Текст книги "Антик с гвоздикой"

Автор книги: Ирина Мельникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

ГЛАВА 10

Ксения, не в пример сестре, спала в эту ночь совсем неплохо. И видела столько снов, радостных, счастливых, что не хотела даже просыпаться поутру. Марфуше пришлось ее растолкать, чтобы барышня вовремя успела прибрать себя и спуститься к завтраку.

Вся душа Ксюши пела и смеялась. Впервые самое сокровенное ее желание исполнилось, и гораздо быстрее, чем она об этом мечтала. Получив письмо от Аркадия, она перечитала его перед сном раз двадцать и, проснувшись, первым делом потянула листок из-под подушки, чтобы еще раз пробежаться глазами по выученным наизусть строчкам. Почерк у Дроздовского был мелок, но красив, каждая буковка выписана отдельно и украшена непременной завитушкой, отчего все письмо выглядело, как искусно исполненный восточный орнамент.

Ксения приблизила его к лицу и вдохнула тонкий аромат сандалового дерева. Она не знала, что это тоже один из приемов опытных дамских угодников, поразить женское сердце не только изящным письмом, но и чувственным ароматом дорогих духов. Все же это было первое письмо в ее жизни, причем от мужчины, при одном воспоминании о котором мир плыл у нее перед глазами, а сердце в груди билось столь же неистово, как бабочка на оконном стекле.

Марфуша, весело улыбаясь, наблюдала за барышней. И когда та с явным сожалением вновь упрятала письмо под подушку, не преминула заметить:

– Что я вам говорила? Закрался мил-дружок в сердце, теперь его оттуда ничем не выдворишь!

Ксюша счастливо улыбнулась:

– Я не знаю, что со мной случилось, Марфуша? Разве можно полюбить так быстро, совершенно не зная человека? Да, он красив и галантен. Но Наташа говорит, что столичные кавалеры идут на любые уловки, чтобы соблазнить женщину, а затем бросить ее. Они устраивают эти ужасные пари. А вдруг Аркадий тоже заключил пари с князем, что очарует меня с первого взгляда? И теперь они смеются надо мной, как над легковерной деревенской дурочкой.

Марфуша почти по-старушечьи поджала губы и с осуждением посмотрела на свою хозяйку:

– Глупости все, барышня! Вы им поводу не давали, чтобы смеяться над вами. Даже письмо в ответ не написали. И правильно, пусть помучаются в неведении, приедете ли вы с Павликом али нет. Тем более сейчас в имении такоетворится!

Горничная оглянулась на дверь и быстрым шепотом поведала Ксюше об утренних баталиях, которые учинили графиня и князь.

– Барыня с утра ужас какая сердитая. Сказывают, Корнила, управляющий, в Завидово ездил, но его дальше дороги не пропустили. Князь дюже строгих сторожей повсюду расставил. А барыня велела его рыбаков на конюшне выпороть, а после без порток в Завидово отправить. Думаю, князь теперь еще почище что придумает. Евсей сказывал, наших мужичков тоже много взяли.

Ксения прижала ладони к пылающим щекам. Господи, а она-то? Размечталась! Разве можно теперь надеяться на встречу с Аркадием и тем более с самим князем, если Наталья затеяла эти баталии? Она знала свою сестру. Если задевали ее самолюбие, то все, проси пощады! Наталья ни за что не позволит помыкать собой. Даже если сама в чем-то виновата. Ксения хорошо ее понимала. Одинокой женщине, за которую некому заступиться, приходится иногда поступать таким образом, чтобы ее не обвинили в слабости. Конечно, князь мог бы пойти в этом случае на уступки, но что-то подсказывало Ксении, что дело не только в арендной плате. Какие-то тайные мотивы не позволяли князю уступить соседке, равно как и ей идти к нему на поклон.

Она согласна, ее сестра – крепкий орешек, но сосед, пожалуй, перещеголяет ее в упорстве. Ксения вспомнила, как рассердилась сестра на князя Паню-шева, и только за то, что он самовольно явился в Из-местьево. Не приняла во внимание даже то, что он снял Павлика с дерева. О чем тогда говорить, если князь приступил к военным действиям? Наташа наверняка уже извелась от злости…

Ксения поежилась. Еще вчера ее душа пела и смеялась, а сегодня, как мышка, сжалась в комочек. Ни о чем больше она так не мечтала сейчас, как остаться в своей спальне и провести в ней весь остаток жизни. Но она понимала, что это столь же невыполнимо, как заключение мира между Изместьевом и Завидовом в ближайшее время.

