Текст книги "Оппозиция(СИ)"

Автор книги: Ирина Михайлова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

"Может быть, уже давно правит кто-то другой. – Думал Данил. – А он всё висит. И все на него смотрят".

Данил посмотрел на Олега – тот стоял, вытянувшись во весь рост, в бардовом пиджаке.

От этого всего Даниле стало противно.

Музыка оглушала. Она звучала повсюду.

Широкий простор для мечты и для жизни

Грядущие нам открывают года.

Нам силу даёт наша верность Отчизне.

Так было, так есть и так будет всегда!

Данил не знал, что ему делать. И вдруг он сел.

– В чём опять дело? – окрикнул куратор, перебивая музыку. – Быстро встал!

– Нет, – сказал Данил.

– Вставай, – куратор закричал на Данила, но музыка стала громче. Он уже не мог её перекричать.

– Нет.

Куратор слегка коснулся мыском ботинка ног Данилы и хотел было силой поднять его – но это оказалось не просто. Данил не был особенно высоким и сильным, но он был в отца – и природное упрямство всегда делало его несгибаемым. И Данил не встал.

– Так и будешь сидеть?

– Да.

– Тогда поговорим по-другому.

А припев всё звучал и звучал.

Славься, Отечество наше свободное,

Братских народов союз вековой,

Предками данная мудрость народная!

Славься, страна! Мы гордимся тобой!

. . .

На следующем уроке зашёл директор.

Он очень редко появлялся. Только если происходило что-то страшное. Даже мелкие драки обходились без него. Директор был пожилой физик. Уроков он уже давно не вёл – с тех пор, как стал директором. Сейчас в его власти находились все школы района, объединённые в один комплекс, но постоянно он сидел здесь – именно в этой школе проработал всю жизнь.

– Ну и кто здесь устроил сидячую забастовку? – он любил шутить.

Все переглянулись.

Данил молча встал. Он ещё ни разу не был в кабинете директора.

– Сядешь или постоишь? – директор продолжал шутить уже в своём кабинете.

Данил не боялся отчисления или чего-то ещё. Он только не хотел, чтобы звонили матери.

Сел напротив директора.

– И чем тебе гимн не угодил? – спросил он, – музыка не нравится?

– Гимн не при чём. Музыка нормальная.

– А что тогда?

– Ничего.

– Ты, смотрю, не особо разговорчивый.

Директор встал и прошёлся по кабинету. Выглянул в окно.

Данил рассматривал бумаги на столе. Их было море. Приказы, заявления. Всё в таком беспорядке, что удивительно – как он работал.

– Что же тебе не нравится тогда? – спросил директор.

Данил решил молчать, словно он на допросе.

– Будешь молчать – далеко мы не уйдём. Не матери же звонить.

Этого Данил боялся и не хотел.

"Так, наверное, и делают на настоящих допросах, – думал он, – пугают родственниками".

– Всё нравится, – сказал Данил.

– Всё, значит? – переспросил директор.

– Всё.

– И порядки?

– И порядки.

– И президент?

– И президент.

– А что же тогда не встал?

Данил опять молчал.

Директор отошёл от окна и наклонился над Данилом.

– Ты мне брось тут в молчанку играть. Или я спрашиваю или комиссия по делам несовершеннолетних. Слышал о такой? Мать прав лишать будем?

– Мать не трогайте. Она не при чём.

– А что тогда?

– Ничего. Я вставать не обязан. Этого в уставе школы не написано. Включайте, если нравится. А мне – нет.

– Устав вспомнил! – Директор опять отошёл в сторону.

И смотрел на Данила уже издали, как на опасного преступника или сумасшедшего.

– То есть, вставать не будешь?

– Нет.

Данил набрался смелости и посмотрел на директора. Старый уже, морщины во весь лоб. Глаза усталые.

– Ты, Данил, ошибаешься очень сильно. – Сказал он. – Под эти слова люди на войну шли и побеждали, и умирали. Родину любить надо.

Данил усмехнулся. Как-то наивно это всё прозвучало – точно советский фильм про следователя Жеглова, который отец часто пересматривал.

Только время сейчас не то, другое – и Данил не понимал, но чувствовал, что не то говорит директор. Не то и не так.

– Я родину люблю, – сказал Данил.

Сказал так же твёрдо и грубо, как Жеглов говорил своё знаменитое: "Вор должен сидеть в тюрьме". Отчеканивая каждое слово.

