Текст книги "Операция «Лесные муравьи»"

Автор книги: Иосиф Халифман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)

Крокодиловы слёзы, лебединая песнь, муравьиное скопидомство

Ещё в начале книги было дано обещание рассмотреть басню о Стрекозе и Муравье. Этот классический сюжет начиная со времени Эзопа не раз использован в произведениях баснописцев чуть ли не всех народов мира.

Приходится, однако, заметить, что басни, по сути дела, ни за что, ни про что ославили муравья, без всякого основания обвинив его в скаредности.

Немало повинен в этом и Иван Андреевич Крылов.

Почему стрекоза названа в знаменитой басне попрыгуньей, которая лето красное все пела? Разве может стрекоза петь? Да и какая она попрыгунья?

Поющая попрыгунья – это, если разобраться, скорее стрекочущий кузнечик.

У Эзопа речь и идёт о кузнечике, обратившемся за помощью к муравьям, которые, как сказано в басне, «в ясный зимний день просушивали зерна, собранные летом…»

Муравьи, собирающие летом зерна, действительно существуют. Примером могут служить муравьи-жнецы, о которых дальше рассказывается подробнее. Вполне возможно также, что на юге в жаркой Греции и зимой в муравьином гнезде есть запасы зерна, требующего подсушки. Но И. А. Крылов писал не о Греции; в условиях же русской равнины ни о просушивании корма на зиму, ни о зимнем просушивании корма и речи быть не может. Кроме того, муравьи в средних широтах ни растительного, ни животного корма на зиму вообще не запасают, так что и стрекозам, и кузнечикам здесь одинаково нечем поживиться.

Получается, что в природе не существует муравьёв, которых можно было бы рассматривать как героев знаменитой басни.

Алчность, скопидомство, расчетливую запасливость муравьёв можно, видимо, поставить в один ряд с мрачным карканьем-вещаньем чёрного ворона, последней лебединой песней или лицемерными крокодиловыми слёзами.

Если бы беззаботной хищнице стрекозе или кузнечику имело смысл напрашиваться на иждивение к муравьям, то, во-первых, не на зиму, когда в их гнёздах не бывает запасов, и, во-вторых, конечно, не к собирающим зерно муравьям-жнецам. Уж если и идти в гости, то летом – перед дождями, например, на время которых многие южные виды создают запасы корма; и идти, конечно, к муравьям, собирающим мёд: он одинаково привлекателен и для вегетарианцев, и для хищников.

В муравейниках, как известно, нет тех ячеистых сотов, из которых состоит пчелиное гнездо, нет здесь и восковых горшков для мёда: ни таких, какие имеются у американских пчёл мелипон, ни таких, какие строят наши шмели. У муравьёв в гнезде вообще не водится никакой посуды для жидкого корма. И однако же мёд здесь бывает.

Осторожно разрывая летом муравейники некоторых видов, относящихся к родам Кампонотус или Формика, удается обнаружить хорошо запрятанные, уютные камеры, в которых рядами висят рабочие с нормальной головой и грудью, но чудовищно раздувшимся брюшком. Это живые муравьи.

Зобик, полный сладкого сока растений и сладких выделений тлей и кокцид, так распирает брюшко, что оно становится похожим на зрелую, почти прозрачную, просвечивающую между сегментами ягоду, иногда с крупную смородину величиной.

Сладкий корм, слитый в живой бурдюк, и называют муравьиным мёдом.

Если скормить семье, имеющей таких муравьёв, цветной сироп, то брюшко хранителей корма становится – по цвету сиропа – розовым, голубым, желтым. Достаточно угостить ту же семью парочкой мух – и прозрачное содержимое брюшка живых бидонов замутится. Видимо, рецепты изготовления муравьиного мёда не слишком строги.

Конечно, муравьиный мёд отличается от пчелиного и бывает его в гнезде не так много, чтобы им можно было пользоваться до вешних дней, но все же это настоящий запас корма, которым семья может какое-то время поддерживать своё существование.