Ей захотелось заплакать. Только-только судьба собралась отмерить ей маленький кусочек счастья, ан нет, всего лишь подразнила, поманила и опять оттолкнула в сторону. Если конфликт разразится с большей силой, Аркадию будет не до нее. Да и зачем ему лишние осложнения, зачем ему бедная девушка, которой никто не позволит устроить свою жизнь, как ей того хочется.

Ксения безучастно смотрела в зеркало, пока Марфуша торопливо расчесывала и укладывала ей волосы. Она чувствовала себя маленьким обманутым ребенком, которому вместо леденца вдруг подсунули горькую пилюлю. Марфуша, которая все это время болтала без умолку, сообщая подробности утренних баталий, наконец заметила, что барышня сегодня непривычно молчалива, и осуждающе уставилась на нее в зеркало.

Увиденное ее не обрадовало. Барышня сидела с таким выражением лица, словно собиралась взойти на эшафот, а не спуститься к завтраку.

– Господи, – торопливо перекрестилась горничная, – что это с вами? Точно хоронить кого собрались.

Ксения подняла на нее глаза. Они были полны слез. И девушка едва сдерживалась, чтобы не зарыдать в голос.

– Зачем, зачем она это затеяла? – Слезы все же хлынули у нее из глаз, но Ксения словно не замечала их. – Теперь нас с Павликом не выпустят за пределы усадьбы. И потом, Аркадий… Разве он осмелится? – Она кивнула на подушку. – Теперь и письмо передать вряд ли получится, если Наташа везде своих сторожей расставит.

Марфуша покачала головой.

– Конечно, дела наши не мед. Но не думаю, чтобы князь от своих слов отказался. А Аркадий тем более. Если письмо вам прислал, значит, запали вы ему в душу. И еще бы не запасть на такую красоту. – Она убрала прядку с высокого чистого лба Ксении и прищелкнула языком от удовольствия. – Цены вы себе не знаете, барышня! Того глядите, сестру перещеголяете. Ее дело к закату идет, а ваше – к рассвету!

– Не смей так говорить о Наташе! – неожиданно рассердилась Ксения. Несмотря на то что она обижалась на сестру, но никому чужому не позволяла перемывать ей косточки. Все-таки Наташа и Павлик были единственными родными ей людьми, которых она любила и понимала, что в семье всякое бывает и главное здесь – не выносить сор из избы.

Поэтому она и одернула Марфушу, хотя у самой кошки на душе скребли. Но к завтраку она спустилась как ни в чем не бывало. И постаралась не подать виду, что ее успели просветить по поводу целого ряда утренних происшествий.

Собственные переживания позволили ей не придать значения или вовсе пропустить мимо ушей некоторые подробности, которые поторопилась сообщить ей Марфуша. Но, взглянув на сестру, Ксюша поняла, что обстоятельства сложились гораздо хуже, чем она предполагала. Одно дело, что завтракали они на час позже обычного, другое, что Наташа даже не подумала переодеться после верховой прогулки.

Когда Ксения и Павлик появились на пороге столовой, графиня, опять же против обыкновения, даже не повернула головы в их сторону. Наташа стояла возле окна в сапожках и мужском костюме и что-то сердито выговаривала управляющему. Тот, красный как рак, то ли от жары, то ли от учиненной ему выволочки, беспрестанно вытирал кулаком пот, обильно орошавший его лоб и щеки. Наташа была рассержена, и не на шутку. Казалось, поднеси лучину к ее лицу, и она тотчас вспыхнет. Нервно постукивая кнутовищем зажатой в руке плетки по подоконнику, графиня что-то резко выговаривала Корниле Матвеевичу. Бедного управляющего уже едва держали ноги. Согнутая в поклоне спина затекла, но он не смел изменить положение, опасаясь вызвать новый приступ гнева барыни.

К счастью Корнилы Матвеевича, графиня заметила появление сына и Ксении и перенесла свое внимание на них. Воспользовавшись сменой ее настроения, управляющий спешно ретировался из столовой и только на крыльце перевел дух. Кажется, на первый раз обошлось, но ему предстояла вторая попытка, от которой он и вовсе не ждал ничего хорошего. Дела еще можно было поправить, если бы барыня не приказала выпороть рыбаков из Завидова, уличенных в браконьерстве на ее озере.