– А против чего же ты протестуешь тогда?

– Против... – Данил задумался. Он опять не мог сформулировать то, о чём думал уже очень давно. Ещё даже до того, как встретился с Димой. До того, как нашёл эту группу Вконтакте. До того, как пошёл на первый митинг и на первую акцию. До того, как сам поехал раздавать листовки. До всего этого. И вдруг нашёл слово. – Против государства.

– Госудааарства, – протянул директор, – ах, вот оно что! Государство! А что такое государство? Дядя в Кремле? Он?

Директор кивнул на знакомый портрет на стене и сел на своё место во главе длинного стола.

Данил молчал. Он именно так и думал. Дядя в кремле. Он. И отец всегда обвинял этого дядю во всём, что происходило вокруг. Сначала одного. Потом другого. Потом – того, кто висит сейчас в каждом классе. И у директора тоже.

– Я много кого видел. – Сказал директор. – Я в этой школе всю жизни. Мне тут каких только гимнов не включали. И Советский. "Союз нерушимый" слышал?

Данил кивнул.

– Вот. Потом в 90-е годы. Гимн без слов был. Мы его "песня без слов" называли. Теперь вот этот. И под все вставал. Под все. Понимаешь? Под все. – Директор сжал кулак. – Вот оно, государство. Скажет, на войну – пойдёшь. Скажет – сесть. Сядешь. Скажет – встать – встанешь. Вот что такое государство.

Данил смотрел на кулак директора. Он не казался твёрдым или сильным. Но всё равно пугал.

– Я в своё время в Афгане работал. Знаешь, где это?

Данил кивнул.

– В мусульманской школе. Физику вёл. По-русски дети говорили, но жили по своим законам. И ты с ними живёшь. И все их праздники проживаешь вместе с ними. Про Рамодан слышал?

Данил опять кивнул.

– Ну вот. Ночью поел – и весь день от рассвета до заката – ни воды, ни еды. Пост. Хоть ты атеист, хоть ты коммунист, хоть ты кто. А соблюдаешь. Уважаешь. Вот что такое государство. И порядок был. Пятьдесят человек в классе мальчиков – а хоть бы кто пикнул. А у вас что? Один в школу не ходит, другой экзамены покупает, а третий демонстрации устраивает. Это порядок?

– Зато никто не врёт, – сказал Данил, – и не скрывается. И не боится.

– А может, ты – оппозиционер?

Данил вздрогнул от этого слова.

Так вот кто он. Оппозиционер. Он повторил про себя. Он не смог бы его написать – не знал, как точно пишется. Сложное слово. Но он слышал его много раз. Оппозиционер.

Но оппозиционеры – не здесь. Они – в тюрьме, под следствием. Они – вне закона. Как он может быть им?

И всё-таки – неужели – это он.

Оппозиционер.

– А мать тебе не жалко? – директор всё не отпускал Данила.

– А что – мать?

– Ну что – из школы тебя выгонять, из института тоже. Ты, кстати, куда поступаешь?

– Не знаю.

– Значит, в армию пойдёшь. Ну, в армии придётся вставать.

– Вы только насилием всего добиваетесь. Пугаете. Выгонят, армия. Выгоняйте. Я не боюсь.

Директор пристально посмотрел на Данилу.

– Я боюсь, – сказал директор.

– Вы? – тут уже Данил посмотрел на него, – вы-то что?

– Ну как что? А если все так, как ты? Представляешь, что в школе будет? Ты не встанешь, потом весь класс не встанет. Потом вся школа. И начнётся. Сначала ты сядешь, потом Игорь Александрович сядет, потом я сяду. Ты-то станешь мучеником за идею, напишешь в Интернет свой. А я что? Меня как директора куда? На Лубянку? Ты знаешь, что такое Лубянка? Рассказывали вам на истории?

– Рассказывали.

– Ну вот. Мы там с тобой и встретимся. Только ты – добровольно. А я – принудительно. У тебя девочка есть?

Данил молчал.

– И что – она тоже... такая же?

Данил молчал.

– Ну вот. Что же, ты будешь революцию делать, а она с тобой по колониям мотаться?

Данил молчал. Оппозиция. Революция. Колония. Теперь это были другие слова.

Оля.... Про Олю он не подумал. Что мать будет переживать – это понятно. Но Оля. Оля – это другое.

– У тебя вроде отца нет? Одна мать? – спросил директор.