В Австралии, например, где в прошлом не было медоносных пчёл, медовые муравьи до сих пор считаются у коренных обитателей страны лакомством.

Муравьиные гнёзда тут не разоряются. У местных племен сохранились древние обряды, смысл которых сводится к охране муравейников. Зато в сезон сбора муравьиного мёда на промысел выходят тысячи охотников с коробами или дублеными шкурами кенгуру, в которые складываются собираемые из многих гнёзд съедобные медовые муравьи.

Муравьиный мёд кисловат; возможно, это объясняется тем, что в нём есть легкая примесь муравьиной кислоты. Потребляют его в натуральном виде и изготовляют из него разные целебные и прохладительные напитки.

Медовых муравьёв собирают, и напитки из муравьиного мёда делают не только в Австралии, но и в странах Центральной Америки. Что же, это лакомство не менее изысканное, чем сушеная саранча или те сухие отбросы обитающего на тамариске крохотного синайского червеца Трабутина маннипара, которые, согласно известным легендам, были когда-то объявлены манной небесной. Маннипара и значит «приготовляющая манну». Как видим, у народов некоторых зависимых стран питание даже с библейских времен не слишком усовершенствовалось.

Но вернёмся к медовым муравьям.

Чтобы проследить, откуда они появляются, в стеклянное гнездо были в середине мая поселены примерно сто неразличимо похожих друг на друга рабочих уже известного нам отчасти вида Проформика назута и с ними двенадцать личинок. Матки в гнезде не было, не было и медовых муравьёв.

Через сутки обитателей искусственного гнезда подкормили сладким сиропом. Насытившись до отказа, муравьи принялись обмениваться кормом. Взаимное кормление продолжалось весь день, и к вечеру стало заметно, что некоторые рабочие изрядно увеличились в размерах, а брюшко их начало явно округляться. Назавтра это стало ещё очевиднее: у одних рабочих муравьёв брюшко продолжало расти, у других даже уменьшилось.

Прошёл ещё день – и десяток или дюжина муравьёв из взятой в опыт сотни сделались неповоротливыми, малоподвижными. Они были теперь раза в полтора крупнее самых крупных рабочих.

Когда, применив подкрашенный сироп, стали наблюдать сразу за несколькими медовыми муравьями, удалось подметить, что подкормка сливается не во все хранилища поровну: содержимое некоторых бурдюков оставалось по-прежнему бесцветным.

Но как обильно ни кормили целое лето муравьёв сахаром и белком, ни одного рабочего с разбухшим брюшком в искусственных гнёздах к осени не осталось. Оно и понятно: ведь в природе муравьи только летом получают сладкий корм, а осенью, когда тли исчезают, приток углеводов в гнездо кончается. Видимо, у муравьёв и выработалась сезонная способность накапливать жидкий корм.

Весной в гнёздах появляются первые живые бурдюки, а в разгар лета в глубине муравейников можно найти уже ряды уцепившихся ножками за потолок, висящих, как окорока в коптильне, круглобрюхих медовых муравьёв. Если какой-нибудь из них оборвется, он так и будет лежать; рабочие муравьи выпьют его и сложат корм в висящих.

Фуражир, вернувшись в гнездо, пробирается к голове медового муравья и, скрестив с ним антенны, передает ему принесенную порцию. Корм до тех пор сливается в утробу медового муравья, пока тот не перестанет его принимать.

В то время, как фуражиры продолжают сносить пищу в гнездо и передавать её на хранение своим разбухшим собратьям, остальные пользуются запасом. Подбегая то к одному, то к другому хранителю мёда, они протягивают к нему усики и слизывают отрыгиваемую в ответ каплю.

Многие обитатели гнезда, как видим, скрещивают с медовым муравьем антенны, но значение этих прикосновений различно. В ответ на одни – корм принимается, заглатывается, в ответ на другие – отдается, отрыгивается.