Управляющий крякнул и почесал в затылке, потом перекрестился на купола видневшейся из-за деревьев сельской церкви и направился к конюшне. Пока барыня завтракала, ему надлежало попытаться снова добраться до имения князя. Поутру его, как и графиню, строгие сторожа не пропустили дальше дороги, объяснив, что его светлость до сих пор еще почивают и никаких новых распоряжений по поводу проезда изместьевских в Завидово не давали…

Минут через десять Корнила Матвеевич с самой что ни есть постной физиономией покинул усадьбу. Уже подъезжая к озеру, он обогнал процессию из десяти человек – завидовских мужиков, которым всыпали по пять батогов, и теперь они, сверкая голыми задницами, двигались гуськом вдоль берега в сопровождении двух конных охранников из челяди графини. На шее у каждого мужика висело ожерелье из снулой рыбы и портки. Руки им связали еще на конюшне, где браконьерам устроили экзекуцию, поэтому вид со стороны у них был весьма комичный, но сами мужики смотрели чернее тучи.

И Корнила Матвеевич отвел от них взгляд. «Ох, барыня, натворила ты делов! – подумал он укоризненно. – Теперь жди ответа от завидовских. И надо думать, ответят они похлеще, чем просто надрать задницы и повесить на шею грязные портки».

Пока управляющий, предаваясь грустным размышлением, добирался до ставшей камнем преткновения злополучной дороги, в доме графини Изместьевой наконец-то сели завтракать. Наташа все-таки переоделась в домашнее платье, но была крайне раздражена, и поэтому досталось всем: повару за слишком сладкое суфле, лакею, подававшему блюда, за неуклюжесть, Павлику за чрезмерную болтливость, Ксении за то, что, наоборот, бестактно молчала и не выражала сочувствия своей бедной сестре, униженной и оскорбленной мерзавцем князем.

Все эти замечания и обвинения в адрес своих домочадцев и челяди, высказанные к тому же самым непререкаемым и раздраженным голосом, и вовсе ввергли Ксению в такое уныние, что у нее окончательно пропал аппетит. Но она боялась еще больше рассердить сестру, поэтому через силу разделалась с тем, что лежало перед ней на тарелках, и даже сумела попенять Павлику, который не справился со своей кашей.

Но мальчика, похоже, снедали совсем другие чувства, нежели его мать и юную тетушку. Он жил предвкушением скорой прогулки и не замечал напряжения, воцарившегося за столом после гневных тирад его маменьки. Она слишком часто отыгрывалась за свое плохое настроение на лакеях, горничной и Ксении, поэтому дурное расположение матери было для Павлика не в диковинку, и он привычно не обратил на него внимания. После подобных приступов маменька бывала по-особому ласкова с ним, видно, чувствовала свою вину за излишнюю резкость с сыном. И он даже научился извлекать определенную выгоду из подобного состояния души своей матери.

И на этот раз после взрыва негодования, обрушенного на головы всех присутствующих в столовой, графиня Изместьева замолчала. Ее слегка побледневшее и осунувшееся лицо не повеселело, но из глаз исчезло гневное выражение, и теперь она смотрела печально, а губы слегка подрагивали и кривились, как у обиженного, готового заплакать ребенка, у которого отобрали любимую игрушку или совершенно несправедливо лишили сладкого.

Она окинула взглядом сына и сестру. Те смотрели в тарелки, и когда Ксения подняла глаза, они были у нее, как у затравленного зверька. Наталья судорожно вздохнула. А ведь вчера вечером она дала себе зарок никогда не обижать сестру. Неужели так быстро стерлись у нее из памяти воспоминания о тех днях, когда ее саму шпынял всякий кому не лень, оскорблял, унижал? Неужели она забыла, каково ей было сносить бесконечные придирки, жить в той клетке, в которую определили ее муж и свекровь? К счастью, у нее получилось выломать решетки своей темницы, но почему она загоняет туда единственную и любимую сестру?

