались большими и выразительными.

– А это кто же у нас такой? – ласково спросила я.

Дед самодовольно усмехнулся и ответил:

– Наша Инночка. Видишь, какая большая выросла…

– Нет, вы только посмотрите на нее! – донеслось из-за соседнего забора. – Приехала и даже не зайдет поздороваться!

* * *

Я оглянулась – да так и присела от неожиданности. В первый момент я даже не узнала Галину – так она похудела и похорошела. Когда-то Галка при росте метр шестьдесят весила около центнера и очень страдала из-за своего веса. Она сидела на разных диетах, изводила себя голоданиями, траволечением и грязевыми обертываниями, и все без толку. Теперь же от соседки осталась в лучшем случае лишь треть прежней Галки.

– Что, Галь, – диета? – стараясь не слишком таращить глаза, осторожно спросила я.

– Ха, щаз-з! – молодцевато крикнула соседка. – Заходи, чего покажу… Вон моя диета, смотри!

Я толкнула калитку и остолбенела. Участок Галины казался райским садом. Соседка везде разбила клумбы и цветники, альпийские горки и даже выкопала одно декоративное озерцо. Было даже странно, как на шести сотках можно уместить целый дизайн-проект. Неужели Галка сделала все своими руками?

– Ты же здесь сто лет не была, ничего не знаешь… Помнишь небось, как Динка по Максу сохла? Да, слава тебе, господи, бог отвел, бросил он тогда мою дуреху. Динка поплакала-поплакала да и замуж удачно вышла, муж рукастый попался, Славиком зовут. А Макс, между нами говоря…

Но закончить рассказ про Макса у Галки не получилось – ее прервал пронзительный женский крик из-за соседнего забора:

– Га-а-ал! А Га-а-ал! Выходи-и!

Галка вздрогнула, как будто ее ужалили, беспокойно оглянулась на забор, откуда кричали, потом значительно посмотрела на меня и тихо сказала:

– Ладно, не буду рассказывать, сама увидишь…

– Гала-а, ты гиде, я за тобою соскучила-ась! – доносилось теперь с дороги.

– Иди-иди, посмотри сама. Это Сима, жена Макса, – почему-то шепотом говорила Галка, подталкивая меня к калитке.

Мне стало ужасно любопытно, какую жену отхватил себе наш красавчик Макс. Что правда, то правда – двадцатилетняя Динка действительно была без ума от смазливого соседа-ровесника, а он крутил ее чувствами как хотел. Весь его самодовольный вид словно говорил словами песни Владимира Маркина: «…я себе красившее найду…» И вот представьте себе – выходит, все-таки нашел. Очень интересно, какая она, эта обладательница синеглазого суперприза по имени Максим Иванов?

Я вышла на дорогу и сразу же споткнулась о хозяйку суперприза. Сима сидела на раскладном брезентовом стульчике у забора и, широко расставив монументальные, как дорические колонны, ноги в тренировочных штанах, чистила картошку. Перед ней стояли два больших ведра – одно с водой, второе с еще не чищенной картошкой. Большая, как Кавказский хребет, грудь ее вздымалась под засаленной кофтой без двух верхних пуговиц. Арбузный живот не оставлял никаких сомнений – Сима глубоко и основательно беременна. Помимо солидного бюста и окладистого живота у Симы имелись крупный прямой нос, печальные глаза с трагическими веками актрисы немого кино и шикарная черная шевелюра, забранная в небрежный конский хвост аптекарской резинкой.

– Аккуратнее ходить надо! – проворчала Сима, убирая с дороги могучую ногу, обутую в растоптанный шлепанец.

Да, ничего не скажешь, нашел себе Макс «красившее»! Динка, если мне не изменяет память, стройная и беленькая, как горная козочка. Хотя что это я – разве во внешности дело? Может, эта Сима человек хороший… А в это время на участке Макса запищал грудной ребенок, и беременная Сима заорала:

– Макси-им! Ты чито, не слышишь, Йося плачет!

Я извинилась за неловкость, прижала к себе банку с молоком и побежала доваривать детям кашу. Итак, несмотря на мое длительное отсутствие, жизнь в «Шанхае» продолжалась…

* * *

Янка проснулась только к обеду. Она неторопливо умылась и, забросив на плечо полотенце, отправилась на речку. Вадька, по своему обыкновению, косил траву на участке. Он если не снаряжает удочки – значит, косит траву. Это у нас называется «работа по хозяйству». А я стала укладывать малышей спать. Тихий час, по моему глубокому убеждению, просто необходим детскому организму. Особенно на свежем воздухе. Только я с боем уложила детей в кровати и Алиска с Бориской даже притворились спящими, как за стеной раздался пронзительный крик:

– А ну-ка иди сюда, свинячий огузок! Ты мостки свернул? Что пялишься, оглох, что ли, недоумок поганый?

