Текст книги "День дурака"

Автор книги: Иосип Новакович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)

6. Иван применяет свои знания нервной системы

Ивану нравились странности Алдо и его независимость. Алдо хотел пользоваться авторитетом, поэтому присоединился к партии и собирался работать на правительство. Но он бегал за юбками, и это могло стать серьезным препятствием в его карьере. Он хвастался своими любовными похождениями, классифицируя их по национальности (македонки, албанки, туниски, словенки) и топографии (под мостом, на мосту, в винном погребе мэра, на берегу Данубе, на могиле Неизвестного солдата, в товарном поезде на куче острого перца). Но, по словам самого Алдо, он и в подметки не годился своему старшему брату.

Однажды Алдо сообщил, что, возможно, брат приедет в гости. Он порезал колбасу тонюсенькими ломтиками. То же самое сделал и с сыром, превращая его в лоскутки шелка и выкладывая из них различные геометрические формы. По тому как Алдо накрывал на стол, можно было подумать, что в гости пожалует сам Евклид.

Пол в комнате натерли воском, кровати аккуратно заправили, окна помыли. Даже треснувший шкаф выглядел поздоровевшим. На небе не было ни облачка, словно Алдо и туда достал своей метелкой. Едва Алдо успел добавить последние штрихи к сервировке стола, как в дверь три раза властно постучали. Грузный парень в синем костюме приветствовал студентов легким кивком, отдал пальто и шляпу Алдо, после чего с большим аппетитом поел, и его глаза увлажнились.

– Алдо рассказывал мне о вас, – сказал Брат. – Студенческая жизнь – это такая свобода, такая наивность! Короче, на автобусной остановке я познакомился с одной милашкой. Мне следовало привести ее сюда, и все мы могли бы поразвлечься.

Алдо, Йово и Иван посмотрели на него с такой благодарностью, словно он действительно преподнес им такой щедрый подарок.

– Тогда мы бы расслабились и смогли обсуждать возвышенные материи, но теперь, когда все мы только и думаем о сексе, это трудновато, да, братцы?

Старший Брат не спеша поднялся и потянулся, приняв соответствующую позу, чтобы надеть пальто, которое Алдо держал двумя пальчиками, словно боялся осквернить его. Благодаря животику, нависающему над ремнем брюк, Старший Брат еще более соответствовал образу белградского политика. Алдо выловил кусок масла из банки с холодной водой, где оно плавало среди виноградных листьев, как гиппопотам-альбинос среди лилий, и начистил Брату ботинки так, что они засияли, как луна, отражающаяся в заледеневшем озере. Алдо тоже просиял от радости, стоя на четвереньках, как верный пес при виде хозяина, собирающегося на охоту. Он вилял бы хвостом, если бы было чем вилять.

Старший Брат шагал по коридору твердой походкой, оглушительно стуча каблуками, а Алдо семенил сзади. Их шаги напоминали мерный бой большого барабана и маленького. Большой барабан придерживался одного ритма, а маленький импровизировал, подойдя к делу творчески, и наполнял пространство разнообразием лихорадочных синкоп и бешеных перестуков. При этом Алдо умудрился пройти расстояние в три раза длиннее, чем Старший Брат. Он сновал вокруг Брата, то огибал его слева, то справа, то тащился позади Него, то скакал впереди, как экскурсовод или телохранитель, хотя был скорее похож на повзрослевшего сына рядом с отцом и слугу, бегающего туда-сюда, чтобы приобрести хозяину вечерние газеты, сигары, спички, зубочистки.

Иван некоторое время завороженно шел за ними, но потом вернулся в общежитие. Они с Йово открыли русские анатомические атласы и взбирались на холмы, бродили по долинам, рекам, лесам, озерам, айсбергам, скалам, утесам и болотам человеческого тела, но не нашли ничего о половом акте. В полночь вернулись Старший Брат и Алдо вместе с какой-то худощавой девицей.

– Товарищи! Это и есть та красотка, которой я пел дифирамбы. Какая удача – я столкнулся с ней, прогуливаясь рядом с «Палас отелем».