– Ксюша, не сердись, – произнесла она виновато и накрыла ладонью руку сестры. – Опять свое дурное настроение я вымещаю на вас. Простите меня. – Наташа попыталась улыбнуться, но у нее это плохо получалось. Вернее, совсем не получалось с того самого момента, как она узнала, что князь не бросает слов на ветер и склонен перещеголять ее в упрямстве и жесткости ответных мер.

– Таша, – Ксюша посмотрела на сестру, и щеки ее слегка порозовели от волнения. – Неужто все так плохо?

– Хуже некуда! – Взгляд графини опять помрачнел. – Князь не признает никаких правил. Мы уже понесли приличный ущерб, но ему все неймется. Час назад мне доложили, что его люди задержали еще один наш обоз, на котором везли из Ярославля новую мебель для гостиной, и направили его в обход озера. Так что дождемся обоза не раньше, чем через два дня. Но с мебелью ничего не случится, а вот что делать с медом? Я обещала доставить его в Белореченск не позднее десятого числа, то есть уже завтра. Все готово к отправке, но если его везти обходной дорогой, то мы поспеем лишь к двенадцатому июня. И тогда, по всей вероятности, сделка не состоится. Сама понимаешь, в округе слишком много желающих продать первый мед по высоким ценам. Чем позже мы это сделаем, тем больше понесем убытков.

Графиня отодвинула тарелку и встала из-за стола. Ксения отметила, что сестра тоже почти не прикоснулась к завтраку. Нервно ломая пальцы, Наталья прошлась по столовой взад-вперед. Щеки ее раскраснелись от едва сдерживаемого гнева, глаза полыхали зарницами. Она была чудо как хороша в скромном домашнем платье. Ну а если ей появиться перед соседом в бальном наряде? Интересно, как бы повел себя князь Панюшев в таком случае? Неужели б устоял перед столь красивой женщиной? А может, он настолько пресыщен светской жизнью и романами с более богатыми и красивыми дамами, что воспринял эту встречу как возможность слегка разогнать кровь и потешить свое самолюбие очередным сражением? И на этот раз тоже одержит победу, но для разнообразия не в постели…

Конечно, все эти откровенно крамольные мысли Ксения не осмелилась произнести вслух. И не потому, что боялась реакции Наташи. Каким-то шестым чувством она понимала, что и князем, и сестрой действительно движут совсем другие мотивы, а не только желание доказать друг другу, кто прав на самом деле, а кто виноват. И опять она вспомнила те взгляды, которыми обменялись вчера Григорий Панюшев и ее дорогая сестра. Казалось, два кремня ударились друг о друга и высекли сноп искр. У Наташи выступили на шее и лице розовые пятна, которые выдали ее душевное смятение. Внешне князь, конечно же, не потерял присутствия духа, но конь все же заволновался под ним, словно почувствовал растерянность хозяина. И хотя губы владельца Завидова кривила презрительная ухмылка, он, бесспорно, чувствовал себя не в своей тарелке.

Ксения вздохнула и перевела взгляд на племянника. Под шумок он уплетал вторую порцию суфле, и, судя по его измазанной и весьма довольной рожице, Павлику одному из всего семейства не было никакого дела до дрязг и распрей, учинившихся между двумя поместьями.

Покончив с суфле, он весьма шумно втянул в себя остатки чая и со стуком опустил чашку на блюдце, за что всегда получал замечания от тетушки и от матери. Но маменьке в это утро было не до него, а Ксюша ограничилась лишь осуждающим взглядом. И поэтому маленький баловень решил напомнить о своих правах, которые с великим трудом отстоял вчера вечером.

Он вытер губы салфеткой и деловито осведомился:

– Маменька, вы уже приказали заложить для нас коляску?

Графиня прекратила метаться по комнате и с недоумением уставилась на своего отпрыска.

– Какую коляску? – Изумление ее было неподдельным. – Ты думаешь, о чем говоришь?

Павлик капризно надул губы.

– Ты обещала вчера… – Он повернулся к Ксении. – Скажи, маменька вчера говорила или нет, что позволит нам прокатиться за усадьбой?

Ксения растерянно посмотрела на сестру. Ей, как и Павлику, более всего на свете хотелось, чтобы Наташа выполнила свое обещание. Но разве могла она на том настаивать, когда вся их жизнь в одночасье перевернулась вверх дном?