– А какое это имеет значение?

– А что с отцом?

– Умер.

– Пил?

– Нет.

– А мать где работает?

– В журнале написано.

– Можешь и не говорить. Без тебя всё знаю. Денег у тебя немного, живёте одни. Помогать некому. Всё знаю и так. И без журнала. Тебе твои друзья не помогут. Никто им не помог, когда... – директор не договорил.

Но Данил понял – что "когда"... Сам про это шёпотом говорил Диме.

– Иди, Данил, погуляй, подумай. Но чтобы больше не выкидывал этих штук, понял?

Данил встал.

– А знаешь, что смешно, – сказал вдруг директор, – я, когда в Афгане работал, то у них так было. Пятьдесят человек в классе сидят. Но мимо рядов ходит надзиратель с хлыстом. И если кто из них голову поднимет – он его этим хлыстом и лупит. Вот такой порядок. Такое государство. У вас ещё ничего.

Данил ничего не ответил и вышел.

У кабинета уже стояли одноклассники. И среди них Олег.

– Ну что? – спросили все.

– Ничего.

– Родителей вызовут?

– Нет, ничего не будет.

Данил попытался протиснуться сквозь толпу парней.

Все расступились, кроме Олега.

– Ты что, идиот? – сказал он в спину. – Нам экзамены сдавать. Ты нам уроки срываешь. Не дай бог у меня балы будут низкие. Отец сказал – грохнет.

Данил остановился. Олег смотрел прямо на него. Казалось, он его ударит. Но он отступил.

Пятница

(Артём)

По пятницам Артём в школу не ходил. В пятницу и в выходные много работы – и Артём сидел безвылазно в шиномонтаже.

Данил зашёл вместо школы к нему.

– Ты чё не в школе? – спросил Артём.

Данил махнул рукой. Рассказывать про всё не хотелось.

– Может, покурим? – спросил он.

– Пойдём.

Шиномонтаж, где работал Артём, был в самой плохой части района. На окраине – около железнодорожных путей. Обычно там никто никогда не гулял. Иногда оттуда слышался лай собак и ругань. Все – и люди, и звери – выясняли отношения именно там. Шум поездов заглушал всё – и можно было устраивать драки и не бояться, что кто-то увидит или услышит.

Отец рассказывал Даниле, как в 90-е годы здесь собирались компании и делили территорию района. И как отец Олега именно тогда и именно здесь забрал себе одну из качалок, принадлежавших кому-то другому. Как именно забрал – отец не рассказывал. Но было и так понятно. И Данил, когда бывал здесь, с опаской смотрел на холм перед железнодорожной линией – где можно было зарыть всё, что угодно.

– Слушай, – сказал Данил, когда Артём закурил, – у тебя квартиры свободной нет на выходные?

– А тебе зачем?

– Надо.

– Для Оли?

– Да.

– Для Оли нет. Ей же нормальную надо.

– Наверное.

– Нормальной нет. Развал только. Бомжатники. С девкой зависнуть можно. С Олей – нет. Ты сними на сутки. Мы снимаем с парнями, если надо затусить с нормальными девчонками.

– А сколько это?

– Рубля два.

Два рубля – это значит, две тысячи. Артём почему-то говорил только так. Точно принижая важность такой большой суммы.

– А где я возьму? У меня нет.

– А мать?

– А что я скажу? Да и не хочу я у матери.

– Одолжи у нас. Четыре смены – и отдашь.

Данил смотрел на ров – какой-то мужик, хромая, переходил пути. Грязный весь, лохматый. Или бомж, или пьяный просто.

– Слушай, а тебя устраивает вот так? – спросил Данил.

– Как – так? – не понял Артём.

– Ну вот так. Целый день работаешь. Не учишься толком.

– Ну что делать.

– А что, родители не помогают что ли?

– Ну ты чё, не знаешь?

Данил знал, конечно. Все знали. Артём был приёмный. Льготник, как его называли в школе. Поэтому не мог ничего просить. Его и в десятый класс взяли, потому что льготник.

Родная мать отказалась от него – она жила недалеко. До сих пор живёт. Ей было семнадцать, когда она родила Артёма. И вскоре отдала в детдом.

Перед первым классом его взяла бабушка, мать родного отца – пожалела. Сам отец сел в тюрьму на семь лет – да так оттуда и не приехал.