Девушка исчезла под простынями вместе со Старшим Братом. Было непонятно, есть ли.вообще на кровати что-то, кроме складок на одеяле. Алдо выключил свет, и Иван прислушался к звукам тайного знания о человеческой анатомии, которого не смог найти в учебниках. Судя по тому, как скрипели кровати, сон не навестил никого из товарищей. В постели политика раздавалось учащенное дыхание, медленные басы и какое-то чириканье. Чуть позже послышались крики птичек побольше.

Утром девушка все еще лежала в кровати политика. Иван задумался, собирается ли тот выполнять свое обещание – или скорее угрозу – поделиться. Алдо ничего не сказал, но на этот раз не стал делать утреннюю гимнастику.

Иван порадовался, что его не познакомили с радостями плотской любви таким грязным способом.

– Твой брат политик? Они все такие?

– Практически, – ответил Алдо. – Чтобы преуспеть в карьере политика, нужно иметь высокий уровень тестостерона. А если у тебя высокий уровень тестостерона, то ты так и поступаешь – спишь со всеми подряд.

– Неудивительно, что у нас в стране такой бардак. Как вообще можно что-то сделать, если у тебя серое вещество состоит из спермы?

– А у кого по-другому?

– У меня. Чтобы стать врачом, мне нужно обладать достаточной самодисциплиной.

Всю следующую неделю Иван не мог сосредоточиться. Его охватывало томление, стоило хорошенькой девушке пройти мимо. Но почему женская красота так отвлекала его? Что хорошего в сексе? У Ивана не было допуска к сексу, тем не менее секс властвовал над ним. Иван решил, что пора взять себя в руки – он должен сконцентрироваться на учебе. Он пошел в парк проветрить мозги и почитать про нервную систему. Особенно его интересовали различные взаимосвязи между нервами, например, между лобком и внутренней частью бедра. Выходило, что между двумя этими областями существует прямая связь, а если так, то можно дотронуться до внутренней части бедра девушки, и ее половые органы могут тут же получить сигнал, импульсу не придется сначала добираться до спинного мозга, а потом снова опускать к лобку. Судя по всему, внутренняя часть бедра, должно быть, сильная эрогенная зона. Ивану ужасно хотелось подтвердить свою теорию на практике, но у него не было подружки, и он не мог просто подойти к первой попавшейся женщине и спросить, не хочет ли она поучаствовать в таком приятном эксперименте. Может, попросить Сельму? В конце концов, в ней есть исследовательская жилка, и она, наверное, согласится испытать удовольствие во благо науки. Но Сельма была леди до мозга костей, так что Иван не мог попросить ее – или все-таки мог?

Иван ходил по парку, пытаясь получить удовольствие от любования огромными дубами. Он обожал природу, но еще больше саму мысль о том, что он наслаждается видами природы, хотя на самом деле смотреть на деревья через некоторое время становилось довольно скучно, хотя сейчас они были очень красивы со своей порыжевшей листвой. Когда Ивану захотелось присесть, он не нашел пустых скамеек, хотя они были довольно длинными, и даже если кто-то и разваливался посередине, то можно было с удобством усесться на другом конце, и между вами и соседом еще оставалось не меньше метра. У Ивана имелся богатый выбор – можно было присесть рядом с храпящим героем войны, чья грудь была увешана медалями и орденами, с длинноносым солдатом, читающим спортивный раздел в газете, с матерью, кормившей голубоватой грудью красного младенца, или молодой женщиной в платье пастельных тонов, принимавшей солнечные ванны. Голова ее была откинута назад, и длинные каштановые волосы свисали за спинку скамейки, женщина прикрыла глаза и подставила лицо солнечным лучам. Ее кожа сияла удивительной чистотой. У незнакомки были красные губы, но Иван не был уверен, естественный ли это цвет, или в этой свежести сыграла роль помада. Иван уселся рядом с ней и стал читать про участки лица, где нервные окончания подходят максимально близко к коже – с обеих сторон подбородка, в подбородочном отверстии: это небольшая дырочка, через которую пучок нервов подходил к поверхности. Если нажать на эти точки, то почувствуешь боль. Такая же точка находится на выступающей части скуловой кости, в области подглазничного отверстия, здесь тоже можно надавить на нервные окончания. И над бровями, в так называемой надглазничной выемке.

