Текст книги "Девушка Бандераса"

Автор книги: Ирина Андросова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

– Я уже прямо даже и не знаю, – сомневалась Алка, залезая с мостков в лодку, которую мы уже скинули на воду. – Розочка с мадам Финкель целый месяц гостят у нас в городской квартире, и я так понимаю, что это только начало. Если еще и у моего мужа тоже будет столько родни…

Лодка качалась и кренилась, Алка, уцепившись за мостки, говорила и одновременно пыталась удержать резиновую посудину на одном месте, чтобы ее не сносило течением. Динка, подобрав подол пышного летнего платья, в котором сидела за столом, свесив ногу с мостков, осторожно ставила ступню в босоножке на резиновое дно. Потом, видимо, испугавшись проткнуть тонкую резину острой шпилькой, разулась, кинула туфли на дно и только после этого влезла сама. Забралась в хлипкое плавсредство и я. Мои напарницы по рыбалке, как по команде, запрокинули головы, тряхнули белыми волосами и появившимися неизвестно откуда заколками-крабами прихватили их на макушке.

– Значит, так, – командирским голосом сказала Динка. – Кто умеет грести назад?

Да я, собственно, и вперед-то не умею, не то что назад. Но если мне показать, что надо делать, то, думаю, справлюсь.

– Ни фига ты не справишься, – отрезвила меня Динка. – Значит, грести будет Алка. А ты, Рин, высматривай в воде колесо от «КамАЗа». С желтой серединкой.

Я заложила каштановую прядь за ухо и стала высматривать колесо от «КамАЗа». Зрение-то у меня, как у кротихи поутру, но уж мимо колеса от «КамАЗа» я точно не проскочу.

– Что-то колеса не видно, – волновалась Динка. – Надо, наверное, сплавать…

Я представила, как она при полном параде стаскивает через голову свое бальное платье и, оставшись лишь в стрингах и косметике, ныряет в довольно прохладную воду, и мне стало смешно.

Мы смеялись все вместе, плыли и плыли по ночной реке, но колесо все не попадалось, а потом стало не смешно и в голову полезли разные мысли на отвлеченные темы.

Интересно, почему все как одна тетки на даче стали блондинками? И зачем отрастили длинные прямые волосы? Может, это сейчас такой писк мировой моды? А я, пока четыре года сидела в Москве, пропустила что-то очень важное из последних модных тенденций? Может, и мне надо срочно перекраситься в белый цвет? Длинные прямые волосы у меня уже есть, так что дело за малым…

Но тут я вспомнила, что однажды уже красилась в блондинку. А было это так. Проснувшись как-то утром, я вдруг поняла, что если выкрашусь в пепельный цвет, стану безумно красивой. Ну просто невозможной красавицей. Мигом оделась, накормила годовалую Янку, упросила сестрицу Женьку присмотреть за дочерью, тем более что ребенок был занят – сидя в манеже, Янка выковыривала вату из плюшевого мишки и с наслаждением ее жевала, – а это занятие долгое, часа на два, – а сама побежала в ближайшую парикмахерскую.

Все кресла в женском зале оказались заняты дамами. Все, кроме одного. В нем сидел здоровенный детина с редкой щетиной на складчатом затылке и из большой кружки с надписью «Boss» пил чай.

Я робко приблизилась к женскому мастеру и промямлила:

– Здравствуйте. Хочу быть платиновой блондинкой. Это можно сделать?

– Легко! – уверенно ответил он.

Он залпом допил чай, выпростался из кресла и гостеприимно обмахнул его полотенцем. Я уселась на краешек и стала ждать. Мастер накинул на меня нейлоновое покрывало, оставив торчать одну только голову, и принялся колдовать. Он разводил в пластмассовой миске какую-то бурду, то и дело бросая профессиональные взгляды на мои волосы. «Так, волос толстый, можно еще чуточку добавить…» – бормотал он, щедро подливая, подсыпая и подмешивая вонючую химию из склянок и пакетиков.

Наконец чудодейственный состав был готов, и кудесник кропотливо, прядь за прядью принялся умащать им мою голову. Закончив свое нелегкое дело, он удовлетворенно потер руки, нацепил на меня ватный колпак и, велев засечь время и сидеть так ровно полчаса и не чирикать, с чувством выполненного долга скрылся в подсобке.