– Нет, я не отказываюсь от своих слов, – слегка помедлив, произнесла Наталья. – Но, думаю, с прогулками пока следует повременить. Я не хочу, чтобы вы попали в руки этих негодяев. – Она кивнула в сторону озера. – Сейчас совсем не безопасно выезжать за пределы усадьбы.

Она подошла к Павлику и, положив ладонь ему на затылок, развернула сына лицом к себе.

– Надеюсь, ты понимаешь, что мне придется в чем-то важном уступить князю, если ты попадешь к нему в руки. Ведь он непременно этим воспользуется, чтобы досадить мне. Ты хочешь, чтобы твою маменьку оскорбляли какие-то гадкие и невоспитанные люди?

– Князь совсем не гадкий! – Закусив губу, Павлик смерил мать негодующим взглядом и, дернув сердито головой, выскользнул из-под ее ладони. – Вчера он спас меня два раза, а ты даже не поблагодарила его как следует, – произнес он осуждающе и вполне резонно добавил: – И потом, он сердится на тебя, а не на меня.

Ксении захотелось нырнуть под стол и отсидеться там до тех пор, пока громы и молнии, которые сестра готовилась обрушить на голову собственного сына, не иссякнут и не смогут отлететь к его молодой тетке рикошетом.

Но графиня лишь покачала головой и вполне спокойно ответила:

– Вчера я не предполагала, что князь поведет себя столь неблагородно. Он лишил нас дороги, от которой многое зависит в нашей жизни, и все ж это не значит, что мы только обороняемся. Князь должен узнать, что мы совершенно его не боимся. И я не думаю, что его люди посмеют проникнуть теперь в наши угодья. Пожалуй, я позволю вам покататься недалеко от усадьбы. Но заклинаю тебя, Ксюша, – она перевела строгий взгляд на сестру, – не забирайтесь в лес, не подъезжайте близко к дороге и к озеру. Иначе эта прогулка станет для вас последней. В парке довольно места поиграть в мяч и поохотиться за бабочками.

– Ур-ра! – Забыв о хорошем воспитании, Павлик повис на шее у матери. – Ты самая лучшая из всех маменек! – провозгласил он торжественно и поцеловал ее в щеку. – Я знал, что ты не обманешь!

Наташа слегка отстранила его и погрозила пальцем.

– Я свое обещание сдержала, но и ты должен пообещать мне, что будешь слушаться Ксюшу и не перечить ей, когда она решит возвращаться домой. Наде, —юсь, вы не заставите меня беспокоиться и переносить обед на более позднее время?

– Вот ей-богу, маменька, – Павлик перекрестился, – на обед мы не опоздаем.

– Но все-таки возьмите с собой что-нибудь перекусить, – Наташа посмотрела на сестру. – И не забудь плед. Земля еще сырая, и можно простудиться, если сидеть просто на траве.

Ксения хотела возразить, что они с Павликом не престарелые матроны, чтобы провести все отведенное им для прогулки время, сидя на траве. Хотя в словах сестры был свой резон, и Ксения приказала Марфуше захватить с собой два пледа и корзинку с пирогами и клюквенным морсом, особенно любимым Павликом.

Стоя на высоком парадном крыльце, графиня проводила взглядом выезжающую за ворота коляску. Павлик помахал ей рукой и что-то весело прокричал. Ксения повернула свое непонятно отчего сияющее лицо и тоже улыбнулась. Ей несказанно шла новая шляпка, которую она надела опять же по настоянию Павлика. И Наталья с грустью подумала, что сестра очень хороша собой и она совсем не вправе мешать ее счастью, конечно, если это самое счастье когда-нибудь постучится в их ворота.

Графиня сердито дернула плечом. Совсем не те мысли посещают ее голову. И ей даже стало немного обидно, что сестра и сын совсем не разделяют ее тревоги о судьбе имения. Хотя она никогда близко не подпускала Ксению к обсуждению подобных вопросов, но все же ей хотелось, чтобы та с сочувствием восприняла ее опасения.

Наталья вздохнула и окинула взглядом дальние леса и виднеющиеся тут и там вовсю зеленеющие поля. Рожь и пшеница после дождей хорошо пошли в рост. И ячмени, и овсы в этом году тоже неплохие, лишь бы в июле, когда посевы заколосятся, не ударила засуха. Графиня привычно окунулась в повседневные заботы и подумала, что это к лучшему, что сын и сестра уехали с ее глаз подальше. Иначе она бы то и дело срывала на них раздражение, и это привело бы к новым осложнениям, но уже внутри ее собственного дома.