Его Артём никогда не видел и не знал. А мать иногда встречает. Сейчас уже реже – избегает тех мест. А когда был маленький – видел часто. Она уже вышла замуж, родила ещё одного ребёнка. И часто ходила гулять с коляской и новым мужем. Но Артёма или не узнавала, или делала вид.

В классе пятом он следил за ней. Шёл попятам, доходил до её подъезда. Но она никогда не оборачивалась. Уходила молча домой. Он ещё стоял какое-то время. Ждал. Смотрел. Но она не выходила.

Однажды вышел её муж – отец нового малыша в коляске.

– Тебе чего надо? – сказал он Артёму.

– Ничего, – Артём растерялся.

– Ну так и вали. Чего ты ходишь?

Артём отвернулся и хотел уйти. Отошёл немного. Но обернулся. Взял камень – и кинул вслед этому мужику. Попал в спину – мужик был огромный, и легко было попасть.

Он побежал за Артёмом, но не догнал. Артём знал этот район наизусть – облазил весь его. И мог пролезть там, где любой взрослый ни за что бы не смог.

И Артём убежал. Он до сих пор вспоминает тот случай – запомнился.

– Я так разозлился, – говорит он, – не мог прям стерпеть. Если другой кто – то ладно. А этот козёл... – И Артём больше ничего не говорит. Только плюёт на землю – приучился в детдоме.

Но потом Артём вырос и забил. Бросила и бросила.

Но помогать ему некому. Бабка взяла, но баловать – не баловала. Кормит – и ладно. А остальное – всё сам.

– Я, может, скоро уеду, – сказал Артём.

– Куда? – Данил не поверил.

– Пацаны предлагают – в Коломне колледж есть. Училище. Общагу дают.

– Из Москвы в Коломну? Ты что? – Данил обалдел.

– А что мне тут делать? Я квартиру здесь не потяну. А шиномонтаж и там есть. Мне бабушка сказала – давай устраивайся. А куда я здесь устроюсь? С пацанами в общаге нормально будет.

Артём всегда называл её только бабушка. Не бабка – бабушка.

Докурили. Выбросили окурки.

Пошли в комнатку Артёма. Данил стал осматриваться вокруг.

Куча разбросанных шин, покрышки, мусор.

Артём был в специальной одежде. Синий комбинезон. Под ним чёрный свитер.

– У вас тут тоже форма, – пошутил Данил.

– Ага.

Руки у Артёма были масляные, грязные.

Он казался в этой одежде больше и старше, чем есть. Данил не мог поверить, что этот почти мужик в рабочем комбинезоне – его одноклассник и друг, с которым они разве что в детский сад не ходили вместе. А так – с первого класса.

Кроме него, там работал ещё один парень – лет двадцати, нерусский, в таком же комбинезоне. Тоже грязный и весь в масле.

– Это Бахрам, – сказал Артём, – Боря, короче, по-нашему.

– Данил, – протянул руку. Поздоровался.

Прошли в комнату. Там были девчонки.

– Садись. Не обращай на них внимания. – Артём скинул с дивана какой-то мусор – освободил Данилу место.

Девчонки подвинулись. Данил сел на грязный диван. Сел как-то неуклюже – девчонки засмеялись.

Артём их не представлял, Данил тоже промолчал. Ему было неловко сидеть с этими девчонками рядом – места было мало, они прижимались к нему вплотную.

Ещё в этой комнатушке стоял стол и небольшой холодильник – "зил". Видимо, очень старый, но, судя по тому, что иногда он неожиданно вздрагивал и начинал жужжать – работал.

На столе стояли бутылки из-под пива – пустые лежали под столом. На пластиковых тарелках была нарезана колбаса – скорее всего, девчонки принесли и накрыли "стол".

– Будешь? – Артём заметил взгляд Данила.

– Нет. Так как насчёт денег?

– Тимура сейчас нет. Он завтра будет. Думаю, даст. Только потом отработай – и всё.

Девчонки переглядывались и всё время смеялись.

– Ты что, друг Тимура? – спросила одна.

– Нет, – сказал Данил.

– Зря, он крутой.

Они опять отчего-то засмеялись и стали уже раздражать Данила.

– Приходи завтра с утра – я ему скажу про тебя.

– А что будет, если я не верну?

Тут уже засмеялся Артём.

– Ты чё? Это же Тимур. Он весь район крышует.

Данил вспомнил про холм перед линией.

Вышел уже без Артёма.

Бахрам или Боря курил в мастерской.