Я послушно сидела и не чирикала примерно минут пятнадцать. Потом сидела непослушно, то и дело вскакивая и совершая короткие пробежки по залу, думая тем самым хоть немного унять жар на голове. Но все равно не чирикала. Я, наивная, все еще доверяла профессионалу. Он же знает, что делает. Вон как квалифицированно месил свой адский раствор. Но когда стало действительно невмоготу, я, невзирая на запрет и возможную кару со стороны кудесника, сорвала колпак с головы и обмерла перед зеркалом.

Вверх, подобно дымку из печной трубы в безветренную погоду, от моей головы вился легкий пар. Он белым облачком уходил под потолок и там рассеивался вокруг люстры-вентилятора. Как раз в этот самый момент из подсобки появился маг и волшебник, на ходу что-то дожевывая и вытирая руки о нейлоновую пеленку. На секунду замерев в дверях, он скакнул, как бесноватый кенгуру, ко мне и, пребольно ухватив сзади за шею, сунул головой под струю холодной воды. «Вот она, расплата за непослушание! – с ужасом думала я, отфыркиваясь, как спаниель после заплыва. – Утопит, как пить дать, утопит!» – пронзила догадка. В голове как последнее «прости» этому свету пронеслись картины предстоящего сиротского детства моей Янки, но тут железная хватка ослабла, и я смогла вылить воду из ушей и вдохнуть полной грудью.

– Ну вот и готово, – утирая нейлоновым комком испарину со лба, бодро сообщил работник ножниц и фена.

Он намотал на мои мокрые волосы полотенце и принялся их нещадно тереть. Наконец жестом фокусника сдернул вафельную тряпицу у меня с головы, и я невольно зажмурилась. Глазам стало больно. Этот чистый, ничем не замутненный оттенок первых весенних цветов мать-и-мачехи я не забуду до конца своих дней. Кудесник с сомнением посмотрел на дело рук своих и, повернувшись к товарке у соседнего кресла, нажимая на слово «пепельный», многозначительно произнес:

– Ведь это пепельный цвет, скажи, Тонь?

Потом они всей парикмахерской отпаивали меня корвалолом и убеждали, что желтая поросль на моей голове – не что иное, как дивные пепельные волосы, которые я, собственно, и заказывала. А еще потом я, намотав на голову шарф, пришла домой и…

– Эй, подруга, ты что, заснула? – прокричала Динка с носа лодки, выдергивая меня из мира грез. – Мы уже колесо третий раз проплываем!

– Где, где колесо? – вскинулась я.

– Да вот же оно!

И Динка, изловчившись, ухватила в воде ма-ахонькое, диаметром не более десяти сантиметров, колесико от детского грузовичка. Правда, с ярко-желтой серединкой. Тут она не обманула.

Я растерянно хлопала глазами и чувствовала себя последней идиоткой. Ну еще бы! Я, как дурочка, битый час высматривала в темной воде огромное колесище от настоящего «КамАЗа», а тут нате вам… Предупреждать надо. За маленьким черным колесиком с желтой серединкой потянулась сеть, полная рыбы. Алка налегла на весла, а мы с Диной стали затаскивать тонкую капроновую ячею внутрь лодки. Снова стало безумно весело, и мы опять хохотали на всю реку.

* * *

Страшно гордые собой, возвращались мы с рыбалки, таща надувную лодку и ведро рыбы. На участке было темно. Лишь за кустами вишни, на поляночке, где стоял стол, мангал слабо освещал участников поздней трапезы. Нас встретили как членов папанинской экспедиции к Северному полюсу.

– Вернулась, не захлебнулась! – с облегчением сказал Вадька. – Я тут с ума схожу, волнуюсь, можно сказать… Ты что, совсем с ума сошла? Куда тебя понесло, ты же плавать не умеешь!

– Вы с кого там смеялись? – завистливо спросила Сима.

– Девки, вы прямо три рыбачки Сони! – восторженно кричала Галка.

– Покажите хоть, что наловили? – вытянули шеи дядя Юра и Иван Аркадьевич.