Иван посмотрел через плечо на девушку, которая открыла сумочку и начала рыться в ней.

– Тебе доставляет удовольствие подставлять лицо солнцу?

– Ну да, – ответила она. – Почему ты спросил?

– Это не лишено смысла. Лицевые нервы способны передавать болевые ощущения практически лучше всех других нервов в нашем теле. Ты только вспомни о зубах. А значит, они способны передавать и удовольствия, но разве кто-то получал удовольствие от ощущений в своих зубах? Или, если уж на то пошло, в лице?

– Мне кажется, ты забыл о поцелуях. Губы это тоже лицо, и нет ничего более приятного, чем поцелуи.

– Да, я совершенно забыл.

Иван перешел к рассказу о трех болевых точках.

– Можно я взгляну на твои учебники?

Иван протянул ей книги.

– Как ты можешь читать такое и не уснуть после первой же страницы?

– Всегда можно найти что-нибудь интересненькое в примечаниях, например информацию о болевых точках. Хочешь, покажу?

– Давай, а что мне делать?

– Ну, встань ко мне лицом, и я буду аккуратно нажимать на эти точки кончиком мизинца.

– Хорошо.

Они повернулись лицами друг к другу, и девушка доверчиво закрыла глаза, откинула голову, позволив волосам свободно струиться по спине. Ее лицо снова засияло, а губы изогнулись в выжидательной улыбке.

Иван осторожно провел пальцем по ее подбородку и, нащупав небольшую зазубрину, нажал на нее, стараясь не переусердствовать.

– Ой! Больно!

– Разве я не говорил тебе, что будет больно?

– Да, но я тебе не поверила.

– А чего ты ожидала? Что я совру?

– Я думала, ты меня поцелуешь.

Эти слова испугали Ивана. Девушка предлагала ему поцеловаться, он все правильно расслышал? Иван покраснел. Она улыбнулась и дотронулась до его руки.

– Если действительно хочешь показать мне остальные болевые точки, то продолжай, только не нажимай так сильно.

Девушка снова закрыла глаза. Иван взял ее лицо в ладони и приблизил ее губы к своим, а потом они медленно поцеловались. Она открыла глаза. После соприкосновения с ее мягким ртом у Ивана слегка покалывало губы.

Внезапно девушка отпрянула:

– Подожди, я даже не знаю, как тебя зовут.

– А нужно?

– Да, дурачок, если мы собираемся поцеловаться.

– Иван. – Он посмотрел на ее губы. Они стали еще краснее. Значит, яркий цвет обусловлен хорошей циркуляцией крови, а не помадой.

– А меня Сильвия.

Они зашли в закусочную и съели бурек (домашний сыр, завернутый в тонкую слоеную лепешку), а когда стемнело, вернулись в парк:

– Мне нравятся доктора, – сказала Сильвия. – Вчера я была на приеме у своего врача, и он сказал, что у меня красивое тело.

– Уверен, так оно и есть.

– Хочешь увидеть?

Она встала и быстро разделась прямо перед ним. На небе светила полная луна, и Ивану отчетливо были видны очертания ее тела. Сильвия повернулась, продемонстрировав гибкую талию и маленькие острые груди. Просто очаровательно, что она так гордилась своим телом, и оно действительно было удивительно красивым. Иван погладил внутреннюю часть ее бедер кончиками пальцев так нежно, как только мог. Сильвия тяжело задышала, что Иван воспринял как подтверждение собственной теории. Впервые в жизни у него появилось ощущение, что он может контролировать бурное море чувств.

Они не занимались любовью, но можно сказать, что любовью занимались их руки.

Вернувшись в общежитие, Иван рассказал Алдо о том, как провел вечер.

– Я тебе не верю. Ладно, дай мне понюхать свою руку, и я пойму, говоришь ли ты правду. Да, ты не врешь. Превосходно. Почему ты не привел ее сюда?

Когда гордый собой Иван рассказал Сельме о своем приключении, она ответила, что он вел себя аморально, манипулировал чувствами Сильвии и не имел права так делать, раз не любит девушку.