Окрик был резкий, голос грубый, но я все равно уловила в нем знакомые утренние нотки. И даже те самые интонации, с которыми рано утром звучало «Издалека льется тоска скрипки осенней…». Без сомнения, это кричала Виолетта Петровна. Но какова метаморфоза! Несколько часов назад читала Верлена, а теперь нате вам – свинячий огузок…

Я вышла за калитку с твердым намерением попросить соседку не шуметь. Прошла к ее забору и с удивлением увидела, что старушка, несмотря на ранний час, прямо на жаре принимает гостей. В гостях у нее сидели Семеновна из поселка, что носила по участкам молоко, и, как ни странно, нелюдимый Иван Аркадьевич. На столе под сливой стояли пластиковая «бомба» пива «Охота», бокалы и лафитничек с мутной жидкостью. Несколько пустых флаконов от «Охоты» уже валялись под столом. Тарелка с огурцами и пучком укропа венчала натюрморт.

Грозный окрик, который издала филологиня, относился к рахитичному, худенькому мальчику-дошколенку с большой головой и не по-детски скорбными глазами. Видимо, это и был внук Виолетты Володенька. Мальчик поднимал доски, изображающие в опасных местах участка мостки, и заглядывал под них в поисках лягушек и ящериц. И ничего особенного ребенок не делал, чтобы так на него орать… Времяпровождение, на мой взгляд, самое невинное и естественное для парнишки его возраста. Бориска в компании с Алиской все утро так развлекались. Да и я сама вместе с ними. Увлекательное, доложу я вам, занятие!

– Что-то, Петровна, огурчики у тебя совсем заросли, – стесняясь внезапной вспышки хозяйского гнева, пробормотала молочница Семеновна и торопливо поднялась из-за стола. – Пойду прополю, что ли?

– Ну пойди, пойди, – затягиваясь сигареткой, разрешила хозяйка и отхлебнула теплого пива.

Старушка представляла собой тот тип женщин, которые напоминают цветы. В том смысле, что ни один цветок не может сам себя поливать и окучивать, это должны делать окружающие. Все заботы по бытовым вопросам эти милые дамы с радостью поручают родным и близким, потому что, как правило, сами бывают ужасно слабы для хозяйственных дел. Единственное, что они могут, – это без устали ухаживать за собой, любимыми. Но иногда им даже это бывает не под силу, и тогда дамы-цветы просто курят на террасе, указывая окружающим на их промахи и недочеты в деле культивации их, нежных и слабых.

Виолетта Петровна была из тех, что не ухаживают, а курят. В свои шестьдесят пять она выглядела целиком и полностью на свой возраст, носила короткий седой бобрик, была худа, жилиста и имела низкий приятный голос. Им, этим своим приятным голосом, как я помнила, она частенько читала прекрасные стихи сыну Женьке. А теперь вот еще и орала на внука Вовку.

– Суп у меня вчера закончился, надо будет завтра сварить, – глядя в голубое небо, задумчиво сказала хозяйка.

Иван Аркадьевич намек понял, отвернулся от черной громады Люськиного дома, с которого не сводил глаз, и закричал в сторону своего участка:

– Инулька, будешь обедать, Володе тоже тарелку супа налейте!

Теперь-то Ивану Аркадьевичу хорошо – у него вон помощница подросла. Сама и сготовит, и посуду помоет, пока дед в гостях сидит. А раньше, бывало, Аркадьевич маленькой Инке капусты нарубит, яйцом зальет, обжарит, а чтобы не привередничала, вареньем сверху сдобрит. И ничего, малышка ревела, но ела…

– Вот и правильно, – успокоилась бабушка Вовки. – А то за одной курицей специально по жаре идти… Может, Галка в магазин пойдет?

И, как иерихонская труба, филологиня заорала вдаль:

– Галина-а! А Галина-а! Ты в магазин пойдешь? Возьми мне блок «Явы золотой», три бутылки «Охоты» и лапшу «Доширак»…

* * *

Но на призыв откликнулась не Галка, а Сима. Она поднялась со складного стульчика, на котором до сих пор продолжала сидеть рядом со своим забором, и воинственно двинулась через дорогу.

– Вы что же себе думаете? – раздраженно начала она. – Или вы себе думаете, что я Йосю пять раз для вашего удовольствия спать буду ложить?

Последнее слово Сима сказала с ударением на букве «о», а всю фразу произнесла с анекдотично-гротесковым местечковым выговором. Мне, человеку неподготовленному, было странно слышать построение фраз, будто заимствованное из рассказов Бабеля. Н-да, выбор Макса интриговал меня все больше и больше.

– Один раз поклала, – продолжала голосом тети Сони в исполнении Клары Новиковой жена Максима, – она как заорет. Ребенок проснулся – на то он и ребенок. Я его снова поклала. Таки она опять орет!

Сделав брезгливое лицо, Виолетта Петровна слушала пламенный монолог рассерженной мамаши малолетнего Йоси. Дослушав до конца, величественно махнула рукой и с царственными нотками в голосе молвила: