Текст книги "Панчо Вилья (СИ)"

Автор книги: Иосиф Григулевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

Чудом спасся от расправы генерал Фелипе Анхелес, которого Уэрта арестовал вместе с Мадеро и Пино Суаресом. Высланный во Францию, Анхелес вскоре возвратился в Америку, пересек мексиканскую границу и явился в ставку Каррансы. «Первый вождь» назначил его временно исполняющим должность военного министра. Но к Анхелесу враждебно относится Обрегон, любимец Каррансы. Об этом узнал Вилья. Он попросил Каррансу направить Анхелеса в Северную дивизию командующим артиллерии. Карранса согласился, и Анхелес стал одним из ближайших соратников и советников Вильи. Знания Анхелеса, бывшего директора военной академии и опытного артиллериста, очень пригодились Северной дивизии.

Война продолжалась. Оставив Чиуауа, враг укрепился в городе Охинаге, неподалеку от американской границы.

И вот снова мчатся железнодорожные составы по степи, а рядом с ними летят на конях всадники. Армия Вильи идет на Охинагу.

Начало января 1914 года. В степи заморозки. Солдаты кутаются в сарапе, но вид у них бодрый. Они уверены в победе, ведь их ведет в бой сам Панчо Вилья, гроза помещиков и прочих паразитов.

Утром 11 января 1914 года Вилья обращается к своим бойцам.

– Командиры и солдаты! Мы пришли сюда, чтобы выполнить наш долг. Я здесь для того, чтобы взять Охинагу, и жду от вас, что вы будете послушны моим приказам. Как только наступит ночь, начнется штурм города всеми бригадами Северной Дивизии. Тот, кто отступит или струсит, будет расстрелян на месте. Вы знаете, мучачитос, что в бою выживают смелые и гибнут трусы.

В ответ раздалось громовое: «Вива Вилья!» Так бойцы Северной дивизии приветствовали своего командующего. С этими словами на устах шли они в бой, одерживали победы, умирали. Этот боевой клич вызывал панику и смятение в стане врагов.

Через час Охинага была взята.

Офицеры гарнизона, как только начался бой, перешли вброд Рио Браво и укрылись в США. Рядовые солдаты поспешили сдаться или разбежались.

На следующий день командующий американским гарнизоном по другую сторону границы полковник Джон Першинг выразил желание встретиться с «уважаемым» генералом Вильей, с тем, чтобы засвидетельствовать ему свое почтение. Вилья согласился. Встреча произошла на границе.

К условленному пункту, где его уже ждал в окружении своих адъютантов американский полковник, Вилья прискакал в сопровождении своих командиров. Небритый, увешанный патронными лентами, Вилья представлял собой разительный контраст со щеголеватым американским полковником.

Секунду оба смотрели друг на друга, затем, не сходя с лошадей, поздоровались.

– Полковник Першинг, – сказал американский переводчик, – приветствует прославленного полководца Вилью и поздравляет его с блестящей победой.

– Передайте полковнику, что я благодарю его за поздравление, а также за то, что он пригрел Ороско и других предателей и избавил меня тем самым от смертоубийства.

Переводчик передал Першингу слова Вильи. Американский полковник оскалился и быстро заговорил по-английски.

– Полковник просит передать вам, – тараторил переводчик, – что он изучает вашу тактику и стратегию и считает вас мексиканским Наполеоном.

– Я слыхал про такого французского генерала. Но мексиканцам нечего учиться у французов. Они их били во времена президента Хуареса.

– Полковник просит передать, что он может оказать медицинскую помощь раненым, если вы, генерал, в таковой нуждаетесь.

– О своих раненых мы привыкли заботиться сами.

Вилья махнул рукой американским офицерам, дернул поводья и поскакал по степи обратно, к Охинаге. За ним последовали его командиры.

Американские офицеры еще долго стояли на границе, следя за облаком пыли, которое постепенно удалялось, пока не растаяло на горизонте.