К ведру приблизились Динкин Славик и Алкин Толик и тоже взглянули на улов.

– Ух ты, здорово! – протянули они.

А Вадька тут же принялся уговаривать дядю Юру сходить завтра, то есть уже сегодня, на леща по утренней зорьке. Одна Виолетта лишь загадочно улыбнулась и ничего не сказала. Может быть, ей нечего было нам сказать, а может, она уже просто не могла говорить. Ничего не сказал и заслуженный стукач садоводческого товарищества. Он спал, свесив голову набок. Посмотрев на наш улов, народ снова ринулся подбрасывать ежу в ведерко продукты со стола. В ход уже пошли кусочки шашлыка и даже водка в железной пробочке.

– Так, внимание, не отвлекаемся, – продолжая начатое до нашего прихода занятие, скомандовал Макс и взмахнул руками. Похоже, Йося уже опять спал, и ничто не мешало его отцу снова присоединиться к приятной компании. – Мы тут, понимаете ли, поем. Сима, да положи ты свое ведро, надоело уже, что все к нему вскакивают… Хватит зверя кормить, ведь сдохнет же, так и не отведав наших мышей… Значит, так. Я поднимаю правую руку – поют мужчины, левую – женщины. По-о-ехали!

Он взмахнул обеими руками, и смешанный хор грянул «Там вдали, за рекой, загорались огни, в небе ясном заря догорала…». Громче всех солировал Толик. У него оказался дивный бас, и он орал им, заглушая все остальные голоса.

– Тише, Анатолий, прошу вас, – взмолился дирижер. – А вот Валентина Кузьмича совсем не слышно. Э-эй, Валентин Кузьми-и-ич!

Дед сидел не шелохнувшись. То ли действительно заснул, то ли прикидывался, чтобы разыграть честную компанию. Знаете, некоторые остроумные люди любят так пошутить. Прикинутся мертвыми, и все над ними хлопочут, беспокоятся, пытаются к жизни вернуть. А в самый трагический момент, когда зареванные друзья шутника бегут звонить жене и детям, остроумный человек принимается хохотать – здорово, мол, я вас разыграл! Может, и Кузьмич нас так разыгрывает?

Макс бросил дирижировать и распорядился:

– Кто-нибудь, хлопните его по спине, чтобы проснулся.

Сима вытянула могучую длань и двинула шутника по хребту. Валентин Кузьмич опрокинулся на стол, звякнув пуговицей о тарелку. Из спины его торчал шампур.

– Валентин Кузьмич, это не смешно, – раздраженно сказала Галка. – Это дурной тон так шутить…

Но старик ее не слышал. Он был окончательно и бесповоротно мертв. Вадька тяжело вздохнул, налил мужчинам по полному стакану водки, хлопнул, не закусывая, свой и набрал на мобильном номер местного отделения милиции.

* * *

– О-о, знакомые все лица, – протянул заспанный участковый сержант Перепелкин, прибывший на место преступления. – Те же, там же, при сходных обстоятельствах… И охота вам друг друга шампурами резать? Как дети малые, ей-богу…

Он ворчал, ползая на четвереньках и освещая фонариком место преступления. Пятясь задом, опрокинул Симино ведерко, и несчастный ежик наконец-то обрел долгожданную свободу и смог унести ноги. Сержант Перепелкин выискивал улики, а мы все, сбившись в тесную кучу, стояли у вишневых кустов и наблюдали за оперативно-разыскными действиями. С участковым приехал эксперт-криминалист, но из машины почему-то не вылезал. Вдруг сержант перестал ползать, поднялся во весь свой небольшой рост и тут же уселся на стул рядом с покойником. Внимательно глядя ему в лицо, освещенное фонариком, поскреб затылок под фуражкой и удивленно произнес:

– Это что же получается? Выходит, по причине смерти гражданин Остапчук не будет меня больше заваливать кляузами? И на все ранее полученные жалобы по той же самой причине я теперь имею полное право не отвечать? Прямо гора с плеч! За это надо выпить!