– Много здесь работы? – спросил Данил.

– Вечером будет. Придёшь?

Данил тоже закурил, хотя, уже не хотелось.

– Не знаю.

– Я тоже сюда пришёл. – Сказал Бахрам. – Пятый год. Сначала мало было, потом вот какую фирму сделали. Придёшь – ещё больше сделаем.

– А откуда приехал? – спросил Данил, хотя, его это не особо интересовало.

– Из Термеза.

– Это какая страна?

– Узбекистан. Хороший город, но работы нет. Все уехали.

– А русские есть там?

– Есть! Как – нет! Есть русские. Русский знаю. Потому и уехал. Кто русский не знает – как тут уедешь? Все учат.

– А там нет шиномонтажа?

Данил почему-то разозлился. На его, на Артёма, на Тимура этого, которого ни разу не видел.

– Есть. – Бахрам не обиделся. – Но платят мало. Сто долларов в месяц. Здесь – больше. У нас там как живут – есть свой дом, баран, его режут – и живут. Нет своего дома – нельзя жить. Вот и уезжаем.

– А у тебя нет дома?

– Нет. Накоплю денег, куплю – тогда уеду обратно. Бараны будут, жена, уже не пропадёшь. Вот так у нас.

– А жену здесь найдёшь?

– Нет. Как – здесь? Жену отец найдёт. У нас не гуляют. Отец нашёл – ты женился.

– А если не понравится?

– Ну как – не понравится. Отцу понравится – и мне понравится.

Данил вспомнил, как директор рассказывал про надзирателя с хлыстом. Но вот стоит Бахрам – и ничего. Вырос. Работает. Дом купит. Жену найдёт.

"Может, так и надо, – подумал Данил. – Такой порядок. И все куда-то уедут. Олег, Артём. Даже этот Бахрам. Значит, правильно всё. И зря я так".

Из комнаты доносились голоса и бессмысленный смех.

Суббота

(Оля)

Оля была с ним давно. Уже четыре месяца – всё лето. И Данил привык к ней. Привык ходить вместе в школу, встречаться на переменах около музея или на подоконнике, провожать её потом домой.

Оля жила в большом кирпичном доме по 2-ой улице Марьиной рощи. Это далеко от школы – и можно было дольше идти с ней, ждать светофор на двух дорогах, стоять у подъезда, а потом также идти обратно, писать по дороге смс.

А потом, уже дома – "Я дошёл".

"Чего так долго?"

"Не, я быстро. Не сразу написал просто"

"Уже скучаю"

"И я".

И смайлы-смайлы. Оля любила присылать смайлы. Улыбающиеся, смеющиеся, иногда со слёзками. Когда грустила.

"Я сегодня не приду. Заболела что-то".

И грустный смайл.

"А когда придёшь?"

"Не знаю"

"Зайти к тебе?"

"Родители дома".

Когда родители были дома, Данил не заходил.

Встречались в основном на улице. Иногда в торговом центре. Но дома – редко.

Хотя Оля бывала у Данилы. Даже при маме. Мама хорошо к ней относилась. Оля собиралась поступать в финансовую академию, а для мамы это был показатель. Всё, что было далеко от Данилы – для мамы выглядело прилично. А Оля была очень далека от Данилы.

У Оли была хорошая семья. Мама – врач. Она работала в центре Москвы, на Грохольском переулке. Папа – бывший бизнесмен, уже давно отошедший от дел, живущий на дивиденды, как они говорили.

У них была большая красивая квартира, каких, наверное, не было ни у кого в классе, даже у Олега.

Они первые сделали модный тогда ремонт – совместили кухню с комнатой – и получилась большая гостиная-столовая с телевизором, круглым столом посередине, барной стойкой. Данил никогда до Оли не видел таких квартир. У Олега была обычная хорошая трёшка, у Артёма – однушка, маленькая тёмная и облупившаяся – страшно снимать обувь. У самого Данилы – двухкомнатная хрущёвка, с кухней в одно малюсенькое окно, где не развернуться одновременно двоим.

А у Оли – совсем всё не так. Но Данил не завидовал. Нет, это было другое чувство. Это было удивление. Оля могла выбрать кого угодно. Да хоть Олега. А она выбрала его.