ОСВОБОЖДЕНИЕ ТОРРЕОНА

В марте 1914 года Северная дивизия вновь погрузилась в вагоны и двинулась на юг, по направлению к Торреону, где на этот раз Уэрта сосредоточил свои главные силы. Ими командовал опытный генерал Веласко.

Северную дивизию сопровождал в этом походе молодой американский корреспондент Джон Рид, который сочувственно относился к борьбе мексиканского народа за свою свободу. Вилья любил и уважал этого вихрастого парня с ясными голубыми глазами не только за его сердечность, но и за смелость, выносливость и скромность. Джон Рид неоднократно участвовал в походах, принимал участие в сражениях.

На подступах к Торреону Рид навестил Вилью в его штабном вагоне.

«Это был, – писал в одной из своих корреспонденции с фронта Рид, – небольшой красный вагон с ситцевыми занавесками на окнах… Он разделен перегородкой на две половины – кухню и спальню генерала. Эта комнатушка была сердцем армии. Здесь происходили все военные совещания, и пятнадцать генералов, принимавших в них участие, с трудом умещались в ней. На этих совещаниях обсуждались важнейшие вопросы кампании, генералы решали, что надо делать, а затем Вилья отдавал приказы, какие считал нужными. Стены вагона были выкрашены в грязно-серую краску, к ним приколоты фотографии прекрасных дам в театральных позах, большой портрет Каррансы, фотография Фьерро и портрет самого Вильи. В стены были вделаны две широкие откидные полки, на одной спали Вилья и генерал Анхелес, на Другой – личный врач Вильи и его секретарь…»

Однажды утром Джон Рид явился в этот вагон.

– Что вам нужно, амиго? – спросил Рида Вилья, сидевший на краю полки в одном белье. Тут же стояли несколько солдат.

– Мне нужна лошадь, генерал!

– Черт возьми, нашему другу потребовалась лошадь! – саркастически улыбнулся Вилья, и все окружающие расхохотались. – Вы, корреспонденты, того гляди потребуете себе автомобиль! Послушайте, сеньор корреспондент, известно ли вам, что около тысячи солдат в моей армии не имеют коней? Возьмите поезд. Зачем вам еще лошадь!

– Затем, чтобы поехать с авангардом.

– Нет, – улыбнулся он. – Слишком много пуль летит навстречу авангарду…

Разговаривая, Вилья быстро одевался и время от времени потягивал кофе прямо из грязного жестяного кофейника. Кто-то подал ему саблю с золотым эфесом.

– Нет! – сказал командующий презрительно. – Мы идем в бой, а не на парад. Подайте мне мою винтовку!

Минуту он стоял у двери своего вагона, задумчиво глядя на длинные ряды всадников, вооруженных самым различным образом, но непременно с перекрещивавшимися патронными лентами на груди. Затем он быстро отдал несколько распоряжений и вскочил на своего огромного жеребца.

– Пошли! – крикнул Вилья.

Заиграли трубы, и отряды один за другим поворачивали к югу и скрывались в облаках пыли.

Наконец из виду исчезла вся Северная дивизия…

Во время остановки у станции Бермехильо на вокзале зазвонил телефон. Вилью попросили взять трубку.

– Кто у телефона?

– Франсиско Вилья, ваш покорный слуга.

– А я генерал Веласко. Рад с вами познакомиться, генерал Вилья. Вы уже захватили Бермехильо?

– Как видите, генерал.

– В таком случае, ждите нас.

– С удовольствием, вам будет оказана достойная встреча.

– Не забудьте приготовить нам ужин.

– Даже с салфеткой и какао на десерт.

– А много ли вас?

– Всего два полка артиллерии и 10 тысяч мучачитос, которым не терпится с вами позабавиться.

Веласко, разумеется, и не думал выходить из Торреона. Он надеялся, что наступление Северной дивизии захлебнется, встретив мощное сопротивление еще на подступах к городу.

Сакраменто, Санта Клара, Мапими, Лердо, Гомес Паласиос – каждый из этих сильно укрепленных населенных пунктов Северная дивизия брала с бою. Солдаты сражались с ожесточением, враг проявлял не меньшее упорство. Вилья и его командиры, как обычно, первыми бросались в бой, но пули, казалось, их не брали.

26 марта 1914 года Вилья передавал Каррансе по прямому проводу: «Сеньор, три дня и три ночи сражались наши войска, наконец они взяли Лердо и Гомес Паласиос. Враг отступает, неся большие потери. У нас 600 раненых, точное число убитых мне пока неизвестно. О них, согласно моему долгу, я сообщу позднее, и мы оба будем горевать по поводу гибели стольких преданных революции бойцов. В прошедших боях хорошо показала себя артиллерия, которой командует генерал Анхелес. Отличились бригады «Морелос» и «Вилья». Генерал Урбина был вместе со мною всю ночь в гуще сражения. Я поздравляю вас, сеньор, с этой победой народного дела, а также поздравляют генерал Анхелес и генерал Урбина, которые находятся здесь, рядом со мной».

В конце марта Веласко послал английского консула в Торреоне к Вилье с предложением заключить перемирие на 48 часов для того, чтобы собрать раненых с поля брани и захоронить убитых.

Вилья попросил консула передать генералу Веласко, что на его участке нет ни раненых, нуждающихся в помощи, ни убитых, которых следует захоронить. Его раненых быстро подбирают санитары. Если боец легко ранен, его перевязывают и он возвращается на передовую, если тяжело – его направляют в тыл. Что касается убитых, то их останки давно покоятся в земле. Не для этих целей предлагает генерал Веласко перемирие, а для того, чтобы выиграть время и дождаться подкреплений. Нет, на перемирие, приносящее пользу врагу, Вилья не пойдет.

И сражение закипело с новой силой.

Не у всех хватило силы воли и выдержки продол-: жать эти нескончаемые, казалось, бои, которые длились уже две недели.

Бригада, которой командовал генерал Кастильо, занимавшая позиции у Калабасас, не выдержала контратаки противника и отступила.

С возмущением доложил Томас Урбина об этом позорном случае Панчо Вилье. Тот приказал немедленно отвести солдат Кастильо в тыл и обезоружить их, а Кастильо и офицеров арестовать и судить военно-полевым судом, как трусов и дезертиров.

Как и следовало ожидать, суд присудил Кастильо и его офицеров к расстрелу. Тогда Вилья обратился к осужденным:

– Войну выигрывают люди мужественные! Люди же без чести и без мужества не могут защищать народное дело. Вот почему в Северной дивизии нет места трусам. Я принял вас в свое войско, так как считал храбрецами. Я доверил вам важные позиции, а вы с них трусливо бежали. За эти позиции отдали жизнь многие бойцы. Теперь, чтобы ими овладеть вновь, придется вновь пролить потоки крови. Вот почему вас следует наказать. Вот почему вас присудили к расстрелу. Но было бы несправедливо, если бы вы отдали свою жизнь, не принеся пользы народному делу. Я возвращаю вам и вашим бойцам оружие и приказываю сегодня же ночью отвоевать сданные вами позиции. Если вы будете сражаться храбро, вы погибнете с честью, если останетесь в живых, то завоюете утерянную честь. Если же вы не только отвоюете старые позиции, но погоните дальше врага, то я прощу вашего командира Кастильо. Командовать вами буду я сам.

В эту ночь бригада продвинулась далеко за Калабасас. Генерал Кастильо был помилован. Вскоре после этого он пал смертью храбрых на поле брани.

1 апреля армия Вильи подошла вплотную к Торреону. Начался штурм города. Вот как о нем впоследствии рассказал сам Панчо Вилья:

«Было 8 часов вечера, когда прибывшие к нам из Чиуауа подкрепления, которыми командовал полковник Мартиниано Сервин, вышли на передовые позиции и вступили в бой. Около 9 часов открыли огонь части, находившиеся в центре нашего фронта. Около половины десятого открыли огонь по врагу части с правого фланга. Около 10 часов бросились в бой части нашего левого фланга. Таким образом, мы под прикрытием нашей артиллерии, которая обстреливала Торреон из Санта Росы, начали наступать к центру города. По мере того как наступали мои части на левом фланге, бригады Луиса Эрреры и Мартиниано Сервина подходили к укреплениям и траншеям врага, расположенным в районе дамбы Койоте.

Бой разгорелся со страшной силой, и успех сопутствовал попеременно нам и врагам. Мы были полны решимости победить или погибнуть; враг же, по мере того как усиливался наш натиск, точно воодушевлялся этим и оказывал все более ожесточенное сопротивление.

Город был освещен заревом пожарища. В 10 часов вечера части нашего левого фланга штурмовали высоту Каньона Уараче и около половины двенадцатого закрепились на ее склонах. Перед дамбой Койоте бой бушевал с нарастающей силой, и в час ночи наши бойцы уже сражались там с врагом врукопашную. Это был самый кровавый бой из всех, которые мне приходилось дотоле видеть. Там погибли многие храбрецы. Погиб полковник Бенито Арталехо, хороший революционер, которого я любил и смерть которого оплакивал. Там же пал смертью храбрых подполковник Пабло Мендоса, майор Жакес и много других революционеров. За два часа боя у нас только на этом отрезке было более ста убитых и трехсот раненых. Не меньшие потери нес и противник. Командовавший на этом участке полковник был убит в эту ночь…»

Бой стих к утру. Вилья отдал приказ бойцам прекратить сражение и отдохнуть. Наступила тишина, город точно замер. Через несколько часов стали поступать сообщения, что войска Веласко эвакуируют город.

Не желая продолжать кровопролития в городе, где каждый дом был превращен в крепость, и понимая, что, очутись Веласко в окружении, он стал бы сражаться до последнего патрона, Вилья распорядился открыть ему дорогу к отступлению.

В 11 часов вечера бойцы Северной дивизии после двух недель непрерывных боев заняли Торреон, железнодорожное сердце Мексики. Тем самым весь север страны был очищен от войск Уэрты, но Вилья и его бойцы знали; впереди еще немало боев, прежде чем враг будет окончательно повержен.

– Генерал, – обратился к Вилье в ту же ночь с вопросом один американский журналист, – какие эмоции испытываете вы, одержав столь великолепную победу?

– Эмоции? Это еще что такое?

– Ну, чувства, например, радости и торжества или что-нибудь в этом роде.

– Я испытываю такие чувства, какие испытывает в таком случае революционер. Воспитанный в боях с врагами моего народа, я не радуюсь одержанным военным победам, так как они даются кровью и жизнью многих товарищей. Конечно, без побед над врагом мы никогда не избавимся от иуды Уэрты и революция не сможет восторжествовать. В этом значение и нашей сегодняшней победы.

Утром Вилья обошел место сражения. Он узнавал трупы многих знакомых ему бойцов и, прощаясь с ними, рыдал.

Десять лет спустя, вспоминая это утро, Вилья говорил:

– Я думал тогда, что если бы эти люди не пожертвовали своей жизнью, то и не было бы победы, и Торреон не был бы взят. Если бы многие люди, подобно им, не погибли бы в прошлом и не гибли бы теперь на всей территории республики в борьбе за правое дело, наша революция не двигалась бы вперед, даже если бы на ее стороне было много генералов и командиров, много лисенсиатов и ученых, способных доказать правоту нашего дела. Эти простые люди из народа, отдавшие свою жизнь за революцию, и те, кто был ранен и мучился в госпиталях, жертвуя своей кровью или своим здоровьем, и все те, кто не был ранен, потому что судьба охранила их от пуль, но находился на поле брани и рисковал своей жизнью за счастье бедных, за их свободу, – все они великие герои этой войны, а не генералы-хвастуны или ученые-лисенсиаты. Они, а не кто-либо другой, заслужили честь и благодарность наших сердец. Они, их семьи, их дети заслужили счастливое будущее, за которое мы воюем.

Глава пятая. РЕВОЛЮЦИЯ ДЕЛО ТРУДНОЕ

Панчо Вилья – друг народа,

понимает бедных он:

только тот поймет пеона,

у кого отец пеон.

Ценит он людей по делу,

а улыбкам – грош цена.

«Отвечай, Луис Террасас,

где припрятана казна!»

Все, что взяли у народа,

возвращал народу он.

Только тот поймет пеона,

у кого отец пеон.

У кукарачи,

у таракана,

сразу вся исчезла прыть:

до крошки вышла

марихуана -

и больше нечего курить.

МИСТЕР БЕНТОН ОТПРАВЛЯЕТСЯ НА ТОТ СВЕТ

Это случилось в Хуаресе, куда Вилья вернулся после победы у Охинаги.

Однажды в дом, где остановился Вилья, ворвался высокий англичанин.

Представ перед Вильей, он вызывающе спросил:

– Вы знаете, кто я такой?

– Мне думается, сеньор, что вы некий Бентон, о котором мне говорили.

– Он самый. Я – Уильям Бентон, хозяин поместья «Санта Гертрудис». Вы меня ограбили. Я пришел потребовать возврата своих земель.

Бентон был одним из крупнейших помещиков в Чиуауа, тесно связанным с семьей латифундистов Террасасов. Как и другие помещики, Бентон жестоко относился к пеонам, нещадно эксплуатировал их.

Когда Вилья освободил Хуарес, Бентон бежал через границу в Эль-Пасо. Узнав, что его земли заняты пеонами, Бентон стал призывать правительство США к интервенции против Мексики, но американское правительство тогда не считало возможным пойти на такой шаг.

Потеряв терпение, Бентон угрожал лично расправиться с Панчо Вильей.

– Я не побоюсь, – разглагольствовал он за бутылкой виски в барах Эль-Пасо, – встретить этого грязного мексиканского бандита и застрелить его, как бешеную собаку.

Бентону, убившему на своем веку немало непокорных пеонов, казалось обычным делом выполнить свою угрозу. Именно для этого возвратился он в Хуарес и явился теперь к Вилье.

Верные люди Вильи давно уже следили за Бентоном, поэтому его появление не было неожиданным для командующего Северной дивизией.

Спокойно выслушав Бентона, Вилья ответил ему:

– Почтеннейший, ваши земли принадлежат крестьянам, которые на них трудятся. Я знаю, что вы англичанин, и не желаю вступать в конфликт с вашей страной. Поэтому я готов уплатить за ваши земли столько, сколько вы за них уплатили при покупке, но при условии: вы оставите Мексику и никогда сюда не возвратитесь.

– Чтобы я продал мое поместье и уехал? Ну нет, сейчас я тебе заплачу за мои земли…

Бентон выхватил пистолет, но присутствовавший при разговоре Фьерро вовремя успел выбить оружие из его рук.

Вилья улыбнулся.

– Амиго Фьерро, отведите этого буяна в холодную. Пусть он там успокоится, а потом решим, что с ним делать.

– Тебе дорого это обойдется! Я подданный Британской империи!

Когда Фьерро возвратился, Вилья спросил его:

– Что же нам делать с этим нахалом?

– Генерал, он недостоин снисхождения. Бентон помогал деньгами и оружием Уэрте. Он пытался убить вас. За все эти преступления он должен заплатить жизнью.

– Ты прав, амиго Фьерро. Бентон – англичанин, но разве это спасает его от ответственности? Почему мы должны быть беспощадны к помещикам мексиканцам и прощать помещиков иностранцев?

Так возникло «дело Бентона», вокруг которого американская печать подняла неистовый вой. Газеты требовали, чтобы правительство США использовало его расстрел как повод для интервенции в Мексику.

Правительство США потребовало от Вильи объяснений. Оно пыталось доказать, что Бентон был расстрелян «без суда и следствия» и это якобы свидетельствует о господстве в Мексике беззакония, анархии, об отсутствии гарантий для жизни иностранцев. Такие рассуждения должны были служить оправданием для интервенции в Мексику.

– Кто осудил на смерть Бентона, генерал? – спросил Вилью американский консул в Хуаресе.

– Армия революции, выражающая интересы народа, мистер, – ответил Вилья.