А еще через полчаса размякший участковый грозил нам пальцем и, на правах дорогого гостя, наполняя бокалы и стопочки, говорил:

– Я ведь все-е понимаю… Ведь кого из вас ни возьми, у каждого была причина прирезать старикана. Ух, и склочный был, подлец, царствие ему небесное! Ну, не чокаясь…

А ведь действительно, к каждому из нас дотошный покойник имел претензии и не стеснялся их высказывать. Вот, например, Сима. Не нравилось старику, что она сидит на дороге между участками, которую я про себя окрестила «проспектом Финкелей»? Не нравилось. Теперь дальше. К дяде Юре общественник с налогами приставал? Приставал. До Галки, что кота без намордника выпускает гулять, докапывался? Докапывался. С Виолеттой скандалил, что орет нецензурно, а с Иваном Аркадьевичем – что Моцарта громко заводит. И даже мне сегодня про машину выговаривал. Вот и выходит, что на кого ни глянь – у каждого мотивчик имеется… И тут меня пронзила ужасная догадка. А может, пока мы с Динкой и Аллой рыбачили, обитатели «Шанхая» сговорились между собой да и сообща пришили въедливого старичка? Помните, как у Агаты Кристи…

– А может, вы сговорились между собой да и замочили Остапчука, чтобы жизнь вам не портил? – словно прочитал мои мысли пьяненький сержант. – Ну ничего, ничего, разберемся… Сейчас вы мне все дадите подписочку о невыезде, и станем преступника среди вас искать…

Мы все переглянулись, и Толик осторожно спросил:

– Так нам же к осени на работу выходить…

Участковый потянулся за селедкой и, дожевывая маринованный грибок, ответил:

– За это вы не беспокойтесь. До осени мы обязательно кого-нибудь из вас посадим. Володина при сходных обстоятельствах посадили? Посадили. А почему? А потому, что у него в доме произошло безобразие. Ты допустил – тебе и отвечать. Да, кстати, чей участок-то?

Наши гости промолчали, и Вадьке ничего не оставалось, как честно сознаться, что участок его.

– Вот и славно, – обрадовался сержант. – Вот с вас и начнем. Завтра часикам к двенадцати в отделение подъезжайте, буду вас допрашивать, как полагается…

Представитель власти дождался, когда «Скорая» увезет бездыханное тело Валентина Кузьмича, и, прощаясь с нами, все доверительно выспрашивал, кого же он должен благодарить за свое счастливое избавление от бумажной волокиты, и даже порывался пожать тому молодцу руку, но, как он ни хитрил, никто из «шанхайцев» так и не взял на себя убийства Остапчука. Ха, нашел тоже простаков!

Придавленные грузом свалившихся неприятностей, соседи стали расходиться по домам. А Вадька, видимо, не осознавая до конца глобальности проблемы, залучил дядю Юру и, прихватив с собой удочки, потащил безотказного мужика на рыбалку. И это теперь, когда нас в любую минуту могут упечь в кутузку!

Этот его безответственный поступок я могла объяснить лишь нервным стрессом, наложившимся на сильное алкогольное опьянение. Вадим же уверял, что лучшего средства успокоить нервную систему люди еще не придумали, и именно для того, чтобы получить так необходимую ему сейчас релаксацию, он и идет ночью на реку.

Любимый вернулся с рыбалки, лишь только забрезжило утро. Уехали они с дядей Юрой вдвоем и на лодке, а приплелся любимый один, без удочек и рыбы. В калитку он вошел вместе с первым солнечным лучом. Несчастный и мокрый, как потерпевший кораблекрушение моряк. Мрачно выгрузил из карманов штанов пачку размокших сигарет, отсыревшую зажигалку и ключи от машины с брелком сигнализации. Тоже, естественно, мокрющие-премокрющие.

История, которая приключилась с любимым, была, с одной стороны, проста, с другой – закономерна. Я всегда была сторонницей заповеди «выпил – иди спать», а не отправляйся на поиски острых ощущений. Но Вадька придерживался противоположной точки зрения. В нормальном состоянии довольно рассудительный, любимый, будучи в подпитии, терял остатки здравого смысла, казался себе лихим удальцом и частенько пускался искать на свою удалую голову и остальные части тела приключения. И, как правило, находил.