Чего стоит медовый муравей как запас корма? Говорилось, что у Проформика назута такие муравьи невелики; но есть виды, у которых мёдом, содержащимся в зобике, можно прокормить по крайней мере сотню рабочих в течение чуть ли не десяти-пятнадцати дней. А в одном гнезде даже в средних широтах бывает и по нескольку десятков медовых муравьёв.

Расстанемся теперь с гнездами, в которых живые муравьи хранят в зобиках углеводы, постепенно расходуемые в трудную пору, а заглянем в такие, где муравьи не просто хранят запасы, собранные вне дома, а постоянно выращивают у себя под землей концентрированный корм…

Муравьи-листорезы

Все исследователи муравьёв так или иначе отмечают, что только неистребимо буйная растительность тропических стран способна пропитать ненасытную породу муравьёв-листорезов из рода Аттин.

Достаточно выразительна уже одна величина гнезд, сооружаемых этими муравьями: ходы и камеры охватывают иной раз десятки кубометров грунта.

В Европе, Азии, Африке листорезов нет. Американские же листорезы, живущие на юге Северной и на севере Южной Америки, представлены двумя большими родами: Атта и Акромирмекс. Они образуют огромные семьи со множеством форм от самых крохотных «минима» до сантиметровых у Акромирмекс и даже полуторасантиметровых у Атта. В семьях листорезов функции разных особей узко специализированы, система фуражировки совершенна, оборона гнезда образцова. На листорезах особенно отчётливо прослеживается действие эффекта группы: изоляцию они переносят хуже, чем любые другие муравьи. Это легко объяснимо: обмен кормом в их семьях протекает весьма бурно.

Общий план и детали устройства подземных лабиринтов, сооружаемых листорезами, долго оставались неизвестными. Но вот под большим давлением несколько гнёзд залили быстросхватывающим цементом и выяснили, что все камеры и полости связаны между собой образующими трехмерную паутину коридорами и ходами: по форме – круглыми или овальными, по направлению – вертикальными или косыми.

Сетями ходов и камер, расположенных в 20, 30, 40 этажей на глубину до 5–6 метров, охвачены десятки кубометров грунта. Внешние контуры всего сооружения напоминают неправильный овал, яйцо, поставленное тупым концом кверху. Примерно в центре спрятаны и, значит, надежнее всего защищены камеры с самкой. Отсюда тянутся ходы к другим, размещенным более тесно камерам с пакетами яиц и личинок, а также к складам с куколками. Эта часть гнезд, заполненная подрастающими поколениями, сравнительно невелика. От нее разбегаются ходы к многочисленным, но разбросанным реже и более объёмистым – они достигают 30 сантиметров в ширину и 20 в высоту – нишам, в которых зреет пища листорезов. Внешняя кормовая сфера облегает сердцевину с расплодом, подобно белку, окружающему в яйце желток с зародышем.

Наземная часть гнезда производит на первый взгляд хаотическое впечатление. К ней ведет множество тропинок, которые тянутся иной раз на сотни метров и нередко так широки, что способны сбить с толку заблудившегося в лесу человека.

На этих дочиста вытоптанных в траве дорожках видны два потока. Из гнезда выбегают муравьи с мусором, сбрасывают его подальше, в стороне, и возвращаются порожнем. Мусор удаляется из муравейника беспрерывно. Дождь может прервать работу, но только погода улучшится, и вновь появятся цепи носильщиков. Очисткой гнезда заняты не какие-то определенные муравьи, а любые: сейчас они волокут мусор, а через какое-то время их можно увидеть среди тех, что бегут из гнезда налегке; это – фуражиры. Они отправляются в походы, подчиняясь чувству времени и, однажды выйдя, действуют дальше, как заведённые.

Чувство времени, сезонный и суточный ритм у этих муравьёв чрезвычайно развиты. Когда профессор Вильгельм Гетч привез из Аргентины несколько семей листорезов, те долго ещё жили в искусственных гнёздах его лаборатории в Европе по южноамериканскому календарю и часам, путая осень с весной, зиму с летом, утро с вечером.