Однажды Вилья позвал к себе Джона Рида.

– Скажи мне, Джонни, какого черта ваши газеты и правительство подняли такой вой по поводу этого Бентона? Когда Бентон и ему подобные убивали мексиканцев, ваши газеты молчали. Когда же Бентон получил по заслугам, они так рассердились. Ведь Бентон даже не американец, а англичанин. Чего же так волнуются твои соотечественники?

– Все это потому, генерал, что у нас газеты и правительство, власть находятся в руках таких же бентонов – капиталистов, помещиков, миллионеров. Они считают, что если вы сегодня наказали английского помещика Бентона, то завтра вы сможете наказать и американских бентонов. У них тоже имеются поместья в Мексике. Между прочим, генерал, что вы решили ответить на ноту американского правительства?

– Ничего, Джонни. Я договорился с Каррансой, что он будет отвечать на всякие там ноты. Я не дипломат и могу еще напутать. Так что ты поезжай к Каррансе и расспроси его, если это тебя интересует.

Джон Рид поехал в пограничный город Ногалес, где находилась тогда ставка «первого вождя». Вот что сказал Карранса Риду по «делу Бентона»:

– Соединенным Штатам я заявил, что дело Бентона их не касается, Бентон был британским подданным. Я дам ответ посланцам Великобритании, когда они явятся ко мне с представлением от их правительства. Почему их ко мне не присылают? Англия в настоящее время имеет своего посла в Мехико, который принимает приглашения Уэрты на обед, снимает перед ним шляпу и пожимает ему руку! КогДа был убит Мадеро, представители иностранных держав сразу слетелись сюда, как коршуны на труп, и стали выслуживаться перед убийцей, потому что у них была здесь горсточка подданных, мелочных торгашей, занимавшихся грязной коммерцией. Убийство Бентона произошло из-за злобного нападения врага революционеров на Вилью… И вот что скажу я вам: если Соединенные Штаты решатся на интервенцию, воспользовавшись этим ничтожным поводом, их интервенция не даст им того, на что они рассчитывают. Она вызовет войну, которая, помимо других последствий, породит глубокую вражду между Соединенными Штатами и всей Латинской Америкой, вражду, которая подвергнет опасности все политическое будущее Соединенных Штатов!

Встретив решительный отпор со стороны Каррансы и Вильи, американские империалисты не решились вторгнуться в Мексику с севера. В Вашингтоне сочли более удобным начать интервенцию в районах, которые еще контролировал Уэрта.

Уэрта всячески выслуживался перед своими американскими хозяевами. «Соединенные Штаты, – писала в 1913 году в своем дневнике жена американского поверенного в делах в Мексике Шонесси, – могут сделать с Уэртой все, что им заблагорассудится. Всякого рода дела о концессиях, всевозможные требования возмещения убытков, накапливавшиеся десятилетиями, могут быть решены к полному нашему удовлетворению». Эта же дама не без удовлетворения отмечала, что «американская интервенция в Мексике – Это неоспоримый факт, хотя со стороны США и не было произведено ни одного выстрела».

И тем не менее Уэрта не оправдал надежд американских империалистов. Будучи «врожденным» предателем, Уэрта готов был служить не только Уоллстриту. Предательство стало для него своего рода спортом, Утром он клялся в верности американскому послу, в обед обнимался с японским представителем, а вечером за бутылкой коньяку в каком-нибудь притоне столицы принимал очередной куш от немецкого разведчика и заверял его в своей приверженности кайзеру Вильгельму.

Не прошло и года, как правящие круги США убедились, что Уэрта «ненадежен». Его «крестный отец» посол Вильсон к этому времени был отозван. Отношения между Вашингтоном и Уэртой стали портиться. Американское правительство рассчитывало, что вооруженная интервенция в районе, контролируемом Уэртой, не только не встретит с его стороны серьезного сопротивления, но «образумит» его, поставит на место, заставит повиноваться хлысту дяди Сэма.