Только после того, как Вадим напился горячего чаю с малиной, принял «Колдрекс», чтобы не заболеть, и лег в постель, он поведал о случившемся. Сначала все шло хорошо. Рыбаки уплыли на лодке на Ивовый Ручей и там, оглядевшись по сторонам, решили, что место вполне подходящее и можно бросать якорь. Дядя Юра сам хотел закинуть на дно тяжелую железную цепь с чугунной болванкой на конце, но Вадька на правах молодого товарища перехватил инициативу в свои руки.

Держа перед собой якорь, он прошел на нос моторки, замахнулся со всей дури и лихо швырнул груз за борт. И тут же сила энерции увлекла любимого за собой, а вот реакция в самый ответственный момент подкачала. Пальцы, крепко вцепившиеся в холодные звенья якорной цепи, не успели вовремя разжаться, и Вадим, рыбкой перелетев через борт, как был в одежде и кроссовках, ушел под воду вместе с чугунной болванкой якоря.

Дядя Юра, конечно, помог ему забраться обратно в лодку, но это была уже не рыбалка. Мокрый и замерзший, Вадим то и дело матерился, пугая рыбу. И тогда сердобольный сосед, пожалев бедолагу, причалил к берегу и высадил напарника километрах в десяти от нашего дачного поселка. Засыпая, Вадим то и дело вспоминал, какие великолепные дома и особняки, удивляющие необычными архитектурными решениями, он видел по дороге домой. Я тоже прилегла поспать хоть пару часиков…

* * *

И проснулась лишь к девяти.

Денек обещал быть ясным. Все, что случилось ночью, казалось дурным сном. А может, я сама беду накликала? Ведь говорят, если чего-то очень боишься, это непременно с тобой произойдет…

– Володенька, мальчик, слушай прекрасные стихи Веры Инбер. «Он юнга. Родина его Марсель. Он обожает ссоры, брань и драки. Он курит трубку, пьет крепчайший эль и любит девушку из Нагасаки…» – доносилось с соседнего участка.

Я слушала про маленькую грудь с татуированными знаками и была совершенно согласна с соседкой, что стихи действительно прекрасные. Но чем дальше я слушала, тем больше мне казалось, что они какие-то, мягко говоря, недетские. Финальные строки окончательно подтвердили мое предположение:

– «…Приехал он. Спешит, едва дыша, и узнает, что господин во фраке однажды вечером, наевшись гашиша, зарезал девушку из Нагасаки…»

Вадим и Янка спали, а малыши уже встали, самостоятельно позавтракали хлопьями с соком и дрались из-за хвоста ящерицы, который остался в руках у Бориски, хотя саму ящерицу обнаружила Алиска. Однако и Джей Ло предъявляла свои права на заднюю часть тела пресмыкающегося. И вот на лужайке за вишневым кустарником разгорелась настоящая баталия. Соседский Вовка стоял и, приникнув глазом к забору, в щелочку между штакетинами смотрел на это безудержное веселье. Мне стало жалко одинокого малыша, и я сунулась к Виолетте с предложением – пусть, дескать, Володя поиграет с нашими ребятами. Но соседка категорически отказала, заявив, что нечего внуку шастать по чужим участкам. Пусть сидит у нее на глазах, а играет, в крайнем случае, с Инулькой. И то, если только она придет и у нее на глазах развлечет Володеньку…

Иван Аркадьевич, который с утра пораньше уже покинул кресло-качалку с Моцартом и переместился под сливу к гостеприимной соседке, проявил смекалку и тут же закричал:

– Инулька! Быстро сюда!

Внучка Ивана Аркадьевича сидела в тени яблони на скамеечке у дома и читала книгу. Однако, несмотря на свое интересное занятие, тут же явилась на зов деда и стала играть с маленьким Вовкой в «съедобное-несъедобное». А дедушка и бабушка продолжили разминаться пивом «Охота». Про это пиво стоит сказать особо.