От зари до зари тянется по тропинкам к гнезду то редкий, то частый зеленый пунктир, который кое-где уплотняется в колеблющиеся живые шнуры. Чем ближе к дому, тем заметнее сливаются и свиваются эти шнуры в сплошные зеленые ручейки, бегущие к горловинам входов в муравьиные подземелья. Входы имеют сантиметров десять в ширину. Мышь свободно вошла бы сюда, и диаметр входа позволил бы ей проникнуть вглубь хоть на пять метров. Однако этого не бывает: у листорезов челюсти острые и охрана в сильных семьях свирепа.

Навстречу зелёному потоку из ходов гнезда беспрерывно выбегают и быстро удаляются цепи голенастых муравьёв, уже оставивших свои ноши в подземелье.

Старое гнездо постоянно связано с кронами питающих деревьев, растущих в нескольких десятках, а то и в сотнях метров от него. Ближайшими к их дому деревьями листорезы не пользуются. Дерево, с которого срезана листва, может погибнуть, и почва вокруг станет сухой, а листорезам нужна для жизни влага.

Если мысленно охватить всю зону вокруг гнезда, включая и тропы к деревьям, и сами деревья, то в этой измеряемой уже сотнями кубических метров сфере вырисовываются новые черты генеральной схемы. Здесь видится уже что-то вроде огромного фантастического растения; к тому же оно опрокинуто, как бы отражено в причудливом зеркале. Острым концом книзу спрятан в земле сплетенный из ходов и камер яйцевидный плод. От него поднимаются полые трубки, ведущие на поверхность почвы. Дальше, будто корни, разбросаны во все стороны проторенные многими поколениями тропы, связывающие гнездо с деревьями. По тропам бегут, поднимаются по стволам к ветвям, веточкам и листьям фуражиры листорезов.

Добравшись до цели, крупные, с сильными челюстями фуражиры вцепляются задними ножками в край пластинки, постепенно описывая круг. Кусачками челюстей они, как ножницами, выстригают частицу листовой пластинки и, зажав добычу в челюстях, спешат с грузом по черешку листа на веточку, с веточки на ветку и по стволу вниз, на дорогу к гнезду, по которой отовсюду бегут с обрезками зелени тысячи других фуражиров.

Английский ботаник Николас Гэппи в своей книге «Ваи-Ваи» рассказывает, в частности, и о некоторых листорезах Британской Гвианы. Гэппи сообщает, что, вырезав кружок листовой пластинки и продолжая зажимать его в жвалах, муравьи отрываются от дерева и, как с парашютом, медленно кружа, спускаются на землю. Если парашют снесет воздушным течением в воду, он может привлечь к себе внимание рыбы, но, схватив муравья, рыба сразу его выплюнет: листорезы резко пахнут.

Иногда на деревья поднимаются рабочие с самыми большими челюстями. Они перепиливают черенок за черенком, и зеленый дождь падает с ветвей. Листья сплошным слоем устилают почву под кронами. Здесь, на земле, другие фуражиры кромсают каждую листовую пластинку. Дальше – третьи, уступающие в размере и тем, что орудуют на дереве, и тем, что трудятся под ними, подбирают зеленые обрезки и, зажав груз в челюстях, подтягивают его к дороге и здесь включаются в вереницу грузчиков. Кусок листа часто бывает тяжелее самого носильщика.

По проторенному руслу тропки, очищенному, выровненному и утоптанному ножками легионов, листорезов, этот груз, дрожа и колеблясь, плывёт к цели.

Сами носильщики почти невидимы, так как обрезок зонтиком покрывает муравья сверху. Этих муравьёв называют иногда «зонтичными».

Старая восточная поговорка гласит: «Муравьи захотели раскачать большое дерево, только людей рассмешили». Листорезы не смешат людей, они не пробуют раскачивать деревья – они их раздевают.

Эти муравьи нападают не только на мимозы, но и на плодовые – манговые, цитрусовые – сады. Только самые чуткие сторожевые псы слышат неладное и скулят, когда мимо них беззвучно бегут в темноте цепи фуражиров, уносящих сброшенное с дерева зеленое одеяние. Большие деревья превращаются за ночь в догола раздетые, ограбленные скелеты.