– Я манипулировал не ее чувствами, а ее ощущениями, и, если уж на то пошло, своими тоже. Это был неврологический прием.

– А как ты понимаешь, где проходит грань между чувством и ощущением?

– Это совершенно разные вещи.

– Tы говорила не как доктор. Разве мы не верим в единство тела и души?

– Я не знаю, во что мы верим, но точно знаю, что все мы занимаемся сексом, даже ты и тот парень из Черногории, так почему же я не должен?

– Это другое. Мы любим друг друга, – ответила она.

– То есть любовь все оправдывает?

– Да.

– Как и отсутствие любви, – парировал он.

На это Сельма ничего не ответила, вообще больше ничего не сказала, и была холодна с Иваном несколько месяцев.

7. Иван оставляет свои отпечатки пальцев на мозге умершего человека

В середине зимы Иван предпочитал оставаться в комнате, а не ходить в столовую, находившуюся в трех километрах от общежития. Он больше не посещал церковь. Питался исключительно яйцами, молоком и хлебом. Нельзя сказать, что Ивану нравилось безвылазно сидеть в мужском общежитии, но мерзнуть на северном ветру (kosavà)ему нравилось еще меньше. Иван ненавидел ходить в общий туалет. В большинстве душей отсутствовали занавески, но в туалетах двери все-таки имелись. После тяжелого дня дверь часто выбивали ногой и выкидывали из окна или просто снимали с петель и ставили в коридоре. Горячую воду давали только с семи до семи тридцати. Толпы парней, кто в костюмах, кто голышом, брали душевые кабинки штурмом, пихались, кричали, свистели и пели. Некоторые стояли в очереди только затем, чтобы продемонстрировать широту своей души и уступить очередь кому-то другому. Хотя другие с большим подозрением относились к подобным любезностям в помещении, полном голых людей.

В первом круге ада, в раздевалке с влажными цементными полами, вы оставляете свою одежду. Во втором заходите в душ, если осмеливаетесь. Из третьего круга ада – длинная раковина, где студенты полоскали рот и выплевывали пену от зубной пасты, а иногда кровь и зубы, – вы сразу попадаете в четвертый – к позеленевшему писсуару, а оттуда прямиком в девятый – к туалетным кабинкам, лишившимся дверей. В будние дни уборщицы поддерживали в туалете чистоту; но в выходные…

Туалеты представляли собой дырки в полу. Стоишь себе на полусогнутых, словно едешь на лыжах, и читаешь газеты, книжки или учебники.Иногда приходилось комментировать происходящее, особенно когда нет туалетной бумаги, и спускать в туалет старые газеты. Некоторые студенты, не умеющие кататься на лыжах, теряли равновесие и удерживались на ногах, хватаясь за веревку, идущую от сливного бачка (высоко над головой), и отрывали ее. А это значит, что эти неумехи не могли за собой смыть. Целая гора коричневой, желтой, красной бумаги – достаточно, чтобы сделать много бумажных флажков, – засоряли сток. Студенты-мусульмане ходили в туалет с бутылками воды. Параллельные линии, каждая толщиной с палец, расходились полукругом, группами по три-четыре. Некоторые пьяные студенты, если у них слишком рано заканчивалась вода, использовали стену. Хотя, при отсутствии туалетной бумаги и высоком уровне алкоголя в крови, другие, вне зависимости от жадности, тоже вытирали пальцы об стену. Среди этих коричневых византийских фресок все свободное пространство занимали граффити в западном стиле. Мухи жужжали и ползали по стенам даже посреди зимы. А в кабинках без дверей, где было ужасно холодно, было слышно, как кто-то из студентов выкрикивает отдельные звуки из народных песен, отражавшиеся от лабиринта коридоров и этнических групп. Иногда Иван шел в венгерский ресторан только для того, чтобы воспользоваться чистым туалетом.