В качестве повода для интервенции Вашингтон спровоцировал новый инцидент. В нефтяную зону Мексики, в порт Тампико, осажденный сторонниками Каррансы, был направлен американский крейсер «Дельфин». 9 апреля с него высадился на берег, не испросив на то разрешения мексиканских властей, отряд военных моряков. Офицеры гарнизона задержали моряков, но тут же отпустили и извинились перед командиром «Дельфина». Сам Уэрта, узнав об этом, поспешил тоже принести свои извинения. Но американцы потребовали, чтобы мексиканцы произвели салют в 21 залп «оскорбленному» флагу США.

Пока Уэрта готовил ответ на очередное требование США, президент Вудро Вильсон заявил в конгрессе, что Мексика нанесла «непростительное оскорбление» американскому флагу, требующее возмездия. Конгресс разрешил президенту использовать вооруженные силы для того, чтобы добиться «признания прав и достоинств Соединенных Штатов» со стороны Мексики.

21 апреля 1914 года американцы высадили десант в мексиканском порту Веракрус. Верный Уэрте генерал Маас приказал эвакуировать город, однако многие офицеры и солдаты ослушались его и оказали сопротивление оккупантам. Курсанты местного военно-морского училища, забаррикадировавшись в здании училища, в течение суток отражали натиск американцев. Почти все они погибли в неравном бою.

До последнего патрона сражался курсант Хосе Асуэта, пока не упал, истекая кровью от многочисленных ран. Его взяли в плен. Храбростью этого молодого патриота были поражены даже интервенты.

Командующий американским флотом послал к нему своего личного врача. Но Асуэта гордо отказался принять помощь от врагов своей родины. «От захватчиков, – заявил он, – мне не надо даже жизни».

Оккупация Веракруса вызвала превеликий энтузиазм у банкиров и миллионеров США. Их печать требовала оккупации Мексики и присоединения ее к Соединенным Штатам. Чикагская газета, орган горнопромышленников «Майнинг энд энджиниринг уорлд» писала 25 апреля 1914 года: «Мексика должна стать территорией Соединенных Штатов, а жители – американскими гражданами. Отношения между США и Мексикой достигли критической точки. Война, которая освободит Мексику от ее прогнившей системы правления и огромных толп бандитов, потерявших всякое уважение к закону, уже приобрела значительный размах, и мы позволим себе надеяться, что и впредь она будет вестись с должной решительностью и закончится победой. Задачи, которые мы себе поставили и которые должны разрешить, огромны. Следует приветствовать наши заявления о том, что у нас нет никакой вражды к мексиканскому народу. Но поверит ли этому народ Мексики? Поверят ли так называемые мятежники? Без сомнения, нет, потому что это противоречит их природе… Считая нас своими врагами, вся нация сплотится для борьбы с нами. Мы не строим иллюзий на этот счет».

В этом отношении газета не ошиблась. Вторжение американцев в Веракрус вызвало повсеместное возмущение в Мексике. По всей стране прокатилась волна антиамериканских демонстраций. В ряде городов были совершены нападения на американские консульства. Такая же волна возмущения прокатилась и по другим странам Латинской Америки. Все это заставило правительство США пойти на попятную и ограничиться захватом Веракруса. Попытка оккупировать нефтяную зону Тампико тоже потерпела поражение. В то время этот район был занят войсками Каррансы. Их командир заявил, что подожжет нефтяные вышки в случае высадки американских войск. Угроза возымела действие.

При ставке Вильи находился неофициальный агент Вашингтона, опытный разведчик-дипломат Каротерс. Вилья вынужден был терпеть его – ведь оружие революционеры покупали в США.

Узнав о захвате Веракруса американскими интервентами, Вилья немедля вызвал Каротерса и заявил ему протест. Вилья предупредил, что если США вздумают аннексировать хоть пядь мексиканской земли, то весь народ поднимется на защиту своей родины.

Карранса также выступил с осуждением действий американских империалистов. Он потребовал от США немедленной эвакуации Веракруса.

В это время вашингтонские агенты развили бурную деятельность с целью подорвать единство революционного лагеря. Они надеялись, что им удастся уговорить Вилью перейти на сторону их ставленника Феликса Диаса. Последний коротал свои дни в Нькн Йорке, ожидая, когда американские штыки или доллары откроют ему путь в Чапультепек.