Не без основания все пишущие об Аттинах повторяют, что только буйная растительность тропиков способна выдержать истребительную деятельность листорезов. Вместе с тем жизнь их ничуть не похожа на пресловутое дольче-фарниенте – райское блаженство. Немного есть на свете насекомых, кроме, может быть, термитов, которые были бы так постоянно заняты трудоемкой и монотонной фуражировкой – добычей кормового сырья и приготовлением пищи.

К тому же муравьям приходится, беспрерывно пристраивая камеры, расширять гнездо для хранения и переработки зелёной массы.

Листорезы лишены жала, от хищников же защищены не только запахом, но ещё и жестким хитином, покрытым колючками и острыми, спирально закрученными волосками. Хитин, в который одеты муравьи, действительно очень прочен. Зажатые килограммовой гирей между двух стекол, они неподвижны, как мертвые. Но стоит убрать груз, и насекомые как ни в чем не бывало отправляются по своим делам. Острые челюсти Аттины применяют только для перерезки черенков и пластинок листьев, ну и, конечно, против неосторожно забежавшей в гнездо мыши или другой мелкой твари. Если покой листорезов нарушат какие-нибудь муравьи, то при всем своем аттиновом добродушии они проявляют редкостную воинственность. Наполовину разорванные, эти муравьи продолжают сражаться, – сообщают очевидцы и добавляют, что жертвы с обеих сторон могут лежать слоями.

Зелёные листья и цветочные лепестки, срезанные муравьями и внесенные в гнездо (как бы всасываемые муравейником), представляют – и это надо ещё раз подчеркнуть – не пищу колонии и даже не сырье для её изготовления, а только массу, на которой может быть выращен корм – грибы.

Не просто было установить, куда поступают в подземном лабиринте листорезов свежие листья, ещё труднее было проследить за дальнейшими превращениями зеленой массы под землей. Теперь все это разведано до деталей.

Обрезки листьев, доставленные носильщиками в гнездо, здесь ещё сильнее измельчаются. Муравьи Акромирмекс, например, раздирают обрезки зеленых пластинок на узкие полоски, а потом челюстями и всеми шестью ножками с поразительной сноровкой скребут, царапают, укладывают, взбивают получающуюся массу. У листорезов Атта дно глубоких подземных камер-складов сплошь покрыто губкообразным слоем пережеванных обрезков листвы, пронизанных переплетением тонких блестящих грибковых нитей. В пористой массе грибных садов копошатся тысячи крошечных «минима», занятых уходом за растительностью.

Один из секретов грибной культуры листорезов в том, что муравьи пересаживают частицы грибкового мицелия на свежие комочки зелени и, кроме того, удобряют их. Теперь уже не только из рассказов и зарисовок наблюдателей известно, но и многочисленными фотографиями (они сделаны в искусственных гнёздах) удостоверено, что муравей, держа передними ножками кусочек зелени или комочек мицелия, прежде чем уложить его на дно камеры, подносит к концу брюшка, изгибаемого вперед, и при этом выделяет капельку. Удобренная и рыхло сложенная в подземной теплице масса уже через несколько часов густо оплетается сетью грибных гиф. Влага, испаряющаяся из зеленой массы, и тепло, выделяемое ещё продолжающей жить зеленью, способствуют росту грибка.

Среди муравьёв-грибоводов (их не так уж много – всего около 100 видов) некоторые удобряют грибницу экскрементами других насекомых. В гнёздах тропического муравья Цифомирмекс римозус, например, во влажной глинистой почве вырастают желтые дрожжи, удобряемые погадками гусениц. Цифомирмекс – один из самых мелких в мире муравьёв (от 1,5 до 3 миллиметров) – удовлетворяется единственной и к тому же совсем крохотной грибной грядкой. Сами муравьи гнездятся в пустых раковинах, во вздутиях листьев растений, где у них размещен и расплод, грибная же плантация устроена глубоко в почве.