Жильцы общежития не стеснялись выдавать свое присутствие. В радиусе двухсот метров вокруг были слышны крики, смех, мусульманские молитвы, песни черногорцев, партизанские марши, классические звуки скрипки, ссоры, снова смех. Дрянные монопроигрыватели, которые нужно было заводить вручную, коверкали все ноты. Треснутые пластинки выбрасывали из окон вместе с газетами, журналами с мягкой порнографией, старыми учебниками, ботинками без подошв, пивными бутылками и баночками из-под йогурта. Чем ближе подходишь к общежитию, тем толще становится слой мусора под ногами. И понимаешь, что приближаешься к прибежищу интеллектуалов – бедные студенты, которым пребывание здесь обходилось всего в шестнадцать немецких марок, влачили существование как узники, у которых не хватало времени на освобождение под залог.

Бумаги уносило сквозняком. Близорукие студенты выглядывали из окна и пытались угадать, где приземлятся их конспекты. Но поскольку город располагался на равнине, а всего в нескольких сотнях метров протекала Данубе, вокруг общежития дули сильные ветра, и к тому моменту, как студент спускался на улицу, ветер уносил драгоценные записи, от которых зависели оценка на экзамене и будущее студента.

В общежитии людей было почти вдвое больше, чем кроватей. В некоторых комнатах с тремя кроватями жили восемь человек – трое на законных основаниях, а пятеро незаконно. В соседней комнате рядом с Иваном, где также располагались три кровати, жило шестеро студентов, в основном с факультета психологии. Они вели весьма богемный образ жизни – бросали мусор в угол и игнорировали его. Куча мусора росла, занимала уже половину комнаты, потом и вовсе оттесняла жильцов к дверям, и только тогда они выкидывали большую часть отходов в окно.

Перед Первым мая органы санитарного надзора устроили в общежитии проверку, и рабочие в синих спецовках убрали весь мусор. Шли разговоры даже о закрытии общежития. Большинство студентов надеялись переехать в модные стеклянные здания в новой части университетского городка, где были комнаты на одного-двух человек и проживало много хорошеньких девушек. Тамошние студенты лучше одевались, были более серьезными и обладали большим чувством собственного достоинства, приличные, умные, прилежные – по крайней мере такими они хотели выглядеть в глазах девушек. Иван пришел к выводу, что культура – это всего лишь способ ухаживать.

Перед экзаменом по анатомии Йово и Иван зубрили всю ночь. Холодным утром они вошли в аудиторию, стуча зубами. Поскольку это был первый день тридцатидневной сессии, то в небольшом амфитеатре сидело почти пятьдесят человек, чтобы выяснить, что же их ждет дальше. Первой пошла молодая женщина, выбившаяся из сил после круглосуточной зубрежки. Она была так испугана холодной и требовательной манерой экзаменатора, что упала в обморок, застряв на первом же простом разминочном вопросе: нужно было всего лишь перечислить все ветви аорты. Ее вынесли и побрызгали на нее водой, а профессор прокомментировал:

– Лучше она провалится, чем куча народу умрет под ее скальпелем. С такими нервами нельзя становиться врачом.

Следующим пошел Йово. Покончив с практической частью в лаборатории, Йово бойко отвечал на вопросы, но перевирал произношение некоторых латинских слова, и Радулович остановил его:

– Погодите, эту крепость нельзя брать штурмом. Еще раз и помедленнее.

Йово сбился с ритма и начал запинаться.

– Разве вы не учили,латынь в школе?

– Четыре года.

– Тогда почему не выучили? Что же вы вообще делали в школе?

Так, вопрос за вопросом, Радулович подорвал уверенность Йово.

– Я вижу, что вы не думаете. Вы просто зазубрили, и все. И что вы будете делать со всей этой информацией? – Затем Радулович описал вывих плеча. – Как вы поступите, если к вам обратится пациент с таким вывихом?

Йово задумался на секунду, а потом ответил:

– Утешу его.

– Я хотел бы завалить вас прямо сейчас, хотя и пообещал, что все, кто сдал зачеты, сдадут и этот экзамен. Вы не стоите того, чтобы ради вас нарушать слово, так что я натяну вам троечку. А теперь – с глаз моих долой!

Радулович сделал запись в зачетке, поставил свою подпись и выкинул зачетку за дверь. Она пролетела чуть ли не полкоридора, а Йово побежал за ней, шлепнулся на колени и поднял.