Данил был совсем не похож на её семью. Он жил в другом районе – в "старом" районе Марьиной рощи. Район – весь состоящий из панельных пятиэтажек, одинаковых и холодных, в которых слышно всё, что происходит у соседей, и все друг друга знают. Вокруг школы было много таких домой – и практически все были оттуда. Все, кроме Олега. И Оли.

Может быть, поэтому Данил чувствовал себя неловко, когда приходил к ней.

Он никогда не снимал куртку, только ботинки. Проходил на большую кухню, размером с половину его квартиры, пил чай – и старался как можно быстрей вытащить Олю на улицу.

Но один раз ему пришлось ужинать с её родителями. Оля позвала его при них, чтобы можно было потом спокойно встречаться. Данил очень переживал, оделся как можно приличнее и старался как можно больше молчать. Он очень боялся, что его спросят про поступление или про семью. Он, конечно, придумал историю. Про то, как отец умер от болезни, мама работает начальником. А поступать он будет вместе с Олегом в юридический. Но его не спросили.

Они просидели недолго. И почти не говорили.

. . .

Данил зашёл за Олей в час дня.

Позвонил ей на мобильный у подъезда, чтобы не светиться дома.

– Я у дома, выходи.

– Ага, давай.

Встал под козырёк – чтобы родители не увидели его из окна. Он не знал, что она им сказала.

Оля вышла ярко накрашенная, платье надела – Данил никогда её ещё такой не видел.

– Ты чего в школу перестал ходить? – сразу спросила она.

– Да... долго рассказывать. Неинтересно. Сколько у нас времени?

– Да есть время – не волнуйся.

Оля улыбнулась.

Она отпросилась на целый день.

Идти было недалеко – на улицу Двинцев, около 242 школы. Когда отошли от дома, Оля взяла Данила за руку.

– Вообще, нам не обязательно скрывать. Родители нормально относятся, – сказала она.

– Это пока не подвернулся богатенький козёл какой-нибудь.

– Зачем ты так?

Оля обиделась и помрачнела.

Даниле стало жалко её – красивая, новое платье тонкое, замёрзла вся.

Данил обнял Олю за плечи.

И правда – характер в отца. Зачем он так. Всегда грубит – скажет, как отрежет. Мать всё время обижается. Теперь Оля вот.

– Пришли уже, – сказал Данил.

Дом был неплохой – высокий, кирпичный.

– Нам на девятый, – сказал он.

– А откуда квартира?

– Друг одолжил. Никто не придёт до завтра. Можно не торопиться.

И тут же сам покраснел от своих слов. Он никогда не строил из себя какого-то особенно опытного – но он никогда так не боялся, как сейчас.

Остаться один на один с девушкой. И не просто с девушкой. С Олей.

Оля, казалось, не обратила внимания на его слова.

В лифте она прижалась к Даниле, он её обнял и поцеловал.

Квартира оказалась тоже неплохая – большая однушка, с балконом, хорошей кухней. Но мебель старая – дверца от шкафа отваливалась.

Данил уже видел эту квартиру, когда с утра её оплачивал. Деньги занял у Тимура – как решил вчера.

– Отдашь 2500, – сказал Тимур, отсчитывая две тысячи.

– Почему 2500? – спросил Данил.

– Проценты. Или пять смен. Как хочешь.

Данил взял деньги. Ему было противно смотреть на толстое лицо Тимура, на его кожаную куртку и начищенные ботинки. Но он смотрел.

– Я отработаю.

Он хотел, как тогда Артём, кинуть в него камень, прямо в его лоснящееся лицо, но он терпел. Да и чем был виноват Тимур?

– Мой тебе совет, – сказал Тимур напоследок, – на девок больше не трать. Зарабатывай – сами к тебе пойдут.

– Разберусь, – сказал Данил.

Потом заехал посмотреть и оплатить квартиру.

– Паспорт есть? – спрашивала нестарая ещё женщина, нормального вида – не алкоголичка.

Данил почему-то представлял её себе как какую-то пропитую бабу – но она такой не оказалась. Хорошее пальто, сапоги.

– Зачем?

– У нас такие порядки. Мало ли кто тут снимает.

Данил дал паспорт.

– Нет восемнадцати?

– Будет скоро.

Она стала что-то писать у себя в бумагах.

– Подпиши здесь.

Данил подписал.

– У нас выезд в двенадцать часов следующего дня.

– Хорошо.

– С кем будешь?

– С другом.

Данил положил ей на стол деньги – две тысячи рублей.

Она сразу подобрела. Затараторила.