Другие Цифомирмекс, обитающие в гнилой древесине, сооружают более крупные гнёзда, и их грибной сад в одной из центральных камер муравейника разбит на компосте из древесной пыли и экскрементов жуков-древоточцев. Здесь грибница вырастает уже до значительных размеров.

Муравьи Трахимирмекс септентрионалис собирают экскременты гусениц и вносят их под голубовато-белый мицелий гриба, покрывающий не только дно, но и своды небольших камер. Так же разрастается и пленка кормового гриба в гнезде Аптеростигма, живущих небольшой семьей в полтора-два десятка рабочих.

Листорезы не всегда принимают гриб из других гнёзд, хотя бы и того же вида. А уж если этот гриб из муравейника чужого вида, его скорее всего просто выбросят. Возможно, он пропитан неприемлемым чужим запахом?

В гнёздах листорезов Атта произрастают Гипомицес да ещё дальний родич мухоморов – мельчайший шляпочный гриб Розитес гонгилофлора. Нигде, кроме как в гнёздах Атта, он не водится. Точно так же и другие грибы встречаются в муравейниках разных видов. Широко распространенный у нас черный блестящий Лазиус фулигинозус тоже связан с растущим в его гнёздах грибом Септоспориум; вне муравейников его никто не находил. Когда в лабораториях удалось поддержать культуру гриба Лейкоспориум, водящегося в гнёздах Цифомирмекс костатус, об этом сразу появились статьи в разных научных журналах.

Подобные факты и привели к мысли, что в слепых парниках муравейников естественным отбором созданы особые виды муравьиных грибов.

Как же они здесь возделываются и используются?

В густых зарослях грибницы, заполняющих подземные камеры, орудуют муравьи самого маленького размера, во много раз меньше, чем мать. Эти «минима» так малы, что свободно движутся в микроскопических джунглях грибницы и производят прищипку не только по краю её, как это делает крупная самка в молодом гнезде, но и в центре грядки. Благодаря этому гриб быстрее разрастается и не образует плодовых тел. Ведь пищей здесь служит не сам мицелий (его сгрызают и обращают на удобрение), а те прозрачные капли, что выступают на погрызах и сразу слизываются муравьями. Или те же капли, но со временем затвердевающие, отчего грядка покрывается густой щеткой прозрачных булавообразных, похожих на крохотные ампулы телец. Они богаты белком и особенно ценным для питания личинок гликогеном. Такие тельца называют муравьиными кольраби, или амброзией, или бромациями. Это главная пища листорезов и как бы конечная цель культуры гриба.

Листовая зелень, ещё недавно поглощавшая энергию солнечных лучей, преображается во мраке муравейника и, сливаясь с сыростью и теплом подземных ниш, порождает питательную массу, на которой вырастают новые поколения муравьёв.

Когда в семье мало лилипутов – «минима», они теряют возможность направлять развитие грибницы, и гнездо быстро зарастает несъедобными для муравьёв образованиями, а грибоводы не в силах справиться с духами, которых сами вызвали к жизни, отступают, бросая свои гнёзда и парники. Покрытые спороносцами и конидиеносцами цветущие грибные сады говорят о заброшенности, упадке, неблагополучии в гнезде. Наоборот, в сильных, процветающих муравейниках всегда достаточно лилипутов, и подземные грибницы, регулярно прищипываемые, покрыты щетками богатых белком кольраби.

Наблюдения в остекленных гнёздах помогли лучше познакомиться с листорезами. Самки этих муравьёв на редкость легко возбудимы и раздражительны. Помещенные в пробирку, они готовы грызть стекло. Если через пробирку пропустить тонкий луч света, самки пробуют перекусить его жвалами и определенно злятся, обнаружив, что он неуязвим. Именно в гнёздах с молодыми самками Атта, вернувшимися из брачного полета, сделаны были наблюдения, объяснившие, откуда появляется грибковая закваска в этой антисептической гипсовой норке.