Помню, Вадька один раз соблазнился небольшой ценой и высоким градусом напитка. Закупив три двухлитровые бутылки – что там пить-то здоровому мужику! – он улегся на диван в предвкушении приятного просмотра очередного матча кубка чемпионов. В ожидании футбола Вадим налил себе первую кружку и залпом осушил ее. После второй кружки любимый, держась за стеночку, с трудом дошел до туалета, а после третьей, так и не дождавшись начала игры, громко захрапел на диване. Проснувшись наутро ближе к обеду, страшно ругался и торжественно клялся больше никогда не употреблять пиво «Охота», сходное по своему физиологическому воздействию на организм с тяжелыми алкогольными напитками типа водки.

А соседская старушка преклонного возраста легко и непринужденно потребляет этот оглушительный напиток по нескольку литров в день. При этом еще и выкуривает пару пачек сигарет. Это какое же несгибаемое здоровье надо иметь для такой тяжелой жизни! Прямо как у космонавта. А Виолетта Петровна меж тем последними словами костерила своего гостя.

– Вот что ты за мужик? – кричало это нежное растение на Ивана Аркадьевича. – Нечего с ними церемониться! Сколько денег они тебе дают?

Я поняла, что за столом под сливой перешли к обсуждению проблемы отцов и детей. Иван Аркадьевич что-то тихо пробормотал в ответ, на что его собеседница живо отозвалась:

– Ах нисколько? А почему? Что-что? Работа у них научная? Да плевала я на их научную работу! У меня мои знаешь где сидят?

Она потрясла жилистым кулаком перед носом соседа и триумфально продолжила:

– Вот где они у меня сидят! Я им так и сказала: «Денег давайте, тогда буду с Вовкой сидеть!» А нет денег – нет и разговора! Один раз два месяца денег не давали, так я к ним ни ногой! Пусть почувствуют, что такое ребенка без бабушки растить!

Устав слушать исполненную праведного гнева речь любящей бабушки, я вздохнула и, уяснив для себя раз и навсегда, что Вовку к нам на участок не вытащить, направилась восвояси.

Но тут наткнулась на Симу. Сидя у своей калитки, жена Макса рассказывала Галине и Динке, как ее дед Яша возвращался домой после загула.

– Это что, называется, разве погуляли? – спрашивала она у Дины. – Ой, я вас умоляю! Вот дед мой Яша гулял так гулял! Он, Гала, чтоб мне так жить, ехал домой аж на трех такси, – доставая картофелину из ведерка, немного пошкрябав ее ножом и тут же бросая в кастрюлю с водой, говорила Сима. – На первом такси ехал сам дед Яша. На втором – его куртка, а на третьем – его картуз… А тут разве что? Ой, не морочьте мне голову!

Заметив меня, она тут же закричала:

– Здрассти! Я вами так вчера наугощалась, чтоб вы были здоровы!

Я раскланялась с дамами и пошла к себе. Пора было собираться к участковому на допрос. Вадим после ночной рыбалки категорически отказывался вылезать из постели, Янка тоже не желала составить мне компанию, упирая на то, что не с кем оставить детей, вот я и стала вяло водить кисточкой с румянами по щекам, пытаясь придать своему бледному лицу свежий и, насколько возможно, привлекательный вид. Под окном раздалось шуршание шин и настойчивый гудок – кто-то въехал на проспект Финкелей и изо всех сил старался привлечь к себе внимание.

Я вышла на крыльцо и увидела сержанта Перепелкина. Только о нем вспоминала, а он тут как тут… Легок на помине, видимо, богатым будет… Хотя почему это «будет»? Приземистый толстячок в мятой форме и сейчас уже ощущал себя богатым, как Крез. Сдвинув фуражку на затылок, он неторопливо вылезал из новенькой, еще без номеров «девятки» дивного вишневого цвета. Машина сияла на солнце лаковыми боками, и участковый, заметно гордясь, принялся неспешно обходить ее по часовой стрелке, с видом знатока постукивая по колесам пыльным форменным башмаком. Заметив меня, застывшую с пудреницей в руке, он фамильярно заметил:

– Ко мне, что ли, намылились? Не торопитесь, я в район за номерами еду. Вот заскочил по пути сказать, чтобы вы напрасно в приемной не парились…

А все-таки этот Перепелкин очень даже ничего. Душевный человек. Другой бы наплевал на нас, простых смертных, а он не поленился, крюка дал, лишь бы предупредить…

А душевный человек тем временем подошел к груде обрезной доски, что штабелем лежала возле Галкиного дома, заботливо прикрытая полиэтиленом, и с деланым безразличием спросил у притихшей на табуретке Симы:

– Чей стройматериал?