– В ванной есть полотенца, бельё свежее, диван уже разложен, на кухне всё есть. Всё работает.

Данил не стал осматривать – поверил на слово.

Взял договор, сложил в сумку, чтобы Оля не увидела.

– Странно, – сказала Оля, – такое ощущение, что здесь никто не живёт.

– Друг редко бывает.

– А чего не сдают?

– Не знаю.

Данил поставил чайник, достал торт – купил заранее. Он купил ещё и вино, но не знал, будет ли Оля и не обидится ли.

Оля тихо села на кухне. Данил налил чай, нарезал торт и тоже сел.

Молчали. Почему-то чувствовали себя как-то неловко, точно только что познакомились.

– А что-нибудь другое есть? – Оля кивнула на чай.

Данил достал вино и налил.

Оля отпила так, как будто никогда не пробовала.

Данил смотрел на неё. Красивая, высокая, тонкая вся. Платье совсем короткое – бежевого цвета, с рюшечками какими-то. Что ему делать с ней? Совсем она не вписывалась в эту квартиру. В эту жизнь его.

– А что родители? – спросил Данил.

– А что?

– Они про меня говорили?

– Говорили.

– И что говорили?

– Что тебе придётся много работать.

– Почему?

– Не знаю.

Но Данил понял. Потому что у него почти ничего нет. И нужно всё зарабатывать с нуля. Но он это знает и без них.

Прошли в комнату. Сразу бросился в глаза большой разобранный диван.

Данилу стало не по себе.

Неужели он будет здесь сейчас с ней, на этом диване – первый раз в своей и её жизни?

Оля села на диван – больше сесть было некуда. Данил сел рядом и обнял её.

Она сидела не шелохнувшись.

– Ты чего? – спросил он.

– Не знаю. Как-то странно. Не у меня, не у тебя. А где-то...

– У меня мама, – сказал Данил, как будто Оля не знала.

– Я знаю.

Они сидели долго, целовались. И Данил не хотел отпускать её – боялся, что она сейчас встанет и уйдёт. Он не знал, что нужно говорить, поэтому молчал. А Оля молчала по какой-то другой причине – только девчонки знают, по какой.

Данил не знал.

– А потом как мы будем? – спросила Оля.

Оля посмотрела на него уже не так, как смотрела раньше. Она как будто спрашивала – а что будет дальше? Не завтра, не послезавтра, а дальше?

– Можно с моей мамой. – Ответил Данил. – Она не против.

Оля обвела глазами комнату. Обои кое-где отошли, на полу – линолеум. Запах какой-то странный, как будто от сигарет, хотя пепельниц не было.

– Я не хочу здесь, – сказал Оля.

– А где?

Данил разозлился.

– Другой квартиры у меня пока нет, – сказал он.

– Я не из-за квартиры.

– А что тогда?

– Ты не понимаешь.

– Да что тут понимать. Я не Олег и никогда таким не стану.

– При чём здесь Олег?

– Да понятно всё.

Данил встал.

– Не хочешь – иди. Я не держу.

– Я не хочу идти. Давай просто посидим.

Но кровь уже стучала в голове. Данил злился на всё вокруг.

Он развернулся, ушёл и хлопнул дверью.

Он сделал так, как делал всегда его отец. Другого примера он не знал.

Отец никогда не ругался и ничего не говорил. Он просто уходил – и Данил часто слышал, как хлопала входная дверь. Потом он возвращался – через день, через два. Но остановить его или вернуть в тот момент было невозможно.

– Подожди, – Оля пошла за ним в подъезд.

– Что? – спросил он резко и жёстко.

Она смотрела на него, не узнавая. Наверное, с испугом. Попятилась назад. Заплакала.

– У меня нет такой квартиры, как у тебя или у Олега. – Говорил Данил. – И никогда не будет. Что я могу сделать?

Оля перестала плакать. И стала вдруг такой серьёзной. И Данил подумал – она уже не девчонка, она – девушка.

– Ты же знаешь, как нам досталась эта квартира. – Сказала Оля, – что ты попрекаешь меня ею? Ты же знаешь, как умер мой дед. И где была бабушка в войну. Они своей кровью заработали нам эту квартиру. Своей жизнью. И мой отец – не бандит. Он мог бы стать им, но не стал.

Данил смотрел на неё, не узнавая. Его Оля стала совсем другой. Он – мальчишка, пацан, ничего на самом деле не знает о жизни. А она – она всё чувствовала.