Оказывается закваску, дрожжи в новое гнездо приносит самка. Уходя из родительского дома, она захватывает крошечный комочек грибных нитей и прячет его в защечном мешке, как именуется иногда подротовая сумка. Приземлившись после полета и сбросив крылья, самка устраивается в зародышевой камере, вскоре выплевывает грибок и, окропив его экскрементами, начинает выхаживать на новоселье грибницу. И все же секрет, видимо, не только в этом. Те же самки выкармливают первых рабочих и без грибка: если закваска, принесенная на новоселье, погибла, семья все равно возникает, но только растет медленнее, гриб же со временем так или иначе в муравейнике появляется.

Уединившись после брачного полета в зародышевой камере, самка начинает откладывать яйца, большинство которых сама же поедает и скармливает личинкам. Грибница, удобряемая все это время, успевает разрастись, но пока не до таких размеров, чтобы стать источником корма. В более поздних поколениях миллионы муравьёв будут воспитаны на грибковом кольраби, первые же вскармливаются силами самой основательницы – единственного обитателя гнезда, ухаживающего и за грибницей и за подрастающим потомством.

Минует примерно 100 дней, прежде чем из нового гнезда выйдут на поверхность земли первые рабочие-лилипуты. Им приходится немало потрудиться, сбивая в комочки землю, сквозь которую они прокладывают себе путь на волю. Эти комочки в конце концов будут выброшены на поверхность и лягут вокруг первого входа валиком или кольцом. Не меньше 150 дней проходит до появления средних по размеру листорезов, наиболее крупные выводятся лишь года через два, а крылатые самцы и самки – даже через три. К этому времени кольцо вокруг гнезда разрастается, увеличиваясь ввысь и вширь.

Уже первые рабочие начинают освобождать самку от забот, как бы постепенно разгружают её для одной лишь откладки яиц. Правда, и теперь большая часть их поедается или скармливается всё ещё немногим личинкам, но теперь самка откладывает отнюдь не по десятку яиц за сутки. Примерно через месяц – это новый, переломный, поворотный момент в жизни гнёзда и семьи – в пакетах насчитывается уже свыше сотни яиц и личинок.

С появлением первых рабочих, личинки выкармливаются уже значительно лучше, вырастают более крупными, с более совершенным и сильным ротовым аппаратом.

Первым фуражирам, вышедшим из нового гнёзда, подбросили в опыте лепестки белой и желтой розы. Светлая окраска лепестков помогла проследить за тем, как муравьи разрезали и уносили их в глубь подземного лабиринта, как продолжали измельчать их и в конце концов уложили и утрамбовали в компост под грибницу. Так выяснилось, что фуражиры в первых рейсах отнюдь не заготовляют пищу, что было бы вполне естественно для обитателей гнёзда, всё ещё живущего в основном за счет внутренних резервов тела одной-единственной самки. Нет, даже первая добыча фуражиров предназначена не для того, чтоб набить кормом зобик и утолить голод; это – свежая порция растительной массы, которая, как органическое удобрение, кладется в компост под грибницу и поддерживает идущий здесь процесс.

Муравьи непрерывно измельчают и пережевывают обрезки зелени, скатывают массу в комочки и наносят на грядки. Здесь совсем нет плесневых грибов, а только питательные – Гипомицес и Розитес. Но если не дать грибнице нужного удобрения, зелень сразу станет добычей плесени. Существует мнение, что Атта постоянно выпалывают все сорные грибы, прорастающие в грибных садах, и оставляют один возделываемый. Однако чистота грибных садов может объясняться и другим: листорезы-фуражиры довольно строги в выборе вида заготовляемых листьев, а от состава листовой массы в немалой мере зависит и состав растущих на них грибов.

Постоянно прищипываемый рабочими гриб, разрастаясь, производит все больше кольраби и самых тонких гифов, которыми муравьи тоже кормятся, а число и размер камер и полостей, ниш и галерей, занятых грибом, увеличивается. В конце концов получается, что гнёздо буквально начинено целыми гирляндами грибных камер величиной иногда с добрый мяч.