Сима охотно рассказала, что стройматериал два дня назад привез Славик. Причем под покровом темноты и очень просил шофера не шуметь и разгружать потише. Сержант Перепелкин протянул «интере-е-есно» и постучался к Галке в калитку. Галина, которая стояла у открытой двери и потому слышала каждое слово разговора, тут же вышла на крыльцо и, подбоченясь, с вызовом спросила:

– Да, вот доски купила, а что, права не имею?

Участковый тут же сделался сух и деловит и строго спросил:

– Накладные на стройматериал имеются?

Галка стала пунцовой, быстренько сбежала по ступеням крыльца вниз и, загородив полиэтилен грудью, тоненько заголосила:

– Какие такие накладные? Это по какому же такому праву вы у меня документы требуете? Я что, их украла, что ли? Да я за эту обрезную доску все, до последней копеечки, заплатила!

– Не знаю, не знаю, – внимательно оглядывая штабель со всех сторон и, видимо, прикидывая в уме поштучное количество стройматериала, с сомнением покачал головой сержант Перепелкин. – Покажете накладные и чеки – тогда и вопросов у меня к вам не будет. А пока нет документов, подтверждающих ваше законное обладание стройматериалом, я вынужден доски конфисковать до выяснения. Значит, так. Через час приедет человек и доски увезет…

Напрасно Галка ругалась и плакала, напрасно призывала в свидетели святых угодников, участковый остался непреклонен.

– В коттеджном поселке как раз машину обрезной доски свистнули, откуда я знаю, что это орудовали не вы? – веско пояснил представитель местной власти, забираясь обратно в новенький вишневый автомобиль и осторожно трогаясь с места.

Когда яркий кузов его машины растаял в дорожной пыли, Галка сердито зыркнула на невозмутимую Симу и, демонстративно хлопнув калиткой, скрылась в глубине своего участка.

Я же, пользуясь образовавшимся свободным временем, накрутила котлет, покормила обедом и уложила спать племянников, потрогала лоб мирно спящего Вадима и, велев Янке приглядывать за порядком, отправилась в местное отделение милиции. Ведь оттягивай не оттягивай, а на допрос к Перепелкину ехать все равно придется…

* * *

Но зря я торопилась – душевного человека на месте не оказалось. Я покрутилась перед отделением и, выбрав симпатичное местечко у забора, припарковалась, аккуратно объехав ящик из-под бананов, зачем-то брошенный посреди дороги. Другого места для парковки, как я ни вертела головой, не нашлось. Справа от Отдела внутренних дел громоздились штабеля пеноблоков, слева – внушительные емкости с раствором. А остальное пространство двора было заставлено транспортными средствами.

И вообще, судя по обилию машин, расставленных перед одноэтажным зданием местного ОВД, создавалось впечатление, что все как один стражники правопорядка передвигаются по родному Заволжску исключительно на личных новеньких авто. Я помаялась немного на лавочке, поджидая сержанта Перепелкина, а потом, умирая от жары и жажды, пошла в здание – все-таки там немного прохладнее, чем на раскаленной улице. Сейчас бы не перед кабинетом сидеть на обшарпанной банкетке, а купаться в чистой, холодненькой речке…

– Что за сволочь поставила свой драндулет на мое место? – вывел меня из задумчивости зычный голос на улице. – Ведь специально же ящик положил, чтобы место не занимали, так нет, непонятно им, видите ли…

Сопоставив драндулет с ящиком, который так старательно объезжала, я поняла, что гневная речь обращена лично ко мне. И тут же поспешила на улицу. Бордовый, под цвет своей «девятки», сержант рвал и метал, с ненавистью пиная мою «Ауди» по заднему колесу. Я виновато приблизилась к рассерженному участковому и стала извиняться и оправдываться, ссылаясь на свою недогадливость. Перепелкин разъяренно отбросил ящик в сторону, угодив на середину двора, и гневным жестом велел мне поскорее выметаться с его законного места.