Наступила очередь Ивана. С несданными зачетами никаких гарантий не было. Кроме того, очень даже возможно, что профессор Радулович может невзлюбить Ивана из-за того, что тот говорит по-хорватски.

Во время практикума среди лежащих навзничь трупов – у одного сняты мускулы, у второго только кожа, а у третьего треснул череп – Радулович проводил Ивана к алюминиевой тарелочке, на которой лежал человеческий мозг, свежий, пахнущий как перезрелое яблоко, и велел:

– Возьмите его в руки!

Иван не желал, чтобы профессор увидел, что у него от волнения трясутся руки, и хотел проявить свою стойкость, поэтому мигом схватил мозг. Он был прохладным, как глина, и пальцы Ивана увязли в нем, как в глине.

– Эй, потише! Нужно быть нежным!

Иван удивился: грубый гигант советовал ему быть нежным.

– Посмотрите, что вы наделали! На поверхности остались ваши отпечатки пальцев, вы только гляньте!

Иван наклонился и увидел два отпечатка. Да, не вполне благоприятное начало. Тем не менее на все вопросы профессора Иван отвечал, медленно, нерешительно, но точно. В качестве теоретической части Радулович попросил Ивана показать кровеносные сосуды печени и расположение nervus ischiaicus [2]2
  Седалищный нерв (лат.).


[Закрыть]. Если рассечь мозг вертикально на уровне ушной раковины, что вы увидите? Иван Думал над ответами десять минут и говорил медленно, с трудом пробираясь через туман в голове и глядя в окно на дождь. Дождь убаюкивал, Иван становился все спокойнее и спокойнее и вдруг понял, что Радулович не думает валить его.

– Вы хотите дополнительный вопрос на пять или довольствуетесь тройкой?

– А что, если я не отвечу?

– Получите четверку.

Иван подумал и ответил:

– Ладно, давайте.

– Вот что спросил меня мой преподаватель анатомии двадцать пять лет назад: опишите мне устройство внутреннего уха как можно более подробно.

Иван решил, что это хороший знак. Профессор вспомнил свои первые шаги в медицине. Иван тянул с ответом, чтобы убедиться, что не ошибется.

– Хорошо, у вас темперамент настоящего врача.

Когда Иван покончил с ухом, Радулович сказал:

– Хотя вам еще не читали патологию и физиологию, но все же. Где, по вашему мнению, находится опухоль, если вы видите следующие симптомы: пациент пришептывает, нарушена моторика правой руки, но сенсорная функция в норме.

Иван попросил время подумать. Так, нарушение в гортани… значит, повреждены нервы еще выше – в мозгу? – или в районе самой гортани. Иван вспомнил нервные окончания гортани и руки. Повреждение не затрагивает спинной мозг, поскольку сенсорная функция руки в норме, значит, где-то ближе к поверхности… Где же сходятся нервные пути?

– Опухоль будет расположена в верхнем отделе шеи, – Иван показал на свою шею со стороны поврежденной руки.

– Отлично. Из вас получится отличный доктор. – Радулович обошел стол и обнял Ивана так, что у того кости хрустнули. – В следующем году, если вам нужны будут деньги, я попрошу, чтобы вас приняли ассистентом в анатомичку. Обычно берут только выпускников, но я уверен, мы сделаем для вас исключение.

Определенно, национальность не имела значения.

Аудитория захлопала. Иван подумал, что не сделалничего особенного, но после того как первая студентка провалилась, а второго ругали на чем свет стоит, возникла некоторая напряженность, развеявшаяся после первой пятерки.

Иван вышел из аудитории с довольным видом. Он будет преподавать первокурсникам в следующем году, всем этим неприступным девицам, которые будут бояться трупов и прижиматься ко мне, чтобы не свалиться в обморок. У него возникло ощущение, что нет ничего невозможного. Он мог бы стать нейрохирургом. Осесть в Сербии или уехать из Нови-Сада. Мог бы завербоваться в КГБ или ЦРУ или и в КГБ и в ЦРУ одновременно. Мог бы стать алкоголиком. Он был совершенно свободен.