Кинула последний взгляд в сторону коляски. Легкий экипаж с откинутым верхом продолжал мелькать среди поросли молодого березняка, подступившей почти вплотную к усадьбе, и графиня вознамерилась было покинуть крыльцо. Но тут в ворота въехал запыленный всадник с красным от жары лицом. И она тотчас переключила на него свое внимание.

– Что, Корнила, – спросила она своего управляющего, едва он достиг крыльца и неловко спешился возле него, – узнал что-нибудь?

Тот огорченно развел руками. Полное лицо его перекосилось, словно бедняга только что отведал прокисшей браги.

– Не вели казнить, Наталья Кирилловна! Хотел вкруговую объехать, но дальше мельницы не пропустили. Везде заставы стоят! Схватили, как татя какого, хотели в грязи извалять, будто неведомо им, кто я таков. Кое-как откупился. – Управляющий крякнул и отвел взгляд. – Я попросил их в само Завидово меня доставить, чтоб у Кузьмы Ильича разузнать, что там князь затеял. Только он сам легок на помине, объявился.

– Это Бобрыкин, что ли? Управляющий князя? – поинтересовалась графиня.

– Он, он, – закивал головой, как колодезный журавль, Корнила Матвеевич. – Кузьма ведь хорошо вас знает и завсегда к нам с большим уважением относился. А тут будто червяка навозного проглотил. Велел меня отпустить, но в следующий раз, сказал, что непременно меня выпорют, как всякого, кто границы имения переступит. Я взмолился, дескать, дозволь, Кузьма Ильич, с князем повидаться. А он коню под ноги сплюнул и сказал, что его светлость тольки-тольки проснулись и велено их не тревожить. И вообще, чтобы я скорее проваливал с его глаз долой. А то, мол, не дай бог Григорий Александрыч отправятся проверить кордоны и увидят, что люди графини разгуливают по его землям, тогда ему, Кузьме, зна-читца, головы не сносить.

Управляющий обиженно шмыгнул носом и провел под ним кулаком, оставив на потном лице грязную полосу.

– Все у тебя? – спросила строго графиня.

Корнила Матвеевич еще больше сгорбился, потому что следующая новость, которую он привез своей хозяйке, оказалась и вовсе хуже некуда.

– На обратном путе, – он с опаской посмотрел на насторожившуюся графиню, – встретил я другого нашего соседа, Василия Ефимовича Караваева…

– Да какой он сосед? – с негодованием прервала его барыня. – Всего лишь с полверсты с ним и граничим. Пустой человечишка, я с ним и не знаюсь даже.

– То-то и оно, что не знаетесь, а эти полверсты даже с лету не перемахнуть. – Управляющий безнадежно махнул рукой. – Совсем никчемный помещик этот Караваев, но тоже велел вам передать, что больше не позволит пользоваться его дорогой. Вы, ваше сиятельство, будто какие-то его порывы погубили?

– Порывы? – Графине показалось, что земля разверзлась под ней и она вот-вот рухнет в ее глубины. Вот оно как все складывается! Оказывается, не только князь Панюшев ополчился против нее, но даже такой пустозвон, как Караваев, осмелел настолько, что поспешил расквитаться с ней за прошлые обиды. Получается, что князь весьма успешно пополняет число своих союзников за счет тех, кто ее на дух не переносит. Но, по большому счету, во всей округе не найдется ни одного доброжелателя, ни одного, кто решился бы вдруг занять ее сторону. И хорошо, если только один пустоголовый Караваев вздумает таким образом прогнуть спину перед новым влиятельным соседом. А если в ряды ее противников вольются все окрестные помещики? Тогда она окажется не просто в осаде. Ей перекроют все дороги, и имение в мгновение ока разорится, потому что еще никто не придумал, чтобы конные обозы летали, как птицы, по воздуху.

Стараясь не показать, сколь сильно ее поразило сообщение о ренегате Караваеве, она приказала Суслову не покидать усадьбу, а сама направилась в комнаты, чтобы вновь переодеться в костюм для верховой езды. Кое-какие соображения по поводу того участка дороги, который принадлежал Караваеву, у нее имелись, но все же это не выход из положения. Особенно если и остальные соседи вздумают ополчиться против нее.