– Ведь застолбил же место, специально для дураков ящик положил, а они все равно идиотами прикидываются… – бормотал он, загоняя своего стального коня в закуток у забора.

Мне ставить машину было решительно негде, и я отогнала ее к магазину. А потом, купив минералки и пачку сигарет, неторопливо направилась к отделению милиции. Подумаешь, генерал какой выискался! Я его целый час жду, время свое драгоценное трачу, и ничего, а он из-за какого-то парковочного места такую бучу затеял! Вот пусть теперь сам сидит и ждет, пока я прогулочным шагом добреду до его кабинета.

– Побыстрее нельзя? – раздраженно поинтересовался участковый, лишь только я возникла на пороге. – Проходите, присаживайтесь…

Я покорно опустилась на стул и стала ждать каверзных вопросов. И они не замедлили последовать. Сержант полез в сейф, который открыл хитрым ключом с большой связки, достал оттуда красную пластиковую папку с надписью от руки: «Остапчук Валентин Кузьмич. Сигналы», раскрыл ее, покопался немного, вчитался и усталым голосом комиссара Катани спросил:

– Когда последний раз посещали свой дачный участок?

Как бы я ни ответила на этот вопрос, по-любому выходило, что на даче я появлялась в последний раз в момент убийства Людмилы Володиной. А больше туда ни разу не наведывалась. И он это отлично знал из «сигналов» Кузьмича. Потому и спрашивал.

– Четыре года назад, – как можно невозмутимее ответила я.

Я сказала это так, как будто это вполне в порядке вещей – иметь дачу и бывать на ней раз в пятилетку… Во всяком случае, мне очень хотелось, чтобы слова мои прозвучали именно так.

– Это как раз в тот год, когда закололи вашу соседку? – уточнил дотошный милиционер.

С фактами не поспоришь, и я вынуждена была согласиться.

– А не кажется ли вам, что тут прослеживается определенная закономерность? – прищурился сержант. – Как только вы, Рина Сергеевна, появляетесь в Заволжске, ваши соседи мрут от удара шампура в спину, как быки на корриде…

– Вы знаете, меня это тоже удивило, – доверительно подавшись вперед, шепотом сообщила я. – Но я хочу сразу заявить, что к этим убийствам не имею никакого отношения!

Участковый с сомнением посмотрел на меня и снова уткнулся в папку, а я вытянула шею, напрягла близорукие глаза и попробовала тоже заглянуть в бумаги. «Участковому инспектору сержанту Перепелкину. Копия: в прокуратуру России. Вторая копия: в международный суд по правам человека, третья – в ФСБ». Такая «шапка» начинала донос Кузьмича, из которого сержант Перепелкин в настоящий момент и черпал обличающие меня сведения. Дальше было так: «Настоящим письмом уведомляю, что гражданка Невская Рина Сергеевна по вполне понятным причинам избегает появляться на даче, принадлежащей ее мужу, Невскому Вадиму Анатольевичу. Следует отметить, что пренебрегать летним отдыхом на принадлежащих их семье шести сотках вышеуказанная гражданка стала сразу же после убийства гражданки Володиной Людмилы Семеновны, имевшей участок по соседству с Невскими. На лицо очевидная взаимосвязь между этими фактами. Требую разобраться в деле и наказать виновницу смерти Володиной гражданку Невскую, а мужа убитой, безвинно осужденного гражданина Володина Сергея Витальевича, освободить из-под стражи». Число, подпись.

Я сидела, раскрыв рот, и отказывалась верить своим глазам. Вот ведь Кузьмич, можно сказать, подкузьмил, навел тень на плетень… Выстроил какие-то идиотские взаимосвязи там, где их нет и быть не может. А теперь, когда и он пал жертвой шампура, меня обязательно заподозрят в этих двух убийствах… Хотя поди угадай, что там еще таится в этих его «сообщениях»! Может, покойник не меня одну подозревал в убийстве Люськи. Дорого бы я дала, чтобы хоть одним глазком глянуть на остальные его каракули… Господи, ну что тебе стоит! Пусть Перепелкин хоть папку, что ли, уронит, а я кинусь подбирать рассыпавшиеся по полу листочки, а заодно и суну в них нос…