По дороге на вокзал Иван почувствовал запах угля, исходивший от паровоза, и его охватила печаль, как будто он уже уехал, оставив этот город, Сельму и друзей. Он смешался с огромной толпой, заполонившей улицу. На секунду, из тщеславия, он представил, что все эти люди ждали именно его. И тут Алдо похлопал Ивана по плечу и пригласил пожить на чердаке дома в двухстах метрах от вокзала, в комнате, которую он снял на лето. Алдо вытащил два ружья.

– Давай убьем его. Это несложно.

Он показал Ивану щели в черепице.

– Засунь дуло в щель.

– Кого убьем?

– Тито. Я снова не получил именную стипендию Тито. Я не могу дозвониться до него или встретиться лично. Я околел, пока ждал три часа его появления во время последнего визита. Он больше не мой кумир.

– А что, если нас засечет полиция?

– Не засечет. Они же идиоты. – Алдо просунул дуло в щель. – Давай творить историю. Нужно лишь одно прикосновение пальца.

– Ты с ума сошел!

– Я его ненавижу!

Иван поморщился. Тито теперь ему не особенно нравился, но подобные заявления казались святотатством.

– А я нет.

– А откуда ты знаешь? Ты просто не осмеливаешься думать свободно.

Через пятнадцать минут Иван и Алдо стояли в толпе.

– О боже, я забыл ружье, – сказал Алдо.

Двое полицейских взглянули на него и схватились за пистолеты.

– Видишь, как весело?

Мимо прополз длинный черный «мерседес» с тонированными стеклами. Дети визжали на тротуарах и бросали под колеса машины цветы и бумажные флажки.

– Слушай, люк открыт, как у Кеннеди в Далласе, – сказал Алдо. – Чего мы ждем?

Мимо проплыла лощеная физиономия Тито. Ноль реакции на любовь и обожание, которое люди на улице выражали пронзительными криками. Только Алдо сунул руку в карман, как четыре полицейских накинулись на него и Ивана, надели на них наручники и отвезли в полицейский участок.

Поскольку у Алдо и Ивана не было оружия, их практически уже отпустили, но тут вернулся полицейский, обыскавший комнату Алдо, и принес два ружья.

– Это ничего не доказывает, – возразил Алдо. – Просто мы югославы и любим огнестрельное оружие. Если враг попытается вторгнуться, мы будем готовы дать отпор.

– Это не мои ружья, – оправдывался Иван. – Если честно, я даже не знаю, как их заряжать.

– Эй, брат, ты что хочешь, чтобы я один отдувался?! – возмутился Алдо.

– Разумеется. Мы сюда попали только благодаря твоей глупости.

– Так, тихо, вы оба, вас никто не спрашивает! – прикрикнул на них тощий усатый полицейский.

– Да, – поддакнул второй. – То, что у вас есть ружья, еще не доказывает, что вы собирались убить товарища Тито. Но вы говорили об убийстве, на оружии свежие отпечатки ваших пальцев, и вы представляли, что стреляете в Тито. не отпирайтесь!

Иван уставился на аккуратные усики полицейского – он чем-то походил на Фридриха Ницше. И хотя Иван был в ужасе, но не смог сдержать смех.

– Итак, Иван Долинар, ты у нас студент медициничного, ой, пардон, медицинского факультета? – спросил Ницше. – Ты знаешь, как дорого твое образование обходится нашему народу? Пока наши рабочие до кровавого пота вкалывают на фабриках, чтобы ты мог бесплатно учиться, ты разгуливаешь и делишься со всеми своими мечтами об убийстве вождя.

– Ни с кем я ничем не делился, это просто…

– И не говорите, что это не вы придумали! Мы знаем оценки твоего товарища, его досье.

– Вот уж не знал, что у меня есть досье, – запротестовал Алдо.

– Скоро оно будет ох каким толстым, мы отправим вас на Голый остров.

– А как же суд? – робко поинтересовался Иван.

– Когда речь идет о государственной безопасности, суд не нужен. Мы вас изолируем.

– Но ведь мы просто шутили, – сказал Алдо.

– Если бы вы серьезно собирались убить Тито, мы застрелили бы вас на месте или сразу после.