Для переговоров к Вилье был послан лисенсиат Боналес Сандоваль. Он был одним из адвокатов Вильи в период, когда тот находился в тюрьме Сантьяго. Боналес Сандоваль написал Вилье письмо с просьбой разрешить ему приехать в Чиуауа. Вилья, ничего не подозревая, ответил согласием.

Лисенсиат появился в ставке Вильи в сопровождении группы советников. Их радушно приняли и пригласили к столу. После обеда лисенсиат передал Вилье письмо от Феликса Диаса. Вилья положил письмо в карман, обещая прочесть его ночью и утром дать ответ. Гостям отвели места для ночлега…

В ту же ночь один из адъютантов Вильи прочел ему послание Феликса Диаса, в котором этот предатель превозносил степного центавра до небес, называл его подлинным вождем революции и предлагал порвать с Каррансой. Диас обещал доллары, оружие и все, чего только Вилья пожелает. Он убеждал Вилью, что при его, Феликса Диаса, поддержке тот сможет быстрее расправиться как с Уэртой, так и с Каррансой.

Вилья молча прослушал послание Диаса и, ничего не сказав, пошел спать.

На следующее утро командующий Северной дивизией вновь пригласил к столу посланцев.

За столом Вилья проявлял большое радушие, сыпал шутками и прибаутками. Его веселое настроение передалось и гостям. Поведение Вильи они истолковывали как согласие на предложения своего патрона.

Но вот завтрак подошел к концу. Вилья спросил одного из гостей:

– Вы кончили, амигито?

– Да, генерал, я насытился. Таких вкусных тамалес и энчиладас я давно уже не ел. Благодарю вас, генерал.

– Не за что, амигито. Ну что ж, если вы закончили трапезу, то, пожалуй, пора вам узнать и мой ответ на послание генерала Диаса.

– Просим вас, просим, генерал!

– Пожалуйста, амигос. Тот, кто закончил завтракать, тот и получит первым ответ. Прошу тебя, Фьерро, сообщи вот этому амигито, который уже поел, наш ответ, а остальным сообщай по мере того, как будут кончать завтракать.

Фьерро встал, схватил за шиворот наименее прожорливого посланца Диаса и вытолкал его во двор. Там раздался выстрел. Фьерро возвратился.

– Кто следующий?

Сомнений быть не могло. Посланцев Феликса Диаса ожидала смерть. Таков был ответ.

Гости не знали, что делать: или продолжать есть – и продлить на какие-то мгновения свою жизнь, или молить Вилью о пощаде. Потеряв всякий контроль над собой, они делали и то и другое. Но неумолимый Фьерро вытаскивал гостей одного за другим из-за стола… Последним был расстрелян Сандоваль. Его вытащили во двор с креслом, в которое он судорожно вцепился. На прощанье Вилья сказал ему:

– Если бы моя мать просила меня предать революцию, перейти к врагу и стать реакционером, я бы приказал расстрелять ее.

КЛАД ТЕРРАСАСА

Когда Северная дивизия заняла Чиуауа, Вилья объявил себя военным губернатором штата и стал восстанавливать мирную жизнь.

Вилья, вспоминает Джон Рид, немедленно послал своих бойцов наладить работу электростанции, конки, телефона, водопровода и мельницы. Он назначил своих представителей для управления поместьями, хозяева которых бежали или были убиты восставшими пеонами. Бойни тоже были взяты под контроль армии. Солдаты по распоряжению Вильи резали там скот, некогда принадлежавший помещикам, и по твердым ценам продавали мясо населению. Твердые цены были установлены также на хлеб, молоко и другие продукты питания.

Вместо старой полиции, которая разбежалась или была перебита, в городе следили за порядком солдаты Северной дивизии. Смертью карались воровство и продажа спиртных напитков солдатам.

– В дни мира, – говорил Вилья Джону Риду, – солдаты должны работать. Когда солдату нечего делать, он думает о войне.