И Данил вспомнил, как она рассказывала про своего деда – служившего во время войны командиром и погибшего в сорок лет. И про бабушку – оказавшуюся в войну в Белоруссии, в самом центре адского котла.

И про отца, который лишился в 90-е годы своего бизнеса, потому что на смену милиции пришли ребята с монтировками.

Но никто из них не сломался. А он, Данил, ведёт себя как последний идиот.

Оля хотела уйти, но он не пустил её. Обнял. И они долго стояли в подъезде, хотя квартира была свободной на весь день.

Воскресенье

(Мама)

В это воскресенье митинг был в центре Москвы.

Начинался на Октябрьской в три часа дня.

Данил стоял в центре зала. Было полно народу, но ему казалось, что он стоит один. Он прижался к колонне и громко включил музыку на телефоне. Люди шли мимо. Кто-то тоже шёл на митинг – Данил видел свёрнутые плакаты в руках.

Он ждал Диму.

В ушах звучало:

Ночь

Стучит в окно и наступает передышка.

Всё принимаю близко к сердцу, даже слишком,

И до утра

Будут мелькать

Страницы сайтов, чашки с кофе, сигареты,

И я не первый кто с тоской и без ответа -

Она стара...

И я не знаю,

Какие результаты и проценты

Видны из окон всех московских телецентров

И из Кремля,

Но за моим

Окном два в жопу пьяных человека

Друг друга бьют уже почти что четверть века

Из-за рубля...

Дима пришёл один. Он вёл себя очень нервно – всё время смеялся, как-то странно озирался вокруг, как будто чего-то ждал или искал кого-то.

Данил вытащил наушники.

Музыка резко оборвалась.

– Такого шанса больше не будет, – говорил Дима быстро-быстро, пока они поднимались по эскалатору, – если получится сейчас засветиться, то всё, дело сделано, можно создавать свою группу, своё подразделение, всё, что угодно. Эта уже не Марьино, не Болотная. Эта реальная борьба, понимаешь?

И на эту борьбу они ехали не одни.

Данил оглянулся – весь эскалатор был заполнен людьми. Мужчинами, женщинами, молодыми, не очень. Совсем ещё девчонки и пацаны. Постарше. Взрослые. Даже старики. Все. Со свёрнутыми плакатами, с кучей листовок в руках.

Они уже не были такими хмурыми, как в тот раз. Они улыбались, смеялись, шутили.

Но Даниле казалось – как-то неестественно. Натянуто и страшно. Точно смех от безысходности, когда человек знает, что это конец, но не верит.

Эскалатор кончился. Все пошли к выходу. И они с Димой за всеми.

Дима всё говорил и говорил.

– Если бы мне удалось что-то сделать. Пробраться ближе к сцене... Ты как думаешь?

Данил ничего не отвечал.

Вместе с толпой они вышли на улицу.

И Даниил замер.

Вся улица была залита людьми. На ней не было живого места. Люди были повсюду. У метро, в переходах, в сквере у памятника Ленина.

Они ходили, стояли, сидели, говорили, молчали.

Они были с плакатами, без плакатов, одни, группами, толпой.

Казалось, целый город вышел на эту площадь.

Люди стояли на балконах в домах напротив.

Кто-то пытался залезть на Ленина и что-то кричать оттуда, но тут же подошла полиция и сняла его.

Полиция тоже была повсюду. Они стояли по периметру вдоль оцепленной улице. И тут же – машины. Автозаки, или автозЭки, как называл их Дима. Их тоже было много.

Дима присвистнул.

– Ничего себе!

Дима достал из рюкзака плакат и развернул.

Во весь лист был нарисован портрет президента. Тот самый портрет, который висел во всех классах. На который Данил смотрел всю свою жизнь.

Но теперь этот портрет был мятый. Не такой красивый и важный. И прямо посреди лица большой загиб.

А сам президент был перечёркнут двумя жирными красными линиями.

Данил смотрел и не мог понять – неужели это тот самый президент? И теперь он здесь – на этом плакате. Как это возможно? И что теперь будет с теми, кто понесёт это плакат, кто встанет под него и пойдёт под ним?

Но ведь это именно он, Данил, встанет под него и пойдёт под ним.

Данил разгладил плакат руками. Но он не изменился. Всё также сквозь перечёркнутые красные линии смотрели глаза президента. И казалось, смотрели неотрывно.