Первые фуражиры сносят в гнёздо лишь небольшие обрезки листвы. Ведь они сами совсем крошки. Когда в гнёзде выводятся более крупные и более колючие рабочие, малютки все реже покидают подземелье, больше возятся в грибных садах и с молодью. Впоследствии наиболее крупные зрячие муравьи несут охрану гнёзда, крупные рабочие заготовляют зелень для парниковых камер, рабочие среднего размера ведут строительство внутри гнёзда, прокладывают дороги, разделывают зеленую массу, самые же мелкие, почти слепые лилипуты поглощены прищипыванием, прополкой грибницы и кормлением молодых личинок.

В старых гнёздах Атта бывает по нескольку сотен тысяч муравьёв, самка-основательница живет около двух лет, но листорезы легко принимают в семью чужих самок, так что муравейник может существовать значительно дольше, чем отдельная, хотя бы самая долгоживущая самка. Вот почему поселения листорезов и разрастаются до огромных размеров.

Выше говорилось, что первый выход из нового гнёзда открывается через три месяца после того, как самка запечаталась в зародышевой камере. К концу первого года бывает проложен уже второй выход, года через полтора – их уже около десяти, а через два – от 50 до 100. Возраст гнёзда можно определить по количеству ходов, хотя и не столь точно, как возраст дерева по числу колец на пне. Чарльз Митченер исследовал в Бразилии много поселений Атта сексденс и в трех двухлетних гнёздах насчитал 53, 63, 113 выходов; ещё через год в этих гнёздах было 853, 984, 1071 выход.

Часть ходов ведет в относительно широкие подземные дороги, используемые иногда лишь в течение тех нескольких дней, пока муравьи срезают листья с деревьев. Потом эти тоннели забрасываются, видимо до тех пор, пока деревья не зазеленеют снова.

Описаны ходы длиной в сотни метров, устроенные, по словам натуралистов, лишь с незначительным отклонением от прямой, соединяющей точку отправления с местом, которого муравьи пытались достигнуть.

Тот факт, что тоннели выходят на поверхность на разных расстояниях от гнёзда и в разных направлениях, очень важен. Легко себе представить, какая была бы без этого сутолока уже на подступах к самому гнёзду. У некоторых Атта грузовые тоннели бывают выстланы бумагоподобной массой из пережёванных листьев.

Кроме удалённых от поселения входов, которыми пользуются фуражиры, всегда есть несколько отверстий над самым центром гнёзда. Это вентиляционные люки. Их, смотря по обстоятельствам, то открывают, то закрывают.

Вентиляция – регулирование воздушного режима, – как и регулирование температуры, влажности, подбор удобрения или прищипка, все служит одной цели: обеспечить высокий урожай кольраби, снабдить обитателей гнёзда белковым кормом. Однако муравьям требуются и углеводы. Листорезы добывают их в соке плодов, в патоке, вытекающей из прокусываемых стеблей и разрезаемых листьев, наконец, в нектаре, на который падки все муравьи. Собирая нектар, Атта срезают и сносят в гнёздо не только лепестки с нектарниками, но и мелкие цветки.

Самые бывалые путешественники признаются, что плывущий по земле в челюстях невидимых муравьёв поток цветков выглядит фантастически даже на фантастическом фоне тропического пейзажа.

Старые гнёзда листорезов насчитывают сотни камер с грибными садами разного размера. Грунт, удаляемый при их сооружении, а также при прокладке тоннелей и ходов, вся выброшенная на-гора земля разбросаны ровным слоем, так что в конце концов над гнёздом образуется сплошная насыпь. Высота её может достигать полуметра, даже больше.

Но иногда, после того как на сооружение гнёзда затрачено столько энергии, столько живой силы многих поколений, вся семья внезапно снимается с места и переселяется. Почему? Никаких внешних причин для этого как будто нет: в старом гнёзде ничто не обрушилось, ничто не затоплено, да и кормовые условия нисколько не ухудшились. В гнёздо, только что покинутое одной семьей, может вселиться другая, и она здесь не будет голодать.